Дону Клеари и Стефании Лайдман — с благодарностью за все!

Глава I

День был именно таким, какие всегда угнетали ее, даже если она, проснувшись, чувствовала себя хорошо. Сегодня же предчувствие надвигающейся беды — смутное ощущение беспокойства, овладевшее ею едва она открыла глаза, — лишь усилилось, когда температура резко подскочила, а влажный воздух охватил ее, как смирительная рубашка.

Август в Канаане, Нью-Джерси. Температура воздуха 93 градуса[1], влажность — 97 процентов, и оба показателя все время увеличиваются.

Канаан, Нью-Джерси, где всего лишь две приличных недели в году — одна весной, другая осенью, — в остальное же время года или нестерпимо жарко и сыро, или невыносимо холодно.

Канаан, где Марианна родилась, выросла, вышла замуж, дала жизнь своим детям и где, — печально подумала она, — все походило на то, будто она собирается умереть.

Если уже не умерла — что этим утром казалось вполне реальным. И, может быть, это не такая уж плохая возможность, — отметила она, потягивая остывший кофе из кружки с щербинкой. Впрочем, если она уже мертва, значит сейчас находится на небесах и должна провести вечность в убогом домишке с двумя спальнями, окруженном тощей полоской газона с пожухлой травой, с задним двором, по размерам пригодным лишь для того, чтобы держать там ржавый мангал, грязную пластиковую мебель для улицы и скрипучие качели, на которые за последние два года никто из ее детей не садился.

Очевидно, если она и умерла, это были все-таки не небеса, и нагрешить должна была гораздо больше, чем нагрешила.

Задняя дверь шумно распахнулась, и голос дочери прервал ее унылые мысли.

— Папы еще нет?

Марианна проглотила готовую было сорваться с языка колкость, решив, что не позволит собственному гневу и подозрениям к мужчине, за которого она вышла замуж, испортить взаимоотношения Алисон с отцом.

— Он сказал, что в полдень, но ты ведь знаешь своего отца, — спокойно произнесла она. — Если он и опоздает на час, будем считать, что пришел вовремя, не так ли?

Алисон машинально наматывала прядь своих темно-каштановых волос на указательный палец — привычка, которую Марианна впервые заметила на следующий день после того, как они с Аланом расстались. Алисон бросила взгляд на часы, затем плюхнулась на стул, стоявший напротив матери.

— Итак, его не будет здесь еще сорок пять минут. — Девочка вздохнула. — Все, как я и говорила Логану. — Она начала скрести ногтем по неровному краю покрытого клеенкой стола. — Мамочка? Можно тебя кое о чем спросить?

То, что Алисон избегала смотреть ей в глаза, говорило Марианне, что каким бы ни был вопрос, он ей не понравится. Но с тех пор как в прошлом месяце Алисон исполнилось тринадцать, она стала привыкать к неожиданным вопросам, на которые неловко было отвечать, поэтому внутренне сжалась и кивнула головой.

— Ты же знаешь, что всегда можешь спросить меня о чем хочешь, дорогая, — ответила она.

Алисон набрала побольше воздуха:

— Понимаешь, мы с Логаном хотели бы кое-что узнать. Вы не собираетесь вновь сойтись с папой?

«Что я должна ответить на этот вопрос? — подумала Марианна. — Как мне сказать ей, что меньше всего я хотела бы жить с Аланом Карпентером?»

Если исключить это, то, вероятно, нормальные отношения с Аланом не были последним из ее желаний. Возможно (только возможно!), это было единственное, что она могла сделать при благоприятном стечении обстоятельств. И сейчас Марианна осознала, что именно об этом думала подспудно все утро, хотя до сих пор ей нечего было ответить и Алисон, и самой себе. Ответа не было — лишь беспорядочное нагромождение чувств.

Сумбур, вызванный не только эмоциями, но и материальными проблемами.

А материальные проблемы, знала она, неподходящая основа для брака.

Разве не приходилось ей читать все эти статьи в женских журналах о красоте любви?

Разве не читала она истории о бедных возлюбленных, которые нашли свое счастье друг в друге и возвысились над собственной бедностью?

Романы о женщинах, вступивших в брак ради денег только для того, чтобы найти настоящую любовь в объятиях шофера, садовника или рабочего?

Каждому известно, что в идеале любовь и деньги не должны иметь между собой ничего общего.

Она окинула взглядом дом и ужаснулась. Наружная краска начала облезать, а обои в гостиной пришли в полную негодность и нельзя уже было оттереть грязные, пятна, оставленные пальчиками Логана.

— Разве я не говорил тебе с самого начала, что стены нужно покрасить? — возмутился Алан, когда она позвонила и попросила у него денег, чтобы заменить обои. — Если бы ты с самого начала была практичной, сейчас могла бы просто перекрасить стены. У меня нет денег на новые обои.

«Но у тебя были деньги, чтобы захватить с собой мисс Малышку Блонди на Бермудские острова, не так ли?» — горько подумала Марианна, в сердцах бросив телефонную трубку.

Она провела остаток дня в ярости, но к утру немного успокоилась и поняла, что у Алана действительно не было денег, чтобы захватить с собой Эйлин Чандлер — или кого-либо другого, это непринципиально — на Бермудские острова. Должно быть, Эйлин оплатила поездку сама.

Но это лишь опять испортило ей настроение, и она провела остаток того дня, страдая оттого, что теряет своего мужа из-за женщины богаче, моложе, симпатичнее, чем она.

Самым страшным был ее гнев на саму себя за то, что она не почувствовала приближающегося разрыва. Как же она была глупа, полностью доверяя ему! Как наивно верила каждому его слову, когда Алан говорил, что вынужден часто задерживаться допоздна, чтобы оправдать предстоящее серьезное продвижение по службе.

Продвижение, которое позволит им перебраться в большой дом с приличными соседями, впервые за многие годы поехать куда-нибудь отдохнуть и даже отложить немного денег, чтобы не пришлось залезать в долги, когда придет время отдавать детей в колледж.

Как же она была слепа. Абсолютно, безнадежно слепа до той самой ночи полгода назад, когда Алан пришел домой поздно и, не вымолвив ни слова в свое оправдание, не выразив ни малейшего сожаления, упаковал чемодан и объявил, что переезжает к другой женщине.

— Это не поддается объяснению, — заявил он, когда Марианна сидела на краю кровати в безмолвном оцепенении, а слезы градом катились по щекам. — Это именно то, что произошло. Она зашла к нам, чтобы переговорить с одним из архитекторов, и что-то возникло между нами. Что-то, не поддающееся контролю.

Наконец он присел на кровать, ласково обнял ее и начал тихо говорить; мягкий голос и теплый взгляд его карих глаз успокаивали, а слова ранили душу. Когда же он ушел, она была почти полностью убеждена, что виновата во всем сама.

На следующее утро ей пришлось объяснять Алисон и Логану, что их отец на какое-то время ушел жить «в другое место». Она избегала отвечать на все их вопросы, объяснив только, что подобные случаи иногда происходят со взрослыми и что они не должны беспокоиться. Все образуется.

К концу недели она осознала, насколько была глупа. Алан не имел никакого иного способа получить продвижение по службе, кроме как вновь пойти учиться. Правда, он был очень хорошим чертежником — лучшим в компании, но для того чтобы получить приличное повышение, надо иметь ученую степень в области архитектуры. Почему эта мысль никогда не приходила ей в голову в течение долгих месяцев, когда он спал с Эйлин Чандлер?

Конечно, лишь потому, что она и сама этого не хотела. Поскольку не могла поверить, что мужчина, которому она полностью доверяла на протяжении пятнадцати лет совместной жизни, может быть способен на столь жестокое предательство. С тех пор как они впервые встретились, тепло его улыбки и ясные глаза убедили ее, что он никогда не обманет.

Сейчас он обманул.

Шли месяцы, а она все еще отказывалась до конца поверить в это, как-то ухитряясь убедить себя, что видит всего лишь дурной сон, который исчезнет, когда она проснется, и все оттягивала подачу документов на развод. Плохой сон превратился в реальность в тот вечер, когда она увидела наконец другую женщину, светловолосую, очень симпатичную, элегантно одетую, которую Ален крепко и надежно обнимал правой рукой.

Они выходили из ресторана. Очень дорогого ресторана, который был недоступен скромным средствам Алана Карпентера.

«Мог ли хоть кто-нибудь, — подумала Марианна, — представить себе мое ликование, когда в прошлом месяце заглянула Сьюзен Уайнстон, чтобы поведать потрясающую новость».

— Слышала? Мисс Малышка Блонди вышвырнула Алана вон! — Слова лились из Сьюзен потоком. — Думаешь, здесь замешан другой мужчина? Видно, милейшая мисс Чандлер решила, что Алан не совсем то, чего бы ей хотелось. Поэтому она обменяла его на объект побогаче. На какого-нибудь малого с двойным именем, римской цифрой в конце и с туго набитым кошельком! Потрясающе, не правда ли?

И это было для Марианны верхом блаженства. Ее охватило чувство сладкой мести, которое быстро испарилось, уступив место смятению, когда. Алан позвонил ей и сказал, что «ничего не получилось с Эйлин, и я съехал от нее».

— В самом деле? — откликнулась она, старательно скрывая, что это ей уже известно, надеясь, что безразличный тон не выдаст охвативших ее разноречивых чувств — желания простить, забыть и заполучить его назад и жгучей жажды наказать мужа за всю причиненную ей боль.

— Что произошло? — поинтересовалась она.

Алан, казалось, не решался ответить.

— Это... понимаешь, это из-за тебя, милая, — произнес он задушевным голосом, полным мальчишеского раскаяния. — Я... видишь ли, я не мог забыть тебя и в конце концов понял, что люблю тебя, а не Эйлин.

Еще одна ложь. Марианна, молча повесив телефонную трубку, почувствовала, что оптимизма у нее поубавилось.

Но Алан не отступал: ежедневно названивал ей, умолял простить его и дать ему еще один шанс, клялся, что любовная связь была страшной ошибкой и ничего подобного больше не повторится. Так продолжалось до тех пор, пока он не сознался, что Эйлин просто вышвырнула его вон, и тогда Марианна согласилась принять мужа.

С тех пор ее смятение лишь усилилось. Она больше не доверяла ему. Была слишком разгневана тем, что он натворил. Но ее тянуло к нему, как никогда раньше, и она настолько поддалась его обаянию, что снова влюбилась в Алана.

И, конечно, не последнюю роль играл материальный фактор.

Но, несмотря на отчаянное желание вновь обрести полноценную семью, она не была готова принять его.

Не сейчас.

А может быть, и никогда.

Но в конце концов она согласилась на это первое небольшое семейное торжество за неделю до Дня труда[2], а вопрос ее дочери так и повис в жарком влажном воздухе.

— Вы не собираетесь вновь сойтись с папой?

Пока Марианна подыскивала подходящие слова, чтобы ответить на вопрос Алисон, зазвенел дверной звонок, и секундой позже Логан влетел в дом через дверь заднего хода.

— Это папочка! — кричал десятилетний мальчуган. — Он пришел рано!

Марианна перевела взгляд на часы, и слабая усмешка тронула уголки ее рта. Опоздал всего лишь на полчаса, для Алана это рекорд пунктуальности.

Может быть, после всего, он действительно изменился, действительно сожалел о случившемся.

Или, может быть, он просто понял, что будет намного дешевле перебраться назад в семью.

Марианна встала, чтобы поздороваться с мужем, так и не будучи уверенной, рада она его видеть или нет.

Более чем в двух тысячах миль от душной атмосферы Канаана, Нью-Джерси, Тед Уилкенсон вышел на веранду своего дома в Сугарлоафе, Айдахо, и глубоко вдохнул бодрящий горный воздух. День был чудесный, летняя жара уже начинала спадать, высокое голубое небо напоминало огромную, без единого пятнышка чашу, опрокинутую над долиной в Сотуфских горах, где Сугарлоаф приютился, подобно забытой всеми деревушке из прошлого столетия. Собственный райский уголок.

Каждый день Тед выходил сюда, чтобы в полной мере насладиться выпавшим на его долю счастьем, когда четырнадцать лет назад открыл для себя эту долину. В то время она была всего лишь неизвестным пятнышком в горах к северу от Солнечной долины, и эмигранты из Лос-Анджелеса еще не осознали, что именно эта долина Эдема превосходила своим совершенством их представления о рае. Проблема сегодняшнего дня заключалась в том, чтобы сохранить ее в первозданном виде. В последние пять лет, с тех пор как сюда стали приезжать первые разработчики, чтобы проложить лыжные трассы в горах выше Сугарлоафа и понастроить здесь в рассрочку кирпичные, добротные кооперативные дома, Тед и несколько его друзей начали скупать, насколько позволяли им средства, как можно больше земель и принимать местные муниципальные постановления, чтобы защитить первозданную красоту этого края.

Ранчо Теда увеличилось с первоначальных трехсот акров до тысячи с лишним. Завтра он заключает сделку о присоединении еще двухсот акров земли к своим владениям. Двухсот акров, которые раскинулись вдоль Сугарлоафского ручья, соединявшего между собой истоки реки Салмон в десяти милях ниже по течению, где Сугарлоафская долина сливалась с необъятным открытым пространством Сотуфской долины. Это должно отбросить Чака Дивера — Хитреца Дивера, как называли его местные жители, — на шаг или два назад, — думал Тед, пересекая широкий двор, отделяющий беспорядочно выстроенный двухэтажный бревенчатый дом от истерзанного ветрами и осадками сарая, который оставался единственным подлинным строением, доставшимся ему в собственность. Это не только сорвет планы разработчика использовать участок под центр грандиозной новостройки, что и побудило Теда совершить покупку, но еще и понравится Одри и Джо. Жена и сын умоляли его об этом почти год, Одри — чтобы защитить землю от продолжающегося нашествия кооператоров вверх по долине, а Джо — потому что не мог дождаться, когда у него появится свой собственный ручей для рыбной ловли. В зависимости от результатов завтрашнего дня приличный участок ручья будет спасен от бульдозеров Дивера, и Тед с помощью Билла Сайкеса сможет перенести ограждение и присоединить новую землю к сохраняемой в первозданном виде дикой местности, которая и является его ранчо.

Дикая нетронутая природа — вот что такое ранчо под названием «Эль-Монте», поскольку ни Тед, ни Одри не были заинтересованы в обработке большего количества земли, чем требовалось для выращивания корма трем лошадям — единственным обитателям сарая. Основным предназначением ранчо было сохранение долины в первозданном виде. По странной иронии судьбы сегодняшний незамысловатый образ жизни Теда и Одри явился прямым результатом его прежней интенсивной научной деятельности в индустриально развитом районе Силиконовой долины. Сейчас они использовали прибыль, получаемую от одной преуспевающей калифорнийской компании Теда, занимающейся математическим обеспечением компьютерных программ, для того чтобы сохранить в первозданном виде их частные владения в Айдахо.

Тед и Одри открыли Сугарлоаф вместе, всего лишь месяц спустя после своего знакомства. Тем летом Одри работала официанткой в охотничьем домике, расположенном в Солнечной долине, а Тед приехал туда на выходные, чтобы отдохнуть от долгой напряженной работы, которая дала хорошие результаты: была создана крупная компания, занимающаяся математическим обеспечением программ и предоставившая работу тремстам программистам, хотя Теду в ту пору было лишь двадцать пять лет. Он встретил Одри в первый вечер после своего приезда и тут же сделал для себя соответствующие выводы, решив остаться здесь до конца лета. Он вел дела по телефону и пришел к выводу, что не так уж необходим своей компании, как это себе представлял.

В последнее воскресное утро уходящего лета Одри присоединилась к нему, чтобы вместе позавтракать на террасе охотничьего домика, откуда открывался прекрасный вид на заснеженные вершины, а перед завтраком они поехали кататься в окрестности Свинцовой горы и оттуда с благоговением смотрели на Сотуфскую долину, открывшуюся вдруг их взору, подобно спрятанному сокровищу. В величественном окружении защищающих ее от внешнего мира гор долина напоминала огромный ковер, сотканный из травы и цветов, усеянный островками осин и тополей, пронизанный нитями вытекающих из дальних болот ручейков, которые позже сольются воедино, чтобы стать рекой Салмон, медленно, извилисто несущей свои воды вниз, по направлению к Станлею — городку, лежащему у подножия горы. Долго в полной тишине рассматривали они горные склоны, покрытые внизу густыми лесами, устремляющиеся отвесными голыми стенами ввысь, к зазубренным вершинам, которые дали Сотуфской цепи[3] ее название.

— Вот он, — наконец вымолвил Тед. — Вот он, рай. А теперь единственное, что нам нужно сделать, это найти подходящее место.

Они поехали вниз, в долину, обследовали истерзанные ветрами и непогодой старые постройки Станлея, затем повернули назад, по пути сворачивая на каждую тропку, извилисто убегающую в предгорья, пока наконец не наткнулись на Сугарлоафскую долину — миниатюрный вариант необозримых пространств Сотуфа, перегороженный в восточной части суровым ликом Сугарлоафского пика.

Деревенька, приютившаяся у самого краешка долины, с высокими тротуарами вдоль расположенных по обеим сторонам немощеной дороги зданий, лишенных архитектурных излишеств, напоминала безукоризненно выполненную декорацию для ковбойского фильма. Между городом и каменным ликом Сугарлоафа долина поднималась вверх с возрастающей крутизной, первозданную красоту природы нарушали лишь поля да извилистые длинные дороги, ведущие к почти незаметным домам, — единственные признаки человеческого жилья.

В конце дороги они набрели на объявление о продаже трехсот акров земли вместе с домом, сараем и расположенным отдельно туалетом.

— Вот оно место, — обрадовался Тед.

— Какое место? — не поняла Одри.

— Место, где мы собираемся жить после того, как поженимся, — пояснил Тед, как будто для него самой естественной вещью на свете было делать предложение женщине, которую он знал всего лишь месяц, и решать, что жить они будут на полуразрушенной ферме в сотнях миль от цивилизации.

— На мой взгляд, неплохо, — услышала Одри собственный голос. — Как ты думаешь, нам стоит осмотреть дом или просто купить его?

— Давай просто купим его, — ответил Тед. Спустя полчаса он так и сделал.

Закончив оформление документов на приобретение фермы, они вновь направились в Солнечную долину, но по дороге решили, что нет причин откладывать начатое дело, поэтому, миновав курортный городок, поехали вниз, в Хайлей, заполнили заявление в здании суда и к обеду уже были женаты.

— Ты уверена, что не хочешь никого пригласить на свадьбу? — спросил Тед в последнюю минуту.

Пригласить она хотела бы только Марианну, с которой они дружили с детства и до сих пор оставались лучшими подругами, но Марианна была за две тысячи миль отсюда.

— Да, уверена, — ответила Одри. Затем, озаренная внезапной мыслью, спросила: — А ты уверен, что не хочешь позвать хотя бы своих родителей?

Машина наполнилась смехом Теда.

— Не имею такой возможности. Мать сбежала от меня через неделю после того, как ее бросил мой отец. С тех пор я никого из них не видел. И не собираюсь портить самый лучший выходной в моей жизни, пытаясь их разыскать.

Когда они стояли перед чиновником, регистрирующим их брак, крепко держась за руки и повторяя клятву, Одри вдруг пришла в голову мысль, что прошел всего лишь месяц со времени их знакомства в курортном городке и она мало что знает о Теде Уилкенсоне. Но это уже не имело значения. С тех пор как она потеряла родителей, которых пырнул ножом наркоман на ступенях многоквартирного дома на Аппер-вест-сайд в Нью-Йорке, Одри чувствовала себя такой же одинокой на белом свете, каким должен был чувствовать себя и Тед, когда его оставила мать. Но спустя четыре коротких недели после их встречи, у каждого из них появилось чувство, будто они превосходно знают друг друга.

И что касается Теда, чувство это никогда не менялось.

Меньше чем через год на свет появился Джо, и. Тед по существу отошел от дел в компании, лишь периодически наведываясь туда, чтобы изложить свои идеи для новых программ или запастись материалами для их детальной разработки.

Старый жилой дом снесли, а на его месте построили бревенчатый охотничий домик.

Ранчо медленно разрасталось, и Уилкенсоны вплотную подобрались к городским постройкам.

Они оба знали, что им выпал счастливый жребий: каждый из них нашел в другом идеального партнера.

Итак, Тед, которому не было еще сорока, жил сейчас вдали от городских проблем в созданном своими руками рае вместе с женой, ставшей ему лучшим другом, и воспитывал своего сына.

Его сын.

«Ложка дегтя в бочке меда», — печально подумал Тед, тотчас же пожалев о мелькнувшей мысли. Он напомнил себе, что Джо, кажется, начал исправляться. Единственное, чего не хватало мальчику, это дисциплины, но и с ней дело налаживалось. Нельзя сказать, чтобы Джо являлся по-настоящему плохим ребенком, он просто был человеком настроения: то позволял себе играть в молчанку, то отличался крайней забывчивостью. Иногда часами не произносил ни слова, а то вдруг исчезал из дома на целый день.

И наконец пару лет назад Тед решительно воспротивился.

— Он больше не ребенок, — объяснил он Одри, прежде чем впервые тронуть Джо ремнем. — Мы пытались воспитывать его по-твоему, но это не принесло результатов. Теперь попробуем мой метод.

Когда Тед в первый раз воспользовался ремнем, Джо надулся и молчал целых два часа, до тех пор, пока Тед не сказал, что если он станет продолжать дуться, будет наказан вновь. Это возымело действие, и постепенно у Джо прекратились столь странные перепады настроения.

Однако вчера Джо исчез сразу после завтрака, не выполнив своих домашних обязанностей и не сообщив никому, куда он направился. Когда на закате мальчик наконец-то появился, Тед потащил его к сараю, объясняя на ходу, что наказание лишь пойдет ему на пользу. Едва он снял ремень, как Джо съежился от страха, но не сопротивлялся и не стал звать на помощь мать. Напротив, он сказал ей, что кормил вместе с отцом лошадей. Вот как все обернулось. Тед остался доволен.

Мальчик не пожаловался и не надулся.

Наконец-то он начал взрослеть.

Теда охватило чувство удовлетворенности, когда он вошел в сарай, чтобы вычистить стойла.

Он отвел Шейку — черную арабскую кобылу, свою любимицу — к перекладине, привязал ее и начал чистить стойло. Едва он нагрузил тачку грязной соломой, как Шейка беспокойно заржала и забила копытом о землю.

— Все в порядке, Шейка, — крикнул ей Тед, но вместо того чтобы успокоиться, лошадь еще раз ударила копытом о настил вычищенного стойла, затем изо всех сил дернула головой, пытаясь освободиться от сдерживающих пут.

— Эй, старушка, успокойся, — увещевал ее Тед, выйдя из стойла и направляясь к лошади.

Шейка не обращала на него внимания, ее взгляд был устремлен на открытую дверь сарая, уши прижаты к голове, а сама она беспокойно фыркала.

— Что с тобой, девочка? Что случилось? — Тед бросил взгляд на дверь, но яркое сияние солнечного света, льющегося в дверной проем, ослепило его, и он не мог ничего рассмотреть.

— Джо? Сайкес? Есть там кто за дверью? — Но он знал, что сын ушел на рыбалку, и сам видел, как Билл Сайкес, его сторож, уехал в город. Что же, черт возьми, происходит?

Внезапно он почувствовал смутное беспокойство. С недавних пор странные вещи происходили на ранчо. Лошади были напуганы, а временами он испытывал неясное ощущение, будто кто-то невидимый следит за ним. Пару ночей назад, сказав Одри, что хочет подышать свежим воздухом, Тед вышел из дома, чтобы осмотреть все вокруг. В ту ночь лошади в стойлах вели себя нервно, но быстро успокоились, когда он с ними поговорил, и ничего неладного в сарае Тед не заметил.

Несмотря на теплый вечер, его била дрожь, и он поспешил к освещенному жилищу.

Но даже вернувшись в дом, не мог отделаться от ощущения, будто за ним наблюдают откуда-то из темноты.

И сейчас, в самый разгар дня, Тед ощущал то же беспокойство. Он опять крикнул:

— Кто там? Есть там кто-нибудь?

И вновь ответа не последовало. Наконец Тед повернулся к Шейке, протянул правую руку, чтобы отвязать лошадь, а левой ласково поглаживал ее. На какую-то долю секунды крупная кобыла, казалось, успокоилась, но раздавшийся со стороны двери звук испугал ее, и она резко дернула головой, вырвав ремень из рук Теда. Мужчина быстро обернулся, чтобы посмотреть, кто вошел в сарай, но увидел лишь мелькнувшую тень, и в этот момент лошадь вновь жалобно заржала, встала на дыбы и замахала передними копытами, как бы протестуя против вторжения в сарай постороннего.

Правое копыто Шейки опустилось Теду Уилкенсону на затылок, мгновенно свалив его с ног. Он был еще в сознании, но, прежде чем сумел откатиться в сторону, увидел приближающуюся от дверей фигуру и лошадь, с громким ржанием отпрянувшую назад.

Ее сильное левое копыто с новой железной подковой, поставленной накануне, изо всех сил ударило Теда в правый висок, раздробив кость.

Лошадь вновь встала на дыбы, окончательно освободившись от привязи, и устремилась прочь из вычищенного стойла; копыта ее громко стучали по крепкому дощатому полу сарая, когда она галопом мчалась к двери.

Через мгновение она уже была на свободе и во весь опор неслась через поле к расположенному в отдалении лесу.

А в сарае, почуяв внезапную опасность, испуганно забились две оставшиеся лошади: они громко ржали, вставали на дыбы, сотрясали боковые перегородки мощными ударами копыт. Но ощущение опасности исчезло так же быстро, как и появилось, и лошади успокоились, только нервно перебирали копытами, чувствуя в воздухе незнакомый запах меди.

А Тед Уилкенсон лежал мертвый на полу, и голова его покоилась в луже собственной крови.

Марианна Карпентер пристально смотрела в кухонное окно, рука ее застыла в наполненной мыльной водой раковине. Зрелище во дворе выглядело так, что любой мог подумать, будто обычная американская семья наслаждается вечерними часами одного из последних летних дней. Алисон убирала со стола оставшуюся после ужина посуду, в жаровне догорали красные угольки, и лишь робкая струйка дыма выдавала, что внизу под грилем оставался не только пепел.

Логан и Алан стояли по обе стороны небольшого газона и с силой бросали друг другу мягкий мячик, как будто они занимались этим каждый день на протяжении всего лета. И, наверное, именно для детей все выглядело так, будто их отец никогда не уходил. Они вернулись к своим старым привычкам и соперничали друг с другом, стараясь привлечь его внимание. Спустя некоторое время и сама Марианна расслабилась, задумавшись, уж не изменился ли в самом деле после всего происшедшего Алан.

Впрочем, от возникшего однажды подозрения избавиться достаточно трудно. Несмотря на постоянные уверения Алана, что он действительно хочет вернуться в семью, разве может она быть уверена в том, что, помани его Эйлин Чандлер пальцем, Алан не бросится с радостью в ее дом с хорошо оборудованным гимнастическим залом, которым, судя по его подтянутой фигуре, он наверняка пользовался, и бассейном, поплавать в котором она категорически не разрешила Алисон и Логану?

И все же, несмотря на свои опасения, Марианна должна была признаться: день ей понравился, и она испытала приятное чувство успокоенности, оттого что Алан вернулся, присмотрел за жаровней и приготовил прекрасные отбивные, которые ей никогда не удавались, хотя она тщательно соблюдала все рекомендации. Она даже заметила, что увлеклась обсуждением всевозможных усовершенствований, которые они проведут в доме, как только Алан вновь переедет к ним.

— И ты получишь повышение, чтобы мы смогли оплатить все эти расходы? — не удержалась она от вопроса.

Но он не клюнул на наживку, а, выслушав ее вопрос, тактично покраснел от смущения и согласился, что вполне заслуживает упрека.

Сейчас же он играл с Логаном в садочки, как будто ничего не произошло и их совместная жизнь не дала трещину. Но счастливое выражение лица ее сына болью отзывалось в сердце Марианны.

— Мамочка? — с тревогой обратилась к ней Алисон, едва удерживая одной рукой стопку тарелок и сжимая четыре стакана пальцами другой. — А сейчас ты не разрешишь папе вернуться домой?

Вопрос вывел Марианну из задумчивости. Она запустила руку в подернутую жирной пленкой воду и выловила оттуда сковородку, в которой жарился картофель, поданный на гарнир к отбивным Алана.

— Я... я не уверена, — замялась она, не желая разрушать надежды дочери. — Многое нужно обсудить, прежде чем это может произойти.

Алисон осторожно поставила стаканы на столик.

— А не проще было бы обговорить все проблемы, если бы он был здесь? — спросила она, вновь, как и несколько часов назад, когда заговорила об этом, избегая смотреть матери в глаза. — Я имею в виду, мы с Логаном действительно по нему скучаем и...

— А я действительно не хочу обсуждать этот вопрос сейчас, договорились? — перебила ее Марианна гораздо более резко, чем намеревалась. — То, что происходит между твоим отцом и мной, очень сложно. Я... я просто не могу обсуждать это с тобой сию минуту.

— А с кем тогда ты будешь обсуждать этот вопрос? — потребовала ответа Алисон, и в голосе ее послышалось раздражение. — Если ты не способна говорить на эту тему со мной, с кем тогда можешь?

«С Одри, — подумала Марианна. — Я могла бы обсудить все с Одри... Впрочем, она в тысячах миль отсюда и вряд ли поймет меня! Я вышла замуж за человека, с которым была знакома целых два года, но все закончилось тем, что он обманул меня, она же выходит за мужчину, которого знает меньше месяца, и все оборачивается как нельзя лучше. Какая несправедливость!» Она оборвала себя, понимая, что и сама несправедлива. Если кто и поймет, какие испытания выпали на ее долю, то только Одри, лучшая подруга детства, которое обе они провели здесь, в Канаане.

— С тетей Одри, — произнесла Марианна вслух, улыбнувшись дочери. — На самом деле, думаю, я позвоню ей завтра, и посмотрим, что скажет она.

Глаза Алисон загорелись.

— Правда? Ты обещаешь?

Марианна подняла голову и взглянула на дочь.