Он говорит в "Очерках из истории труда": "Люди сбились с настоящего пути, исказили свою природу и до сих пор продолжают мучить друг друга". Решающим условием избавления от этих мучений является, по Писареву, распространение в обществе строго реального взгляда на природу человека, на отношения между людьми в процессе труда. Говоря в тех же "Очерках", что "общественные и экономические доктрины до сих пор представляют очень близкое сходство с отжившими призраками астрологии, алхимии, магии и теософии", Писарев замечает: "Очень вероятно, что и эти кабалистические доктрины сложатся когда-нибудь в чисто научные формы и со временем обнаружат свое влияние на практическую жизнь, со временем убедят людей в том, что людоедство не только безнравственно, но и невыгодно". Он указывает при этом на пример естественных наук, которые "уже в настоящее время вышли из тумана произвольных гаданий".
      Противоречия во взглядах Писарева, борьба материалистических тенденций с отвлеченным просветительством с особою наглядностью выразились в его большой статье конца 1865 года "Исторические идеи Огюста Конта", которой сам он придавал большое значение. В сжатой форме дано здесь изложение истории человечества от первобытного общества до эпохи капитализма. Особое внимание при этом уделено, так же как и в "Очерках из истории труда", борьбе человека за овладение силами природы, борьбе классов и различным проявлениям социального антагонизма, разоблачению современного капиталистического рабства. Как материалист, Писарев ведет непримиримую борьбу с религией. Именно это и вызвало цензурные преследования статьи, за помещение которой журнал "Русское слово" получил последнее предупреждение. Как революционный демократ, Писарев критикует в этой статье позитивиста О. Конта за его попытки "примирить" науку и религию, за его поползновения навязать обществу религиозную организацию как "спасение" от социальных бедствий.
      Но при всем этом Писарев и здесь остается во власти идеалистического представления о том, что перемены в жизни людей определяются в конечном счете развитием знания, победой знания над незнанием и предрассудками. Роль условий жизни и труда сводится при этом лишь к роли факторов, способствующих формированию новых идей, распространение и усвоение которых предопределяет последующие изменения форм труда и быта.
      Общественно-политические взгляды Писарева не только отражают общую слабость домарксовского материализма, но в некоторых отношениях оказываются позади воззрений Чернышевского и Добролюбова. В статье "Исторические идеи Огюста Конта" это проявляется и в недостаточно критическом отношении к общей концепции Конта и в попытках перенести основные выводы теории Дарвина на истолкование исторических явлений. Писарев утверждал здесь (как и в статье "Посмотрим!"), что дарвиновский принцип естественного подбора "без сомнения, произведет переворот не только в ботанике и в зоологии, но и в понимании истории". {Д. И. Писарев, Сочинения, изд. 5, т. V, СПб. 1911, стр. 328.} В этом сказалось то преувеличение роли естественных наук в развитии человеческого общества, которое составляет особенность мировоззрения Писарева в 1864-1865 годы, когда он выступил со своей "теорией реализма".
      * *
      *
      Развивая "теорию реализма", Писарев стремился обрисовать программу ближайших действий молодого поколения в сложившейся к середине 1860-х годов в России исторической обстановке.
      Развернутое изложение эта теория нашла в статье "Реалисты", относящейся к концу 1864 года. Слово "реализм", начиная еще с философских работ Герцена, нередко служило обозначением материализма. Но в своих статьях 1864-1865 годов Писарев вкладывает в этот термин еще и особый, специфический смысл. Быть реалистом для него означало, действуя в соответствии с особенностями обстановки, постепенно добиваться изменений социальной жизни, подготовить условия для ее коренного преобразования.
      Писарев ставит вопрос о двух формах исторического развития, социальных преобразований. "Иногда, - пишет он, - общественное мнение действует на историю открыто, механическим путем. Но кроме того, оно действует еще химическим образом, давая незаметно то или другое направленно мыслям самих руководителей". Механический путь - это путь революционного переворота, непосредственного действия масс, решительное изменение существующего строя. Химический путь - это путь медленной, но неуклонной подготовки сознания общества к коренным общественным переменам, путь эволюции. Из всего контекста статьи Писарева ясно, что в условиях того времени он признает реальным второй, химический путь, считает, что "механический путь" преобразования общества еще непосредственно не может выступить на сцену.
      Некоторые исследователи делали отсюда вывод, что в результате спада демократического движения к середине 1860 годов Писарев стал типичным реформистом, порвал с революционно-демократическими взглядами. Это, конечно, неправильно и опровергается материалами произведений Писарева.
      Как мы видели, даже в годы наибольшего размаха крестьянского движения у Писарева были сомнения в готовности масс к решительному и широкому революционному выступлению. Эти сомнения лишь укрепились в обстановке спада волнений в стране. Но при всем том демократизм Писарева в эти годы стал более зрелым. Писарев все большее внимание, как мы видели, уделяет движению масс и его роли в развитии общества. Все сильнее выступают в его произведениях критика капитализма и проповедь социалистических взглядов. Он никогда не отвергал необходимости народной революции, и именно в эти годы он особенно остро и резко критикует либералов, отвергающих в принципе путь революции.
      Сам Писарев настойчиво подчеркивал демократическую направленность "теории реализма". "Приобретенный (мыслящими реалистами. - Ю. С.)... запас свежей энергии и новых умственных сил, - писал он в "Реалистах", отправляется все-таки вниз по течению, в то живое море, которое называется массою и в которое тел или другим путем, рано или поздно, вливаются, подобно скромным ручьям, или бурным потокам, или величественным рекам, все наши мысли, все наши труды и стремления". Коренное изменение условий жизни и труда масс является, по Писареву, основной задачей дальнейшего развития. Он говорит в "Реалистах" об идее "общечеловеческой солидарности", а это было у него подцензурным обозначением социалистических тенденций.
      В "Реалистах" Писарев коснулся и видимого противоречия между теми конечными целями, которые он ставил перед общественным движением, и конкретными путями к достижению этих целей в тогдашних условиях. "Начал я, говорится в "Реалистах", - с общечеловеческой солидарности, а кончил тем практическим заключением, что нам, русским реалистам, можно только осмеивать потихоньку наши мелкие глупости и медленно учиться... самым элементарным истинам строгой науки. Какое торжественное начало и какой мизерный конец!" И далее, говоря о препятствиях быстрому проникновению демократических идей в общество, Писарев делает вывод: "Великая и плодотворная идея должна пристроиться к самому мелкому практическому применению, и только при этом условии она может, с грехом пополам, проникнуть в сознание лучшего меньшинства нашей читающей публики".
      Значит, решение ограничить программу действий демократических сил в эти годы было у Писарева не отступлением его от общих принципов демократического движения, а своеобразной тактической линией. Что же объясняет такую тактическую линию? Мы уже говорили о трудной политической обстановке, сложившейся к середине 1860-х годов в России. Однако были и другие, более общие причины, заставившие Писарева искать новых, более верных путей к достижению поставленных целей.
      Писарев много в эти годы думал о предшествующем историческом опыте борьбы масс против угнетения. Он подчеркивал при этом, что все предшествовавшие перемены в жизни общества, каково бы ни было их историческое значение, не привели к уничтожению эксплуатации трудящихся масс, присвоения чужого труда. "Переворотов в истории было очень много, писал он (в статье "Реалисты"), - падали и политические и религиозные формы; но господство капитала над трудом вышло из всех переворотов в полнейшей неприкосновенности". Писарев остро чувствовал кризис буржуазной демократии на Западе. Но он еще не видел того революционного класса, который должен покончить со всякими формами социального угнетения.
      Писарев остро переживал и кризис утопического социализма. "Рецептов предлагалось много, - писал он по этому поводу, заканчивая "Очерки из истории труда", - но до сих пор ни одно универсальное лекарство не приложено к болезням действительной жизни". Два года спустя, в статье "Посмотрим!", Писарев вновь возвращается к этому. "Крайнее разногласие положительных проектов показывает... ясно, что решить общественную задачу чрезвычайно трудно. До сих пор никто еще не может утверждать наверно, что теоретическое решение задачи действительно найдено" (курсив Писарева. - Ю. С.).
      Стремясь осмыслить предшествующие неудачи в разрешении социальных вопросов, Писарев объясняет их двумя обстоятельствами. Он указывает, во-первых, на то, что трудящиеся массы были задавлены нищетою и непосильным трудом, что им недоставало политической зрелости, что они были оторваны от знания и не смогли сами найти путь избавления от нищеты и угнетения. "До сих пор масса была всегда затерта и забита в действительной жизни", - говорит Писарев в статье "Исторические эскизы". {Д. И. Писарев, Сочинения, изд. 5, т. III, СПб. 1912, стр. 114.} Он подчеркивает, во-вторых, что представители "образованных классов" далеки от народа, оторваны от труда и чужды его интересам. Над современным обществом тяготеет "гибельный разрыв между трудом мозга и трудом мускулов". Главная задача, по Писареву, и состоит в том, чтобы прежде всего устранить этот разрыв, соединить труд и знание. В этом общем выводе Писарева нельзя не видеть силы его мысли. Он не верит в филантропию. "Вряд ли возможно малейшее сомнение, - говорится в статье "Школа и жизнь" (1865) по поводу рабочего вопроса, - насчет того пункта, что... он разрешится не какими-нибудь посторонними благодетелями и покровителями, а только самими работниками, когда к их рабочей силе, практической сметливости и трудолюбию присоединится ясное понимание междучеловеческих отношений и уменье возвышаться от единичных наблюдений до общих выводов и широких умозаключений". {Там же, т. IV, СПб. 1910, стр. 587.} Таким образом, Писарев выдвигает в качестве важнейшей задачи внесение сознания в массы трудящихся.
      Но непосредственное обращение с пропагандой знания к массам, в силу их задавленности, нищеты и невежества, еще не может принести реальных плодов и легко вырождается на практике в убогую филантропическую затею. Поэтому первоочередная задача состоит, по Писареву, в том, чтобы распространить в "образованных классах" правильный взгляд на труд, на отношения между людьми.
      О каких представителях "образованных классов" идет при этом речь? В отдельных статьях 1864 года (в "Цветах невинного юмора", отчасти и в "Реалистах") у Писарева нашла себе место надежда на "перевоспитание" определенного круга молодых представителей господствующего класса, способных понять нужды трудящегося большинства. Но в дальнейшем Писарев уже не высказывает подобных упований. Всю надежду он возлагает на тот круг людей, кого он образно называет "мыслящим пролетариатом". Это - выходцы из демократических низов и средних общественных слоев, ценою труда и лишений получившие доступ к культуре, знанию. Это - те представители демократической молодежи, разночинцы, которые по живым впечатлениям знают о действительных нуждах трудящегося большинства, близки к нему, понимают его, глубоко симпатизируют ему. Именно они должны, по Писареву, взять на себя задачу соединения знания и труда. Выдвигая в качество первоочередной задачи пропаганду действительного знания в кругах мыслящей молодежи, Писарев указывал на два принципа, которые должны быть положены при этом в основу. Это прежде всего - "идея общечеловеческой солидарности", то есть все усилия при этом должны быть направлены на поиски путей освобождения труда от эксплуатации. Во-вторых, эта пропаганда может быть успешной лишь в том случае, если она будет подчинена принципу "экономии сил". Это последнее требование приобрело для Писарева особое значение: в условиях невежества и нищеты, распространенных в обществе, не всякие распространяемые знания могут прямо вести к намеченной цели. Необходимо поэтому сосредоточить максимум усилий на разработке и пропаганде знаний, наиболее полезных для общества, для разрешения вопроса о труде. На первом плане при этом оказывались по причинам, о которых уже говорилось выше, выводы естественных наук. Именно на проведении их в сознание мыслящей части общества и нужно было, по Писареву, сосредоточить, в первую очередь, максимум сил. Таков был его ответ на вопрос о том, что нужно было делать в сложившихся условиях и как делать.
      Противоречивой была "теория реализма" Писарева. Опираясь на идею "общечеловеческой солидарности", на неразличимо сливавшиеся идеи демократизма и социализма, он придавал распространению естественнонаучных знаний особенное, решающее значение в поисках выхода из мира нищеты и эксплуатации. Этот вывод, как мы уже говорили, был проявлением просветительства, носил иллюзорный характер.
      * *
      *
      Разрабатывая "теорию реализма", Писарев большое внимание уделил вопросам эстетики. Оценивая значение различных искусств, он исходил из основных принципов этой теории - "общечеловеческой солидарности" и "экономии сил". Понять эстетические взгляды Писарева этого периода можно, лишь учитывая противоречивый характер его "теории реализма".
      "Разрушение эстетики" - так назвал одну из своих статей Писарев. Некоторые критики склонны были буквально понимать эти слова и видеть в Писареве легкомысленного разрушителя эстетики, отрицателя искусства. Это, конечно, неправильно.
      Нельзя упускать из виду характерных особенностей фразеологии Писарева. Писарев в 1864-1865 годах не раз пользуется словом "эстетика" как своеобразным синонимом слов - идеализм, фразерство, рутина и т. д. Но нетрудно заметить, что острие этой полемики Писарева по поводу "эстетики" направлено против идеалистической эстетики и реакционных направлений в литературе и искусстве. Разоблачение их составляет одну из основных тем критики Писарева этого периода; он последовательно выступает против всяких попыток превратить искусство и литературу в пустую забаву, оторвать их от действительности, от народа. Он раскрывает антидемократический смысл теорий, проповедующих "чистое", "бесцельное" творчество. В этом отношении Писарев талантливо продолжал дело, начатое в русской критике Белинским, Чернышевским и Добролюбовым.
      Уже в статьях 1861-1862 годов он проводил мысль о важном общественном значении литературы, решительно выступал против науки и искусства "для немногих". "Что за наука, которая по самой сущности своей недоступна массе? Что за искусство, которого произведениями могут наслаждаться только немногие специалисты?.. - говорилось в "Схоластике XIX века". - Если наука и искусство мешают жить, если они разъединяют людей, если они кладут основание кастам, так и бог с ними, мы их знать ее хотим; но это неправда". Писарев высоко ценил реализм и народность в литературе, отмечал заслуги русской реалистической литературы в воспроизведении характерных, типических явлений жизни русского общества. "На изящную литературу, - писал он в той же статье, - нам решительно невозможно пожаловаться; она делает свое дело добросовестно и своими хорошими и дурными свойствами отражает с дагерротипическою верностью положение нашего общества".
      С развитием демократизма Писарева его взгляд на литературу становится еще строже и определеннее. Он требует от нее теперь не только отражения "с дагерротипическою верностью" положения общества, но и глубокого сочувствия и ясного понимания того, от чего зависит дальнейшее развитие общества, сознательного служения интересам общества. В этом смысле Писарев прежде всего и говорил в статьях 1864-1865 годов о пользе, которую должна приносить литература. Эти слова Писарева о "пользе" не раз давали повод к обвинениям его в грубом утилитаризме, игнорирующем специфику искусства и литературы. Отводя эти обвинения, Писарев в "Реалистах" замечает: "Слово "польза" мы принимаем совсем не в том узком смысле, в каком его навязывают нам наши литературные антагонисты. Мы вовсе не говорим поэту: "шей сапоги", или историку: "пеки кулебяки", но мы требуем непременно, чтобы поэт, как поэт, и историк, как историк, приносили, каждый в своей специальности, действительную пользу".
      Строже и резче становятся у Писарева в годы "теории реализма" оценки отдельных писателей и произведений литературы. Некоторые из этих оценок были неисторичными, ошибочными. Но за всем этим нельзя не видеть стремления Писарева оценить явления литературы с демократических позиций. Не пренебрежением к литературе вызваны эти резкие и иногда ошибочные мнения, а искренним, хотя и не всегда правильно формулированным стремлением Писарева подчеркнуть ответственную роль литературы в деле воспитания молодого поколения. "Поэт - или великий боец мысли, бесстрашный и безукоризненный "рыцарь духа"... или же ничтожный паразит, потешающий других ничтожных паразитов мелкими фокусами бесплодного фиглярства. Середины нет. Поэт - или титан, потрясающий горы векового зла, или же козявка, копающаяся в цветочной пыли", - говорит он в статье "Реалисты". Это звучит резко и безоговорочно. Но эта страстность Писарева продиктована его убеждением в великом общественном значении литературы, она направлена против различных проявлений общественного индифферентизма в литературе. "Истинный, "полезный" поэт, говорил Писарев, - должен знать и понимать все, что в данную минуту интересует самых лучших, самых умных и самых просвещенных представителей его века и его народа". Сравнивая высказывания Писарева о литературе в его статьях 1861 года, с одной стороны, и в статьях 1864-1865 годов - с другой, нельзя не увидеть роста Писарева как демократического критика. В "Схоластике XIX века" Писарев еще скептически отнесся к спору между сторонниками чистого искусства и "реальной критикой" Добролюбова, требовавшей от писателя сознательного служения обществу. Хотя Писарев и тогда уже подчеркивал общественное значение литературы и отрицал "чистое искусство", однако он, отстаивая освобождение личности от всех навязанных ей извне стеснений, еще готов был видеть в стремлении критики "наталкивать художника на какую-нибудь задачу" посягательство на личную свободу художника. Тогда оп полагал, что "замечательный поэт откликнется на интересы века не по долгу гражданина, а по невольному влечению, по естественной отзывчивости".
      Позднее, в период "реализма", Писарев уже прямо утверждает право критики "наталкивать" писателя на освещение и разрешение определенных общественных вопросов.
      Писарев и теперь, конечно, остается врагом грубой и поверхностной тенденциозности в литературе. "Запросы" и "интересы" века должны быть глубоко пережиты и поняты художником. Только при этом условии может явиться подлинно реалистическое произведение, волнующее читателя. Характерно, что Писарев на протяжении всей своей критической деятельности высказывал свое отрицательное отношение к поверхностно-тенденциозной либерально-"обличительной" литературе 1850-х годов. Но он ставит теперь задачу сознательного воспитания в писателе гражданских стремлений, требует от писателей, чтобы они принимали участие в общественной борьбе, откликаясь на запросы времени.
      В статьях 1861 года, в соответствии с тогдашней идейной программой Писарева, как мы видели, выдвигалась перед литературой исключительно задача критического отношения к действительности. В статьях 1864-1865 годов, признавая по-прежнему важнейшей задачей литературы критику и обличение старого, Писарев выдвигает перед передовой литературой и задачу освещения пути к лучшему будущему, задачу создания образа активного положительного героя, борца за народное дело, деятеля нового типа. Центральное место в критике Писарева теперь занимает анализ этого "нового типа", его истолкование. Базаров, а затем и Рахметов, становятся подлинными героями для Писарева. Здесь сказалось не только развитие мировоззрения самого Писарева, но и развитие демократической литературы. К этому времени уже появились роман Чернышевского "Что делать?", повести Помяловского, "Трудное время" Слепцова. "Новый тип" - человек шестидесятых годов - получил в них ясные очертания, был обрисован с большой художественной силой. Задача передовой критики состояла в том, чтобы всесторонне охарактеризовать этот тип, показать его историческое значение. Писарев эту задачу блестяще выполнил в таких статьях, как "Реалисты", "Роман кисейной девушки", "Подрастающая гуманность" и особенно в статье "Мыслящий пролетариат".
      Лучшие из статей Писарева и сейчас остаются образцами критики высокоидейной, целеустремленной, вдумчивой и чуткой к особенностям творчества писателя. В произведениях литературы критик искал прежде всего отражение явлений самой жизни, от анализа литературных образов и ситуаций шел к анализу действительности. Он умел сочетать анализ произведения с постановкой важных вопросов общественной жизни, тесно соединять литературную критику с боевой публицистикой. Нередко литературно-критическая статья становилась произведением подлинно программным. В этом смысле особенно показательна статья "Реалисты", где мастерской анализ "Отцов и детей" и характеристика их героя органически связаны с определением задач демократического движения, с изложением идейной программы самого критика.
      Одну из насущных задач критики Писарев видел в оценке литературного наследия. "Задача реалистической критики в отношении ко всей массе литературных памятников, оставленных нам отжившими поколениями, состоит именно в том, чтобы выбрать из этой массы то, что может содействовать нашему умственному развитию". Писарев в ответ на обвинение со стороны его противников в нигилистическом отношении к литературному наследию заявлял: "Я отношусь с глубоким и совершенно искренним уважением к первоклассным поэтам всех веков и народов".
      Знакомству с замечательными произведениями русской и мировой литературы Писарев отводил важное место в процессе формирования "мыслящего реалиста". "Каждому человеку, желающему сделаться полезным работником мысли, - пишет он в "Реалистах", - необходимо широкое и всестороннее образование". В статьях 1864-1865 годов он не раз указывает на тех писателей, без знакомства с творчеством которых "останутся непонятными настоятельные потребности и накопившиеся со всех сторон задачи нашей собственной мысли". Здесь мы встречаем имена Шекспира, Байрона, Гете, Шиллера, Гейне и Мольера, а из русских писателей - Грибоедова, Крылова, Пушкина, Гоголя и др.
      Но особенно внимателен был Писарев к явлениям современной ему литературы. "У реалистической критики, - писал он по этому поводу в "Реалистах", - есть и другая задача, может быть еще более серьезная. Делая строгую оценку литературным трудам прошедшего, она должна еще внимательнее и строже следить за развитием литературы в настоящем". "Чрезвычайно полезными работниками нашего века", называет Писарев таких писателей своего времени, как Некрасов, Тургенев, Диккенс, Гюго. А в его устах это была самая высокая похвала.
      В критике Писарева этих лет нашли тонкое и вдумчивое истолкование такие различные произведения русской литературы его времени, как "Отцы и дети" Тургенева ("Реалисты"), "Что делать?" Чернышевского ("Мыслящий пролетариат"), произведения Л. Толстого ("Промахи незрелой мысли"), повести Помяловского "Мещанское счастье" и "Молотов" ("Роман кисейной девушки") и его же "Очерки бурсы" ("Погибшие и погибающие"), "Трудное время" Слепцова ("Подрастающая гуманность") и "Записки из мертвого дома" Достоевского ("Погибшие и погибающие"). Эти статьи свидетельствуют о замечательном критическом такте Писарева, о его умении правильно понять и оценить произведения современной ему литературы. Вместе с самими произведениями, вызвавшими их, эти статьи пережили свою эпоху и сейчас еще служат замечательным комментарием к ним.
      Особенно выделяется по тому общественному значению, которое она получила, статья "Мыслящий пролетариат". Это, бесспорно, наиболее яркий из всех критических откликов на роман "Что делать?". Несмотря на цензурные рогатки, Писареву удалось показать революционный смысл романа, значение образа Рахметова как революционного борца. Правда, сближение Рахметова с Базаровым, проводимое в этой статье, давало повод некоторым литературоведам упрекать Писарева в том, что он не понял революционного смысла романа. Но при внимательном рассмотрении сближение этих образов в статье Писарева скорее дает основание утверждать, что Писарев, очищая образ Базарова от тех темных штрихов, которые были наложены на него Тургеневым, видел и в нем типичного представителя демократических сил. Писарев определенно говорит о Рахметове как революционере. "В общем движении событий, - писал он, - бывают такие минуты, когда люди, подобные Рахметову, необходимы и незаменимы; минуты эти случаются редко и проходят быстро, так что их надо ловить на лету и ими надо пользоваться как можно полнее. Я говорю о тех минутах, когда массы, поняв или по крайней мере полюбив какую-нибудь идею, воодушевляются ею до самозабвения и за нее готовы идти в огонь и в воду... Те Рахметовы, которым удается увидать на своем веку такую минуту, развертывают при этом случае всю сумму своих колоссальных сил; они несут вперед знамя своей эпохи, и уже, конечно, никто не может поднять это знамя так высоко и нести его так долго и так мужественно, так смело и так неутомимо, как те люди, для которых девиз этого знамени давно заменил собою и родных, и друзей, и все личные привязанности, и все личные радости человеческой жизни". В статье "Мыслящий пролетариат" Писарев показал величие образа революционера, отдающего все свои силы народному делу.
      В статье "Подрастающая гуманность", опубликованной в том же 1865 году, он развенчал тип буржуазного либерала. Характеризуя образ помещика Щетинина из повести Слепцова "Трудное время", Писарев показывает, насколько непримиримы интересы труженика и эксплуататора, как жалки попытки людей типа Щетинина совместить идеалы "образцового хозяина", заботящегося о собственных доходах, и "доброго" помещика-благодетеля.
      Характерно умение Писарева в ходе критического анализа подниматься до самых широких теоретических обобщений. В статье "Промахи незрелой мысли" Писарев, разбирая произведения Толстого и раскрывая беспочвенность и бесперспективность мечтании Иртеньева и Нехлюдова, противопоставляет мечте пассивной, находящейся разладе с действительностью, мечту деятельную, исходящую из анализа действительности, мечту, которая "может обгонять естественный ход событий". "Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом, - пишет критик, - если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной красоте то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, тогда я решительно не могу себе представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы, в области искусства, науки и практической жизни... Разлад между мечтою и действительностью не приносит никакого вреда, если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательно вглядывается в жизнь, сравнивает свои наблюдения с своими воздушными замками и вообще добросовестно работает над осуществлении своей фантазии". Это образец диалектически-глубокой постановки вопроса о соотношении между теорией и действительностью. Писарев был врагом беспочвенного фантазерства, но не менее страстно выступает он против бескрылого эмпиризма, раболепствующего перед отдельным фактом, не поднимающегося до обобщений, не стремящегося увидеть перспективу исторического развития. Характерно, что, приводя примеры мечты деятельной, Писарев на первое место ставит тех мечтателей-социалистов, которые стремились "пересоздать всю жизнь человеческих обществ". Как известно, В. И. Ленин в своей работе "Что делать?" приводит эти рассуждения Писарева о значении деятельной мечты, выступая против оппортунизма в рабочем движении.
      Не менее яркий пример глубокого обобщения материалов действительности дает и статья "Погибшие и погибающие". Оригинален замысел этой статьи: из сравнения жизни учеников бурсы, изображенных у Помяловского, с жизнью каторжан, о которых рассказывают "Записки из мертвого дома", вырастает здесь обобщенная картина гнетущих условий существования и развития народных сил и народного сознания в царской России.
      * *
      *
      Но в статьях Писарева отразились и серьезные противоречия его взглядов на литературу и искусство, характерные для этого периода его деятельности. В некоторых общих вопросах эстетики он не мог удержаться на уровне воззрений Чернышевского и пришел к выводам парадоксальным и несправедливым.
      Одним из таких выводов явилось утверждение, что при дальнейшем развитии знаний эстетика как наука о прекрасном должна исчезнуть, растворившись в физиологии. Основой эстетических взглядов Писарев еще в "Схоластике XIX века" считал субъективные вкусы, не видя здесь возможности открыть общие закономерности и оставляя на долю физиологии объяснение различных эстетических склонностей людей особенностями в развитии и функционировании организма. В этом смысле очень показателен ход рассуждений Писарева в статье "Разрушение эстетики", явившейся непосредственным откликом на переиздание в 1865 году знаменитой работы Чернышевского "Эстетические отношения искусства к действительности".
      Писарев подчеркивает материалистическую направленность диссертации Чернышевского. Он солидарен с Чернышевским в борьбе против идеалистической эстетики, стремившейся противопоставить действительности отвлеченную сферу "прекрасного". Но Писарев на этом не останавливается. Ему представляется, что Чернышевский, встав на путь отрицания "чистого искусства" и рассматривая искусство как воспроизведение общеинтересного в жизни, должен был неизбежно прийти к отрицанию науки о прекрасном. "Эстетика, или наука о прекрасном, заявлял Писарев, - имеет разумное право существовать только в том случае, если прекрасное имеет какое-нибудь самостоятельное значение, независимое от бесконечного разнообразия личных вкусов. Если же прекрасно только то, что нравится нам, и если вследствие этого все разнообразнейшие понятия о красоте оказываются одинаково законными, тогда эстетика рассыпается в прах". Нетрудно заметить, что Писарев не понял и метафизически истолковал одно из основных положений эстетического учения Чернышевского.