Знаменитый главный специалист Центральных реставрационных мастерских П. Д. Барановский, спасший Собор Василия Блаженного от посягательств “русского большевика” Л. М. Кагановича, вместе с академиком П. И. Нерадовским поехали в Сиблаг, которым в те годы командовал некий человек неизвестной национальности с характерной древнерусской фамилией И. М. Биксон.
      Двоих профессоров — А. И. Вознесенского, А. Н. Дурново (брата того, который попал на Соловки) загнали в Среднеазиатский лагерь — Сазлаг. Начальниками лагеря были кто угодно, но только не таджики или узбеки. К. Озолс и И. Литвин — фамилия “географическая”, если вспомнить наркома иностранных дел Литвинова — он же Меер Генох Мовшевич Валлах.
      Ленинградского профессора А. А. Автономова загнали дальше всех — в БАМлаг, под присмотр двух начальников с фамилиями С. Мрачковский и Н. Френкель. Итак — в семь лагерей разъехались слависты, и в каждом из них как на подбор были начальники с изысканными для России фамилиями. А всего лагерей в системе Гулага было несколько десятков, и в каждом из них “кадровый состав” высшего звена был приблизительно такой же, как в семи лагерях, куда сослали славистов. Так что подследственные после суда из одних “большевистских” рук попадали в такие же “большевистские” руки.
      Кстати, данные эти взяты не из эмигрантских “черносотенных” сочинений А. Дикого или князя Н. Д. Жевахова, а из вполне демократических исторических исследований, сделанных при участии “Мемориала” и “Солженицынского фонда”. Назову некоторые из них: “Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923-1960”, “Звенья”. М., 1998; “Россия. ХХ век. Документы. Гулаг (Главное управление лагерей) 1918-1960 г.”, М., 2002. Международный фонд “Демократия”, изд. “Материк”; “Империя Сталина”. Биографический энциклопедический словарь”. М., Вече, 2000; В. Роговин “Партия расстрелянных”. М., 1997; А. И. Солженицын “Двести лет вместе”. М., Вагриус, 2006; Н. В. Петров и К. В. Скоркин “Кто руководил НКВД в 1934-1941 гг.”. М., Звенья, 1999.
      К 1938 году почти все эти начальники Главного управления и непосредственно лагерей по непреложному закону всех революций, пожирающих своих отпрысков, были уничтожены. И я вспоминаю сцену из замечательного романа “Факультет ненужных вещей” честного писателя Юрия Осиповича Домбровского, с которым я имел честь не только быть знакомым, но и вести разговоры и который вдохновенно читал мне многие свои лагерные стихи. Особенно запомнилось его потрясающее чтение баллады — “Выхожу один я из барака — месяц словно жёлтая собака”… Но в “Факультете ненужных вещей” есть сцена почище этой баллады.
      К следователю ОГПУ Якову Нейману приезжает по делу из Москвы его двоюродный брат — крупный чин прокуратуры Роман Штерн. (Заметим, что оба брата не русские люди, что должно очень огорчить Дейча, силящегося доказать, что в те времена репрессии “готовили в первую очередь русские”.)
      Братья радостно восторгаются, выпивают, вспоминают местечковую трудную юность, черту осёдлости, и, уложив старшего брата спать, Яков Нейман произносит внутренний монолог, обращённый к их отцу, ортодоксальному, патриархальному еврею:
      “Посмотрел бы ты сейчас, Абрам Ноевич, какой я мундир ношу, с какими он у меня нашивками, значками, опушечками, в каком кабинете я сижу, чем занимаюсь! Небось расстроился бы, замахал бы руками, заплакал: “Ой, Яша, зачем же ты так? Разве можно!” Можно, старик, можно! Теперь уж не я перед людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и выкупа виноваты! Отошли их времена, настали наши. А вот к лучшему они или к худшему, я уж и сам не знаю, ну ничего, торопиться нам некуда — подождём, узнаем. Всё скоро выяснится! Всё! Теперь ведь до конца рукой подать. Я чувствую, чувствую это, папа!”
      Чувствует еврейский чекист, что скоро стать ему лагерной пылью. Отольются ему слёзы загубленных им славистов!
      Юрий Домбровский не случайно изобразил двух братьев, работающих в карательных органах: в те времена евреи шли во власть и в первую очередь в ЧК-ОГПУ-НКВД семьями. История сохранила фамилии двух братьев Леплевских — Израиля и Григория. Первый дослужится до комиссара ГБ 2-го ранга, второй через коридоры ОГПУ дойдет до должности заместителя генерального прокурора СССР. Братья Берман Матвей и Борис сделают карьеру не хуже. Первый станет начальником всего ГУЛАГа, второй — заместителем начальника иностранного отдела НКВД.
      Семья гомельских хасидов Нехамкиных: в каком родстве они состояли друг с другом, трудно сказать. Известно по словам Давида Азбеля одно: “Не случайно свела судьба питомцев этого славного рода в ЧК, ГПУ, НКВД, прокуратуру. Один из этой семьи, Рогинский, достиг даже “сияющих вершин” — был заместителем прокурора СССР”. (Журнал “Время и мы”, Нью-Йорк, 1989, N 105, стр. 204.)
      Беленькие… Тут не разберешься — кто родные, кто однофамильцы, поскольку их шесть человек! Точно известно, что трое — Абрам, Ефим и Григорий — были братьями. В ЧК служил Абрам, Ефим был в Наркомфине, Григорий в Коминтерне… Остальные (с другими отчествами) — кто где: Захар — в совконтроле, Марк — в наркомснабе, Борис — в торгпредстве.
      Дейчи… Тут картина очень серьезная. Самый успешный Дейч Я. А. — комиссар ГБ 3-го ранга, Макс Дейч — председатель правления треста “Уголь”. Мендель Дейч — деятель Бунда, Л. Г. Дейч — профессиональный революционер. Если к ним прибавить моего нынешнего оппонента Марка Дейча, то Дейчей будет пятеро, они на почетном втором месте после Беленьких.
      Сольцев — всего двое: А. Сольц, которого звали “совесть партии”, в “расстрельные” 1934-1938 гг. был помощником Вышинского. А Исаак Сольц — служил в юстиции.
      Мироновых — два. Но, видимо, не братья, поскольку один, С. Миронов-Король, начальник Днепропетровского НКВД, а другой, Л. Миронов-Каган, — комиссар ГБ 2-го ранга. Были еще братья по фамилии Бак — Аркадий и Соломон. Первый — председатель Губчека в Иркутске, второй черт знает кто, но тоже чекист. Эпштейнов было пятеро, как Дейчей. Можно было бы “братские списки” продолжать, но нет сил рыться по справочникам и выяснять, кто есть кто. Картина и без того впечатляющая.
      Семен Ефимович Резник может быть спокоен, его фамилия встречается в справочниках лишь однажды: в историю вошел российско-американский революционер И. Резник.
      Ну а о Кагановичах с тремя расстрелянными братьями я уж писать не буду. Это все знают. Кстати, почти все упомянутые мною здесь родственники и однофамильцы были расстреляны (кроме Дейча и Резника) в 1937-1938 гг. Словом, настоящая братская могила.
 
      * * *
      В новейшей истории образовались, грубо говоря, два враждебных друг другу подхода к освещению репрессий 20-30-х годов. Кто — русские или евреи задавали тон в карательных органах?
      В начале перестройки мне попалось на глаза стихотворение Фазиля Искандера, опубликованное в “апрелевской” газете “Литературные вести”, редактируемой Оскоцким. Искандер нарисовал в стихотворении образ, как это ему виделось, “типичного” чекиста: русского, русоволосого, который к тому же был “синеглазый, дерганый слегка”. Словом — парень из “вологодского конвоя”, жестокость которого писатели-демократы попытались сделать сущностью ЧК-НКВД. Такие же усилия предпринимала Л. К. Чуковская, когда, вспомнив, что одним из следователей по делу академика Вавилова был чекист по фамилии Хват, писала:
      “Десятки тысяч потенциальных хватов, мучавших Вавилова, (…) сломавших на следствии 2 ребра Ландау — всегда подспудно таились в нашем народе? Каково их социальное происхождение?” (Д. Самойлов — Л. Чуковская. Переписка. М., 2004, стр. 285).
      Особенно меня трогает это “в нашем народе” и о “социальном происхождении”. Думаю, что она была достаточно информированной женщиной, чтобы знать, кто руководил НКВД и ГУЛАГом в те времена. Но о своих — молчок. Во всем виновны русские хваты.
      Особенно подробно и тщательно тема “вины русских” разработана в воспоминаниях бывшего энкаведешника и литератора, зятя одного из главных чекистов Г. Бокия, Льва Эммануиловича Разгона. Блистательно проанализировал все эти разгоновские комплексы Вадим Валерианович Кожинов в работе “Загадка 1937 года”. Лучше, чем он, не скажешь о мемуарах Разгона, изданных в 1988-1989 гг. трехмиллионным (!) тиражом. Кожинов подробно анализирует главу из воспоминаний Разгона, которая называется “Корабельников”. В ней речь идет о рядовом энкаведешнике, занимающем низшее место в служебной иерархии. Корабельников попал в тот же лагерь, где сидел Разгон, представлял из себя тип человека-лакея, подобострастно глядящего на начальство. Даже о свергнутых генералах ЧК — Бокии, Бермане, Паукере — он говорил в лагере с восхищением. Никакого зла он Разгону не сделал, был его постоянным собеседником, но Разгон признается: “Из множества злодеев, которых мне пришлось встретить, Корабельников произвел на меня особо страшное впечатление”, “его прямые пшеничные волосы… снились по ночам, и я стонал во сне и просыпался, покрытый липким потом… И сейчас (то есть полвека спустя! — Ст. К.) я совершенно отчетливо вижу его круглое и плоское лицо… Когда я думаю о нем, меня начинает бить дрожь от неутоленной злобы”. Не начальников Корабельникова, чьи кровавые приказы он исполнял, а именно этого ничтожного винтика ненавидит патологической ненавистью энкаведешник Лев Эммануилович Разгон.
      “И это, — пишет Кожинов, — может иметь только одно объяснение: Бокий и ему подобные все-таки “свои” (пусть даже они приказывали убивать и “своих”!); напомню, что Бухарина-Лурье, по её признанию, не смогла дать пощечину “своему” Андрею Свердлову” (Андрей Свердлов — человек их клана и друг детства — первым допрашивал жену Бухарина). Однако мысль Кожинова идет дальше: “Но вернемся к “сюжету” с Корабельниковым. По-видимому, одна из причин (или даже главная причина) его появления в книге Разгона — попытка как бы “переложить” на него “вину” за 1937 год. Ведь в заключение своего рассказа о Корабельникове Разгон заявляет: “В моих глазах этот маленький и ничтожный человек… стоит неподалеку от главного его бога — от Сталина”… Что ж, может быть, Разгон с определенной точки зрения прав? Вот, мол, наверху вождь, диктатор, в конце концов, “царь”, “самодержец” Сталин, внизу — “представители народа”, рядовые Корабельниковы, а посредине разгоновский “клан”, обреченный быть раздавленным сближающимися друг с другом “вождем” и “народом” (стр. 471).
      Многие соплеменники Разгона и Дейча занимались коллективным подлогом, пытаясь сделать русских ответственными за кровь 1937 года. Энкаведешник Хенкин (племянник популярного юмориста 30-х годов), ставший в 70-х и 80-х годах сотрудником радиостанции “Свобода” (“своих” энкаведешников даже туда на работу брали) писал в воспоминаниях почти то же самое, что его старший товарищ Разгон о замене “кадров” в “органах”: “…На место исчезнувших пришли другие. Деревенские гогочущие хамы. Мои друзья (по НКВД. — Ст. К.) называли их “молотобойцы” (Хенкин К. Охотник вверх ногами. М., 1991, стр. 36).
      Поэту Фазилю Искандеру полезно было бы знать, кто создавал культ ЧК в эпоху Ягоды, Агранова, Бермана. “Чекисты, механики, рыбоводы”… “весёлые люди моих стихов” — Э. Багрицкий (Дзюбин); “Пей, товарищ Орлов, председатель ЧК” — М. Светлов (Шейнкман); “Чтобы прошёл художник школу суда и следствия и вник в простую правду протокола, в прямую речь прямых улик” — П. Антокольский; “Меч большевистского Марата” — А. Безыменский; “Довольно! Нам решить не ново. Уже подписан приговор” — М. Голодный (Эпштейн); “Во имя чекистской породы” — П. Коган и т. д. Словом, чекисты-евреи руководили Гулагом, а евреи-поэты восхваляли их подвиги. У русских поэтов той же эпохи — Твардовского, Исаковского, Смелякова, Заболоцкого — таких пафосных строчек в честь чекистов мы не найдём. А у евреев не только поэты, но и критики дули в ту же дуду. Откроем, к примеру, “Литгазету” от 1 мая 1937 года. В ней статья Э. Дельмана — отца Натана Эдельмана. Такой пахучий панегирик Волго-Балту — концлагерю, руководимому Л. Коганом, С. Фириным, Я. Раппопортом, Н. Френкелем, хоть нос зажимай. Пусть это знает Марк Дейч. Так что честь советского еврейства в разборках на тему “Кто виноват” спас из писателей, может быть, единственный праведник Юрий Домбровский. Да ещё в какой-то степени Валентин Катаев, если вспомнить “Уже написан Вертер” (после чего он был объявлен антисемитом). Остальные — Борщаговский, Гроссман, Чуковская, Хенкин, Галич, Разгон (да несть им числа!), ну и, конечно же, Дейч с Резником — эти десятилетиями надрывались, чтобы всю кровь 1930-х годов взвалить на русского человека, на “вологодский конвой”… Но никто (кроме Разгона) из них не сидел. Сидел, и много — Юрий Домбровский. И его показания никаким ихним гевалтом не заглушить. Он единственный понял, что евреям надо покаяться. Низкий поклон его памяти за мужество.
 
      * * *
      В 1990 году историк Фаттей Шипунов опубликовал в “Нашем современнике” цикл очерков “Великая замятня”. В одном из очерков он привел список фамилий руководителей ЧК — ОГПУ — НКВД разного уровня. В этом списке были и латыши, и евреи, и украинцы, и русские (Никишов, Иванов, Рыбкин, Лебедь и т. д.). “Полный список погромщиков и палачей еще предстоит раскрыть народу”, — писал Шипунов. Он не уточнял, “кто есть кто” в списке, и не подсчитывал, сколько в этом перечне еврейских фамилий. Но, как говорится, чует кошка, чье мясо съела. Прочитав список палачей и наткнувшись на еврейские фамилии, Семен Резник впал в истерику: “Другие оставлены за кадром: их имена еще “предстоит раскрыть наро-ду”, — с негодованием цитировал он Шипунова. — А пока селекция: по одной еврейской или подозрительной фамилии на область, край, целый регион набрать, конечно, нетрудно. Тем более без ссылок на источники”. И завершает Резник сей гневный пассаж традиционной, можно сказать, ритуальной пропагандистской фразой, которая звучит, как заклинание: “Так создается новый кровавый навет, перед которым бледнеют средне-вековые обвинения в употреблении христианской крови” (Резник C. Красное и коричневое — книга о советском нацизме. Вашингтон, 1990). Итак, дело Менделя Бейлиса Семен Резник сам сравнивает с делами 30-х годов, когда была расстреляна, к примеру, вся верхушка ГУЛАГа, которой не повезло, как Бейлису, быть оправданной и которая подверглась в 1990 году “кровавому навету”. Значит, одно обнародование фамилий евреев-чекистов надо считать таким же “кровавым наветом”, как обвинение Бейлиса? Зачем же такие фрейдистские проговорки, Семен Ефимович? Вам нужны “ссылки на источники”? Пожалуйста. Только не обижайтесь. Для начала прочитайте итоговый вывод из книги популярного историка Г. В. Костырченко “Тайная политика Сталина: Власть и антисемитизм”, М., 2001, изд. “Международные отношения”, книга издана при финансовой поддержке Российского еврейского конгресса” — это вам не “Алгоритм” и не “Вече”!
      “С 1 января 1935 г. по 1 января 1938 г. представители этой национальности (какой — уточнять не буду. — Ст. К.) возглавляли более 50% основных структурных подразделений центрального аппарата внутренних дел” (стр. 110).
      Есть любопытные свидетельства, доказывающие, что большевики тех времён придавали весьма важное значение тому, какой национальности чекисты работают в тех или иных республиках, краях, областях. Подлинные справки из отделов кадров на эту тему в книге “Россия. ХХ век. Документы. Гулаг (Главное управление лагерей)” существуют. Все их разбирать не буду, но в связи с “делом славистов” скажу только, что справки эти свидетельствуют, например, что в белорусском ОГПУ служило 397 белорусов и 182 еврея, в Украинском 1518 украинцев и 925 евреев… Может быть, поэтому и голодомор, организованный на Украине во время коллективизации, был столь фантастически жестоким… Конечно, и русских людей в органах было немало, но, думаю, соотношение их с евреями правильно отражено в статье С. Н. Семанова, публикуемой в этом же номере.
      Справки эти (насчёт национального состава по всем республикам и областям) подписывал начальник сектора кадров НКВД Я. М. Вейншток. Он же оперативный секретарь наркома МВД, он же, ранее, начальник тюремного отдела Главного управления государственной безопасности. Матёрый чиновник. Опытный. Думаю, что Вейнштоку верить можно.
 
      * * *
      А вот передо мной книга историка Е. Лукина “На палачах крови нет” (изд-во “Библиополис”, С.-Петербург, 1996), в которой автор исследует кадровый состав Ленинградского управления НКВД в 30-е гг.
      В 1934-1937 гг. начальником управления был Леонид Михайлович Заковский (он же Штубис Г. Э.).
      В 1938 г. его сменил Михаил Иосифович Литвин. Первым заместителем обоих в 1937-1938 годах был Натан Евнович Шапиро-Дайховский. Просто заместителем — Арон Меерович Хатаневер. Секретарем парткома и одновременно начальником секретно-политического отдела являлся Кирилл Борисович Гейман. Начальником контрразведки служил Яков Ефимович Перельмутер, начальником дорожно-транспортного отдела числился Михаил Израилевич Брозголь. В должности заместителя начальника экономического отдела состоял Яков Ржавский. Начальником секретно-оперативного управления, работавшего в основном с интеллигенцией, был Вячеслав Ромуальдович Домбровский. Его ближайший соратник Альберт Робертович Стромин (Геллер) фабриковал дела академиков С. Платонова, Е. Тарле, Д. Лихачева, а также дело “Братства Преподобного Серафима”. Начальником водного отдела был Мирон Исаакович Мигберт, экономическим отделом ведал Григорий Яковлевич Раппопорт. В так называемой “бригаде смерти” (следователи, которые вели допросы, пытали, выбивали показания) состояли Дмитрий (Манасия) Фигур и Софья Гертнер (“Сонька Золотая Ножка”).
      Чтобы было ясно, “кто есть кто”, жизнеописания вышеперечисленных фигурантов снабжены фотографиями хорошего качества. Без фотографий в книге помещены справки о жизни и смерти начальника восточного отделения контрразведывательного отдела Наума Абрамовича Голуба, начальника отделения (не сказано какого) Аксельрода (ни имени, ни отчества, ни рода), начальника отделения Якова Меклера. Чтобы успокоить Марка Дейча, сообщаю, что русские в аппарате тоже были: комендант ленинградского УНКВД Александр Поликарпов и рядовые сотрудники Михаил Матвеев и Петр Мелюхов. Рядовым сотрудником числился также бывший одесский шулер Израиль Яковлевич Чоклин (удостоен фотографии в фас и профиль — в 1938 г.). Этот список фамилий и должностей кроме Резника полезно будет прочитать Дейчу, считающему, что процессы 30-х годов организовывали “русские”.
      Вопреки цифрам, фактам, документам Марк Дейч и Семен Резник с пеной у рта каждый раз начинают свой очередной гевалт, свою психическую атаку — лишь бы никому не позволить разобраться в том, кто и в какой степени ответственен за чекистский террор 20-30-х годов.
      Именно про таких, как они, писал Г. Штурман в работе “Шульгин и его апологеты” (“Новый мир”, 1994, N 11, стр. 224): “Поразительно единодушие, с каким мои соплеменники отрицают какую-либо свою провинность в русской истории XX века”.
      Именно таких, как Дейч и Резник, имел в виду Солженицын во втором томе работы “Двести лет вместе”. Вспоминая о том, что 5 августа 1933 года в газете “Известия” был опубликован указ о награждении в связи с завершением строительства Беломорканала высших руководителей ОГПУ Г. Ягоды, М. Бермана, С. Фирина, Л. Когана, Я. Раппопорта и Н. Френ-келя высшей правительственной наградой — орденом Ленина, Солженицын пишет: “Все их портреты опять крупно повторены были в торжественно-позорной книге “Беломорканал”, формата, как церковное Евангелие, как на тысячелетнее царство впереди.
      И вот 40 лет спустя я повторил эти шесть портретов негодяев в “Архипелаге”, — с их же выставки взял, и не выборочно, а всех управителей, кто был помещен. Боже — какой всемирный гнев поднялся: как я смел?! Это — антисемитизм! Я — клейменый и пропащий антисемит. В лучшем случае: приводить эти портреты был “национальный эгоизм” — то есть русский эгоизм! И — поворачивается язык, когда на соседних страницах “Архипелага”: как покорно замерзали “кулацкие” пареньки под тачками.
      А где же были их глаза в 1933, когда это впервые печаталось?”
      Из 34 советских писателей, создавших это “Евангелие”, 22 были евреи и лишь 12 русские. Пропорции, как видим, у писателей были даже “покруче”, нежели у чекистов.
      …Время прошло. Много книг издано, раскрывающих эту тему. Сегодня евреи, кто поумней, даже израильские, уже не поднимают гвалт в таких случаях. Остались последние защитники безнадежного дела: Дейч и Резник. Еврейские камикадзе. Но такие защитнички лишь наносят вред представителям честного еврейства вроде вышеупомянутых Азбеля, Пасманика, Штурман.
 
      * * *
      Впрочем, патологическая страсть что-либо приврать, сочинить, передёрнуть у Марка Дейча и у Семёна Резника черта профессиональная. Помню, как Семён Резник в 1990 году встретил группу советских писателей статьёй “Десант нацистов в Вашингтоне”. Резник тогда заявил, что делегацию возглавляет член президентского Совета Валентин Распутин — “антизападник и антисемит”. Что в составе группы член редколлегии “Литгазеты” Светлана Селиванова, которая пытается в газете проводить “нацистскую линию”; что вместе с писателями в Америку приехала нанайка Евдокия Гаер, которая борется “против рыночной экономики и за “равноправие” русского народа, якобы угнетаемого евреями и другими инородцами”… Всё вышесказанное было “геббельсовской” ложью: Евдокии Гаер и Распутина с нами не было. А уж утверждать, что при главном редакторе еврее Чаковском Светлана Селиванова проводит в “Литгазете” “нацистскую линию” — для этого надо было быть либо идиотом, либо профессиональным лжецом… Впрочем, можно быть и тем и другим одновременно. В одном из номеров “Огонька” за 1990 год, издеваясь над газетой “Русское воскресенье”, утверждавшей, что одним из первых декретов Советской власти был декрет об уголовном наказании (вплоть до смертной казни) за антисемитизм, Дейч выступал адвокатом чекистов и юристов революционной эпохи: “Декрет опять же выдуман. Правда, в уголовном кодексе 1926 года существовала статья 59, пункт семь, который гласил: “пропаганда или агитация, направленная к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни, а равно распространение, изготовление и хранение литературы того же характера влечёт за собой лишение свободы на срок до двух лет”.
      Вот такая либеральная статья. Нет в ней ничего об антисемитизме, ничего о смертной казни… Вот, мол, какие добренькие, по словам Дейча, были эти самые его соплеменники.
      Но я думаю, что А. В. Луначарский лучше знал суть дела, когда в брошюре “об антисемитизме” (Госиздат, 1929. М. — Л.) на странице 38-й писал: “Когда этот декрет был написан Я. М. Свердловым (! — Ст. К.) и принесён Ленину, Ленин его прочёл и красными чернилами и своей собственной рукой на этом документе приписал: “Совнарком предписывает всем совдепам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию предписывается ставить вне закона”.
      А сам официальный текст декрета, опубликованный в газете “Известия ВЦИК” от 27 июля 1918 года, гласил с торжественностью ветхозаветных скрижалей:
      “Декрет Совета Народных Комиссаров
      О пресечении в корне антисемитского движения
      По поступившим в Совет Народных Комиссаров сведениям, контрреволюционеры во многих городах, особенно в прифронтовой полосе, ведут погромную агитацию, последствием которой были местами эксцессы против трудового еврейского населения. Буржуазная контрреволюция берёт в свои руки то оружие, которое выпало из рук царя.
      Самодержавное правительство каждый раз, когда ему нужно было отвести от себя гнев народный, направляло его на евреев, указывая тёмным массам, будто все их беды от евреев. При этом еврейские богачи всегда находили себе защиту, а страдала и гибла от травли и насилия еврейская беднота.
      Теперь контрреволюционеры возобновили травлю против евреев, пользуясь голодом, усталостью, а также неразвитостью наиболее отсталых масс и остатками вражды к евреям, которая была привита народу самодержавием.
      В Российской Советской Федеративной Республике, где провозглашён принцип самоопределения трудовых масс всех народов, нет места национальному угнетению. Еврейские буржуа враги нам не как евреи, а как буржуа (логика Дейча: “не евреи, но большевики-интернационалисты”. — Ст. К.). Еврейский рабочий нам брат.
      Всякая травля какой бы то ни было нации недопустима и позорна.
      Совет Народных Комиссаров объявляет антисемитское движение и погромы евреев гибелью для дела рабочей и крестьянской революции и призывает трудовой народ Социалистической России всеми средствами бороться с этим злом.
      Национальная вражда ослабляет наши революционные ряды, разъединяет единый, без различия национальностей, трудовой фронт и на руку лишь нашим врагам.
      Совнарком предписывает всем Совдепам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию предписывается ставить вне закона.
      Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов (Ленин)
      Управляющий делами Совнаркома Вл. Бонч-Бруевич
      Секретарь Совета Н. Горбунов”.
 
      Семен Резник пограмотней Марка Дейча, потому что он слышал о существовании ленинского декрета и так писал о нем в книжице “Красное и коричневое”, признавая, что декрет действовал на всю катушку:
      “Вскоре после революции в связи с разгулом еврейских погромов советское правительство приняло декрет, запрещавший антисемитскую деятельность”. Смягчил Семен формулировку, опустил самое главное: “ставить вне закона” (это все равно что ставить к стенке). Ну да ладно… Не в этом дело, а в том, что еврейские погромы — любимый пропагандистский конек Семена Резника. В этой же вашингтонской книге жалкую фарсовую ссору на сцене Центрального Дома литераторов, где писателю Анатолию Курчаткину то ли разбили очки, то ли он сам их уронил и разбил, Семен ухитрился поставить в ряд знаменитых “еврейских погромов”. Но это — глупость хотя бы потому, что Анатолий Курчаткин — русский. В той же книге Резник, видимо, заболевший манией преследования, пишет: “О том, как патриоты собирают адреса евреев в Москве, Ленинграде, Киеве и других городах, хорошо известно”.
      Для чего собирают адреса? Конечно, для погромов! И Резник с геббельсовским размахом нагоняет страх на слабонервных евреев: “Среди еврейского населения России давно уже царит паника…”, “Азербайджанцы могут бежать из Армении в свою республику или в Москву”, “Армяне могут бежать из Азербайджана А евреям бежать некуда”, — восклицает матерый провокатор и добавляет, обливаясь слезами: “Нет для них безопасного места на всей Руси великой!” Но почему же бежать некуда? Убежал ведь Невзлин в Израиль, Гусинский в Испанию, Березовский в Англию. Есть куда бежать! Да сам Резник в Америку в свое время от погромов едва-едва успел драпануть. (Один Ходорковский за всех отдувается.) Сколько воды утекло с тех пор! Сколько армян погибло, азербайджанцев, таджиков, осетин, чеченцев, ингушей, абхазцев, русских… Словом, тех, кому “было куда бежать”. А погромов все нет и нет. И все евреи целы. И Радзиховский в знаменитой статье “Еврейское счастье” пишет: “Евреи сегодня в России оказались сильнее, чем 20 лет назад. Больше того, рискну предположить, что евреи имеют больший удельный вес в политике и бизнесе, чем в политике и бизнесе любой другой христианской страны”.
      Впрочем, Резник может со злорадством вспомнить Копцева, психически нездорового юношу, который в одиночку, как самоубийца, бросился с ножом на еврейскую толпу в синагоге и сумел нескольким мужчинам нанести какие-то поверхностные порезы. Но его тут же скрутили и посадили на 16 лет. А совсем недавно судили кингисеппскую банду абсолютно здоровых грабителей и убийц. Отправили они на тот свет около десятка граждан и получили каждый от 10 до 12 лет. Так что декрет об антисемитизме, написанный рукой Свердлова, у нас действует до сих пор. В следующем году юбилей будем праздновать — 90 лет декрету.
      Этот документ, на мой взгляд, принёс евреям больше вреда, чем пользы, потому что, будучи сформулированным в таком виде (борьба только с антисемитизмом, а не с любым шовинизмом или расизмом), он поставил еврейское население в исключительное, привилегированное, особо охраняемое государством положение, которым в то жестокое и неправовое время можно было легко воспользоваться и для внесудебных расправ, и для устройства в общественной пирамиде и в пирамиде власти. Напомню, что за антисемитизм предусматривались самые тяжкие наказания, вплоть до смертной казни. Расстреливали и ссылали, как при Сталине, даже за анекдоты. Но благодаря этому волна антиеврейских настроений опять и опять начала нарастать уже в 20-е годы.
      Из частного письма академика В. И. Вернадского в 1927 году:“Москва — местами Бердичев; сила еврейства ужасающая — а антисемитизм (и в коммунистических кругах) растет неудержимо” 1.
      Вот почему Серго Орджоникидзе в том же 1927 г., на XV съезде партии, пришлось в своём отчёте ЦК и РКИ уделить немало места национальному вопросу. В партии, видимо, к тому времени (ещё “досталинскому”) началось брожение по поводу еврейского засилья в партийном и государственном аппарате. Чтобы пресечь подобные настроения, Орджоникидзе привёл в своём выступлении цифры, свидетельствующие о том, что на Украине в советских и партийных органах, в госаппарате “…в столице русских 33,4 проц., евреев 30,3 проц., украинцев 30,5 проц., по всей республике русских 17,2 проц., украинцев 54,3 проц., евреев 22,6 проц.”
      “По Белоруссии в столице русских 6,7 проц., коренной национальности 46,3 проц., евреев 38,3 проц.”
      “По всей республике русских 4,9 проц., коренной национальности 60,5 проц., евреев 30,6 проц”.
      “По Крымской республике в столице русских 57,6 проц., евреев 23,8 проц., коренной национальности 12,7 проц.” 1.
      Кстати, участники съезда, судя по докладу Орджоникидзе, отнюдь не ощущали себя однородной массой “большевистского интернационала” (как считает Марк Дейч), но прекрасно понимали, кто из них русский, а кто еврей. Видимо, поэтому главная роль докладчика по национальному вопросу была поручена именно грузину.
 
      Несмотря на то, что процентные выкладки в докладе Орджоникидзе содержат данные по всем национальностям административно-бюрократической системы, свою речь он специально закончил следующими словами, которые вошли в полное противоречие с цифрами: “Отсюда, между прочим, видно, что всякие разговорчики о еврейском засилье и т. д. не имеют под собой никакой почвы”.