Глава 9

Утром в понедельник, после Дня Благодарения, погода, казалось, задалась целью опровергнуть все прогнозы о недалекой уже зиме. Обычный для первой декады сентября туман растаял без малейшего следа к половине седьмого, и когда Марш Лонсдейл высадил сына из машины перед домом Кокрэнов, солнце уже основательно припекало.

– Ты точно не хочешь, чтобы я отвез тебя с Лайзой в школу?

– Нет, я пойду пешком. Доктор Торрес говорит, что я должен чаще ходить пешком – мне это полезно.

– Доктор Торрес вообще очень много чего говорит, – Марш слегка нахмурился. – Но это вовсе не значит, что ты все это обязан делать.

Открыв дверцу и выйдя из машины, Алекс протянул было руку к трости, лежавшей на заднем сиденье, но, подумав, решил ее не брать. Подняв глаза, он увидел, что отец смотрит на него с явным неодобрением.

– Разве доктор Торрес сказал тебе, что ты ею можешь больше не пользоваться?

Алекс покачал головой.

– Нет. Я просто подумал, лучше мне научиться обходиться без нее.

Суровое выражение исчезло с лица отца, уступив место счастливой улыбке.

– Верно, сынок... Слушай, может, все-таки рановато возвращаться в школу?

Алекс снова покачал головой.

– Нет, не думаю.

– Конечно, решай сам. А может быть, взять тебе преподавателя из самого Стэнфорда, по крайней мере, на этот семестр.

– Нет, – в третий раз качнул головой Алекс. – Я хочу в школу. К тому же, оказавшись там, я могу многое вспомнить.

– Да ты и так уже вспомнил немало, – заметил Марш. – Потому я и думаю, что не стоит тебе так уж себя подстегивать. Ты... я к тому, что тебе ведь не обязательно вспоминать абсолютно все, что было до катастрофы.

– Но мне хочется вспомнить именно все, – возразил Алекс. – И придется – если я хочу действительно выздороветь. – Захлопнув дверцу машины, он развернулся и медленно пошел к парадному крыльцу Кокрэнов. Затем, обернувшись, помахал отцу. Тот помахал в ответ. Взревел двигатель, и машина тронулась с места. Лишь когда она исчезла за поворотом, Алекс равнодушно подумал – догадался ли отец, что он лгал ему.

Науку лжи со дня приезда домой Алекс освоил в совершенстве.

Нажав кнопку звонка, он чуть подождал, затем надавил ее снова. Хотя Кокрэны много раз уверяли его, что он может приходить к ним, когда только ему вздумается, и просто входить в дом, этим правом Алекс еще ни разу не воспользовался.

И абсолютно не помнил того, чтобы хоть раз входил в их дом.

Дом Кокрэнов, как и другой, в котором он провел почти всю свою жизнь, не будили ничего в его памяти. Но об этом он не говорил никому. Наоборот, когда он вошел в дом Кокрэнов в первый раз после возвращения из больницы, он очень внимательно осмотрел комнаты, стараясь до мельчайших деталей запомнить их. И затем, когда внутренность дома словно отпечаталась в его памяти, он поставил первый опыт: сказал, что вспоминает старую фотографию на стене – он и Лайза в шестилетнем возрасте.

Все вокруг были вне себя от радости. И с тех пор, выучив заново многое из того, что он должен был помнить, вызнав все, что возможно, о своей жизни до аварии, он регулярно удивлял неожиданными "воспоминаниями" родителей и знакомых.

Срабатывало это безукоризненно. Однажды в ящике отцовского письменного стола он обнаружил старый счет за ремонт машины. Он изучил его до последней буквы и вечером, когда они ехали на ужин к Кокрэнам и проезжали мимо мастерской, где чинили машину, вдруг обернулся к отцу:

– В прошлом году... здесь ремонтировали нашу машину?

– Было дело, – кивнул Марш. – А ты помнишь... слушай, а помнишь, что именно они ремонтировали?

Изобразить напряженную работу памяти Алексу не составило никакого труда.

– Сцепление?

Марш глубоко вздохнул, в зеркале Алекс увидел, как лицо отца расплылось в широкой улыбке.

– Ага. – Марш кивнул. – Значит, возвращается потихоньку?

– Вроде того, – пожал плечами Алекс. – Только медленно.

Хорошо бы, подумал он про себя.

Дверь неожиданно распахнулась – Лайза, стоя на пороге, улыбалась ему.

Алекс старательно изобразил ответную улыбку.

– Готова?

Лайза фыркнула.

– К школе, черт бы ее побрал, разве когда-нибудь подготовишься? – Она кинула быстрый взгляд в зеркало. – Как я выгляжу – по-твоему, потянет?

Внимательно осмотрев ее джинсы и белую блузку, Алекс с серьезным видом кивнул.

– А в школу... ты так всегда одеваешься?

– Да... и я, и все тоже. – Обернувшись, Лайза помахала через плечо спустившимся проводить ее родителям, и несколько секунд спустя они с Алексом уже шагали по старинной тенистой улице, ведущей к школе.

По дороге Алекс задавал Лайзе бесконечные вопросы – кто в каком доме живет, что продается в магазинах, мимо которых они проходят, расспрашивал он и о тех, кто с ними здоровался. Лайза терпеливо отвечала на каждый его вопрос, а потом, как всегда, решила проверить Алекса, хотя знала, что раз сказанное ею накрепко оседает в его памяти.

– Кто живет в голубом доме на Кэрнет-стрит?

– Джеймсоны.

– А в старом на углу Монтеррея?

– Мисс Торп. – Подумав, Алекс добавил: – Раньше она была ведьмой.

Лайза искоса бросила на него быстрый взгляд – уж не поддразнивает ли он ее, – хотя знала: с тех пор, как он вернулся из больницы, Алекс ни разу даже не пошутил с ней.

– Ну, по-настоящему-то ведьмой она не была, – заметила она. – Это мы, когда были маленькими, так думали.

Алекс в замешательстве остановился.

– Но... если они и правда не была ведьмой – почему же мы тогда так думали?

Интересно, подумала Лайза, что мне сказать ему. Ведь он забыл все, что только мог забыть, об их детстве... Как объяснить ему, с каким тайным удовольствием пугали они друг друга выдумками о том, чем занимается мисс Торп за постоянно занавешенными окнами своего ветхого домика и что может она сделать с любым из них, если он только осмелится войти к ней в калитку? Но теперь воображение у Алекса отсутствовало. Лайза заметила и то, что о чем бы он ни спрашивал – а он спрашивал ее о множестве разных вещей, – его это не интересовало. Конечно, об этом она не скажет никому.

Она поймала себя на мысли, что радуется началу учебного года: теперь она под вполне благовидным предлогом сможет уделять Алексу меньше времени – общение с ним утомляло ее.

– Не знаю, – наконец сказала она. – Нам просто казалось, что она ведьма, и все тут. Пошли побыстрее, а то мы уже опаздываем.

Удивительно, но местность, в которой располагались школьные корпуса, показалась Алексу смутно знакомой – как будто он был здесь когда-то раньше... однако и здесь все выглядело как-то не так.

Здания школьного комплекса располагались по периметру обширной квадратной площади с фонтаном в центре, и если смотреть от фонтана, часть этих зданий пробуждала в его мозгу какие-то неясные странные ассоциации...

Но картинка в памяти расплывалась; как будто в ней осталась запечатленной именно эта часть незнакомого, в общем, места.

Но ведь осталась все-таки.

Взглянув на листок с расписанием, который держал в руке, Алекс зашагал к зданию, где, по его расчетам, должен был проходить следующий урок.

Здание это, как и многие другие, было совершенно незнакомо ему, но класс он нашел без затруднений. До звонка оставалось всего несколько минут. Войдя, Алекс направился к свободному столу рядом с Лайзой Кокрэн. Но сесть не успел – подошедший учитель, которого он, быстро перебрав в памяти фотографии в школьном календаре, вспомнил как мистера Хэмлина, сказал Алексу, что его ждет в своем кабинете директор. Алекс бросил вопросительный взгляд на Лайзу, но та лишь пожала плечами и покачала головой. Алекс молча вышел из класса и направился через площадь к административному корпусу.

Едва войдя в здание, Алекс почувствовал – здесь он точно уже бывал. Да, он уже видел раньше эти ореховые панели на стенах; остановившись на мгновение, Алекс осмотрел вестибюль, чтобы запомнить его.

А слева должна быть стеклянная стена... и она была там, и через нее были видны несколько столов с пишущими машинками, за ними сидели машинистки.

Теперь прямо, направо за угол... два коридора, расходящиеся в противоположные стороны. Не раздумывая, Алекс свернул в левый. Вот он, кабинет – вторая дверь слева.

Он постучал.

Дверь открыла женщина в белом халате.

– Вы кого-нибудь ищете?

Алекс сглотнул слюну.

– Я ищу кабинет мистера Айзенберга. Но... это не здесь, наверное?

Женщина улыбнулась и покачала головой.

– Он в противоположном крыле. Первая дверь направо.

– Спасибо, – кивнул Алекс. Повернувшись, он зашагал обратно к вестибюлю.

Значит, он ошибся. Но ведь когда он вошел в здание, то сразу узнал и вестибюль, и точно помнил, где находится кабинет директора. Но, оказывается, перепутал.

Значит, вспомнить он все же не может ничего.

Но пока он шел по коридору к кабинету директора, его не покидало ощущение, что он все же вспомнил. И когда, уже в кабинете, секретарша директора поднялась, улыбаясь, навстречу Алексу, он решил, что понял, в чем дело.

– Вам нравится ваш новый кабинет... мисс Дженнингс? – спросил он.

Улыбку на лице секретарши словно выключили.

– Новый кабинет? – она растерянно обвела взглядом стены. – Что... о чем ты говоришь, Алекс?

– А разве кабинет мистера Айзенберга не находился в прошлом году там, где сейчас эта женщина в белом халате?

Поколебавшись, секретарша отрицательно покачала головой.

– Его кабинет все время был здесь, – она виновато улыбнулась. – Проходи, пожалуйста, и не бойся ничего. С тобой все будет в порядке.

Подойдя к двери, Алекс осторожно постучал – так же, как стучал он в дверь кабинета доктора Торреса.

– Войдите!

Открыв дверь, Алекс шагнул в кабинет. По фотографии в школьном календаре он сразу узнал лицо сидевшего за столом человека, вспомнил и его имя, но готов был поклясться, что раньше никогда не видел его.

Дэн Айзенберг с усилием поднял свои двести фунтов с широкого кресла с подлокотниками и, перегнувшись через стол, протянул Алексу руку.

– Алекс! Рад видеть тебя снова, мальчик мой!

– Я тоже очень рад видеть вас, сэр, – кивнул Алекс, заколебавшись лишь на какой-то неуловимый миг перед тем, как пожать руку директора. Широким жестом тот указал Алексу на стул перед своим столом.

– Прости, что пришлось потревожить тебя в самом начале семестра, – начал он. – Но, понимаешь, у нас тут возникла небольшая проблема...

Лицо Алекса оставалось абсолютно бесстрастным.

– Но мисс Дженнингс сказала, что со мной все будет в порядке, сэр.

– Безусловно, мой мальчик, – закивал Айзенберг. – Но видишь ли, на днях я имел удовольствие беседовать с доктором Торресом. И он предложил нам... вернее, мы должны предложить тебе пройти кое-какие тесты – по его рекомендации. – Он внимательно всматривался в лицо Алекса, но выражение словно стерли с него. – Эти тесты, видишь ли, могут оказаться полезными для того, чтобы...

– Выяснить, все ли я забыл, – безучастным тоном проговорил Алекс.

Дэн Айзенберг отметил про себя, что этот странный подросток в подобных вопросах разбирается гораздо лучше него.

– Верно. Я понимаю так, что доктор Торрес и с тобой успел побеседовать...

– Нет. Просто это было бы логично, ведь правда? То есть я хочу сказать – вам же трудно будет решить, в какой класс меня определить, не зная, что я помню, а что – не помню.

– Именно, именно. – Из ящика стола Дэн извлек пачку бумажных листов. – Вот... помнишь это? – Алекс взглянул на бумаги, испещренные какими-то вопросами, и покачал головой. – Это обычные анкеты для школьников – ты сам заполнял такую же прошлой осенью и должен был бы еще раз заполнить в начале лета, если бы...

– Если бы не попал в аварию, – закончил за него Алекс. – Не беспокойтесь, мистер Айзенберг, мы можем поговорить и об этом – только аварию я тоже не помню... почти. Точнее, знаю, что она произошла.

Айзенберг кивнул.

– Доктор Торрес говорил мне, что в твоей памяти еще очень много пробелов...

– Но я занимался все лето, – Алекс не сводил с директора бесстрастного взгляда. – Отец хочет, чтобы на следующий год меня перевели в класс высшей ступени, сэр.

"Вот уж это, – подумал про себя Дэн Айзенберг, – маловероятно". Судя по тому, что успел рассказать ему Торрес, парню придется начинать с курса начальной школы – по крайней мере, с самых основных дисциплин.

– Дай нам немножко подумать, хорошо? – успокаивающе кивнул он Алексу. – А тесты... не согласился бы ты заполнить анкеты сегодня?

– Хорошо, сэр.

Десять минут спустя в пустом классе секретарша мисс Дженнингс объясняла Алексу систему тестирования школьников – за определенное количество времени он должен успеть ответить на определенное количество вопросов.

– И не беспокойся, пожалуйста, если ты не сможешь ответить на все, – ободряюще улыбнулась она. – Они и не рассчитаны на это. Ну, готов? Начали!

Пододвинув к себе первый лист, Алекс галочками начал отмечать ответы, казавшиеся ему правильными.

Дэн Айзенберг с дежурной улыбкой поднял голову от стола, но улыбка разом сползла с его лица – в глазах вошедшей мисс Дженнингс читалось лишь разочарование. Взглянув на часы, он отметил про себя – с того момента, как Алекс начал работать с тестами, прошло лишь полтора часа.

– Что случилось, Мардж? Он... не справился?

Секретарша озабоченно покачала головой.

– По-моему, этого не нужно было и начинать...

– Но вы же объяснили ему, как заполнять анкеты?.. Два варианта – верный и неверный, так?

Мардж кивнула:

– И еще переспрашивала его, все ли он понял... каждый раз, когда он вручал мне заполненный листок. Но он отвечал мне, что да, понял... и вот уже все сделал...

Айзенберг перебил ее.

– Так сколько листов он успел заполнить?

Мардж потерянно вздохнула.

– Все.

– Все? – поднял брови директор. – Но... но это же невозможно. Тесты рассчитаны как минимум на целый день... и даже за это время с ними, как правило, до конца не справляются.

– Да, я знаю... Поэтому мне кажется, что он ставил галочки просто наугад, не читая вопросов... Не уверена, что эти результаты стоит даже обрабатывать... хотя... – она протянула директору пачку листов. Айзенберг взял верхний и сунул его в шаблон, который извлек из ящика.

В каждой из двух десятков квадратных прорезей шаблона, обозначавших правильные ответы, стояла аккуратная галочка. Дэн нахмурился, затем взял шаблон для второго листа... Потом, не говоря ни слова, третий, четвертый... Наконец он откинулся в кресле, полуприкрыв глаза, в уголках его рта застыла скептическая улыбка.

– Прелестно, – наконец проговорил он. – Просто-таки восхитительно. – Улыбка постепенно превратилась в мрачную усмешку. – На самом-то деле он сколько успел заполнить... листа два-три?

На сей раз недоуменно поползли вверх брови Мардж.

– Что вы имеете... о чем, ради Бога, вы говорите?

– О вас, моя милая, – с той же усмешкой ответствовал Айзенберг. – Вы же нарочно пришли раньше, чтобы заполнить анкеты за него. Должен вам сказать, что вы зашли слишком далеко. Неужели вы рассчитывали, что я куплюсь на это?

– К... купитесь?.. – У девушки перехватило дыхание. Не говоря ни слова, она подошла к директорскому столу и, взяв шаблоны, повторила процедуру, которую ее шеф произвел несколько минут назад.

Опустившись на стул, она выдохнула:

– Боже правый...

Дэн поднял на нее взгляд, уверенный, что увидит ее сияющее лицо – шутка наверняка кажется ей удавшейся.

Выражение ужаса, застывшее в глазах секретарши, убедило его – никакой шутки здесь и в помине нет.

Алекс Лонсдейл сам заполнил все анкетные листы – и результаты были близки к совершенству.

– Соедините меня с Торресом, – попросил Дэн секретаршу.

Выйдя из кабинета, Мардж Дженнингс увидела Алекса, сидевшего на диване и листавшего какой-то журнал. Подняв глаза, он равнодушно взглянул на нее, затем снова уткнулся в журнальную страницу.

– А-алекс?

– Да? – Алекс отложил журнал в сторону.

– Ты правда... скажи, а кто-нибудь показывал тебе эти анкеты раньше? Я имею в виду – с прошлой осени, когда...

– Нет, – покачал головой Алекс после секундной паузы. – Никто. По крайней мере, с тех пор, как меня выписали из больницы.

– Да, понимаю, – кивнула Мардж.

Хотя понять она не могла ничего...

Нервно взглянув на часы, Эллен в который раз пожалела о том, что согласилась на предложение Синтии прислать к ней эту Марию Торрес. Нет, домработница ей, конечно, очень нужна. И несколько месяцев назад, до аварии, наверняка наняла бы эту самую Торрес даже без предварительной беседы. Но сейчас все было по-другому, и несмотря на все уверения Синтии, она испытывала некоторую неловкость, что мать Раймонда Торреса будет пылесосить в ее доме ковры и стирать белье. Хотя всего два дня в неделю. К тому же она знала, что Марии нужна работа: со следующего месяца Синтия решила взять постоянную прислугу с проживанием.

Но сейчас Мария опаздывала, а значит, и сама Эллен опоздает на их традиционный дамский ленч, который Марш с усмешкой, всегда казавшейся Эллен подлинным проявлением мужского шовинизма, называл "девчачьим междусобойчиком". Хотя в этом, возможно, была доля и ее вины – она никак не могла привыкнуть думать и говорить о своих подругах как о дамах, большинство из них она знала с детства, и в мыслях и в разговоре они всегда оставались для нее "девочками".

Кроме, пожалуй, Марти Льюис – уж она-то давно перестала быть девочкой, так сказать, во всех отношениях. Эллен нередко думала – только ли пристрастие Алана Льюиса к выпивке стало причиной всех тех перемен, что произошли со "старушкой" Марти за последние годы.

Нет, не всех, хотя многих, наверное. Если бы Алан не превратился в алкоголика, Марти ничем не отличалась бы от других "светских дам" Ла-Паломы – сидела бы дома, растила детей, заботилась бы о муже... Но у Марти все сложилось иначе. Алан потерял работу – и Марти пришлось содержать семью, пока Алана лечили, переводя из одной клиники в другую, но без особых, впрочем, успехов. Бскоре он опять принимался пить, затем снова лечился. И в конце концов... Марти смирилась. Несколько лет назад она еще поговаривала о разводе, но семейные заботы оказались сильней. На их "междусобойчиках" Марти говорила в основном о своей работе.

– Работа – самое большое удовольствие! – эту фразу Марти произносила каждый раз с непреклонностью неофита. – Мне лично кажется просто невозможным другой способ существования. Хорошей домохозяйки из меня все равно бы не получилось, а сейчас, слава Богу, Кэйт почти выросла и я могу ей многое дать. Зато мне не нужно теперь дергаться каждый раз, когда Алана в очередной раз уволят. – Затем с неизменной усмешкой: – И уйти-то мне от него было нужно Бог знает сколько лет назад, но я ведь все еще люблю его, вот в чем дело. Так что вот так и живем – он пьет, а я все надеюсь, что он возьмет и завяжет, да куда там...

Ну и была еще, конечно, Валери Бенсон, которая три года назад развелась-таки со своим супругом.

– В общем, видать, поспешила, – резюмировала она как-то долгие размышления вслух о своем разводе. – С чего я вдруг решила, что больше выносить его не могу, убей Бог, сама не помню. Помню только, что мне показалось, что вот я его выгоню – и жизнь моя сразу станет прекрасной. Ну в итоге выгнала я его, и что же? Ничего не изменилось. Ничегошеньки. – Потом, устало протирая глаза: – Бог мой, как же достало меня все это. Надоело говорить себе, будто жизнь замечательная и сама я спокойная и добрая. Лучше бы осталась сварливой бабой – только замужем.