Питер лишь недавно открыл для себя старые романы Роберта Паркера о Спенсере. Было что-то притягательное в абсолютном, нерассуждающем доверии, установившемся между Спенсером и Хоком, и в восхитительной честности взаимоотношений между Спенсером и Сюзан Силверман. Паркер нигде не упоминал имени Спенсера, но Питеру казалось, что его собственное — означавшее «камень» — прекрасно бы ему подошло. Несомненно, Спенсер был куда более твердокаменным, чем Питер Хобсон.
На стене за его спиной висела репродукция картины Алекса Колвилла в рамке. Питер раньше считал, что Колвилл статичен, но с годами его творчество становилось все более понятным Питеру, и эта конкретная работа — мужчина, сидящий на крыльце сельского домика со старым псом, растянувшимся у его ног, — сейчас очень ему нравилась. Питер наконец понял, что отсутствие движения в работах Колвилла было намеренным, это был способ выразить постоянство: вот то, что неизменно, то, что действительно важно.
Питер по-прежнему не знал, что ему делать, не представлял, какое у них с Кэти может быть будущее. Он только что прочел забавную сцену — как Спенсер парировал вопросы Квирка несколькими старинными афоризмами, в то время как Хок безмолвно стоял рядом, пряча улыбку. Но это не развеселило Питера так, как бывало в прежние времена. Он вздохнул, заложил нужную страницу и отложил книгу.
Кэти спустилась по лестнице. Она распустила волосы и оделась в потрепанные голубые джинсы и просторную белую блузку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами — облик, который мог сойти и за призывный, и за нейтрально практичный. Она была явно сконфужена, но тем не менее пыталась привлечь внимание Питера, старательно посылая ему сигналы и рассчитывая, что они окажутся уместными независимо от того, в каком он будет настроении.
— Можно мне присоединиться? — спросила она дрожащим голосом.
Питер молча кивнул.
Диван состоял из трех широких подушек. Питер сидел на левой. Кэти села на границе между средней и правой, снова пытаясь быть одновременно и близкой, и далекой.
Они долго сидели рядом, не произнося ни слова.
Питер медленно покачал головой. Ему было жарко. Знакомые предметы теряли свои очертания. Недосып, подумал он. Но затем внезапно понял, что вот-вот расплачется. Он глубоко вздохнул — этого нельзя было допустить. Питер в последний раз по-настоящему плакал, когда ему было двенадцать лет. Ему тогда стало стыдно, он считал, что в таком возрасте уже не плачут, но его сильно дернуло током от электророзетки. В последующие тридцать лет он научился владеть собой при любых обстоятельствах, но теперь, когда все внутри него вскипало и поднималось…
Нужно все бросить, уехать куда-нибудь подальше от Кэти, подальше от всех, пожить в одиночестве…
Но было уже поздно. Его тело содрогнулось. Щеки стали мокрыми. Он понял, что сотрясается от рыданий. Кэти подняла руку, словно хотела приласкать его, но, видимо, передумала. Питер плакал несколько минут. Одна крупная слеза упала на обложку книги о Спенсере и впиталась в переплет.
Питер хотел остановиться, но не мог. Слезы все текли и текли. У него теперь текло из носа; он резко втягивал воздух в промежутках между судорожными вздрагиваниями, извергающими из него новые потоки слез. Наконец он смог выдавить из себя несколько неуверенных тихих слов.
— Ты сделала мне больно. — Вот и все, что он смог вымолвить.
Кэти кусала нижнюю губу, стараясь не расплакаться.
— Я знаю, — кивнула она.
ГЛАВА 7
— Здравствуйте, — сказала стройная негритянка. — Добро пожаловать в Ассоциацию помощи семьям. Меня зовут Дэнита Крюсон. Как вы хотите, чтобы я вас называла — Кэтрин или Кэти? — Ее волосы были коротко острижены, на ней был бежевый жакет, в тон ему юбка и пара простеньких золотых украшений — идеальный образ современной деловой женщины.
И все же Кэти была немного ошарашена. Дэните Крюсон на вид было не больше двадцати четырех лет. Кэти думала, что психолог-консультант будет старым и бесконечно мудрым, а тут какая-то девчонка на семнадцать лет моложе нее. Впрочем, сойдет и она.
— Спасибо, что смогли принять меня так быстро.
— Это в порядке вещей, Кэти. Вы заполнили анкету?
Кэти протянула ей дощечку с закрепленным на ней листком бумаги.
— Да. С деньгами все нормально, я могу заплатить полный гонорар.
Дэнита улыбнулась, словно ей не часто приходилось это слышать.
— Чудесно. — Когда она улыбнулась, в уголках ее глаз не появилось ни единой морщинки, чему Кэти очень позавидовала. — Ну так в чем же заключается ваша проблема?
Кэти постаралась взять себя в руки. Уже много месяцев она жила с мучительным ощущением вины. Боже, подумала она, как я могла быть такой дурой? Но почему-то, пока она не увидела своими глазами, как Питер плачет, ей не пришло в голову прибегнуть к профессиональной помощи. Она не вынесет, если снова причинит ему подобную боль. Кэти сложила руки на коленях и очень медленно произнесла:
— Я обманывала своего мужа.
— Так, так, — протянула Дэнита. В ее тоне звучал лишь профессиональный интерес. — Он знает об этом?
— Да. Я сказала ему. — Кэти вздохнула. — Это оказалось самым трудным из того, что мне когда-либо приходилось делать.
— И как он это воспринял?
— Он был просто раздавлен. Я никогда не видела его в таком состоянии.
— Он рассердился?
— Да, он был просто в бешенстве, но в то же время очень расстроен.
— Он вас ударил?
— Что? Нет. Нет, он совсем не похож на домашнего скандалиста, вовсе нет.
— Ни физически, ни словесно?
— Конечно. Он всегда был очень добр ко мне.
— И все же вы ему изменили.
— Да.
— Почему?
— Я не знаю.
— Теперь, когда вы во всем признались, — спросила Дэнита, — как вы себя чувствуете?
Кэти немного подумала, потом слегка пожала плечами:
— Лучше. Хуже. Я не знаю.
— Вы ожидали, что муж вас простит?
— Нет, — немедленно отозвалась Кэти. — Нет, доверие очень важно для Питера — и для меня. Я… я думала, что наш брак на этом закончится.
— Так и вышло?
Кэти смотрела в окно.
— Я не знаю.
— А вам бы хотелось, чтобы он закончился?
— Нет — ни в коем случае. Но… но я хочу, чтобы Питер был счастлив. Он заслуживает лучшего.
Дэнита кивнула:
— Он говорил вам это?
— Нет, конечно, нет. Но это правда.
— Правда, что он заслуживает лучшего?
Кэти кивнула.
— Вы мне кажетесь вполне приличным человеком. Почему вы так говорите?
Кэти молчала.
Дэнита откинулась на спинку кресла.
— У вас с мужем всегда были хорошие отношения?
— О да.
— И никогда не было ссор или размолвок?
— Нет — ну, однажды у нас произошел разрыв, давно, еще до того, как мы поженились.
— Да? И по какой причине?
Кэти чуть пожала плечами:
— Я точно не знаю. Мы встречались уже около года, еще когда учились в университете. Затем в один прекрасный день я просто порвала с ним.
— И вы не знаете почему?
Кэти снова посмотрела в окно, словно черпала силы в солнечном свете. Она закрыла глаза.
— Наверно… я не знаю, может быть, я просто не могла поверить, что кто-то может любить меня так беззаветно.
— И поэтому вы оттолкнули его?
Она нехотя кивнула:
— Пожалуй, да.
— А может быть, вы и сейчас пытаетесь его оттолкнуть? Для этого вы и пошли на эту измену, Кэти?
— Может быть, — неохотно согласилась Кэти. — Может быть.
Дэнита слегка наклонилась вперед.
— А почему вы думаете, что никто не может вас любить? — спросила она.
— Я не знаю, то есть я хочу сказать, конечно, Питер любит меня. Мы очень долго прожили вместе, и это была единственная абсолютно неизменная вещь в моей жизни. Я это знаю. И все же даже после стольких лет мне трудно в это поверить.
— Почему?
Едва заметное пожатие плечами.
— Из-за того, что я собой представляю.
— И что вы собой представляете?
— Я… я никто. Ничего особенного.
Дэнита постучала пальцами по столу.
— Похоже, вы не очень-то уверены в себе.
Кэти немного подумала.
— Пожалуй, да.
— Но вы сказали, что учились в университете?
— О да. И попала в список лучших студентов.
— А ваша работа — вы с ней справляетесь?
— Пожалуй. Мне несколько раз повышали жалованье. Но это несложная работа.
— И все же выходит, что все эти годы вы прекрасно справлялись со всеми своими обязанностями.
— Вроде да, — согласилась Кэти. — Но все это несущественно.
Дэнита удивленно подняла брови.
— А что же тогда, по-вашему, существенно?
— Я не знаю. Что-нибудь, что люди признают.
— Какие именно люди признают?
— Просто люди.
— А ваш муж — если я правильно поняла, его зовут Питер? Питер обращает внимание на ваши успехи?
— О да. У меня хобби — художественная керамика. Видели бы вы, как он восторгался, когда в прошлом году я выставляла свои работы в небольшой художественной галерее. Он всегда был такой, поддерживал меня — прямо с самого начала нашего знакомства. Когда я с отличием окончила университет, он устроил для меня вечеринку-сюрприз.
— А вы гордились собой?
— Я была рада, что университет наконец окончен.
— А родители вами гордились?
— Пожалуй.
— Мать, например?
— Да. Да, наверно. Она пришла на церемонию вручения дипломов.
— А как насчет отца?
— Нет, он при этом не присутствовал.
— Он вами гордился?
Короткий, резкий смешок.
— Скажите, Кэти: отец гордился вами?
— Конечно. — Что-то напряженное появилось в ее тоне.
— В самом деле?
— Я не знаю.
— Почему не знаете?
— Он никогда этого не говорил.
— Никогда?
— Мой отец — человек… сдержанный.
— И это беспокоило вас, Кэти?
Кэти подняла брови:
— Честно?
— Конечно.
— Да, это меня сильно беспокоило. — Она старалась сохранить спокойствие, но в голосе прорывалось волнение. — Меня это ужасно мучило. Что бы я ни сделала, он никогда меня не хвалил. Если я приносила домой табель с пятью «отлично» и одним «хорошо», он говорил только об этом «хорошо». Он ни разу не пришел в школу посмотреть, как я играю в школьном оркестре. Даже сейчас он считает мои занятия керамикой глупостью. И он никогда…
— Что никогда?
— Ничего.
— Пожалуйста, Кэти, скажите, о чем вы подумали.
— Он ни разу не сказал, что любит меня. Он даже поздравительные открытки на день рождения — открытки, которые за него выбирала мама, — подписывал «Папа». Не «С любовью, папа», а просто «Папа».
— Мне очень жаль, — сочувственно сказала Дэнита.
— Я изо всех сил старалась ему понравиться. Делала все, чтобы он мог гордиться мной. Но что бы я ни делала, он просто не замечал меня, как будто я вообще не существую.
— Вы когда-нибудь говорили об этом с отцом?
Кэти издала странный гортанный звук.
— Я вообще никогда ни о чем не говорила со своим отцом.
— Я уверена, что он не хотел сделать вам больно.
— Но он все же сделал мне больно. А теперь я сделала больно Питеру.
Дэнита кивнула:
— Вы сказали, что не верите, что кто-то может любить вас беззаветно.
Кэти кивнула.
— Это потому, что вам всегда не хватало отцовской любви?
— Наверно.
— Но вы считаете, что Питер очень любит вас?
— Вы его просто не знаете, а то вам и в голову бы не пришло задавать подобные вопросы. Его любовь всегда была настолько очевидной.
— Питер говорит вам о своей любви?
— О да. Не каждый день, конечно, но довольно часто.
Дэнита вновь откинулась на спинку кресла.
— Вероятно, проблемы с Питером — следствие ваших взаимоотношений с отцом. В глубине души вы не надеетесь быть любимой, потому что ваш отец подорвал в вас самоуважение. Когда появился Питер, который действительно вас полюбил, вы не смогли в это поверить и попытались — и все еще пытаетесь — оттолкнуть его.
Кэти сидела в каком-то оцепенении.
— Это случается довольно часто. Низкая самооценка даже в наше время все еще остается большой проблемой среди женщин.
Все еще в оцепенении, Кэти лишь нервно покусывала нижнюю губу.
— Вам нужно осознать, что вы вовсе не ничтожество, Кэти. Нужно признать собственную ценность, все те чудесные качества, которые видит в вас Питер. Питер ведь не унижает вас, верно?
— Нет. Никогда. Как я уже говорила, он всегда меня поддерживает.
— Простите, что я снова об этом спросила. Просто женщины часто выходят замуж за мужчин, похожих на своих отцов, так же как мужчины часто женятся на женщинах, похожих на своих матерей. Так что Питер не похож на вашего отца?
— Нет, ни капельки. Но тогда именно Питер добивался меня. Я не знаю, какого мужчину я искала. Я даже не уверена, что вообще искала какого-либо мужчину. Я думаю… я думаю, мне лучше было бы оставаться одной.
— А как насчет мужчины, с которым у вас была связь? Он был мужчина того типа, какой вы искали?
Кэти фыркнула:
— Нет.
— У вас возникло чувство привязанности к нему?
— О, Ханс был привлекателен, пухленький такой, как поросеночек. И было что-то обезоруживающее в его улыбке. Но я не бегала за ним.
— Он хорошо с вами обращался?
— Он умел любезничать с женщинами, но сразу было видно, что его комплименты — только слова.
— И все же это сработало.
Кэти вздохнула:
— Он был настойчив.
— Этот Ханс не напоминал вашего отца?
— Нет, конечно, нет, — поспешно отозвалась Кэти, но затем задумалась. — Ну, пожалуй, у них было кое-что общее. Питер сказал бы, что оба они тупые мужланы.
— А во время вашей связи как к вам относился Ханс?
— Он вел себя ужасно. Под конец он игнорировал меня неделями, пока, видимо, крутил с кем-то еще.
— Но когда он возвращался к вам, вы не отказывались.
Она вздохнула:
— Я знаю, что вела себя как последняя идиотка.
— Никто не собирается вас осуждать, Кэти. Я просто стараюсь понять, что происходило между вами. Почему вы продолжали возвращаться к Хансу?
— Я не знаю. Может быть…
— Да?
— Может быть, мне просто казалось, что большего я не заслуживаю.
— Потому что он относился к вам ужасно.
— Пожалуй.
— Потому что он обращался с вами, как ваш отец.
Кэти кивнула.
— Нам надо что-то делать с вашей самооценкой, Кэти. Нужно, чтобы вы поняли: вы заслуживаете уважения.
Кэти сказала очень тихо:
— Но я не…
Дэнита медленно, со свистом выдохнула:
— Теперь ясно, чем мы должны заняться.
Позже, уже вечером, Питер и Кэти сидели в гостиной, Питер на диване, а Кэти в одиночестве в кресле на двоих на другом конце комнаты.
Питер не знал, как жить дальше, что ожидает их в будущем, но все же пытался справиться с этой ситуацией. Он всегда старался быть хорошим мужем, всегда проявлял искренний интерес к ее работе. Вот и сейчас, рассудив, что не стоит ничего менять, он спросил, как часто делал это прежде:
— Как тебе сегодня работалось?
Кэти отложила свой экран для чтения.
— Отлично. — Она помолчала. — Тоби принес свежей клубники.
Питер кивнул.
— Но, — сказала она, — я сегодня ушла рано.
— Да?
— Я… ходила к консультанту.
Питер удивился:
— Ты хочешь сказать, к какому-нибудь психоаналитику?
— Вроде этого. Она работает в Ассоциации помощи семьям. Я нашла эту организацию по электронному справочнику.
— Консультант… — повторил Питер, вдумываясь в значение этого слова. Интересно. Он посмотрел ей в глаза. — Я бы сходил с тобой, если бы ты меня попросила.
Она улыбнулась мимолетной, нетеплой улыбкой:
— Я знаю, что ты бы сходил. Но мне, хм, нужно было кое в чем разобраться самой.
— И как это получилось?
Она опустила глаза.
— Кажется, нормально.
— Да? — Питер наклонился вперед, явно заинтересованный.
— Хотя я была несколько обескуражена. — Кэти подняла глаза. Говорила она едва слышно. — Как ты считаешь, у меня заниженная самооценка?
Питер немного помолчал.
— Ну, хм, я всегда думал, что ты недооцениваешь себя. — Он чувствовал, что более определенно высказываться не следует.
Кэти кивнула.
— Дэнита — мой консультант — думает, что это связано с моими взаимоотношениями с отцом.
Первое, что пришло Питеру в голову, — ехидное замечание о фрейдистах. Но затем до него дошло, что все это достаточно серьезно.
— Она права, — сказал Питер, нахмурившись. — Я как-то не подумал об этом раньше, но, конечно, она права. Род обращается с тобой и твоей сестрой по-свински. Как будто вы какие-то нахлебницы, а не его дочери.
— Марисса тоже ходит к психоаналитику, ты же знаешь.
Питер не знал об этом, но кивнул:
— Очень даже вероятно. Боже, как можно было научиться уважать себя, живя в подобной семье? А твоя мать… — Питер увидел, как Кэти изменилась в лице, и оборвал себя. — Прости, как бы я хорошо к ней ни относился, но Банни не… ну, скажем, в двадцать первом веке она далеко не идеальный образец для подражания. Занимается всю жизнь только домашним хозяйством, и похоже, твой отец обращается с ней не намного лучше, чем с тобой и твоей сестрой.
Кэти промолчала.
Все теперь стало понятно, все-все.
— Черт бы его побрал, — воскликнул Питер и вскочил, внезапно начав нервно расхаживать по комнате. Он остановился и посмотрел на картину Алекса Колвилла, висящую над диваном. — Будь он проклят.
ГЛАВА 8
По вторникам Питер и Саркар обычно ужинали вместе. Жена Саркара Рахима ходила на какие-то курсы, а Питер и Кэти всегда давали друг другу возможность заниматься своими собственными делами и увлечениями. В этот вечер Питер чувствовал себя свободнее. Он решил не обсуждать с Саркаром измену Кэти. Они обменялись семейными новостями, поговорили о международной политике, о великолепной игре «Голубых соек» и о бледной — «Листьев». Наконец Питер посмотрел другу в лицо и, откашлявшись, спросил:
— Что ты знаешь об околосмертных переживаниях?
В этот вечер Саркар ел чечевичную похлебку.
— Все это чушь.
— Я думал, ты веришь в подобные вещи.
На лице Саркара появилось обиженное выражение.
— То, что я религиозен, вовсе не значит, что я идиот.
— Прости. Но я недавно беседовал с одной женщиной, у которой были околосмертные переживания. Она, несомненно, убеждена в их реальности.
— У нее были классические симптомы? Она видела свое тело как бы извне? Туннель? Яркий свет? Просмотр сцен своей жизни? Ощущение покоя? Встречи с умершими близкими?
— Да.
Саркар кивнул:
— Лишь взятые в совокупности, ОСП — околосмертные переживания — выглядят необъяснимыми. Их отдельные составляющие понять нетрудно. Сделай, например, вот что: закрой глаза и представь себя за вчерашним ужином.
Питер закрыл глаза.
— Представил.
— Что ты видишь?
— Я вижу себя и Кэти в ресторане «Оливковая роща».
— Ты когда-нибудь ешь дома?
— Ну, не часто, — признался Питер.
— ДДБД, — заметил Саркар, покачав головой. Двойной доход, без детей. — Ну, это не важно, пойми, ты только что сказал: ты увидел себя и Кэти.
— Совершенно верно.
— Ты видишь сам себя. Картина, которую ты себе представляешь, видится тебе как бы со стороны, из точки вне твоего тела. Из той точки, где находятся твои глаза, когда ты сидишь. Где-нибудь в полутора метрах от пола она будет выглядеть совсем иначе.
— Ну, пожалуй, так и есть.
— Большая часть человеческих воспоминаний и мысленных образов представляется как бы «вне тела». Так работает наше сознание и когда мы вспоминаем реальные события, и когда фантазируем. В этом нет ничего мистического.
Питер заказал в этот вечер еще один «набор для сердечного приступа». Он по-другому переложил ломтики копченого мяса на куске ржаного хлеба.
— Но люди утверждают, что они видели вещи, которые они просто не могли бы увидеть в нормальных условиях, например, название фирмы-изготовителя на верхней крышке светильника над своей больничной койкой.
Саркар кивнул:
— Да, сейчас появилась масса подобных рассказов, но они не бесспорны и, как правило, не выдерживают тщательного анализа. В одном из них, например, фигурировал человек, который работал в фирме, производящей осветительное оборудование для больниц: он узнал лампу, выпускающуюся конкурирующей фирмой. Все эти люди, как правило, уже бывали в тех местах, которые они описывают; у них была уйма времени уточнить все детали. К тому же очень часто такую информацию либо невозможно проверить, например: «Я видел муху, сидящую на крышке рентгеновского аппарата»; либо она просто ошибочна, например: «Там был кран на верхней панели дыхательного устройства», хотя на самом деле никакого крана не было.
— В самом деле?
— Да, — подтвердил Саркар. Он улыбнулся. — Я знаю, что подарить тебе в этом году на Рождество: подписку на «Скептический исследователь».
— Что это такое?
— Это журнал, выпускаемый Комитетом по научной проверке заявлений о паранормальных явлениях. Они то и дело разоблачают подобные сенсации.
— Хм-м. А как насчет туннеля?
— У тебя когда-нибудь бывала мигрень?
— Нет. Но моего отца раньше это очень мучило.
— Спроси у него. Туннельное видение часто возникает при сильных головных болях, кислородной недостаточности и многих других патологических состояниях.
— Наверно. Но я слышал, что этот туннель, возможно, является воспоминанием о родовом канале.
Саркар возмущенно помахал суповой ложкой.
— Спроси любую женщину, которая рожала, похож ли хотя бы отдаленно родовой канал на туннель с широким отверстием и ярким светом в конце. Ребенок окружен сокращающимися мышечными стенками; там нет никакого туннеля. К тому же люди, появившиеся на свет с помощью кесарева сечения, утверждали, что при ОСП тоже видели туннель, так что это не может быть каким-либо реальным воспоминанием.
— Хм-м. А что ты скажешь о ярком свете в конце туннеля?
— Нехватка кислорода вызывает гиперстимуляцию зрительной коры. В обычных условиях большинство нейронов этого участка коры не испускает импульсов. Когда уровень кислорода падает, то первое, что перестает функционировать, это тормозящие нейромедиаторы. В результате возникает ощущение яркого света.
— А поток воспоминаний о прожитой жизни?
— Ты разве не посещал семинар в Монреальском неврологическом институте?
— Хм-м… да.
— А кто самый известный ученый в этом институте?
— Уайлдер Пенфилд, я полагаю.
— Ты правильно полагаешь, — подтвердил Саркар. — Во всяком случае, это он красуется на почтовой марке. Да, Пенфилд, который сделал работу по прямой стимуляции мозга. Он обнаружил, что нетрудно вызвать яркие воспоминания о давно забытых событиях. И опять же, в условиях кислородной недостаточности мозг более активен, чем в норме, из-за нехватки ингибиторов. Так что затопление мозга образами из прошлого вполне естественно.
— А ощущение покоя?
— Природные эндорфины, конечно.
— М-да… А как насчет видения давно умерших друзей? Женщина, с которой я беседовал, видела свою умершую вскоре после рождения сестру-близнеца, Мэри.
— Она видела младенца?
— Нет, она как будто смотрела на саму себя.
— Мозг неглуп, — заметил Саркар. — Он знает, когда смерть близка. Это, естественно, наводит на мысли о тех, кто уже умер. Тут есть, однако, один крутой момент: были случаи с маленькими детьми, испытавшими околосмертные переживания. Ты знаешь, чьи видения им являлись?
Питер покачал головой.
— Их родителей или товарищей по играм. Людей, которые еще живы. Дети не знают никого, кто уже умер. Если бы ОСП действительно были окном в какую-то загробную жизнь, они бы не видели там людей, которые еще живы.
— Хм, — неопределенно промычал Питер. — Ты знаешь, та женщина, которая видела свою сестру Мэри, испытала ОСП во время телефонного разговора с приятельницей — тоже Мэри.
Саркар выглядел триумфатором.
— Сила внушения. Это все просто нормальные, объяснимые мозговые явления. — Подошел официант со счетом. Саркар взглянул на сумму. — Моя вера учит, что мы действительно продолжаем существовать и после смерти, но ОСП не имеют ничего общего с загробной жизнью. Если ты хочешь узнать, на что похожа жизнь после жизни, я дам тебе экземпляр Корана.
Питер полез за бумажником, чтобы заплатить свою половину счета.
— Наверное, не стоит.
ГЛАВА 9
Питер Хобсон очень любил свою свояченицу Мариссу. В 2004 году ее первый ребенок умер от синдрома внезапной смерти новорожденных: малышка, прожив всего трое суток, просто перестала дышать без всяких видимых признаков недомогания. Марисса и ее бывший муж пользовались обычным в те времена устройством наблюдения за новорожденными: микрофоном, передающим все звуки, издаваемые младенцем, на приемник, который они носили с собой по дому.
Но маленькая Аманда умерла тихо.
Когда годом позже Марисса родила второго ребенка, она буквально ни на шаг не отходила от его колыбели. Днем и ночью в течение нескольких месяцев она не спускала с него глаз. Умом она понимала, что такие внезапные смерти младенцев — чистая случайность, но все равно винила себя — если бы она тогда была рядом с Амандой, может быть, ребенка удалось бы спасти.
В то время Питер работал над проектами бесконтактных медицинских приборов. Поскольку СПИД продолжал свирепствовать по всему свету, был очень большой спрос на устройства, не приходящие в соприкосновение с телом больного. Дистанционные электрокардиографы было довольно просто разработать, пользуясь рассекреченными чувствительными устройствами, предназначенными для шпионажа. А регистрация активности мозга и так обычно проводилась бесконтактно — электродами, отделенными от мозга всей толщей черепа и скальпа. В конце концов Питер нашел способ обнаруживать следы мозговой активности на большом расстоянии с помощью луча маломощного инфракрасного лазера.
Вот так возник хобсоновский детский монитор — устройство, которое могло передавать информацию о состоянии младенца, находящегося даже в соседней комнате. Он подарил прототип прибора Мариссе и ее мужу. Наконец-то супруги могли спокойно вздохнуть. Встроенные индикаторы тревоги немедленно срабатывали, если их младенцу вдруг становилось плохо. Они были в восторге от этого прибора. Тогда же по настоянию Кэти Питер ушел с работы в Центральном госпитале Восточного Йорка и открыл небольшую фирму для продажи своих детских мониторов.
А затем однажды утром Питер лежал в кровати рядом с женой. Ему захотелось помочиться. Часы показывали без четверти семь. Будильник должен был прозвонить ровно в семь. Питер понимал, что если он сейчас встанет, то рискует разбудить Кэти, лишив ее последних минут сна.
Поэтому Питер продолжал лежать и терпеть. Хорошо бы знать, крепко ли она спит. Может быть, она уже проснулась, только глаз не открывает.
И тут его озарило — совершенно новый способ использования его технологии присмотра за младенцами. Готовое устройство во всех деталях возникло перед его умственным взором. Панель на стене напротив изголовья, с двумя группами индикаторов, по одной на каждого из спящих в этой кровати. В каждой группе будет один большой светящийся индикатор и один маленький. Большой будет показывать глубину сна в данный момент, а маленький — в какую фазу сна этот человек вскоре вступит. Тут будет также числовой индикатор, указывающий, через какое время этот переход произойдет: достаточно будет нескольких ночей наблюдения, и прибор запомнит индивидуальные циклы сна для каждого наблюдаемого.
Эти светящиеся индикаторы будут менять свой цвет: белый будет означать, что человек бодрствует, красный — что он спит неглубоко и наверняка будет разбужен любым движением или шумом. Желтый покажет не очень глубокий сон, но если соблюдать осторожность, можно встать и отправиться в ванную, или пойти прокашляться, или вообще кому куда нравится, не потревожив при этом партнера. Зеленый будет означать, что человек крепко спит и вы можете хоть плясать в постели, не рискуя разбудить его или ее.
Эти данные легко сможет считать кто угодно. Большой желтый знак и маленький зеленый, а также 07 на цифровом табло скажут: если вы встанете сейчас, то можете разбудить вашего партнера, но, если потерпите семь минут, он будет крепко спать и тогда можно будет спокойно выбраться из постели.
Когда давление в мочевом пузыре вызвало у Питера типичную для раннего утра эрекцию, у него вдруг возникла еще одна идея. Он часто просыпался в возбуждении в два или три часа ночи и гадал, спит ли жена. Если бы она не спала, они могли заняться любовью, но Питер и думать не смел разбудить ее ради этого. А вот если бы монитор показывал белый сигнал для них обоих, тогда то, что началось как хобсоновский детский монитор, превратилось бы со временем в устройство, благодаря которому будет зачато много новых детей.
Вскоре Питер усовершенствовал свою систему. Все телефоны в доме Хобсонов были теперь подключены к хобсоновскому монитору, а оттуда к домашнему компьютеру. Будут ли телефоны звонить или лишь сигнализировать о поступающих вызовах мигающими лампочками, зависело теперь от того, спали ли Питер и Кэти и насколько крепко.
Ночью, в три часа семнадцать минут, был зарегистрирован телефонный звонок. Питер только что проснулся и теперь спешил в ванную комнату, где был маленький телефон без видеоэкрана. Когда он вошел, его индикатор начал мигать. Питер закрыл дверь, сел на унитаз и взял трубку.
— Алло, — сказал он слабым и сиплым голосом.
— Доктор Хобсон? — спросил мужской голос.
— Да, это я.
— Это Сепп ван дер Линде из Карлсоновского центра для хронических больных — старший дежурный ночной смены.
— Да? — Питер взял стакан и наполнил его из-под крана.
— Мне кажется, миссис Феннелл скончается сегодня ночью. У нее был еще один инсульт.
Питер почувствовал, как в сердце что-то кольнуло.
— Спасибо, что сообщили. Мое оборудование все еще подключено?
— Да, сэр, оно на месте, но…