ГЛАВА 5

Из всех сообщений и полицейских досье по делу седьмого графа Лукана следовало, что человек он крайне высокомерный. Высокомерие – это навсегда. Оно обычно возникает на основе глубокого (иногда оправданного) чувства неполноценности. Другой отличительной чертой лорда Лукана, которая у него, возможно, сохранилась, было странное предпочтение к определенной еде, наблюдавшееся на протяжении всей его жизни вплоть до исчезновения. А возможно, и после этого? Изо дня в день он ел копченую семгу и бараньи отбивные; зимой их жарили на гриле, летом – подавали в соусе. Скучные, наводящие тоску люди считали его забавным. Интересные же считали безнадежно нудным. Жена лорда не пользовалась большой популярностью в кругу его приятелей, заядлых карточных игроков. Леди Лукан была женщиной без воображения, но честной. Она защищала интересы своих детей и в ожесточенной судебной тяжбе с Луканом выиграла дело: дети остались на ее попечении.

Жан-Пьер изучил огромную кипу вырезок, которые

Хильдегард получила из Англии.

– Можешь быть уверена, эти два Лукана действуют заодно, если один из них пытается тебя шантажировать. Я лично считаю совершенно невероятным случай, когда к тебе, предварительно не сговорившись, почти одновременно приходят двое мужчин и каждый утверждает, что он лорд Лукан.

– Мне кажется, второй может быть настоящим Луканом, – сказала Хильдегард, – а первый – его другом или помощником, который следит за тем, чтобы я не сдала подлинного Лукана полиции.

– Я в этом не уверен.

– Я – тоже. Может, ни один из них не Лукан.

– Беата Паппенхейм. Это действительно твое настоящее имя и фамилия?

– Да.

– Беата Паппенхейм… Как интересно.

– Почему… – на следующий день вечером спросил Жан-Пьер, – ты раньше не рассказала мне о своей прежней, такой увлекательной жизни, когда была стигматиком?

– Послушай, – ответила она, – я творила эти чудеса. Некоторых я действительно вылечила. Как ни странно, но

это так.

– Я тебе верю, – сказал Жан-Пьер.

«Я действительно ей верю, – думал он. – В ней есть что-то магическое». И, мысленно вернувшись к своей жизни до встречи с Хильдегард, он удивился, как вообще без нее жил. – Мы можем одному из твоих Луканов устроить проверку, пригласив его на ужин. Дадим ему на закуску семгу, а затем бараньи отбивные и посмотрим, будет ли он их есть с удовольствием. Во всех книгах о нем написано, что он ел это и только это, – предложил Жан-Пьер.

– Он, конечно, все съест с удовольствием, если готовить будешь ты, – улыбнулась она.

Жан-Пьер действительно был очень хорошим поваром и иногда сам готовил ужин, когда au pair, парочка молодых людей, помогавших им по хозяйству, брала выходной.

– Которого Лукана мы пригласим, первого или второго? – спросила Хильдегард.

– Лукана второго, Лаки.

– Я так и сделаю. Приглашу Лаки и дам ему семгу и отбивные. Интересно, как он прореагирует? Мне бы хотелось заставить его понервничать. Может, задать ему такой вопрос: «Предположим, что Смерть – это персонаж мужского пола, какова должна быть жена Смерти?»

– Из того, что я о нем прочел, это слишком образно для его мышления. Ему не понять сути такого предположения.

– Возможно, что и не понять, – согласилась она. – Вообще, наверное, ты прав. Ты знаешь, что его считают безнадежно скучным человеком?

– Знаю. Может, подсыпать ему что-нибудь в бокал? Я мог бы достать безвредную таблетку, развязывающую язык, – предложил Жан-Пьер. – Действует в течение всего вечера и заставляет человека говорить. У меня есть один знакомый фармацевт.

– Какой ты умный!

Весь следующий день Хильдегард обдумывала эту идею. Чем больше она размышляла, тем больше ей нравилась мысль использовать таблетку. Неэтично – да, конечно. Противозаконно – несомненно. До сих пор судьба этих лордов ее особенно не волновала, не волновала она ее и теперь. Хотелось лишь одного: получить нужный результат… «Я мог бы достать безвредную таблетку, развязывающую язык…» Она обожала Жан-Пьера – они были птицами примерно одного полета. Если представить себе принципы поведения, в которых отсутствует уважение к этике и гражданскому праву, то именно такими они были у них обоих. Следуя подобным моральным установкам, вернее, обходясь без них, Хильдегард и Жан-Пьер решили прощупать лорда Лукана. Что больше всего поражало Хильдегард в истории лорда, так это отсутствие у него и у людей его круга угрызений совести или хотя бы жалости к убитой няне, молодой девушке немногим старше двадцати лет, полной желания жить, очарования и задора. Когда один из родственников жертвы, предварительно договорившись, пришел за ее вещами, леди Лукан, не пригласив его в дом и не выразив сочувствия, у порога молча сунула ему в руки бумажный пакет. И это все.

– Меня поражает, – признался Жан-Пьер, – как Лукан умудрился восстановить против себя полицию и журналистов, даже ни разу с ними не встретившись. Мне кажется, это произошло главным образом из-за отношения его друзей к произошедшему.

– Но он на самом деле был отвратительный тип, – сказала Хильдегард. – Начать хотя бы с того, что он был безумен в сексуальном плане. Он избивал свою жену тростью. Это же настоящий психоз!

– Да, он был психически неуравновешен, это правда. Все крупные картежники так или иначе этим страдают. А если к тому же он был сексуальным садистом… ты не заметила ничего подобного у твоих новых пациентов?

– Я замечаю это у обоих. Да, такое возможно у обоих. Вышедшие наружу факты в деле об опеке над детьми вдребезги разбили надежды Лукана. Он рассчитывал, что жена умолчит о его сексуальном садизме. Но она и перед этим не остановилась. Он посчитал, что его предали. Ну а когда Лукан попытался доказать, что она сумасшедшая, у нее появилось полное моральное право говорить о его психическом состоянии. Кроме того, человек с неуравновешенным характером, воспитывающий детей, это же…

– Я надеюсь, – сказал Жан-Пьер, – ты понимаешь, что в отличие от большинства твоих пациентов подлинный лорд Лукан действительно сумасшедший?

– Ты так считаешь?

– Убежден. Все открывшиеся при расследовании факты, все его поступки на протяжении многих лет говорят о том, что это психически ненормальный человек.

– Но который из них настоящий?

– Хильдегард, мне не нравится, что ты остаешься с ними наедине. Ты уверена, что тебе ничего не грозит, – я имею в виду физически?

– Я ни в чем не уверена.

– За исключением того, что Лукан первый, Уокер, пытается тебе угрожать и хочет путем шантажа сделать тебя своей сообщницей. Это ему так не пройдет, – сказал Жан-Пьер. – Я ему покажу сообщницу! Я сам улажу его проблему.

– Дорогой, но он же очень крупный мужчина.

– Я тоже не маленький. И, кроме того, не такой уж я простак.

Лаки быстро уничтожил копченую семгу, к которой были поданы очень тонко нарезанные и намазанные маслом тосты. Сейчас он управлялся с лежащими на его тарелке тремя бараньими отбивными. Поданное вино было произведено в окрестностях Бордо, и он поглощал его, как промокательная бумага воду.

– Вот ведь что удивительно, – сказал он, – там было такое количество крови! Если бы это оказалась моя жена, а я думал, что это она, крови столько бы не было. Никогда не забуду эту кровь, которой истекала эта девушка, Сандра Риветт. Видимо, такая особенность присуща людям из низших слов общества. Не могу забыть эту кровь. Она была повсюду. Море крови.

Они решили поужинать в бистро, чтобы Жан-Пьер мог сосредоточить все внимание на Лаки. На стенах висели подписанные фотографии актеров прежних времен, в шляпах, и актрис, закутанных в меха. Хильдегард решила, что эти снимки вселяют уверенность, – все они относились к периоду, о котором вспоминал и ее гость, и она сама, и были чем-то вроде островков надежности в момент испытаний.

– Обилие крови для меня не ново. Как вы, вероятно, знаете.

– Почему я должен об этом знать?

– Ваш сообщник, другой Лукан, наверняка сообщил вам, что в Мюнхене я была стигматиком. Меня тогда звали Беата Паппенхейм.

– Да-да, припоминаю эту фамилию, – кивнул Лаки, – но у меня нет сообщника. Надо быть сумасшедшей, чтобы предположить подобное! А информацию я получил от ныне покойного преподобного брата Генриха, у которого жил несколько месяцев в пансионе для богомольцев.

– Я была вся в крови, она текла бесконечно. И я исцеляла людей бессчетное количество раз. Нет, я не сошла с ума. Генрих же тогда был бедным студентом. Знаете, он забрал у меня деньги, очень большую сумму.

– Однако, как мне помнится, с этим был связан какой-то скандал.

– Вам правильно помнится. Меня разыскивают за мошенничество точно так же, как вас за убийство. Генрих знал, что я сменила фамилию.

– За убийство плюс покушение на убийство, – уточнил он, – но у моей жены не было такого сильного кровотечения. Оно было у няни. Все кругом залила кровь.

Хильдегард ощутила чувство, близкое к симпатии.

– Да, кровь, – сказала она, – кровь.

– Говорят, она очищает, – ответил он.

В тот же момент у нее мелькнула мысль: так вот в чем дело! Не религиозный ли он маньяк?!

– Кровь не очищает, – возразила доктор. – Она липкая. Мы никогда не умываемся кровью.

– А говорят, что мы омыты кровью Агнца Божьего, – сказал Лаки, вонзая нож в баранью отбивную, третью по счету. – В школе я пел в церковном хоре.

Она была в восторге: ее подозрение оправдалось. Маньяк, свихнувшийся на религиозной почве. Это, как ни странно, ее успокоило. В конце концов, ей не пришлось ждать удобного момента, чтобы подбросить в бокал Лаки таблетку Жан-Пьера. А Лукан все говорил и говорил. Скорее всего это был психологический эффект, вызванный тем, что ему предложили любимые блюда: семгу и баранину, ведь многие годы он вынужден был от них отказываться, поскольку полиция, зная его пристрастия, могла выйти на его след.

ГЛАВА 6

Вообще говоря, в Шотландии женщинам, которые не красят волосы, присуще какое-то особенное, врожденное благородство, что не всегда встречается на юге. Человек, называвший себя Лаки Луканом, сноб из снобов, сидел за стаканом виски с водой в баре гостиницы «Гольф», находившейся в маленькой деревушке под Абердином, и с восхищением наблюдал за молоденькой белокурой и очень складной официанткой.

Он выбрал это место, как и всегда – когда надо было поспешно двигаться дальше – закрыв глаза и воткнув булавку в лежавшую перед ним карту. Это всегда хорошо срабатывало. Никто не разыскивал его в том месте, которое он выбирал с закрытыми глазами и с булавкой в руке. Однако на этот раз он сделал выбор на карте Северной Великобритании. Там у него были дела.

– Кристина, – ответила девушка, когда он спросил, как ее зовут. – Вы хотите заказать столик на вечер?

– Да, конечно, – кивнул он. – Но у вас, по-видимому, нет копченой семги и бараньих отбивных?

– Нет, почему же? У нас есть и то и другое.

– Отлично. Я бы хотел бараньи отбивные.

Он не отдавал себе отчета в том, что подсознательно оценивает эту девушку, сравнивая ее с Хильдегард Вольф. Ее волосы были светло-золотистыми. Но она определенно более худая. Неожиданно для себя он вдруг понял, что думает о Хильдегард и что думал о ней все эти полдня, сидя в баре.

– Как вас зовут? – снова спросил он.

– Кристина. Здесь меня все называют Кирсти.

– Кирсти, принесите мне двойную порцию настоящего шотландского виски. Что касается ужина, на закуску я хотел бы копченую семгу, а потом бараньи отбивные с гарниром.

– В каком номере вы остановились? – поинтересовалась она.

– Я оплачу счет наличными.

Он всегда платил наличными, это было его правило. Источник денег был здесь, в Британии. Теперь он приезжал сюда два раза в год, чтобы лично получить их от своего друга, состоятельного Бенни Ролфа, который после пластической операции Лаки всегда к его приезду держал наготове пухлую пачку наличных. На этот раз Бенни был за границей, но он позаботился, чтобы пакет с фунтами стерлингов передавали Лаки, как обычно, дважды в год. Большая часть средств шла из собственного кармана Бенни, но всегда была также и некоторая сумма от других старых друзей Лаки, собранная Бенни Ролфом.

– Не возникает ли у вас иногда отвращение к тому, что я сделал? – спросил он у Бенни в один из своих приездов. – Не охватывает ли кого-то из вас ужас? Когда я мысленно обращаюсь к прошлому, то ужасаюсь.

– Нет, дорогой друг, это было недоразумение в результате неудачного стечения обстоятельств. Никогда не следует допускать, чтобы какое-то недоразумение отягощало совесть.

– А если бы я убил свою жену?

– Это уже нельзя было бы назвать недоразумением. Тогда вы не были бы счастливчиком.

– Я имею в виду няньку. В ней было столько крови – пинты, кварты… Кровь лилась ручьем, она была всюду. Я наступал на нее в темноте. Вы читали в газетах про кровь?

– Сказать по правде, читал. Возможно, это типично для простонародья в отличие от представителей аристократии. Как вы думаете?

– Именно так я бы и сказал.

Лаки был разочарован, что в этот его приезд Бенни отсутствовал. Он доедал свои бараньи отбивные, рассматривал Кристину и сравнивал ее с Хильдегард. За окном обеденного зала расстилалось огромное, обманчиво спокойное Северное море. Бенни Ролфу уже исполнилось семьдесят пять. Почти всем его пособникам и подстрекателям теперь было за семьдесят. Кто будет собирать для него деньги, когда его благодетели уйдут из жизни? Об этом раздумывал Лукан, ни на секунду не допуская и мысли о том, что наступит и его черед и проблема наличных денег решится сама собой. Сейчас его распирала ностальгическая тоска по Хильдегард, известном дорогом докторе. «Мы омыты кровью Агнца Божьего». При этом воспоминании он с тревогой осмотрелся по сторонам.

Выйдя после ужина погулять, Лаки остановился у магазинчика, где торговали поделками местных мастеров. Магазинчик был открыт допоздна в расчете на таких, как Лукан. Среди уродливых шотландских народных украшений он обнаружил прелестный образчик обработанного горного хрусталя, кулон для Хильдегард, конечно, для Хильдегард. Он терпеливо ждал, пока молодой бородатый продавец заворачивал его подарок доктору, затем заплатил сверх указанной цены и осторожно положил крохотный пакетик в нагрудный карман.

ГЛАВА 7

Все полочки под тремя окнами врачебного кабинета Хильдегард занимала ее коллекция миниатюрных кактусов. Это были поистине редкостные экземпляры, и Хильдегард оказалась крайне раздосадована, когда один из пациентов простодушно подарил ей еще один кактус. Это растение не обладало столь же высоким статусом, как ее собственные, и тем не менее ей пришлось на какое-то время поставить новичка на видное место.

Этот кактус принес ей Уокер. Растение было неплохим, но и недостаточно хорошим. Выразив благодарность, Хильдегард осторожно поставила его на полочку, как будто он принадлежал к последним приобретенным ею раритетам.

Хильдегард указала Уокеру на стул.

– Итак, вас двое, – начала она.

В голосе Уокера послышались раздраженные нотки:

– Ну конечно, нас должно быть двое. Один, совершивший преступление, и другой, кто его не совершал.

– И кто из двоих настоящий Лукан?

– Я, – ответил он.

Его взгляд, словно оказавшись в западне, метнулся от окна к двери.

– Ну, положим, вы лжете, – сказала она.

– Я сам часто этому удивляюсь, – не стал спорить Уокер. – Пробыв столько лет самим собой, трудно стать кем-то другим. Как вы узнали, что существует еще какойто претендент?

– Один из моих клиентов – человек, назвавшийся Лаки Луканом. Он утверждает, что именно он седьмой граф Лукан.

– Какой подлец! Какой мошенник! – Уокер был по-настоящему встревожен. – Седьмой граф – это я.

– Вы хотите сказать, что подлецы и мошенники забивают насмерть нянек, воспитывающих их детей?

– Произошла ошибка. Нянька была убита по ошибке.

– А покушение на леди Лукан?

– Это совершенно другое дело, ей следовало умереть. У меня были долги.

– Господи, у меня руки чешутся выдать вас Интерполу!

– Беата Паппенхейм, вы этого не сделаете. Не забывайте, я профессиональный игрок. Я знаю, когда обстоятельства складываются в мою пользу. Вот почему я скрываюсь, вот, в сущности, почему нахожусь в вашем кабинете. Все, что мне нужно от вас, Беата Паппенхейм, это бесплатная психиатрическая помощь. Ничего больше. Только это. А что касается ваших секретов, ваших постыдных проделок с кровью, я буду хранить их, если вы будете помалкивать о моей тайне.

– А как же Лаки Лукан – мой другой пациент?

– Он поступил по-свински. Этот человек вообще не должен был к вам приходить.

– Он страшно похож на подлинного лорда Лукана. Хильдегард открыла папку, которую, готовясь к встрече, заранее положила на стол.

– Вот смотрите, – сказала она. – Лукан на пляже, ему тридцать восемь лет. Лукан в отороченной горностаем мантии пэра. Лукан на теннисном корте. Лукан на танцевальном балу. А вот в клубе «Клермонт» играет в карты со своими пресловутыми друзьями. Кроме того, – продолжала доктор, – у меня есть фоторобот, как лорд должен выглядеть сейчас. Портрет сделан по компьютерным фотографиям его родителей в вашем возрасте. А вот еще один способ идентификации – комплект карточек с типичными чертами, по которым можно составить фоторобот с учетом пластических операций подбородка и носа. Посмотрите на снимки, посмотрите.

– А вы посмотрите на меня.

– На вид вы, похоже, одного роста. Почти такое же расстояние между глазами. Очень возможно, что у вас одинаковый тембр голоса. Все это так, но вы меня не убедили. На чем вы сошлись с Лаки Луканом?

– Я нанял его. Мне так часто грозила опасность, особенно при получении денег, которые друзья предоставляли в мое распоряжение, что я решил найти двойника. Он ловко вводит в заблуждение моих друзей, когда приходит за деньгами. Как это ни странно, когда мне было за сорок, Лаки еще больше, чем сейчас, походил на меня. К тому же никто, конечно, не хотел, чтобы он долго задерживался в доме.

– А если допустить, что все обстоит наоборот? Что мой другой клиент – Лукан, а вы – нанятый двойник?

– Нет, это не так.

– В таком случае я больше не могу принимать вас обоих в качестве моих пациентов.

– Вам это и не нужно. Я разберусь с этим Лаки. Такие люди, как мы, знаем, каким образом разобраться с наглецами вроде него.

Эта последняя фраза Уокера не выходила у Хильдегард из головы. «Такие люди, как мы, знаем, каким образом…» Конечно, Уокер хотел ее напугать. Она это понимала. Один раз, когда она спросила, почему он не выбрал более простой путь, не пришел с повинной и не предстал перед судом по обвинению в убийстве, он ответил: «Такие люди, как мы, не сидят в тюрьме». Уокер был слишком убежден в своем аристократизме, как он его понимал, и именно это натолкнуло Хильдегард на мысль о том, что этот человек самозванец. «Такие люди, как мы, знаем, каким образом разобраться с наглецами вроде него». В конце концов, он мог оказаться настоящим лордом Луканом. «Такие люди, как мы, знаем, каким образом разобраться…» Означало ли это, что Лукан имел в виду тот же способ, каким был намерен «разобраться» с женщиной, которую он принял за свою жену? Или когда он «разбирался» с совершенной ошибкой, поняв, что убил няньку своих детей? «Такие люди, как мы…»

Все это напоминало мелодраму, но опять же, как Хильдегард сказала в тот вечер Жан-Пьеру, в самом положении лорда Лукана и его исчезновении было что-то театральное. И именно его в высшей степени наивное отношение к своей личной драме, по всей вероятности, сбило с толку полицию в первые дни после убийства. Детективы ориентировались на присущую представителям высшего общества изощренность, а все обернулось дешевым театральным трюком, который провернули друзья Лукана. Последнее время лорд много пил. Он безнадежно увяз в долгах. «Но нет, Лукан – это наш друг, он – один из нас, и вам не понять, что такие люди, как мы…» Лукан отправил несколько писем, не успев смыть кровь, пятна крови были даже на конвертах. В ночь, когда произошло убийство, лорд в панике примчался в дом одного из своих друзей, на его брюках было кровавое пятно.

Всюду кровь.

– Чего я боюсь, – обсуждая это со своим любовником, сказала Хильдегард, – так это того, что Уокер убьет Лаки. Это в его духе.

– Но ведь ты говоришь, что, по-твоему, настоящий Лукан – это Лаки.

– Какие-то сомнения всегда остаются. Возможно, я и ошибаюсь. А что касается Уокера, не могу избавиться от мысли, будто он беспринципный самозванец.

Жан-Пьер сделал кое-какие заметки. До ужина оставался еще целый час. Он налил Хильдегард немного виски с водой, себе – сухой мартини и, достав блокнот, начал читать:

– Играя в течение двадцати пяти лет роль исчезнувшего лорда Лукана, он, несомненно, привык к этой роли.

Ключевые слова «пропал без вести». Если прежде он действительно был лордом Луканом, то никогда не скрывался. После убийства он бежал, очевидно, без денег, приличной одежды и паспорта. Он просто исчез.

Если он действительно был лордом Луканом, жизнь в подполье должна была означать невозможность доказать свою невиновность – он не знал, что такая возможность у него была. Спонтанные удовольствия, например, просто оказаться в Париже, доступные множеству англичан, бульвары, набережные Сены, толчея, многочисленные бистро, граффити на стенах – все это утрачено в новой жизни, где главное – предельная осторожность. У него не было шансов ни на что, и если он был Луканом, то, как профессиональный игрок, должен был это знать. В те первые месяцы после таинственного исчезновения лорда полиция действовала очень активно.