«Morning Star» пишет:

ТЕЛЕПРОПОВЕДНИК

УБИТ В ЛОНДОНСКОМ ОТЕЛЕ

Дамиан Питерc, известный в прошлом американский телепроповедник, снискавший всемирно дурную славу, когда он отрекся от веры и сыграл роль священника-грешника во второсортной киноэпопее из жизни вампиров, вчера был жестоко убит и расчленен в своем собственном гостиничном номере. Личность убийцы, его мотивы и modus operandi[25] пока неизвестны. Питерc прибыл в Лондон вчера вечером, чтобы присоединиться к лицам, сопровождающим тускнеющую рок-звезду Тимми Ва-лентайна, который сейчас предпринимает отчаянную и «бесспорно неудачную», по определению наших критиков, попытку поднять свой падающий рейтинг гастрольным туром. Тело проповедника обнаружила горничная. Нам пока не удалось получить комментарии самого Тимми, находящегося в данный момент на пути в Москву — его последнюю остановку в Европе. Завершающая часть тура пройдет по Азии, где его популярность заметно выше, нежели здесь, на пресыщенном Западе.

«Scandals International» пишет:

ПРОКЛЯТИЕ ВАМПИРОВ ПРЕСЛЕДУЕТ

РОК-ЗВЕЗДУ НЕОГОТИКИ

Похоже, Тимми Валентайна преследует какое-то древнее проклятие, если судить по тому, как за его туром тянется след из трупов и покалеченных тел. И мы говорим не просто об обычной жестокости, которая всегда сопровождает появление двадцатилетнего панка с извращенным пристрастием к крови, исполнителя готского рэйва и кибер-дез-рока, которые только и могут, что вызвать рвотный рефлекс у нормального человека. В этом есть и вина Тимми, когда полоумные поклонники неоготики пронзают себе ладони гвоздями прямо на его концертах, а оголтелые панки, со своими нелепыми прическами, ставят друг другу клейма раскаленным железом — тут же, на улице, после концерта. Но все это — только цветочки. На прошлой неделе в Германии, после оперного представления в Тауберге, на котором присутствовал Тимми, осталась гора трупов. «На самом деле ему пришлось задействовать очень влиятельные связи, чтобы вообще оказаться на этом концерте», — сообщил нам Ганс Юбермахт, отвечавший за список лиц, приглашенных на эту оперу, которая была своего рода поминальной службой по Амелии Ротштайн, оперной певице, которую, как нам стало известно, Тимми посетил в доме престарелых за день до того, как она скоропостижно скончалась от сердечного приступа! В Лондоне дела обстояли не лучше: известный экс-телепроповедник был разорван на куски в номере гостиницы, куда он прибыл специально для того, чтобы встретиться с Тимми Валентайном!

«Scandals International» узнала от Джошуа Леви, ведущего мирового «валентайнолога», что подобный, совершенно необъяснимый случай бессмысленного насилия также был зафиксирован на рок-концерте в Бока-Бланка, штат Флорида, в 1982 году... после которого Тимми Валентайн исчез на десять лет.

Погодите! Но ведь пацану только двенадцать?

Как-то все это не вяжется...

Для Леви ответ на этот вопрос совершенно прост.

— Тимми Валентайн, — говорит он, — всего лишь апокалиптическая манифестация коллективного бессознательного, которая появляется в кризисные времена, когда в мире происходит очередной всплеск ужасов и насилия. Тимми — темная сторона известного феномена так называемой «божественной манифестации», когда происходит явление светлой сущности — Девы Марии, ангелов, Иисуса, Элвиса, — чтобы принести мир и покой в жизни тех, кому посчастливилось их увидеть.

Леви написал книгу «Вся правда о Валентайне», в которой приводятся свидетельства появления Тимми на протяжении всей истории человечества — от нацистских концентрационных лагерей до времен Римской империи, от эпохи династии Минь до Лондона времен Джека-потрошителя.

— Ерунда, — сказал нам всемирно известный писатель, «король ужасов» Дуглас Клегг, автор «Селекционера». — Тут все ясно как божий день: этот парень — вампир.

Появление Тимми Валентайна в России вызвало настоящий фурор.

Юнцы, стоящие в очередях за билетами, которые продавались и перепродавались по бешеным ценам, заполонили площади города. Футболки, плакаты, компакт-диски, кружки и куртки с эмблемами тура Тимми расходились словно горячие пирожки в базарный день... пиратские футболки и плакаты расходились еще лучше «родных», и на вас смотрели, как на законченного придурка, если вы говорили им, что это — напрасная трата денег, что это — подделка, даже если это было совершенно очевидно... например, на некоторых сувенирах было написано «Тимми Валентайн». Пиратские кассеты с записями Тимми продавались буквально на каждом углу. Но это нисколько не волновало Тимми. Волшебство возвращалось к нему, к нам. Господи, как он пел, как он пел...

Зрители в набитом битком зале, казалось, дышали так, словно они с ним — одно существо... в прежние времена он, конечно же, не дышал... а сейчас ему приходилось дышать. И в зале стояла гробовая тишина, когда он брал высокие ноты. Да, теперь ему надо было дышать, и пришлось выработать новую технику исполнения для таких вот высоких нот; он делал глубокий вдох и извлекал ноты прямо от диафрагмы, они вырывались из легких так, словно каждая нота его убивала, так, словно с каждой пропетой фразой он терял частичку своей души, и в его голосе появилась какая-то новая изюминка... какая-то надрывность, которая действительно брала за душу. Зал ревел после каждой песни, а когда звучали инструментальные проигрыши, зрители танцевали, раскованно и свободно... Они знали слова всех его песен. Он видел, как шевелятся их губы, и думал: интересно, они понимают, о чем я пою... понимают они, сколько гнева, отчаяния и опустошения в этих словах... или их просто привлекает тот блеск, которым сверкали для них слова иностранного языка?

Он раздавал автографы с полуночи до четырех утра; после чего решил немного прогуляться. Охранники окружили его плотным кольцом, отгородив его вместе с Пи-Джеем и Хит от беснующейся толпы. Русские, конечно же, удивлялись такой странной паре, но все же меньше, чем Тимми мог бы ожидать. Оказалось, что они много читают и очень даже неплохо знают культуру американских индейцев. А сам Тимми, понятное дело, прослыл эксцентричной личностью: да и как же иначе, если его самые близкие друзья — утонченная девушка-азиатка и индейский воин-шошон, который все время ходил задом наперед?!

Они ненадолго остановились; у Пи-Джея зазвонил мобильный, и он передал его Тимми со словами:

— Это не тебя. — То есть звонили именно Тимми.

Голос в трубке произносил слова с явным британским акцентом, из чего Тимми сделал вполне однозначный вывод, что звонили из Голливуда:

— Пожалуйста, подождите, с вами будет говорить господин Гилер.

— Тимми, цифры в Москве как-то тревожно высоки. — Гилер не звонил ему с тех самых пор, как они покинули Штаты, ну разве что только затем, чтобы сообщить, что им в очередной раз урезают бюджет. — Что случилось?

— Не знаю, босс... похоже, меня здесь любят... почему-то.

— Все эти убийства... ты что, действительно с этим связан? Об этом даже в «Enquirer» написали, бля. У меня денег не хватит оплачивать заказные материалы, которые выставляют тебя в лучшем свете.

— Что ты так за меня беспокоишься, Дэвид? Я-то думал, что ты уже списал меня со счетов.

— Может быть, я поторопился.

Тимми рассмеялся:

— Нет, Дэвид. Ты, как всегда, прав. Мне действительно надо исчезнуть. Если тебе этот тур принесет несколько миллионов, то я здесь — всего лишь приправа, ароматическая добавка. «Модная в этом сезоне». Идея избавиться от меня — она классная на самом деле. И я совершенно не напрягаюсь по этому поводу.

Луна тихо клонилась к закату, в воздухе, таком прозрачном и чистом, разлилась прохлада.

— Я тут подумал... что мы будем делать после того, как ты объедешь Европу и Азию. Может быть, снимем парочку фильмов с твоим участием... годика через два-три ты вернешься...

— Но я уже и так вернулся... восстал из мертвых.

— Так давай действовать дальше, поверь в свои силы еще раз!

Тимми огляделся по сторонам и заметил, что они уже приближаются ко входу в отель — уродливое серое здание, восстановленное на волне туристического бума.

— Слушай, тебе совершенно не обязательно меня возвращать.

— Так, смотри, завтра один человек с «Мосфильма» устроит тебе небольшую экскурсию. Тебе точно понравится: это крупнейшая студия в мире, хотя почти все оборудование там у них — практически каменный век... может, они захотят что-нибудь замутить... воспользоваться твоим именем, именем громким, но требующим некоторого подновления, скажем так, чтобы снять какой-нибудь триллер...

— Ладно, ладно. Посмотрим.

— Отлично. Так, мне пора на завтрак. Встречаюсь с Большой Тройкой.

Тимми не стал интересоваться, кто был Большой Тройкой на этой неделе. Он только отдал телефон кому-то из телохранителей и вошел к себе в номер.

— Это как в «Алисе в Зазеркалье», — сказал он Хит в один из тех редких моментов, когда он выходил из своего «оборотного» состояния. — Помнишь ту сцену, когда Алиса шла-шла, но никак не могла дойти до того красивого дворца, и наконец она поняла, что для того, чтобы туда попасть, ей надо идти в противоположном направлении... и буквально в следующую секунду она оказалась в том месте, к которому так стремилась.

— Помню, — сказала Хит. Они потратили все утро на поиски туалетной бумаги — то, что было у них в номере, нельзя было назвать иначе, как «наждачкой», — совершенно безрезультатно, пока один из туристов, кажется, из Милуоки, не продал им рулон за пять баксов («У меня всегда есть запасной»). Теперь они сидели в номере, попросту убивая время.

Сегодня вечером будет еще один концерт, на который уже было продано билетов на десять процентов больше, чем ожидалось, как сказал им Андрей, человек, занимавшийся распространением билетов. Тимми куда-то уехал с двумя мужиками в одинаковых серых костюмах и зеркальных темных очках, кажется, они были как-то связаны с русской киноиндустрией.

— А ты снова чувствуешь людей... и присутствие сверхъестественных сил? — спросила Хит.

— Сейчас все немного не так. Теперь я все вижу, когда не смотрю на то, что мне нужно увидеть... не знаю, как объяснить... когда ты не смотришь, а видишь...

— А что там с Паминой? Не посмотришь?

Пи-Джей закрыл глаза. Он представил себя там, на колокольне, когда ветер бил его в грудь. Представил маленькую потерянную девочку из отеля в Тауберге... представил растерзанное тело Дамиана Питерса... а потом представил, как он идет прочь от всего, что ему представлялось... уходит в темный, холодный лес.

И внезапно он оказался посреди поляны, залитой лунным светом. Его рот широко распахнут, кровь капает с его блестящих клыков, и...

— Она действительно потерялась... — сказал он.

— Но она поехала домой, к родителям, ей там хоть как-то помогают?

— Не вижу, — сказал Пи-Джей. Как только он попытался ускорить поток образов, те удалились от него призрачным вихрем в луче лунного света, растворились в шелесте листьев. Он попробовал отправиться следом за ними... но почувствовал на плече чью-то ледяную руку... обернулся, услышал только серебряный смех где-то вдалеке, трепетание крыльев, шепот ночного ветерка. — Здесь что-то странное в видениях, я никак не могу понять... например... ело... — он еще крепче зажмурился, стараясь рассмотреть ускользающие картины... — слон?

— Господи, — выдохнула Хит. — Фарфоровый слоник, да? Выпавший из моей сумочки прямо на горячий асфальт...

— Он разбился надвое, — сказал Пи-Джей. Он видел все это в первый раз.

— Вот гадство. Это была церемонияkae bоп в храме Брахмы... мать позвонила мне на мобильный... и слоник, наверное, выпал, когда я доставала телефон... но, может быть, все, что было потом... зловещие встречи Лорана МакКендлза, смерть Пита Сингхасри... может быть, мы уже искупили все, что связано с этим своенравным слоном. А если бы я потеряла их всех?!

— Так что нам делать с Паминой Ротштайн?

Ребята в серых костюмах и зеркальных очках оказались близнецами, и звали их Алексей и Александр, так что Тимми совсем запутался. Но он уже обещал с ними встретиться и поехать на студию — тем более что он не жалел, что поехал. Эта «фабрика грез» и вправду производила впечатление.

— Это самая большая в мире киностудия, — рассказывал Алексей, экспрессивно размахивая руками на совершенно пустой и заброшенной съемочной площадке, где съемки, похоже, возобновятся не скоро. — Раньше здесь столько снимали... изумительные пропагандистские фильмы, грандиозные исторические эпопеи... но теперь, увы, все развалилось.

Они объезжали площадку на какой-то машинке, похожей на те, на которых перемещаются по полю для гольфа. Алексей показывал Тимми остатки декораций: несколько полуразрушенных средневековых замков, улица викторианской эпохи, улица Нью-Йорка, персидский базар, кафедральный собор, кусок пристани в Сан-Франциско и даже деревня индейцев-шайенов.

— А от меня вам что нужно? — прямо спросил Тимми, потому что они ведь не просто так пригласили его сюда и старались произвести на него впечатление этой экскурсией.

— Ну, — начал Александр, — как я уже говорил, мы тут находимся в состоянии «острого недопроизводства». На самом деле за ваши две тысячи американских долларов можно забабахать фильм, который будет смотреться на все десять миллионов, сечешь? Плюс — твое имя для предпродажной раскрутки. У нас сейчас в разработке шесть сценариев фильмов про вампиров, посмотришь и выберешь, который тебе понравится. Там есть даже история Влада, как он сидел в турецкой тюрьме... потом он умирает, и появляется его брат Раду... очень даже симпатичный сценарий, мы его раскопали в Румынии.

Под стереофоническое звуковое сопровождение двух Алексов они проехали мимо нескольких съемочных площадок, а потом — через огромный склад, забитый осветительными приборами, объективами, операторскими тележками, кранами, камерами. Господи, думал Тимми, действительно техника каменного века. Вокруг не было практически ни души. Они проехали мимо огромных копий Версальского дворца и Бастилии; в отдалении виднелся фасад громадного кафедрального собора. Перед собором толпились люди, кажется, там снималась какая-то сцена. Актеры были одеты в стиле бродвейских «Отверженных».

— А что там снимают? — спросил Тимми.

Ему ответил Алексей:

— Новый фильм Роджера Кормана «Похороны крыс Брема Стокера».

— Господи, это же Эдриэнн Барбо! — воскликнул Тимми, когда американская кинозвезда проскакала мимо верхом на лошади.

— Очень большое кино, — теперь это былАлександр, — миллионы рублей.

Они зашли в небольшую комнатку, и Тимми представили Беверли Грей, женщину, которая, как оказалось, всем тут заправляла. Она узнала Тимми и попросила автограф для своей дочери.

— Хилари будет в восторге, — сказала она ему. — Я смотрю, они и вас тоже пытаются втянуть во все это, и что же: они предлагают вам деньги или, наоборот, пытаются выманить их у вас?

— Я пока не уверен, что именно им от меня нужно, — ответил Тимми, демонстративно не глядя на предложенную ему тарелку борща. — Не похоже, что вам это доставляет огромное удовольствие.

— Ну... скажем так, я бы лучше занялась анализом влияния произношения открытых гласных на развитие ранней нормандской литературы. Не то чтобы фильм был совсем уж неинтересный: юный Брем Стокер по окончании университета предпринимает «большое путешествие» по странам Европы, и его похищает банда разбойниц-лесбиянок... хотя нам пришлось, разумеется, малость смягчить сценарий, а то он был слишком жестоким, даже для нас... хороший урок феминизма, преподанный полуголыми амазонками... а так идея даже забавная... молодой сексуальный раб из Румынии...

— Да, забавно. — А про себя Тимми подумал: только все было совсем не так...

Века уносились прочь. Тьма сгущалась, кружилась вихрем... и он кружился с ней вместе, тонул в черноте, пока она не исторгла его из своего темного чрева. Место было то же, но времена изменились; он не знал, какой сейчас год, но одно осталось неизменным. Затхлый, тяжелый воздух. Крысы все так же носились по сточным канавам, однако улицы больше не были вымощены булыжником. По улицам сновали угрюмые люди в серых плащах: руки в карманах, взгляды — в землю. Вообще людей стало заметно больше; ночную тишину заполнил шум механических двигателей, которые словно высасывали из людей жизнь; на смену вампирам пришли громадные стальные устройства, отравляющие воздух своим коптящим дыханием. В небе светила все та же луна, но деревянные балки и штукатурка сменились серой кирпичной кладкой. Все те же улицы и та же река, под мостами которой спят все те же бездомные, полуодичавшие дети... он пробирался сквозь шумную толкотню. Была уже ночь — летняя ночь в Лондоне, слишком жаркая для этих мест, — но на улицах было полно народу. В узких улочках, где тусклый свет фонарей едва разгоняет сумрак и девочки задирают перед прохожими юбки. Они кричали ему: «Сэр, не хотите попробовать мою киску?» или «Всего шиллинг за час превосходной беседы», — и все прочее в этом духе, а ведь некоторым из них было не больше семи-восьми лет, думал он. Где-то там, в темноте, невидимые большинством людей, джентльмены в черных сюртуках, с бакенбардами и в надвинутых на глаза шляпах деловито спешили якобы по своим делам, едва заметно кивая встречным прохожим, которые, в свою очередь, вели себя так, будто они ничего не видят.

Слишком много людей. Слишком много крови. Ему надо насытиться... осталось лишь выбрать жертву. На самом деле выбрать случайную жертву — это не так уж и просто, когда вокруг столько соблазнов. Запах крови сводил его с ума, и он понимал, что если сейчас же не выберется из толпы, то уже не сумеет противостоять искушению. Так много крови, такой разной крови, прямо здесь и сейчас... горький аромат крови, смешанной с абсентом... кисловатый душок свежей менструальной крови... дурная кровь мужчины, умиравшего от туберкулеза, который лежал в канаве и выкашливал свои легкие. Кровь, кровь, кровь... он свернул за угол.

Маленький переулок, такой узкий, что едва протиснешься. Здесь не было ни души. Он метнулся во тьму и тут же наткнулся на что-то... мужской ботинок. Испугавшись, он обернулся крысой, вдохнул зловоние, исходившее от старых носков, и уже был готов стремительно убежать прочь, когда уловил тонкий аромат свежей крови. Он поднял глаза, чтобы посмотреть, чем был занят мужчина. Он прижимал к стене юную проститутку, задрав на ней юбку. Правой рукой мужчина зажимал девушке рот, а левой резал ее влагалище бритвенным лезвием. Девушка страшно кричала, но из плотно зажатого рта вырывался лишь сдавленный хрип. Мужчина отшвырнул что-то в сторону: отрезанные половые губы. Горячим потоком хлынула кровь. Мальчик почувствовал, как внутри нарастает голод — неумолимый, жестокий, — и этот голод не мог заглушить даже ужас, обуявший его при виде такого изуверства. Мужчина явно вошел во вкус. Лезвие бритвы скользило вверх, все увеличивая разрез; в бледном свете луны кровь была черной, как деготь. Мальчик заглянул мужчине в глаза, они горели возбуждением. Злодей рассматривал свою жертву с жадным, чуть ли не восторженным интересом, словно ученый, изучающий некий диковинный экземпляр, доселе неизвестный науке; и в то же время в этих глазах были холод и какое-то отрешенное спокойствие... Да, этот мужчина был безумен. Мальчик хорошо знал подобный тип — ведь ему довелось побывать среди многочисленных жертв Синей Бороды, — и он уже понял, что ничто не спасет эту девушку, невинную, маленькую шлюху.

Бритва резко дернулась — вверх и вглубь; из распоротого живота вывалились кишки. Девушка потеряла сознание. Она дернулась, ее тело безвольно обмякло. Мужчина убрал руку от ее рта и начал запихивать себе в рот вывалившиеся кишки, обрывая их прямо руками. Из горла умирающей женщины вырвался сдавленный крик. Кровь текла по рукам убийцы. Он был высокого роста. Его лицо было мертвенно-бледным, и эта потусторонняя бледность слегка отливала синевой — вероятно, из-за лунного света; казалось, что он вовсе не человек, а порождение ночи — такое же, как и сам мальчик... и все же он был человеком, потому что мальчик слышал его дыхание, слышал, как течет кровь в его венах... Мужчина задумался на мгновение; возможно, пытаясь решить, стоит ли резать девочку дальше. Где-то вдалеке раздался вой сирены. Мужчина бросился бежать. Девушка рухнула на мостовую.

Сбежавший убийца уже не мог видеть крысу, которая жадно вылизывала изуродованную промежность девушки, а потом метнулась к ее шее, прямо к пульсирующей кровью артерии. Крыса пила и пила эту пьянящую кровь, приправленную жестокостью, как какой-нибудь редкой пряностью... она действительно опьяняла... он больше не мог удерживать форму зверя и вновь обрел человеческий облик, вновь стал собой... в непонятном, исступленном некрофилическом порыве он обнял умирающую проститутку, которая смотрела на него, и ее глаза — неверящие, молящие — медленно угасали.

— Прости меня, — прошептал мальчик. — Ведь ты все равно умрешь. Но теперь твоя смерть будет хотя бы не напрасной. Или все же напрасной?

Он стер кровь с губ ее спутанными соломенно-желтыми волосами.

— Жалко, что я не знаю, как тебя зовут. То, что мы с тобой делали... вместе... это тоже в каком-то смысле любовная связь... а мы даже не знаем друг друга по имени.

Может быть, ему стоит последовать за этим сумасшедшим убийцей? Он будет пить кровь чужих жертв, не терзаясь чувством вины за то, что ему приходится убивать... мысль очень заманчивая...

— Я бы назвал тебе свое имя, — продолжал он, — но я только-только пришел в это время и еще не подобрал себе имя...

Но девушка уже умерла. В переулке раздались шаги — совсем близко. Что подумают о мальчишке с губами, измазанными в крови, который прижимает к себе тело искалеченной женщины? Он весь сжался и вновь превратился в крысу. Люди — мужчины и женщины — наводнили тесный переулок. Он бежал через лес человеческих ног, прислушиваясь к разговорам:

— Потрошитель угробил еще одну.

— Господи! Вы посмотрите на нее. Он изрезал ее на куски.

— Но смотрите, как мало крови.

— Одна из девочек мистера Ситвела?

От того исступления, что обуяло его, когда он утолил свой голод, ему стало еще более мерзко и гадко. Это было не его время: оно отторгало его. Он метался туда-сюда среди ботинок и туфель, вонючих ног... прочь, прочь из этого переулка... он не видел, куда бежит... один раз его даже пригвоздило к земле тонким каблучком женской туфельки... в конце концов он вскарабкался на ступеньку конного экипажа.

Потом запрыгнул на сиденье. Его накрыло оперной мантией. Он ощутил запах увядающих гвоздик и ароматизированной помады. Вперед, под складками мантии: черный бархат, атласная подкладка, сверкающая, совершенно новая. Он снова не смог удержать облик зверя, и из теней медленно появился мальчик... внутри было темно... Экипаж дернулся на повороте.

Кони заржали, словно почувствовали некое потустороннее присутствие. Наверное, так и было. В этом смысле животные — более чуткие по сравнению с людьми. Мальчик потерял равновесие, покачнулся, и его лицо попало в луч лунного света; и только тогда миловидный пассажир экипажа заметил, что у него есть попутчик.

— Вот это да! — воскликнул он. — Так я, получается, тут не один. А я даже не слышал твоего дыхания.

Экипаж подпрыгнул на выбоине, и мальчика бросило прямо на джентльмена, сидевшего напротив. Лунный свет играл на его серебристой коже, и мужчина, удерживая его на расстоянии вытянутой руки, внимательно приглядывался к нему... и не просто с любопытством... его взгляд горел вожделением. Я же голый, наконец сообразил мальчик и быстро натянул мантию себе на плечи.

— Господи, — произнес пассажир. — Что за находка! Просто сокровище. Это Бози тебя прислал?

Мальчик молчал.

— Как тебя зовут, мальчик? Милый мой, твои губы в крови; а я ненавижу любую грязь. Так. Значит, никаких имен. Ну, теперь мне все ясно. Ты — безымянный подарок от лорда Альфреда Дугласа. Однако он даже не потрудился тебя отмыть. Но, как бы там ни было, у человека должно быть имя. Я буду звать тебя... — Он еще раз присмотрелся к мальчику, поигрывая гвоздикой на лацкане своего сюртука. — Себастьян, — сказал он наконец. — Всякий прелестный юнец должен зваться Себастьяном в честь святого Себастьяна, покровителя прекрасной юности.

— Я его помню, — сказал мальчик. — Цезарь приказал расстрелять его из луков. Крови было мало.

— Ты так говоришь, словно видел все это своими глазами.

— Я видел многое, господин...

— Зови меня Оскар. — Мужчина прокричал что-то кучеру через маленькое окошко, и экипаж тут же сменил направление движения. — Ты говоришь совершенно не так, как все эти мальчишки с почты, — сказал он мальчику, которого теперь звали Себастьян. — Ты, выходит, и вправду от Бози. Бози любит такие шуточки.

Себастьян промолчал. Как сильно изменился мир, думал он. Сколько здесь стало людей... даже ночью на улицах города полно людей. Через щели в занавесках пробивался достаточно яркий свет, словно на улице был день. Скоро я вспомню, что это такое: день, — подумал мальчик-вампир.

— Императора Диоклетиана, святого Себастьяна, — продолжал иронизировать Оскар. — Еще скажи, что ты видел самого Джека-потрошителя.

— Но я его видел, сэр, — спокойно проговорил мальчик.

— Ясно. Тогда, выходит, тебе как минимум... пять сотен лет от роду, если я все еще помню жития святых.

— Восемнадцать, сэр, — сказал мальчик, — в смысле — веков.

— Поразительное заявление! Оно заслуживает внимания. Отужинай сегодня со мной, ты должен рассказать мне больше.

Экипаж подъехал к дому, фасад которого был украшен кариатидами, а над ними виднелся фриз, скопированный — мальчик силился вспомнить, — кажется, с афинского пантеона. Мальчик-вампир вышел из экипажа, все еще облаченный только в оперную мантию. Оскар позвонил в колокольчик. Тучный джентльмен в вечернем одеянии приоткрыл на волосок переднюю дверь и тотчас же ее захлопнул. Мгновение спустя открылась боковая дверь, и импозантный мужчина показался снова.

— Мистер Уайльд, — сказал он, — вы ни в коем случае не должны звонить в главную дверь, если хотите устроить один из ваших... особенных ужинов.

— Да, да, — отмахнулся Оскар. — У вас найдется какая-нибудь одежда для мальчика?

— Один из ваших предыдущих... гостей мог оставить что-то из своих вещей, — ответил дородный джентльмен, который был определенно взволнован визитом именно этого посетителя именно в этот час.

Он проводил их по длинному коридору... мальчик слышал звон хрустальных бокалов и позвякивание серебра о фарфор... наконец они оказались в отдельной комнате с огромным обеденным столом красного дерева. Стульев не было — только просторный диван. Мужчина покопался в шкафу и извлек оттуда какую-то поношенную одежду: в основном это была униформа посыльных с почты, которые, кажется, были частыми гостями в этих апартаментах Оскара. Мальчик оделся, стыдливо укрывшись за мраморной колонной. Теперь в этом наряде он ничем не отличался от простого мальчишки с улицы.

— Еды и вина, — распорядился Оскар. — Вы знаете мои предпочтения. — Он обратился к мальчику: — Ты когда-нибудь пробовал черепаховый суп?

— Я не голоден, Оскар.

— Что за вздор. Вы всегда голодны. После еды у нас будет достаточно времени для общения. Кстати, Бози тебе заплатил? Это так в его духе: никогда не платить... таким, как ты.

— Я не совсем тот... за кого вы меня принимаете.

— Я знаю. Ты материализовался из воздуха у меня в экипаже, прелестное создание... я в жизни не видел такой красоты... твоя атласная кожа цвета слоновой кости, твой рот... о Господи, сейчас я начну говорить о ветвях кораллов в рябящем полумраке океана, о киновари, добытой в шахтах Моаба... но я цитирую «Саломею», какая напрасная трата времени. Ты очарователен, юноша, однако в тебе нет той грубости, недалекости и безграмотности, которые так привлекают меня в таких, как ты... И эти прекрасные алые губы; кровь, оросившая их... я думал, это твоя кровь... но, кажется, это чужая... кровь какой-то уличной твари... потому что я только теперь заметил, что на тебе нет ни ранки. Выходит, ты пил чью-то кровь... позволь предположить: это был человек?.. Нет, я не боюсь... я забочусь о собственной безопасности, но, похоже... да, ты дитя ночи, однако иное дитя...

— Да, — сказал Себастьян. — Ты не боишься. Ты даже не пытаешься бежать.