На этот односторонний и неверный подход Писарева к эстетическому учению Чернышевского указал Г. В. Плеханов в работе "Эстетическая теория Н. Г. Чернышевского". Чернышевский, конечно, не думал о разрушении эстетики. Он лишь опровергал идеалистическую эстетику с присущим ей понятием прекрасного как самодовлеющей ценности, оторванной от реальной действительности. Чернышевский показал объективность прекрасного, то, что "прекрасное, несомненно, имеет самостоятельное значение, совершенно независимое от бесконечного разнообразия личных вкусов". {Г. В. Плеханов, Искусство и литература, М. 1948, стр. 414.} Это самостоятельное значение прекрасного определяется наличием прекрасного в самой жизни. Прекрасное в искусстве является воспроизведением прекрасного в жизни, его отражением. Для Чернышевского эстетика была не наукой о прекрасном, а "теорией искусства, системой общих принципов искусства вообще и поэзии в особенности"; центральный вопрос этой теории - вопрос об отношениях искусства к действительности.
      Перенося ударение в эстетике на вопрос об индивидуальных вкусах, Писарев допускал теоретическую ошибку субъективистского характера. Чернышевский указывал, что люди имеют далеко не одинаковое понятие о красоте, что их эстетические вкусы и склонности объясняются их различным положением в обществе, различными условиями воспитания и т. д. Но Чернышевский не сводил при этом дело к вопросу о вкусах, о которых, по известной поговорке, "не спорят". Он при этом ставил вопрос об истинном, действительном критерии прекрасного. Представления о прекрасном у людей различны, но не все эти представления одинаково верны. Прекрасное для Чернышевского - не только субъективная категория, оно имеет корни в действительности. Суждение о прекрасном в искусстве предполагает его соотнесение с действительностью, ибо предметом искусства является жизнь.
      Рассматривая эстетику как общую теорию искусства, Чернышевский считал ее самостоятельной наукой, имеющей важное общественное значение. Ошибочно сводя эстетику, как науку о прекрасном, к вопросу о вкусах, Писарев делал неправильный вывод, что "эстетика, как наука, становится такою же нелепостью, какою была бы, например, наука о любви", что эстетика будто бы "исчезает в физиологии и в гигиене".
      Нельзя не заметить при этом, что Писарев в своих конкретных суждениях о литературе оказывался на большей теоретической высоте, чем в общих рассуждениях о предмете эстетики. Центральным в его критических статьях является ведь именно вопрос об отношении того или иного произведения литературы к действительности, об объективном общественном значении и назначении художественного произведения. Но теоретические ошибки Писарева в вопросах эстетики наглядно проявились в его отношении к различным видам искусства.
      Признавая литературу "великой общественной силой", Писарев в этот период не признавал общественного значения других искусств - живописи, скульптуры, театра, музыки. "Я чувствую к ним глубочайшее равнодушие, признавался он в статье "Реалисты". - Я решительно не верю тому, чтобы эти искусства каким бы то ни было образом содействовали умственному или нравственному совершенствованию человечества". Отсюда - постоянные в эти годы у Писарева иронические сопоставления искусства Бетховена, Рафаэля, Моцарта и Рембрандта с "искусством" шахматного игрока, повара или бильярдного маркера. Музыке и изобразительным искусствам Писарев отводил чисто прикладную роль, не признавая за ними познавательной ценности. В этом смысле, "поправляя" Чернышевского, Писарев также существенно разошелся с ним. Чернышевский, разбирая в своей диссертации вопрос о специфике различных видов искусства, также отмечал первенствующее значение поэзии, литературы. Но из этого он не делал относительно других искусств того вывода, что они не имеют значения в общественной жизни человека. Выступая против идеалистической эстетики, против взгляда на искусство как на чистое наслаждение, отрешенное от насущных интересов действительности, Писарев в оценке изобразительных искусств и музыки по существу сам становился на эту точку зрения, считая, что вопрос о значении живописи, музыки и т. п. сводится только к вопросу о наслаждении, которое может получать от них воспринимающий субъект.
      В таком подходе к этим искусствам проявились и характерные для "теории реализма" Писарева черты утилитаризма, указанное выше требование "экономии сил", которое он выдвигал в эти годы. Писарев считал непроизводительным в условиях нищеты и невежества тратить силы общества на развитие живописи, музыки и т. д. Писарев при этом выступает прежде всего против стремления господствующих классов превратить эти искусства в "барскую забаву", в "источник чистого наслаждения". Его возмущают те вопиющие контрасты, когда на фоне нищеты, закабаления и невежества масс являются пышные дворцы, художественные академии, культивирующие искусство, оторванное от жизни, от народа, удовлетворяющие прихотям эксплуататорских классов. В этом сила нападок Писарева на современную ему буржуазно-дворянскую живопись, музыку, театр и т. д. Но, увлекаясь, он готов вообще отказаться от помощи этих искусств в общем развитии демократического движения, не замечает развития народности и реализма в живописи, музыке, театре его времени.
      Таким образом, эстетические взгляды Писарева отличаются явной противоречивостью. В них сочетаются глубокие демократические тенденции, имевшие большое значение для развития литературы в искусства, с серьезными ошибками в разрешении общих вопросов эстетики. Эти ошибки проявились и в литературно-критической деятельности Писарева.
      В 1865 году Писарев опубликовал две статьи, объединенные под общим названием: "Пушкин и Белинский". Эти две статьи, которые нельзя отбросить при общей характеристике литературно-критических взглядов Писарева, дают резко полемическую, глубоко несправедливую и предвзятую оценку творчества поэта.
      Появление их в "Русском слове" не было неожиданностью. Для литературной критики "Русского слова" характерно в эти годы стремление подвергнуть радикальной переоценке творчество Пушкина и Лермонтова. В 1864 году молодой критик журнала В. А. Зайцев выступил с рецензией, в которой нигилистически оценивал поэзию Лермонтова как порождение" легкомысленного дворянского скептицизма, как одно из явлений "чистого искусства". В статье "Реалисты" Писарев мимоходом солидаризировался с такой оценкой Лермонтова и уведомлял своих читателей, что он вскоре даст развернутую переоценку творчества Пушкина с точки зрения "реальной критики".
      Статьи Писарева о Пушкине вызвали при своем появлении шумный отклик. Одних они увлекали своими парадоксальными и прямолинейными выводами, других отталкивали как глумление над творчеством великого поэта. Было бы, конечно, совершенно неправильно отнестись к ним как к обычным литературно-критическим статьям. Резко полемический их характер, подчеркнуто неисторический подход к творчеству Пушкина, попытка подойти к Онегину и к другим героям Пушкина с меркой Базарова - говорят о другом. Статьи были задуманы как наиболее сильный выпад против "эстетики", то есть "чистого искусства", как один из актов пропаганды "реального направления". Писарев взглянул на Пушкина как на "кумир предшествующих поколений". Свергнуть этот "кумир" означало для Писарева - ослабить влияние "чистой поэзии" на молодежь и привлечь ее на путь "реализма".
      Нельзя не отметить противоречий в отношении Писарева к Пушкину и его творчеству. Как мы уже отмечали, в статьях 1864 года ("Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби", "Реалисты") Писарев причислял Пушкина к кругу тех писателей, знакомство с творчеством которых совершенно необходимо для "мыслящего реалиста", и вместе с тем уже в той же статье "Реалисты" он выступает против взгляда на Пушкина как на великого поэта, основоположника новой русской литературы. Основоположником русской реалистической литературы Писарев признает Гоголя; Пушкина же он считает предшественником и родоначальником школы поэтов "чистого искусства", то есть тех "наших милых лириков", по ироническому выражению Писарева, к числу которых он относил Фета, А. Майкова, Полонского и др.
      Статьи Писарева о Пушкине нельзя рассматривать вне связи с тем спором о пушкинском и гоголевском направлениях в русской литературе, который развернулся еще в критике 1850-х годов. Реакционная и либеральная критика 1850-1860-х годов (Дружинин, Анненков, Катков и др.) пыталась противопоставить Гоголю, как представителю критического реализма, Пушкина. Творчество Пушкина при этом ложно истолковывалось как проявление "чистой поэзии", далекой от "злобы дня", от живых интересов современности; критики этого направления твердили о примирении Пушкина с действительностью, об идеализации, "очищении" и "облагорожении" жизни в его творчестве. Эти критики вели полемику с основными выводами известной работы Чернышевского "Очерки гоголевского периода русской литературы", с выводами критических статей Белинского. Но ни Белинский, ни Чернышевский и Добролюбов не противопоставляли Гоголя Пушкину. Они подчеркивали актуальное значение критического реализма и в связи с этим отмечали, что в творчестве Пушкина это критическое направление еще не нашло своего полного развития. Чернышевский и Добролюбов говорили о том, какое решающее значение для развития критического реализма в нашей литературе имели творчество Гоголя и деятельность Белинского. Но творчество Пушкина революционно-демократическая критика оценивала как очень важный и при этом исторически необходимый этап в развитии русской литературы, в развитии в ней реализма, народности и гуманных идей. Белинский, а затем Чернышевский и Добролюбов указывали на то, что Пушкин открыл "поэзию действительности", создал образцы подлинно художественного воспроизведения жизни.
      Писарев же некритически отнесся к противопоставлению Пушкина и Гоголя в реакционной и либеральной критике 1850-1860 годов. Встав на защиту "гоголевского направления", он осудил Пушкина как представителя "чистой поэзии". "Имя Пушкина, - писал он, - сделалось знаменем неисправимых романтиков и литературных филистеров". Таким образом, борясь с реакционной критикой, но при этом подходя к творчеству Пушкина с неисторичееких позиций, Писарев сам оказался во власти характерных для этой критики искусственных противопоставлений. Отсюда - непонимание той социальной подоплеки, которая скрывалась за противопоставлением "поэта" и "черни" у Пушкина. Это противопоставление выражало острую враждебность Пушкина к придворной черни, к аристократии, к тем, кто пытался навязать свободолюбивому поэту реакционные тенденции. Писарев же понял это противопоставление в том духе, как его разъясняли представители идеалистической критики и "чистой поэзии", - как спор между общественно индифферентным поэтом и народом, демократией. Отсюда и шаржированное воспроизведение у Писарева пушкинских героев Онегина, Татьяны, Ленского. Критическая интерпретация этих образов уступает место в статьях Писарева созданию злых карикатур на типичных представителей дворянской и мещанской среды 1860-х годов. Онегин превращается при этом в пустого щеголя, пошлого фразера и избалованного барина, Татьяна - в своеобразную "кисейную барышню" с глупыми мечтами, предрассудками и мещанской манерой выражения. Отсюда, наконец, отождествление самого Пушкина с Онегиным (следует отметить, что тот же прием применяется в "Реалистах" и в отношении Лермонтова, который отождествляется с Печориным), искажение образа лирического героя в стихотворении Пушкина "19 октября". Писарев не жалеет бьющих в глаза красок, резких просторечных слов и выражений, предпринимая ироническую "перелицовку" многих поэтических страниц Пушкина.
      В целом оценка Пушкина у Писарева представляет серьезный шаг назад по сравнению с Белинским, Чернышевским и Добролюбовым. В этом смысле интересно, как Писарев, например, "переводит на свой язык" известную мысль Белинского о том, что Пушкин впервые показал достоинство поэзии как искусства, что он дал ей "возможность быть выражением всякого направления, всякого созерцания", {В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VII, М. 1955. стр. 320.} был художником по преимуществу. Для Белинского это утверждение означало, что Пушкин, достигнув полной свободы художественной формы, создал необходимые условия для дальнейшего развития реализма в русской литературе. Для Писарева же оно оказывается равносильным лишь утверждению, что Пушкин являлся "великим стилистом", усовершенствовавшим формы русского стиха.
      В статьях Писарева о Пушкине выступает не только глубоко ошибочная, неисторическая оценка Пушкина, но и известная недооценка Белинского. Конечно, между отношением Писарева к Пушкину и отношением его к Белинскому существенная разница. К деятельности Белинского Писарев стремится подойти с исторической точки зрения, истолковать ее как определенный этап в развитии демократической мысли. Писарев с глубоким уважением относится к Белинскому как к основоположнику демократической литературной критики. Но многое во мнениях даже позднего Белинского он считает данью идеалистической эстетике. По мнению Писарева, Белинский в статьях: о Пушкине еще не смог до конца освободиться из-под влияния "гегельянщины". Как пропагандист "теории реализма" с присущими ей отдельными чертами радикального, но ограниченного просветительства и утилитаризма, он не сумел и в оценке Белинского удержаться на уровне Чернышевского и Добролюбова, не понял он до конца и значения статей Белинского о Пушкине. Но глубоко несправедливые в оценке Пушкина и односторонние в отношении Белинского, эти статьи Писарева содержат много метких и остроумных нападений на теорию "чистого искусства", на поэзию, отрешенную от жизни. В осмеянии этой теории, в обнажении реакционного смысла призывов к "чистой поэзии" большая заслуга принадлежит критике Писарева этих лет.
      * *
      *
      С развитием "теории реализма" Писарева совпадает во времени длительная и резкая полемика между "Современником" и "Русским словом". Вспыхнувшая в самом начале 1864 года, она продолжалась почти до конца 1865 года. Эта полемика представляет важный эпизод в истории журналистики 1860-х годов, отражающий идейные расхождения и противоречия в демократической литературе в период после окончания революционной ситуации. Реакционная и либеральная пресса, раздувая эти разногласия, поспешила оповестить читателей о "расколе в нигилистах". Резкость взаимных обвинений и осуждений в ходе этой полемики создавала впечатление назревающего разрыва между демократическими журналами. Однако сами участники полемики, как бы ни были серьезны и резки взаимные обвинения, никогда не отрицали того, что спор идет внутри одного лагеря, хотя спорившие стороны и очень различно оценивали очередные задачи своего направления.
      Здесь нет необходимости входить во все детали полемики. Некоторые подробности о ней читатель найдет в самих статьях Писарева и в комментариях к ним. Если же отвлечься от частностей, от личных выпадов и непринципиальных обвинений, то основным в этой полемике следует признать вопрос об отношении к идейному наследию Чернышевского и Добролюбова, о тактической линии демократического движения в новой обстановке середины 1860-х годов. Одним из существенных предметов спора явилась при этом как раз "теория реализма" Писарева.
      По-разному сложилась судьба обоих журналов в эти годы. "Современник" лишился своих испытанных руководителей - Чернышевского и Добролюбова. Общая линия редакции журнала в эти годы была менее последовательной, чем при Чернышевском и Добролюбове. В составе редакции, в кругу основных сотрудников журнала обнаружился недостаток единства. Помимо Некрасова, членами редакции и наиболее деятельными сотрудниками журнала были М. Е. Салтыков-Щедрин, М. А. Антонович, Г. З. Елисеев, Ю. Г. Жуковский, А. Н. Пыпин. В статьях не только молодого члена редакции Жуковского, который позднее стал одним из типичных представителей либерального народничества, но и в высказываниях М. А. Антоновича и Г. З. Елисеева имели место отдельные ошибки, отклонения от линии Чернышевского. Характерно, что в конце 1864 года Салтыков-Щедрин выходит из редакции "Современника". Показательно также, что "Современник" теряет в эти годы некоторую долю влияния на демократического читателя, число его подписчиков сокращается.
      Эти же годы следует признать временем наибольшего успеха "Русского слова" в читательской среде. Своим успехом журнал был обязан прежде всего деятельности Писарева. Но и "Русское слово", стоя в целом, как и "Современник", на революционно-демократических позициях, допускало серьезные ошибки. О противоречиях в мировоззрении Писарева говорилось выше. Но еще более противоречивую и во многом ошибочную позицию занимал молодой сотрудник журнала В. А. Зайцев. Путаными были его философские взгляды. Так, в одной из своих статей 1865 года Зайцев неправильно, примиренчески оценил субъективно-идеалистическую философию Шопенгауэра. Зайцев часто грешил вульгарно-материалистическим подходом к истолкованию явлений действительности. В политических взглядах Зайцева были также серьезнейшие отступления от революционно-демократической программы. С первых шагов своих в "Русском слове" он выразил неверие в революционную деятельность масс, отстаивал заговорщическую тактику, утверждая, что демократическая интеллигенция может действовать, не дожидаясь пробуждения политической сознательности масс и не считаясь с намерениями масс.
      Полемика "Современника" с "Русским словом" открылась в самом начале 1864 года. В январской книге "Современника" за 1864 год (в очередном фельетоне из серии "Наша общественная жизнь") Щедрин выдвинул резкое обвинение по адресу редакции "Русского слова" в "понижении тона". Он резко критиковал отвлеченно-просветительские тенденции, выразившиеся в публицистике "Русского слова", писал о том, что сотрудники "Русского слова" возлагают все свои надежды на науку, которая "все даст со временем", и забывают о "жизненных трепетаниях" (под "жизненными трепетаниями" подразумевались революционно-демократические традиции). Щедрин в очень резкой форме предостерегал "Русское слово" от дальнейшей эволюции в сторону либерализма. Наиболее сильный удар при этом наносился по Зайцеву. Взгляды последнего Салтыков-Щедрин охарактеризовал как "зайцевскую хлыстовщину". Но говоря о тех преувеличенных надеждах, которые возлагаются "Русским словом" на науку, Салтыков-Щедрин, конечно, имел в виду и высказывания Писарева, например в статье "Наша университетская наука". У Щедрина имели место и памфлетные характеристики основных сотрудников "Русского слова".
      "Русское слово" в февральском номере 1864 года резко откликнулось на фельетон Щедрина. Одним из таких откликов была и статья Писарева "Цветы невинного юмора", специально посвященная разбору произведений Щедрина. Писарев в этой статье дает вызывающе резкую полемическую оценку произведений сатирика, стремится представить его как безобидного юмориста, который якобы является чужим, случайным человеком в "Современнике", в революционно-демократическом лагерей
      Но статья "Цветы невинного юмора" еще не касается брошенных со стороны Щедрина обвинений по существу. Следующая статья Писарева - "Мотивы русской драмы" - более открыто и прямолинейно обрисовывает действительные расхождения между критикой "Русского слова" и "Современника". Не случайно три года спустя после появления статьи Добролюбова "Луч света в темном царстве" Писарев обращается в "Мотивах русской драмы" к разбору "Грозы" Островского. Оценивая характер Катерины, Писарев заявляет свое несогласие с основным выводом статьи Добролюбова. Он "развенчивает" Катерину, рассматривая ее как обычное, заурядное явление в темном царстве. Характерно, что на первый план при этом выступает опять Базаров, который прямо противопоставляется Катерине. Базарова, а не Катерину считает Писарев подлинным "лучом света в темном царстве". Основная задача времени, по Писареву, состоит в подготовке таких деятелей, которые смогут внести в общество правильные представления о народном труде и подготовить условия для коренного разрешения социальных вопросов.
      Развернутым изложением общественной программы Писарева в ходе этой полемики явилась его статья "Реалисты". Ее появление обострило полемику между журналами. Основным противником Писарева на этом ее этапе стал М. А. Антонович. "Теория реализма" вызвала резкие нападки в "Отечественных записках", "Эпохе" и других журналах того времени. Но то была критика взглядов Писарева с реакционных позиций. Писарев отвечал на нее в "Прогулке по садам российской словесности" метким разоблачением программы этих журналов. Антонович же пытался подвергнуть решительной критике "теорию реализма" за ее отступления от революционного демократизма. Писарев отвечал Антоновичу в той же "Прогулке по садам российской словесности" и специально в большой статье "Посмотрим!". Полемика Писарева с Антоновичем сосредоточилась на вопросах о материализме, об отношениях между трудом и капиталом, о социализме. Существенное место заняли также вопросы эстетики и литературной критики.
      Антоновичу в ходе полемики не удалось дать последовательного и объективного анализа ни позиции "Русского слова" вообще, ни взглядов Писарева в особенности. Наиболее сильной стороной полемических статей Антоновича была критика взглядов Зайцева, его грубых ошибок в области философии и политики. Что же касается "теории реализма", то Антонович не понял ее противоречивого характера, не увидел во взглядах Писарева революционно-демократической направленности, отнесся к его творчеству в целом отрицательно и односторонне. Обвинения Антоновича часто превращались в "грызню", но выражению Г. З. Елисеева, с "Русским словом", переходили не раз в мелочные придирки.
      Позиция, занятая самим Антоновичем, давала основания Писареву для встречных обвинений в отходе Антоновича от линии Чернышевского. Антонович, например, в своей статье "Современная эстетическая теория", истолковывая взгляды Чернышевского на эстетику, допускал такие неопределенные формулировки, которые позволили Писареву бросить ему упрек в уступках идеалистической теории искусства. Антонович особенно упорно защищал свое отрицательное отношение к "Отцам и детям" Тургенева, высказанное им еще в статье 1862 года "Асмодей нашего времени". Он обвинял Писарева в том, что последний не заметил антинигилистической направленности романа Тургенева. Но сам он не оценил сильных сторон романа и не понял основного смысла трактовки образа Базарова в статье Писарева; не оценил он и революционно-демократической направленности характеристики у Писарева образа Рахметова.
      В статье "Посмотрим!" Писарев не без основания критиковал Антоновича за либеральный подход к острейшим социальным вопросам. Вместе с тем он показал, насколько несправедливы были брошенные ему Антоновичем обвинения в отступлении от революционно-демократической программы.
      Полемика между "Современником" и "Русским словом", обнажая тактические разногласия и отдельные ошибки обеих сторон, крайне обострила отношения между двумя журналами. Не всегда она велась на принципиальной высоте. Однако полемические статьи Писарева, особенно статья "Посмотрим!", затрагивают очень важные вопросы общественно-политического характера, содержат существенные черты для характеристики мировоззрения Писарева, его общественно-политических, философских и эстетических взглядов.
      Полемика между "Современником" и "Русским словом" не нашла своего разрешения. В 1866 году оба журнала были закрыты. Изменившаяся политическая обстановка настоятельно требовала сплочения демократических сил. Это приводит к сближению Писарева с лучшими представителями того круга писателей, с которыми он еще недавно полемизировал.
      IV
      В ноябре 1866 года Писарев был освобожден из заключения. Но и по выходе из крепости положение его оставалось тяжелым. Над ним был установлен негласный надзор. После выстрела Каракозова в апреле 1866 года на демократическую интеллигенцию обрушились жестокие репрессии. Начались новые аресты. "Современник" и "Русское слово" были закрыты.
      В этих условиях Писарев должен был искать пути для возобновления литературной деятельности. Тяжелая общая политическая обстановка, последствия длительного одиночного заключения, отразивишеся на его нервной системе, личные переживания, связанные с неудачной любовью к М. А. Маркович, вызвали временное падение писательской активности Писарева. В течение 1866-1867 годов он писал сравнительно немного.
      Положение осложнилось тем, что в это время Писарев разошелся с бывшим редактором "Русского слова" Благосветловым. Нужно было искать новых товарищей по работе.
      Важнейшим событием в жизни Писарева в это время явилось его сближение с Некрасовым. Летом 1867 года начались переговоры Некрасова с Писаревым относительно сотрудничества Писарева в издании, которое собирался осуществить Некрасов. Переговоры привели к постоянному сотрудничеству Писарева с начала 1868 года в журнале "Отечественные записки", который в это время перешел в руки Некрасова и Салтыкова-Щедрина и стал органом революционно-демократического направления. Последние полгода жизни критика и связаны с его работой в этом журнале.
      Сближение Писарева с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным является во многих отношениях знаменательным. Сам факт обращения Некрасова к Писареву с предложением о сотрудничестве свидетельствует о том, как высоко ценил Некрасов, известный своим умением выбирать людей, талант Писарева как критика. Писареву поручалось ведение в обновленных "Отечественных записках" критического отдела. Несмотря на все прошлые споры и разногласия, Некрасов и Салтыков-Щедрин видели в Писареве человека своего направления, которому можно смело поручить ведущую роль в одном из наиболее важных отделов журнала. Характерно, что ни Антонович, ни Жуковский не были привлечены к сотрудничеству в "Отечественных записках", - Некрасов и Салтыков-Щедрин разошлись с ними. Некрасов и Салтыков-Щедрин далеко не во всем одобряли линию Антоновича и Жуковского, занятую ими в полемике 1864-1865 годов. Салтыков-Щедрин, по сохранившимся свидетельствам, был против элементов "грызни", присущих полемическим выступлениям Антоновича.
      Сближение Писарева с Салтыковым и Некрасовым - свидетельство также и известных новых признаков в духовном развитии Писарева. Как и другие выдающиеся революционные демократы, он ясно сознавал необходимость устранения старых разногласий. Но дело также в том, что в произведениях Писарева 1866-1868 годов уже нет тех специфических увлечений, которые так сильно проявились в его "теории реализма". В них нет характерных рассуждений о соотношении "механического" и "химического" .путей развития и о предпочтении в данных условиях именно "химического" пути, пропаганда естественно-научных знаний уже не выдвигается на первый план в качестве важнейшей и решающей задачи дня. Вопрос о значении революционных переворотов в истории общества, о роли народных масс в истории занимает в них центральное положение.
      Глубоко симптоматичной в этом смысле была статья "Генрих Гейне", написанная в 1867 году. Писарев и раньше неоднократно обращался к оценке и анализу творчества Гейне, с глубоким сочувствием относился к его творчеству. Ему были близки и дороги демократические тенденции в поэзии Гейне, его сарказмы, обращенные против европейской реакции, против либерализма и трусливого мещанства. Но в этой статье Писарев специально останавливается на противоречиях в мировоззрении и творчестве Гейне.
      Выработку цельного и последовательного мировоззрения путем самостоятельной работы мысли выдвигает Писарев в начале статьи как важнейшую задачу молодого поколения. Над решением вопроса: "как жить?" "каждый здоровый человек, - пишет он, - должен трудиться сам, точно так, как женщина должна непременно сама выстрадать рождение своих детей". "Готовых убеждений, - говорится далее, - нельзя ни выпросить у добрых знакомых, ни купить в книжной лавке. Их надо выработать процессом собственного мышления, которое непременно должно совершаться самостоятельно, в вашей собственной голове". Это невозможно без постоянного поступления новых материалов, которые получаются и из непосредственных наблюдений над жизнью, и из общения с людьми, и от чтения многих книг. Именно в связи с этим встает важнейшая задача критики, внимательного анализа таких материалов. Применительно к литературе и вообще к мнениям и выводам других людей - мыслителей, ученых и поэтов - эта задача определяется как критическое освоение лучшего наследия прошлого. С ростом и развитием самостоятельного мировоззрения, замечает Писарев, уже невозможно ограничиваться простыми приговорами, безусловно отрицающими и столь же безусловно принимающими то или иное явление. Главное состоит в том, чтобы из опыта прошлого, из литературного наследия суметь отобрать и переработать то, что остается в нем наиболее важного и ценного. "Так как критика, - говорит Писарев, - должна состоять именно в том, чтобы в каждом отдельном явлении отличать полезные и вредные стороны, то понятно, что ограничиваться цельными приговорами значит уничтожать критику или по крайней мере превращать ее в бесплодное наклеивание таких ярлыков, которые никогда не могут исчерпать значение рассматриваемых предметов". Эти глубокие мысли Писарева об отношении к культурному наследию и общих задачах критики сохраняют свое живое значение.
      Именно с этой точки зрения подходит он и к оценке Гейне. В ходе критического анализа он вскрывает противоречия в мировоззрении Гейне, сложное внутреннее содержание его творчества, выделяя в нем важнейшие прогрессивные стороны и подвергая критике то, что связывало Гейне с прошлым и тянуло его назад. Писарев с любовью говорит о неотразимом влиянии поэзия Гейне, но прямо предостерегает своих читателей "от умственного раболепства перед Гейне", от обожания "тех недостатков и пятен, которые наложены ка поэзию Гейне обстоятельствами времени и места". Такими "пятнами" он считает во взглядах Гейне проявление известного недоверия к демократии, "эстетическую точку зрения" на революцию, связанную с "политическим дилетантизмом", - отголоски теории чистого искусства в его творчестве, культ личности Наполеона I, отразившийся в "Книге Le Grand", и т. д. Ирония Гейне расценивается Писаревым как сложное и противоречивое, двойственное мировосприятие, как отражение колебаний между старым и новым.
      Противоречия и колебания Гейне, особенно проявившиеся в творчестве 1820-1830-х годов, рассматриваются в статье не только как проявление личной слабости Гейне, а прежде всего как отражение, противоречий его эпохи, как "настоящее роковое несчастие", тяжелая духовная драма, вызванная к жизни переломным характером времени после Венского конгресса, когда мучительно, преодолевая преграды, вызревало демократическое движение в борьбе с силами феодальной реакции, когда вместе с тем намечался кризис буржуазной демократии.