Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Девушки со скромными средствами

ModernLib.Net / Современная проза / Спарк Мюриэл / Девушки со скромными средствами - Чтение (стр. 5)
Автор: Спарк Мюриэл
Жанр: Современная проза

 

 


– Господи, Полина, ты уже вернулась! Тебя ведь как будто пригласил на ужин…

– Ох, не спрашивай! Мы поссорились. -И Полина, одной рукой прижимая к глазам платок, а другой приподняв подол вечернего платья, всхлипывая, пробегала наверх и скрывалась в своей комнате.

– Наверно, опять поссорилась со своим Джеком Бьюкененом. Интересно, почему она не приведет его сюда?

– Ты что, и вправду веришь всему этому?

– Чему этому?

– Ну, что она встречается с Джеком Бьюкененом.

– Да не то чтобы очень…

Полина беспокойно озиралась по сторонам, и Николас игриво спросил:

– А вы, сударыня, где были?

Она подошла к нему вплотную и, глядя ему в лицо, сказала:

– Я ужинала с Джеком Бьюкененом.

– И пропустила речь Черчилля.

– Да, я знаю.

– Что ж это ваш Джек Бьюкенен – накормил и до свиданья?

– Да. Мы поссорились.

Она тряхнула головой, откидывая назад шелковистые блестящие волосы. На этот вечер ей досталось платье от Скьяпарелли. Оно было сшито из тафты и очень эффектно подчеркивало бедра благодаря подшитым на боках и изогнутым по форме тела специальным подушечкам и прокладочкам. Яркий рисунок, состоящий из синих, зеленых, оранжевых и белых цветов, вызывал в памяти экзотические краски островов Океании.

– Потрясающее платье, в жизни такого не видел, – сказал он.

– Скьяпарелли, – пояснила Полина.

– То самое знаменитое платье, которое ходит у вас по кругу? – спросил он.

– Кто вам сказал?

– Вам оно очень идет, – заметил он вместо ответа. Она подхватила шуршащие юбки и поплыла вверх по лестнице.

Ох уж эти девушки со скромными средствами!

Между тем трансляция предвыборной речи закончилась, и все, словно от избытка благоговения к только что отзвучавшим в эфире словам, выключили на время свои приемники.

Он заглянул в открытую дверь канцелярии. Там никого не было. И тут у него за спиной послышались шаги – администраторша возвращалась на свой пост, который она покинула, чтобы прослушать речь по радио.

– А я вот все жду мисс Редвуд.

– Попробую вызвать ее еще раз. Наверно, она тоже слушала радио.

Вскоре появилась и Селина. Полное самообладание, спокойствие и невозмутимость, как внешняя, так и внутренняя. Она не шла, а плыла вниз по лестнице – еще более плавно, чем плыла вверх несколькими минутами раньше печальная дева, соединенная таинственными узами с духом Джека Бьюкенена. На миг могло показаться, что это одна и та же девушка: сначала она про-следовала вверх по лестнице, шурша шелками от Скьяпарелли и демонстрируя роскошные блестящие волосы, падавшие ей на плечи тяжелой волной, и вот она уже скользит вниз, только теперь на ней узкая юбка и голубая блузка в белый горошек, а волосы подобраны и уложены в высокую прическу. Обычная жизнь дома, со всеми будничными звуками, постепенно возобновлялась.

– Добрый вечер, – сказал Николас.

И дни мои – томленье,

И ночью все мечты

Из тьмы уединенья

Спешат туда, где – ты,

Воздушное виденье

Нездешней красоты! [29]

– Еще раз все сначала, – послышался голос Джоанны.

– Ну, идем? – сказала ему на ходу Селина и с высоко поднятой головой пошла вперед, не обращая внимания на посторонние звуки, как породистая лошадь, которую перед скачками выводят напоказ.

ГЛАВА 7

– Слушай, у тебя нет лишнего шиллинга – мне нужно включить газ? – спросила Джейн.

– Полное самообладание, спокойствие и невозмутимость, как внешняя, так и внутренняя, сдержанность и еще раз сдержанность, независимо от общества, которое вас окружает. Элегантное платье, безупречный внешний вид и изысканные манеры помогут вам обрести чувство уверенности в собственных силах.

– Так что – нет шиллинга? Я тебе дам два шестипенсовика!

– Нет. Постучи к Энн, у нее есть ключ от газового счетчика.

– Энн, ты у себя? Слышишь, одолжи ключик, а?

– Если каждый будет пользоваться этим ключом налево и направо, нас просто накроют.

– Ну один разочек. Я же занимаюсь умственной деятельностью.

Вот красный лепесток уснул, вот белый… [30]

* * *

Селина, еще не успевшая одеться, сидела у Николаса на кровати. У нее имелся один испытанный способ – смотреть не прямо перед собой, а как бы искоса, из-под ресниц, благодаря чему она сохраняла контроль над ситуацией, которая иначе могла обернуться для нее невыгодным образом. Она произнесла:

– Не понимаю, как ты тут живешь?

– Ничего, терпимо. Найду что-нибудь поприличнее – перееду.

По правде говоря, эта комната, с ее скудной, экономной обстановкой, вполне его устраивала. Страсть к Селине трансформировалась у него, как у всякого одержимого идеалиста, в упрямое желание, чтобы бедность, возведенная в принцип, стала и для нее жизненной необходимостью. Он любил ее так же, как собственную родину. Ему хотелось, чтобы Селина была как бы олицетворением идеального общества – чтобы ее прекрасное тело подчинялось ее уму и сердцу, точно законопослушное население, и чтобы умом и сердцем она была так же прекрасна, как и телом. Однако желания Селины были гораздо скромнее: в этот конкретный момент ей хотелось лишь одного – раздобыть пачку шпилек, которые вот уже несколько недель как исчезли из продажи.

Это был далеко не первый случай, когда мужчина, ложась в постель с женщиной, рассчитывал обратить ее в свою веру, но сейчас данный мужчина досадовал на то, что это обращение души происходит в постели, и жаждал, страстно жаждал пробудить в ней социальную активность. Потом, уткнувшись лицом в подушку и испытывая приятную расслабленность и удовлетворение от исполненной миссии, он умиротворенно вздохнул, приподнялся и – почувствовал еще большую досаду, так как стало очевидно, что все его усилия приобщить Селину к своему представлению о совершенстве ни к чему не привели. Она сидела на краешке кровати и искоса, из-под опущенных ресниц, посматривала по сторонам. Ему уже не раз приходилось видеть у себя на кровати девушек в похожей розе, но он впервые оказался рядом с девушкой, которая воспринимала собственную красоту с такой невозмутимостью, тем более столь незаурядную красоту, как у Селины. Он не мог поверить, что она, в отличие от него, не видит привлекательных сторон необеспеченности и бедности: ведь даже ее тело было сконструировано так строго и экономно – ничего лишнего.

Она сказала:

– Не понимаю, как ты тут живешь, – просто келья какая-то. А на чем ты готовишь – на этой штуковине? – Она имела в виду газовую плитку.

И, пораженный впервые пришедшей ему в голову мыслью, что его с Селиной любовь – это только его любовь к Селине, он сказал:

– Да, конечно. Хочешь яичницу с ветчиной?

– Давай, – сказала она и стала одеваться.

Ему показалось, что вновь забрезжила Надежда, и он выложил свои запасы – все, что получил по карточкам. Она больше привыкла иметь дело с мужчинами, которые достают продукты на черном рынке.

– С двадцать второго числа, – сообщил Николас, – чаю будут давать по две с половиной унции в неделю: одну неделю две унции, другую – три.

– А сейчас сколько дают?

– Две. И масла две, а маргарина четыре.

Селину разобрал смех. Она долго не могла успокоиться и наконец сказала:

– До чего смешно тебя слушать!

– Черт, еще бы!

– А талоны на одежду ты уже все израсходовал?

– Нет, еще тридцать четыре штуки осталось.

Он перевернул ветчину на сковородке. Затем, по внезапному наитию, спросил:

– Может, дать тебе несколько талонов?

– Да, дай, пожалуйста.

Он отсчитал ей двадцать штук, накормил ее и отвез домой на такси.

По дороге он сообщил:

– Насчет крыши я все уладил.

Она ответила:

– Остается все уладить насчет погоды.

– Если будет дождь, можем пойти кино.


* * *

Он действительно все уладил и теперь мог беспрепятственно выбираться на крышу через верхний этаж соседней с Клубом гостиницы, временно отданной в распоряжение американской разведке – организации, на которую работал сам в другом районе Лондона. Полковник Добелл, который еще десять дней назад был бы категорически против этой затеи, теперь стал ее горячим сторонником. Эта перемена объяснялась просто: его жена, Гарет, должна была со дня на день приехать в Лондон, и полковник был очень заинтересован в том, чтобы, по собственному его выражению, «переместить Селину в иной контекст».

Миссис Дж. Феликс Добелл не только проживала в просторном собственном доме в Северной Калифорнии, но устраивала у себя собрания «Стражей нравственности». И вот теперь она направлялась в Лондон, потому что, как она объявила, шестое чувство повелевало ей быть рядом с мужем.

Вот красный лепесток уснул, вот белый…

Николас страстно желал переспать с Селиной на крыше – непременно на крыше. Он все уладил заранее, действуя с расчетливостью опытного поджигателя.

Плоская часть крыши Клуба, на которую можно было проникнуть только через, известное нам узкое окно на верхнем этаже, соединялась с такой же плоской крышей соседней гостиницы небольшим водосточным желобом. Здание гостиницы было реквизировано для военных нужд, и номера, переоборудованные в служебные кабинеты, поступили в пользование американской разведки. Пока шла война в Европе, в этом здании, как и во многих других реквизированных помещениях на территории Лондона, работало столько сотрудников, что буквально яблоку негде было упасть; зато теперь там практически никого не осталось. Жизнь продолжалась только на двух этажах – на верхнем, где день и ночь люди в военной форме занимались какими-то таинственными делами, и на нижнем, где у подъезда день и ночь стояли на часах два американских солдата и где, сменяя друг друга, дежурили в дневную и ночную смену лифтеры. Чтобы войти в здание, нужно было предъявить пропуск. Николас раздобыл пропуск без особых хлопот и в обмен на пару слов и выразительный взгляд получил от полковника Добелла, раздираемого противоречивыми чувствами (жена полковника уже была в пути), разрешение обосноваться в просторном служебном помещении на самом верху, которое использовалось как машинописное бюро. Там Николасу в виде одолжения предоставили отдельный стол. Оттуда и можно было попасть на плоскую крышу.


* * *

Недели шли одна за другой, и поскольку в Клубе принцессы Тэкской все они проходили под знаком юности и под страхом войны, то успевали вместить в себя столько стремительно мелькающих событий и перемен, столько внезапных пылких Дружб и столько утраченных и обретенных вновь любовей, что позже, в мирное время, такого рода события и отношения, постепенно завязываясь, развиваясь и увядая, растянулись бы на годы. Главной чертой девушек из Клуба принцессы Тэкской была их бережливость и расчетливость. Николас, уже перешагнувший рубеж юности, никак не мог привыкнуть к скоротечности их чувств – свои привязанности они меняли чуть не каждую неделю.

– По-моему, ты говорила, что у нее был роман с другим парнем?

– Ну, говорила.

– Так ведь недели не прошло, как ой погиб. В Бирме, от дизентерии.

– Ну и что? А в понедельник она по знакомилась со своим морячком и безумно в него влюбилась.

– Так не бывает! – заявил Николас.

– Почему? Она говорит, у них много общего.

– Что?! Много общего? Опомнись – сегодня только среда!

Так путник, чей пустынный путь

Ведет в опасный мрак,

Раз обернется и потом

Спешит, ускорив шаг,

Назад не глядя, чтоб не знать,

Далек иль близок враг [31].

– Джоанна молодец – как она читает эту вещь! Потрясающе!

– Да, бедная Джоанна.

– Почему это она бедная?

– Ну, понимаешь, она так скучно живет, у нее нет ни одного знакомого мужчины.

– Странно – она жутко привлекательная.

– Дико привлекательная. Непонятно, куда они все смотрят?


* * *

Джейн сказала:

– Послушай, Николас, по-моему, тебе бы надо кое-что знать о фирме «Хай Тровис-Мью» и о самом Джордже как об издателе.

Они сидели в помещении редакции на одном из верхних этажей дома у Ред-Лайон-сквер; Джорджа не было – он куда-то Ушел.

– Я и так знаю: он мошенник, – сказал Николас.

– Ну, это ты, пожалуй, хватил через край, – возразила Джейн.

– Ладно, он мошенник с подходцем.

– И опять не совсем то. Здесь все дело в его психологии. Для Джорджа самое главное – доказать, что он умнее автора.

– Да уж знаю, – сказал Николас. – Он тут недавно прислал мне длиннющее письмо со всякими дурацкими придирками к моей книге.

– Вот-вот, это он хочет подорвать твою уверенность в себе. А потом подсунет тебе контракт на самых паршивых условиях. Он у каждого старается найти уязвимое место. И цепляется всегда к тому, что автор считает самым удачным. Еще он…

– Знаю, знаю, – перебил Николас.

– Пойми, я говорю об этом только потому, что хорошо к тебе отношусь, – продолжала Джейн. – Я даже больше тебе скажу – я у каждого автора должна отыскивать уязвимое место и докладывать результаты Джорджу, это входит в мои обязанности. Но я хорошо к тебе отношусь и говорю все это, чтобы ты понял…

– Ты и твой Джордж, – снова перебил Николас, – помогли мне немножко приблизиться к разгадке непостижимой улыбки сфинкса. А теперь я тебе тоже скажу кое-что.

Небо за грязным, закопченным окном уже темнело, и на развалины домов у Ред-Лайон-сквер лил дождь. Прежде чем раскрыть перед Николасом все карты, Джейн рассеянно взглянула в окно. Но только сейчас она по-настоящему увидела эту безотрадную картину, и вся ее жизнь показалась ей такой же убогой и жалкой, как этот вид за окном. Опять – в который раз – жизнь ее разочаровала.

– Я тебе тоже скажу кое-что, – произнес Николас. – Я тоже мошенник. Чего ты плачешь?

– Плачу, потому что мне себя жалко, – всхлипывала Джейн. – Надо искать другую работу.

– Лучше напиши для меня одно письмо.

– Какое еще письмо?

– Мошенническое. Якобы от Чарлза Моргана. «Уважаемый мистер Фарринг-дон! Когда я получил Вашу рукопись, то хотел, не читая, отложить ее в сторону, чтобы затем мой секретарь возвратил ее Вам, сопроводив какой-нибудь дежурной отговоркой. Но, по счастливому стечению обстоятельств, я не сразу передал Ваше сочинение секретарю, а стал наугад его перелистывать, и тут мой взгляд упал…»

– Упал на что?

– Это уж ты сама решишь. Выбери кусок повыразительнее и поэффектнее, то, что написано с особым блеском. Конечно, сделать это будет нелегко, потому что там все написано с одинаковым блеском. В общем, выбери, что тебе самой больше нравится. Пусть Чарлз Морган расскажет, как он, случайно задержав взгляд на этих строчках, был уже не в силах оторваться и за один присест прочитал всю рукопись от первой до последней страницы. В заключение он должен сделать вывод, что имеет дело с гениальным творением. И он поздравляет меня с моим гениальным творением, понимаешь? А потом я покажу это письмо Джорджу.

Жизнь снова начала возвращаться к Джейн, и на робких ростках, пробившихся сквозь толщу безысходности, зазеленели листочки надежды. Она вспомнила, что ей всего двадцать три года, и улыбнулась.

– Я покажу это письмо Джорджу, – говорил Николас, – и скажу ему, что он может оставить свой контракт себе на память…

Тут вошел Джордж. Он деловито окинул обоих взглядом и одновременно снял шляпу, посмотрел на часы и спросил у Джейн:

– Какие новости?

Ему ответил Николас:

– Арестовали Риббентропа.

Джордж вздохнул.

– Ничего нового. Звонков не было, – откликнулась Джейн. – Писем нет, никто не заходил, никто не звонил. Все спокойно.

Джордж направился к себе в кабинет. Не прошло и секунды, как он снова возник на пороге.

– Вы получили мое письмо? – обратился он к Николасу.

– Нет. Какое письмо?

– Я вам писал… сейчас-сейчас… да, кажется, позавчера. По-моему, я писал вам…

– Ах, письмо! – сказал Николас. – Да, действительно, было какое-то письмо.

Джордж скрылся в своем кабинете.

Звучным, бодрым голосом Николас сказал Джейн, что он, пожалуй, пойдет прогуляться по парку: дождь кончился, и такое блаженство – можно целый день ничего не делать и только предаваться сладостным мечтам.

«С дружеским приветом и с самым искренним восхищением – Чарлз Морган», – написала Джейн. Она открыла дверь своей комнаты и крикнула в коридор:

– Убавьте радио! Никаких условий для умственной деятельности. Я должна до ужина закончить!

В Клубе гордились тем, что Джейн занимается умственной деятельностью и имеет столь тесные связи с миром книг. Во всех комнатах, двери которых выходили на площадку, приемники немедленно затихли.

Она еще раз пробежала глазами черновик письма и начала старательно переписывать его начисто мелким, но твердым почерком, который вполне мог сойти за подлинный почерк Чарлза Моргана. О том, какой в действительности почерк у Чарлза Моргана, она не имела ни малейшего понятия; заниматься же поисками и выяснениями не было особого смысла, так как Джордж, безусловно, тоже этого не знал, а надолго оставлять ему письмо никто не собирался. Адрес Моргана – Холланд-парк – ей сообщил Николас. Этот адрес она и написала в верхнем углу на листке обычной почтовой бумаги, надеясь, что он выглядит вполне естественно, и успокаивая себя тем, что сейчас все достойные люди пишут свой адрес от руки – не станут же они в суровое военное время заказывать именную почтовую бумагу в типографии и тем самым отвлекать производственные мощности на личные нужды.

Письмо было закончено, когда пробил гонг на ужин. Она с педантичной аккуратностью сложила готовое письмо, держа в поле зрения фотографию Чарлза Моргана, с которой на нее смотрело его строгое точеное лицо. Джейн прикинула, что изготовленное ею письмо тянет не меньше чем на пятьдесят фунтов. Джордж придет от этого письма в страшное смятение. Бедняжка Тилли, жена Джорджа, жаловалась ей, что когда какой-нибудь докучливый автор начинает давить на Джорджа, он только об этом и говорит, просто места себе не находит.

Николас должен был появиться в Клубе вечером, после ужина, – он наконец-то уговорил Длсоанну устроить специальное чтение поэмы «Гибель Германии». Это выступление Николас собирался записать на магнитофон, который он позаимствовал в информационном отделе одного правительственного учреждения.

Джейн влилась в толпу девиц, устремившихся вниз на ужин. Задержалась одна только Селина, которая заканчивала свой ежевечерний ритуал самовоспитания: «…Элегантное платье, безупречный внешний вид и изысканные манеры помогут вам обрести чувство уверенности в собственных силах».

Когда девушки спустились на первый этаж, у подъезда с визгом затормозила машина администраторши. Она управляла машиной так же решительно, как управляла бы мужчиной, если бы таковой достался ей во владение. Прямая, как всегда в сером, она прошествовала к себе в канцелярию, почти сразу же перешла в столовую и громко постучала вилкой по графину с водой, призывая всех к тишине, – это означало, что сейчас последует объявление. Она объявила, что в пятницу вечером в Клубе выступит гостья из Америки, миссис Феликс Добелл, с сообщением на тему: «Западная женщина: ее предназначение». Миссис Добелл, одна из учредительниц общества «Стражи нравственности», недавно прибыла в Лондон к мужу, который в настоящее время приписан к одной из частей американской разведки, расквартированных в британской столице.

После ужина Джейн вдруг почувствовала себя предательницей по отношению к фирме «Хай Тровис-Мью» и лично к Джорджу, который платил ей не за то, чтобы она вела двойную игру в ущерб его интересам. Она по-своему была привязана к Джорджу, и сейчас ей припомнились его лучшие качества. Разумеется, у нее не было ни малейшего намерения отказываться от сговора с Николасом, и она в задумчивости смотрела на плод своего труда – письмо от Чарлза Моргана – и не знала, что ей делать со своими противоречивыми чувствами. Она решила позвонить жене Джорджа, Тилли, и поболтать с ней о том о сем.

Тилли страшно обрадовалась. Это была небольшого роста, рыжеватая женщина, наделенная живым умом, но обделенная информацией: Джордж старался держать ее на расстоянии от мира книг, поскольку имел изрядный опыт по части жен. Тилли чувствовала себя несправедливо обойденной и потому особенно ценила контакты с Джейн, благодаря которым она могла следить за издательскими делами; так приятно было, например, слышать от Джейн: «Видишь ли, Тилли, все дело в том, какой у писателя raison d'кtre». Джордж не препятствовал их дружбе, понимая, что это укрепляет и его отношения с Джейн. Он доверял Джейн: она понимала, что ему нужно.

Тилли обычно раздражала Джейн, потому что хотя Тилли никогда не танцевала в кабаре, она каким-то образом ухитрялась вносить опереточный дух в любой разговор, связанный с миром книг, и это ужасно действовало Джейн на нервы – она сама лишь недавно приобщилась к этому миру и еще испытывала перед ним глубокое благоговение. Ей казалось, что Тилли с непозволительной фривольностью относится к проблемам создания и издания книг и, главное, абсолютно этого не сознает. Но сейчас, под влиянием совершенного ею предательства, сердце Джейн переполнилось нежностью к Тилли. Она позвонила и пригласила ее на ужин в пятницу, имея на всякий случай в виду, что если выносить общество Тилли станет совсем невтерпеж, то на часок можно будет отвлечься и послушать лекцию миссис Феликс Добелл. Население Клуба жаждало увидеть миссис

Добелл, так как ее мужа все видели не раз – в качестве Селининого кавалера и, по некоторым слухам, любовника.

– Тут у нас в пятницу одна американка должна читать лекцию о предназначении западной женщины, но мы не пойдем – наверно, скука смертная, – сказала Джейн вопреки своим же намерениям: так велико было ее желание принести себя всю, всю без остатка, в жертву жене Джорджа, раз уж она совершила по отношению к нему один предательский поступок и готовилась к новому обману.

– Я обожаю бывать у вас в Клубе! – воскликнула Тилли. – Так похоже на школу – как будто возвращаешься в детство.

Каждый раз Тилли повторяла то же самое – попробуй тут не выйти из себя!


* * *

Николас пришел со своим магнитофоном заранее и сидел в общем зале вместе с Джоанной, ожидая, когда после ужина соберутся зрители. Николас смотрел на Джоанну и восхищался ее нордической, как у героини древних саг, красотой.

– Давно вы здесь живете? – спросил Николас сонным голосом, любуясь ее крупногабаритной фигурой. Голос у него был сонный оттого, что накануне почти всю ночь он провел на крыше с Селиной.

– Скоро год. Мне кажется, я здесь и умру, – ответила она с тем привычным пренебрежением к Клубу, которое было характерно для всех его постоянных членов.

Он сказал:

– Погодите, вот выйдете замуж…

– Нет, нет, не надо. – Она говорила спокойно-увещевающе, так, будто хотела вовремя остановить ребенка, который чуть-чуть не плюхнул в суп ложку варенья.

У них над головой раздался громкий визгливый смех целого женского хора Оба подняли глаза к потолку: видимо, девушки в дортуаре на втором этаже, как всегда, обменивались позаимствованными у дружков из ВВС свежими анекдотами, которыми можно рассмешить только тех, кто уже здорово навеселе – от выпитого вина или от молодости, неважно.

В зал вошла Грегги. Взглянув наверх – туда, откуда доносились взрывы хохота, – она направилась к Джоанне и Николасу и сказала:

– Уж скорей бы все эти девицы со второго этажа повыходили замуж и оставили нас в покое. Сколько лет живу в Клубе, но такой крикливой компании не припомню. И ума при этом ни на грош.

Тут к ним присоединилась Колли: она уселась рядом с Николасом. Грегги повторила:

– Я говорю: что за девицы подобрались на этот раз – хоть бы повыходили замуж и оставили нас в покое.

Эта точка зрения целиком совпадала с тем, что думала сама Колли. Но из принципа она всегда возражала Грегги, и к тому же она полагала, что элемент разногласия помогает поддерживать разговор.

– Зачем им это надо – выходить замуж? Пускай наслаждаются жизнью, пока молоды!

– Только замужем они смогут насладиться жизнью сполна, – вступил Николас – Нельзя забывать про сексуальный аспект.

Джоанна вспыхнула. Но Николас невозмутимо продолжал:

– Да, секс – и очень интенсивный! Первый месяц – каждую ночь, следующие два месяца – через день, затем в течение года – по три раза в неделю. А потом раз в неделю, и хватит.

Он говорил это легко и непринужденно, сосредоточенно возясь с магнитофоном.

– Напрасно стараетесь, молодой человек: нас ничем шокировать нельзя! – сказала Грегги, обводя торжествующим взглядом стены, которые отнюдь не привыкли к подобным речам, – как-никак это было общественное место.

– А вот меня можно шокировать, – сказала Джоанна. Она смотрела на Николаса изучающе и слегка виновато.

Колли совсем растерялась и не знала, к какой стороне примкнуть. Она открыла и снова защелкнула замок своего старого ридикюля, а затем слегка побарабанила пальцами по его вспученным потертым бокам. Наконец она произнесла:

– Да он и не думает нас шокировать. Просто он реалист и трезво смотрит на вещи. Если человек возрастает в благодати, и я позволю себе смелость зайти в своем предположении дальше – когда человек возрос в благодати, тогда трезвое отношение к жизни, включая секс и все остальное, дается ему самым естественным образом.

Николас подарил ее признательной улыбкой.

Колли не то поперхнулась, не то смущенно хихикнула, окрыленная тем, что ее смелые откровения имели такой успех. Она почувствовала, что идет в ногу со временем, и с жаром продолжала:

– И вообще, чего не имеешь, о том не жалеешь.

Грегги сделала изумленное лицо, как будто и впрямь не понимала, о чем это Колли толкует. На самом-то деле за тридцать лет враждебно-приятельских отношений с Колли она успела прекрасно изучить присущую той манеру перескакивать сразу через несколько звеньев в логической цепи рассуждений и ошарашивать всех неожиданными умозаключениями, особенно когда Колли бывала выведена из равновесия новым для нее предметом разговора Или присутствием мужчины.

– Ну и что ты хочешь этим сказать? – спросила Грегги. – Чего не имеешь? О чем Речь?

– О сексе, о чем же еще, – ответила Колли каким-то чересчур громким голосом, по-видимому надеясь таким образом преодолеть неловкость темы. – Мы ведь говорили о сексе и о том, надо ли выходить замуж. Да, так вот, хотя в супружеской жизни, конечно, есть свои преимущества, но если ты ее никогда не имел и не имеешь, то, значит, и жалеть не о чем.

Джоанна наблюдала за возбужденным разговором двух дам с выражением смиренного сострадания. Никогда еще она не казалась Николасу такой сильной, как сейчас, когда она смиренно взирала на сцену единоборства между Колли и Грегги, в котором каждая старалась продемонстрировать полное отсутствие предрассудков.

– А все-таки, Колли, что ты хочешь этим сказать? – наступала Грегги. – Ты глубоко не права, Колли. Не жалеть об отсутствии секса нельзя. У тела своя жизнь. И ты, и я – мы обе с тобой не можем яе жалеть о том, чего лишены. Чисто биологически. Почитай Фрейда. Это все проявляется в сновидениях. Во сне мы ощущает чье-то близкое присутствие, во сне нас обнимают чьи-то руки, во сне…

– Минуточку, минуточку!

Николас поднял руку, призывая к тишине, якобы для того, чтобы отрегулировать звук в своем магнитофоне, в который он еще даже ленты не заправил. Он понял, что эти милые дамы, раз ступив на скользкую дорожку, могут договориться бог весть до чего.

– Откройте мне, пожалуйста!

Из-за двери послышался голос администраторши и звяканье чашек на подносе. Николас вскочил с места, чтобы помочь, но она ловко, как заправская горничная, приоткрыв дверь одной рукой и придержав ее ногой, уже протиснулась в комнату.

– Лично мне кажется, что вожделенное Небесное Блаженство – слишком слабая компенсация того, чего мы лишены, – подвела итог Грегги, нанося коварный удар по религиозным чувствам Колли.

Пока разливали кофе и комната постепенно заполнялась зрительницами, вошла Джейн; после телефонного разговора с Тилли она почувствовала прилив свежих сил и полагая, что отчасти уже искупила вину, вручила Николасу плод своей умственной Деятельности – письмо от Чарлза Моргана. Погруженный в чтение письма, Николас не глядя взял чашку и при этом плеснул кофе на листок.

– Что ты наделал – все испортил! -воскликнула Джейн. – Мне же придется все переписывать!

– Как раз теперь оно совсем похоже на настоящее, – заметил Николас. – В самом деле, если, предположим, я получаю письмо от Чарлза Моргана, в котором сообщается, что я гений, то, надо думать, я часами буду его читать и перечитывать, так что в конце концов письмо порядком поистреплется. Скажи-ка, а ты уверена, что имя Моргана произведет на Джорджа впечатление?

– Еще бы.

– Что ты хочешь сказать – еще бы ты не была уверена или еще бы не произвело впечатления?

– И то, и другое.

– Будь я на месте Джорджа, меня бы это только отвратило.

Однако пора было начинать чтение поэмы «Гибель Германии». Джоанна уже стояла, держа в руках раскрытую книгу.

– И чтоб никто не шикнул! – предупредила администраторша, имея в виду: «И чтоб никто не пикнул!» – И чтоб никто не шикнул, – повторила она. – Помните, что аппарат мистера Фаррингдона записывает абсолютно все: булавка упадет – уже помеха.

Одна из обитательниц дортуара, пока суд да дело – поднимавшая спущенную петлю на чулке, осторожно разжала пальцы и уронила иголку на паркет, а затем быстро нагнулась и подняла ее. Другая девушка, заметив, как она это проделала, прыснула в кулак. А в остальном стояла полная тишина, если не считать негромкого урчания магнитофона, ожидавшего, когда Джоанна начнет.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8