– Твои друзья попросили меня защищать тебя. – Он указал ей на табурет. – Им не удалось разыскать твоего дядю.

Она упала на табурет, понимая, что положение ее хуже некуда. Вал и Талиа знали, как она относится к Митчу. Они никогда не обратились бы к нему, если бы не…

– Насколько плохи мои дела? Почему мне не предъявляют обвинение?

Митч уселся напротив нее – равнодушный профессионал, не ведающий сострадания.

– Абигайль Карнивали выжимает из твоего задержания максимум бесплатной рекламы. Сама знаешь, на следующий год она хочет баллотироваться в районные прокуроры. Она обожает, когда уголовники попадают в заголовки новостей, поэтому не предъявит тебе обвинение до истечения двух суток.

Господи, это же сущий ад! Она не хотела этого признавать, но присутствие Митча Дюрана стало для нее утешением.

– А что потом?

– Тебе будет предъявлено обвинение и назначена сумма залога. Твое дело получило слишком большую огласку, чтобы выпустить тебя под собственный залог. Мне потребуются твой паспорт и данные о залоговой стоимости твоего дома, чтобы узнать, покрывает ли она сумму залога.

– Мне вряд ли принадлежит больше половины фундамента, – сказала она, удивляясь спокойствию своего тона. Она не спала две ночи кряду, ей было нелегко сосредоточиться на разговоре. Тем не менее они договорились о залоге и о том, как он получит ее паспорт.

– Я беспокоюсь за дядю, – сказала она Митчу напоследок, когда надзирательница уже вела ее обратно в камеру. – Прошу тебя, узнай, как он.

Как предсказывал Митч, только к следующей полуночи, то есть перед самым истечением 48-часового срока, ей было предъявлено обвинение в краже в крупных размерах. Митч удовлетворил залоговые требования, сдав ее паспорт и документы на заложенный дом.

Снова облачившись в усеянное бисером платье, которым она раньше так гордилась, она ждала в помещении для освобождаемых, когда появится Уолли. За все время оформления ей не удалось переговорить с Митчем, но она полагала, что за ней приедет дядя. Вместо него перед ней предстал все тот же Митч. Легкая небритость свидетельствовала, что он не был дома с раннего утра.

– Ты звонил Шону Джеймисону? Что он сказал об Уолли?

– После аукциона твоего дядю никто не видел. – Приобняв ее за талию, он повел ее по пустому коридору.

– Куда мы идем?

– К служебному выходу. У главного собрались журналисты.

Разумно! Переодеваясь, она глянула в зеркало. Увиденное подтвердило худшие опасения: неопрятные космы вместо прически, темные круги под глазами – а ведь именно из-за них Ричард Никсон проиграл на выборах Джону Кеннеди. Впрочем, одного журналиста ей хотелось бы увидеть – своего дядю.

Позади здания кучка бездомных стерегла дорогой автомобиль Митча. Он расплатился с ними и усадил Ройс. Ее платье при этом задралось, открыв бедра больше, чем ей хотелось бы, однако она была слишком утомлена, чтобы спохватиться. В последний раз она толком выспалась в ночь перед аукционом – почти трое суток тому назад!

Сейчас она блаженствовала на сиденье из тончайшей кожи, принявшем формы ее тела. Она зажмурилась и не размыкала век, пока автомобиль не затормозил. Она ожидала, что он отвезет ее домой, но оказалось, что они подъехали к пиццерии мамаши Джо.

– Умираю от голода, – сообщил Митч. – Я ждал твоего освобождения с четырех часов дня.

Аромат пиццы напомнил ей о тошнотворной тюремной кормежке. Она заказала пирог с сыром и окороком и черный кофе; Митч ограничился пиццей со сложным наполнением, но без анчоусов. Она пила кофе и кусала пирог, испеченный, судя по черствости, еще в каменном веке.

– Тебе надо выспаться, – посоветовал Митч с набитым ртом. – Завтра мы встретимся и решим, как действовать дальше.

Она сделала глубокий вдох, чтобы прочистились мозги; у нее кружилась голова, она никак не могла сосредоточиться. Она надеялась, что важный разговор удастся отложить, но сейчас видела, что это невозможно.

– Ты знаешь, что у меня мало денег. Я не могу позволить себе такого адвоката, как ты.

– Я уменьшу свой обычный тариф. Это дело привлечет ко мне внимание прессы, а оно стоит больше, чем деньги, для человека, замыслившего политическую карьеру. – Он бросил на нее странный взгляд.

Огонь честолюбия, который она не удосужилась разглядеть в нем во время их первой встречи несколько лет назад, теперь превратился в пожар, но она не собиралась позволять ему использовать ее для своей карьеры.

– Я ценю твою помощь, но думаю, что тебе не следует продолжать меня защищать.

– Почему? Ты не найдешь никого лучше меня.

– Это так, но тебе известно, как я к тебе отношусь.

– Ненависть! – Он улыбнулся своей безжалостной улыбкой. – Из этого и будем исходить.

– Я бы с удовольствием посмеялась с тобой заодно, но ты знаешь, что я имею в виду.

– Скажи правду: ты боишься проводить много времени в моем обществе, потому что есть опасность, что ты в меня влюбишься.

– Что?! Не глупи. Мне нужен адвокат, с которым мне будет спокойно. Такой, которого я уважала бы.

Слово «уважала бы» возымело действие. В холодной глубине его глаз она увидела неподдельный гнев, а возможно, и обиду. Он погнал ее обратно в машину, не дав допить кофе. Остаток пути до ее дома был преодолен в предгрозовом молчании.

Она уже жалела о сказанном. На самом деле она была признательна ему за помощь, хотя не сомневалась, что подруги щедро расплатились с ним, но при этом не могла испытывать к нему уважение после того, что случилось с ее отцом. Разве мыслимо после этого их сотрудничество?

– Выпусти меня здесь, – попросила она, когда спортивный автомобиль подлетел к ее дому. – Ключ припрятан в надежном месте. Дальше я разберусь сама.

О запасном ключе она упомянула потому, что сумочку-котенка от Юдит Лейбер у нее забрали вместе с содержимым как вещественное доказательство.

– Хочу удостовериться, что ты проникла внутрь, – буркнул он.

Слишком обессиленная, чтобы спорить, она обогнула вместе с ним дом и включила электричество. Маленький садик затопило светом. Хозяйку приветствовали анютины глазки на клумбе и плакучая ива. Под ивой располагалась пустая кроличья клетка. Несмотря на ветхость этого изделия, Ройс не решалась его выбросить. Как все плотничьи поделки отца, клетка была далека от совершенства, но они вместе сколотили ее много лет тому назад. Потом отец предложил ей самостоятельно выбрать вислоухого зверька, которого она нарекла Рэббитом Е. Ли.

В зоомагазине не сказали, сколько живут кролики. В день, когда она уезжала в колледж, Ли был по-прежнему резв. Она поцеловала его на прощание и отбыла, доверив кролика заботам отца. Отучившись в колледже, она нашла Ли таким же милым, как прежде, хоть и несколько отяжелевшим. Теперь она жила на квартире, а Ли проживал с отцом, тот сидел под деревом, писал свои статьи и кормил Ли морковкой.

Пуля, поразившая отца в голову, пронзила сердечко Ли. Можно было подумать, что кролик догадался, что отец покончил с собой. Как только прозвучал выстрел, Ли категорически отказался от еды. Напрасно Ройс пыталась его кормить, часами просиживая со слезами на глазах у его клетки и упрашивая похрустеть морковкой в память о хозяине. Он не отводил глаз от мансарды, на которой отец свел счеты с жизнью.

Спустя неделю Рэббит Е. Ли умер. Он лежал с раскрытыми глазами, обращенными в сторону зловещего окошка. Ветеринар объяснил смерть преклонным возрастом, но Ройс догадывалась, что дело не в этом. Кролик умер от сердечной раны. Ройс заперла дом и на следующий день улетела в Италию.

Сейчас, глядя на клетку, она думала о том, что где-то в городе наверняка есть такая же девочка: она стоит рядом с отцом, помогая ему сколачивать клетку для кролика. Сердце ее разрывается от любви, и она, как Ройс когда-то, дает себе слово, что в один прекрасный день выйдет замуж за такого же прекрасного человека, как ее отец.

У Ройс перехватило дыхание. Брент… Человек, казавшийся ей таким похожим на ее отца, оказался всего лишь дешевой подделкой. Как ему удалось ее обмануть? Как она не разглядела его внутреннюю пустоту, стремление во всем уступать своим ненаглядным родителям?

– Ключ, – напомнил ей Митч. Она совсем забыла, что он стоит рядом.

Это он убил ее отца, хотя не его палец спустил курок. Ей хотелось ударить его, закричать, однако ее сковало горе. Ничто на свете не оживит ее отца, как ничто не переделает Митчелла Дюрана.

– Он здесь. – Она приподняла край ящика с землей – еще одного отцовского изделия, специально задуманного как тайник для ключа. Пусто.

– Ты посылал Вал за моим паспортом? – Он кивнул. – Должно быть, она была так расстроена, что забыла положить ключ на место.

– Может, она положила ключ под соседний горшок?

– Нет. Это был специальный брелок с моим знаком зодиака.

– Скорпион? Тогда все ясно. Она была до того измучена, что пропустила его сарказм мимо ушей.

– Брелок смастерил отец – специально под днище этого ящика.

Она сбросила туфли, нещадно нажавшие ей ноги.

– Придется влезть в окно…

Треск, звон разбитого стекла, крики «Полиция!» В доме загорелся свет.

– Господи, – крикнула она, – они высадили входную дверь!

– Руки вверх!

Митч послушно поднял руки. Здравый смысл подсказал Ройс, что лучше последовать его примеру. В руке у нее болтались злополучные туфли. Ей очень не хотелось, чтобы ее спутали с преступницей и пристрелили в собственном саду.

– Какое они имеют право вламываться в мой дом?

– Они ведь не просто заглянули на огонек. Наверное, это бригада по борьбе с наркотиками. Они никогда не стучат в дверь, иначе наркотики спустят в унитаз.

– Но я не… – Она прикусила язык: из распахнутой задней двери на них смотрели дула пистолетов. Подобные сцены были знакомы ей по телефильмам, но коленки все равно подогнулись сами собой.

– Дюран?! Какими судьбами? – Полицейский был явно удивлен.

– Он самый. А это – Ройс Уинстон. Если у вас нет ордера и сопроводительного аффидевита… – Митч властно протянул руку, но Ройс по-прежнему исполняла команду «руки вверх». Только когда пистолеты были возвращены в кобуры, она прижала туфли к груди.

Ознакомившись с ордером, Митч обернулся к ней:

– Все по закону.

Она присела на ступеньку. Господи, что теперь? Из дома доносился хруст разбитого стекла; точно так же разлетелось вдребезги ее самообладание. Все это никак не могло происходить с ней, однако она была вынуждена согласиться с фактами.

Митч присел рядом.

– Они ищут наркотики, – сообщил он. Она вскинула голову.

– Нет у меня никаких наркотиков!

– Я первый признаю и первый эксплуатирую несовершенства нашей юридической системы. Но одна святыня остается незыблемой – право на неприкосновенность жилища. Любой полицейский в городе знает, где находятся тайники торговцев наркотиками, но без ордера на обыск они не могут туда нагрянуть. Существование ордера всегда означает, что они абсолютно уверены, что найдут то, что ищут. В аффидевите, сопровождающем ордер, сказано, что он выписан, исходя из сведений анонимного источника, чья репутация убедила судью разрешить обыск.

– Анонимного? Так любой может…

– Судьи не верят на слово ненадежным информаторам, но защищают их, не называя имен. – Он вытащил визитную карточку и написал на ней имя. – Вот тебе адвокат. Он тебя больше устроит. Он работает с попавшими в аварии. Позвони ему, как только тебя привезут в участок. Ты в таком плохом состоянии, что того и гляди во всем признаешься.

Митч метнулся к своей машине.

– Ладно, подружка, – бормотал он себе под нос на бегу. – Гормонов у тебя хватает, чего не скажешь о здравом смысле.

Она не испытывает к нему уважения? Надо было подробнее расспросить ее, что она имела в виду. За победу в словесном поединке она заслужила черный каратистский пояс. Он так вскипел, что был способен ее придушить. Даже если бы он был мерзавцем – все возможно, он ничего не исключает, – ей следовало бы уважать его хотя бы за ловкость.

Зато Ройс пока не осознает, в какую передрягу угодила. Подобно всем яппи[1], она считает преступлением вмятину на крыле ее «БМВ». Погоди, то ли еще будет!

Чего он, собственно, ожидал? Благодарности? Напрасно! Ройс возненавидела его еще пуще за то, что он нащупал ее слабое место. Плевать! В мире полно женщин и без нее.

Тогда почему он описывает вокруг нее круги, как взбеленившийся оппосум? Такую роковую женщину, приносящую мужчинам одно горе, лучше поскорее вычеркнуть из памяти!

Ответ на это «почему?» был прост и сокрушителен. За пять лет ровно ничего не изменилось. Он по-прежнему вожделел ее. Черт возьми! Он крепко сидит у нее на крючке. Фокус, который она сыграла с ним на телевидении, заставил бродить старые дрожжи.

Фотографии в свежем номере бульварного «Ивнинг Аутлук» вызвали у него прилив крови к голове. На них красовалась Ройс в подобии бикини, нежащаяся на пляже с красавчиком Фаренхолтом. Тобиас Ингеблатт придумал мерзкий заголовок: «Сексуальная журналистка крадет драгоценности».

Прочь из моей жизни!

Он отлично знал, что не оставит ее в беде. Происходящее стало для него мрачным напоминанием о его матери. Та тоже отказалась принять его помощь. Видит Бог, никогда не знаешь, что выкинет женщина. То она сгорает от любви к тебе, то готова тебя прикончить.

Впереди крутились мигалки бесчисленных полицейских автомобилей. Соседи в халатах и бигуди слетались на развлечение, как мухи на мед. Барракуды от прессы еще не приплыли – пока…

Зато прибыла полицейская бригада видеосъемки и четверо поводырей с немецкими овчарками. Судя по всему, полиция ожидала крупной поживы.

– Митч, Митч!

Обернувшись, он увидел бегущую за ним следом Ройс. Светлые волосы развевались над ее плечами, она отчаянно размахивала туфлями.

– Провалиться мне на этом месте! – недовольно пробурчал он.

Она остановилась в нескольких футах от него, растерянно оглядываясь на ораву полицейских, окружавших ее дом. Набравшись решимости, она подошла к нему. В ее зеленых глазах стояли готовые пролиться слезы.

– Я хочу, чтобы ты был моим адвокатом, – выдавила она. Голос ее дрожал, об искренности ее мольбы говорили тон голоса и проникновенный взгляд. – Не бросай меня!..

Как ни затруднительно было ее положение, она гордо расправила плечи. Он был готов держать пари, что никогда еще ей не было так трудно произнести какие-то несколько слов. Что ж, она была до смерти напугана, и он был не вправе винить ее за малодушие. Кому-то очень хотелось надолго упечь ее за решетку.

Инстинкт, никогда прежде его не подводивший, настоятельно требовал, чтобы он развернулся и убрался восвояси. Однако она выглядела такой жалкой с прижатыми к груди туфлями, с разноцветными бликами от мигалок на измученном лице, что он сдался.

– Я буду тебя защищать, Ройс, но при нескольких условиях.

– Говори. – Она вся дрожала. Ей было совершенно необходимо как следует выспаться, чтобы снова стать нормальным человеком.

Он снял пиджак, набросил его ей на плечи, потом приподнял ее тяжелые волосы и стал с наслаждением их перебирать.

– Я хочу, чтобы ты и твой дядя дали мне слово, что не станете оглашать любую информацию, которую сумеете обо мне найти, пока не окончится это дело. Ни слова обо мне! Ничего из того, о чем ты заикнулась на телевидении, поняла?

– Обещаю! Не стану ни писать, ни говорить о тебе. Никогда. Клянусь!

– Никаких вопросов о моем прошлом.

– Договорились, Митч. Я все понимаю.

– Ты будешь поступать так, как я скажу. – Он положил ее прядь на лацкан своего пиджака, неуклюже свисавшего с ее плеч.

– Меня все устраивает. Сама я не соображу, как поступить. Я чувствую себя, как слепой котенок.

– Хуже, детка: тебя того и гляди прихлопнут, как муху. – Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. От этих глаз впору было рехнуться. – Это будет нелегко, Ройс, но тебе придется мне довериться.

Она не сводила с него глаз, ощущая сильное волнение. Выражение ее лица лучше всяких слов передавало ее чувства: страх, злость, презрение к себе за то, что ей пришлось прибегнуть к его помощи, полнейшая неспособность к самостоятельным действиям. Как ни претила ей мысль доверить ему свою судьбу, иного выбора у нее не было.

Он с трудом поборол желание крепко ее обнять. Она позволила ему сыграть роль ее спасителя только потому, что пребывала в страшной панике. Момент для объятий еще не наступил.

Из дома донесся голос:

– Мы нашли тысячу долларов!

– Пересчитайте! – отозвался другой полицейский. – Пускай проверят, нет ли на купюрах следов кокаина.

– Это деньги на случай землетрясения, – объяснила Ройс Митчу. – После землетрясения стало невозможно пользоваться кредитными карточками или чеками. Я написала по этому поводу юмористическую заметку: мол, вместе с запасами на случай землетрясения есть смысл хранить наличность. Никакого кокаина им не найти.

– Расскажи это ФБР. Их статистика гласит, что на восьмидесяти процентах купюр в стране есть следы кокаина. Вот сколько наличности проходит через руки торговцев наркотиками, прежде чем оказаться в банке!

– Младенец готов! – гаркнул кто-то в доме. Ройс вцепилась в руку Митча.

– Что еще за младенец?

– Полицейский жаргон. Это значит, что они нашли то, что искали.

– Не может быть. У меня не было… Это невозможно!

К ним кинулся сержант, на ходу вытаскивая из кармана карточку.

– Ройс Энн Уинстон! Вы арестованы за владение кокаином. – Он покосился на карточку. – Вы имеете право…

– Оставьте, – остановил его Митч. Такому ослу не запомнить даже «Отче наш». – Она в курсе своих прав. Она ничего не скажет, пока не предстанет перед судом.

Визг шин возвестил о прибытии прессы. Казалось, по саду пронесся коллективный вздох облегчения, испущенный журналистской братией: они застали хотя бы кусочек развлечения. Сержант снял с пояса наручники.

– Прекратите, иначе я подам на вас в суд за домогательство. У вас каждый вшивый торговец наркотиками посещает участок только в сопровождении адвоката. Мою клиентку вам не удастся проволочить к машине в наручниках на потеху кретинам-журналистам. Я поеду с ней.

Сержант попятился. В последнее время все адвокаты, не занимавшиеся несчастными случаями, бойко предъявляли иски полицейским – новейшее развлечение среди юристов. Иногда полицейские этого заслуживали, иногда нет. Однако сама такая возможность вызывала у них оторопь. Результатом могла стать временная отставка, вызов в министерство внутренних дел, черная метка в послужном списке. И это еще значило легко отделаться.

Они двинулись к машинам. Митч загораживал Ройс от камер собственным телом, не снимая покровительственной руки с ее плеча. Он протиснулся вместе с ней на заднее сиденье, пока полицейские по привычке сдерживали журналистов. Ройс уняла дрожь, но вид у нее был отсутствующий. Митч вспомнил, что точно так же она выглядела на похоронах отца.

Полицейские сели в машину и поспешно уехали, предоставив специальному подразделению возможность продолжать обыск. Митч задавался вопросом: откуда такое рвение засадить Ройс?

Он придвинулся к ней, подставив здоровое ухо, и прошептал:

– Слушай внимательно.

Ее выразительные зеленые глаза были совсем близко. Она была уже не столько испугана, сколько разозлена. Хороший признак.

Он припал ртом к самому ее уху.

– Ты проведешь в тюрьме еще два дня.

– Не могу! Прошу тебя, помоги мне!

– Сможешь. Ты еще не такое могла бы перенести. – Этой репликой он хотел укрепить в ней уверенность в собственных силах. Тюремное существование было среднему классу не менее чуждо, чем жизнь на планете Плутон. Сам Стивен Кинг не сумел бы придумать персонажей, реально водящихся в тюремных казематах.

Она отважно кивнула.

– Постараюсь.

Он дружески стиснул ее и шепотом посоветовал:

– Ни с кем не обсуждай свое дело. Там всюду шныряют стукачи, они чего угодно насочиняют. Собственную мать заложат, лишь бы им скостили срок.

– Я уже говорила о своем деле. Но я уверена, что Элен Сайке – не стукачка. Там была совершенно ужасная особа, Мейзи не-помню-как-далыпе, которая угрожала, что прибьет меня. Элен спасла меня от нее.

Черт! Митч скривился. Ему нравилось считать себя прожженным сукиным сыном, но даже у него не хватило храбрости сказать Ройс, что она загнала в собственный гроб здоровенный гвоздь.