ДС –Я надеюсь, что вы ошибаетесь.
БВ – Это подводит нас к теме, которую вы затрагивали в своих ранних книгах и которой вы лишь слегка коснулись здесь: ваше мнение о самом себе. Вы говорили как-то, что у вас есть своего рода мессианский комплекс, чувство, что вы были посланы на землю для того, чтобы добиться успеха, которого вы и добились. Было ли именно это причиной вашего успеха? Или успех – следствие вашего характера, уровня знаний и чего-то, о чем мы еще не говорили, возможно, определенного бесстрашия, связанного с вашей идеей о крае пропасти, о которой вы упомянули ранее?
ДС –Я не испытываю никаких мессианских чувств в отношении инвестиционной деятельности. Я потворствую своим мессианским фантазиям, раздавая деньги, которые я заработал. Зарабатывая же деньги, я не делаю этого. Я пытаюсь ограничить свои фантазии. И не считаю, что в зарабатывании денег есть что-то мессианское. Но в приближении к краю пропасти есть нечто особенное – такое движение служит определенной цели. Ничто так не способствует концентрации, как опасность, а чтобы ясно мыслить, мне необходимо вдохновение, связанное с риском. Это важная часть моего мышления. Риск для меня – важная составляющая четкого мышления.
БВ – Источником этого вдохновения является ваша любовь к охоте или ее опасность?
ДС –Опасность. Она стимулирует меня. Но я бы хотел, чтобы вы правильно меня поняли: я не люблю опасностей; я люблю избегать их. Именно это заставляет мое сердце биться быстрее.
БВ – Как вам удается обгонять всех остальных «охотников»?
ДС –Как я уже сказал, я ищу ошибку в любом инвестиционном тезисе. Когда я нахожу ее, я действую еще более уверенно. Пока я вижу лишь позитивную сторону, я неспокоен. Вновь постарайтесь меня правильно понять. Я не отказываюсь от инвестиционных тезисов лишь потому, что не могу увидеть их негативную сторону; я лишь продолжаю относиться к ним с подозрением. Меня особенно интересуют те инвестиционные тезисы, которые рынок принимает неохотно. Они обычно оказываются наиболее правильными. Помните, говорят, что «на рынке ходят по ковру, сотканному из беспокойства».
БВ – Хорошо, критическое мышление является одним из важных факторов. Что еще вы считаете важным?
ДС –В области инвестиций удивляет, что существует так много различных способов сделать что-либо. Нас можно назвать инвесторами, играющими на импульсе, моменте движения, но есть такие инвесторы, которые действуют на основе абсолютных котировок и также добиваются хороших результатов. Инвесторы, действующие на основе абсолютных котировок, не вписываются в нашу группу, поскольку им не с кем посоветоваться. У меня был весьма интересный случай с П.С. Четтерджи, одним из моих инвестиционных консультантов. Его концепция заключалась в том, чтобы рассматривать технологические компании как компании, обладающие значительными активами, причем покупатели также рассматривались в качестве активов. Если компания имеет сильную покупательскую базу, она может стоить довольно много, даже если управление там организовано плохо или недостаточный объем продукции. И он чувствовал, что при незначительном толчке эти потенциальные ценности таких компаний могут быть все же использованы. Эта концепция оказалась правильной. Например, он сделал значительные вложения в компанию Paradyne. Я отправился туда и ознакомился с компанией вместе с ним, но когда узнал о проблемах, с которыми они сталкиваются, то очень расстроился. Я все время спрашивал себя, зачем же, черт возьми, нам эти акции и как мы собираемся выбраться из этой ситуации. Тем не менее через несколько недель AT&T купила эту компанию, заплатив вдвое больше, чем мы. Он оказался прав в отношении ценности сильной покупательской базы, но его взгляд на компании не совпадал с моим.
Разрешите привести другой пример; на рынке существуют периоды бессистемных колебаний, когда мой стиль инвестиций совершенно бесполезен. Прежде чем сделать ставки, я настаиваю на формулировке тезиса. Но для того, чтобы понять суть наблюдаемой рыночной тенденции, необходимо время; иногда рынок меняет направление как раз тогда, когда мне удается сформулировать теорию, оправдывающую такое направление. Если это происходит часто, то может оказать разрушительный эффект. Я могу плыть по волне морского прилива, но не по зыбкой ряби бассейна. Был период, в начале 1980-х гг., когда казалось, что стабильного прилива не существует, есть лишь беспорядочные мелкие волны. Я пригласил фондового менеджера, специализирующегося на товарно-сырьевых операциях, Виктора Нидерхоффера, у которого была своя система «плавания» в таких условиях. Он имел отличную подготовку в области теории случайных блужданий. Он рассматривал рынки как казино, где люди действуют как игроки, и их поведение может быть понято путем изучения поведения игроков. Например, игроки ведут себя по понедельникам не так, как по пятницам, утром не так, как днем, и так далее. Он регулярно зарабатывал небольшие суммы, действуя на основе этой теории. Я выделил ему средства, которыми он мог распоряжаться, и он сумел получить на них хорошую прибыль. Однако в его подходе также заключалась ошибка. Такой подход действителен только для такого рынка, на котором нет основной тенденции. Если существует исторически обусловленная тенденция, то «прилив» может сгладить мелкие волны, которые вызваны поведением участников-игроков. Он мог серьезно пострадать, поскольку не обладал адекватным механизмом защиты от ошибок. Я упомянул о нем, поскольку его подход диаметрально противоположен моему, но иногда он может оказаться верным. Я научился непредвзято относиться к вопросу о том, что считать верным подходом. Я стремлюсь привлекать людей, использующих различные походы, до тех пор, пока я могу полагаться на целостность этих подходов.
БВ – А что произошло с Виктором Нидерхоффером?
ДС –Он зарабатывал довольно значительные суммы, пока на рынках происходили случайные и бесцельные колебания. Затем он начал проигрывать, и ему хватило характера остановить свои операции. Мы ушли с рынка первыми. Очень немногим торговцам, занимавшимся товарно-сырьевыми операциями, удалось это сделать.
БВ – И как его дела в последнее время?
ДС –Весьма неплохо.
БВ – Ведет ли он сейчас операции для вас?
ДС –Нет.
БВ – Обращаете ли вы в ходе интервью внимание на какие-либо еще качества человека?
ДС –Я очень плохо понимаю характер человека. Я хорошо умею оценивать акции и достаточно неплохо прогнозирую исторические события. На самом деле я ужасно плохо оцениваю характеры людей, поэтому я сделал так много ошибок. Потребовалось пять лет и довольно много неприятных событий, прежде чем я смог подобрать правильную команду управляющих. Я рад, что в результате мне удалось подобрать ее, но я не могу сказать, что в подборе команды добился такого же успеха, как и в управлении финансами.
Думаю, что мне подходит роль старшего партнера или босса, поскольку с большим состраданием отношусь к трудностям, с которыми сталкиваются финансовые менеджеры. Когда они испытывают трудности, я могу оказать им значительную поддержку, и это, я полагаю, внесло свой вклад в создание позитивной атмосферы в моей компании. Но я не слишком хорошо отбираю людей.
БВ – Какая часть ваших возможностей основана на умении выбирать рынки, а не инвестиции?
ДС –Это зависит от ситуации. Иногда я сосредоточивался на конкретных акциях, а иногда отбирал рынки или сегменты рынка. Как я уже говорил, я не играю, следуя жестким правилам; я ищу изменений в правилах игры.
БВ – Если вы ищете изменений в правилах игры, то в потоке событий должны быть дни, являющиеся критически важными. Если работать слишком интенсивно практически постоянно, невозможно их узнать. Одно из различий между мной и вами заключается в том, что вы, кажется, умеете узнавать эти особенные дни.
ДС –В самом начале моей карьеры, когда я был помощником в брокерском киоске, находившемся напротив биржи в Лондоне, у меня был босс, полковник Пугач, очень скрупулезный человек. Каждое утро он приходил и остро оттачивал свой карандаш. Он говорил мне, что, если деловых операций в этот день у нас не будет, уходя, нужно оставить кончик карандаша таким же острым, каким он был утром. И я не забыл его совет.
В более общих словах, управление портфелем инвестиций не является работой в обычном смысле этого слова. Это нечто другое. Это принятие на себя риска. Объем работы, которую вам приходится выполнять, обратно пропорционален вашему успеху. Иными словами, если вы занимаетесь обычной работой, если вы продавец или рабочий, ваш успех напрямую зависит от количества вкладываемого вами труда. Чем больше вы трудитесь, тем больше товара вы произведете; чем больше клиентов вы посетите, тем больше заказов, скорее всего, вам удастся получить. Это прямое соотношение. Когда вы рискуете и принимаете правильное решение, если вы правильно оцениваете ситуацию, вам не требуется работать слишком много. Но если вы допустили ошибку и возникает расхождение между вашей гипотезой и реальным ходом событий, вам необходимо провести весьма серьезное исследование для того, чтобы понять, в чем же именно заключается ошибка. Чем менее успешно вы действуете, тем больше вам придется работать над тем, чтобы исправить ситуацию. Если инвестиционный портфель дает хорошие результаты, вам придется работать меньше. Это обратное соотношение.
БВ – Но так ли это? Не обманываетесь ли вы? Иногда, когда все идет хорошо, дела как раз находятся на грани катастрофы. Разве не приходится вам иногда проводить огромную подготовительную работу, даже если все идет хорошо, просто для того, чтобы подготовиться к тому времени, когда ход событий обратится в противоположном направлении?
ДС –Конечно, так это и должно быть. Но я не люблю работать. Я делаю абсолютный минимум, необходимый для того, чтобы принять решение. Многим людям нравится работать. Они собирают огромное количество информации, намного больше, чем необходимо для принятия решения. И они привязываются к некоторым инвестициям, поскольку они хорошо знакомы именно с этим видом инвестиций. У меня иной подход. Я концентрируюсь на ключевых моментах. Когда необходимо, я работаю просто яростно, поскольку я в ярости оттого, что мне приходится работать. Когда я не должен работать, я не работаю. Это стало важным элементом моего подхода. Если бы я знал, где именно будет допущена ошибка, я бы сделал что-нибудь, чтобы ее предотвратить. Но обычно все происходит по-другому. Давайте смотреть правде в глаза. В деятельности финансовых менеджеров также существует некая последовательность подъем-спад. Они все понимают правильно, добиваются хороших результатов, но затем становятся слишком самоуверенными, и в конце концов это их губит. И я не исключение. Когда все идет хорошо, я – часто случается – расслабляюсь. Тогда все идет наперекосяк. Ситуация может меняться очень быстро. И тогда либо я управляю событиями, либо события управляют мной. Вот почему никогда не следует отказываться от чувства неуверенности. Опыт показал, что обычно мне удается ограничить ущерб 20%. Если оглянуться назад, во многих случаях я терял в течение года до 20% средств, если сравнивать низший и высший показатели по конкретным операциям, а затем исправлял ошибки и завершал год с позитивным результатом.
БВ – Есть ли у вас какая-либо формальная процедура для ограничения возможных убытков?
ДС –Нет. На практике если что-то идет не так и я знаю, что это, но считаю, что первоначальный тезис должен оставаться в силе, а причиной ущерба является внешний источник, то я скорее увеличу ставки, чем стану продавать. Я должен знать, почему я теряю деньги.
БВ – Как вы узнаете, что что-то идет не так?
ДС –Я чувствую боль. Я в значительной степени полагаюсь на простые инстинкты. Когда я активно управлял фондом, я страдал от болей в спине. Начало острой боли было сигналом: что-то не так с моим портфелем вложений. Боль в спине, разумеется, не подсказывала мне, в чем именно была ошибка, но она заставляла меня начать искать ошибки. Это ненаучный подход к управлению портфелем вложений.
БВ – Но вы теперь активно не участвуете в управлении фондом.
ДС –Если бы я участвовал в управлении фондом, я бы сейчас с вами не разговаривал. В течение длительного периода времени я эффективно управлял фондом совершенно самостоятельно. Я был капитаном корабля, но я также был и кочегаром, подкидывал уголь в топку. Тогда я стоял на капитанском мостике, я звонил в корабельный колокол и говорил «лево руля», а потом бежал в машинное отделение и сам исполнял приказ. В перерывах я останавливался и анализировал, какие акции покупать и т.д. Но это время прошло. Теперь у меня есть организация. Я также уступил свое место на капитанском мостике другому человеку. Я остаюсь председателем правления и занимаюсь решением стратегических вопросов.
БВ – Не хотите ли вы сказать, что вы на своем корабле стали простым пассажиром?
ДС –Я сказал бы, что я несколько больше, чем пассажир. Я скорее похож на владельца корабля.
БВ – Но бывает так, что вы входите в капитанскую рубку и беретесь за штурвал?
ДС –Я навещаю капитана, но никогда не берусь за штурвал, поскольку это очень ответственная работа и я мог бы нанести ущерб, если бы вмешивался в это ответственное дело.
БВ – Когда вы начали отходить от активного участия в управлении финансами?
ДС –В 1989 г., когда я стал принимать активное участие в революционном процессе в Восточной Европе, я уже не мог продолжать заниматься бизнесом ежедневно. Я не мог постоянно оставаться на связи с фондом. Я передал управление команде молодых людей, возглавляемой Стенли Дра-кенмиллером.
БВ – Но ведь вы получили 1 млрд. долл., играя против фунта стерлингов в 1992 г., – а это было после того, как вы передали управление Стенли. Неужели это его заслуга?
ДС –Да. Я никогда не считал это своей заслугой. Я принимал участие в этом процессе. Я сказал ему, что такая возможность возникает один раз в жизни, отношение вероятностей риска и выигрыша было чрезвычайно благоприятным, и следовательно, мы должны были вести игру в большем масштабе, чем обычно. И он последовал моему совету.
БВ – Таким образом, именно он привлек тот огромный объем залогового капитала, который поступил тогда в группу фондов Quantum. Но разве идея игры на понижение курса фунта стерлингов была его?
ДС –Да. Он советовался со мной, но это была его идея.
БВ – Но было бы несправедливо утверждать, что без вашего одобрения он привлек бы заемный капитал в таком масштабе, в каком это было сделано Quantum Fund? Разве вы не оказывали на него давление и не посоветовали поступить так рискованно?
ДС –Я советовал ему идти до конца. Он мог бы сделать это и без меня. В действительности, объем привлеченного нами заемного капитала вовсе не был столь огромным, поскольку мы рисковали лишь нашим акционерным капиталом или, может быть, немного большей суммой. В такой ситуации мы могли бы рисковать суммой, во много раз превышающей наш акционерный капитал.
БВ – Это был один из ваших крупнейших успехов. В последние несколько лет фонд также принимал решения в отношении валют, которые оказались не столь удачными.Какую роль вы сыграли в этих решениях?
ДС –Я сыграл ту же роль, что и в операциях с фунтом стерлингов. Мы ошиблись в отношении иены в 1994г., хотя понесенные нами убытки были сильно преувеличены. Говорили, что мы потеряли 1 млрд. долл., но это не так. Мы потеряли 600 млн. долл. в феврале 1994 г., но вернули их к концу года. Безусловно, большую часть этого года мы шли по ложному пути. Я участвовал в процессе принятия решений, и я несу ту же ответственность, что и в случае со стерлингом. Я также участвовал в процессе поиска ошибки. Мы сосредоточились на разворачивавшемся в то время торговом конфликте между США и Японией; в то же самое время существовала более глубокая причина усиления иены, которую мы не смогли распознать.
БВ – Вы теперь не проводите в Нью-Йорке так много времени, как раньше. Главным образом вы находитесь в Восточной Европе, расширяя деятельность вашего фонда.
ДС –Теперь уже нет. Я сейчас провожу в Европе гораздо меньше времени, чем за последние пять лет.
БВ – Как часто вы связываетесь со своим нью-йоркским офисом по деловым вопросам во время отъездов?
ДС –Если телефонная связь функционирует достаточно хорошо, я общаюсь с офисом ежедневно.
БВ – Вы говорите со Стенли?
ДС –Да, и с некоторыми другими.
БВ – Стенли советуется с вами или вы непосредственно направляете его? Или большая часть ваших диалогов представляет собой ответы на вопросы?
ДС –Он отвечает за управление фондом, и я не хочу ограничивать его. В свои 40 лет Стенли во многом лучше, чем был я в его возрасте.
БВ – Не в этом ли причина продолжающегося успеха Quantum Fund?
ДС –Лишь отчасти. Стенли – очень честная и непредвзятая личность, поэтому ему удалось привлечь высококлассных специалистов к работе на фирме. Репутация фонда также улучшилась, особенно после кризиса фунта стерлингов. Нам удалось привлечь лучших молодых людей, поэтому сейчас у нас есть высококвалифицированная команда менеджеров, чего у нас никогда не было раньше.
2. Гуру учится
БВ – Личность человека является результатом влияния иных людей. Давайте поговорим о людях, которые оказали влияние на вас. Ваш отец оказал огромное влияние на вас и ваши идеи. Расскажите, пожалуйста, какие стороны его жизни были особенно важны для вас.
ДС –Я думаю, что влияние на меня оказали и отец, и мать, но их влияние было различным. Я очень любил их обоих, но они были очень разными людьми, и их отношения были напряженными. Я очень любил и глубоко чувствовал их, поэтому я также глубоко внутренне воспринимал и эту напряженность. Напряженность отношений между родителями стала движущей силой моей жизни. Я рос на фоне конфликта двух различных людей. Это позволяло мне всегда видеть иную точку зрения. Я соглашался с отцом практически во всем, за исключением его отношения к матери. Отец научил меня общаться с внешним миром, мать учила меня познавать самого себя. Я усвоил взгляды отца, но по характеру я всегда был ближе к матери. Мой отец был общительным, дружелюбным человеком, у него был подлинный интерес к судьбе других людей. Он любил помогать им, но не любил делиться своими внутренними переживаниями. Возможно, он вообще не любил Думать о своих чувствах; поэтому он питал такой интерес к другим. Мой отец любил держаться на поверхности; мать стремилась проникнуть вглубь. Она была самокритична до самобичевания. У нее была наклонность к религии и мистике, которую я не унаследовал, но я разделяю ее интерес к загадкам бытия. Мать обожала отца и во всем соглашалась с его решениями, даже если это значило идти против собственных желаний. Это создавало определенные внутренние конфликты. Она также сталкивалась с конфликтами иного рода. Она была глубоко оскорблена антисемитизмом, который был всеобщим в венгерском обществе, и она сильно страдала в начале второй мировой войны. Мать чувствовала себя неудовлетворенной из-за того, что у нее не было собственной карьеры. В некотором роде она была худшим своим врагом. Поскольку я воспринимал ее как часть себя, мне пришлось бороться в себе со свойствами «неудачника». Иногда я чувствовал, что я смог добиться столь значительного успеха потому, что мне удалось побороть в себе этого «неудачника». Когда в 1982 г. я пережил период внутреннего конфликта, это напомнило мне конфликт между моими родителями. Именно тогда мне удалось преодолеть многие комплексы, которые я унаследовал от матери.
БВ – Почему вы чувствовали себя столь близким и к вашему отцу, и к вашей матери?
ДС –Моя мать была склонна к близким духовным отношениям, я был для нее родственной душой. Мой отец был очень необычным человеком, и я обожал его. Я знаю, что я необъективен, но даже на теперешнем, позднем этапе моей жизни, я продолжаю считать его совершенно исключительным человеком. Когда я был маленьким, он проводил со мной довольно много времени. Я встречался с ним после школы, и мы вместе шли купаться. После плавания он рассказывал мне очередную историю из своей жизни. Это было похоже на «мыльную оперу» – я слушал, затаив дыхание. Его жизненный опыт стал частью моего.
БВ – Не расскажете ли некоторые эпизоды из этой «мыльной оперы»?
ДС –В начале жизни он был довольно амбициозным молодым человеком. Пошел добровольцем на фронт во время первой мировой войны и дослужился до лейтенанта. Затем попал в плен на русском фронте и был отправлен в Сибирь. Он все еще был полон амбиций. Отец редактировал газету под названием Нары. Она писалась от руки и прибивалась гвоздями к нарам, а авторы прята-лисьза ней и слушали комментарии читателей. Я помню, что, когда был ребенком, видел подборку копий этой газеты; он привез их домой из Сибири. Затем его выбрали «представителем» заключенных лагеря. Несколько заключенных из соседнего лагеря убежали и в отместку за это «представитель» заключенных должен был быть расстрелян. Он решил, что лучше бежать, чем быть расстрелянным за побег других. Он выбрал примерно 30 человек – плотника, повара, врача и т.д., поскольку он не имел каких-либо практических навыков, – и они вместе бежали из лагеря.
Отец хотел построить плот и сплавиться вниз по течению до океана. Но допустил одну важную ошибку: он не знал, что все сибирские реки впадают в Северный Ледовитый океан. Беглецы построили плот, поплыли вниз по реке и через несколько недель поняли, что направляются к Северному Ледовитому океану. Пока из дикой глуши они долго выбирались к цивилизации, произошла революция, и они попали в самую гущу беспорядков в регионе. В тот период управлял Сибирью один чешский офицер, разъезжая в бронепоезде. Белые и красные постоянно убивали друг друга, а также местных жителей. Отец пережил несколько ужасных событий, и это научило его ценить жизнь.
Отец вернулся в Венгрию другим человеком: он потерял свои амбиции. Он не хотел более добиваться успеха. Мой отец хотел наслаждаться жизнью и оставаться независимым, но он не стремился стать богатым или влиятельным. Фактически он был единственным из всех знакомых мне людей, кто действительно прожил весь свой капитал. Он женился на матери, и отчасти благодаря этому браку, а отчасти доходам, которые он получил, издавая журнал на эсперанто, мы владели некоторой недвижимостью. Он был юристом, но не любил работать больше, чем было абсолютно необходимо. Я помню, когда я был маленьким, он однажды послал меня к одному из своих клиентов, чтобы занять немного денег, затем мы отправились кататься на лыжах. Когда мы вернулись, он несколько недель пребывал в плохом настроении, пытаясь заработать деньги и вернуть долг. Затем вовремя войны он начал продавать собственность. К моменту немецкой оккупации мы продали практически все, что у нас было. Это оказалось очень на руку, поскольку мы все равно бы все потеряли. И хотя эти продажи были правильно рассчитаны по времени, очень немногим людям хватает храбрости вот так распродать свой капитал. «Мой капитал – это моя голова», – говорил он, по-латыни «капитал» значит «голова». Я всегда восхищался этой его позицией. Какой контраст с моей карьерой! Некоторым образом я повторил его путь, поскольку не стал узником своего богатства.
БВ – Вы сказали, что на вас оказала огромное влияние реакция вашего отца на вторжение нацистов в Венгрию. Можете ли вы об этом рассказать?
ДС –Немецкая оккупация произошла в мае 1944 г. Мне еще не было 14 лет. Это был звездный час моего отца, поскольку он знал, что делать. Он понимал ситуацию и осознавал, что нормальные правила не действуют. Подчиняться закону стало опасно; нарушать закон стало единственным способом выживать. После того как он пережил русскую революцию, он знал, что делать. Ему удалось достать для своей семьи фальшивые документы, и он нашел места, где мы могли жить или прятаться. Он помог не только своим ближайшим родственникам, но и многим людям, с которыми был знаком. Я могу без преувеличения сказать, что отец спас десятки жизней. Он был ужасно занят – гораздо больше, чем когда он был юристом. Однажды, когда мы жили в комнате, в которую можно было войти только через ванную, люди стояли в очереди в ванной, чтобы поговорить с ним.
Это был период удивительных приключений. Я могу говорить и говорить о нем, это время навсегда запечатлелось в моей памяти, хотя я редко говорю о нем. Парадоксально, но 1944 г. был самым счастливым годом моей жизни. Говорить это странно, почти кощунственно, поскольку 1944 г. был годом Катастрофы, но это так. Мне было 14 лет, у меня был отец, которого я обожал и который контролировал ситуацию, знал, что делать, и помогал другим. Мы подвергались смертельной опасности, но я был убежден, что мы – исключение. Когда человеку 14 лет, он верит, что с ним ничего не случится. Для 14-летнего подростка это было самое восхитительное приключение, какого только можно пожелать. Оно оказало формирующее воздействие на всю мою жизнь, поскольку я учился искусству выживания у великого мастера. Это имеет некоторое отношение и к моей карьере в области инвестиций.
Мы все выжили, а затем пришли русские. Здесь также произошло несколько интересных приключений, но постепенно жизнь лишилась своей заманчивой стороны. Коммунистический режим сжал страну мертвой хваткой, и я чувствовал себя ограниченным, сжатым, запертым. Я чувствовал, что давление моего отца на меня стало чрезмерным. «В 15 лет неестественно думать так, как в 50», – сказал я ему
«Почему бы тебе не начать жить самостоятельно? – спросил он меня как-то. – Куда бы ты хотел поехать?»
«В Англию», – ответил я, поскольку мы слушали Би-би-си и мне очень импонировали британское понятие честной игры и объективность репортажей, – или я хотел бы поехать в Советский Союз, поскольку я хочу понять природу этой новой системы, в которой нам теперь приходится жить".
«В Советском Союзе я был, – сказал мой отец. – Я могу рассказать тебе о нем все».
Я решил ехать в Англию. Через несколько лет я понял, что это было решение отца, а не мое, и я люблю его за это еще больше. Он сказал, что у нас есть родственник, который может помочь мне поступить учиться. Я написал ему, но безрезультатно. Тогда отец предложил: «Почему бы тебе не посылать ему каждую неделю открытку, просто чтобы напоминать о своем существовании». Я так и сделал, и в конце концов он прислал мне приглашение в школу. Тогда я подал прошение о выдаче паспорта, но в то время его было очень трудно получить. Шли недели. Мой отец сказал: «Ты должен пойти и подать жалобу; потребуй встречи с чиновником, который за это отвечает». Я так и сделал, и стал самым ненавистным человеком для паспортного бюро. У моего брата, которому тогда был 21 год (он был на 4 года старше меня), был друг, работавший в политической полиции. Брат попросил его провести мои документы через различные инстанции. Это оказалось очень трудно даже для него, поскольку руководитель паспортного бюро заявил, что готов выдать паспорт кому угодно, кроме «этого дерзкого молодого человека, который всегда жалуется». В конце концов я получил паспорт.
Я уехал, когда мне было 17лет, и в дальнейшей жизни отец больше не оказывал на меня непосредственного влияния.
БВ – Прежде чем уехать из Венгрии, вам пришлось пережить некоторые ужасные моменты. Как этот опыт повлиял на вас?
ДС –Ничего особенно ужасного не было. Я сознавал опасность, но чувствовал, что она меня не коснется. Я знал о страданиях вокруг, но наша семья делала все, что могла, чтобы помочь другим. Например, мы стояли в очереди за сигаретами – в это время давали по пять сигарет на человека – и потом отдавали их евреям, которые не могли покидать гетто и стоять в очереди. Вероятно, единственный раз, когда я испытал что-то физически, был период после осады Будапешта, когда на улицах лежало много трупов. У одного из них был проломлен череп. Я потом долго чувствовал тошноту.
БВ – Расскажите о случае с вашей матерью, когда ее вызвали в полицию. Как ей удалось обмануть власти? У нее, должно быть, были стальные нервы.
ДС –Мать жила одна в дачном домике, и соседи стали что-то подозревать. Они сообщили о ней в полицию. Полицейские допросили ее, но она была так спокойна и вела себя так естественно, что они отпустили ее с извинениями. Во время допроса она была так спокойна, словно смотрит на саму себя с потолка, следя за тем, правильное ли впечатление производит. После того как все закончилось, она очень испугалась. Она бежала в Будапешт, и отец поселил ее в отеле. Я помню, как он довольно нервно говорил, что ей необходимо собраться.
БВ – Какие уроки вы усвоили от матери в отличие от того, чему вас научил отец?
ДС –Трудно сказать. Я думаю, что унаследовал аналитическую, самокритичную натуру матери, но большинство уроков преподал мне отец. Вообще, когда мать спорила с отцом, то обычно была неправа. Так считал не только я, но и она сама. Может быть, это о чем-то вам может сказать.
БВ – Вы часто приезжали в Венгрию?
ДС –Нет, я вообще не мог приехать. Мы были разделены и, казалось, навсегда. Я уехал в 1947 г., а затем поехал в Швейцарию на конференцию эсперантистов, поскольку мой отец был эсперантистом. В это время для выезда требовалось также советское разрешение, а его у меня не было. Разрешение на всю группу эсперантистов было, но я отстал от группы, поскольку не мог получить паспорт вовремя, и мне пришлось ехать позже. Я просто сел в поезд и, к счастью, этого разрешения у меня не потребовали. Там я встретился с отцом, но он поехал назад в Венгрию, а мне пришлось остаться в Берне и ждать получения английской визы. Я не знал, сколько времени это может занять, а у меня была лишь пара сотен швейцарских франков, которые мне дал отец. Поэтому я пытался экономить. Через две недели я получил визу и уехал в Англию. На этом его влияние закончилось, хотя ему удалось передать в Англию немного денег. Отец с матерью смогли выехать только в 1956 г.