– Это название одного из проектов Йошихары, – ответил Роб, – как-то связанного с загрязнением воздуха. Serinus – родовое название семейства вьюрковых. В частности, Serinus canaria – канарейки.

– Канарейки? – переспросила Катарина. – При чем тут канарейки?

– При том, что раньше было такое обыкновение – опускать канареек в шахты. Если птицу вынут живой, значит, и для людей безопасно. Если дохлой – значит, в шахте скопились ядовитые газы. – Роб помолчал. – Подробностей не знаю, но подозреваю, что Йошихара жаждет предотвратить уничтожение канареек. Отсюда и название. Корпоративный жаргон, если угодно. Ну что, давай посмотрим, можно ли добраться до этих файлов.

Вся как на иголках, Катарина следила, как Роб заказывает просмотр и копирует путь поиска jpg-файла. Сейчас, осталось совсем немного, уговаривала она себя. Но тут экран потемнел и появилась новая надпись:

ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ

Роб поиграл немного с паролями, начиная с анаграмм слов «artifact» и «serinus» и кончая именем Такео Йошихара, напечатанным в обратном порядке, но странно было бы ожидать, что хоть один сработает.

– Пустой номер, – наконец вздохнул он. – Это может быть день рожденья чьей угодно свекрови или произвольный набор букв и цифр. И подозреваю, что если я в этом духе продолжу, компьютер просечет и доложит, куда следует.

Катарина уныло смотрела на экран, мысленно видя перед собой удивительные события, запечатленные на странной видеопленке.

– Знаешь, я думаю, что, может, это вовсе и не тот файл. Что за связь между племенем, убивающим какого-то примата, и загрязнением воздуха?

– Боюсь, это скорей в твоей компетенции, – пожал плечами Роб. – Это ты ведь у нас по костям, а?

Что тут было ответить... Они потратили несколько минут, тыркаясь по директории Serinus, но быстро выяснили, что без пароля открывается только один-единственный файл.

Тот, в котором подтверждалось, что Такео Йошихара и корпорация «Мишимото» вовлечены в крупный научно-исследовательский проект, направленный на разрешение проблемы глобального загрязнения окружающей среды.

– И, надо полагать, сколачивают состояние на любой разработке, – заметил Роб, когда они прочитали весь текст.

На этом с компьютером было покончено, но весь остаток рабочего дня, потраченный на реконструкцию скелета, Катарину тревожили первые, робкие всходы догадки. Только когда Роб предложил прерваться, чтобы поужинать, она поняла, что день на исходе.

Хотя к вожделенным файлам доступа не нашлось, скелет сложился почти без изъятий. И догадка, пусть не вполне сложившаяся, начала обретать очертания гипотезы.

– Знаешь, я, пожалуй, сегодня с этим закончу, – сказала она Робу. – А ты иди, увидимся утром.

Роб уехал, и она позвонила Майклу, что вернется поздно.

– Поздно – это когда? – поинтересовался он.

– Задержусь на пару часов. А потом закажем пиццу, идет?

– Ладно, – ответил Майкл голосом, в котором читалась нотка тревоги.

– Ты в порядке? Что-нибудь не так?

И он, помолчав, ответил:

– Да нет, все нормально. До встречи.

Катарина повесила трубку, посмотрела на нее с сомнением, подумав, не отправиться ли все-таки домой, но тут догадка, всю вторую половину дня брезжившая в сознании, сложилась в одно целое.

Она снова прокрутила в памяти видеофильм, но на этот раз, не пытаясь решить, что за существо они видели, сосредоточилась на том, какого оно могло быть возраста.

Если существо – разновидность небольших приматов, то тогда это взрослая особь.

Но если то был не примат?

Кадры мелькали у нее перед глазами.

Вот мужчины смотрят на него в упор.

Вот его страх растет, и вот этот почти удивленный взгляд, когда дикари начинают бросаться в него палками.

На вид он гораздо меньше мужчин.

А женщина... Она вела себя так, словно...

Женщина вела себя, как несчастная мать, только что потерявшая ребенка!

Мутант?

Может быть, тот, кого они видели в фильме, был мутировавший человеческий детеныш?

Мутировавший в результате чего? Загрязнения?

Ответ пришел немедля.

Тора Пинатубо.

Около десяти лет назад на Филиппинах проснулся вулкан, выбросивший в атмосферу столько пепла и ядовитых газов, что опустело множество поселений.

Если уж алкоголь и курение могут причинить зародышу вред, то что говорить о газовой атаке вулкана? Катарина смотрела на скелет, выложенный на столе, но видела не кострище, рядом с которым его нашли, а испускающую серные пары расщелину выше по ущелью. Что, если это останки существа, родившегося вскоре после извержения на Халеакала?

Ей стало ясно, что нужно немедленно и как можно точней определить возраст костей и сопоставить его со временем последнего извержения на Мауи.

Или на Большом Острове, где по сей день разверзаются трещины, испуская из недр земли газы.

Она работала еще три часа, подготавливая образцы для анализа и разыскивая по Интернету лаборатории, которые могли бы выполнить эту работу быстро и эффективно.

Наконец усталый мозг забастовал. Все тело ломило.

И домой она приедет куда поздней, чем обещала Майклу.

Оставив все как есть, Катарина повернула выключатель и собралась закрыть за собой дверь, как вдруг по комнате полоснуло лучами автомобильных фар.

Не зажигая света, она подошла к окну.

Майкл сидел, глядя на экран телевизора, стараясь врубиться в сюжет фильма, но это ему не очень удавалось.

Он не переставал думать о Джоше – как тот вцепился в нашатырный спирт, как, раздувая ноздри, дышал им, как разозлился, когда Майкл его отобрал.

И этот взгляд, которым Джош посмотрел на него перед тем, как выйти из раздевалки. Он даже внешне изменился, сделался какой-то неузнаваемый. Так, будто Джош куда-то исчез, а вместо него оказался...

Кто?

Дикий зверь.

Определение сложилось в уме как бы само собой, помимо воли, но чем больше Майкл думал об этом, тем больше склонялся к тому, что верно, именно так Джош и выглядел: загнанное животное, которое ищет, как бы удрать.

И в тот момент Майклу ведь даже показалось, что Джош готов кинуться на него с кулаками, лишь бы заполучить назад этот несчастный нашатырь.

После занятий Майкл ждал, сколько мог, рассчитывая, что Джош вернется, но когда школьный автобус собрался отходить, все-таки уселся в него. И всю дорогу домой посматривал в окно – вдруг Джош догонит, квакнет клаксоном, проносясь мимо, и притормозит у ближайшей остановки, чтобы Майкл вышел. Но в глубине души зрела холодная убежденность, что ничего подобного, пикап не появится и что-то ужасное случилось с его бесшабашным дружком.

Может, позвонить в полицию?

И что он скажет?

Повторит бредовый рассказ Джоша о том, как Джефф странно вел себя на тростниковом поле и как Джош сам оттуда сбежал? Но от этого Джошу станет только хуже. И если бы что-то случилось с Джеффом во время пожара, разве не стало бы об этом известно? В конце концов, он сам, перед тем как уйти из школы, слышал по радио имена людей, случайно погибших в пожаре. То были дежурные пожарники, делающие плановый объезд, один из них – дядя мальчика из их легкоатлетической команды. Но никто ничего не слышал о Джеффе Кине.

Добравшись домой, он позвонил Джошу, но трубку взял Сэм Малани, судя по всему, пьяный, и сообщил, что когда Джош вернется, он выбьет из него мозги.

Больше туда звонить Майкл не стал.

Потом, примерно через час, он снова почувствовал себя странно. Нельзя сказать, чтобы плохо, – на приступ астмы не похоже совсем, но какое-то время даже захотелось позвонить маме. Нет, так не пойдет. Она если сегодня же не потащит его в больницу – «лучше перестраховаться», то уж завтра к доктору Джеймсону – наверняка.

Нет, уж лучше молчать; к завтрашнему утру он будет как новенький.

Он улегся удобней и снова уставился в телевизор, стараясь поймать нить действия.

Прекрати, приказал он себе. Прекрати, тебе говорят! С легкими у тебя все в порядке, а Джош просто взбрыкнул, и все тут, а Джеффа ты едва знал.

Но сколько он ни повторял себе этих приказов, все время помнилась одна вещь, которая их перечеркивала.

Позавчера ночью умер Киоки Сантойя.

Что, если Джош и Джефф тоже мертвы?

Что тогда?

На этот вопрос ответа у него не было.

К тому времени, когда глаза Катарины Сандквист притерпелись к тусклому свету, освещавшему поместье Йошихары по ночам, машина остановилась у одной из дверей в другое крыло здания. Охранник, который обычно сидел за столом в холле, вышел из здания и быстро направился к машине, которая, как теперь видела Катарина, представляла собой небольшой фургон. Из кабины выбрались двое мужчин, из здания вышел еще один, и тогда все четверо раскрыли задние двери фургона и стали вынимать какой-то ящик.

Ящик был около трех футов шириной, трех высотой и, пожалуй, семи футов длиной.

Все это сильно напоминало гроб, и, хотя Катарина постаралась отмахнуться от этой мысли, она назойливо лезла в голову. Тем более что в соседней комнате лежал скелет.

Скелет существа, которое хотя и не относилось к роду Homo Sapiens, было уложено для погребения так, словно относилось.

Выйдя из офиса, Катарина длинным коридором решительно пошла к холлу, но на полпути замерла.

Что она делает? Собирается дойти до холла противоположного крыла, пробуя все двери подряд, пока не найдется незапертая? Вряд ли это разумно, поскольку, исходя из того, что фургон прибыл ночью, ее присутствие здесь наверняка окажется нежелательным.

По той же самой причине не подходит возможность просто выйти наружу, подойти к машине и поинтересоваться, что, собственно, происходит.

Развернувшись, она направилась к рабочему месту охранника – широкому деревянному столу, поверхность которого была пуста, если не считать двух одинаковых компьютерных мониторов. Обойдя стол так осторожно, будто это готовый броситься на нее тигр, Катарина присела на краешек кресла и взглянула на экраны.

Первый – тот что слева – следил за главными воротами усадьбы с внутренней стороны. Никаких осветительных приборов там Катарина не помнила, однако изображение было таким ярким, словно за стенами царил день. Значит, камеры слежения снабжены приборами ночного видения.

На втором экране только и было, что ряд объемных изображений кнопок, некоторые из них с надписями, другие – с рисунками и пиктограммами. Катарина осторожно коснулась пальцем кнопки с рисунком увеличительного стекла.

Первый экран немедленно дал крупный план ворот.

Тогда Катарина притронулась к кнопке с надписью «Северное крыло».

Все кнопки кроме той, что контролировала работу камер, исчезли, и вместо них появился план северного крыла здания. Выбрав комнату, расположенную, как ей казалось, близко к входу, у которого стоял фургон, Катарина снова коснулась экрана.

Монитор немедленно отозвался, продемонстрировав ей кабинет Стивена Джеймсона.

Там никого не было.

Тогда она тронула комнату двумя дверьми дальше по коридору и была вознаграждена зрелищем того, как двое из фургона и двое охранников ставят гробоподобный ящик на каталку. Потом те что из фургона ушли, а охранники вывезли каталку из комнаты в коридор. Переключив монитор на наблюдение за северным коридором, Катарина застыла от страха, когда охранники, один впереди каталки, другой – сзади, двинулись прямо на нее. Ужасный был это момент, когда тот, чье место она сейчас занимала, проходя мимо камеры, посмотрел ей прямо в глаза. Было полное ощущение, что он видит Катарину так же отчетливо, как она – его. Сердце забилось, как сумасшедшее, и захотелось убежать назад в офис. Но охранники и их ящик с экрана исчезли, а в реальных двойных дверях в том конце холла не появились, и тогда до нее дошло, что шли они совсем не сюда. Совсем даже в противоположном направлении.

Но куда?

Она снова посмотрела на экран и обнаружила кнопку, помеченную буквами «1Э».

Первый этаж? Ну, конечно! Тот «низ», о котором упоминал не далее как сегодня утром доктор Джеймсон.

Она тронула кнопку. Никакого эффекта.

На правом мониторе – тот же план этажа, что и раньше, те же кнопки. На левом – тот же пустой коридор.

И все-таки она была уверена, что оба экрана мигнули, отзываясь на ее команду. Тогда, еще раз осмотрев контрольный экран, она нашла одно изменение: кнопка с буквами «1Э» теперь называлась «ПЭ».

Значит, все-таки есть еще и подвальный этаж.

Словно подтверждая этот вывод, два охранника появились, двигаясь в противоположную сторону, прочь от камеры. На полпути по коридору распахнулась дверь, и охранники, маневрируя, вкатили каталку внутрь. Катарина опять методом проб и ошибок отыскала нужную комнату, и изображение на экране сменилось снова.

Очевидно, это была какая-то лаборатория. Катарина смотрела, как двое в халатах стали раскручивать винты, удерживающие крышку ящика; коснувшись кнопки увеличения, она добилась крупного плана. Вот крышку приподняли, и из щели выползли лохматые языки дыма.

Сухой лед?

Вот крышку сняли совсем, и Катарина увидела, что то, что лежит в ящике, обернуто в пластик.

Четыре руки в резиновых хирургических перчатках стали разворачивать пластик.

Четыре руки.

Где же еще четыре, те, что принадлежат охранникам?

Катарина переключила камеру на обзор.

Охранников в комнате не было.

Снова коснувшись контрольного экрана, она нашла их.

Они были в коридоре. Шли навстречу ей.

Нет, прочь от нее, к дальнему концу коридора, где, очевидно, находится лифт. Интересно, сколько у нее времени до того, как они поднимутся этажом выше и пройдут к этому холлу?

Минута?

Две?

Уж конечно, не больше.

Она снова коснулась экрана и снова увидела лаборантов в халатах. Они сняли внешний слой пластика и теперь вынимали остатки сухого льда, в который упаковано было содержимое ящика. Сгорая от нетерпения, торопя их двигаться поживее, Катарина, если бы могла, сквозь камеру бы дотянулась, чтобы сорвать второй слой пластика с того, что под ним скрывалось.

Волнуясь, она переключилась на коридор. Охранники все еще стояли там в ожидании лифта. Затем, когда она уже собиралась переместиться в лабораторию, охранники исчезли из вида.

Они были в лифте, и лифт двигался вверх.

Быстро ли?

Откуда ей знать?

Она переключилась на лабораторию. С сухим льдом, кажется, покончено. Не дыша Катарина вглядывалась в контейнер. Вот лаборант потянул за почти прозрачный пластик – только он и мешал теперь Катарине увидеть то, что прибыло в поместье посреди ночи. И вдруг, чем-то отвлеченный, лаборант отошел, не доведя дело до конца. Катарина едва не взвыла от отчаяния!

Увеличение!

Дрожащим пальцем она тронула кнопку с лупой. Изображение увеличилось, на мгновенье выйдя из фокуса. И только одно мгновенье было у Катарины на то, чтобы рассмотреть его, ибо почти тут же лаборант нагнулся над ящиком и полностью заслонил ей вид.

Но ей показалось, что она видит лицо!

Человеческое?

Бог весть! Она видела его так недолго, и сморщенный пластик над ним не облегчал дела.

Сколько у нее еще времени? Если бы взглянуть хоть еще разок...

Она коснулась кнопки «ПЭ», потом коридора.

Охранники шли сюда!

С бешено скачущим сердцем Катарина встала из-за стола и кинулась к южному крылу, в свой офис.

А экран! Как только они будут здесь, они сразу поймут, чем она занималась! Вихрем назад, чуть не подвернув ногу, снова осмотрела экран, нашла кнопку с надписью «Главное», стукнула по ней – и немедленно появилось меню, которое и было на экране, когда, не более пяти минут назад, Катарина здесь появилась.

Ворота!

Где кнопка ворот?

Вот – внизу направо!

Она шлепнула по ней, подождала, чтобы убедиться, что изображение на мониторе сменилось, и снова понеслась через холл. Проскочив сквозь двойные двери, приостановилась придержать их трепыхание, а потом ринулась к своей двери, проскользнула в нее и снова включила свет.

Прислонившись к двери, подождала, пока перестанет бешено биться сердце, взяла сумочку, выключила свет и второй раз за десять минут вышла из офиса, закрыла его и направилась к двойным дверям.

Выходить было страшно. Казалось, охранники поджидают ее, зная, что она делала. Если начнут допрашивать, что она сможет сказать? Что забеспокоилась, когда не увидела охранника на посту, и немножко его поискала?

Неужели поверят?

Толкнула двери и вышла в холл. К великому ее облегчению, там оказался только один охранник – тот, что сидел здесь, когда прибыл фургон. Он и сейчас сидел перед мониторами, перелистывая какой-то журнальчик. Услышав шаги, поднял голову.

– Доктор Сандквист? Я думал, вы уже ушли. Нет ли в его голосе подозрения?

– Никак не могла оторваться, то одно, то другое, – неопределенно сказала она. А на полпути через холл нашла вдруг слова, которые смогут полностью отмести подозрения, и повернулась к охраннику. – Что это за фургон прибыл только что? Не поздновато ли для доставки?

Охранник улыбнулся.

– Да нет, это наша машина. Водитель хотел спросить, куда ему удобней припарковаться.

– Как все-таки приятно думать, что не одни мы засиживаемся за работой, – улыбнулась Катарина в ответ. – Но почему эта мысль совсем не уменьшает моей усталости?

– Вот-вот, и со мной та же история, – хмыкнул охранник.

Пожелав ему доброй ночи, Катарина вышла на воздух и поспешила к своей машине.

Охранник солгал.

Ясно, что здесь происходит нечто, о чем ей знать не положено. Но что же?

И как бы ей это узнать?

Не связан ли как-то доставленный сегодня труп – если это и впрямь труп – с тем странным видеофильмом и со скелетом в ее лаборатории? Нет, это просто смешно. Откуда она взяла, что есть какая-то связь?

Но видения необычного черепа с Филиппин и забитого палками несчастного создания так и стояли у нее перед глазами. Оба изображения скрыты в компьютерной памяти под паролями так же, как спрятано в подвал, о существовании которого до сего дня она даже не догадывалась, то, что доставили сейчас в фургоне.

Интуиция подсказывала Катарине, что существует некая связь.

Между телом, которое – если это и впрямь тело – только что прибыло.

Мутантом – если это мутант, – убитым на Филиппинах.

И скелетом, который она сама раскопала здесь, на Мауи.

Но как выяснить, что именно их объединяет? Как подобраться не только к файлам, запертым в компьютерной памяти, но и к подвальному этажу северного крыла? В полной темноте тормозя перед воротами поместья, она кисло подумала, что служба безопасности устроена здесь куда лучше, чем это кажется Робу Силверу.

Верно, перед воротами не было никакого освещения, но теперь она твердо знала, что сейчас, когда она выезжает из них, охранник в холле видит ее так же четко, как если б стояло полнолуние. От этой мысли сделалось неуютно, и твердя себе о том, чтобы не быть дурой, она все-таки вплоть до поворота на Хана-хайуэй не могла избавиться от противного ощущения, что за ней следят. Но вполне оно не оставило ее и позже, и прибавив газу на пути к Макавао, Катарина все равно поглядывала невольно в зеркало заднего обзора, нет ли сзади непрошеного эскорта.

Шоссе было пусто, но гадкое чувство не проходило.

Когда Катарина вошла в дом, телевизор работал на полную громкость, но Майкл его не слышал. Он крепко спал, раскинувшись на диване, и едва шевельнулся, когда она наклонилась поцеловать его в лоб. Бросив сумку рядом с диваном, она пультом выключила телевизор и пошла на кухню поискать что-нибудь съестное. На стойке в замасленной коробке лежали остатки пиццы – меньше половины. Переложив два куска на тарелку и сунув ее в микроволновую печь, Катарина, пока пицца грелась, налила себе стакан вина. Потом отнесла пиццу в гостиную, поставила на журнальный столик, но прежде чем устроиться на полу поужинать, обошла дом, чтобы закрыть все двери и окна.

И задернуть шторы.

У последнего окна все с тем же морозящим чувством, что на нее смотрят, вгляделась в ночь.

Но это смеху подобно, одернула она себя. Там никого нет. Никто на тебя не смотрит!

Бесконечное самоурезонивание, однако, ничуть не спасало от паранойи, надвигающейся на нее с тех самых пор, как она вышла сегодня из лабораторного корпуса. Она задвинула шторы, вернулась в гостиную и уселась доесть пиццу, которую оставил ей Майкл.

И как раз покончила с первым куском, когда Майкл дернулся, ритм его дыхания стал прерывистым, затрудненным. Еще мгновение, и он забился, разбрасывая руки и ноги. Катарина застыла, боясь повторения вчерашнего кошмара, когда он убежал в темноту и вернулся лишь много часов спустя. Потом вскочила с пола, обошла столик, склонилась над диваном, легонько прикоснулась ко лбу:

– Майкл? Майкл, проснись! Проснись, дорогой, ты смотришь плохой сон.

Он застонал и рванулся было, но она твердо взяла его за плечо, потрясла:

– Майкл! Проснись!

Тут тело его сотрясла крупная дрожь, и вот он уже сидит, сна ни в одном глазу, смотрит на нее в изумлении.

– Что это было? Что тебе снилось?

– Ночное ныр... – и он осекся.

– Ночное что? – переспросила Катарина, гадая, что за слово он оборвал.

Майкл, покраснев, по виду матери понял, что врать больше нельзя.

– Я ходил нырять ночью, – кое-как проговорил он.

– Нырять ночью? – неуверенно повторила Катарина. И когда до нее дошел смысл сказанного, распахнула глаза. – Ты хочешь сказать, что занимался подводным плаванием ночью?

Майкл помедлил, потом с тяжелым вздохом кивнул.

– С Джошем Малани и другими ребятами. – Какими другими?

Майкл подумал.

– С Джеффом Киной и Киоки Сантойя. И Риком Пайпером.

Первые два имени Катарине что-то напоминали. Она словно бы где-то их уже слышала. Но где? В какой связи? Прежде чем она сформулировала вопрос, Майкл уже на него ответил.

– Киоки – это тот парень, которого его мать нашла в тростнике вчера утром.

Катарина припомнила то сегодняшнее радиосообщение, что они слышали по дороге в школу.

– Это было позапрошлой ночью, верно? Когда ты поздно вернулся?

Майкл кивнул.

– И ты видел это во сне тогда ночью? И вчера тоже?

Майкл снова кивнул.

Катарина вонзилась в него взглядом.

– Что-то случилось? Когда вы ныряли, что-то случилось?

Майкл быстро подумал, что сказать, но и заминки было достаточно, чтобы стало ясно, что запретное ныряние не обошлось без приключений.

– Да ничего особенного, – сказал он. – Просто баллоны оказались неполные, и пришлось выйти из воды раньше времени, вот и все. Подумаешь.

– Но у тебя из-за этого кошмары, – напомнила ему Катарина, – не говоря уж о том, что случилось с...

– Ой, мам, перестань, – застонал Майкл. – Никто толком не знает, что случилось с Киоки!

Катарина внимательно посмотрела на сына. Мало того, что он ей лгал, еще и поступок его сам по себе был безответственной, непростительной глупостью. Безусловно следует наказать его, лишить всех привилегий, сделать все, чтобы это стало ему уроком. Но сейчас, вот сию минуту, после бессонной ночи и трудного дня, она слишком устала, чтобы справиться с этой задачей. Кроме того, он ведь жив, и дома, и ничего страшного не случилось. И, может быть, то, что он не рассказал ей об этом сразу, отчасти ее вина – в конце концов, она слишком опекала его все эти годы. И, не вмешайся Роб Силвер, вообще не подпустила бы сына к подводному плаванию.

Усталость, копившаяся весь день, брала свое, и Катарина решила, что уж это, по крайней мере, подождет до завтра.

– Иди спать, – сказала она, и тут у нее возникла мысль. – И знаешь что, Майкл? Ты проштрафился, вот и решай сам, как будешь наказан. Я для этого слишком вымотана и слишком сердита. Так что тебе карты в руки. Согласен?

Майкл долго смотрел на нее, и по выражению его глаз ей стало ясно, что мысль верная: наказание, которое он выберет себе сам, по воздействию ни в какое сравнение не пойдет с тем, что могла бы придумать она.

– Согласен, – ответил он наконец. – Пожалуй, это по-честному. – Он встал и почти уже вышел из комнаты, но потом вернулся, нагнулся и поцеловал ее в щеку. – Извини, ма. Во-первых, не надо было этого делать, а во-вторых, надо было сказать тебе. – Он выпрямился, тихо сказал: – Спокойной ночи, – и пошел к себе.

– Майкл?

Он обернулся.

– Смотри не переборщи с покаянием.

Через несколько минут, рухнув в постель, Катарина поняла, что слишком устала, чтобы уснуть. Потом сочла, что невыносимо душно. Поднялась, пооткрывала все окна. Не слишком-то это помогло: со стороны Большого Острова ветер доносил сюда едковатый дымок извержения.

Прежде чем снова лечь, Катарина прислушалась у двери в комнату сына. Он мирно спал.