ГЮНТЕР. Ты правда не хочешь?
      МАША (целует его). Шучу. Хотя, по-хорошему - сварить бы из этого поросенка холодец, поставить бы на стол литра три "Московской" и позвать бы в гости наших мудаков-эмигрантов!
      ГЮНТЕР. Ты правда хочешь? Водки?
      МАША (смеется). Опять шучу! Ну не каждый же день водку пить! Скажи мне пожалуйста, почему немцы так серьезно все воспринимают? Даже шутки?
      ГЮНТЕР (пожимает плечами). Я об этттом не зззадумывался. Мможет тебе пппросто кккажется?
      МАША. Да какое там - кажется! Со мной в институте училась одна пара из ГДР, Хорст и Моника. Такие ужасно правильные ребята. Ну и однажды он один пришел на лекцию, без подруги. Я подхожу и говорю: Хорст, ты знаешь где твоя Моника? Он говорит: знаю. В общежитии. У нее приступ мигрени. А я ему: ничего ты не знаешь. Я сейчас видела как она с каким-то негром к ресторану "Метрополь" на такси подкатывала. Он побледнел. Это правда? - спрашивает. Я говорю: честное комсомольское. Он конспекты забирает - и в общежитие. Ну, мы с девчонками посмеялись, да забыли. А на завтра эти Хорст с Моникой поперлись в бюро комсомола на меня жаловаться. Оказывается, я унизила их человеческое достоинство и опорочила звание комсомольца.
      ГЮНТЕР. Ну, пппросто дддурак этот Хорст.
      МАША. Я ему так и сказала! Я говорю: ты что, дурак, шуток не понимаешь? А он говорит: это не шутка, а подлость. У нас, говорит, в Германии так не шутят. Я спрашиваю: а как же у вас шутят в Германии? Он говорит: шутят по-хорошему. Я спрашиваю: это как? Это, говорит, человек, который с тобой шутит, сам сразу начинает смеяться, так что ты понимаешь что он шутит. Вот так. Слушай, Гюнтер, пошути со мной по-хорошему?
      ГЮНТЕР. Как?
      МАША (ерзая у него на коленях). Ну скажи, что мы сегодня опять будем водку пить.
      ГЮНТЕР. Ну, вообще-то под хрустального поросенка подают кккитайское кккрасное вввино. Водка к нему не подходит.
      МАША. Знаешь, один мой приятель сказал, что водка не подходит только к одному продукту.
      ГЮНТЕР. К какккому?
      МАША. К говну!
      ГЮНТЕР. Значит, ттты все-таки хочешь водки? МАША. Хочу. Но сегодня я хочу не просто так. А с идеей.
      ГЮНТЕР. Как это - с идеей?
      МАША. Ты главное скажи, чтоб принесли, а как и что я тебе объясню.
      ГЮНТЕР. Элисказес, принесите нам рррусской ввводки!
      Входит слуга Гюнтера Элисказес, ставит на стол бутылку водки, уходит.
      МАША. Скажи, у вас в доме всегда были слуги? ГЮНТЕР. В общем, да. Без Элисказеса я бы не смог ухаживать за дддомом.
      МАША. Почему?
      ГЮНТЕР. Здесь двенадцать комнат, сад, кухня. Нннадо следить ззза всем этттим, договариваться с ссадовником, с ппповарами, зззакупать продукты. А у меня довольно много ррработы.
      МАША. Вот этого я не могу понять! На хуй тебе работать экспертом в этом патентном бюро, если тебе по наследству привалило на 22 миллиона недвижимости?
      ГЮНТЕР. Ннно это моя пппрофессия.
      МАША. У меня тоже есть профессия. Инженер-экономист. Но я ни одного года не работала по специальности.
      ГЮНТЕР. Но как ты зарабатывала на жизнь?
      МАША. Фарцевала, была на содержании у богатых любовников.
      ГЮНТЕР. Жаль.
      МАША. Что жаль?
      ГЮНТЕР. Чччто меня ннне было рядом.
      МАША (целует, гладит его лицо, потом берет за подбородок). Слушай, не вгоняй меня в грусть сегодня. Хорошо?
      ГЮНТЕР. Я пппостараюсь.
      МАША. Ну и отлично! (Спрыгивает с его колен, хлопает в ладоши.) Эй, Экле... эклеси... господи, язык сломаешь, ну как твоего слугу зовут...
      ГЮНТЕР. Элисказес.
      МАША. Элисказес!
      Входит Элисказес.
      ЭЛИСКАЗЕС. Слушаю вас.
      МАША (подходит к нему). Милый Элисказес, принесите нам, пожалуйста, соленый огурец.
      ЭЛИСКАЗЕС. К сожалению, мадам...
      МАША. Я не мадам. Зовите меня просто Маша.
      ЭЛИСКАЗЕС. К сожалению, фрау Маша...
      МАША. Я не фрау, черт побери! Я просто Маша!
      ЭЛИСКАЗЕС. Прошу прощения... Маша.
      МАША. Отлично. Так что, к сожалению?
      ЭЛИСКАЗЕС. К сожалению...
      МАША. Нет соленых огурцов? Это позор! Гюнтер, у тебя в доме нет соленых огурцов! Ты понимаешь, что это недопустимо?!
      ГЮНТЕР. Маша, но я не помню, когда я последний раз ел сссоленый оггггурец.
      МАША. А еще культурный человек! Боже мой, куда я попала!
      ГЮНТЕР. Но в Германии соленые огурцы не пппопулярны. Немцы предпочитают мммаринованные.
      МАША Вот поэтому вы и проиграли войну. Элисказес! Возможно в городе Мюнхен найти соленый огурец?
      ЭЛИСКАЗЕС. Конечно возможно, но сейчас уже вечер, и все магазины...
      ГЮНТЕР. Поезжайте в тот русский ресторан на Людвиг-штрассе. Я уууверен, что там ееесть сссоленые огурцы.
      Элисказес выходит.
      МАША. Вот так всегда: захочешь выпить не просто так, а с идеей, и, как назло, чего-нибудь не окажется - или водки, или огурцов!
      ГЮНТЕР. Ннно может быть для тттвоей идеи подойдут и маринованные огггурцы?
      МАША. Если бы тебя сейчас услышали наши писатели-деревенщики, они бы тебя назвали бездуховным человеком.
      ГЮНТЕР. Ззза что?
      МАША. За то что ты не знаешь разницы между маринованным и соленым огурцом.
      ГЮНТЕР. Ну ррразница конечно есть, ннно она... не принципиальна.
      МАША. Не принципиальна? (Качает головой.) Боже мой! Не думала, что на Западе живут такие дикари... Да ты знаешь что такое соленый огурец?
      ГЮНТЕР. Ннну я пробовал...
      МАША (печально). Пробовал... Соленый огурец, это... это как... как... я даже не знаю с чем это сравнить. Да еще, чтоб вам, немцам, было понятно. С первой любовью? Понятно?
      ГЮНТЕР. Ннне очень...
      МАША (задумчиво). Ну тогда... с падением Берлинской стены! Понятно?
      ГЮНТЕР (с улыбкой пожимает плечами). Тоже ннне очень...
      МАША. Какой непонятливый народ! Ну, хорошо, я тебе для ясности одну историю расскажу. Со смыслом. Сталин в последние годы жизни много пил. А опохмелялся утром знаешь чем? Рассолом из-под соленых огурцов. Ну и однажды они страшно напились, а Берия приказал утром подать Сталину рассол. Но из-под маринованных огурцов.
      ГЮНТЕР. И что?
      МАША. Ну и умер Сталин.
      ГЮНТЕР. Я про эту версию не слыхал.
      Входит Элисказес с тарелкой соленых огурцов.
      МАША (хлопает в ладоши). Не может быть! Неужели соленые?
      ЭЛИСКАЗЕС. Соленые, фрау.. простите... Маша.
      МАША. Отлично! Оставьте нас, Элисказес.
      Элисказес направляется к двери.
      МАША. Хотя, нет! Подождите!
      Элисказес останавливается.
      МАША (Гюнтеру). Знаешь, милый, мой покойный дедушка-графоман говорил: "Умей делить Добро со всеми, / Не только с близкими людьми." Так что, знаешь как мы сделаем... Элисказес! Кто еще сейчас в доме?
      ЭЛИСКАЗЕС. Повар и секретарь господина фон Небельдорфа.
      МАША. Зовите их сюда!
      Элисказес выходит и возвращается с поваром и секретарем Гердом.
      МАША. Господа, прошу вас всех к столу.
      Вошедшие недоуменно переглядываются.
      ГЮНТЕР. Прошу вас, господа, сссадитесь.
      Повар, Элисказес и Герд садятся за стол.
      МАША. Господа, я хочу вам преподнести один урок, который... который поможет вам стать счастливыми (показывает каждому бутылку с водкой). Что это, по-вашему?
      ПОВАР. Водка.
      ГЕРД. Водка.
      ЭЛИСКАЗЕС. Водка.
      ГЮНТЕР. Ввводка.
      МАША. Какая это водка? (Снова показывает каждому.)
      ПОВАР. Русская.
      ГЕРД. Русская.
      ЭЛИСКАЗЕС. Русская.
      ГЮНТЕР. Рррруская.
      МАША. Отлично! Если вы и дальше все так же будете понимать с полуслова, у вас проблем не будет.
      Разливает бутылку водки в пять фужеров для вина.
      МАША. Господа. Я хочу научить вас правильно пить русскую водку.
      ГЮНТЕР. Чччто значит ппправильно?
      МАША. Это значит, что на Западе русскую водку пьют не правильно.
      ГЮНТЕР. Как - не правильно?
      МАША. Скажи, милый, ты будешь пить ликер перед обедом?
      ГЮНТЕР. Нет.
      МАША. А виски во время обеда?
      ГЮНТЕР. Нет.
      МАША. Хорошо. А водку когда ты будешь пить? До обеда, во время обеда, или после?
      ГЮНТЕР. Пппосле.
      МАША. Очень хорошо. Значит, господа, правило No1: запомните сами, расскажите своим друзьям, женам, любовницам, детям, правнукам и праправнукам. Русскую водку пьют во время обеда. Повторите.
      ГЮНТЕР. Рррускккую...
      ПОВАР. Водку...
      ГЕРД. Пьют.
      ЭЛИСКАЗЕС. Во время обеда.
      МАША. Отлично! Правило No 2: никогда не храните водку в морозилке. Если она будет очень холодной, вы не почувствуете ее вкуса и можете застудить горло. No3: выпивайте сразу не менее ста миллилитров, сразу закусывайте соленым огурцом и начинайте есть (показывает пустую бутылку) Сколько водки было в бутылке? Элисказес?
      ЭЛИСКАЗЕС. Пол-литра.
      МАША. Сколько бокалов на столе?
      ГЕРД. Пять.
      МАША Сколько миллилитров водки в каждом бокале? Гюнтер?
      ГЮНТЕР. Сто.
      МАША. Молодец! Так, с теоретической частью покончили, переходим к практической. Берем в правую руку водку, в левую огурец. (Все выполняют ее команду.) Я пью первой. Смотрите внимательно. Перед выпиванием необходимо сказать: "На здоровье!", слегка вдохнуть и задержать дыхание. Понятно?
      ГЕРД. Простите, а выдыхать когда?
      МАША. Когда выпьете. А потом сразу ешьте огурец. Сейчас я все покажу (поднимает бокал, обводит им сидящих). На здоровье! (Выпивает залпом, бросает бокал через плечо, нюхает огурец и кладет его на тарелку.)
      ВСЕ А огурец?
      МАША (смеясь). Я забыла вам сказать! Дело в том, что я после первой рюмки никогда не закусываю. Но это мое личное правило, и на всех не распространяется.
      ГЕРД. Скажите, а в России всегда после того как выпьют, бьют бокалы?
      МАША. Не всегда. Только когда пьют с идеей.
      ГЕРД. И часто пьют с идеей?
      МАША. Бывает. Но, хватит разговоров, господа! Пейте!
      Все произносят "На здоровье!", вдыхают и пьют; кто-то давится и кашляет, кто-то выпивает благополучно. Гюнтер бросает бокал об пол, остальные ставят свои бокалы на стол. Громко хрустят огурцами.
      МАША. Ну, молодцы! Поздравляю с первой правильно выпитой рюмкой! (Подходит к каждому и целует.) А теперь - ешьте, ешьте, ешьте!
      Все приступают к китайской еде.
      МАША (подходит сзади к Гюнтеру, гладит его голову). Как хорошо. Я так счастлива.
      ГЮНТЕР (жует). Пппочему?
      МАША. Хоть одно доброе дело сделала для немцев!
      ГЮНТЕР. Ззздорово!
      МАША. Ну, как? Вам понравилось, господа?
      Повар, Элисказес и Герд переглядываются с полными ртами, потом кивают.
      МАША. Слава Богу!
      ГЕРД. Скажите пожалуйста, почему никто из русских до сих пор не показал немцам как правильно пить русскую водку? (Икает.)
      МАША. Не знаю! Наверно это важная государственная тайна!
      ГЮНТЕР (радостно). Зззначит ты - государственная преступница?
      МАША (хлопает в ладоши). Значит я государственная преступница! Ура! За это - второй тост! Элисказес, несите вторую бутылку!
      ГЮНТЕР. Ура! Вторую бббутылку!
      ЭЛИСКАЗЕС (весело вскакивает). Слушаюсь!
      Внезапно свет меняется на мертвенно-голубой, все замирают. Сверху падают сотни ремней, расправляясь, застывают в воздухе. Появляется Маша-2.
      МАША-2. Ты будешь сечь его сегодня, завтра, послезавтра, сечь в вашей спальне и в гостиной, сечь в ванной и в гараже, сечь в саду. Ты будешь сечь его 26 июня 1996 года в афинском отеле "Посейдон", 1 ноября 1999 года в нью-йоркском "Хилтоне", 6 августа 2005 года в московском "Метрополе". Ты будешь сечь его на вашей яхте "Маша" посередине Боден-Зее, сечь в английской деревушке Круль, сечь в Йоханнесбурге и в Пекине. Ты будешь сечь его в день двадцатипятилетия вашей свадьбы, после банкета, затянувшегося до трех часов утра в вашем новом доме на берегу Штарнбергер-Зее, в заваленной цветами спальне. Кряхтя и содрогаясь дряблой, морщинистой спиной он повалится ничком на кровать, ты взмахнешь своей искривленной подагрой рукой, ремень вяло опустится на спину, как на овсяное желе, и сквозь новые фарфоровые зубы ты прошепчешь...
      ШЕПОТ. Вот тебе, мрамор!
      МАША. Неееет!!!
      МАША-2. Возле ближайшего перекрестка тебя ждет такси. У шофера твой билет на Кельн. Адрес Марка: Швальбахер-штрассе 17.
      МАША. Швальбахер-штрассе 17.
      ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      Комната в квартире Марка. Стены заняты стеллажами с книгами. Марк и Маша сидят посередине комнаты за небольшим столом. Марк берет полупустую бутылку с водкой, тянется к машиной рюмке.
      МАША (накрывает рюмку ладонью). Хватит, Марк. Если я напьюсь, мы с тобой ни до чего не договоримся.
      МАРК (наливает себе). А я выпью с удовольствием. С тобой как-то замечательно хорошо пьется. По-московски. Будь! (Выпивает, подходит к Маше, берет ее сзади за плечи, декламирует.) Вошла ты, резкая, как "нате!", муча перчатки замш, сказала: знаете, я выхожу замуж!
      МАША. Марк, мне не до шуток.
      МАРК (целует ей руку). Машка, прошу тебя об одном - сваливайся на меня впредь так же неожиданно, как сегодня.
      МАША. Абгемахт. Слушай, зачем тебе так много книг?
      МАРК (декламирует). Лучшему в своей жизни я обязан книгам. Кто сказал? Правильно. Горький.
      МАША (берет сигарету). Да ну тебя...
      МАРК (ловко подносит ей зажженную спичку). Марусь, ну что ты так расстраиваешься! Это слишком прозрачно, чтоб ломать голову.
      МАША (бросает сигарету). Марк, ну это же пиздец! Влюбиться в мужика, чтобы потом сечь его?! Я ебаться с ним хочу! Я его хуй до сих пор не видела!
      МАРК. Увидишь.
      МАША. Ну расскажи, хоть что это? Он что, действительно мазохист?
      МАРК (закуривает сигарету). Он мазохист не по психотипу, а по идеологии. У послевоенных немцев это часто.
      МАША. Как это?
      МАРК. Очень просто. Двойственность межличностных инверсий, приводящая к асиметричному выравниванию гиперэмоциональных установок за счет механизма психосоматического отождествления.
      МАША. Переведи.
      МАРК. Твой Гюнтер мстит своему отцу
      МАША. Причем здесь отец? Он же давно дал дуба!
      МАРК. Это не важно.
      МАША. Но почему он трахаться не может?
      МАРК. Во-первых, не хочет плодить зло, то есть - продолжать телесность своего отца. Во-вторых, мстит отцу, отождествляясь с жертвой. Еврейская женщина сечет сына фон Небельдорфа. Интерес к еврейской культуре - тоже месть.
      МАША. Еб твою мать! Но это же просто... власть мертвеца?! Новый роман Стивена Кинга!
      МАРК. Скорее - это Хичкок. "Психо". С той разницей, что история "Психо" капля в море патологически здоровой Америки. А случай Гюнтера в Германии сплошь и рядом.
      МАША. Правда? А я думала - наоборот, немцы здоровее всех! Пиво, сосиски? А потом попеть - майн либер Августин.
      МАРК. Это - до войны, Маша. Сейчас все совсем по-другому. Современная Германия напоминает мне человека, впервые пережившего состояние аффекта.
      МАША. Это что, эпилепсия?
      МАРК. Почти. Эпилептик просто падает и бьется. Аффектированный человек совершает странные и страшные вещи, а потом ничего не помнит. Так вот. Жил такой культурный, добропорядочный господин, ходил по будням в свою контору, по воскресеньям - в кирху. Ходил, ходил, а потом вдруг в один прекрасный день выскочил на улицу, стал бить витрины, собак, людей. Поджег чего-нибудь. Кричал. А потом насрал себе в штаны и заснул. А когда проснулся, ему подробно рассказали что он делал. Дали каких-то пилюль, прописали водные процедуры. И вроде все прошло. Но. Стал он с тех пор всего бояться: витрин, людей, собак. У него закурить спросят, а он спичку зажечь не может - ему поджог мерещится. Но с Германией-то обошлись круче, нежели с этим господином. Ей не пилюли прописали, а плеть. И высекли всем миром. Да так, как никого никогда не секли.
      МАША. Тебе жалко немцев?
      МАРК. Нет. С какой стати еврею жалеть немцев? Мне немецкую культуру жалко. Литературу, философию. Кино.
      МАША. Почему?
      МАРК. Да потому что - убожество. Боятся они спичку зажечь. А по-моему, коль ты огня боишься, лучше вообще бросить курить.
      МАША (восхищенно). Ну, Марк... теперь я понимаю...
      МАРК. Что ты понимаешь?
      МАША. Почему тебя нигде не печатают.
      МАРК (смеется). Машенька, я этому не придаю значения. Писал я в стол в Москве, пишу в стол здесь. Какая разница? Жена зарабатывает, крыша над головой есть. Я об одном жалею.
      МАША. О чем?
      МАРК. Что я не состоялся в Германии как психиатр. Маша, какой здесь материал! После русских шизоидов, которыми я объелся, которыми я сыт по горло, - немецкие невротики! Это... как устрицы после борща! Здесь все пропитано неврозом - политика, искусство, спорт. Это разлито в воздухе, на площадях, в университетах, в пивных... кстати о пивных. Вот тебе наглядный пример. Первый год эмиграции. Берлин Кройцберг. В какую-то жуткую пивную потащил меня Мишка. Сидим, пьем пиво. Народ вокруг крутой, громкий. И один здоровый рыжий детина все время на меня посматривает. Пьет пиво и посматривает.
      МАША. Голубой?
      МАРК. Я тоже сперва решил. Но потом присмотрелся - не похож. Да и какой из меня любовник! Нет, вижу - там что-то другое. Неуютно мне как-то стало и пошел я пописать в сортир. Пописал, застегиваюсь, поворачиваюсь - а передо мной этот детина. И в сортире, как бывает в таких случаях - ни души. Ну, думаю, пиздец тебе, Марк. А детина, между тем, меня спрашивает: "Вы еврей?" Собрал я свою маленькую волю и отвечаю: Да, я еврей. А немец опускается передо мной на колени и говорит: "От имени немцев, которые принесли столько страданий вашему народу, я прошу у вас прощения".
      МАША. Не может быть! (Со смехом.) Но это... пиздец! Не верю!
      МАРК. Я не вру. Мне тогда так стало неловко. Я вылетел пробкой из этой пивной. Ну? Где, в какой стране такое возможно?
      МАША (качает головой). Пиздец! Да... В России никто перед евреем в сортире на колени не опустится. Ой, Марк! У меня от всего этого голова кругом идет. Давай выпьем.
      МАРК. Идея не плоха (разливает водку по рюмкам).
      МАША. Лучше б я этого ничего не знала.
      МАРК. Незнание - сила. Это верно. Но ты ко мне сама приехала.
      МАША. Тогда - за знание? (Поднимает рюмку.)
      МАРК. За знание (поднимает свою).
      Чокаются и пьют.
      МАША (закуривает). Господи, ну почему так много обломов? Мечтаешь-мечтаешь. Едешь-едешь в какой-нибудь Париж. А там негры и квартира без горячей воды.
      МАРК. Благодари Бога, что есть холодная.
      МАША. Вот ты всегда умел довольствоваться малым. Хотя обломов у тебя в жизни было больше, чем у меня! (Смеется.) Загадка ты наша!
      МАРК. Все просто, Машенька. Помнишь романс "Мне все равно - страдать, иль наслаждаться"?
      МАША. Ну?
      МАРК. Ну. Мне все равно. Страдать иль наслаждаться. Я хомо советикус. Организм, приспособленный для выживания в любых условиях. Без горячей воды. Без холодной. Без сортира. Без воздуха.
      МАША (пристально смотрит на него). Наливай.
      Марк наполняет рюмки.
      МАША. Давай, за тебя. Чтоб твою книгу напечатали.
      МАРК. Я уже сказал, что это не важно. За нас.
      МАША. За тебя, Марк, за тебя.
      Чокаются, пьют.
      МАША (после паузы). Значит, тебе все равно где жить? На Западе или в России?
      МАРК. Слушай, курочка, что ты мне зубы заговариваешь? Ты для чего ко мне в час ночи прилетела? Про Запад и Россию рассусоливать?
      МАША (трет виски и трясет головой). Не могу...
      МАРК. Что?
      МАША. Как вспомню Гюнтера... ой, блядь, забыть бы это все.
      МАРК. Правильно. Забудь (смотрит на часы). Иди баиньки и забудь. Теперь это не твоя забота. Официально заявляю тебе: я за это дело берусь.
      МАША (бросается ему на шею). Спасибо, милый!
      МАРК. Скажи, у него осталось что-нибудь от отца? Дневники, фотографии, бумаги?
      МАША. Нет. Он все сжег. Только крюк остался.
      МАРК. Что за крюк?
      МАША Тот самый. Стальной. На котором отец вешал партизан. Он его привез домой, как трофей. А Гюнтер только это и сохранил. Весело, не правда ли?
      МАРК. Очень... (Машет на нее руками.) Спать, спать! Уже светает.
      МАША (вздыхает). Да... и впрямь устала (встает). У тебя-то хоть есть горячая вода?
      МАРК (задумчиво). Вторая дверь направо.
      МАША. С добрым утром (уходит).
      МАРК (после продолжительной паузы). Вот тебе, мрамор.
      Свет гаснет, и в призрачном освещении появляются Фабиан фон Небельдорф и Софья Гальперина. Они в соответствующих униформах, с пистолетами в руках.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (убирает пистолет в кобуру). Ну и денек.
      ГАЛЬПЕРИНА (убирает пистолет в кобуру). Ну и денек.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (с усталым вздохом расстегивает ворот). Интересно, когда я наконец нормально высплюсь?
      ГАЛЬПЕРИНА (с усталым вздохом расстегивает ворот). Интересно, когда я наконец нормально высплюсь?
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (закуривает). Устал, как собака.
      ГАЛЬПЕРИНА (закуривает). Устала, как собака.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Эти сволочи так громко орут.
      ГАЛЬПЕРИНА. Эти сволочи так громко орут.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Кретины. Ненавидят нас за то, что мы несем им свободу.
      ГАЛЬПЕРИНА. Кретины. Ненавидят нас за то, что мы несем им свободу.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Чем больше убиваешь, тем больше их становится.
      ГАЛЬПЕРИНА. Чем больше убиваешь, тем больше их становится.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Ничего. Время работает на нас.
      ГАЛЬПЕРИНА. Ничего. Время работает на нас.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. На войне каждый должен быть на своем месте.
      ГАЛЬПЕРИНА. На войне каждый должен быть на своем месте.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. И хорошо делать свое дело.
      ГАЛЬПЕРИНА. И хорошо делать свое дело.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Во имя наших детей.
      ГАЛЬПЕРИНА. Во имя наших детей.
      ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (истерично кричит). Вилли! Принеси шнапса!!
      ГАЛЬПЕРИНА (устало). Петренко. Плесни мне спиртика.
      Фон Небельдорф и Гальперина исчезают.
      МАРК (берет со стола лист бумаги, читает вслух). Дорогой Гюнтер, прости за внезапное исчезновение. Я дошла до предела, за которым безумие и распад личности. Идти дальше на поводу у твоей патологии я больше не могу. Ты стал заложником прошлого, рабом коллективного бессознательного. Ты борешься с мертвецом, теряя человеческий облик, становясь живым трупом, куклой. Страшно видеть это, но еще страшнее участвовать в этом. Если ты любишь меня, если хочешь чтобы мы были счастливы, если в тебе не угасло желание стать нормальным мужчиной, мужем, отцом, если ты готов раз и навсегда покончить с кровавыми призраками прошлого, - позвони мне в Кельн и скажи: "Я готов". Твоя Маша.
      Марк складывает лист, вкладывает в конверт. Свет гаснет. Телефонный звонок.
      БАБУШКА. Але?
      МАША. Бабуля, милая, здравствуй.
      БАБУШКА. Машенька? Детка, ты откуда?
      МАША. Все оттуда, бабушка.
      БАБУШКА. Как твое здоровье?
      МАША. Отлично, бабуля. Послушай меня внимательно. Мне очень нужна одна вещь.
      БАБУШКА. Какая?
      МАША. Открой свой сундук, там справа под маминым мундиром ее старые коричневые туфли.
      БАБУШКА. Фронтовые?
      МАША. Да, да. Они мне очень нужны.
      БАБУШКА. Машенька, но они же рваные. Зачем они тебе?
      МАША. Бабуля, после объясню. От меня приедет человек, передай их ему, пожалуйста. Поверь, это очень важно.
      БАБУШКА. Но... а что случилось?
      МАША. Ничего. Мне очень нужны мамины туфли. Ты поняла?
      БАБУШКА. Не поняла. Но я все сделаю, детка. Телефонный звонок.
      МАША. Ало?
      ГЮНТЕР. Я ггготов.
      МАША. Милый мой, слава Богу.
      ГЮНТЕР. Что я дддолжен сссделать?
      МАША. Скажи... ты действительно хочешь забыть все это?
      ГЮНТЕР. Да, да, да! Маша... я... Машенька... ты сволочь! Сссволочь!
      МАША. Гюнтер, милый Гюнтер...
      ГЮНТЕР. Ттты сбежала от меня, кккак шлюха! Мне тттак плохо... я очччень устал, я не ссспал всю неделю. Я не могу бббез тебя.
      МАША. Я люблю тебя.
      ГЮНТЕР. Я лллюблю тебя... Что я дддолжен делать?
      МАША. Не задавать вопросов. Это во-первых. А во-вторых - верить, что ты можешь стать нормальным человеком.
      ГЮНТЕР. Я дддолжен лечь в клинику?
      МАША. Нет. Мы должны с тобой совершить одну поездку. Очень необычную. Будем считать, что это наше свадебное путешествие.
      ГЮНТЕР. Кккуда мы поедем?
      МАША. Ну вот, ты уже задаешь вопросы!
      ГЮНТЕР. Хххорошо, я не буду...
      МАША. Ты должен исполнять все, что я тебе скажу. Иначе ты не излечишься.
      ГЮНТЕР. Хххорошо.
      МАША. Возьми крюк отца и отправляйся в Гамбург. Там возьми на прокат черный мерседес, самый большой и самый дорогой. Завтра в 9 утра жди меня в аэропорте.
      ГЮНТЕР. Хххорошо.
      Телефонный звонок.
      СЛУЖАЩАЯ. Костюмерная "Рунге унд Бауэр", добрый день.
      МАША. Добрый день. Я хотела бы взять на прокат два мундира: оберфюрера СС и майора НКВД.
      СЛУЖАЩАЯ. 35 марок в сутки.
      Вспыхивает свет. Белая сцена и белый задник. Маша в форме майора НКВД, голый Гюнтер.
      МАША (распаковывает сверток с мундиром оберфюрера). Вот. Одевайся.
      ГЮНТЕР (оторопело смотрит на мундир). Чччто?
      МАША. Одевай быстро.
      ГЮНТЕР. Я?
      МАША. Да, ты!
      ГЮНТЕР. Я... я никогда ннне надену этгго говно.
      МАША (угрожающе смотрит ему в глаза). Одевай.
      ГЮНТЕР. Нет! Ннникогда... говно... ггговно...
      МАША. Одевай!
      ГЮНТЕР. Нет! Нет! Нннет!
      МАША (бьет его). Одевай!
      ГЮНТЕР. Ннникогда!
      МАША (бьет). Одевай, дурак! Одевай, сволочь!
      ГЮНТЕР. Нет! Нет! Нннеееет!!!
      МАША (опускается перед ним на колени). Я прошу тебя. Ну, я прошу тебя... очень прошу, очень.
      ГЮНТЕР (после долгой паузы). Ззза это могут арестовать.
      МАША. Ты не должен об этом думать. Думай о том, что это нужно тебе, нужно нам (помогает ему одевать мундир). И ничего не бойся. Пока ты со мной - ничего не случится.
      ГЮНТЕР. Я не могу... не могу...
      МАША (застегивает ему пуговицы). Ты все можешь. Мы с тобой все можем. Мы сильные! Правда? (Встряхивает его.) Правда?
      ГЮНТЕР (обнимает ее). Правда.
      МАША. Поехали.
      Из белой сцены возникают белые фигуры существ. Каждое существо сопряжено с частью черного мерседеса. Существа собираются вместе, тем самым складывают из частей мерседес. Гюнтер и Маша садятся на край сцены. Звучит немецкий марш "Heute wollen wir marschieren...". Существа начинают двигаться в такт музыке, и вместе с ними колышется, движется мерседес.
      МАША. В 10 мы выехали. Гюнтер за рулем в мундире оберфюрера, я радом в форме майора НКВД. Было солнечное весеннее утро. Наш автопробег Гамбург-Оберзальцберг длился восемь часов. Мы проехали всю Германию. Какая маленькая страна. Теперь я понимаю их лозунг, про который мне рассказывал папаша: Дас Фольк онэ Раум. Раума в Германии действительно маловато. Зато классные автобаны. Да и мерседес-600 тоже не последнее говно. Как сказал бы твой любимый поэт: это черный леденец, обсосанный богами Валгаллы и выплюнутый на просторы Земли. Он набит всякой всячиной, но, когда мне Гюнтер дал порулить, я поняла, что не хватает двух вещей: хуя в сиденье и пулемета спереди. Несись, ебись и стреляй, и никакого мужика не надо!
      ГЮНТЕР. Маша, кккуда мы едем?
      МАША. На юг, милый.
      ГЮНТЕР. Кккуда конкретно?
      МАША. Ты обещал не задавать вопросов. Расслабься и перестань потеть, а то мы врежемся.
      ГЮНТЕР. А ты... уввверена, что это поможет? МАША. Абсолютно.
      ГЮНТЕР. Ммможно я хотя бы другую мммузыку поставлю?
      МАША. Нельзя... Но как мы ехали, солнышко! Никогда не забуду. Как нам сигналили, как крутили пальцем у лба, как кричали вслед: свиньи! фашисты! Три раза нас останавливала полиция. Они были хорошо информированы многочисленными автобанными осведомителями, но явно растеряны и не готовы к решительным действиям. Все кончалось проверкой документов и нелепыми вопросами, на которые Гюнтер, потея, отвечал:
      ГЮНТЕР. Эттто мое личное дело.
      МАША. Они оторопело возвращали документы. Все-таки немцы удивительно серьезный народ. В Москве на Красную площадь выходи в эсесовской форме - никто тебе слова не скажет. А здесь - вопрос жизни и смерти. В Фульде на бензоколонке в нас бросили пивной бутылкой, под Нюрнбергом за нами безуспешно погналась гэдээрешная семья на "траби", в Ингольштадте нам аплодировали двое парней на мотоциклах, в Мюнхене на нас молча пялились, не выражая особых эмоций, возле чудесного Хим Зее мы чуть не раздавили белку, и нам плюнула в лобовое стекло какая-то старушка, Гюнтер проехал еще пару километров, резко затормозил, выскочил из машины и побежал, срывая китель (Гюнтер вскакивает и бежит).
      ГЮНТЕР. Все! Все! Хххватит! Ннненавижу это ггговно! Ннненавижу!
      МАША. Гюнтер, прекрати! Стой! (Бежит за ним.)
      ГЮНТЕР. Ннненавижу! Ннненавижу!
      МАША (ловит его, падает вместе с ним). Стой! (Гюнтер всхлипывает, Маша обнимает его, прижимает к себе.) Последние километры. Баварские Альпы. Бад Райнхельхаль, Винкль, Бишофвизен и - Берхтесгаден. По серпантину мы поднялись на Оберзальцберг. Когда мы въехали на плато и возле Hotel zum Turken Гюнтер заглушил мотор (существа перестают двигаться), я вышла из машины, вдохнула этот воздух, посмотрела вокруг. (Мерседес плавно разваливается на части, существа группируются по-новому, собирая из частей мерседеса горный пейзаж.) Гитлер был очень не дурак, выбирая такое место. Дух захватывает. А людишки внизу кажутся муравьями.
      Свет гаснет. Появляется луна, загораются звезды.
      МАША. Гюнтер, вставай.
      ГЮНТЕР. А... что? Мммаша... который час?
      МАША. Не важно.
      ГЮНТЕР. Мой Бог... значит это был не сссон... я в этом ужасном мундире, в этттом гадком месте...
      МАША. Наклонись сюда.
      ГЮНТЕР. Чччто это?
      МАША. Кокаин. Осторожней. Выдохни, а теперь нюхай. Резко.
      ГЮНТЕР (вдыхает). Аааа...
      МАША (нюхает). Вот так.
      ГЮНТЕР. Он гггорчит... я раньше ннникогда не пробовал...
      МАША. Пошли.
      ГЮНТЕР. Как тихо...
      МАША (поднимается на возвышение). Вот здесь стоял дом Гитлера.
      ГЮНТЕР (подходит к ней). Я лллюблю тебя. Додаже здесь, двдаже в этом пппроклятом месте я люблю тебя.