Владимир Сорокин
      Свободный урок
      Черныш догнал хохочущего Геру у раздевалки, схватил за ворот и поволок назад:
      - Пошли... пошли... не рыпайся... ща все ребятам расскажу...
      Гера, не переставая смеяться, вцепился в деревянный барьерчик:
      - Караул! Грааабят!
      Его пронзительный голос разнесся по пустому школьному коридору.
      - Пошли... - шипел Черныш, срывая с барьера испачканные в чернилах руки Геры. - Ща Сашку позову... стырил и рад...
      - Ка-ра-ул!
      Гера запрокинулся, тюкнул затылком Черныша по подбородку и захохотал.
      - Во, гад... - Черныш оторвал его от раздевалки и поволок.
      Темно-синий форменный пиджак полез Гере на голову, ботинки заскребли по кафелю:
      - Ладно, хватит, Черный... хорош... слышишь...
      - Не рыпайся...
      Сзади послышались звонкие шаги.
      - Чернышев! - раздалось по коридору.
      Черныш остановился.
      - Что это такое? - Зинаида Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Геры. - Что это?! Я тебя спрашиваю!
      Отпущенный Гера поднялся, одернул пиджак.
      Чернышев шмыгнул носом, посмотрел в стену.
      Гера тоже посмотрел туда.
      - Почему вы не на занятиях? - Зинаида Михайловна сцепила руки на животе.
      - А у нас это... Зинаид Михална... ну, отпустили... свободный урок...
      - У кого это? У пятого Б?
      - Да.
      - А что такое? Почему свободный урок?
      - Светлана Николаевна заболела.
      - Ааа... да. Ну и что? Можно теперь на головах ходить? Герасименко! Что это такое? Почему вы орете на всю школу?
      Гера смотрел в стену.
      - Нам Татьяна Борисовна задачи задала и ушла.
      - Ну и что? Почему же вы носитесь по школе? А?
      - А мы решили, Зинаид Михална...
      - А домашние уроки? У вас нет их? Нет? Где вы находитесь?
      Ребята молчали.
      Зинаида Михайловна вздохнула, взяла Чернышева за плечо:
      - Герасименко, иди в класс. Чернышев, пошли со мной...
      - Ну, Зинаид Михална...
      - Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб не шумели. Я скоро зайду к вам.
      Гера побежал прочь.
      Завуч с Чернышевым пошли в противоположную сторону.
      - Идем, Чернышев. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера с Большовой, сегодня Герасименко по полу возит...
      - Зинаид Михална, ну я не буду больше...
      - Иди, иди. Не упирайся. Вчера Большова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашел ко мне вчера после уроков? А? Я же просила тебя?
      - Ну, я зашел, Зинаид Михална, а вас не было.
      - Не было? Ты и врешь еще нагло. Молодец.
      Зинаида Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:
      - Заходи.
      Чернышев медленно вошел.
      Зинаида Михайловна вошла следом, прикрыла дверь:
      - Вот. Даже здесь я слышала, как вы кричали. По всей школе крик стоял.
      Она бросила ключи на стол, села, кивнула Чернышеву:
      - Иди сюда.
      Он медленно побрел к столу и стал напротив.
      Зинаида Михайловна сняла очки, потерла переносицу и устало посмотрела на него:
      - Что мне с тобой делать, Чернышев?
      Чернышев молчал, опустив голову. Мятый пионерский галстук съехал ему на плечо.
      - Тебя как зовут?
      - Сережа.
      - Сережа. Ты в пятом сейчас. Через каких-то два года - восьмой... А там куда? С таким поведением, ты думаешь, мы тебя в девятый переведем? У тебя что по поведению?
      - Тройка...
      - А по алгебре?
      - Четыре.
      - Слава богу... а по литературе?
      - Тройка.
      - А по русскому?
      - Три...
      - Ну вот. Ты в ПТУ нацелился, что ли? Чего молчишь?
      Чернышев шмыгнул носом:
      - Нет. Я учиться дальше хочу.
      - Не видно по тебе. Да и мы тебя с такими оценками не допустим. С поведением таким.
      - Зинаид Михална, но у меня по геометрии пять и по рисованию...
      Зинаида Михайловна уложила очки в футляр:
      - Поправь галстук.
      Чернышев нащупал узел, сдвинул его на место.
      - Кто у тебя родители?
      - Папа инженер. А мама продавец. В универмаге "Москва"...
      - Ну? Так в чем же дело? Ты что, решил с Куликова пример брать? Но он-то в детдоме воспитывался, а у тебя и папа и мама. Ему подсказать некому, а тебе-то? Неужели родителям все равно, как ты учишься?
      - Нет, не все равно...
      - Отец дневник твой смотрит?
      - Смотрит.
      - Ну и что?
      - Ругает...
      - А ты?
      - Ну... я не буду больше так себя вести, Зинаид Михална...
      - Ну что ты заладил, как попугай! Ты же пионер, взрослый человек! Дело не в том, будешь ты или не будешь, а в том, что из тебя получится! Понимаешь?
      - Понимаю... я исправлюсь...
      Зинаида Михайловна вздохнула:
      - Не верю я тебе, Чернышев.
      - Честное слово...
      - Да, эти честные слова твои... - усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полными плечами. - Что у тебя вчера с Большовой вышло?
      Чернышев замялся:
      - Ну... я просто...
      - Что, просто? Просто обидел девочку? Так просто - взял и обидел!
      - Да я не хотел... просто мы догоняли друг друга... - играли...
      - Игра, Чернышев, слезами не кончается...
      - Но я не хотел, чтоб она плакала.
      - Поэтому ты ей юбку задирал?
      - Да я не задирал... просто...
      Зинаида Михайловна подошла к нему:
      - Ну, зачем ты это сделал?
      - Ну она щипала меня, Зинаид Михална, по спине била...
      - А ты юбку задрал? Ты, пионер, задрал юбку?! Чернышев? Если бы уличный хулиган вроде Куликова задрал бы, я б не удивилась. Но - ты?! Ты же в прошлом году на городскую олимпиаду по геометрии ездил! И ты - юбку задирал?
      - Но я один раз...
      - Но зачем? Зачем?
      - Не знаю...
      - Но цель-то, цель-то какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?
      - Да нет...
      - Ну а зачем тогда задирал?
      - Не знаю...
      - Сказка про белого бычка! Зачем же задирал? Что, нет смелости сознаться? Будущий комсомолец!
      - Но я просто...
      - Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!
      - Да...
      Зинаида Михайловна засмеялась:
      - Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?
      - Ну, трусы...
      - У девочек - тоже трусы. А ты что думал - свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы?
      - Знаю... знал...
      - А если знал, зачем же задирал?
      - Ну, она ущипнула меня...
      - Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой!
      Чернышев молчал.
      Зинаида Михайловна покачала головой:
      - Чернышев, Чернышев... Зачем же ты врешь мне. Не стыдно?
      - Я не вру, Зинаид Михална.
      - Врешь! Врешь! - она наклонилась к нему. - Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!
      Чернышев еще ниже опустил голову.
      Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
      - Вот, вот, что тебя интересовало!
      - Нет... нет... - бормотал Чернышев.
      - И стыдно не это, не это. Это, как раз, естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
      - Да я могу... могу...
      - Нет, не можешь!
      - Могу...
      - Тогда скажи сам.
      Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
      Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
      - Ну я...
      - Без ну!
      - Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
      Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
      - Сколько тебе лет, Чернышев?
      - Двенадцать.
      - Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
      - Нет.
      Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
      - Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?!
      - Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
      - Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
      Чернышев опустил голову.
      - Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
      Он кивнул.
      Зинаида Михайловна улыбнулась:
      - Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь, или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
      Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
      Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
      - Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
      - Ага...
      - Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
      - Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
      - Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
      - Нет. Нет...
      Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
      - Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
      С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
      - Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
      Чернышев повернулся к ней.
      Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
      Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
      Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
      Чернышев отвернулся.
      - Стой! Стой же, дурак! - придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. - Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
      Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
      - Смотри! Кому говорю! Чернышев!
      Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
      - Смотри! Смотри! Смотри!
      Она надвигалась на него, растопырив ноги.
      Губы Чернышева искривились, он захныкал.
      - Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
      Она выше подняла юбку.
      Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
      - Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
      Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
      - Садись. Садись и успокойся.
      Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
      Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
      - Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
      Она обняла его за плечи.
      - Хватит. Слышишь? Ну, что ты - девочка? Первоклашка?
      Чернышев продолжал плакать.
      - Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
      Она тряхнула его.
      Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
      - Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
      Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
      Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
      - Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
      - Не знаю...
      - Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
      - Верю...
      - Чего ж испугался?
      - Не знаю...
      - И сейчас боишься? Неужели боишься?
      - Не боюсь... - всхлипнул Чернышев.
      Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
      - Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое - честное партийное!
      - Ну... знаю...
      - Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
      - Ну... верю...
      - Не - ну, верю! А - верю, Зинаида Михайловна.
      - Верю, Зинаида Михайловна.
      - Не будешь реветь больше?
      - Не буду.
      - Обещаешь?
      - Обещаю.
      - Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
      - Честное пионерское.
      - Что, честное пионерское?
      - Не буду реветь и никому не скажу...
      - Ну вот. Ты наверное думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? - тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
      - Немного... - пробормотал Чернышев и улыбнулся.
      - Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
      - Неа... ни одна...
      - И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
      - Неа...
      - А хотел бы посмотреть? Честно скажи - хотел бы?
      Чернышев пожал плечами:
      - Не знаю...
      - Не ври! Мы же на чистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
      - Ну... хотел...
      Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
      - Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
      Чернышев посмотрел исподлобья.
      Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
      - Смотри. Наклонись поближе и смотри...
      Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
      - Ну, видишь?
      - Вижу...
      - А что же сначала испугался? А?
      - Не знаю... Зинаид Михална... может не надо...
      - Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
      Чернышев молча смотрел.
      - Тебе видно хорошо? - наклонилась она к нему. - А то я встану вот так...
      Она встала перед ним.
      Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
      - Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
      Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
      - Потрогай сам... ну... потрогай...
      Чернышев потрогал мохнатый холмик.
      - Ведь нет же ничего странного, правда? - улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. - Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
      Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
      - Нет.
      - Тогда потрогай еще.
      Чернышев поднял руку и снова потрогал.
      - Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
      Она шире развела дрожащие ноги.
      Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
      - Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
      Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
      - Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
      Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
      - Потрогай сзади... ну, потрогай...
      Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
      - Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
      Чернышев потрогал спереди.
      - Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
      Чернышев просунул палец во влагалище.
      - Вот. Нашел... видишь... дырочка... - шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. - Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
      Чернышев встал.
      - Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
      Он стал трогать обеими руками.
      - Вот так. А хочешь и я у тебя потрогаю? Хочешь?
      - Не знаю... может не надо...
      - А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
      Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
      - Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
      Зазвенел звонок.
      - Ну хватит... - она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. - Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
      - Нет, не скажу...
      - Честное пионерское?
      - Честное пионерское.
      - Ведь это наша тайна, правда?
      - Ага.
      - И ребятам не скажешь?
      - Не скажу.
      - И маме?
      - И маме.
      - Поклянись. Подними руку и скажи - честное пионерское.
      Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
      - Честное пионерское.
      Зинаида Михайловна повернулась к висящему над столом портрету Ленина:
      - Честное партийное...
      Звонок снова зазвенел.
      - Это что, на перемену или на урок? - пробормотала завуч, трогая ладонью свою пылающую щеку.
      - На перемену... - подсказал Чернышев.
      Зинаида Михайловна подошла к окну, отдернула шторы, потом повернулась к Чернышеву:
      - Я не очень красная?
      - Да нет...
      - Нет? Ну, беги, тогда. И постарайся больше не хулиганить...
      Она стала отпирать дверь:
      - Беги... постой! Ширинку застегни.
      Отвернувшись, он застегнул ширинку.
      - У вас что щас?
      - Природоведение...
      - В восемнадцатой?
      - Да, наверху там...
      - Ну иди.
      Она распахнула дверь.
      Чернышев шагнул за порог и побежал прочь.