Владимир Сорокин
      Разговор по душам
      - Хозяин дома? - громко позвал Мокеев, входя в распахнутую калитку просторного палисадника.
      В приоткрытом окне добротного деревенского дома показалась немолодая женщина в пестром платке, прищурясь глянула и скрылась. Мокеев взошел на крыльцо, миновал сени с недавно обновленным полом, потянул за кованую ручку двери и ступил в горницу.
      Хозяйки в доме не было. Справа стояла большая русская печь, слева массивный дубовый стол. Жестяные ходики в виде кошачьей морды громко тикали. В дальнем углу разместился широкий, окованный железом сундук.
      Женщина быстро вернулась:
      - Он на дворе дрова рубит. Щас придет. Садитеся.
      Мокеев опустился на лавку, поставил рядом сумку.
      - А вы из правленья, что ль? - спросила женщина, наливая щи из котла в глубокую тарелку.
      - Да нет, не из правления, - улыбнулся Мокеев. - Я из областной газеты.
      - Это из какой же? - она испуганно посмотрела на него.
      - Из "Зари".
      - Правда?! - она широко улыбнулась. - Так мы ж ее и выписываем!
      - Вот и хорошо.
      Дверь отворилась.
      Вошел широкоплечий седоволосый мужчина в голубой рубахе с засученными рукавами. На загорелом лбу его блестели капельки пота.
      Мокеев приподнялся:
      - Здравствуйте, Иван Сергеич.
      - Здравия желаю, - Коврижин шагнул к нему, крепко пожал протянутую руку. - Вы с комбината?
      - Нет. Я к вам послан редакцией газеты "Заря". Мы скоро будем печатать материал о вашем совхозе. Вот приехал интервью у вас брать.
      Коврижин улыбнулся:
      - Интервью... сразу не выговоришь... вас как зовут?
      - Глеб Вадимыч. Мокеев.
      - Вот что, Глеб Вадимыч, давайте-ка пообедаем. Вы с дороги намаялись, да и я намахался...
      - Спасибо... но я завтракал недавно...
      - Да знаю я, как вы в городе завтракаете. Хлеб с маслом, да кофий! Садитесь, садитесь...
      Мокеев сел за стол.
      Коврижин сполоснул руки, вытер полотенцем и сел напротив:
      - Добрались на своих двоих?
      - Нет. Повезло. Водовоз ваш подвернулся.
      - Гришутка?
      - Да. А что ж автобус не ходит?
      Коврижин хмыкнул:
      - А черт их знает. То приедет, то нет. Не автопарк, а шарашкина контора какая-то...
      Он прижал краюху хлеба к груди и стал резать большим кухонным ножом.
      - И что, часто подводит автобус? - спросил Мокеев.
      - Да не то что б очень, но бывает.
      - А вы в райком напишите.
      - Да не то что писали - были там. С председателем.
      - Ну и что?
      - Техники мало и людей. Вот какая штука. Работать в автопарке некому.
      - Что, текучка кадров?
      - Молодежь разбегается. В город едет, в большой. В районе им, видишь ты, - скучно...
      Он положил хлеб на деревянный кружок и кивнул жене:
      - Маш, дай-ка там с полки...
      Коврижина кивнула, отодвинула занавеску, сняла с полки бутылку перцовки.
      Иван Сергеич открыл ее ножом, разлил в три стакана:
      - Садись, Маш, хватит у печки толшиться...
      Коврижина поставила перед Мокеевым тарелку щей и села рядом с мужем.
      - Ну, давай, Глеб Вадимыч, с приездом, - поднял свой стакан Коврижин.
      - Я чисто символически, - взялся за стакан Мокеев. - Мне еще в редакцию успеть надо...
      - Одно другому не мешает, - пробормотал Коврижин и беззвучно опрокинул стакан.
      Жена отпила половину, сморщилась:
      - Господи...
      Мокеев тоже немного отпил и закусил куском сала.
      - Да, - громко выдохнул Коврижин, цепляя вилкой сало. - Вот ведь штука какая! Скучно! Поэтому и бегут. А кто, спрашивается, виноват? Мы с вами! Только мы... Я вон тоже, как завфермой выбрали, первый год понять не мог почему девки молодые к нам не идут? Ферма чистая, новая, плотют хорошо, дом рядом. А им, оказывается, и кино нужно, и теятр, и магазин хороший. А мы, дураки старые, никак это понять не можем, все на них валим...
      Он съел сало и принялся за щи.
      - Но щас-то у вас, Иван Сергеич, на ферме все в норме?
      - Ну, так это другое дело, - пробормотал Коврижин, дуя на полную ложку.
      - Почему же этим ребятам никуда бежать не хочется? - спросил Мокеев, включая стоящий в сумке магнитофон и кладя микрофон на стол.
      - Тут, Глеб Вадимыч, дело-то непростое...
      - Непростое?
      - Да. К каждому человеку, понимаешь, подход свой нужен. Как бы сказать... тропиночка к сердцу. А ее найти надобно. А коли найдешь - тогда и никому никуда бежать не захочется. Человек, понимаешь, в работе должен радость обресть. А иначе это не работа, а батрачанье.
      - И вы нашли эти тропинки? - спросил Мокеев, склоняясь над щами.
      Коврижин засмеялся, откусил хлеба:
      - Да нашел, нашел... Только мозгами покрутить пришлось...
      - Намаялся он с ними, это точно, - вздохнула Коврижина.
      - А как ты думала? - глянул на нее Иван Сергеич. - С людьми же работаем, не с кем-нибудь. Если б везде к ним так вот - тогда и текучки этой не было б в помине. Я вон чуть ли не с каждым говорил каждый день! Подойдешь, посмотришь, советом поможешь, пошутишь, вспомнишь прошлое. А если - ушел, пришел - тогда и им наскучит. А я им глаза раскрыл. Говорю чего вы в город бежите? Чего там не видали? Газу? Выхлопа? Шума? Неуж в цеху грохочущем приятней работать, чем тут в тишине, да с коровками? Ведь на них-то глядеть одно загляденье! Живые ведь! А там что - железка, она и есть железка...
      - Ну, на заводе тоже многие с радостью работают, Иван Сергеич.
      - Да я ничего против завода не имею - пожалуйста! Там свой интерес здесь свой. Только я-то сам в деревне родился и рос, и состарился, так что агитировать буду за деревню! Буду и точка!
      Он стукнул кулаком по столу.
      Все засмеялись.
      Коврижина налила по второй.
      - Давайте за хозяйку, - поднял стакан Мокеев.
      - Да. За Машу-умелицу...
      - Ох, спасибочко...
      Коврижин поднес стакан к губам и вдруг удивленно поднял кустистые брови:
      - А огурчики? Огурчики-то?!
      - Ооох! Разява! Забыла! - запричитала, вскакивая, жена.
      - А я думаю - чего не хватает? - засмеялся Иван Сергеич. - У нас же малосольные, один к одному.
      Коврижина быстро подняла две половые доски, достала из-за печки лесенку, спустила в подпол и полезла сама.
      - Да, самое главное и забыли, - смеялся Коврижин. - У нас ведь главная радость - огурчики. Маша просто на объеденье делает. Во рту тают.
      - Ну что ж, сейчас попробуем, - улыбнулся Мокеев. - Иван Сергеич, а давно вы заведуете фермой?
      - Погоди, - поднял руку Коврижин. - Щас огурчиками закусим - я тебе все расскажу.
      Коврижина, кряхтя, вылезла, передала мужу полную миску отборных огурцов и, обтерев мокрые от рассола руки, стала вытягивать из подпола лестницу.
      - Глубокий-то какой, - пробормотал Мокеев, выбираясь из-за стола и садясь на корточках над подполом. - Это ж когда вы его рыли?
      - До войны еще. Трехметровый. Летом лед лежит и не тает. Лучше холодильника, - проговорил Иван Сергеич, тоже выходя из-за стола.
      - Замечательный погреб, - покачал головой Мокеев.
      - Замечательный? - вяло спросил Коврижин и вдруг ногой в спину толкнул Мокеева. - Пшшшел...
      - Что! - выдохнул Мокеев и с грохотом упал на баки и бидоны, сильно стукнувшись головой о край невысокой бочки.
      - Ну и как? - свесил голову вниз Коврижин.
      Жена с интересом заглянула вниз через его плечо.
      - Чего это вы... это... - бормотал Мокеев, сползая с бачков и морщась от боли. - Зачем... что так...
      Коврижин захохотал. Жена тоже засмеялась.
      - Больно же, чего смеетесь, - посмотрел на них Мокеев. - Дайте лестницу...
      - Во! - глухо проговорил Иван Сергеич и над Мокеевым закачался увесистый кукиш.
      - Как так...
      - А вот так!
      Коврижины положили доски на место и сели за стол.
      Иван Сергеич выпил, захрустел огурцом. Жена отпила немного и стала хлебать щи.
      - Что за шутки? Спустите лестницу, - слабо донеслось из подпола.
      Коврижин засмеялся:
      - Щас! Держи карман!
      Жена, улыбаясь, хлебала щи.
      - Спустите лестницу, сволочи... здесь мокро...
      - Вот и хорошо, - серьезно проговорил Коврижин, наполняя стакан.
      - Идиот... я голову разбил... открой...
      - Бегу, бегу, - Коврижин выпил, крякнул, взял огурец.
      - Гады... мудаки чертовы...
      Коврижина оглянулась на подпол:
      - Мудаки! Сам ты мудак, прости господи. Втюрился, так сиди, не гундось, пятух вахланогай...
      Она взяла опустевшую тарелку мужа и пошла накладывать каши.