Кризис мировоззрения в советском обществе начался задолго до реформы 90-х годов, он явился ее предпосылкой. Его проявлением стало зарождение социалистического постмодернизма. Суть его, как и вообще постмодернизма, была в релятивизации, разрыхлении ядра системы ценностей, в ослаблении ее иммунитета против ценностей социальных патологий(признаком этого было, например, бурное развитие уголовной лирики, широкая популярность диссидентских воззрений в широком смысле слова). Перестройка нанесла по ослабленному культурному основанию народа мощный удар и в большой мере разрушила его (точнее, в достаточной мере, чтобы парализовать волю). Используя введенный в 70-х годах термин, можно сказать, что в 90-е годы мировоззренческая матрица народа Российской Федерации представляла собой ризому— размонтированную среду без матричной иерархии, среду “тотальной равнозначности”, лишенную “образа истинности”***. Это утрата связной картины мира и способности к логическому мышлению, выявлению причинно-следственных связей.
      В этом состоянии большинство населения РФ действительно утратило некоторые важнейшие качества народа, необходимые для выработки программы и для организации действий в защиту хотя бы своего права на жизнь. Можно говорить, что народ болен и лишен дееспособности, как бывает ее лишен больной человек, который еще вчера был зорким, сильным и энергичным. Но и в этом болезненном состоянии он продолжает подвергаться тяжелым ударам, направленным на разрушение его самосознания****.
      В начале реформ господствующее меньшинство утверждало, что речь будет идти о “пересборке” народа, о консолидации атомизированных индивидов, “освобожденных” от уз советского тоталитаризма, в классы и ассоциации, образующие гражданское общество. Этому должны были служить новые отношения собственности и создание системы политических партий, представляющих интересы классов и социальных групп. На первом этапе эти партии должны были принять активное участие в демонтаже старого народа.
      В соответствии с этим планом должны были быть реформированы и механизмы, “воспроизводящие” общество — школа, СМИ, культура и т. д. При этом, как утверждалось, должен был возникнуть новый “средний класс” и таким образом образоваться достаточно многочисленный демос. Для выжившей при таком переходе части обедневшего населения, остающейся в статусе охлоса, предполагалось создание систем благотворительности и право на социальные протесты. Как известно, эти планы оказались утопическими (для тех, кто в них искренне верил) и выполнены не были. Гражданского общества и обширного “среднего класса” не возникло. Возникла патологическая, резко поляризованная социальная система.
      В этой системе большинство населения РФ в его нынешнем обессиленном состоянии “съеживается” и низводится до положения бесправного меньшинства. В рамках демократических процедур (например, выборов) это “меньшинство” не может отвоевать и защитить свои права и обречено на вымирание. Тот факт, что в численном отношении этот “бывший” народ находится в РФ в большинстве, при установленной демократии западного образца не имеет никакого значения — как для англосаксонских колонизаторов Северной Америки не имела значения численность индейцев при распределении собственности и политических прав.
      Этот момент даже закреплен в праве. Специалист по правам человека разъясняет смысл ярлыка “меньшинство”: “В некоторых обстоятельствах и с определенной целью в качестве меньшинств рассматриваются… и люди, составляющие численное большинство в государстве, но лишенные при этом на уровне законодательства или на практике возможности в полной мере пользоваться своими гражданскими правами”*. Другой антрополог специально отмечает: “Я заключаю слово “меньшинства” в кавычки, поскольку во многих случаях подобные группы обладают фактическим численным большинством, но при этом относительно безвластны”**.
      Именно так и обстоит дело в РФ — на практикечисленное большинство в государстве лишено возможности в полной мере пользоваться своими гражданскими правами. Практика эта определена тем, что и собственность, и реальная власть целиком принадлежат представителям другого народа— того самого демоса, о котором говорилось выше. Именно эти представители диктуют экономическую, социальную и культурную политику. Большинство населения против монетизации льгот или смены типа пенсионного обеспечения, но власть не обращает на это внимания. Большинство страдает от программной политики телевидения, выступает против смены типа российской школы или ликвидации государственной науки — на это не обращают внимания. Большинство не желает переделки календаря праздников, не желает праздновать День независимости — на это не обращают внимания. И все это вполне законно, потому что в созданной победителями политической системе это численное большинство — охлос, пораженный в правах.
      Конечно, ярлык “меньшинство” — не более чем символ, но это символ, который отражает реальность. Ведь в социальных процессах важна не численность общественной группы, а ее “мощность”, аналогично тому, как в химических процессах важна не концентрация агента, а активность***. Этот ярлык узаконивает политическую практику в глазах демоса. Иначе господствующее в РФ меньшинство не могло бы считать себя демократами и получать подтверждение этого титула на Западе. Чувствуя, что неравенство в распределении прав и богатства носит в РФ вовсе не классовый, а постмодернистский квазиэтнический характер, часть русских, пытаясь нащупать понятное обозначение этого состояния государства, выражает его в простой, но неверной формуле: “К власти пришли евреи”.
      Неверна эта формула потому, что хотя евреи и слишком “видимы” в верхушке господствующего меньшинства, они присутствуют там вовсе не в качестве представителей еврейского народа, а как организованная и энергичная часть особого нового сборного народа, созданного в ходе перестройки и реформы. И на любое проникновение во властную элиту людей и групп, которые по своей мировоззренческой матрице не вполнепринадлежат к этому новому народу, весь он, независимо от исходной национальности Ясина или Яковлева, реагирует на это чрезвычайно болезненно. В. В. Путин привел в эту властную команду группу так называемых “силовиков”. Ее отторжение господствующим меньшинством является категоричным и непримиримым, но его никак нельзя представить как столкновение мировоззренческих матриц еврейского и русского народов.
      Социальные инженеры и политтехнологи, которые конструировали постсоветское пространство и его жизнеустройство, мыслили уже в категориях постмодерна, а не Просвещения. Они представляли общество не как равновесную систему классов и социальных групп, а как крайне неравновесную, на грани срыва, систему конфликтующих этносов(народов). По отношению к их программам Р. Шайхутдинов применил даже термин “ демотехника” (от слова “демос”) — быстрое искусственное создание или демонтаж народов. Действительно, все эти программы и политическая практика никак не вписываются в категории классового подхода, но зато хорошо отвечают понятиям и логике учения об этничности (вплоть до того, что на разных стадиях конструирования и в разных обстоятельствах политтехнологи явно используют альтернативные концепции этничности). Эта смена методологического оснащения проведена негласно, но она и не слишком замаскирована.
      Если же и нам в целях анализа перейти на этот язык, то нынешняя РФ предстает как жесткое этнократическоегосударство. Здесь к власти пришел и господствует этнос (племя или народ), который экспроприирует и подавляет численное большинство населения, разрушает его культуру и лишает его элиту возможности выполнять ее функции в восстановлении самосознания населения как народа. Причем господствующая общность не только пользуется властью и привилегиями (это первый признак этнократии), но и присваивает себе государство в целом. Она выдает себя за единственную “настоящую” нацию и навязывает всему населению ту модель, к которой остальные обязаны приспосабливаться. Этот второй признак этнократии еще более важен, чем первый.
      Cпектр этнократических государств широк. Этнократию РФ следует считать жесткой, что отражается прежде всего в аномально высокой смертности и резком разделении доминирующей общности и численного большинства по доходам. Близкой к нам по результатам (хотя и не по методам) аналогией можно считать Бурунди, которую и приводят как пример жесткой этнократии: “В Бурунди элитарная группа тутси, которую вскармливали немецкие колонисты до Первой мировой войны, а затем бельгийцы вплоть до независимости в 1960-х гг., начала в 1972 г. активные действия против большинства хуту с ярко выраженной целью если не полного их уничтожения, то резкого уменьшения численности и убийства всех реальных и потенциальных лидеров. Результатом стал геноцид… Следующая резня, имевшая место в 1988 г., и еще одна в прошлом [1992] году нанесли большой урон хутуязычным народам”*. Стоит добавить, что расследование актов геноцида хуту 1992 г. экспертами ООН привело к выводу, что они были организованы спецслужбами западных держав (по этой причине сообщение об этом промелькнуло в западной прессе почти незаметно). Это был, видимо, постмодернистский эксперимент по искусственной организации этнического конфликта с массовыми убийствами.
      На первый взгляд, вышедший на арену и созревший в годы перестройки малый народ за 90-е годы добился успеха. Ему удалось в значительной мере ослабить патерналистский характер государства и произвести экспроприацию собственности у большинства населения, перераспределив соответственно и доходы. Но окончательной победы добиться не удалось — в частности, и по причине слишком устойчивого культурного генотипа российской армии. А главное, большинство населения так и не поняло истинного смысла слова “демократия” и не считало, что оно — не народ. Как не считало особым народом ни “новых русских”, ни интеллигенцию. Прежние представления в сознании большинства не были поколеблены, оно продолжало считать, что “можно договориться”. Так и возникла необходимость во втором раунде революции, чтобы привести и охлос, и государственный аппарат в чувство.
      Суть задачи теперь излагается нашему непонятливому охлосу открытым текстом. Известный американский политолог Фрэнсис Фукуяма в интервью газете “Suddeutsche Zeitung” (05.10.2004) говорит: “Большинство россиян проголосовали за Путина и его партию. Создается впечатление, будто российское общество решило, что оно сыто свободами девяностых годов и теперь хотело бы вернуться к более авторитарной системе. Но ведь мы хотим не просто демократии большинства, а либеральной демократии. Именно поэтому Запад должен поддержать демократические группы в России”.
      Нам указали на ошибку. Мы считали себя народом, а демократию — властью большинства народа. Поэтому кое-кто даже удивлялся тому, что Запад явно поддерживает ничтожное меньшинство — какие-то “демократические группы в России”. Да не нужна ему никакая “демократия большинства”. Революцию приходится продолжать в более жесткой “оранжевой” форме именно потому, что и российскому демосу, и его западным покровителям нужна демократия меньшинства — “либеральная демократия”. Чтобы не производить дорогостоящей замены всех институтов, служащих декорациями такой демократии, проще возбудить на время новую революционную толпу, придать ей звание “народа” — и волею этой толпы (независимо от реальных итогов выборов) вручить власть специально подобранной команде.
      Поскольку пересмотра культурных оснований у большинства жителей России не произошло (они были лишь дезактивированы и “рассыпаны”), осознать свою ошибку и извлечь уроки оно не смогло. И в открытом столкновении с демосом в момент “оранжевой” революции большинство этому демосу проигрывает, что и показал очень красноречиво опыт Украины и Киргизии. Большинство считает, что обе вступившие в политический конфликт части населения являются частями одного народа и имеют право на одинаковый доступ к демократическому волеизъявлению. А демос и те, кого в него приняли на Майдане, считает, что голоса охлоса ничего не стоят, незачем их считать и о них спорить, а надо совершать революцию и отодвигать охлос от власти, которую он пытается узурпировать, размахивая своими избирательными бюллетенями. И сила этого демоса, даже если он невелик, заключается в его поддержке “мировым сообществом” и в слабости власти, которая обязалась не выходить за рамки “демократических” норм.
      Р. Шайхутдинов пишет, анализируя опыт Киргизии в сравнении с “оранжевой” революцией: “Здесь снова, как и на Украине, сработала демотехника- техника работы с народом, создания народа и “увода” народа, из-за чего любая власть теряет опору и рушится. Какие условия для этого должны выполняться? Прежде всего государство должно признать, что оно демократическое. Значит, оно не может противостоять народу. Оно должно выполнять волю народа, не может ни быть антинародным, ни тем более стрелять в народ, когда он стремится заявить свою волю”.
      В чем же слабость такого государства, помимо того, что оно обязуется “не стрелять в народ”? В том, что созданы эффективные технологии создания и демонтажа “народа”, а ни население, ни власти постсоветских государств этого не понимают и бороться с этими технологиями не могут.
      Р. Шайхутдинов продолжает: “Дело в том, что сегодня, в условиях, когда любые идентичности могут достаточно легко формироваться и “обыгрываться”, народ не существует естественно (как это было сто или двести лет назад) — народ можно быстро создать. Фактически любую группу граждан можно объявить народом и сформировать такую ситуацию, что право так называться за этой группой будет признано. В этом и состоит демотехника. И тогда эта группа автоматически становится неприкасаемой — ведь власть же объявила, что она не может противостоять народу!
      Следовательно, даже небольшая группа людей, вошедшая в роль народа, практически смещает власть. В Киеве было побольше народу, в Бишкеке — поменьше (писали о 700-1000 человек). И если власть объявляет о верховенстве закона, о том, что она не может в принципе стрелять в народ и разгонять его без введения особого положения по прописанной в конституции процедуре, то против этого “народа” она бессильна… В этих условиях мы получаем простой, эффективный и жестокий способ свержения всякой власти, которая объявляет себя демократической и действующей в рамках закона*.
      Получается, что на постсоветском пространстве власть так устроена, что тот, кто объявил себя представителем народа, создал этот народ и повел за собою достаточное количество людей, может ее “сковырнуть”. Достаточно некоторого упорства, обозначенности в публичном пространстве и принадлежности к чужой легитимности — той, которую власть уже утратила или никогда не имела… Сегодня можно назвать народом любую наперед заданную часть населения — и получить в руки фомку, против которой у власти, пыжащейся быть демократической, нет приема”.
      Надо подчеркнуть, что речь идет о слабости всей системы постсоветской государственности — и власти, и общества. Тот народ, который в здоровом советском обществе был вместе с Отечеством, что и придавало легитимность и силу государству, просто исчез, когда государство объявило себя не Отечеством, а либеральным “ночным сторожем”. Приняв западные демократические институты, это государство и не имеет права быть Отечеством — это сразу объявят тоталитаризмом и рецидивом имперского мышления. Оно уже не может и обратиться за помощью к старому народу, у него уже нет для этого соответствующего языка. В 1991 г. советский народ еще был дееспособен, но он не понимал, что власть потеряла дееспособность и ее надо спасать.
      В августе 1991 г. против советской власти выступил весь наличный состав нового народа, демоса — менее 1% населения Москвы. Остальные, узнав о том, что ГКЧП отстранил Горбачева от власти, успокоились и посчитали, что ГКЧП выполнит свою функцию и восстановит порядок (для чего тогда не требовалось даже минимального кровопролития). Затем люди с удивлением выслушали пресс-конференцию, на которой члены ГКЧП клялись в своей верности Горбачеву и перестройке, а еще через два дня с изумлением наблюдали, как из Москвы выводили войска, просто сдав страну Ельцину — без боя и даже без переговоров.
      Гипотетически мы можем себе представить, что ГКЧП обратился к населению: “Поддержите! Горбачев предатель, но мы бессильны, мы уже не можем действовать как власть! Ваша поддержка спасет государство!” Можно с уверенностью сказать, что по меньшей мере миллион человек вышел бы на улицы Москвы и демос просто разошелся бы по домам. И этот же миллион, обретя сам состояние народа, отвечающего за судьбу заболевшего государства, самим своим появлением заставил бы ГКЧП взять бразды и нести крест власти.
      Точно так же, как минимум, половина украинцев ожидала, что президент Кучма, Верховная Рада, МВД, их кандидат Янукович выполнят свои функции власти, обяжут “оранжевых” разойтись по домам и ожидать решения уполномоченных инстанций.
      Р. Шайхутдинов пишет: “Если бы восток Украины объединился, объявил себя народом, занял бы площади, то власть бы удержалась: она бы занялась разделением, организацией коммуникации, введением общих для них принципов жизни. И это была бы подлинная власть. Но Л. Кучма заявил: “Разве это народ?” В каком-то смысле он был прав, потому что на Майдане Незалежности стоял не весь украинский народ, — но оказалось, что другого-то народа нет! Пытались противостоять ему “донецкие шахтеры”, то есть не народ же, а профессиональная и территориальная группа. Так же случилось в Киргизии, так же может случиться в России: власть в один непрекрасный момент обнаружит, что народа у нее нет”.
      Р. Шайхутдинов прогнозирует, что “оранжевая” революция в России пойдет по пути создания целого ряда новых народов, в разных плоскостях расчленения общества — так, что легитимность государства РФ будет просто разорвана. Он мельком упомянул, что лидеры “прозападного” народа потребуют от российской власти: “Отпусти народ мой” (так обращались евреи к фараону). Куда отпустить? В Европу.
      Р. Шайхутдинов, вероятно, не помнит, что на завершающей стадии перестройки идея исходавовсе не была ветхозаветной метафорой. Она уже была “активирована” и стала действенным политическим лозунгом, так что СССР вполне серьезно уподоблялся Египту (главный раввин Москвы Рав Пинхас Гольдшмидт даже доказывал, обращаясь к Гематрии, разделу Каббалы, что “сумма значений слова “Мицраим” — “Египет” и “СССР” одинакова”). Да и В. В. Путин, выступая перед студентами, соблазнился и уподобил себя (впрочем, застенчиво) Моисею, водящему по пустыне свой народ, покуда не вымрут все воспитанные в египетском рабстве.
      Почему же идея созданиянарода нам кажется странной, а то и дикой? Только потому, что исторический материализм, в силу присущего ему натурализма, приучил нас, что общество развивается по таким же объективным законам, как и природа. Зарождаются в дикой природе видырастений и животных, так же зарождаются и развиваются народыу людей. Другое дело — классы. Для их возникновения нужны не только объективные основания в виде отношений собственности, но и сознательная деятельность небольших групп людей, которые вырабатывают идеологию. Эти люди, сами обычно из другого класса (как буржуа Маркс и Энгельс или дворянин Ленин), вносят эту идеологию в “сырой материал” для строительства нового класса и “будят” его. Тогда класс обретает самосознание, выходит из инкубационного состояния и претерпевает трансформацию из “класса в себе” в “класс для себя” — класс, способный на политическое действие.
      В действительности все сообщества людей складываются в ходе их сознательной деятельности, они проектируютсяи конструируются. Чтобы семьи соединялись в роды, а роды в племя, требовалось сформулировать жесткие культурные нормы (вроде табу на инцест) и выработать механизмы по надзору за их соблюдением. Это явления культуры, а не природы. Чтобы возник и воспроизводился народ, требуется уже государственная власть, с ее жрецами, религиозными культами, границами и войском. Когда на раннем этапе Нового времени складывались национальные государства в Западной Европе, строительство нации считалось священной обязанностьюгосударства. У антропологов в ходу поговорка: “не нации порождают национализм, а национализм нации”. Только тогда понятие “человек без национальности” стало почти невообразимым*.
      Народы большинства нынешних великих держав созданы совсем недавно, хотя некоторые из них и носят древние имена и унаследовали многое из своих древних культур (унаследовали то, что для них отобрали из этих культур “строители”). Современные японцы созданы в ходе большой сознательно выработанной программы модернизации — Реставрации Мэйдзи — во второй половине XIX века. Для собирания раздробленных феодальных кланов и общин был создан и политическими средствами утвержден миф об императоре и его божественном происхождении, внедрена государственная религия синтоизм, возбуждено чувство национализма, в который была заложена идея форсированного промышленного и технического развития.
      Процесс строительства народа резко ускоряется в переломные моменты истории. Так, американский народ США был “собран” в ходе войны за независимость, и его “сборка” производилась отцами нации вполне сознательно, проект вырабатывался на совещаниях, как в КБ. Приходилось решать ряд новых задач — кого из пестрого этнического состава населения колоний и в каком статусе включать в число граждан “сверкающего города на холме” (например, немногочисленным выжившим индейцам права гражданства были предоставлены только в 1924 г., а негры долгое время выдерживались в статусе рабов). Государство США регулярно занималось “ремонтом и модернизацией” своего народа, устраняя те опасности, которые вызывали волны иммиграции (например, массовый наплыв ирландских и немецких католиков в 1840-1850-х гг., который угрожал размыть протестантское ядро государственной идеологии). Сейчас в США интенсивно разрабатывается новый проект нациестроительства ввиду быстрого изменения этнического состава населения*.
      В ходе мексиканской революции в первой трети XX века было проведено конструирование и строительство современного народа Мексики. В это же время небольшая группа китайских интеллигентов-республиканцев выработала и стала осуществлять проект создания современного народа Китая. Старый народ, слабо скрепленный империей, был полностью “рассыпан” под ударами европейских держав, и в рассыпанном (“как куча песка”) виде китайцы оказались не только политически недееспособны, но даже нежизнеспособны.
      Это замечательно объяснил в своем исключительно важном сегодня для России труде “Три народных принципа” первый президент Китая Сунь Ятсен. Тогда европейски образованные националисты переосмыслили даже само слово “китаец” (хань), придав ему значение национальности, в то время как раньше оно означало цивилизованность— в противовес варварствутех, кто за Великой стеной. Сунь Ятсен опирался на концепцию строительства советского народа, а мы почти ничего о ней не знаем и поддакиваем тем знающим, кто умело производил и производит демонтажвеликого советского народа.
      В XIX веке мы видим целенаправленное создание народов, у которых даже названия не было. Возникает даже особый тип духовных лидеров, которые этим занимались (в Чехии, а потом и у южных славян их называли “будители”). В лабораториях вырабатываются литературные языки и пишется история и мифология. В 1809 г. один филолог изобрел слово “словенцы” и сотворил национальное самосознание жителей одной местности. В XX веке она стала “суверенной страной”, а сейчас вступила в этом статусе в Европейский союз. Другая довольно большая диалектная группа славян, лужицкие сербы (сорбы), не получила такого будителя и в современной Европе никак не ощущается (хотя большинство деревень в Южной Саксонии имеет сербские названия и немцы говорят, что “в них жили сорбы”).
      Известный чешский будитель Ян Коллар сам был словаком, но отстаивал идею единого чехословацкого языка и работал над созданием современного литературного чешского языка, хотя сам до конца жизни писал по-немецки. В Европе в 1800 г. было 16 письменных языков, в 1900 г. их число возросло до 30, а в 1937 г. — до 53. За каждым языком стоял созданный за короткое время народ.
      Создание народов — плод целенаправленной деятельности государства, идеологов и деятелей культуры. За сто лет, с середины XIX века, была создана “новая историческая общность” — советский народ. Он имел все признаки большого народа и ряд признаков нации, гораздо более четко выраженных и устойчивых, чем, например, у индийской нации. Создание и демонтаж советского народа связаны с такими острыми политическими конфликтами, что этот процесс совершенно мифологизирован и в советской, и в антисоветской истории. Поэтому более наглядным является следующий частный случай.
      На наших глазах за 20-е годы XX века был создан таджикский народ, с развитым национальным самосознанием и культурой. Но ведь отцы нынешних таджиков даже не знали, что они таджики- о себе они говорили: “Я — мусульманин, персоязычный”. В 1924 г. стал издаваться журнал “Голос таджикского бедняка”, орган обкома ВКП(б) и исполкома Самарканда. “Голос бедняка” стал создавать историографию таджиков, печатать переводы выдержек из трудов русского востоковеда В. Бартольда. Статьи в журнале начинались с таких разъяснений: “Вот кто мы, вот где мы географически расположены, в каких районах проживаем, в каком районе что выращивается”. Потом стали выпускать газету на таджикском языке. О ней “Голос бедняка” писал в 1924 г.: “Газета — это язык народа, волшебный шар, в котором отражается мир, подруга в уединении, защитница угнетенных. Газета — источник бдительности, пробуждения народа. Да здравствует образование, да здравствует печать”. Газета помогла становлению таджикской светской школы.
      Во второй половине XX века проблема создания народа стала предметом исследований и технологических разработок, основанных на развитой науке. Быстрому продвижению в этой области помог опыт фашизма, который за десять лет создал из рассудительных немцев совершенно новый, самоотверженный и фанатичный народ, обладавший качествами, каких не было у того “материала”, из которого он был создан. Поучительным был и опыт “демонтажа” этого нового народа после его поражения в войне. Таким образом дважды всего за тридцать лет была произведена “пересборка” большого европейского народа с великой культурой и огромной историей (к тому же этот большой эксперимент этнической и социальной инженерии дополнен важным опытом параллельного строительства из части немцев особого народа ГДР, который вот уже более пятнадцати лет после ее ликвидации не может ассимилироваться с основной частью нации).
      Подобные случаи “пересборки” больших народов мы наблюдаем в разных частях мира. В Иране, государственность которого строилась с опорой на персидскиеисторические корни, кризис привел к революции, которая свергла древнюю персидскую монархию и учредила теократическую республику, внедрившую в массовое сознание идеологический миф об исламских корнях иранского государства.
      Мы можем переживать крушение духовных бастионов Просвещения с его идеалами разума и универсальных ценностей, с его рациональностью и логикой устройства общества и государства. Мы даже обязаны противостоять хаосу постмодернизма и искать способы укрепить и развить в новых условиях идеалы и нормы рациональности Просвещения. Но мы не имеем права игнорировать эти новые, ставшие реальностью условия. Чтобы овладеть хаосом, надо его знать. Если свержение государств и уничтожение народов происходит сегодня не в ходе классовых революций и межгосударственных войн, а посредством искусственного создания и стравливания этносови народов, то бесполезно защищаться от этих новых типов революции и войны марксистскими или либеральными заклинаниями. Мы должны понять доктрины и оружие этих революций и войн, многому научиться — и противопоставить им свою доктрину и свое оружие.

АЛЕКСАНДР КАЗИНЦЕВ МЕНЕДЖЕР ДИКОГО ПОЛЯ Часть IV СИСТЕМА “ПУТИН” И БУДУЩЕЕ РОССИИ