123-летняя история неравноправного подданства еврейского народа в России (считая от Указа Екатерины 1791 г.) закончилась с Февральской революцией.
      Стоит оглянуться на атмосферу тех февральских дней – каким подошло общество к этому моменту эмансипации?
      Первую неделю петроградских революционных событий газет не было. А затем они выступили с трубным гласом, менее всего задумываясь или ища жизненные государственные пути, но наперебой спеша поносить всё прошедшее. В невиданном размахе кадетская «Речь» призывала: отныне «вся русская жизнь должна быть перестроена с корня» . (Тысячелетнюю жизнь! – почему уж так сразу «с корня»?) – А «Биржевые ведомости» выступили с программой действий: «Рвать, рвать без жалости все сорные травы. Не надо смущаться тем, что среди них могут быть и полезные растения, – лучше чище прополоть с неизбежными жертвами» . (Да это март 17-го или 37-го?) – Расшаркивался новый министр иностранных дел Милюков: «До сих пор нам приходилось краснеть перед нашими союзниками за наше правительство… Россия лежала мёртвым весом на деле союзников» .
      Редко в те первые дни можно было услышать дельные слова о том, что же надо теперь вообще делать в России? Улицы Петрограда в хаосе, сотни полицейских загнаны под замок, по городу не утихает беспорядочная вольная стрельба, – но всё заливает общее ликование, хотя по каждому конкретному вопросу разброд мыслей и мнений, разноголосица перьев. Вся пресса и общество сходились едва ли не в одном: в безотложном установлении еврейского равноправия. Красноречиво писал Фёдор Сологуб в «Биржевых ведомостях»: «Самое существенное начало гражданской свободы, без чего земля наша не может быть святою, народ не может быть праведным, всенародный подвиг не станет священным… – снятие вероисповедных и расовых ограничений».
      Равноправие евреев продвигалось, и даже весьма быстро. Первого марта (ст. ст.), за день до отречения царя, за несколько часов до знаменитого «Приказа № 1», губительно толкнувшего армию к развалу, – комиссары Думского Комитета, посланные в министерство юстиции, В. Маклаков и М. Аджемов, провели распоряжение по министерству: зачислить всех евреев – помощников присяжных поверенных в сословие присяжной адвокатуры. – «Уже 3 марта… председатель Государственной Думы М. Родзянко и министр-председатель Временного правительства кн. Г. Львов подписали декларацию, в которой говорилось, что одной из главных целей новой власти является "отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений"» . – Затем, 4 марта, военный министр Гучков внёс предложение открыть евреям дорогу в офицерство, а министр просвещения Мануйлов – отменить процентную норму для евреев. Оба предложения были приняты без помех. – 6 марта министр торговли-промышленности Коновалов начал устранять «национальные ограничения в акционерном законодательстве», то есть отмену запрета на покупку земли компаниям с евреями в правлениях.
      И меры эти быстро проводились в жизнь. 8 марта в Москве зачислено в присяжные поверенные 110 «помощников»-евреев, 9 марта в Петрограде – 124 , 8 марта в Одессе – 60 . 9 марта киевская городская дума экстраординарным постановлением, не дожидаясь следующих выборов, включает в свой состав пятерых гласных-евреев .
      И вот, «20 марта Временное правительство приняло постановление, подготовленное министром юстиции А. Керенским при участии членов политического бюро при еврейских депутатах 4-й Государственной Думы… Этим законодательным актом (опубликован 22 марта) отменялись все "ограничения в правах российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности"». Это был, по существу, первый крупный законодательный Акт Временного правительства. «По просьбе политического бюро [при еврейских депутатах] евреи в постановлении не упоминались» .
      Но, чтобы «отменить все ограничения, существовавшие для евреев во всём нашем законодательстве, чтобы искоренить… полностью неравноправие евреев», вспоминает Г.Б. Слиозберг, «надо было составить такой полный список всех ограничений… Составление списка отменяемых законов об ограничении евреев требовало большой осторожности и опыта» (и за это дело взялись Слиозберг и Л.М. Брамсон) . – Израильская энциклопедия сообщает: в Акт «вошёл перечень статей российских законов, утративших силу с принятием постановления; почти все эти статьи (их было около 150) содержали те или иные антиеврейские ограничения. Отмене подлежали, в частности, все запреты, связанные с существованием черты оседлости; тем самым получила законодательное оформление её фактическая ликвидация, происшедшая в 1915» . – Ограничения снимались слой за слоем: с передвижения, жительства, учебных заведений, участия в местном самоуправлении, с права приобретения собственности на имущество по всей России, с участия в казённых подрядах, в акционерных обществах, с права найма иноверной прислуги, рабочих и приказчиков, занятия должностей при поступлении на государственную и военную службу, с опекунств, попечительств. Вспоминая казус расторжения договора с Соединёнными Штатами, снимались подобные ограничения и с «иностранцев не воюющих с Россией держав», то есть главным образом с приезжающих американских евреев.
      Обнародование Акта вызвало множество эмоциональных выступлений. – Депутат Государственной Думы Н. Фридман: «За последние 35 лет русское еврейство подверглось гонениям и унижениям, неслыханным и небывалым даже в истории нашего многострадального народа… Всё… приносилось в жертву государственному антисемитизму» . – Адвокат О.О. Грузенберг: «Если дореволюционная российская государственность была чудовищно-громадной тюрьмою… то самая зловонная, жестокая камера, камера-застенок, – была отведена для нас, шестимиллионного еврейского народа… И в первый раз ростовщический термин – "процент" – еврейский ребёнок познавал от… государственной школы… Словно каторжные в пути, все евреи были скованы одной общей цепью презрительного отчуждения… Брызги крови наших отцов и матерей, брызги крови наших сестёр и братьев пали на нашу душу, зажигая и раздувая в ней неугасимый революционный пламень» .
      Супруга Винавера Роза Георгиевна вспоминает: «Событие это совпало с празднованием еврейской Пасхи. Казалось, что был второй Исход из Египта. Какой долгий, долгий путь страданий и борьбы пройден, и как быстро всё свершилось. Был созван большой еврейский митинг», на котором выступил Милюков: «Смыто наконец позорное пятно с России, которая сможет теперь смело вступить в ряды цивилизованных народов». А Винавер «предложил собранию в память этого события построить в Петрограде большой еврейский народный дом, который будет называться "Домом Свободы"» .
      Три члена Государственной Думы, М. Бомаш, И. Гуревич и Н. Фридман, опубликовали обращение «К еврейскому народу»: теперь «наши неудачи на фронте были бы непоправимым несчастьем для неокрепшей ещё свободной России… Свободные еврейские воины… почерпнут новые силы для упорной борьбы, с удесятерённой энергией продлив свой ратный подвиг». Также и естественный план: «еврейский народ приступит к немедленной организации собственных сил. Давно отжившие формы нашей общинной жизни должны быть обновлены… на свободных, демократических началах» .
      Писатель-журналист Давид Айзман отозвался на Акт равноправия призывом: «Наша родина! Наше отечество! И они в беде. Со всей страстью… станем защищать нашу землю… Не было для нас от времени защиты Храма подвига такого святого».
      А вот воспоминания Слиозберга: «Счастье дожить до провозглашения эмансипации евреев в России и избавления от бесправного положения, против которого я боролся по мере своих сил в течение трёх десятков лет, не преисполняло меня тою радостью, которая была бы естественна», – уже сразу начался развал .
      И через семьдесят лет один еврейский автор выразил даже сомнение: «Изменил ли формально-правовой акт реальную ситуацию в стране, где всякие правовые нормы стремительно теряли какую-либо силу?»
      Ответим: всё же так, издали, преуменьшать достигнутое – нельзя. Тогда – Акт просторно улучшил, резко изменил положение евреев. А что тут же вся страна, со всеми населяющими её народами, будет лететь в пропасть – это уже объемлющее дыхание Истории.
      Самая быстрая и заметная перемена совершилась в судах. Если раньше взяточная комиссия Батюшина вела следствие против очевидного мошенника Д. Рубинштейна, то теперь наоборот: дело Рубинштейна прекращено, и он уже посещает в Зимнем дворце Чрезвычайную Следственную комиссию и с успехом требует следствия над комиссией Батюшина. И действительно, в марте же арестовывают генерала Батюшина, полковника Резанова и других следователей, с апреля начинается следствие над ними – и оказывается, что вымогательство взяток с банкиров и сахарозаводчиков у них, видимо, было немалое. Теперь распечатываются запечатанные Батюшиным сейфы банков Волжско-Камского, Сибирского и Юнкера – и этим банкам возвращены все бумаги. (Не так удачно складываются дела у Симановича и Мануса. Симанович арестован как секретарь Распутина, предлагает конвойным 15 тысяч рублей, если ему дадут поговорить по телефону, те «в исполнении просьбы, конечно, отказали» . А Манусу, подозреваемому в сделках с германским агентом Колышко, через дверь пришлось отстреливаться от контрразведки. Поначалу арестован, но позже скрылся за границу.) – Обстановку же в Чрезвычайной Следственной комиссии Временного правительства можно явно проследить по протоколам допросов в позднем марте. Протопопова спрашивают о том, как его назначили министром внутренних дел, а в ответе он напоминает о своём циркуляре – «значительно расширял правожительство евреев» в Москве; вообще главные задачи? – «во-первых, продовольственное дело, [за ним] на очереди прогрессивное движение: еврейский вопрос… ». Директор департамента полиции А.Т. Васильев не упустил отметить, что помогал защите сахарозаводчиков (евреев): «Грузенберг позвонил мне утром на квартиру и благодарил меня за содействие»; «Розенберг… пришёл поблагодарить меня за хлопоты о нём» . Так допрашиваемые искали для себя смягчение.
      Отметным признаком мартовских недель стали энергичные меры против известных или пресловутых юдофобов. Первым же арестованным, 27 февраля, был министр юстиции Щегловитов. Его обвиняли, что именно он дал указания пристрастно вести дело Бейлиса. В следующие дни были арестованы обвинители по делу Бейлиса прокурор Виппер и сенатор Чаплинский. (Однако конкретных обвинений им не предъявили, и в мае 1917 Виппер был всего лишь уволен с должности обер-прокурора уголовно-кассационного департамента Сената; расправа ждала его позже, при большевиках.) Судебному следователю Машкевичу велели теперь подать в отставку за то, что в деле Бейлиса он допустил не только экспертизу против существования ритуального убийства, но и вторую экспертизу, за. Все материалы по делу Бейлиса были затребованы министром юстиции Керенским из киевского окружного суда , и предполагался громкий пересмотр, да в бурном ходе 1917 этого не случилось. Был арестован и д-р Дубровин, председатель «Союза Русского Народа», вместе со своим архивом; арестованы издатели крайне-правых газет Глинка-Янчевский и Полубояринова; книжные магазины Монархического союза просто сожжены. Две недели искали арестовать скрывшихся Н. Маркова и Замысловского (кроме Петербурга – ночные обыски в Киеве, в Курске), – Замысловского за активное участие в деле Бейлиса, а Маркова, очевидно, за депутатские речи в Государственной Думе. В то же время Пуришкевича не трогали – надо полагать, по причине его революционных речей в Думе в ноябре и участия в убийстве Распутина. Появилась и низкая басня, что Столыпин принимал участие в убийстве Иоллоса, – и в Кременчуге именно улицу Столыпина переименовали в улицу Иоллоса.
      По всей России катились сотенные аресты лиц – уже теперь за их прежние посты или прежние их настроения.
      Надо отметить, что объявление еврейского равноправия не вызвало ни одного погрома. Стоит это отметить не только из-за сравнения с 1905 годом, но и потому, что весь март и весь апрель, из главных новостей, лилось по разным газетам, по разным выступлениям: что готовятся, готовятся – и вот уже где-то якобы начались и происходят еврейские погромы.
      Слухи появились 5 марта, что то ли в Киевской, то ли в Полтавской губернии есть опасность еврейского погрома, а кто-то в Петрограде наклеил рукописную антиеврейскую листовку. В ответ Исполнительный Комитет Совета рабочих и солдатских депутатов (ИК СРСД) создал специальную «иногороднюю комиссию по связям с местами… Рафес, Александрович, Суханов». Их задача: «посылка комиссаров в разные города, и в первую очередь в те районы, где чёрная сотня, прислужница старого режима, пытается сеять национальную рознь среди населения» . В «Известиях СРСД» появилась статья «Погромная агитация»: «Было бы огромной ошибкой, равной преступлению, закрывать глаза на новую попытку низвергнутой династии… » – это она всё затевает… «В Киевской и Полтавской губернии среди малоразвитых, отсталых слоев населения в настоящий момент ведётся агитация, направленная против евреев… Евреям ставится в вину поражение нашей армии, и революционное движение в России, и падение абсолютизма… Старая уловка… тем более опасная, что она пускается в ход именно теперь… Необходимо немедленно же приступить к решительным мерам против погромных агитаторов» . После чего командующий Киевским военным округом ген. Ходорович издал приказ: всем воинским частям принять все меры к предупреждению возможных антиеврейских беспорядков.
      И затем ещё долго, даже и в апреле, в разных газетах, с перерывами по два-три дня, появлялись новые слухи о подготовке еврейских погромов или по меньшей мере о перевозке по железным дорогам кип «погромной литературы». А настойчивей всего текли слухи о предстоящем погроме в Кишинёве – это в конце марта, как раз между еврейской и православной пасхами, по аналогии с 1903.
      И много ещё было частных тревожных сообщений (даже что погром готовят могилёвские полицейские, рядом со Ставкой Верховного) – и ни одно не оправдалось.
      Надо хоть чуть познакомиться с фактами тех месяцев, почувствовать всю «февральскую» атмосферу, как разгромлены правые, как ликовали левые, в каком ошеломлении и в какой растерянности был простой народ, – чтоб от порога утверждать, что тогда более всего невероятны были именно еврейские погромы. Но как простому еврейскому обывателю в Киеве или в Одессе позабыть те ужасные дни 12 лет тому назад? Понятна его настороженность на десять вздохов вперёд ко всякому шевелению к тому.
      Другое дело – осведомлённые газеты. Тревогу, набат, выражаемый газетами, просвещёнными лидерами либерального лагеря и полуинтеллигентами социалистического, – нельзя назвать никак иначе, как политической провокацией. Провокацией, однако, к счастью, не сработавшей.
      Единственный реальный эпизод произошёл на Бессарабском базаре в Киеве 28 апреля: девочка украла кусок ленты в еврейской лавке и побежала; приказчик догнал её и бил. Толпа кинулась устроить самосуд над тем приказчиком и хозяйкой лавки – но милиция отстояла их. – Да в Рогачёвском уезде в ответ на дороговизну стали бить все лавки подряд – а из них многие были еврейские.
      Кто и где действительно встретил еврейскую свободу неприязненно – это наша легендарно-революционная Финляндия и наша могучая союзница Румыния. В Финляндии (как мы уже видели, глава 10, у Жаботинского) и прежде евреям запрещено было жить постоянно, а с 1858 разрешено только «потомкам евреев-солдат, служивших здесь», то есть в Финляндии, в Крымскую кампанию. «Паспортный закон 1862… подтвердил запрещение евреям въезда в Финляндию», а «разрешено временное пребывание по усмотрению местного губернатора», и евреи не могли стать финскими гражданами; чтобы вступить в брак – еврей должен был выезжать в Россию; ограничено было право евреев свидетельствовать в финляндских судах. Несколько попыток осуществить полегчания или равноправие не удались . – А теперь, с наступившим в России еврейским равноправием, Финляндия, ещё и не объявившая свою полную независимость, не вносила в свой сейм законопроекта о еврейском равноправии. Больше того: она выселяла евреев, без разрешения проникших туда, и не в сутки, а в час, с первым отходящим поездом. (Случай 16 марта, вызвавший большой всплеск в русской печати). Но Финляндию всегда принято было превозносить за помощь революционерам, и либеральные и социалистические круги замялись. Только Бунд в телеграмме финским социалистам (весьма влиятельным) выговорил, что до сих пор не отменены правила, «сохранившиеся в Финляндии со времён Средневековья». Бунд, «партия Еврейского пролетариата России, выражает твёрдую уверенность, что вы снимете это позорное пятно со свободной Финляндии» . Однако в уверенности этой – Бунд ошибся.
      И большое возбуждение было в послефевральской прессе о преследовании евреев в Румынии, – даже, писали: в Яссах запрещено и на собраниях и на улицах пользоваться еврейским языком. Вот и всероссийский сионистский студенческий съезд «Геховер» постановил «горячо протестовать против оскорбительного для мирового еврейства и унизительного для всемирной демократии факта гражданского бесправия евреев в союзной Румынии и в Финляндии» . – Румыния из-за своих крупных военных поражений стояла слабо. И премьер Братиану в Петрограде в апреле оправдывался, что «большинство евреев в Румынии… переселились туда» из России, это и «побуждало румынское правительство ограничивать евреев в политических правах», но равноправие обещал . Однако в мае читаем: «фактически в этом направлении ничего не делается» . (В мае же сообщал тамошний коммунист Раковский: «Невыносимое… положение евреев» в Румынии, их винят в поражении страны, в братании с немцами в занятой части Румынии. «Если бы румынские власти не боялись [мнения союзников], то можно было бы опасаться и за жизнь евреев» ).
      Мировой же отклик, у союзников, на Февральскую революцию был в тоне глубокого удовлетворения, у многих – восторга, но он поддерживался и близоруким расчётом: что теперь-то Россия станет несокрушима в войне. В Великобритании и Соединённых Штатах отмечены массовые митинги в поддержку революции и прав российских евреев. (Я немного этих откликов привёл в «Марте Семнадцатого», в главах 510 и 621.) Из Америки вскоре предложили прислать России копию статуи Свободы. (Но вкось пошли российские дела, и до статуи не дошло.) В английском парламенте 9 марта министру иностранных дел был задан в палате общин вопрос в отношении евреев в России: собирается ли он консультироваться с русским правительством относительного гарантий русским евреям на будущее и возмещений им за прошлое? Ответ выражал полное доверие британского правительства новому русскому правительству . – Президент Международного Еврейского Союза слал из Парижа поздравления премьеру князю Львову, и тот отвечал: «Отныне свободная Россия сумеет уважать верования и обычаи всех её народов, навеки объединённых религией любви к отечеству». «Биржёвка», «Речь», и многие сообщали о сочувствии «известного руководителя враждебных России североамериканских кругов» Якова Шиффа: «Я всегда был врагом русского самодержавия, безжалостно преследовавшего моих единоверцев. Теперь позвольте мне приветствовать… русский народ с великим делом, которое он так чудесно совершил» . И вот он «приглашает новую Россию к заключению широких кредитных операций в Америке» . И действительно, «в то время он предпринял поддержку существенным кредитом правительства Керенского» . – Уже в эмиграции в правой русской печати появлялись расследования, пытавшиеся доказать, что Шифф активно финансировал саму революцию. Не исключено, что он разделял близорукие надежды западных кругов, что русская либеральная революция укрепит Россию в войне. Впрочем, и известные и открытые шаги Шиффа, всегда враждебные к российскому самодержавию, имели даже больший вес, чем какая-либо возможная скрытая помощь такой революции.
      Сама же Февральская революция часто и сознательно взывала за поддержкой к евреям как целой порабощённой нации. И повсеместны свидетельства, что российские евреи встретили Февральскую революцию восторженно.
      Но есть – и противосвидетельства. Вот, у социалиста Григория Аронсона, создавшего и возглавившего Совет рабочих депутатов Витебска (туда позже вошёл и будущий историк Е.В. Тарле), читаем. В первый же день, как весть о революции достигла Витебска, заседал в городской думе новообразованный Совет Безопасности – а сразу оттуда Аронсона пригласили на собрание представителей еврейской общины (ясно, что не рядовых, а авторитетных). «По-видимому, была потребность сговориться со мной, как с представителем новой грядущей эпохи, о том, что дальше делать и как быть… Я почувствовал отчуждение от этих людей, от круга их интересов и от той атмосферы, я сказал бы довольно напряжённой, которая была на этом собрании… У меня было такое ощущение, что община в большинстве своём принадлежит старому миру, который уходит куда-то в прошлое» . «Нам так и не удалось устранить появившийся откуда-то взаимный холодок. На лицах людей, с которыми меня связывала и работа, и личные отношения, не только не было никакого подъёма и никакой веры. Моментами казалось даже, что они, эти бескорыстные общественные деятели, чувствуют себя в какой-то мере элементами старого строя» .
      Это – отчётливое свидетельство. Такое недоумение, осторожность и колебания владели религиозными консервативными евреями, разумеется, не в одном Витебске. Благоразумное старое еврейство, неся ощущение многовекового опыта тяжких испытаний, – было, очевидно, ошеломлено мгновенным свержением монархии и питалось опасливыми предчувствиями.
      Но, в духе всего XX века, динамическая масса каждого народа, в том числе и еврейского, – уже была секулярна, не скована традициями и безудержно рвалась строить «счастливый Новый мир».
      Еврейская энциклопедия отмечает «резкое усиление политической активности еврейства, заметное даже на фоне бурного общественного подъёма, охватившего Россию после февраля 1917» .
      Сам я, много лет работая над «февральской» прессой и воспоминаниями современников Февраля, не мог бы это «резкое усиление», этот ветровой напор не заметить. В тех материалах, от самых разных свидетелей и участников событий, еврейские имена многочисленны, а еврейская тема настойчива, многозвучна. По воспоминаниям Родзянко, градоначальника Балка, генерала Глобачёва и многих других – с первых дней революции в глуби Таврического дворца бросалось в глаза число евреев – членов комендатуры, опрашивающих комиссий, торговцев брошюрами. Вот и расположенный к евреям В.Д. Набоков писал: 2-го марта у входа в Таврический сквер перед зданием Думы «происходила невероятная давка, раздавались крики; у входных ворот какие-то молодые люди еврейского типа опрашивали проходивших» . По Балку же, толпа, громившая «Асторию» в ночь на 28 февраля, состояла из – «вооружённых… солдат, матросов и евреев» . Я допускаю тут и позднюю эмигрантскую раздражительность – мол, «всё – евреи закрутили». – Но и посторонний наблюдатель, методистский пастор д-р Саймонс, американец, к тому времени 10 лет проживший в Петрограде и хорошо его знавший, отвечал в 1919 комиссии американского Сената: «Вскоре после мартовской революции 1917 г. повсюду [в Петрограде] были видны группы евреев, стоявших на скамьях, ящиках из-под мыла и т.д. и ораторствовавших… Существовало ограничение права жительства евреев в Петрограде; но после революции они слетелись целыми стаями, и большинство агитаторов оказывалось евреями… [это были] вероотступники-евреи» . – Приехал в Кронштадт за несколько дней до кровавой расправы над 60 офицерами (по заготовленным спискам) и стал инициатором и председателем кронштадтского «Комитета революционного движения» – «студент Ханох». (Приказ комитетов: всех до одного офицеров арестовать и судить. «Ложная информация заботливо пускалась кем-то» и вызывала расправы сперва в Кронштадте, затем в Свеаборге, при «полной неопределённости положения, при котором любой вымысел казался реальным фактом») . Дальше кронштадтскую кровавую эстафету перенял ещё не доучившийся психоневролог «доктор Рошаль». (С.Г. Рошаль после Октябрьского переворота – комендант Гатчины, в ноябре назначен комиссаром всего Румынского фронта, где убит по прибытии ). – Создана революционная милиция Васильевского острова, от её имени гласят Соломон и Каплун (будущий кровавый подручный Зиновьева). – Петроградская адвокатура создаёт специальную «комиссию для проверки правильности задержания лиц, арестованных во время революции» (таких были тысячи в Петрограде), то есть бессудно решать судьбу их, и всех бывших жандармов и полицейских, – возглавляет её присяжный поверенный Гольдштейн. – Однако и неповторимый рассказ унтера Тимофея Кирпичникова, с которого и покатилась уличная революция, записал в марте же 1917 и сохранил нам – любознательный к истории Яков Маркович Фишман. (Я с признательностью полагался в «Красном Колесе» на эту запись.)
      И вот, итожит Еврейская энциклопедия, «евреи впервые в истории России заняли высокие посты в центральной и местной администрации» .
      На самых верхах, в Исполнительном Комитете Совета рабочих и солдатских депутатов, незримо управлявшего страной в те месяцы, отличились два его лидера, Нахамкис-Стеклов и Гиммер-Суханов: в ночь с 1 на 2 марта продиктовали самодовольно-слепому Временному правительству программу, заранее уничтожающую его власть на весь срок его существования.
      Размыслительный Г.А. Ландау объясняет примыкание евреев к революции – законом захватно-общим: «Несчастие России – и несчастие русского еврейства – заключалось в том, что результаты первой революции ещё не были переварены, не улеглись в новый строй, не выросло ещё новое поколение, – как стряслась великая и непосильная война. И когда наступил час развала, он застал поколение, с самого его начала бывшее в некотором смысле отработанным паром прежней революции, застал инерцию уже изжитой духовности, без органической связи с моментом, а прикованным духовной косностью к десятилетие назад пережитому периоду. И органическая революционность начала двадцатого века стала механической "перманентной революционностью" военного времени» .
      По многолетней и подробностной моей работе мне досталось осмыслять суть Февральской революции, заодно и еврейскую в ней роль. Я вывел для себя и могу теперь повторить: нет, Февральскую революцию – не евреи сделали русским, она была совершена, несомненно, самими русскими, – и, я думаю, я достаточно это показал в «Красном Колесе». Мы сами совершили это крушение: наш миропомазанный царь, придворные круги, высшие бесталанные генералы, задубевшие администраторы, с ними заодно их противники – избранная интеллигенция, октябристы, земцы, кадеты, революционные демократы, социалисты и революционеры, – и с ними же заодно разбойная часть запасников, издевательски содержимых в петербургских казармах. И именно в этомшла к нам гибель. Среди-то интеллигенции уже было много евреев – но это никак не даёт основания назвать революцию еврейской.
      Революции можно классифицировать: по главным движущим силам их, – и тогда Февральскую революцию надо признать российской, даже точнее – русской; если же судить по тому, как это принято у материалистических социологов, – кто больше всего, или быстрей всего, или прочнее всего, надолго выиграл от революции, – то можно было бы её назвать иначе (еврейской? но тогда – и немецкой? Вильгельм на первых порах вполне выиграл). А уж всё остальное русское население почти от начала получило только вред и развал – однако это не делает революцию «не-русской». Еврейское общество в России вполне получило от Февральской революции – всё, за что боролось, – и Октябрьский переворот действительно был уже никак не нужен ему, кроме той головорезной части еврейской секулярной молодёжи, которая со своими русскими братьями-интернационалистами накопила заряд ненависти к русскому государственному строю и рвалась «углублять» революцию.
      И – как же, поняв это, я должен был двигаться через «Март Семнадцатого», затем и «Апрель»? Описывая революцию буквально по часам, я то и дело встречался в источниках со множеством эпизодов, разговоров на еврейскую тему. Но правильно ли бы сделал я, если б это всё так и хлынуло на страницы «Марта»? Одолел бы и книгу и читателей – который раз в Истории – лёгкий пикантный соблазн: всё свалить на евреев, на их действия и идеи, разрешить увидеть в них главную причину событий – а тем самым и отвести исследование от действительно главных причин.
      И чтобы этого самообмана русских не произошло – я настойчиво, через всё Повествование, значительно приглушил в «Красном Колесе» собственно еврейскую тему – сравнительно с тем, как она тогда звучала в прессе, в воздухе.