Когда Леня рассказал матери о загадочных письмах, которые стал получать Бурундук, о страшных подозрениях, какие они у ребят вызвали, Полина Александровна реагировала примерно так же, как тетя Валя.
      – Ох и любят же у вас языками молоть! Чуть случится какой пустяк – и сразу начинается: "Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля!" Ну, мало ли кто кому пишет?! Это еще не резон, чтобы по городу сплетни пускать.
      Но вот теперь Ленька возник на пороге кухни и сказал глухим голосом:
      – Мама! Приехала... эта...
      – Какая-такая – "эта"?
      – Ну... знакомая Данилы Акимовича. И просит, чтобы у нас остановиться. Чтобы, значит, его подождать.
      – А откуда она про нас-то узнала?
      Пришлось Леньке объяснять, что "эту тетеньку" привели Демьян с Альбиной, которые познакомились с ней в аэропорту, что она прилетела к Даниле Акимовичу, не зная, что он в отлучке.
      Больше Полина Александровна не говорила с Ленькой. Бросив на сына очень серьезный взгляд, она быстро вытерла руки полотенцем, выключила электроплитку под сковородкой и через несколько секунд стояла на верхней ступеньке крыльца. Руки ее были стиснуты перед грудью, губы растянулись в приветливой улыбке, а прищуренные глаза сверкали любопытством.
      – Милости просим, милости просим! – заговорила она своим звонким голосом. – Вы, мой сын сказал, остановиться у нас желаете?
      – Да. Хотела бы, – сдержанно сказала Инна.
      – Вы, говорят, знакомая Данилы Акимовича?
      – Да... В какой-то мере (врать взрослым Инне было еще труднее, чем ребятам).
      – Ну, выходит, нам с вами повезло! – снова зазвенела Полина Александровна. – Только два дня назад от меня таксаторы съехали, так что комната вполне свободная и в полном вашем распоряжении. Милости прошу, идемте в комнату, а то вдруг она вам не приглянется.
      Когда Инна поднималась на крыльцо, мимо нее проскочил во двор ошалелый Ленька. Комната Инне понравилась, и она быстро договорилась с хозяйкой о цене.
      В это время во дворе разыгрывалась очень тяжелая сцена. Альбина с Демьяном рассказали Хмелеву о том, что они наговорили Инне, после этого он загнал обоих в дальний угол двора и теперь приплясывал перед ними в страшном гневе, скаля зубы и потрясая кулаками.
      – Ну, парррразиты! – рычал он. – Теперь вам покажут, как на Акимыча клеветать! Теперь попробуйте суньтесь на школьный двор, вы живьем оттуда не уйдете, тррррепачи проклятые!
      Демьян с Альбиной тихо плакали и твердили, что они наврали "этой тетке" из самых лучших побуждений, чтобы она не увезла Акимыча из Иленска.
      Это не смягчило Хмелева.
      – Вот вам покажут, как соваться во взрослые дела, – продолжал неистовствовать он. – Вот сейчас позову Луизу и посмотрю, как она вам по шее надает! А ну, пошли!
      И он поволок Демьяна с Альбиной на улицу, куда выходило окно той комнаты в соседнем доме, где жила Луиза.
      Окно это было закрыто белой занавеской, но обе створки рамы были распахнуты. Леньке не хотелось, чтобы его услышали взрослые, поэтому он подобрался к самому окну и, став на цыпочки, тихо позвал:
      – Луиза! Лиз!..
      Через несколько секунд Луиза откинула занавеску и молча посмотрела на своего соседа.
      – Луиза, выйди скорей! Дело есть! Важное! Луиза исчезла в глубине комнаты и скоро вышла из своей калитки на улицу.
      С некоторых пор она стала следить за своей внешностью, и в прическе ее произошли большие перемены:
      Луиза отказалась от косичек с бантами, отпустила волосы подлинней и сделала из них две золотистые метелочки, которые под ушами были стянуты не лентами, а простыми аптекарскими резиночками и спускались не на спину, а на грудь.
      – Ну? – коротко спросила Луиза.
      Хмелев сообщил, что приехала "эта тетка" – то есть знакомая Акимыча, и, снова рассвирепев, рассказал о гнусном поклепе, возведенном на Бурундука Альбиной и Демьяном. Те снова заплакали и залопотали, что они хотели "как лучше". В отличие от Хмелева, Луиза на них не разгневалась. Ее широкое лицо оставалось серьезным, невозмутимым.
      – Где эта тетка? – спросила она.
      – В дом ушла. Комнату смотрит.
      – Идем, глянем на нее.
      Дверь в комнату Инны оказалась распахнутой настежь, и ребята увидели, что Ленькина мама сидит рядом с новой жилицей на старомодном диване с высокой спинкой и о чем-то беседует. Луиза остановилась в дверях этой комнаты.
      – Здравствуйте, Полина Александровна! – очень вежливым тоном сказала она.
      – Ну, здравствуй, здравствуй! – Полина Александровна усмехнулась. – Мы что, сорок раз на дню теперь будем здороваться?
      Луиза ничего не ответила на это замечание и перевела свой взгляд на гостью, которая уже сняла свой берет и привела в порядок темные стриженые волосы.
      – Здрасте! – сказала она сквозь зубы, медленно, с достоинством наклоняя голову и не спуская с Инны своих синих глаз.
      Инна ответила на ее приветствие, Луиза еще несколько секунд посмотрела на нее, затем направилась в большую комнату, служившую Хмелевым гостиной и столовой (обычно Хмелевы обедали в кухне). Ленька последовал за ней.
      – Любопытствуют! – улыбаясь, кивнула им вслед Полина Александровна.
      В гостиной висело большое зеркало, и Луиза довольно долго изучала в нем свое отражение, поворачиваясь то одним боком, то другим и проводя рукой сверху вниз по своим золотистым метелочкам из волос. Наконец она повернулась к Хмелеву.
      – Ленька! – сказала она тихо. – Неужели ты думаешь, что такая Акимычу подойдет?!
      Ленька пожал плечами. Как видно, он в подобных делах разбирался хуже Демьяна.
      – Пошли поговорим! – сказала Луиза. На улице за палисадником маячили Демьян и Альбина. Каким-то особым чутьем они угадали, что Луиза может стать их защитницей перед свирепым Хмелевым, и не ошиблись. Рядом с калиткой, как возле многих домов Иленска, была сколочена лавочка. Луиза села на нее. Леня тоже сел, а Демьян и Альбина продолжали стоять, напряженно глядя на старших.
      То оглядываясь на дом за ее спиной, то взглядывая на Леньку, Луиза негромко повторила свой вопрос:
      – Ну, вот ты честно скажи: годится ему такая? – И она кивнула на дом.
      – Н-ну... не совсем, – вяло согласился Леня.
      – Во! А я чего говорил?! – обрадовался Демьян, но тут же прикусил язык, потому что Луиза вскочила и уперлась кулаками в бока.
      – А ну-ка, вы, тут!.. Немедленно валите домой и больше в такие дела не мешайтесь! – Она посмотрела на растерянные, огорченные лица ребят и немного смягчилась. – Вы, конечно, правильно наврали про Акимыча этой самой, но только больше к ней не суйтесь. Наплетете еще чего-нибудь и все дело испортите. Видя, что Альбина с Демьяном приободрились, она снова стала суровой. – Ну, домой! И не мешайте нам разговаривать! Я кому сказала? Домой!
      И Альбина с Демьяном засеменили прочь, обиженные и недоумевающие.
      Когда они ушли, Луиза снова тихонько заговорила, продолжая оглядываться через плечо.
      – Ну, ты подумай, ведь она ему в дочки годится! А во-вторых, Акимыч человек простой, скромный... а эта... Спорим, что она только о тряпках и думает?
      Ленька сидел ссутулившись, опустив голову, а Луиза продолжала:
      – Вот женится сгоряча Акимыч на такой, а потом всю жизнь будет мучиться. И еще школа без Акимыча останется.
      Ленька вдруг вскочил и закричал:
      – Ну, не могу я врать про Акимыча, что он пьет, как...
      Луиза тоже вскочила и зажала ему рот рукой.
      – Тише ты, дурак! – прошипела она и, подумав, снова заговорила: – А ты знаешь, что ложь двух сортов бывает?
      – Каких еще двух сортов?
      – Обыкновенная и благородная. Ты "Тома Сойера" читал?
      – Ну. Ты его сама мне давала.
      – Помнишь, как Том соврал, будто это он испортил книгу, чтобы выпороли его, а не Бекки? А Беккин отец узнал об этом и говорит: "Это, говорит, была благородная ложь, святая ложь!"
      Словом, то, что наплели Демьян с Альбиной про Бурундука, было, по мнению Луизы, благородной ложью: ведь они сделали все от них зависящее, чтобы Акимыч не женился на недостойной его женщине и чтобы не покинул Иленска.
      – Луиза! – послышался голос Мокеевой-старшей.
      – Ленька, ужинать! – крикнула Полина Александровна.
      Луиза встала с лавочки.
      – Ну, совсем как петухи! – заметила она, отряхивая сзади юбку. – Только одна прокукарекает и тут же другая откликается.
      И правда: стоило одной из мам позвать дочку или сына ужинать, как тут же другая звала своего ребенка домой.
      Ужин оказался очень тягостным для всех троих. Полина Александровна считала неудобным расспрашивать постоялицу, в каких отношениях находится она с Бурундуком, а Инна в свою очередь не решалась расспрашивать о директоре, боясь навлечь на себя подозрение. Ленька же не проронил ни слова: он пожирал котлеты с картошкой, почти не разжевывая, стараясь удрать поскорее, чтобы гостья не спросила его о чем-нибудь и не заставила его плести "святую ложь" про Акимыча, да еще в присутствии собственной матери.
      Конечно, обе женщины не молчали за столом, они беседовали о том о сем, но избегали разговоров о Бурундуке. И всякий раз, когда Полина Александровна называла гостью по имени-отчеству, Хмелеву становилось как-то не по себе: ему казалось, что он должен что-то сейчас же сообразить, о чем-то немедленно вспомнить, но что именно он должен был сделать, Хмелев понять не мог.
      Поужинав и отказавшись от чая, Ленька выскочил на улицу. Но он не стал околачиваться возле дома, как обычно делал это перед сном, а сломя голову улетел в один из ближайших переулков.
      После того, как Ленька удрал, Полина Александровна стала угощать Инну чаем с вареньем, и тут журналистка наконец решилась задать ей такой вопрос:
      – Скажите, вы хорошо знаете Бурундука? Полина Александровна положила чайную ложку на блюдце.
      – Ну... в гости он меня к себе не приглашал, но в школе виделась. А муж к нему домой хаживал. Да и вообще-то, кто в городе Данилу Акимовича не знает! Прекрасной души человек!
      Инна оторопела. Ей захотелось спросить Хмелеву, каким образом ее сын обжег себе ногу, но тут же она подумала: а вдруг эта Полина Александровна боится Бурундука и не захочет говорить о нем плохо?! Поэтому она завела разговор на другую тему.
      – Какие славные ребятишки привели меня к вам! Вы знаете их?
      – Немножко знаю. Девчонка – это Альбинка Лыкова, а мальчишку Демьянкой зовут.
      Услышав фамилию Альбины, Инна насторожилась.
      – Лыкова... Лыкова... – пробормотала она, будто стараясь что-то вспомнить, – где-то я слышала эту фамилию.
      – Так Лыков – отец Альбинки – заведующий районо. Может, Данила Акимович вам про него и говорил. Они друг друга очень уважают.
      – Да. Может быть, – почти шепотом согласилась Инна: у неё от волнения перехватило дыхание. Полина Александровна между тем продолжала:
      – А Демьян – сын уборщицы школьной. Он в одном доме с Бурундуком живет. Еще чайку?
      Инна сказала, что ей чайку больше не хочется, что она предпочитает немножко прогуляться перед сном. Полина Александровна заулыбалась;
      – А вот тут вам опять повезло! Мы ведь на самом красивом месте в городе живем. Наши дома, считайте, как раз в том месте стоят, где Иленга в Большую впадает. Вы только пройдите мимо крайнего дома, сверните налево за угол и увидите самую красоту. Наш сосед даже скамеечку там поставил, чтобы видом любоваться.
      Инна поблагодарила и удалилась. Выйдя за калитку и взглянув налево, она убедилась, что пустынная Луговая улица как бы обрывается метрах в пятидесяти впереди, а под обрывом или откосом блестит оранжевая от заходящего солнца вода. Инна пошла было в ту сторону, как вдруг увидела, что возле соседнего самого крайнего дома сидит на лавочке уже знакомая ей девчонка в голубом платье с желтыми метелочками вместо кос на груди. Это была Луиза, которая ждала Хмелева для продолжения важного разговора, не зная, что тот задал стрекача. Инна узнала ее и решила с ней поговорить.
      Когда она подошла, Луиза приподнялась, подвинулась к самому краю скамьи и, с достоинством наклонив голову, негромко сказала:
      – Добрый вечер! Садитесь, пожалуйста! Инна села, со вздохом сказала, как здесь хорошо дышится. Обе немного помолчали, потом Луиза спросила:
      – Вы не знаете, чего там Ленька дома застрял?
      – Так он давно убежал куда-то.
      – Вот дурак! – шепнула себе под нос Луиза. И тут Инна решила, как говорится, идти на штурм:
      – Скажи, что за глупости мололи мне эти малыши... ну, которые привели меня сюда... Будто этот Леня по раскаленным углям босиком ходил...
      – И никакие это не глупости. Он взаправду ходил, – твердо ответила Луиза. Она сидела выпрямившись, скрестив руки на груди, глядя не на Инну, а на противоположный дом.
      Инна. притворилась очень удивленной.
      – Ну, а чего ради, с какой стати он это сделал?
      – Потому что он дурак, вот и сделал.
      – Неужели он сам до этого додумался? Или его кто-нибудь надоумил?
      – Наш директор его надоумил, а он взял и надоумился.
      – И обжегся?
      – С неделю на одной ноге скакал.
      – Странно! Очень странно! – с озадаченным видом произнесла Инна.
      А Луиза была очень довольна. Весь этот разговор протекал для нее так гладко, словно она записала его по заранее разработанному сценарию, они с "этой теткой" старательно прорепетировали его и теперь вели беседу, как две актрисы, твердо знающие свои роли.
      Однако следующего вопроса Луиза ждала с тревогой. Ей, как и Хмелеву, претило выставлять Акимыча пьяницей. Она, как и Хмелев, предпочитала отпугнуть невесту иными средствами. К счастью, Инна спросила, не врут ли малыши о какой-то сгоревшей бане, о каком-то капроновом чулке на голове директора. Дальше все опять шло как по маслу.
      – А чего им врать?! Как они говорят, так все и было.
      – Ну, ты расскажи толком: что именно было-то? Луизе не хотелось придумывать какие-то свои подробности, поэтому ничего нового Инна от нее не узнала.
      – Ну, выскочил, значит... а на лицо чулок натянут... а в руке, значит, крапива... пучок целый... И значит, кричит: "Снимайте, значит, штаны!"
      – Ну, а вы?
      – А мы испугались и убежали. Собеседницы помолчали.
      – Он что у вас, со странностями? – спросила Инна.
      Луиза проговорила негромко, но отчетливо:
      – Вот ему уже сорок лет, а никто замуж за него не идет. Из-за этих самых странностей.
      Только теперь Луиза скосила свои большие синие глаза на собеседницу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели ее слова. И увидела, что впечатление вышло изрядное: Инна смотрела на нее неподвижно, чуть приоткрыв подкрашенные губы и распахнув темные ресницы. Луиза быстро отвела глаза и решила, что благоразумно будет именно сейчас закончить разговор. Она встала.
      – Извините, пожалуйста, мне домой пора. А то мама заругает.
      Инна пожелала ей спокойной ночи и еще несколько минут просидела, стараясь осмыслить полученную за день информацию. Особенно ее удивило, что Альбина, первой рассказавшая ей о диких выходках Бурундука, оказалась дочкой самого заведующего районным отделом народного образования Лыкова. Инна видела этого солидного пожилого человека на трибуне и в кулуарах конференции, и он не произвел на нее впечатления лицемера. Почему же он призывал редакцию областной газеты осветить передовой педагогический опыт Бурундука?
      Инна чувствовала, что от всех этих раздумий у нее мутится в голове. Она решила немного отдохнуть и полюбоваться на красоту, о которой ей говорила Полина Александровна. Пройдя до угла крайнего дома, она свернула налево и тут же увидела ярко окрашенную скамейку с удобной спинкой, совсем непохожую на скромные лавочки возле калиток на улице. На скамейке сидел тучный гражданин в полосатой пижаме, с соломенной шляпой на голове и с очками на носу.
      – Разрешите? – спросила Инна.
      – Прошу! – ответил гражданин. Он снял очки, сложил газету и сунул ее в карман пижамы. Из этого Инна сделала вывод, что он не прочь поговорить. Она вздохнула и сказала:
      – Господи! Как здесь хорошо!
      – Да. Красиво, – согласился ее сосед, но больше ничего не добавил.
      Вид и правда был отсюда прекрасный. От скамейки до начала откоса было не больше полутора метров, здесь не могла проехать никакая машина, а пролегла лишь тропинка, с обеих сторон обросшая травой. Внизу текла быстрая, но не бурная Иленга, по ней как раз в этот момент бесшумно скользил зеленый плот с черемшой. За Иленгой по низкому берегу тянулись заливные луга, особенно яркие сейчас, в лучах заходящего солнца, а за лугами черной зубчатой стеной стоял лес. Слева Иленга в какой-нибудь сотне метров отсюда впадала в реку Большую, и там, возле самого устья Иленги, проходил белый пассажирский пароход.
      Инна указала соседу на плот и спросила его, почему он весь в какой-то зелени, тот объяснил и сказал уверенно:
      – Вы, конечно, приезжая.
      – Приезжая.
      – Из области?
      Инна и это подтвердила.
      – А по какому вопросу, если не секрет?
      – Да вот надо было с директором одной из школ повидаться, а он уехал.
      – Ас директором какой школы? Я их всех тут знаю.
      – С Бурундуком. Его вы тоже знаете?
      – А как же! Моя дочь из его школы регулярно двойки таскает. – Он повернулся к Инне всем корпусом и смотрел теперь очень внимательно.
      – Вы из облоно?
      – Нет, не из облоно.
      – Из газеты? По сигналу?
      – Н-нет... Я не из газеты, я... я по личному делу, – пролепетала испуганная Инна. Она не умела врать, и ее собеседник сразу догадался, что она именно из газеты. Немного оправившись, она спросила: – А почему вы так думаете?
      – Да так вот... Подумалось, – значительным тоном ответил гражданин. – В гостинице остановились или на частной квартире?
      – На частной. Я у вашей соседки остановилась.
      – У Хмелевой, значит. Ну, и что же вам рассказывала Полина Александровна о нашем директоре? Небось хвалила его?
      – Очень хвалила.
      – Так, так! Хвалила, значит. Ну, а насчет того, как ее сын чуть не до кости себе ногу прожег, она вам рассказывала?
      Инна встрепенулась. Она подумала, что ей сегодня очень везет на собеседников.
      – Нет, не рассказывала. А что?
      – И не расскажет.
      – Почему?
      – Потому что эти Хмелевы вот где у Бурундука! – гражданин сжал мясистые пальцы в кулак. Инна еще больше насторожилась, но попыталась скрыть это.
      – Извините, я ничего не понимаю... Почему Леня прожег себе ногу и при чем тут Бурундук?
      После этого Инна получила информацию куда более подробную, чем та, которой снабдили ее ребята. Она узнала, что Бурундук сначала предложил развести костер прямо среди школьного двора, чтобы желающие могли ходить по углям, узнала, что Бурундук находится в панибратских отношениях со своими педагогами, узнала, что дети фамильярно зовут его Акимычем, что свидетельствует о полной утрате директором авторитета. Инна перебила собеседника, чтобы осторожно спросить:
      – Скажите, а вот когда он костер предлагал развести... Он трезвый был?
      Гражданин чуть улыбнулся, глядя на нее с каким-то насмешливым состраданием.
      – Ну, вы сообразите сами: может ли трезвый человек такое предлагать? Да еще детям, собственным ученикам?!
      И отец Луизы рассказал Инне о том, как он сигнализировал о безобразиях, творящихся во второй восьмилетке и в районо, и в редакцию местной газеты, но это ни к чему не привело.
      – И заметьте, – добавил он, – я не анонимки писал, я с открытым забралом, так сказать... Кстати, разрешите представиться: Мокеев Павел Павлович, заместитель председателя райпотребсоюза. – Он привстал, пожал Инне руку. Инна тоже привстала и назвала себя, только не назвала свою должность. После этого она спросила:
      – А чем вы объясните, что Бурундуку все сходит с рук?
      – Чем? Да объяснить легче легкого: с заврайоно Лыковым их водой не разольешь, с редактором Бурундук тоже в приятельских отношениях, а более мелкая сошка, – Мокеев ткнул большим пальцем себе за спину, – вон вроде Хмелевых, например, – они Бурундуку пятки лижут. Вот их сынок в шестой класс почти на одних пятерках перепрыгнул, а моя на тройках еле переползла. Так что непробиваемая стена.
      – А в райком вы не обращались? – спросила Инна.
      – В райком! – Мокеев закашлялся. Он вспомнил, как райком обсуждал его персональное дело в связи с злоупотреблением служебным положением, вспомнил, как был рад, что отделался лишь строгим выговором. – В райком, вы знаете, я не обращался. Секретари и так завалены работой, а кто поменьше, дела не решит. После упоминания о райкоме интерес к разговору у Мокеева сразу упал, и он поднялся. – Ну, знаете ли... мне пора. Приятных вам сновидений.
      Он свернул за угол и исчез. Инна тоже пошла домой. Был уже одиннадцатый час, но Ленька все еще отсутствовал. Когда Инна выразила по этому поводу удивление, Полина Александровна засмеялась:
      – Да у нас во время каникул для них свобода. Взрослые раньше ложатся, потому что на работу вставать, а они гоняют, пока ноги не отвалятся. Вы, перед тем как свет зажечь, окно закройте, а то комары налетят.

Глава 18