Хотя наш дом был больше чем другие дома, это не был дворец или что-то в этом роде, и ни повар, ни служанка не жили с нами, потому что мы не имели отдельных жилых помещений. Мой отец купил дом из-за его исторической ценности. Хотя это не был дом, где когда-то жил Блекберд, который был более интересен для меня, но он принадлежал Ричарду Доббсу Спайту, который подписал Конституцию. Спайт также имел ферму в окрестностях Нью-Берна, который был приблизительно в сорока милях пути, и там он и был похоронен. Наш дом, возможно, не был столь же известен как тот, где Доббс Спайт был похоронен, но это все еще предоставляло моему отцу немного гордости в залах Конгресса, и всякий раз, когда он шел вокруг сада, я мог видеть, что он мечтал о наследии, которое он хотел оставить. Это нагоняло на меня грусть, потому что независимо оттого, что он сделал, он никогда не сможет превзойти старого Ричарда Доббса Спайта.
Исторические события как подписание Конституции приходят только однажды каждые несколько сотен лет, и независимо от того, как бы Вы ни старались, обсуждая субсидии для фермеров выращивающих табак или говоря о «Красном влиянии», вы никогда бы не превзошли такое историческое событие.
Даже такой как я знал это.
Дом был в Национальном Историческом реестре — все еще, я полагаю — и хотя Джейми была там однажды, она все еще отчасти испытывала трепет, когда была внутри дома. Моя мать и отец были оба одеты очень изящно, как и я, и моя мать поцеловала Джейми в щеку в знак приветствия. Один ноль, в пользу моей мамы, так как она сумела поцеловать Джейми прежде меня.
У нас получился довольно формальный обед, хотя он и не был скучным. Мои родители и Джейми продолжили самую изумительную беседу — припомнилась мисс Гарбер — и хотя я пробовал пошутить, это вышло не слишком хорошо, по крайней мере, такой была реакция моих родителей. Джейми, однако, смеялась, и я принял это за хороший знак.
После обеда я пригласил Джейми погулять в саду, даже притом, что на улице была зима, и не было ни листьев, ни цветов. После того, как мы надели наши пальто, мы вышли на улицу и вдохнули охлажденный зимний воздух. Я мог видеть, что наши дыхания превратились в облачко пара.
«Твои родители — замечательные люди», сказала она мне. Я полагаю, что она не приняла проповеди Хегберта близко к сердцу.
«Они хороши по-своему», ответил я. «Особенно, моя любимая мама». Я сказал так, не только потому, что это была правда, но также и потому, что это была та же самая вещь, которую дети говорили о Джейми. Я надеялся, что она поймет намек.
Она остановилась, чтобы посмотреть на кусты роз. Они были похожи на искривленные палки, и я не понял того, в чем она заинтересовалась.
«Действительно ли это правда о вашем дедушке?» спросила она меня. «Истории, что люди говорят?»
Я полагаю, что она не поняла мой намек.
«Да», сказал я, пробуя не показать мое разочарование.
«Это грустно», сказала она просто. «В жизни есть вещи дороже, чем деньги».
«Я знаю».
Она посмотрела на меня. «Правда?»
Я не смотрел ей в глаза, когда отвечал. Не спрашивайте меня почему.
«Я знаю, то, что сделал мой дедушка, было неправильным».
«Но разве ты не хочешь исправить то, что он сделал?»
«Я действительно никогда не думал об этом, по правде сказать».
«А будешь?»
Я не ответил сразу же, и Джейми, отвернулась от меня. Она уставилась на кусты роз с их искривленными ветками снова, и я внезапно понял, что она хотела, чтобы я сказал да. Это — то, что бы она сделала без минуты размышления.
«Почему ты так поступаешь?» Я проболтался прежде, чем смог остановить себя, и кровь приступила к моим щекам. «Так, чтобы заставлять меня чувствовать себя виновным. Я не был тем, кто так поступил. Я только родился в этой семье».
Она протянула руку и коснулась ветви. «Но ты же можешь исправить это», сказала она мягко, «когда у тебя будет возможность».
Ее точка зрения была ясна, даже мне, и глубоко в душе я знал, что она была права. Но время того решения, если оно когда-либо сможет осуществиться, было в далеком будущем. Но я размышлял о более важных вещах. Я изменил предмет разговора на тот, в котором я чувствовал себя лучше.
«Нравлюсь ли я твоему отцу?» спросил я. Я хотел знать, позволит ли Хегберт мне видеть ее снова.
На ответ у нее ушла минута.
«Мой отец», сказала она медленно, «волнуется обо мне».
«Не так ли поступают все родители?» спросил я.
Она посмотрела под ноги, затем в сторону, а потом снова на меня.
«Я думаю, что он поступает немного по-другому, чем остальные. Но ты действительно нравишься моему отцу, и он знает, что это делает меня счастливой, когда я вижу тебя. Именно поэтому он позволил мне приехать к тебе домой на обед сегодня вечером».
«Я рад этому», сказал я искренне.
«Я тоже».
Мы смотрели друг на друга под светом полумесяца, и я почти поцеловал ее, но она отвернулась и сказала такое, что выбило меня из седла.
«Мой отец волнует о тебе, также, Лендон». То как она сказала это — было и мягко и грустно в то же самое время. Также давая мне понять, что он волновался не потому, что думал обо мне как о безответственном человеке, или потому, что я имел обыкновение скрываться позади деревьев и называть его нехорошими словами, или даже, что я был членом семьи Картера.
«Почему?» спросил я.
«По той же самой причине, что и я», сказала она. Она не уточняла дальше, и я знал прямо тогда, что она сдерживала кое-что, что она не могла сказать мне, кое-что, что наводило на неё грусть. Но только позже, я узнал ее тайну.
Влюбиться в такую девчонку как Джейми Саливан было без сомнения самой странной вещью, которая когда-либо со мной происходила. Мало того, что она была девчонкой, о которой я никогда не думал до этого года — даже притом, что мы выросли вместе — но мои чувства к ней были совсем непохожи на те, какие были к другим. Это не было похоже на времяпровождение с Анжелой, которую я поцеловал в первый раз, когда я был наедине с нею. Я все еще не целовал Джейми. Я даже не обнимал её, не водил её в кафе «Сесиль» или в кино. Я не сделал ни одной из вещей, которые обычно делал с девчонками, но все же, так или иначе, я влюбился.
Проблема была в том, что я все еще не знал, какие у неё были ко мне чувства.
О да, были некоторые признаки, и я не упустил их. Была Библия — самый важный признак, но было также и то, как она смотрела на меня, когда закрыла дверь в Сочельник, и она позволила мне держать ее руку, когда мы ехали домой с приюта. По-моему, было что-то определенное, и я просто не был точно уверен относительно того, каким сделать следующий шаг.
Когда я, наконец, отвел ее домой после Рождественского обеда, я спросил, будет ли хорошо, если бы я время от времени её навещал, и она сказала, что это было бы прекрасно. Точный её ответ был — «Это будет прекрасно». Лично я не страдал нехваткой энтузиазма — Джейми имела тенденцию говорить как взрослый человек, и я думаю, именно поэтому она ладила со старшими людьми так хорошо.
На следующий день я шел к ней домой, и первую вещь, которую я заметил, была то, что автомобиль Хегберта не был на дороге. Когда она открыла дверь, я знал точно, что не надо спрашивать, мог ли я войти.
«Привет, Лендон», сказала она так же, как и всегда, как будто это была неожиданность видеть меня.
Снова ее волосы были распущенными, и я принял это как положительный знак.
«Привет, Джейми», сказал я небрежно.
Она двигалась к стульям. «Мой отец не дома, но мы сможем сидеть на крыльце, если ты не против…»
Даже не спрашивайте меня, как это случилось, потому что я все еще не могу объяснить это. Одна секунда и я стоял там перед нею, ожидая двигаться к крыльцу, а в следующую секунду, я сделал по-другому. Вместо того чтобы двигаться к стульям, я сделал шаг ближе к ней и достиг ее рук. Я взял ее за руки и посмотрел прямо на нее, придвигаясь немного ближе. Она не отходила назад, но ее глаза расширились только немного, и в течение крошечного, мерцающего мгновения я думал, что поступил неправильно и обдумывал следующее действие. Я сделал паузу и улыбнулся, наклоняя голову, и следующие, что я увидел, было то, что она закрыла глаза и тоже наклонила голову, и что наши лица приближались друг к другу.
Это не длилось долго, и конечно не было похоже на поцелуй, который Вы видите в кинофильмах в наши дни, но это было просто замечательно. И все, что я могу вспомнить о том мгновении — то, что когда наши губы впервые коснулись друг к другу, я знал, что запомню это мгновение на всю жизнь.
Глава одиннадцатая
«Ты — первый мальчик, которого я когда-либо целовала», сказала она мне.
Это было за несколько дней до нового года, Джейми и я стояли на Железном Пароходном Пирсе на Сосновых Холмах. Чтобы добраться туда, мы должны были перейти мост, который пересекал Береговой канал и пройти немного вглубь острова.
В настоящее время это место есть самая дорогая прибережная собственность в целом штате, но тогда это были главным образом дюны возле Морского Национального Леса.
«Я полагал, что это вполне возможно», сказал я.
«Почему?» спросила она невинно. «Я сделала это неправильно?» Не было похожим, что она слишком расстроиться, если бы я сказал да, но это была бы неправда.
«Ты великолепно целуешься», сказал я, сжимая ее руку.
Она кивнула и повернулась к океану, ее глаза опять вглядывались в даль. Она делала это так часто в последнее время. Я позволял этому продолжаться некоторое время, пока меня не утомляла тишина.
«Ты в порядке, Джейми?» наконец спросил я.
Вместо ответа, она изменила тему.
«Ты когда-либо был влюблен?» спросила она меня.
Я пригладил волосы рукой и удивленно посмотрел на неё. «Ты подразумеваешь до настоящего времени?»
Я сказал так, как это говорил Джеймс Дин, и мне сказал Эрик так отвечать, если девчонка когда-либо задаст мне этот вопрос. Эрик хорошо ладил с девчонками.
«Я серьезно, Лендон», сказала она, бросая на меня косой взгляд.
Я полагаю, что Джейми видела те кинофильмы, также. Я познал, что с Джейми, я всегда буду падать и взлетать скорее, чем требуется времени, чтобы прибить комара. Я не был весьма уверен, любил ли я эту часть наших отношений, хотя, честно говоря, это не давало мне остыть. Я все еще чувствовал себя неуютно, когда думал о ее вопросе.
«Фактически, да», сказал я, наконец.
Ее глаза все еще смотрели на океан. Я считаю, она думала, что я говорил об Анжеле, но, анализируя прошлое, я понял, то, что я чувствовал к Анжеле, полностью отличалось оттого, что я чувствовал прямо сейчас.
«Как ты узнал, что это была любовь?» спросила она меня.
Я наблюдал, как бриз, мягко развевает её волосы, и я понял, что хватит из себя строить того, кем я на самом деле не был.
«Ну», сказал я серьезно, «ты знаешь, что любовь это такое состояние, когда всё, что ты хочешь сделать — провести время с человеком, и ты сам знаешь, что другой человек чувствует то же самое».
Джейми подумала о моем ответе и слегка улыбнулась.
«Понимаю», сказала она мягко. Я ждал, что она добавить что-то еще, но она молчала, и я познал кое-что еще.
У Джейми, возможно, не было большого опыта общения с мальчиками, но, честно говоря, она играла со мной как музыкант с арфой.
В течение следующих двух дней, например, её волосы снова были связанные узлом.
На кануне нового года я пригласил Джейми на обед. Это было самое первое реальное свидание, на которое она когда-либо шла, и мы пошли в маленький ресторан «Фловин» на береговой линии в Морхед Сити. Фловин был из тех ресторанов, в которых были скатерти и свечи, и пять различных серебреных приборов на каждом столике. Официанты были одеты в черно-белую одежду, как дворецкие, и если бы Вы выглянули из гигантских окон, которые полностью дополняли стену, Вы смогли бы наблюдать лунный свет, отбивающийся от медленно колеблющейся воды.
Там был пианист и певец, правда не каждую ночь или даже каждый уик-энд, но на праздники, когда предполагалось, что будет аншлаг. Я должен был зарезервировать столик, и первый раз, когда я позвонил, они сказали, что мест нет, но я сделал так, чтобы моя мама позвонила им, и как выяснилось, место нашлось. Я полагаю, что владелец нуждался в покровительстве моего отца или что-то в этом роде, или возможно он просто не хотел рассердить его, зная, что мой дедушка был все еще жив.
Это была фактически идея моей мамы, чтобы пригласить Джейми куда-нибудь в особенное место. За несколько дней до этого, в один из тех дней, когда волосы Джейми были связанные узлом, я говорил с моей мамой о вещах, через которые я прошел.
«Она — все, о чем я думаю, Мама», признался я. «Я подразумеваю, что знаю, что я ей нравлюсь, но я не знаю, чувствует ли она то же что и я».
«Она так много для тебя значит?» спросила она.
«Да», сказал я спокойно.
«Ну, и что ты пробовал?»
«Что ты подразумеваешь?»
Моя мама улыбнулась. «Я подразумеваю, что молодые девочки, даже Джейми, любят чувствовать себя особенными».
Я подумал об этом мгновение, немного смущенный. Разве не это я пробовал сделать?
«Ну, я приходил к ней в гости каждый день», сказал я.
Моя мама положила руку на мое колено. Даже притом, что она не была хорошей домашней хозяйкой и иногда поручала это мне, но как я и сказал ранее, она действительно была сладкой леди.
«Ходить к ней в гости — хорошая вещь, но не самая романтичная. Ты должен сделать кое-что, что действительно покажет ей твои чувства».
Моя мама предложила купить духи, и хотя я знал, что Джейми, вероятно, будет счастлива, получив их, это не казалось мне правильным. С одной стороны, так как Хегберт не позволял ей пользоваться косметикой — единственным исключением была Рождественская пьеса — я был уверен, что она не сможет пользоваться духами. Это я и сказал моей маме, и она предложила пригласить Джейми на обед.
«У меня нет денег», сказал я ей подавленно. Хотя моя семья была богата, и мне давали карманные деньги, но никогда не давали мне больше, чтобы я не тратил их слишком быстро. «Это воспитывает ответственность», говорил мой отец, объясняя.
«Что случилось с твоими деньгами в банке?»
Я вздохнул, и моя мама сидела в тишине, в то время как я объяснил, что я сделал. Когда я закончил, состояние полного удовлетворения появилось на ее лице, как будто она, также, знала, что я, наконец, вырос.
«Позволь мне позаботиться об этом», сказала она мягко. «Ты просто узнай, хотела ли бы она пойти, и позволит ли ей Преподобный Саливан. Если она сможет, мы все устроим. Я обещаю».
На следующий день я пошел в церковь. Я знал, что Хегберт будет в офисе. Я еще не спрашивал Джейми, потому что полагал, что она будет нуждаться в его разрешении, и по некоторым причинам я хотел быть тем, кто попросит его. Я полагаю, что здесь мог проявить себя тот факт, что Хегберт не совсем был рад видеть меня, когда я приходил к ним. Всякий раз, когда он видел, что я приходил к Джейми, у него появлялось шестое чувство насчет этого — он выглядывал из-за занавесок, потом быстро прятал голову позади них, думая, что я не видел его. Когда я стучал, проходило много времени, прежде чем он открывал дверь, как будто он был на кухне.
Он бы долго смотрел на меня, затем вздыхал бы глубоко и качал бы головой перед тем, как поздороваться.
Его дверь была частично открыта, и я видел, что он сидел за столом, очки были у него на носу. Он просматривал какие-то бумаги — вроде как финансовые — и я полагал, что он пробовал выяснить церковный бюджет на следующий год. Даже священникам надо было оплачивать счета.
Я постучал в дверь, и он посмотрел с интересом, как будто он ожидал кого-то другого, и он нахмурил брови, когда увидел, что это был я.
«Здравствуйте, Преподобный Саливан», сказал я вежливо. «Вы свободны?»
Он выглядел даже более утомленным, чем обычно, и я полагал, что он не чувствовал себя хорошо.
«Привет, Лендон», сказал он устало.
Я оделся как раз для такого случая — на мне был жакет и галстук. «Я могу войти?»
Он слегка кивнул, и я вошел в офис. Он подошел ко мне, чтобы сесть на стул с другой стороны стола.
«Что я могу сделать для тебя?» спросил он.
Не без нервов пробовал я устроиться на стуле. «Хорошо, сэр, я хотел бы спросить Вас кое-что».
Он уставился на меня, пробуя изучить, прежде чем он, наконец, спросил — «Это имеет отношение к Джейми?».
Я глубоко вздохнул.
«Да, сэр. Я хотел спросить, не будете ли Вы возражать, если бы я пригласил ее на обед на кануне нового года».
Он вздохнул. «И это все?» сказал он.
«Да, сэр», сказал я. «Я привезу ее домой в любое время, которое Вы назовете».
Он снял очки и протер их носовым платком, перед тем, как отложить их. Я мог сказать, что он размышлял приблизительно одну минуту.
«Ваши родители также будут присутствовать?» спросил он.
«Нет, сэр».
«Тогда я не думаю, что это будет возможным. Но спасибо, что спросил сначала мое разрешение». Он посмотрел вниз на бумаги, показывая, что это был как раз тот момент для меня, чтобы уйти. Я встал со стула и пошел к двери. Поскольку я собирался уходить, я оказался перед ним снова.
«Преподобный Саливан?»
Он был удивлен, что я был все еще здесь. «Я сожалею о тех вещах, которые я обыкновенно делал, когда был моложе, и я сожалею, что я не всегда правильно оценивал Джейми. Но с этого времени, вещи изменятся. Я обещаю Вам это».
Он, казалось, посмотрел прямо через меня. Этого было не достаточно.
«Я люблю ее», сказал я, наконец, и когда я сказал это, его внимание сосредоточилось на мне снова.
«Я знаю это», ответил он с сожалением, «но я не хочу видеть, как она страдает». Возможно, что я вообразил это, но думаю, что я видел, как его глаза начали слезиться.
«Я не причиню ей боли», сказал я.
Он отвернулся от меня и посмотрел из окна, наблюдая, как зимнее солнце пробовало проложить свой путь через облака. Это был мрачный день, холодный и ветреный.
«Приведи её назад к десяти часам», сказал он, наконец, как будто он знал, что принял неправильное решение.
Я улыбнулся и хотел поблагодарить его, хотя и не сделал этого. Я мог сказать, что он хотел остаться один. Когда я посмотрел через плечо, будучи возле двери, я был озадачен, увидев, как он закрыл лицо руками.
Я пригласил Джейми час спустя. Первое, что она сказала, было то, что она не уверенна, что сможет пойти, но я сказал ей, что уже говорил с ее отцом. Она казалось, была удивлена, и я думаю, что это повлияло на её точку зрения обо мне. Одна вещь, которую я не сказал ей, было то, что мне показалось, будто бы Хегберт плакал, когда я выходил из комнаты. Мало того, что я полностью не понимал этого, но я не хотел, чтобы она волновалась. Той ночью, тем не менее, после разговора с моей мамой снова, она дала мне возможное объяснение, и честно говоря, это имело прекрасный смысл. Хегберт, должно быть, понял, что его дочь выросла, и что он медленно терял ее через меня. В некотором смысле, я надеялся, что это было правдой.
Я заехал за ней прямо по расписанию. Хотя я и не просил, чтобы она распустила волосы, она сделала это для меня. Тихо мы проехали мост, и спустились вниз к береговой линии, где был ресторан. Когда мы подошли к месту, где должен стоять старший официант, сам владелец появился и отвел нас к нашему столику. Это было одно из лучших мест в ресторане.
Ресторан был переполнен людьми, когда мы прибыли, и все вокруг нас были в хорошем настроении. На Новый год люди были модно одеты, и мы были единственными двумя подростками здесь. И все же, я не думал, что мы выглядели лишними.
Джейми никогда не была во Фловине, прежде, и ей потребовалось несколько минут, чтобы осмотреть это место. Она казалась, взволновано счастливой, и я понял сразу же, что моя мама сделала правильное предложение.
«Это замечательно», сказала она мне. «Спасибо за приглашение».
«Я рад», сказал я искренне.
«Ты был здесь прежде?»
«Несколько раз. Моя мать и отец любят приезжать сюда иногда, когда мой отец приезжает домой из Вашингтона».
Она смотрела в окно и уставилась на судно, которое проходило мимо ресторана, сверкая огнями. На мгновение она казалась потерянной от удивления. «Здесь красиво», сказала она.
«Ты тоже», ответил я.
Джейми покраснела. «Ты ведь не серйозно».
«Я серйозно», сказал я спокойно.
Мы держались за руки, в то время как ждали обед, и Джейми и я говорили о некоторых из вещей, которые случились за несколько прошлых месяцев. Она смеялась, когда мы говорили о танцах, и я, наконец, признал причину, через которую я пригласил её. Она хорошо танцевала и весело шутила о танцах — и я знал, что она уже и так все поняла сама.
«Ты хотел бы пригласить меня снова?» дразнила она.
«Несомненно».
Обед был восхитителен — мы заказали морского окуня и салаты, и когда официант, наконец, забрал наши тарелки, заиграла музыка. У нас остался еще час до того, как я должен был отвести ее домой, и я пригласил её на танец.
Сначала мы были единственными танцующими, и все смотрели на нас, когда мы скользили вокруг. Я думаю, что они все знали, что мы чувствовали друг к другу, и это напомнило им о молодости. Я мог видеть, что из-за нас они тоскливо улыбались. Огни потускли, и когда певец запел спокойную песню, я прижал её ближе к себе, закрыл глаза, задаваясь вопросом, было ли в моей жизни, что-нибудь прекрасней этого и в тот же момент я уже знал, что не было.
Я был влюблен, и чувство было настолько замечательным, что я раньше и представить себе этого не мог.
После Нового года мы провели следующие полторы недели вместе, делая вещи, которые делали молодые пары в свое время, хотя время от времени она казалась утомленной и вялой. Мы провели время у реки Ньюс, бросая камни в воду, и наблюдая рябь, когда мы говорили, или ходили на пляж около Форта Мейкон.
Даже притом, что была зима, океан был цвета железа, и было кое-что, что мы оба любили делать. Приблизительно через час Джейми просила, чтобы я отвел ее домой, и мы держали друг друга за руки в автомобиле. Иногда, казалось, что она почти засыпала прежде, чем мы успевали возвратиться домой, тогда как в другое время, она болтала всю дорогу назад так, что я мог только вставить пару слов.
Конечно, проведение времени с Джейми также означали делание вещей, которые она любила. Хотя я и не посещал ее библейскую школу, потому что не хотел быть похожий на идиота перед нею — но мы действительно посещали приют вдвое чаще, и каждый раз, когда мы шли туда, я чувствовал себя лучше, чем дома. Хотя, однажды, мы должны были уехать раньше, потому что она заболела лихорадкой. Даже не смотря на мои нетренированные глаза, было ясно, что у неё была температура.
Мы поцеловались снова, хотя мы и не все время были вместе, я даже и не думал идти дальше в наших отношениях. Такой потребности не было. Было кое-что приятное, когда я поцеловал ее, кое-что нежное и правильное, и это было достаточным для меня. Чем больше я делал это, тем больше я понимал, что точка зрения о жизни Джейми была неправильна не только у меня, но и у всех остальных.
Джейми не была просто дочерью священника, или человеком, читающим Библию и прилагающим все усилия, чтобы помочь другим. Джейми была также семнадцатилетней девочкой с теми же самыми надеждами и сомнениями, какие были и у меня. По крайней мере, это — то, что я допускал, пока она, наконец, не сказала мне.
Я никогда не забуду тот день из-за того, насколько тихой она была, и у меня целый день было интересное чувство, что кое-что важное было у неё на уме.
Я провожал её домой из кафе «Сесиль» в субботу, дул сильный пронизывающий ветер. Северо-восточный дул с предыдущего утра, и в то время как мы шли, мы прижались друг к другу, чтобы не замерзнуть. Наши руки сделали петлю, и мы шли медленно, еще медленнее, чем обычно, и я мог сказать, что она опять чувствовала себя плохо. Она действительно не хотела идти со мной из-за погоды, но я попросил ее из-за моих друзей. Это было время, когда я размышлял, что они, наконец, поняли о наших чувствах друг к другу. Но как всегда и получается, проблема была в том, что никого более не был в кафе «Сесиль». Как и во многих прибрежных общинах, все было тихим на береговой линии в середине зимы.
Она была тиха, когда мы шли, и я знал, что она думала о том, как сказать мне что-то. Я не ожидал того, как она начала беседу.
«Люди думают, что я странна, не так ли», сказала она, наконец, нарушая тишину.
«О ком ты?» спросил я, даже притом, что я знал ответ.
«Люди в школе».
«Нет, это не так», я лгал.
Я поцеловал ее в щеку, и сжал ее руку немного сильнее. Она содрогнулась, и я мог сказать, что причинил ей боль.
«Ты в порядке?» спросил я обеспокоено.
«Все хорошо», сказала она, восстанавливая свое самообладание и не меняя темы.
«Сделаешь мне одолжение?»
«Все что угодно», сказал я.
«Обещай говорить мне всегда только правду с этого момента?»
«Хорошо», я сказал.
Она остановила меня внезапно и посмотрела прямо на меня. «Ты обманываешь меня?»
«Нет», я сказал, защищаясь, и задаваясь вопросом, куда она клонила. «Я обещаю, что с этого времени, я буду всегда говорить тебе правду».
Так или иначе, когда я сказал это, я знал, что мне придет еще раскаиваться в этом.
Мы пошли снова. Когда мы спускались вниз по улице, я глядел на ее руку, которая сплелась с моей рукой, и я увидел большой ушиб ниже ее безымянного пальца. Я понятия не имел, откуда он там появился, так как его там не было вчера. В течение секунды я думал, что он, возможно, появился через меня, но тогда я понял, что даже не прикасался к ней там.
«Люди думают, что я странна, не так ли?» спросила она снова.
Я продолжительно выдыхал.
«Да», наконец я ответил. Это причинило мне боль.
«Почему?» она выглядела почти подавленной.
Я думал об этом. «Люди имеют различные причины», сказал я неопределенно, прилагая все усилия, чтобы не пойти дальше.
«Но почему, точно? Это из-за моего отца? Или — это, потому что я пробую быть хорошей с людьми?»
Я не хотел, чтобы все так повернулось.
«Я полагаю», это было все, что я мог сказать. Меня подташнивало.
Казалось, что Джейми пришла в уныние, и мы шли дальше в тишине.
«Ты также думаешь, что я странна?» спросила она снова.
То, как она это сказала, заставило меня почувствовать боль больше, чем я мог представить. Мы были почти возле ее дома прежде, чем я остановил ее и прижал ее к себе. Я поцеловал ее, и когда мы разъединились, она посмотрела вниз на землю.
Я положил свой палец ниже ее подбородка, поднимая ее голову и заставляя ее смотреть на меня снова. «Ты — замечательный человек, Джейми. Ты красива, ты добра, ты — нежна…, ты являетесь всем, что я бы хотел. Если люди не любят тебя, или они думают, что ты странна, то это — их проблема».
В сероватой теплоте холодного зимнего дня, я мог видеть, что ее нижняя губа начала дрожать. Я делал то же самое, и внезапно понял, что мое сердце также убыстрялось. Я смотрел в ее глаза, улыбаясь со всем чувством, которое я мог собрать, зная, что я не мог больше сдерживать слов.
«Я люблю тебя, Джейми», сказал я ей. «Ты — лучшее, что когда-либо случалось со мной».
Это был первый раз, когда я когда-либо говорил такие слова другому человеку помимо кого-то из моей семьи. Когда я воображал сказать это кому-то еще, я так или иначе думал, что это будет трудно, но это не было. Я никогда не был более уверенным.
Как только я сказал это, Джейми наклонила голову и начала плакать, наклоняясь ко мне. Я обхватил ее своими руками, задаваясь вопросом, что было неправильным. Она была худа, и я понял впервые, что мои руки обхватили ее полностью. Она похудела за прошедшие полторы недели, и я вспомнил, что ранее она почти ничего не ела. Она продолжала плакать в мою грудь, казалось, долгое время. Я не знал, что думать, или даже то, что она чувствовала по отношению ко мне. Даже в этом случае, я не сожалел о словах. Правда — всегда есть правдой, и я только что пообещал ей, что никогда не буду лгать опять.
«Пожалуйста, не говори этого», сказала она мне. «Пожалуйста…»
«Но я люблю», сказал я, думая, что она не верила мне.
Она начала плакать еще сильнее. «Я сожалею», шептала она мне через слезы. «Мне так жаль …»
Мое горло внезапно пересохло.
«Но почему?» спросил я, внезапно отчаявшись, чтобы понять то, что беспокоило ее. «Это из-за моих друзей и того, что они скажут? Меня это не интересует больше — это правда». Я запутался и, честно говоря — испугался.
Ей потребовалось много времени, чтобы прекратить плакать, и она посмотрела на меня. Она поцеловала меня так же мягко, как Вы бы почувствовали дыхание прохожего по улице, затем провела пальцем по моей щеке.
«Ты не можешь любить меня, Лендон», сказала она через красные, распухшие глаза.
«Мы можем быть друзьями, мы можем видеть друг друга…, но ты не можешь любить меня».
«Почему нет?» Я закричал хрипло, ничего не понимая.
«Потому что» сказала она, наконец, мягко, «я очень больна, Лендон».
Это понятие было настолько чужим, что я не мог понять, что она пробовала сказать.
«Ну и что? Это пройдет через несколько дней…»
Грустная улыбка пересекла ее лицо, и я понял прямо тогда, что она пробовала сказать мне. Ее глаза не уводили взгляд с моих глаз, когда она, наконец, сказала слова, разорвавшие мое сердце.
«Я умираю, Лендон».
Глава двенадцатая
У нее была лейкемия; она узнала об этом прошлым летом.
В тот момент, когда она сказала мне об этом, кровь ушла из моего лица, и головокружащие образы пронеслись в моем сознании. За это короткое мгновение время внезапно остановилось, и я понял все, что случилось между нами. Я понял, почему она хотела, чтобы я играл в пьесе; я понял, почему, после того, как мы выполнили ту премьеру, Хегберт шептал ей со слезами на глазах, называя ангелом; я понял, почему он выглядел настолько утомленным все время и почему он волновался, что я приходил к ним домой. Все стало абсолютно ясным.
