Владимир Сорокин
      Деловое предложение
      - Понимаете, ребята, мы романы с продолжением не печатаем, - Авотин сунул окурок в банку с водой, помахал рукой, разгоняя повисший возле лица дым. - У нас не ежемесячный журнал, а всего лишь институтская многотиражка.
      Савушкин усмехнулся:
      - Да это ясно, конечно. Но все-таки это же не роман какой-нибудь, а беллетризованный дневник геологической экспедиции. Это разные вещи.
      - Но объем-то чудовищный, Витя! - Авотин встал и, сунув руки подмышки, заходил по узкой редакционной комнате. - Почти два печатных листа! У нас подвал - десять машинописных страниц. Растягивать ваш дневник на пять номеров, что ли?
      - А почему бы и нет? - вмешался Кершенбаум, - Действительно, это ведь не Агата Кристи, а нужный актуальный материал. Работа геологов.
      - И написано, по-моему, нормально, - пожал плечами Коломиец.
      - Длинно, длинно написано, - пробормотал Авотин, прохаживаясь, - длинно и многословно.
      - Почему длинно? Разве это длинно?
      - Там ведь все по делу, четко!
      - А о природе как хорошо! Саша постарался.
      Авотин подошел к столу и крепко оперся на него ладонями:
      - Ну, вот что. Если хотите, чтоб мы это напечатали - сокращайте вдвое. Тогда в двух номерах, так и быть, попробуем уместить. Иначе не выйдет ничего.
      Сидящие напротив студенты удивленно переглянулись:
      - Вдвое? Да ты что?
      - Как - вдвое? А что останется?
      - Что там сокращать-то, а?
      Авотин сел за стол, зевнул, посмотрел на часы:
      - Девятый... прозаседались опять...
      Кершенбаум подошел к столу:
      - Сереж, но это же невозможно. Как мы сократим? Там столько фактов, находок. А местный фольклор какой? А описание Урала? Что же - все это выкидывать?!
      - Не выкидывать, а сокращать. Выкидывать я вас ничего не призываю. Сократите. Вы же литераторы. Вот и сократите так, чтоб остался и фольклор, и Урал, и все прочее...
      - Но ты пойми, что у нас чрезвычайно плотный материал. Там пустот нет почти. Одни факты.
      - Факты тоже надо уметь излагать коротко и ясно.
      - Сереж, но ты сам себе противоречишь. Ты прошлый раз говорил, что ради хорошего актуального материала не пожалеешь и полосы. А теперь? Сразу сокращать? Это легче всего.
      - Нет. Это труднее всего, дорогуша. Написать коротко и ясно - труднее всего. Да и в конце концов, что ты предлагаешь? Печатать в десяти номерах?
      - А почему бы и нет? - встал Савушкин. - Такой материал не стыдно и растянуть.
      - Конечно. И читать будут с удовольствием.
      Авотин нетерпеливо вздохнул:
      - Послушайте! Вы понимаете, что такое институтская многотиражка? Это две полосы! Две! Если б у меня было четыре, я б конечно без всяких пустил ваш материал в пяти номерах. Но сейчас это невозможно. Невозможно. И вообще, давайте закругляться, сколько можно сидеть...
      - Как - закругляться? А материал?
      - Сокращать. Другого не дано.
      - Это невозможно, Сергей.
      - Возможно. Когда сократите - еще лучше будет.
      - Ну, это глупости...
      - Ладно, орлы, по домам. Сокращайте, приносите и поговорим тогда.
      Студенты молчали.
      Авотин встал и принялся складывать в портфель лежащие на столе бумаги. Савушкин поднялся и твердо проговорил:
      - Знаешь, Сереж: если дело так выходит, мы посоветуемся с комитетом комсомола.
      - Правильно, - кивнул головой Кершенбаум, - покажем Лосеву. Пусть решает.
      - Это ваше право, - сухо проговорил Авотин. - Мое мнение я высказал. Лосеву я скажу то же самое. В конце концов вопрос о размере материалов утверждался на парткоме... А теперь - до свидания. Мне еще дома работать...
      Студенты стали молча выходить.
      - Гена, останься на минуту, - проговорил Авотин, застегивая портфель. Тут из ДНД приходили насчет твоей статьи, я забыл совсем сказать тебе...
      Коломиец подошел к дивану и снова сел.
      Авотин застегнул портфель, потер подбородок, глядя в открытую дверь:
      - Я вчера думал насчет этой катавасии со стройотрядом. Знаешь, у меня к тебе есть деловое предложение.
      Улыбаясь, Коломиец кивнул.
      - Закрой-ка дверь, - тихо проговорил Авотин.
      Коломиец встал, подошел к двери и, прикрыв ее, повернул дважды круглую ручку замка.
      Потом повернулся к Авотину и еще шире улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
      Авотин медленно выбрался из-за стола, приблизился к нему и, протянув руку, провел дрожащими пальцами по его гладко выбритой щеке. Коломиец тихо засмеялся, положил ладони на широкие плечи Авотина. Мгновенье они смотрели в глаза друг другу, потом лица их медленно сблизились.
      Они долго целовались, привалившись к двери. Авотин гладил курчавую голову Коломийца, потом стал расстегивать ему ширинку. Коломиец отстранил его руку:
      - Не надо щас...
      - Ну а чего, давай здесь! - зашептал ему в ухо Авотин.
      - Да ты что.
      - Никто не увидит. В окно же не видно ничего...
      - Нет.
      Авотин пожал плечами:
      - Чего ты боишься?
      Коломиец улыбнулся:
      - Ничего.
      - Ну а чего ж ты? Ну давай, Ген.
      - Да не буду я, - капризно пробормотал Коломиец и, прислонившись к двери, посмотрел в потолок.
      Авотин гладил его щеку:
      - Ну, поехали ко мне тогда?
      - К тебе? - вяло повторил Коломиец.
      - Ко мне.
      - Тащиться далеко.
      - Так возьмем мотор, пятнадцать минут езды. Поехали.
      Коломиец потянулся:
      - Не хочу.
      - Почему, Ген?
      - Не хочу. Да и вообще, знаешь... - он подошел к окну. - Я тебе ведь главного не сказал.
      - Чего? - настороженно спросил Авотин.
      Коломиец вздохнул и после долгой паузы произнес:
      - Я вчера у мамочки опять нюхал.
      Авотин побледнел.
      Коломиец обернулся к нему и повторил, странно усмехаясь:
      - Нюхал.
      Авотин молчал. Коломиец присел на подоконник и тоже молчал.
      - Гена... - произнес Авотин сдавленным голосом, - ты же обещал, ты же...
      Коломиец смотрел в окно.
      - Гена! Гена! - Авотин опустился на колени, подполз к Коломийцу и, ткнувшись лицом в его колени, заплакал.
      - Ну, кончай, ну что ты... - вяло отстранил его Коломиец.
      - Я... я... это... ты же обещал, - всхлипывал Авотин. - Ты... ты же обещал... гад! Гад!
      - Ну, хватит, в самом деле...
      - Гад! Гад! - рыдал Авотин, тряся головой. - Ты мучить меня хочешь, да? Мучить? Мне что... что мне... убить ее? Или пове... ситься? Гад!
      - Ну что ты городишь... встань... встань сейчас же.
      - Гад! Я убью ее! Сука рваная! Гадина! Убью!
      - Замолчи! Встань, что ты как какой-то... встань...
      - Сволочь какая! А ты! А ты сам-то! Ты же обещал! Ты же поклялся тогда... в Ялте! Ты же поклялся!
      - Ну, хватит...
      - Нет! Я что... что я кукла тебе? Да? Пешка? Как Перфильев? Ты... ты меня совсем за человека не считаешь? Я кто для тебя? Скажи, скажи! А ей? Ей-то? Сволочь какая! Какая тварь!
      Коломиец обнял голову Авотина руками и закрыл ему ладонью рот. Некоторое время они молчали, только глухо всхлипывал Авотин. Наконец, Авотин встал с колен, достал платок, вытер лицо и сухо проговорил:
      - Да... ну, в общем, это, конечно, твое дело. Ты ведь у нас эгоист. О себе только и думаешь. А я вот о тебе подумал.
      Он подошел к письменному столу, выдвинул средний ящик и достал сверток, перевязанный розовой ленточкой:
      - Вот. Подарок тебе.
      Он подошел к Коломийцу и бросил сверток на подоконник:
      - За все хорошее.
      Коломиец взял сверток, положил себе на колени и развязал ленточку. Потом он развернул бумагу и бросил на пол. В руках его осталась продолговатая пластмассовая коробка.
      Коломиец открыл ее.
      В коробку была втиснута грубо отрубленная часть мужского лица. Края рассеченной ссохшейся кожи были покрыты запекшейся кровью, единственная небритая щека ввалилась между посиневшей лоснящейся скулой и вывороченной челюстью; из-под разрубленных губ торчали прокуренные зубы, два из которых были золотыми; белесый глаз, выдавленный из почерневшей глазницы, лежал в углу коробки.
      В изумлении уставясь на содержимое коробки, Коломиец приподнялся с подоконника.
      Авотин сдержанно улыбался.
      Вдруг Коломиец швырнул коробку на пол и бросился на шею Авотину:
      - Сережка!
      Авотин ответно обнял его. Коломиец восторженно целовал лицо Авотина:
      - Сережка... Сережка...
      Успокоившись, он покачал головой:
      - Сережа!
      Лицо его сияло восхищением.
      - А ты говоришь - желе! - усмехнулся Авотин.
      - Сережка! - Коломиец снова поцеловал его.
      - А ты мне другие подарки подносишь, говнюк, - улыбался довольный Авотин. - Ну, что, едем?
      Коломиец радостно кивнул.
      - Ко мне? - тряхнул его за плечи Авотин.
      Коломиец кивнул.
      - Петечку берем?
      Коломиец кивнул.
      - А по вате будем? Потом?
      Коломиец кивнул, озорно подмигнул Авотину и прошептал:
      - А все-таки нюхнуть у маменьки по-тайному, ох, как сладко, Сереженька.
      Авотин сжал кулак и поднес его к красивому лицу Коломийца. Коломиец поцеловал волосатый кулак и засмеялся.