Евангелие от Соловьева - Апокалипсис от Владимира

      Не опоздал! Ждал в предбаннике, что на него совсем не похоже. Отобрал у меня последний шанс осерчать, хлопнуть дверью и убраться восвояси.
      — Вы ведь с дороги, может, пообедаем и заодно поговорим? — проявил участие Путин.
      — Хорошо, — ответил я.
      Президент вел себя так, будто мы расстались всего пару часов назад, и не было Лондона, его звонка в Иерусалим и маленькой, но победоносной войны с Ираном. Как всегда, строго одет, хотя галстук слишком темный, на грани допустимого. Дорогой костюм сидит не ахти. Видимо, дает о себе знать спортивная травма молодости — спина у Президента болит, и Путин частенько ежится в пиджаке в поисках удобного положения. Само собой, пиджак за такими перемещениями не успевает и начинает жить по своему графику, не совпадающему с расписанием хозяйского торса. Часы на правой руке правильные — скромный «Брегет» на резиновом ремешке, никакого жлобства новорусских. Интересно, а почему он часы так странно носит? Вряд ли следом за Полом Маккартни, да и не похож Путин на левшу.
      Мы прошли через комнату ожидания на первом этаже, которую украшал огромный бильярдный стол. Судя по сукну, играли на нем довольно часто, но не Путин — проходя мимо, Президент даже не посмотрел в эту сторону, так что не его это увлечение. Лестница, второй этаж, тяжелая двухстворчатая дверь. Путин по-хозяйски распахнул ее, и мы вошли в большой светлый зал, посреди которого стоял гигантский стол, накрытый на две персоны. По замыслу неизвестного метрдотеля, обедая, мы должны были смотреть друг на друга с расстояния метров в шесть.
      — Будем кричать, или раздадут мегафоны? — поинтересовался я.
      Путин улыбнулся и тяжело вздохнул:
      — У них на все инструкции. Своей головой думать не приучены, беда!
      Он взял тарелку и направился ко мне. Моментально появились официанты с лицами прапорщиков, подхватили стул, приборы, бокалы и через мгновение засервировали место для президента рядом со мной.
      — За приезд выпьем? — нервно спросил меня Путин.
      — С удовольствием, Владимир Владимирович! А что вы так волнуетесь?
      — Заметно? Не уверен, скорее я сосредоточен. — Путин поднял брови, морща лоб. Поискал меня прицелом бледно-голубых глаз, оценил обстановку, должно быть, внося поправку на ветер, и продолжил:
      — Посудите сами: в результате вашего появления на меня оказалась возложена гораздо более тяжелая задача, чем любая, когда-либо выпадавшая на долю российских правителей. История не дает мне вразумительных подсказок.
      — Соглашусь, — кивнул я. — Не хотелось бы участвовать в инсценировке «Русь — второй Иерусалим», да и роль Понтия Пилата для вас мелковата — он не был государем.
      — Вот-вот! Это уж скорее к Лужкову! — Президент натянуто улыбнулся. — Шучу! Мягко, но тема все равно есть. Можно, конечно, сидеть и сопли жевать, ожидая, что скоро все кончится, но что-то мне подсказывает, что по крайней мере три с половиной года у нас есть. Не так ли?
      Я почувствовал, как медленно наливаюсь гневом — во мне напористо зрел черный смерч и яростно искал выхода. Я так и знал! С самого начала, с первого момента после прилета в Россию меня не покидало предчувствие большого скандала. Уж больно все гладко складывается: и все сразу выстроились во фрунт, и честь спешат отдать, и все без сучка и задоринки. Готовились? Ждали? Считали, но просчитались, сукины дети! С кем играться вздумали?
      Ненависть распирала меня изнутри, и больше не было сил сдерживать ее. Молниеносным движением я вскочил из-за стола. Мой стул, отреагировав на такой пассаж, отлетел к стене и разбился вдребезги. Мои руки, еще секунду назад державшие приборы, взлетели вверх, и на потолке оказались вошедшие в плоть лепнины вилка и нож. Гнев клубился во мне, вырываясь наружу темно-багровыми языками пламени. Огонь образовывал хаотично бурлящий поток, ниспадающий с моего тела и покрывающий пол дышащей пурпурной пеленой. От неожиданности Президент отпрянул и чуть не свалился со стула. Я, еле сдерживая громовые раскаты в голосе, спросил его:
      — И ты звал меня сюда, чтобы раба Спасителя назвать слугой Антихриста? Слепец, не отличающий белого от черного! Я терпел все твои намеки, надеясь, что вера укрепит твой разум, но все тщетно!
      Путин враз постарел. Его лицо напряглось, скулы заострились, но он не потерял присутствия духа. С отчаянием идущего на смерть он спросил меня:
      — А почему ты решил, что я должен принять Даниила за Христа? Я, конечно, не в религиозной семье вырос, но традиций христианских в России достаточно, да и святых у нас было немало. Многие описывали конец времен. И не случайно большинство людей компетентных считают, что Даниил и есть Антихрист. И кстати, по большому счету, это и есть один из признаков близкого прихода Спасителя!
      Гнев покинул меня так же внезапно, как и появился. Темное пламя испарилось, не причинив вреда паркету, но столовые приборы так и остались торчать в потолке. Я огляделся в поисках замены уничтоженному стулу, но потом, решив, что аппетит все равно уже испорчен, промолвил:
      — Пошли отсюда! Хватит, трапеза сорвалась.
      Лучше погуляем по территории. Наверняка там тоже все пишется, так что покажешь своим консультантам позже. Кто там у тебя главный эксперт по нам — уж точно не Патриарх, небось Еноха поднанял?
      Мои слова попали в точку. Президент не смог скрыть своего удивления, и я не дал ему и рта раскрыть:
      — Меня не интересует, как он на тебя вышел! Думаю, ты его сам нашел. Человек он грамотный и в Лондоне засветился, так что я был уверен, что испариться из госпиталя ему помогут. Теперь я знаю, кто это сделал. Что, в молодости не наигрался в шпионов? Уважаю, ход правильный. Играть нужно всегда на несколько вариантов. Вот только один вопрос: ведь палестинские террористы не твоих рук дело, зачем звонил? Не отвечай! После привлечения Еноха понятно — чтобы мы сгоряча не решили, что взрыв ты заказал.
      — Я не мог быть уверенным, что Даниил не знает о Енохе.
      — М-да, дорогой товарищ! А вы непростой фрукт, очень даже непростой.
      Растворившись на глазах у изумленной челяди, мы покинули особняк и уже прогуливались по на редкость уродливому участку. Путин шел рядом и не смотрел мне в глаза — держал паузу. Но потом, тяжело вздохнув, ответил:
      — Я же с этого начал! Ответственность у меня гигантская, а подходящих наработок нет. Я не вправе рисковать жизнями миллионов моих сограждан, Владимир! Подумайте — сто сорок семь миллионов человек! И среди них есть люди близкие вам лично: ваши родители, дети… Эльга.
      Молодец, товарищ Президент! Вот это тонко! Продемонстрировал высокий класс! Домашнее задание выполнено на отлично! Как легко и грациозно он упомянул Эльгу, будто мы с ним всю жизнь на одной лестничной клетке жили! Но должен вас огорчить, дорогой мой ответственный друг, мы тоже не вчера родились. На грудь с расспросами не кинусь и не зарыдаю в раскаянии. Но, если вам угодно мериться возможностями, то как вам такой поворот?…
      Для всех камер, снимавших нас, и всех глаз, устремленных на Президента, мы просто исчезли. Не растворились, как улыбка Чеширского кота, не провалились в сумрак и не накинули волшебный плащ Гарри Поттера. Просто только что господин Президент были здесь, на лужайке Ново-Огарево, и правой ножкой изволили о земельку опираться, а левую вперед вынесли — шажочек делали. И уже практически его заканчивали, ботиночек аж травку приминать начал, а приземлились на паркет, и совсем в другом месте. В прихожей той самой Эльги, о которой господин Президент так заботился.
      — Ляля, это мы с Владимиром Владимировичем пришли. Чайку нальешь? — громко сказал я и сжал губы. Ой, не так, не так я планировал нашу встречу после разлуки! Думал… Да вру я все — ничего я не думал! Вспоминал, конечно, но запрещал себе думать о моей маленькой девочке. Апостол не может быть сентиментальным. Вот только, как увидел ее вновь, сразу растворился в ее глазах. Об остальном умолчу, вдруг дети услышат.
      Эльга вышла из комнаты — на лице у нее была написана нешуточная растерянность. Она сделала два шага в нашем направлении и стала медленно оседать на пол. Я бросился вперед и успел подхватить ее. Прижал к себе и поцеловал. Если бы рядом не было президента, то на этом я бы не остановился. Как только я почувствовал ее тело, внутри меня началась такая круговерть, что светлый образ царя Соломона стал мне близок и по-человечески понятен. К счастью, моя «царица Савская» со мной одной веры.
      — Прости, солнышко, что так явился — Президента воспитываю! Эльга моментально пришла в себя, поднялась и выпрямила спинку. Как она все-таки хороша — грация, порода! Посмотрела на нас и сказала:
      — Проходите! Чай, кофе?
      — Спасибо, все хорошо, — ответил Путин.
      — Я вижу, вам надо поговорить, — сказала Эльга. — Так что я вас, пожалуй, оставлю. Проходите в гостиную. Я буду в другой комнате, так что, если вам что-то понадобится, зовите!
      — Мы не будем тебя смущать, — сказал я. — Вечером увидимся. А сейчас мы отправимся дальше.
      В этот раз я не дал Президенту сделать шаг, просто декорации изменились. Только что была замечательная московская квартира, выделенная личным указанием Президента из его фонда на нужды государственной важности, а вот теперь мы уже совсем в другом городе — на родине Путина, в Питере. И стоим в маленькой комнатке Зимнего дворца, в которой с замиранием сердца прислушивались к тяжелой поступи революционных матросиков члены Временного правительства в ночь Октябрьского переворота.
      — Здесь у вас камеры не стоят, — начал я, — так что мы сможем поговорить спокойно. Хотя вывести всю вашу аппаратуру из строя несложно.
      Путин устало опустился на подвернувшийся ему стул.
      — Итак, Владимир Владимирович, демонстрация моих возможностей не ставит своей задачей убедить вас в том, что Даниил и есть Спаситель, ибо в Писании сказано, что будут творить чудеса и называющиеся именем Его. Енох наверняка вас на эту тему просветил. Просто я хочу, чтобы вы меня поняли, а для этого иногда надо встряхнуться и начать воспринимать жизнь с позиции не умудренного опытом правителя, а наивного ребенка, сердце которого живет предвкушением приключений. Но сначала покончим с формальностями. За квартиру для Эльги спасибо. Понимаю, как нелегко было договориться с московскими властями и получить не каменный мешок, незаслуженно именуемый ими квартирой, а такое чудо современного дизайна. Эльгу сами убеждали или Суркова заслали?
      — Владислав Юрьевич сам занимался этим вопросом, как, впрочем, и решением бытовых вопросов всех ваших родственников.
      Должно быть, в этот момент меня должны были замучить укоры совести, так как ни о маме, ни о детях я не вспоминал уже давно, а значит, и денег не давал. Одним словом, апостол, твою мать! Хорошо хоть мир не без умных людей — Путин моей семье помог. Молодец, уже я ему должен.
      Мудро.
      — Святой водой окропляли? — Я строго посмотрел на Президента.
      — А не надо было?
      — Шутка! Собой освящу жилище. Вся эта чушь с квартирами и помощью очень мила, но не играет никакой роли. Я уже давно не сентиментален. Поймите, служение жестоко и выжигает из сердца многие былые привязанности. Да и сам Спаситель учит: «…кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот мне брат, и сестра, и матерь». Видите, Владимир Владимирович, у вас есть шанс — можем стать братьями!
      — Ну-с, вербуете?
      — Можно и так сформулировать. Вы ведь и сами практически готовы. Только вот никак для себя уяснить не можете, кому придется служить. Вот об этом давайте и порассуждаем! Когда у себя в Ново-Огарево (и название-то какое мерзкое — прям Старопогорелово!) вы заговорили о трех с половиной годах, то, очевидно, цитировали довольно известное высказывание апостола первого призыва — Иоанна. Того самого, который написал не только Евангелие, но и Апокалипсис, на основании которого ваши консультанты и делают свои умозаключения. Так вот, сам Иоанн прожил на земле долго и счастливо и единственный из ближнего круга Христа избежал насильственной смерти.
      Опять я о смерти. Ну да ладно.
      — Кстати, у меня с ним много общего — дурной характер. Не случайно его с братом, тоже апостолом — семейственность процветала и тогда, — прозывали «Воанергес», что значит «сыны Громовы». Гневались ребята частенько. Мальчики хотели особых привилегий в Царствии Господнем в связи с тем, что приходились Спасителю родственниками. Их матушка была сестрой Иосифа, мужа Марии. И, как вы, должно быть, помните, братья потребовали у Христа сидеть по правую и левую руку его, когда он будет в славе своей. Но Иисус сказал им: «Не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую я пью, и крещением, которым я крещусь, будете креститься?» Они отвечали: «Можем». Далее им Христос объяснил, что, где кому сидеть, зависит от Всевышнего, но весь разговор показателен, так как десять остальных учеников сильно разгневались. Именно поэтому ни в «Деяниях апостолов», ни в «Посланиях» вы не найдете упоминаний о добрых отношениях Иоанна ни с Петром, ни с Павлом. Позволю себе крамольную мысль: если бы Иоанн их всех не пережил, отношение к нему в христианском мире могло быть не столь уж и положительным. Кстати, в своем Евангелии Иоанн о размолвке с десятью апостолами тактично умолчал.
      Путин внимательно слушал, не пытаясь вставить свое веское слово. Я продолжил разъяснительную деятельность:
      — Все-таки одно удовольствие описывать давно прошедшие события, когда ты остался единственным живым их свидетелем. Никаких шансов на творческую дискуссию с теми, кто не в большом восторге от твоих человеческих качеств, и теми, кто тоже там был. Представляете, если по прошествии двух тысячелетий редакторской работы, проделанной поколениями церковных служителей, в тексте Нового Завета до сих пор читаются отголоски напряженных отношений между апостолами, то какие же страсти бурлили на самом деле?
      Я театрально развел руками:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.