Cтанислав СОЛОВЬЕВ
      Поездка в Ютиссаггар
      рассказ
      (Сууварские хроники)
      Сон был тяжелый, душный, весь какой-то путанный. Он давил на грудь, словно грузная подушка из перьев пехху. Он сжимал сердце, и оно вырывалось из груди как птица пехху, лишённая перьев...
      Сначала ему снились грозовые облака.
      Они были рваные, они были разноцветные, они клубились и нависали над ним смеялись, ревели, пели песни на незнакомом языке. А внизу был красный снег, и то, что ему показалось кровью, оказалось на вкус вином, похожим на кровь. Большой дом хлопал ставнями и дверями, дом собирался взлететь, он угрожал ему своей массивностью и той тайной, которая скрывалась в его холодных залах. И он бежал по красному снегу, он падал, но все двери были закрыты, и как ни старался отворить их - бронзовые поручни лишь обжигали его ладони нестерпимым холодом. Голый, посиневший от пронзительного морозного ветра, покрытый инеем стоял и задыхался у стен хозяйского дома...
      А потом он, почему-то, очутился внутри, хотя не открыл ни одной двери и не заглянул ни в одни окна. Всё здесь было затхлым и сгнившим: тёмно-бордовые балахоны, шторы, занавеси, ковры, точеные молью... Его ждали четверо, сидя за дубовым столом: Хайем, главный министр, - с тёмным отёкшим лицом; распорядитель двора Голон - с отрубленной головой в руках; государственный казначей Раен, весь утыканный стрелами и потому похожий на лесного ежа; коннетабль Келе, залитый кровью - с вытекшим глазом и без правой руки. "Вы не можете меня напугать - вы давно мертвы! Вы мертвы!.." - хотел он кричать, но что-то сдавливало его рот, и он только мотал головой из стороны в сторону как обезумевшая лошадь. "Мы давно ждали тебя", - сказали они. - "Ты всё время опаздывал. Ты вёл себя как мальчишка". Они удручённо кивали головами - даже толстый Голон и тот судорожно поднимал и опускал свою отрубленную голову: вверх-вниз, вверх-вниз... "Сасер, мы смещаем тебя - ты предал своего Хозяина..." "Нет!" - хотел закричать он, - "Вы мертвы, вы не можете, вы мертвы..." Но то, что он считал криком, был только хрип, раздирающий плотно сжатые губы. Ему было стыдно, стыд и ужас наполняли его, ужас перед тем, что должно случится, что сейчас неотвратимо произойдёт. Он знал, - не видел, - а именно знал, что большие парадные двери медленно раскрываются, и в зал заходит сам Хозяин - в длинных золотых одеждах. И в руках его массивный ключ. Но лицо Хозяина было его лицом, и почему-то он считал, что отныне это лицо Хозяина, а не его лицо. Его душил ужас, и от отчаяния, что сейчас, вот-вот, произойдет что-то неминуемое, стон вырвался из груди, и разодрал её в кровавые клочья...
      Он стонал, стонал, зная, что уже просыпается, что находится не в том чудовищном доме из кошмарного сна, а у себя - в своей опочивальне. Ужас медленно покидал его, вытекал вместе со сном, стекал - слюной изо рта, потными ручейками по щеке...
      Уже утро. Сасер, очумело тряся головой, приподнялся на подушках. В голове шумело, все кости ныли, и было непонятно, что лучше - навсегда остаться в этом изматывающем сновидении, или вот так проснутся. Мутными от сна глазами видел, как дверь в опочивальню приоткрылась, и в открывшуюся щель просунулось испуганное лицо адъютанта.
      "Оставь меня" - хотел ему сказать Сасер, но вместо этого он услышал захлёбывающееся карканье птицы пехху. Он набрал воздуха в лёгкие и прохрипел: "Вон отсюда!" Голова исчезла. От хрипа в горле саднило. Сасер обводил очумелым взглядом опочивальню: ничто не напоминало ему того страшного зала из сна. Она ничем не походила на покои Хозяина. Это его успокоило: вот его дубовый шкаф, вот его низкий столик в углу, вот его медное судно на полу, вот его коричневые шторы, через которые пробивался луч утреннего солнца... Всё было знакомо, всё было привычно, всё было как всегда.
      Сасер выплюнул прядь волос: это она забила ему весь рот и не давала говорить. Вытер руками лицо и посмотрел на руки. Руки были мокрые, и они заметно дрожали. Спать совершенно не хотелось. Он вяло подумал: сейчас придётся звать этого ублюдка, умываться, приводить себя в порядок, одевать опостылые коричневые одежды, есть без всякого аппетита, а потом слушать сводки, подписывать документы, ехать... Ничего не хотелось. Хотелось сидеть вот так день, два, год, целую вечность. Сидеть, не делая никаких движений. Как соляной столб, как каменный идол, как надгробие самому себе...
      Сасер смотрел на свои ноги - худые, бледные, покрытые сетью разбухших вен и редким седым волосом. Эти ноги внушали ему отвращение. Словно не его это были ноги, словно это не он, а кто-то другой - старый, немощный, насквозь больной и смертельно уставший человек. Жалеть ноги не было никаких сил, и Сасер позвал адъютанта.
      Сразу же в комнате возникло движение. Проворный Ютислаех первым делом поднёс лохань с ледяной водой. Он уже давно знал привычки Генерального инспектора: вода настолько была холодной, что в лохани даже плавали кусочки льда. Наклонившись, в водной ряби он увидел бледное худое лицо, испещренное глубокими морщинами и рябое от розовых веснушек; на лбу и на щеках прилипли клочья редких седых волос. Больше всего это лицо походило на лицо покойника. Сасер набрал в ладони пронзительно холодную воду и с ожесточением растёр лицо. Лицо обожгло, оно онемело от холода, но остатки сна покинули его - только теперь он окончательно проснулся. Вытерся колючим полотенцем, долго растирая лоб, щеки, глаза, подбородок. Безучастно он наблюдал, как Ютислаех заплетает его мокрые волосы в плотные косицы - по варварской моде. Правда, не по моде их было расплетать каждый день на ночь, - Оотобакаам всю жизнь ходили с такими косицами, для пущей надёжности смазывая их конским жиром. Ему же было крайне неудобно спать на тугих косицах, и потому он приказывал каждый вечер расплетать их. Правда, никто об этом не знал, кроме него и Лае.
      Адъютант ловко стянул с него ночную рубаху и натянул дневную нижнюю рубашку - тёмно коричневого цвета, положенную для всех местных "слуг Императора". Сасер с полным безразличием наблюдал, как Лае устанавливает столик, приносит завтрак.
      На завтрак была речная рыба и лепешки из восточного зерна. Сасер без воодушевления посмотрел на рыбу: есть ему совершенно не хотелось. Мясо, яйца и молочные продукты шли как провиант для Имперской армии. Таким, как он оставалась рыба (букнеркцы её терпеть не могли) и дрянные лепешки из восточного зерна. Сасер поковырял вареную рыбину, проглотил пару кусков (кости заботливо вытащил адъютант). С отвращением прожевал, проглотил и отодвинул тарелку. Взял в стакан с целебной водой, минуту тупо рассматривал его, а потом приказал принести рюмку букнеркской "сухой воды". День предстоял длинный и тяжелый, а настроение было препакостное. Сасер опрокинул в рот рюмку, и жидкость, обжигая рот и гортань, горячим шаром покатилась куда-то вниз, в область живота. Только теперь понял, что озяб. "Сухая вода" сделало своё дело: ему стало теплее. Сасер подождал, когда спирт перестанет обжигать гортань, и взял стакан с целебной водой. Он мелкими, долгими глотками пил её. Не спеша поставил пустой стакан на стол, минуту-другую бездумно смотрел в окно - просто ждал, когда утихнет дрожь в коленях, и станет теплее в груди. Адъютант незаметно прибрал стол, и уже стоял в ожидании дальнейших приказаний стройный, молодой, смуглый ублюдок, рождённый от какого-то букнеркского офицера. Сасер моргнул, и приказал нести бумаги.
      Бумаг оказалось предостаточно: докладные записки инспекторов, донесения агентов, отчёты командиров Вспомогательной Стражи, бумаги на подпись. И, конечно же, официальные сводки - из Ставки Его Высокопревосходительства Оолаатани, военного губернатора и командующего имперской Армией Приречья.
      Сасер первым делом выслушал официальные сводки. Там ничего не было путного. Опять хвастливые заверения в бесконечных победах над еретиками Заллибара, количество захваченных деревень в каком-то Кальберете, количество казненных еретиков в далёком отсюда Беллеке, назначения новых командующих и наместников, и многочисленные пышные здравицы в четь Его Императорского Величества Каа-Маллу Двадцать Девятого и Его Высокопреподобия Ютиса Пятнадцатого. Сасер молча выслушал здравицы и монотонно проговорил, соблюдая один и тот же хорошо заученный ритуал: "Тысячу лет жизни и величия нашему Императору! Слава Святому Ютису, Отцу Истории, Учителю Народов и Заступнику от скверны!" Это он сказал для тех пытливых ушей, что сейчас прислушивались в соседних комнатах. Адъютант с готовностью повторил слова Генерального инспектора и перешёл к докладным.
      Главный инспектор Юго-восточного района Ютикеслех уведомлял, что два дня назад "бандиты Келе" опять напали на склады Ютиссекаха (он же в прошлом Суукехотт, отметил Сасер) и разграбили их; теперь для того, чтобы пополнить запасы провианта для имперской армии и администрации Приречья нужно не меньше месяца.
      Он скривился: инспектор Кесле (Сасер по привычке называл про себя сууварских людей сууварскими именами, а не той тарабарщиной, что требует нынешний этикет) - полный идиот и растяпа. Он ещё неделю назад должен был усилить охрану складов и амбаров, как того требовал от всех инспекторов Сасер, но этого не сделал - не успел или не захотел. И вот теперь следствие такой безответственной халатности: подвоз провианта из Юго-восточного района прибудет только через месяц, а может и полтора. Имперцы закономерно потребуют голову провинившегося инспектора. Сасер приказал адъютанту передать Ютиссабсеху, начальнику гражданской канцелярии: Кесле срочно сместить с должности и отдать под суд за халатность и безответственность. Не позже, чем через два дня бывший инспектор Юго-восточного района будет болтаться на столбе с вырванным языком и без ушей...
      - Инспектор Ютиссарага (он же бывший Сууваратт, автоматически отметил для себя Сасер) сообщает, - говорил чистым, звонким языком адъютант. - Через неделю планируется закончить новые казармы для войск Его Высокопревосходительства...
      Сасер рукой остановил адъютанта: дальше его не интересовало - Берегем (официальное имя Ютиберегех) - вполне справлялся со своими обязанностями. И ладно. Это был, по сути, единственный из инспекторов, кому удавалось обойтись без нареканий и взысканий от Его Превосходительства Генерального инспектора. И который, между прочим, уже семь лет бессменно занимал должность главного инспектора Ютиссарага.
      - Инспектор Нижне-Западного района сообщает, - продолжал Лае, - из запланированных трех сотен Вспомогательной Стражи укомплектована сотня ("это хорошо", подумал Сасер). Он приглашает Ваше Превосходительство посетить Ютиссаггар (бывший Суусиван - отметил про себя Сасер) и провести смотр новобранцев, а также осмотреть Пятый Ютиссаггарский дом наказания...
      Сасер кивнул головой. Скорее себе, чем своему адъютанту - того он воспринимал больше как бездушный удобный инструмент, наподобие одной из этих варварских машин, нежели как живого человека. Досле (он же Ютидослех) давно зазывал его к себе, да и сам Нижне-Западный район нуждался в проверке со стороны Генерального инспектора. Долгая и извилистая жизнь научила Сасера не доверять уверенным рапортам и своевременным выполнением приказов. Помниться, младший инспектор по имени Васеми (он же Ютивасемех) доносил на Досле, своего непосредственного начальника. Что-то там с хищением провианта и приписками. Насчет приписок Сасер был спокоен: сейчас все занимались преувеличением своих личных заслуг - начиная от Его Высокопревосходительства Оолаатани, заканчивая рядовым инспектором из Нижне-Харраменского района. Тем более что дела шли с каждым месяцем всё хуже и хуже...
      - Подготовить экипаж. Охрану - как обычно. Выезжаем в полдень.
      - Слушаюсь, Ваше Превосходительство.
      "Посмотрим на этого бравого Досле, когда я заявлюсь к нему. Уже сегодня. Без всякого уведомления", - подумал Сасер и закрыл глаза.
      - Инспектор Ютиссахебека сообщает... - начал было читать донесение адъютант, но Сасер его остановил. Что сообщал Велле, его совершенно не интересовало.
      Главный инспектор столицы Велле был грузным, низкорослым человеком. Его походка вызывала недоверие, а голова была какой-то кубической и совершенно лысой. Чтобы спрятать постыдную деталь своей внешности, Велле носил искусственный парик - богатые, густые каштановые волосы, состриженные с какого-то несчастного. Оотобакаам суеверно считали лысых одержимыми бесами, и никакой карьеры с такой головой, как у Велле, не получилось бы. Велле был агентом Ютисолсеха (он же Суутаннер Олсе), начальника Вспомогательной Стражи.
      Олсе - высокий, мускулистый мужик с Юга, с большим мясистым носом и безобразно широкой нижней губой, был назначен Сасером главой Стражи по настоянию военной администрации.
      Олсе был третьим по счету начальником Вспомогательной Стражи. Первый, Ютиласлех (он же Суунер Лаасле), любимец и протеже Сасера, до оккупации бывший начальником государственной охраны Центрального правительства, был убит партизанами на Западе через три года после Завоевания. Второй, его звали Ютисторех (он же Суувеленг Торе), был пронырой и беззастенчивым интриганом. Сасер ненавидел Торе. Торе причинял ему столько хлопот, что Генеральный инспектор пару раз мог запросто лишиться своего поста и своей головы. Сасер долго под него подкапывался, подсылал убийц, писал докладные в канцелярию Его Высокопревосходительства, но ничего не помогало: горбатый Торе знал своё дело и делал его хорошо. Именно при нём "дома наказания", а проще говоря, концентрационные лагеря, были созданы по всем районам и городам Приречья. Именно он организовал разветвленную сеть Вспомогательной Стражи. Имперцы были им довольны, и даже планировали сделать его новым Генеральным инспектором. Об этом Сасеру докладывали его агенты из прислуги, работавшей в канцелярии Его Высокопревосходительства. И тогда Торе сделал страшную глупость: отправился сам инспектировать Юго-Западный район, ограничившись десятком охранников. Сасер помнил, как ему доложили, что Торе будет в Мокром Лесу - всего с десятком своих опереточных солдатиков. Сасер не поверил своим ушам. Это была удача, и Сасер не упустил её. В тот же день его люди напали на экипаж Торе, перебили охрану, а самого скрутили и привязали кожаными ремнями к дереву. Генеральный инспектор сам распорол начальнику Стражи живот узким ножом, и двое суток наблюдал, как тот умирает в страшных мучениях...
      А потом военному губернатору доложили, что верный его слуга Ютисторех был убит одной из "банд Келе". Но "бандиты" не избежали правосудия - Сасер заботливо предоставил военной комендатуре их тела.
      Это было десять лет назад, и с тех пор новый начальник Вспомогательной Стражи сильно изменился: видимо, его ничему не научила судьба горбатого Торе. С каждым годом мужлан Олсе наглел всё больше, вот уже стал вербовать людей Сасера и подкапываться под него. Для Генерального инспектора было очевидно, что вскорости Олсе нужно будет заменить кем-то из своих, надёжных. Олсе словно чувствовал это и старался не делать резких движений: всё пока ограничивалось шпионажем и мелким саботажем. Ухватить Олсе за бока? Пока рано, и нет серьезных оснований. Конечно же, материал против начальника Стражи у Сасера имелся и неплохой материал, но его ещё было недостаточно. Олсе не давал ни малейшего повода, чтобы у имперцев обострилось недовольство его работой. Нельзя сказать, что Олсе выполнял свою работу безукоризненно. Но он укреплял свои позиции: вербовал людей из администрации Сасера, вербовал инспекторов, проталкивал своих людей на командные посты во Вспомогательной Страже, постоянно следил за Генеральным инспектором и доносил на него оккупационным властям. У Сасера накопилось много претензий к этому грубому, неотёсанному мужлану, но пока он терпел его нахальные выходки, ограничиваясь точными упреждающими ударами. Главный столичный инспектор - вот это была неудача Сасера. Велле, лично им рекомендованный и утверждённый, вдруг, после четырех лет преданности, переметнулся на сторону начальника Стражи и толку теперь от него никакого. Сасер сам знал, что происходит в бывшей сууварской столице, - и знал он это гораздо лучше предателя Велле...
      Адъютант молча ждал, когда Генеральный инспектор выйдет из задумчивости. Нарушать его покой - значит, напрашиваться на неприятности. Лае это хорошо усвоил. В последнее время Его Превосходительство часто впадал в такое состояние. И тогда Лае замолкал на полуслове и просто терпеливо ждал приказаний. Ждал, смотря в окно. Там не было ничего интересного: мутные серые сосульки, свисающие с карниза, и зимнее белое солнце. Разглядывая сосульки, Лае краем глаза следил за Его Превосходительством. Вот старик моргнул подслеповатыми глазами, вздрогнул и повернул своё костлявое лицо к окну. Лае встрепинулся и затараторил, как ни в чём не бывало:
      - Инспектор Северо-западного района...
      - Хватит, - перебил его Сасер, откашлялся, прочищая горло.
      Сухой кашель его интересовал намного больше, чем инспектор Северо-западного района. Кашель нападал на него внезапно, и когда кашлял, у него было такое чувство, что в груди всё медленно раздиралось и разрывалось. Кашель ему не нравился.
      - Давай этих остолопов.
      Под "этими остолопами" Сасер имел в виду командиров Вспомогательной Стражи.
      - Командир Стражи в Ютиссаггаре...
      Сасер жестом приказал замолчать адъютанту и затребовал бумагу. У стен были большие и чуткие уши. Большие мясистые уши Олсе.
      Бумага была вся испещрена сууварским. Сасер так и не привык к букнеркскому вертикальному письму, и поэтому требовал от своих людей писать донесения на родном языке. Они ничего не мог с собой поделать. Он был слишком стар для изучения чужеземных языков. Его попытки изучить букнеркский и Священный язык Ютиссиан окончились безрезультатно. И не смотря на ослабевшее зрение, Сасер любил выхватить из рук адъютанта какое-нибудь донесение и пробежать глазами по знакомым буквам, а потом проговорить знакомые слова про себя. Тут сказывалось и его недоверие - время от времени нужно было проверять своих подчиненных. Недоверие, благодаря которому я ещё жив - добавил про себя Сасер.
      В донесении малознакомый ему командир сообщал неприятные вещи. Командир Ютиссаггарской стражи был его человеком, но вот имя, хоть убей, Сасер так и не смог припомнить. Спрашивать, как звать этого командира, у адъютанта Сасер не захотел: тут же весть о склеротичном Сасере-Палаче разнесут агенты Олсе. Сасер всё ещё контролировал ситуацию, а его люди вполне серьезно считали, что их начальник и благодетель помнит каждое имя, каждую дату, каждую цифру. Сасер-Палач знает все. Он знает обо всех. Так думали его люди. Так думали простые подданные Его Императорского Величества. Так думали партизаны. Так думали люди Олсе - пока ещё так думали.
      Сообщение ютиссаггарца заметно расходилось с хвастливыми донесениями холуёв мужиковатого Олсе. Тут не было никаких приписок, тут не было службистского вранья, одна правда, горькая как трава кенен. Дела в Ютиссаггарском гарнизоне обстояли неважно: комендант городка, варвар по имени Ооделатану, только и делал, что пил "сухую воду" и насиловал местных девок. Начальник местной гражданской канцелярии, хоть формально и подчиненный городскому инспектору, доносил напрямую Олсе и не гнушался взяток "за сотрудничество". Партизаны (пишущий употребил именно слово вет-теллебе, а не келле-бе - "бандиты Келе", как официально именовала партизан оккупационная власть) совсем обнаглели. Их дерзкие нападения на почтовые экипажи заметно участились. Попытка поджечь городские склады, предпринятая на прошлой неделе, была упреждена охраной, поставленной командиром городской Стражи. Командир Стражи подозревает, что партизаны не из пришлых, а из своих, местных. По косвенным данным в городке действует тайное общество, о чём люди Олсе не сообщают. Олсе вместо того, чтобы выбивать у военной администрации оружие и провиант для местного гарнизона, отписался в адрес местной гражданской администрации. А так как в прошлом году в этом районе был неурожай, с продовольствием туго. Набор новобранцев в Стражу идёт неважно, хотя есть, какой никакой, в отличие от соседнего района, где пополнение Вспомогательной Стражи происходит только на бумаге. По местным селам ходят слухи, что букнеркцы терпят поражения - одно за другим - на Западном фронте...
      А вот это зря, подумал Генеральный инспектор. Необязательно писать на бумаге то, что крайне неприятно любому варвару-Оотобакаамену. За такое могут обвинить в подстрекательстве и неуважении к Короне, а это уже "незамедлительное отсечение еретической головы от греховодного тела" - так буквально записано в предписании, которое лично Сасер читал на днях в канцелярии Его Высокопревосходительства.
      Дальше он слушал донесения своих агентов. Как обычно, Лае шептал ему на ухо, обильно брызгая слюной, а Сасер терпеливо морщился. Донесения говорили об одном и том же: слухи, сплетни, кражи. Мародерство в Столичном районе, мародерство в Юго-восточном районе. Количество взяток, полученных работниками гражданской администрации от начальника Вспомогательной Стражи и количество взяток, полученных командирами Стражи от Сасера. Подлог, совершаемый инспекторами, и подлог, совершаемый теми, кого приставили следить за инспекторами. Приписки командиров Стражи, и приписки гражданской администрации. Пьянство, изнасилования, оргии в гарнизонах букнеркцев. Пьянство, изнасилования, оргии в гарнизонах Вспомогательной Стражи. Бунт во Втором Ютихеббском доме наказания. Новая партия арестантов, что прибыла в Третий Ютиснегемский дом наказания. Партизанские рейды, что закончились удачно, и те рейды, что закончились неудачно. Количество убитых партизан. Количество убитых стражников. Количество убитых варваров. Количество убитых мирных жителей...
      Монотонное перечисление доносов усыпляло Сасера. Он медленно погружался в сладкую дремоту, голова его клонилась, с нижней губы капала скопившаяся слюна. Затем он вздрагивал, сонно моргал, и опять его голову наполнял мягкий, вкрадчивый, монотонный шёпот, и опять он погружался в дремоту - словно в медовую патоку: тёплую, мягкую, обманчиво податливую, но предательски затягивающую вниз, на самое дно...
      Сказывалась усталость. Сказывалось мучительная ночь. Сказывалась старость. Сасер вздрогнул и пятерней отстранил раскрасневшуюся физиономию адъютанта. Он потребовал бумаги на подпись. В голове сладко шумело, строчки расплывались перед глазами, а стило оказалось каким-то неудобным - оно карябало бумагу, и вместо того, чтобы выводить аккуратное буквы (Сасер всегда гордился своим подчерком), царапало, рвало тонкий лист. Он подписал предписание к районным инспекторам на предмет ужесточения охраны подведомственных гражданской администрации складов и амбаров. Второе, за эту неделю. Подписал приказ о строительстве новых казарм для имперских частей в Ютихеббе. Подписал распоряжение по гражданской администрации: канцелярских принадлежностей остро не хватало, и поэтому вводилась суровая экономия. За напрасную растрату канцелярского имущества (то есть сургуча, воска, чернил, бумаги, бечевой веревки и свечей) предписывалось лишать виновного недельного жалования. Одно предписание было и вовсе дежурным: запрещалось под угрозой административного взыскания - лишения месячного жалования и двадцати ударов кнутом - заниматься приписками. Прямой подлог наказывался куда суровее: разжалование и общественные работы в одном из "домов наказания".
      Сасер понимал, что хоть тысячу пиши таких предписаний, приписки и даже прямой подлог будет продолжаться. Ничего с этим не поделаешь. Если Ставка Его Высокопревосходительства откровенно врёт в своих донесениях в Первую Священную столицу, то куда уж гражданской администрации...
      Последняя бумага вывела его из душевного равновесия. Комендант Третьего Ютиснегемского дома наказания жаловался, что для новоприбывших мест нет, лагер переполнен - он был рассчитан на пятьсот-шестьсот человек, а арестантов уже перевалило за тысячу. Кормить их нечем, жаловался дурак-комендант. Занять новоприбывших нечем. Охрана лагеря недостаточная...
      Лицо Сасера пошло пятнами, но он промолчал. Пожевал губами. Затем стал диктовать:
      - Пиши. Главному инспектору Ютиснегема. По причине халатности коменданту Третьего Ютиснегемского дома наказания сделать административное взыскание в размере месячного жалования и тридцати ударов плетью по голому месту. Приказываю незамедлительно освободить на половину Третий Ютиснегемский дом наказания по получению предписания. Тысячу лет жизни и величия нашему Императору! Подписано: Генеральный инспектор Приречья
      "Незамедлительно освободить на половину дом наказания" попросту означало казнить половину заключенных в двадцать четыре часа.
      Адъютант быстро вывел на бумаге букнеркские каракули и подал бумагу Сасеру. Он старательно вывел своё имя на бумаге: Ютиссасерех - Сасер, Угодный Ютису. Это было практически единственное слово на букнеркском, которое он мог грамотно написать. Секунду-другую подумал, подышал на кольцо и поставил коричневатый оттиск в правом нижнем углу предписания.
      Теперь можно было заниматься более серьезными делами. Сасер приказал одеть его. Лае принёс чистую верхнюю одежду - Генеральный инспектор любил одевать только свежее платье. Варвары могли позволить себе роскошь не мыться месяцами и носить грязную одежду, полную вшей. Но он-то сууварец, что бы ни говорили сейчас агитаторы гражданской администрации про "Новую Сияющую эпоху" и "Нашу Славную Бескрайнюю Империю". Сасер ещё помнил сууварскую одежду, и много-много чистой воды, в которой стирали, в которой купались, в которой принимали ванны...
      Верхняя одежда была тоже тёмно-коричневой расцветки, она была просторной, а поверх её надевался тёплый коричневый плащ из харраменской шерсти. На левой стороне плаща был выбит имперский герб - Меч и Посох. Лае тщательно завязал все узлы и перевязи на одежде, а затем стал натягивать на ноги Сасера сапожки - начищенные сапожки из хорошо выделанной свиной кожи. Обувь нигде не жала Лае должен был разнашивать всю обувку начальника, чтобы она была удобной, и нигде не натирала. Сасер пошевелил плечами. Лае спохватился и аккуратно уложил на его плечи косички, так того требовала варварская мода. Затем он осторожно надел на руки Генерального инспектора мягкие перчатки из тонкой кожи и принёс регалии Сасера: массивный нагрудный знак на цепи из позолоченной бронзы, говорившей, что его обладатель - Почётный оруженосец Его Императорского Величества, а также - короткую чёрную трость с железным набалдашником - символ Генерального инспекторства. Третий знак власти не надо было надевать на себя или брать в руки: этот символ власти был навечно запечатлён на лбу Сасера. Татуировка, говорящая каждому поданному Его Императорского Величества, что перед ним один из "братьев-начальников". Этот знак Сасер ценил намного больше, чем нагрудную цепь, трость или кольцо на пальце. Ни один из Оотобакаам не мог арестовать, убить или задержать Сасера без соответствующего на то приказания военного губернатора. Именно эту небольшую татуировку над бровями он считал самым значительным своим достижением при имперцах...
      Генеральный инспектор посмотрел на себя в зеркало, и увидел незнакомого старого человека, напялившего нелепые одежды, с надменной, застывшей как глиняная маска, физиономией. Ничто не напоминало ему Сасера - тайного советника Его Величества Суувареннена Третьего, министра порядка его правительства, а потом главу Центрального правительства в годы Разобщения. И одежды были чужими, и нагрудный знак был варварским и грубым изделием, - не чета тем изящным ювелирным произведениям, которые носили кода-то сууварские чиновники. Всё было чужим, грубым, нелепым, словно не Суутитет Сасер, коренной сууварец и правнук сууварцев, стоял перед ним, а какой-то дряхлый варвар с этими грязноватыми косицами на плечах. Вместо своего отражения в зеркале, он видел смутно другого человека - молодого, стройного, одетого в тёмно-бордовое, служившего верой и правдой Хозяину, жившего ради Хозяина, убивавшего ради Хозяина...
      Лае чихнул от поднявшейся пыли, и Сасер приказал сопровождать его в пыточные камеры. Первым вышел он, за ним - адъютант и четверо личных охранников, которые сопровождали Генерального инспектора повсюду, и спали там, где спал он. К ним присоединились какие-то клерки из гражданской администрации и солдаты Вспомогательной Стражи. Сасер не обращал внимания на всю эту поднявшуюся суету. Он смотрел себе под ноги и беззвучно шевелил губами: ни о чём не думал, просто считал ступеньки. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...
      Пыточные камеры находились ниже, через этаж, в глубоком подвале. Коридоры и лестничные пролёты были хорошо известны Сасеру: когда-то это было здание Министерства порядка. При имперцах здесь разместилась администрация Туземного совета, который возглавлял Сасер, и вся его личная канцелярия. Пыточные камеры, где когда-то пытали противников Великого Сплочения, а затем - врагов Центрального правительства. Теперь здесь пытали других, и пытали другие.
      Свечи в потемневших канделябрах сменялись смрадно чадящими факелами, свет от которых сколько не помогал видеть, а наоборот - он мешал, путал, переполнял помещения тенями, плевался искрами и горящей смолой, дышал в лицо отвратительной едкой гарью. И поэтому какой-то мелкий служака исправно нёс впереди Генерального инспектора фонарь, сделанный из железа и стекла, - одно из этих варварских изобретений - и тот освещал ему дорогу лучше любых свечей или факелов.
      Ничего здесь интересного не было. Могло показаться, что Сасер кивал встречным головой, узнавая своих служащих и одобряя их работу. Но, на самом деле, голова Генерального инспектора кивала сама по себе - при ходьбе по крутым ступенькам и плохо подогнанным каменным блокам. Несколько камер Сасер пропустил: кроме взяточников и казнокрадов, там ничего интересного не было. С любопытством заглянул в камеру, где пытали человека, служившего в его канцелярии, но вот писавшего доносы не ему, а почему-то начальнику Вспомогательной Стражи. Сасер с удивлением посмотрел на необычный механизм, в железные объятья которого был заключен истязаемый. Поговаривали, что этот варварский механизм специально привезён из Букнерка и в своей работе он использует какую-то таинственную энергию. Для получения этой невидимой энергии, рядом с угловатым механизмом, сидел тюремный клерк, и что силы крутил колесо. Проволочные нити накалялись, освещая камеру намного лучше, чем даже фонарь, а затем истязаемый дергался всем телом - словно его кто-то невидимый и жестокий ломал и перекручивал в своих грубых ладонях. С истязаемым было всё понятно. Посиневшее лицо, язык, прокушенный и свисающий красной тряпкой из вяло открытого рта, обильные ручейки пота, розовая от крови слюна на груди, свежий запах мочи и фекалий... Сасер не поморщился, он давно привык к таким запахам - задолго до того, как появился на свет этот незадачливый узник варварского механизма или служака, крутящий колесо. Мастер заплечных дел, кряжистый и мокрый от усердия, сунул Генеральному инспектору густо исписанную бумагу, но тот только отмахнулся. Его не занимало дело несчастного доносчика. Его заинтриговала варварская машина. Сасер постоял, ещё понаблюдал пару раз, как накаляется проволока и как скользкое бледное тело дергается, словно это тело знает, когда необходимо выгнутся с хрустом в позвонках, словно оно договорилось с медной проволокой разыгрывать этот спектакль... Генеральный инспектор удовлетворенно покачал головой и вышел вон. "Вот так варварские машины со временем заменят таких, как я. Кто знает..."
      Обход пыточных камер закончился осмотром помещения, где по традиции допрашивали партизан или тех, кто подозревался в связях с тайными обществами. Сасер, - а это была единственно значимая цель, ради которой он спустился сюда, в полумрак и душные людские испарения, - сел на специально приготовленный для него чистый табурет. Допрашиваемых было двое. Один из них, правда, уже ничего не говорил: локти рук неестественно торчали в стороны, противоположные тем сторонам, которые определила для них природа. Он был в беспамятстве. Зато второй с отчаянным упорством на лице следил, как кисти его рук крутятся против часовой стрелки - этому помогали железные клещи тюремщика. Сасер слышал бы зубовный скрежет от невыносимой боли, но упорствующий не имел зубов: их ему выбили.
      - Сколько ты его пытаешь? - поинтересовался Генеральный инспектор.
      - Уже семь часов, Ваше Превосходительство, - с готовностью ответствовал тюремщик. Он тут же перестал пытать заключенного и вытянулся во весь рост темнолицый, вислоплечий крестьянин с Юга.
      - Он что-нибудь сказал?
      - Никак нет, Ваше Превосходительство. Отказывается говорить.
      - Он из городского Общества Свободы или... - Сасер на секунду задумался, взвешивая. Вряд ли, конечно... - из АБС?
      Он подразумевал так называемую Армию Борющегося Суувара, организованную покойным Келе.
      - Не признается, Ваше Превосходительство.
      - "Харраменского ежа" пробовали?
      - Так точно, Ваше Превосходительство.
      - "Северную перчатку"?
      - Так точно, Ваше Превосходительство.
      - Значит, упирается?
      - Упирается, Ваше Превосходительство.
      Упёртый какой попался, подумал Сасер. Вид вероятного "партизана" начал утомлять его: душно здесь, сыро, пятна какие-то подозрительные на стенах... Сасер вытянул затекшие ноги, и с неудовольствием посмотрел, как грязный заплеванный пол экзекуторской пачкает его чистую обувь. Надо бы обуть чистые сапоги. Напомню Лае.
      - Оставьте. Позовите людей Олсе... - Упорные, как правило, гордые, а гордость ломается не меньше, чем кости, - подумал Сасер, и решил: - Пусть они позабавятся с ним в присутствии свежего материала. Неплохой ему будет спектакль. Пусть это делают несколько дней в разных камерах, в первую очередь в тех, где работают баб или подростков.
      - Слушаюсь, Ваше Превосходительство.
      - Не бить, кормить похлебкой. Дать воды.
      - Будет сделано, Ваше Превосходительство.
      - Да и не забудь, передай этим остолопам: не убивать. Только забавляться сколько, пока я не скажу.
      - Так точно, Ваше Превосходительство.
      Всё он понял, кроме слова "спектакль". Человек, не видевший за свою жизнь ни одной театральной постановки и никогда не слышавший о таком, вряд ли поймет Генерального инспектора. Конечно, он не забудет это передать. Клянусь Хозяином, если это ценный материал, и они его запортят, - он будет валяться здесь как какой-нибудь "бандит Келе". Пусть подручные Олсе насилуют этого партизана. Помнится, на самих партизан это оказывает чудодейственное влияние говорят обо всём, что ни спросишь. Особенно хорошо действует при бабах и подростках, - хорошо бы, если эти бабы и подростки из родни или из соседей. Не будет говорить - прикажу отрезать гениталии. А потом ещё недели две-три пусть насилуют. Сасеру не встречалось ещё материала, который он не мог обработать. Да, случались промашки. Но с серьезным материалом - с партизанами и членами тайных обществ - он себе этого не позволял. Это чуть ли не единственное, за что его ценил Его Высокопревосходительство...
      Сасер вышел из камеры, и тут же забыл о своём приказе. Ему не было нужды его запоминать: его приказы запоминали другие, и исполняли другие. Неисполнение его приказов порождало новые приказы - они были намного хуже для нерадивых исполнителей, чем первые.
      Подниматься наверх было труднее: сказывались годы и ноги, делавшиеся всё непослушнее. Сасер не спешил: ступеньки он уже не считал, а считал встреченных на обратном пути людей. Он, в минуты расслабленности, всегда что-нибудь считал: ступеньки, людей, минуты... Воздух верхних этажей был лучше: да, попахивало и потом, и гарью свечей, но были запахи съестного, конской кожи, бумаги, горячего сургуча. Перед отъездом необходимо повидаться с Олсе начальник Вспомогательной Стражи в эти дни находился здесь же в Ютиссахебеке (Суутеллеме, поправил себя Сасер). Вечно он разъезжал по районам и гарнизонам, якобы инспектируя своих подчинённых. Инспектирует каждую неделю. Словно боится, что за него это сделают другие. Например, Суутитет Сасер.
      Сасер улыбнулся блеклой улыбкой, и клерк, проходивший тем же коридором, возомнил, что сам Генеральный инспектор помнит его и отмечает его служебное рвение.
      Пока искали Олсе, Сасер, было, заскучал и выпил ещё целебной воды, а потом подумал и опорожнил свой мочевой пузырь. Олсе с видом значительного человека, который никуда не спешит и знать-де знает, что это такое - куда-то спешить, важно ввалился в приёмную Генерального инспектора. Сасер с живым интересом изучил физиономию начальника Вспомогательной Стражи, и не найдя в том ничего интересного, приказал ему сесть. Олсе грузно уселся на стул, да так что тот заскрипел под его могучим, дородным телом. За последние годы начальник Вспомогательной Стражи сильно поправился и у него появился второй подбородок. Было в нём что-то женственное, не смотря на большое, мускулистое тело, не смотря на сильные руки, не смотря на его грубое мужиковатое лицо, на повадки мясника, которые он так и не переборол в себе. Правда, Олсе и был мясником. Лет двадцать назад. Разделывал говяжьи туши в каком-то городке на Востоке.
      Олсе сухо спросил, в чём причина поспешного вызова, из-за чего он, начальник Вспомогательной Стражи, вынужден был отложить свои дела. Такая наглость перестала удивлять Сасера. Пропустив мимо ушей то ли жалобы, то ли вызывающую наглость, Сасер потребовал от Олсе обрисовать положение вещей, как в Страже, так и в столице. Олсе, шумно отрыгиваясь и чмокая губами, медленно и неохотно стал докладывать, стараясь не смотреть в глаза Генеральному инспектору. Маленькие, слегка выпуклые маслянистые глазки Олсе бегали по всей комнате, натыкались то на канделябры, то на письменный прибор, и опять убегали, и было не понятно, может, ему неловко глядеть в глаза Сасеру, а может, он не считает нужным этого делать. То, что говорил Олсе, было кашей из вранья, хвастовства, жалоб на инспекторов, неясных угроз и каких-то скользких недомолвок. Если бы Олсе посмотрел в лицо Генеральному инспектору, он бы обнаружил только одно: равнодушное терпение. Да, было время, когда Сасер негодовал по поводу наглости и лживости своего подчиненного. Было время, когда Олсе выводил его из себя, и ему хотелось лишь одного: придушить этого потливого и словоохотливого мужика своими руками, или полоснуть ножом от уха до уха. Но эти времена давно прошли, и иногда Сасер скучал по ним, как скучает брошенный любовник о своих склочных и мелочных женщинах. Сасер наперёд знал, что ему скажет Олсе. Прижать его было невозможно: он уворачивался, спихивал вину на другого, угрожал Генеральному инспектору, намекал на связи, жаловался на судьбу. Переслушать тогда Олсе было не в его силах. Оставалось только ждать, когда подвернётся удобный момент.
      Олсе как всегда врал. Да, часть его донесений была правдой, но всё остальное... Приписки, явный подлог, вымысел от начала до конца. Это не мешало Олсе справляться со своей работой. И делать её так, чтобы даже Его Высокопревосходительство был доволен.
      Сасер осведомился, какой на этот раз гарнизон или "дом наказания" Олсе будет инспектировать. Олсе назвал несколько городков и селений, однако Сасер был уверен, что именно в этих городках и селениях начальника Стражи не сыщешь днём с огнём. По наглой роже начальника Олсе было понятно, что он уже знает об инспекционной поездке Генерального инспектора и готов, при случае, её слегка откорректировать. Сасеру это было понятно как дважды два - вся канцелярия Генерального инспектора кишела агентами Олсе. Ему уже доложили, и он успел приготовиться. "Ну, что ж, подумал Сасер, я тоже приготовился. Доставлю тебе удовольствие - поеду тем путём, о котором ты, может быть, и знаешь, да не успел расставить своих охотничьих псов. Не можешь ты контролировать все дороги в стране. Пока не можешь. Хоть тебе этого и хочется".
      Он молча выслушал начальника Стражи, отдал ему несколько приказаний и отослал. Олсе, шумно отдуваясь, улыбаясь своими безобразными губами, словно бы нехотя покинул приёмную Генерального инспектора. Всё это Олсе делал с таким видом, что он сидел бы и сидел в приемной, и некуда ему спешить, и незачем.
      Сасер решил, что пора ехать - итак он засиделся. Потребовал личный экипаж. Опять некоторая суета, метания служак, бряцанье оружия, крики и услужливо согнутые тела в коричневом. Сасер вышел из здания, посмотрел на снег, посмотрел на зимнее солнце, посмотрел на одинокую ворону, которая куда-то летела по своим надобностям над бывшим домом Министерства работ. Личный экипаж Его Превосходительства представлял собой обычный дорожный экипаж, но обшитый толстыми листами железа и с тремя автоматическими арбалетами, стрелявшими короткими дротиками. Железом были обиты колеса экипажа, вместо стекла стояли железные листы с узкими смотровыми щелями, и никто, кроме личной прислуги и, может быть, Олсе не знал, что экипаж в себе скрывает маленький, но вполне исправный паровой котел - варварское приспособление, с помощью которого можно было выбраться из любого бездорожья. Сасер влез в экипаж, следом за ним его адъютант и начальник личной стражи. Остальные пятеро телохранителей уселись снаружи. Колёса заскрипели, и экипаж двинулся. На своих южных скакунах гарцевали двадцать стражников - пять впереди, пять сзади и по пятерке с боков.
      День выдался не особенно холодным. К полудню снег начнет подтаивать, превращаясь из ослепительно белого в сероватое, рыхлое, проступающее грязной водицей. Ехали не спеша, обгоняя другие экипажи и цепочки уныло бредущих людей: новобранцев из столичной Стражи, идущих на учения, местных мужиков, направленных на работы...
      Сасер молча смотрел в смотровую щель. Лае вздремнул - он в последнее время наловчился спать с открытыми глазами. Нарен, начальник личной охраны, мрачно водил воспаленными глазами и прислушивался - к скрипу колес, к окрикам всадников, к хлюпанью подтаявшего снега. Он был похож на голодного кота, который ждет, затаившись, когда осмелевшая мышь юркнет у него перед носом. Феноменальный человек - сутками мог не спать, а вот так вот сидеть и шарить глазами, прислушиваться. За это Сасер его и ценил.
      Мимо проплывали здания бывшего Министерства работ, центральные городские склады, темные переулки с ещё сохранившимися доходными домами времен Суувареннена Третьего. А потом пошли новые казармы для войск Его Высокопревосходительства. Караулы - пешие и конные. Белые плащи, длинные косицы, оружие, похожее на палку и стрелявшее маленькими кусками железа. Большие полотнища имперского флага вяло болтались со стен и крыш, и, казалось, что Меч и Посох нехотя танцуют в стылом воздухе, делая мелкие поклоны и скачки. А потом Сасер увидел одно из этих чудовищных изобретений варварского военного искусства - паатаюти, что с варварского языка значило "Гнев Ютиса". Самоходная пушка величиной не меньше ста локтей, стреляющая железными ядрами, начиненными густой легковоспламеняющейся смолой и порохом, - грузно стояла у выезда из города, разворотив, колесами, снег так, что обнажилась желтая прошлогодняя листва и полусгнившие травяные стебли. Эта невиданная пушка потрясала своими размерами, своей массивностью, и трудно было представить, как она сама, без помощи повозок и лошадей, медленно движется, подминая все на своем пути и ничему нет спасения от её громогласного огня.
      Сасер видел паатаюти третий раз в жизни, и третий раз в жизни он испытывал неподдельный ужас перед военной мощью Империи. Один раз он видел летелану, "стальную черепаху" - боевой самоходный экипаж высотой с дом, весь закованный в толстые железные листы и вооруженный сразу тремя пушками. Летелану приводился в движение двумя паровыми котлами и мог вместить до двадцати солдат. О других чудесных машинах Генеральный инспектор только знал понаслышке, но охотно верил в их существование - ему хватило "Гнева Ютиса" и "стальной черепахи", чтобы понять насколько высоко мастерство военных заводов Его Императорского Величества. Против такой мощи вряд ли у еретического Заллибара что-то было серьезное. Боевые колоссы Империи легко сминали пехоту и конницу, могли перейти небольшую реку, могли взломать крепостные укрепления. А главное, они могли внушить тот ужас, который отнимает разум у воинов и гонит их подобно трусливым овцам вперед, наперекор приказам своих командиров, без оружия, без надежды, без чести и достоинства... Да, Сасер видел следы железных огнедышащих монстров - развороченная земля, раздавленные человеческие тела, стены, превращенные в мелкое крошево, могучие деревья, изломанные словно спички.
      Это было ещё одно подтверждение агрессивной мощи Букнерка. Армия Императора была подстать его послушным механизмам - по сути, это был тоже механизм. Механизм хорошо отлаженный, покорный верховной воле, отдельные части которого легко можно было заменить.
      Сасер вспоминал первый год Завоевания, когда упрямых батальонов покойного Келе хватило ровно на восемь дней. Оотобакаам просто смели, как снежная лавина, тысячи вооруженных бойцов, в свое время закаленных в многолетней гражданской войне. Не помог ни военный талант самого Келе, ни всеобщая мобилизация, ни пограничные заградительные укрепления, загодя созданные по приказанию Келе. В столице тогда был переполох. Были и те, кто требовал от Сасера, чтобы Центральное правительство помогло Келе сдержать варварское вторжение. "Если мы не поможем Суутерребу, падет Сууварем!" - кричали Абени, Расем и Катеван. Но Сасер медлил. По донесениям своих шпионов из Западного Суувара он знал, насколько страшна сила Империи. Если бы он пошел наповоду страха и глупости всех этих абени, расемов и катеванов, имперцы смели бы и войска Центрального правительства, а вместо столицы остались бы сплошное пепелище. Нам не сдержать их, ещё тогда понял Сасер. Единственное, что остается, это сдать столицу и центральные районы без боя - рассчитывая на милость и великодушие победителей. Четыре дня они просто выжидали. Сасер приказал сформировать боевые соединения и стянуть их к столице. Якобы для отпора букнеркцам. Потом пал Суугесер, за ним Сууладдек, Суусиван. На шестнадцатый день букнеркского вторжения, Сасер и члены его правительства увидели с высоких крепостных стен Сууварема, как далеко на горизонте отблескивают на солнце доспехи и оружие варваров-Оотобакааменов. Белые стяги, белые плащи, белые щиты. Белое на белом.
      Сасер приказал всем вооруженным мужчинам выехать с ним за стены города. Он сказал им, что так надо встретить противника, и они подумали, что будет бой и им, может быть, удастся защитить сууварскую столицу от варваров. Главные ворота были открыты, и десятки тысяч солдат и офицеров медленно заполнили все заснеженное пространство перед городскими стенами. Во главе передней колонны ехал сам Сасер - один, с мечом в руке и с ключом от города - за поясом. Светило низкое зимнее солнце. С запада стягивались темные, тяжелые тучи. А потом стали падать редкие снежные хлопья. Сасеру было холодно, голова мерзла, а меч непривычно оттягивал вниз руку. Он не оборачивался, словно боялся обернуться и увидеть лица своих людей. Увидеть надежу, страх, желание жить, нежелание умирать...
      В полдень он увидел прямо перед собой густые шеренги букнеркского воинства. А немного впереди ощетинившегося воинства несколько конников полководцы Империи. И тогда Сасер поднял левую руку и тем остановил движение своих войск. В полной тишине он поскакал навстречу букнеркцам. В голове билась одна мысль: только бы не стрела, только бы не дротик!.. Остановил взмыленного коня, неуклюже соскочил вниз и пошел, задыхаясь и путаясь в снегу. И когда оставалось шагов тридцать, Сасер сел в снег и высоко поднял в двух руках свой меч, словно предлагая его могущественному противнику. Мы признаем вашу силу, говорил этим Сасер, и мы подчиняемся неизбежному.
      Все могло быть. Это был риск, огромный риск. Его могли убить. Случайный выстрел букнеркского лучника (уже потом, спустя годы, он знал, что у Оотобакааменов нет случайных выстрелов - при такой дисциплине не может быть ничего случайного). Шальная стрела или дротик сзади. Его могла потом порубать на куски варварская конница или затоптать свои же. Но судьба оказалась милостивой к Сасеру. Варварских полководцев потрясла неожиданная покорность сууварцев - и это после ожесточенного, смертоубийственного сопротивления войск Келе. Столица была сдана без боя. Несколько дней убивали сотни несчастных, отказавшихся признать происшедшее. В застенках погибли все министры Центрального правительства, кроме самого Сасера. Были казнены многие командиры и офицеры - все те, кто не пожелал присягнуть на верность Императору. Он сам почти полгода провел в казематах своей же тюрьмы, ожидая каждый день, что его повесят, обезглавят или посадят на кол. А потом он оказался Генеральным инспектором и главой Туземного совета, Почетным оруженосцем Его Императорского Величества. Презираемым оккупантами, презираемым сууварцами, презираемым своими подчиненными. Но живым...
      Сасер вздохнул. Когда-то это было неприятно вспоминать, больно, унизительно. Неприязнь, боль и унижение - все это выветрилось с годами, куда-то исчезло, и теперь на их месте воцарилась одна хозяйка - усталость. Он не мог себе сказать, зачем тогда это сделал, почему остался жить - после Хайема, Голона, Келе. Зачем остался жить? Для чего?.. Чтобы ехать сейчас в Ютиссаггар, бывший сууварский город? Ехать, не зная, что будет завтра, какую интригу придумает Олсе, какая прихоть завладеет Его Высокопревосходительством - ненавистным чужаком с плоской квадратной рожей?..
      Он пережил их всех. Он пережил тех, кто не хотели новой власти, кто не могли жить при новой власти. Он пережил и тех, кто первыми побежали прислуживать новой власти. Даже они лежат - кто в мерзлой сууварской земле, кто на дне Великой реки, кто в гнойных ямах "домов наказания", присыпанных едкой известью, а кто белеет костьми в далекой отсюда и почти невозможной жаркой Южной пустыне. Он пережил тех, кому было наплевать при какой власти жить - всем этим торгашам, ремесленникам, писарям, крестьянам. Он пережил их всех. И со временем его стала посещать смешная мысль, что и нынешних хозяев тоже переживет. Ведь Сасер-то уже не человек. Почти природное явление, недвижимое, не меняющееся, не поддающееся пагубному времени. Как Великая река. Как Суулагские топи, как Одинокий Камень у Сууваррата. Как сама смерть...
      Показалась колонна имперской пехоты. Сотни рослых, плечистых людей в белом шли по Южной дороге и ревели свои варварские песни. Что-то о Священной Горе Мире, о Блистательном Императоре, о Святом Ютисе, Отце Времен. Командиры-варвары подозрительно провожали глазами экипаж Генерального инспектора. Будь их воля - немедля окружили бы этих язычников, только прикидывающихся "братьями в Ютисе", выдрали из мягких кабин и седел, вздернули на первом же столбу...
      Сасер был спокоен. Он прекрасно знал, что о нем и его гражданской администрации думают букнеркцы. Но они нужны Императору - без них не было бы ни регулярного провианта, ни новых казарм, ни спокойствия в городах. Сам военный губернатор и главнокомандующий Армией Приречья, доблестный Оолатаани, Копье-С-Огненным-Хвостом, лично освежевал бы старческое тело Сасера, выпустив его кишки на каменный пол столичной комендатуры. Но Его Высокопревосходительство был верен Императору и всем его приказам. Потому что он солдат Его Императорского Величества. Потому что он подданый Его Императорского Величества. Потому что он Оотобакаамен.
      Так они и ехали: Лае откровенно спал с открытыми глазами, чему-то улыбаясь во сне, Нарен - все так же шарил глазами в поисках возможной и невозможной опасности, Сасер, задумчиво глядящий в смотровые щели на новый мир. Новый мир, и отнюдь не "сияющий" - тогда ни Сасер, ни кто-либо другой не мог себе представить такого мира. Чужая власть, чужие порядки, чужые слова, чужые одежды и чужой страх - чужой, потому что поколения сууварцев знало прежде только один страх. Страх перед Хозяином - Его Величеством Сууваренненом Третьим. Этот страх проник в кровь сууварцев, поселился у них в сердце и стал их душой. А потом оказалось, что можно страшиться другого, гораздо сильнее, и все пошло прахом...
      Сасер смотрел в щели. Мимо него проплывала страна, изменившаяся до неузнаваемости. Тут была деревня, и Генеральный инспектор помнил её название, а, может, и когда-то был в ней, - вот этого он уже не помнил. Не было постоялого двора, не было деревенского трактира, не было кузницы, ничего уже не было. Одно пепелище - черные, рухнувшие балки и гнилые следы былой каменной кладки. Тысяча две деревенских - где вы? Может, вас угнали на имперские работы? Может, вы сгинули в Южной пустыне? Может, вас вырезали ещё в ту ночь и теперь ваши кости лежат под этими сгнившими балками и битым камнем?..
      Сасер вглядывался, словно пытался узнать страшную тайну своей страны, причину её поражения. Но ничего не видел, кроме развалин и стылого молчания. Его потухший взгляд скользнул каких-то черных ветвей. Он сначала не понял, что это за странный черный лес. Но ветки его поднялись, отделились от стволов - и вороны, громко жалуясь зимнему небу на экипаж Генерального инспектора, испуганно поднялись вверх, и закружились, как крупные хлопья черного снега. Тут, вместо озимых, стоят сотни кольев, на которых торчали отрубленные головы. Сотни отрубленных голов - с исклеванными глазами и языками, потемневшие, в кровавой засохшей корке, окаменевшие на морозе. Сасер машинально стал считать эти головы, сбился и закашлялся. Вороны вторили ему...
      Потом он задремал. Тихо скрипели колеса. Копыта выстукивали неровную дробь. Рядом шумно вздыхал Нарен. Сасер уютно дремал, облокотившись на стенку, обитую мягким харраменским сукном, полулежа в подушках, услужливо подложенных Лае.
      В Ютиссаггар они прибыли вечером. Солнце уже зашло, и вокруг бегали люди с факелами. Генерального испектора встречали все: Досле, главный инспектор Нижне-западного района, хмурый и нервный, вероятно, от неожиданного визита Сасера; тучный Гасени, начальник местной гражданской канцелярии, почему-то улыбающийся; Керен, начальник Ютиссаггарской стражи; тощий и угловатый Раневар, комендант Пятого Ютиссаггарского дома наказания. А также рядовые инспектора, офицеры Вспомогательной Стражи, какие-то клерки из гражданской администрации...
      Их было много. Они толпились, они выражали большую радость, но Сасер хорошо видел, что каждый из них испытывал - страх перед Генеральным инспектором. И ещё мысль, что тревожила сейчас каждого: кого Их Превосходительство накажет, а кого похвалит. Кого накажет, а кого похвалит... Встречающие, после низких поклонов и льстивых слов приветствия, пригласили Сасера и его людей отобедать в здании гражданской администрации, - там раньше находилась городская ратуша, но Сасер отказался. Он устал от поездки, устал от лести и показухи. Его раздражали эти услужливые люди, раздражали коптящие факелы, шум, беготня. Он чувствовал себя неуютно среди множества людей, и поспешил покинуть городскую площадь.
      Сасер приказал показать ему Пятый Ютиссаггарский дом наказания. "Немедленно!" - повторил он Раневару, сдерживая кашель, рвущийся из груди. Он опять залез в свой экипаж, застучали копыта, послышались крики военных - и уже через полчаса вышел из экипажа. Раневар был тут как тут. Сасер осмотрелся. При обилии факелов и варварских фонарей, видно было плохо. Сасер отметил про себя, что нарушает свой обычай проверять все днем - при ярком свете, чтобы любая мелочь, припрятанная подчиненными, была видна как на ладони. Но он устал, хотел есть, хотел спать, хотел уехать из этого проклятого городка назад, попасть в свои покои... "Что-то я стал сильно уставать в последнее время, думал про себя Генеральный инспектор, следуя за возбужденным комендантом. Старость это, вот что..." Раневар, неловко оборачиваясь на ходу, объяснял, что к чему. Вот это будут казармы для стражи, вот это бараки для наказуемых, вот это дыба, как полагается во всех "домах наказания"... Раневар стал подробно объяснять какая у него хорошая дыба, из крепкого дерева сделана, хорошие мастера...
      Какого он беса мне эту дыбу тычет?! - с раздражением думал Сасер, пряча лицо от вечернего холода. Он потребовал сметы, полное описание проделанных работ, на какой объем людей Ютиссаггарский "дом наказания" рассчитан. Раневар суетливо сунул Генеральному инспектору бумаги, но Сасер отстранился, и Лае выхватил бумаги из рук коменданта и начал громко читать вслух. Генеральный инспектор слушал, мерно кивал головой, ходил и заглядывал по углам. Казарма для стражи ему не нравилась, слишком большая. Бараки для наказуемых ему не нравились - слишком тесные. Ничего ему тут не нравилось. Все было сделано на скорую руку, и качество работ было никудышным. "Опять приписки, опять разворовали средства, отпущенные на дом наказания..." - с неудовольствием думал Сасер. А потом вспомнил, что средств, отпущенных им на Пятый Ютиссаггарский дом наказания, было немного. И получалось, что все к одному...
      Раневар совсем разнервничался, стал заикаться, и было видно, что он перепугался не на шутку. Досле, главный инспектор района, мрачно смотрел исподлобья: понимал, что за все огрехи будет отвечать он. Его нехитрый план напоить Генерального инспектора - а то, что Сасер пристрастился к букнеркской "сухой воде", знал уже каждый инспектор, - а потом уже показывать и объяснятся, провалился. Чем больше мрачнел Досле, тем шире улыбался Гасени - и Сасер отметил для себя, что пора менять здешнего начальника гражданской канцелярии. Гасени уже не скрывает своих связей с начальником Вспомогательной Стражи, и даже саботирует. А вот это уже опасно, и может закончиться плохо для самого Генерального инспектора...
      Сасер совсем устал. Ему надоел перепуганный Раневар. Ему надоел мрачный Досле, которому не стоит доверять. Ему надоел толстяк Гасени, открыто радующийся промашкам других. Ему надоел Керен, молодой начальник местной стражи, который так и не подошел к нему. Видимо, боялся Долсе и Гасени... Сасер приказал ехать обедать: он изрядно замерз, и чувствовал, вот-вот начнется предательский кашель.
      Обед удивил Генерального инспектора. На серебряных блюдах подавали мясо, тушенное в сладком южном вине. На столе лежал свежий сыр, а яйца, фаршированные печенью, поразили Сасера - он давно забыл о таких продуктах. Откуда здесь мясо? Откуда сыр, яйца?.. Они, что, хотят спровоцировать Оотобакаменов? - с неудовольствием думал Сасер, прожевывая мягкое мясо и влажный сыр. Это явный подкуп, лесть, не знающая границ...
      Его желудок, его язык, его нос и глаза не соглашались с ним.
      Еда была отменно вкусной, и даже по физиономии Досле было видно, что он угодил Генеральному инспектору. Инспектор Нижне-западного района встал и громко провозгласил тост в честь Императора. Все встали из-за стола, вытянулись, с подчеркнутой сосредоточенностью подняли бокалы, а Сасер все так же сидел, хитро прищурив глаза. Он знал, что ему позволено сидеть в таких случаях. Ему было лень вставать - ныли ноги. "Сухая вода" обожгла гортань, сразу же стало тепло и уютно. Слуги подали рыбу в грибном соусе Нижне-западный район всегда славился своими грибами, которые не переводились здесь даже зимой. Кет-терре - "снежные грибы" - росли только здесь. Сасер начал есть рыбу, хоть она ему и опротивела ещё в столице. Но грибной соус был на славу, и оттого было удивительно есть рыбу, не узнавая её вкус. Не успел он прожевать второй кусок, как Раневар, заметно успокоившийся и размякший, подскочил и резким, мальчишеским голосом предложил выпить за Его Превосходительство Генерального инспектора. Все зашумели. Предлагали выпить за долгие лета, за железное здоровье, за успех во всех делах... Сасер милостиво кивнул головой и проглотил обжигающую жидкость. Был ещё третий тост. Его произнес сам Сасер, не поднимаясь из-за стола - за Его Высокопревосходительство Оолаатани, военного губернатора Приречья. Сасер выпил за губернатора - завтра же губернатору будет известно, что Генеральный инспектор с удовольствием выпил за Его Высокопревосходительство. Пришлось пить и за Его Превосходительство Ооделатани, военного коменданта. Единственное, что с удовольствием отметил Сасер, что последнего на обеде не было. Сасеру успели донести, что Его Превосходительство так набрался вчера, что сегодня просто не в состоянии принять Генерального инспектора. Чему Генеральный инспектор был искренне рад...
      Пятый тост был за Нашу Славную Бескрайнюю Империю - Сасер только пригубил бокал. Он чувствовал, что уже основательно пьян. Еще он осознал, что ему совсем не хочется пить за чужую Империю. "Сволочи, - зло подумал Сасер, - все они пьют за этих проклятых варваров, за этих вонючих варваров, и никто не пьет за наши родные Долины, никто не пьет на нашего Хозяина!.." В ушах звенело, раскрасневшиеся лица всех этих Раневаров и Гасени так и вились вокруг, столовые приборы скакали по столу, и было трудно отведать сладкого желе - оно никак не давалось Сасеру в руки. А голос Досле почему-то стал громким и назойливым. Все говорил и говорил о хищениях хитрого Гасени, о нерасторопности молодых командиров Вспомогательной Стражи, о постоянной нехватке средств...
      Сасер уклонился от докучливого голоса, и начал ковырять ложкой сладкое желе. Тут с грохотом поднялся задыхающийся Гасени - бокалы, тарелки так и посыпались на пол. Заплетающимся языком он предложил выпить за Нижне-западный район, который всегда старается выполнить все мудрые распоряжения Их Высокопревосходительства военного губернатора и Их Превосходительства Генерального инспектора. В наилучшем виде...
      Сасер взял бокал в руки, расплескал половину на стол и поставил его назад. Его мутило. Пить за Нижне-западный район ему категорически не хотелось. Наверно, потому что распоряжения Генерального инспектора в районе выполнялись плохо. Он стал жевать желе. Оно оказалось излишне сладким, приторным, оно липло к гортани, язык в нем вяз, и Сасер потребовал воды. Воду тут же подали мокрый, захмелевший Генеральный инспектор увидел перед собой совершенно чужих ему людей, совсем пьяных, потных, что-то кричащих, громко смеющихся, с расстегнутыми воротниками и подвернутыми рукавами. "Что я делаю среди них? Зачем мне это?!.." - с отчаяньем подумал Сасер. За Ютиссаггарский гарнизон он уже не пил.
      Сасер проснулся рано. Голова отчаянно болела, все кости ныли, ныло все тело и не хотелось куда-то идти, кого-то проверять, что-то решать... Он не помнил, что ему приснилось. И приснилось ли? Это было странно, это было удивительно: не помнить собственных снов. В последнее время снились одни кошмары. Почти каждую ночь. А сегодня... Старость, подумал Сасер, старость тому причиной. Я стар. Вот уже мне ничего не снится... Он тоскливо осмотрелся вокруг. Вместо привычных покоев он увидел незнакомую комнату, какие-то огромные древние шкафы из потемневшего дерева, пыльные варварские ковры... Маленькое окно почти не давало света, и он с запозданием вспомнил, что это личные покои Досле, в которые его услужливо привели далеко за полночь. О главном инспекторе Нижне-западного района думать не хотелось. Вообще, думать ни о чем не хотелось.
      Сасер не спешил вставать. Он смотрел в потолок - потолок был низкий, пыльный, с паутиной по углам. Мыслей никаких не было - в голове царила боль, тугая, тяжелая. Кашель, привычный режущий кашель, не беспокоил сегодня Генерального инспектора. Это было удивительно. "Сухая вода", отметил Сасер. Я много выпил этой гадости. Может, я основательно прогрелся и потому сегодня меня не мучает кашель?..
      Он позвал Лае. Из-за двери послышались какие-то шорохи, шум, звон. Сасер позвал во второй раз, бессмысленно рассматривая потолок. Возник Лае - весь опухший, мокрый. На его смуглой физиономии блудливо моргали заплывшие глаза. Сволочь, устало подумал Сасер, конечно же, этот жирный Гасени. То Олсе этого ублюдка лапал, а теперь, значит, этот... Гасени ещё на обеде хватал пухлой рукой адъютанта на колено.
      Сасер вспомнил, как однажды Лае пришел весь в слезах и синяках. Оказалось, что Олсе зажал его в углу в одной из комнат личной канцелярии Генерального инспектора и попытался изнасиловать. Помнится, Сасер сильно разозлился. Уже следующим утром городской патруль нашел на улице Святого Слова, бывшая Зеленщиков, тело некоего Толеми. Его зарезали и кинули в сточную канаву. Олсе тогда здорово напился и не показывался на глаза Сасеру несколько дней: двадцати двухлетний Сууситет Толеми был командиром одной из частей столичной Стражи и, по совместительству, любовником Олсе. Вообще-то, Оотобакаам гомосексуалистов сажают на кол. Перед этим подвергая извращенцев кастрации... Что Олсе, что его люди. Животные...
      Лае принес чан с холодной водой - его шатало, немного воды вылилось на пол. Сасер с трудом сел. В голове шумело. Комната плыла, все было не четким, а каким-то смутным. Он попытался представить, как сейчас начнет умываться этой ледяной водой - зачерпывать ладонями, с силой растирать лицо, зубы будут сводить, в кожу вопьются тысячи маленьких иголок... Его затрясло - он вздохнул и окунул голову в чан. С шумом отфыркался и стал вытираться полотенцем. Потом Лае одевал его в чистые одежды - Генеральный инспектор всегда брал с собой смену белья. На этот раз косички адъютант ему не делал - Сасер заснул с варварской прической. Лае не попадал, путался в одеждах, хватался за стул толи перебрал он, толи не выспался... Сасер встал, подумал, приказал подать "сухой воды". Потом посмотрел на бокал - и передумал. Выпил простой воды, с трудом сглатывая. И пошел на улицу...
      Было ранее утро. Солнце только вот-вот показалось из-за горизонта. Оно не грело, толком не освещало, это зимнее сууварское солнце, оно было совсем ни к чему. Генерального инспектора ждали: бледный Досле, ещё не проснувшийся Керен и Гасени, почему-то с опухшими губами. Раневара не было - Досле доложил, что коменданту Пятого Ютиссаггарского дома наказания не здоровится. Врет, подумал он. Убрал его с моих глаз подальше, боится... Завтракать Сасер отказался. Есть ему совершенно не хотелось - даже поташнивало. Вероятно, главный инспектор района хотел опять его напоить. Хватит, поем уже в столице, подумал Сасер и приказал показывать новобранцев.
      Они шли по глубокому снегу - ночью был обильный снегопад. Ноги вязли в сугробах, было холодно, и Сасер язвительно отметил про себя, что это не столица, тут понятия не имеют убирать снег... Его опять все раздражало. Он хотел поскорее закончить с Ютиссаггаром...
      На плацу стояли новобранцы Вспомогательной Стражи. Генеральный инспектор профессионально отметил, что их меньше сотни - меньше того количества, что указал Досле в своем донесении. Новобранцы производили жалкое впечатление все какие-то тощие, небритые, в мешковатых коричневых одеждах не по росту. Молодой Керен бегал, отдавал короткие приказы, его помощники-офицеры суетились. Новобранцы подобрались, подтянулись, но кто-то с краю ещё стоял в развалку, сплевывал на истоптанный снег, и Сасер остановил жестом бурную деятельность командира гарнизона.
      Он оглядел новобранцев и понял, что дело неважное. Каждый новый набор людей все хуже и хуже. Крестьяне прячутся в лесах, в подвалах, в соседних деревнях. Горожане стремятся попасть в гражданскую администрацию - там служить выгодно, там не опасно, и кормят лучше, а самое главное, платят какое никакое жалованье. Вот и приходится набирать, кого попало. Вглядываясь в застывшие лица новобранцев, Сасер отчетливо видел, чем это все закончится. Через год-два набирать будет некого. Люди мрут как мухи, люди бегут в глухие Харраменские леса, все больше становится партизан - работать будет не с кем. А у тебя, Генеральный инспектор, глядишь, и подчиненных не останется, - неожиданно весело подумал Сасер. Хуже всего, что все больше становится ублюдков, рожденных от варваров. Как знать, сколько их тут?..
      Керен попросил Генерального инспектора выступить перед новобранцами. Сасер согласился и вышел вперед - в варварских одеждах, с варварскими косицами, под вялый шум варварских знамен.
      - Братья, как ваш соотечественник и как ваш начальник, поздравляю вас с достойным вступлением в славные ряды Вспомогательной Стражи Его Императорского Величества, да будет ему тысяча лет жизни! Сегодня вы, как никогда, нужны нашей Славной и Бескрайней Империи, где наш край обрел долгожданные мир, единство и процветание!.. Заллибарские еретики, в своем стремлении распространять чудовищную ложь безбожного учения и желании поработить наш единый народ, рвутся в границы нашей счастливой страны!.. Мы должны помочь нашим Братьям-Воинам Оотобакаменам и нашему защитнику и покровителю - Его Императорскому Величеству сохранить и упрочить наш Новый Сияющий Порядок!.. Есть среди наших соотечественников такие, что встали на путь подлого предательства и измены! Они служат заллибарским еретикам, они продали свою черную душу безбожникам, они хотят помочь поработить наш народ, посеять в нем преступный раздор, смуту и смерть!.. Вот с каким коварным и трусливым врагом вам предстоит бороться! И вы покажете, что не зря Их Императорское Величество, да прославится Имя Его в веках, облагодетельствовал наш край, поднял его из разрухи и братоубийства!.. Мы покажем, что достойны Нового Порядка! И клянусь Мечом и Посохом, клянусь Святым Ютисом, Отцом Истории, что враг будет повержен, и Бескрайняя Империя объединит весь мир под лучшим управлением, которое только было в мире! Клянусь Святой Горой Мира, что вы как один поможете нашей Славной Империи! Вы, достойные Братья Помощники!..
      Сасер выбрасывал привычные трескучие фразы в морозный воздух. Он наблюдал, как каменеют лица новобранцев, как в их, полусонных, глазах рождается детская сказка, что не дает задумываться о недоедании, о плохой одежде, о грубости Оотобакаменов. Не все они проникались этой сказкой, не все они понимали что такое "Новый Сияющий Порядок", но чувство единения и подчинения, знакомое каждому сууварцу, разрасталось в их груди, захватывало их сердца, проникало им в мозг. И когда Сасер, уж было, сам проникся своими словами - до чего же они напоминали те слова, что царили во времена Хозяина! - он случайно увидел глаза одного новобранца. Крестьянский парень тупо смотрел на него своими прозрачными глазами, неумело улыбался, и по всему было видно, что он ничегошеньки не понимал. Ему холодно в плохой одежде, он хотел есть и спать. Сасер поперхнулся, фраза оборвалась на середине. Он попытался закончить её, запутался и показал рукой Керену - вытянувшемуся, официальному, окаменевшему: достаточно. Сасер вдруг понял, что все это ни к чему.
      Потом он был на приеме у коменданта Ютиссаггара.
      Сказать, что это был прием, - неумелая натяжка. Господин Ооделатани непривычного для варвара маленького роста, весь какой-то кубический, темнолицый, со щелками глаз, больше всего похожий на деревянного харраменского идола, чем на Брата-Воина, с явной неохотой смотрел на Генерального инспектора. Ему, оотобакамену из клана Оотелаану, прирожденному солдату, хозяину мира, все эти язычники были на одно лицо: хоть ты Генеральный инспектор, хоть ты простой крестьянин с Юга. Ему не нужны были заверения в верности, славословия в адрес Их Императорского Величества и Святого Ютиса, Отца Времен. Он с удовольствием приказал бы обезглавить этого старика-туземца и насадить его облезлую башку на кол. Коменданта Ютиссаггара мутило, ему было плохо, он плевался тягучей слюной, тряс тяжелыми грязными косами, глухо матерился на языке Гор. Он не предложил Сасеру ни сесть, ни выпить с ним "сухой воды", как это полагалось делать между Братьями в Святом Ютисе. Видимо, сама мысль о "сухой воде" приводила Ооделатани в крайнее недовольство. Сасер уже привык к подобному поведению Братьев-Начальников. Он стоял перед варваром, опустил глаза, и слушал его невнятные дежурные фразы - рядом стоял Лае, и переводил. В покоях коменданта отчетливо попахивало - спиртом, многолетним потом, немытыми волосами, прелой одеждой, чем-то кислым. И когда Сасер покинул покои Его Превосходительства, он искренне обрадовался - на улице было гораздо лучше. Аудиенция закончена, и можно ехать домой.
      Досле встретил его у комендатуры, чуть поодаль от офицеров-Оотобакаменов. Там же стоял Раневар с испуганным лицом, Керен с группой офицеров из Вспомогательной Стражи. И Гасени, чье лицо вовсе не было испугано - на щеках чиновника лежал густой слой пудры. Скрывает следы буйной ночи?.. Сасер поморщился - толстяк ему сильно не нравился. Эта круглая физиономия, вислые щеки, пухлые женские руки, беспокойные, вороватые в своих движениях... Неожиданно Сасер понял, почему начальник гражданской канцелярии Ютиссаггара так ему неприятен. Он сильно напоминал Голона, распорядителя Дворца. Не Гасени это стоит перед ним, а все ещё живой Суумерен Голон. Как вроде Хозяин не умер, и не было гражданской войны, и орды варваров не спускались в Долины Суувара... Сасер замотал головой, пытаясь отогнать жуткое наваждение. Его нужно убрать.
      Они предложили ему позавтракать - завтрак уже ждет, будут сладкие пироги и южное вино... Сасер отказался: он ещё не отошел от вчерашнего, его тошнило, и он хотел скорее убраться из этого вонючего городишки. Тогда Гасени пригласил его познакомиться с работой гражданской канцелярии - Сасера передернуло. Он отказался, приказал Лае взять все отчеты канцелярии. Среди инспекторов был Васеми - тихий и молчаливый, словно бы избегал взгляда Генерального инспектора. Сасер был в недоумении. И когда он хотел спросить адъютанта, Лае шепнул ему на ухо, что у Васеми с Досле утром произошла крупная ссора, и теперь младший инспектор боится потерять должность. Это удивило Сасера: с каких это пор рядовые инспекторы боятся районных инспекторов больше, чем Генерального?..
      Он хмыкнул и решил ехать немедля. Все они надоели ему - эти досле, раневары, гасени, керены, васеми. Вся эта провинциальная мелочь, гнус, кормящийся объедками Братьев-Начальников. Сасер решил почистить гражданскую администрацию Ютиссаггара. Напишет докладную Его Высокопревосходительству, а потом пришлет своих людей с верными ему частями Вспомогательной Стражи. Досле понизят в должности, Васеми поставят на его место - пусть ненавидят друг друга и пишут доносы Генеральному инспектору. А Гасени и его люди - их арестуют. Клянусь Хозяином, подумал ожесточенно Сасер, мужлану Олсе в этот раз не удастся защитить своих холуев!..
      Было видно, что начальники Нижне-западного района раздосадованы таким поворотом дел.
      - Может быть, Ваше Превосходительство окажет нам милость и останется на обед? У нас такие чудесные зайцы в этом году... - неуверенно попросил Досле, искательно заглядывая Генеральному инспектору в глаза. Он боялся, что Генеральный инспектор не доволен его работой, боялся доносов Васеми, боялся доносов Гасени, боялся смерти.
      В ответ Сасер сухо уведомил всех, что в столице у него много неотложных дел.
      - Я бы с радостью остался в Ютиссаггаре ещё на день, но дела... Доволен вашей работой, все делается правильно, дальнейшие указания пришлют вестовые, а сейчас, к сожалению, я вынужден распрощаться.
      Гасени просто засиял от этих слов. Вероятно, в его голове уже складывались строчки донесения начальнику Вспомогательной Стражи господину Олсе. Дурак, ты, Гасени, подумал Сасер, и залез в экипаж. За ним зашел Лае, несущий подмышкой ворох документов. А последним в экипаж сел верный Нарен. Послышались слова прощания, пожелания легкой дороги, многих лет...
      Сасер равнодушно скользнул взглядом по согнувшимся спинам, и дверь захлопнулась. Заскрипели колеса, застучали копыта, и холодный заснеженный мир сонно поплыл за окном...
      Приехали они в полдень.
      Опять сутолока, шум, клерки, офицеры Вспомогательной Стражи. Какие-то донесения, дела... Все это Сасер отмел усталым движением руки. Он хотел отдохнуть, очутиться в своих покоях, в своем кабинете, в привычном кресле за своим столом. Генеральный инспектор тяжело поднимался по ступенькам. Мелькали чьи-то заискивающие лица, Сасер упрямо шевелил губами. Просто шевелил губами он не считал ступеньки. "Как я устал, клянусь Хозяином, меня эти поездки так изматывают. Каждая поездка дается мне с большим трудом, чем предыдущая. Я стар, я стар, и скоро умру..."
      Он сидел в своем кабинете и смотрел в окно. Скоро начнется весна, отметил Сасер, слушая здравицы и повторяя вслед Лае: "Тысячу лет жизни и величия нашему Императору! Слава Святому Ютису, Отцу Истории, Учителю Народов и Заступнику от скверны!" Сказал для любопытных ушей, что по ту сторону стен и дверей.
      Лениво слушал донесения от адъютанта. Сегодня солнце ярко светило, слепило глаза Сасеру, Сасер морщился, глаза слезились. Но он не смахивал слезу со щеки, не приказывал зашторить окно. Дневной свет радовал его душу. Слова, проникающие в него с трудом, не оставляли следа - словно бессмысленные звуки, они носились по комнате. Сегодня Генеральный инспектор был необычайно рассеян. Он это понял тогда, когда попытался написать записку Его Высокопревосходительству с поощрением командира Ютиссаггарского гарнизона Вспомогательной Стражи, но не смог вспомнить имя этого командира. А переспрашивать своего адъютанта не захотел. Все равно Их Высокопревосходительству незачем все эти имена. Для него командир Ютиссаггарского гарнизона всего лишь должность, а не живой человек. Должность, каких сейчас много...
      Рыбу и лепешки, что принес ему Лае, он съел без аппетита. Вспомнил тушеное мясо в Ютиссаггаре, грибной соус, сыр. Отметил для себя, что стоит издать приказ о наказании нижних чинов за питание, что не пристало Братьям-Помощникам в трудные времена нашей Славной Империи...
      Вспомнил новобранцев, стоящих на плацу, по щиколотку в снегу. Еще утром ему донесли о слухах, царящих в военной комендатуре. Поговаривают, что Северная Армия понесла первые серьезные потери на Западном фронте. И это армия букнеркцев - с их чудовищными машинами, с их отчаянной жестокостью, с их железной дисциплиной и фанатичной верой!.. В это было трудно поверить, в это было невозможно поверить, но Генеральный инспектор отличался обостренным нюхом на такие вещи. Интуиция не раз спасала его жизнь, и он ей доверял. Инстинктивно почувствовал, что в этом случае слухи верны и для Империи настают поистине тяжелые времена. Какая бы ни была победоносная армия у Императора, но завоевать весь мир... Весь мир у подножья Священной Горы... Все народы под знаком Меча и Посоха... Все эти трескучие, хвастливые фразы! Клянусь Хозяином, если я не прав. Я чувствую это. Нужно что-то делать. Необходимо проявить инициативу - и её заметят. И что мне тогда этот подлец Олсе!..
      Он приказал Лае взять чистый лист бумаги и хорошие чернила. И стал диктовать, тщательно подбирая слова:
      "Его Высокопревосходительству Оолатаани из великого рода Оотаалу, многих лета и крепкого здравия, да восславится Наш Сиятельный Император, тысяча лет ему жизни, и Святой Ютис, Отец Времен! Пишет Вам, нижайше склонившись во многих поклонах, покорный слуга Его Императорского Величества брат Ютиссасерех, недостойный блистательного взгляда Вашего Высокопревосходительства. Для дальнейшего усиления наших славных войск на Западе и скорого и полного уничтожения безбожных еретиков, Ваш наипокорнейший слуга нижайше предлагает начать массовую и принудительную мобилизацию всех мужчин Приречья, способных носить оружие, старше пятнадцати лет от роду на помощь нашей Победоносной Северной Армии. Готов приложить все усилия и отдать все силы для победы оружия Его Императорского Величества и во славу Его Бескрайней Империи. Тысяча лет жизни и величия Нашему Императору. Подписано: Генеральный инспектор Приречья, почетный Оруженосец Его Императорского Величества".
      Лае быстро вывел на бумаге букнеркские каракули и подал бумагу Генеральному инспектору. Сасер старательно вывел своё имя на бумаге: Ютиссасерех - Сасер, Угодный Ютису. Секунду-другую посмотрел на солнце. Солнце слепило глаза, но он не вытер со щеки брызнувшие слезы. "Я стар, и скоро весна - очередная весна, и сколько весен ещё предстоит мне увидеть". Сасер покачал головой, тяжело вздохнул. "Старость - это предательство", - подумал он, подышал на кольцо и поставил коричневатый оттиск в правом нижнем углу листа.
      Александрия, июнь 2002 г.
      ПРИМЕЧАНИЕ:
      Весной 51 г. Ти-Сарата по инициативе Сасера, главы Туземного Совета и Генерального инспектора, военный губернатор Оолаатани начал всеобщую принудительную мобилизацию мужского населения порабощенной страны. Фактически мобилизацией занималась Вспомогательная Стража, которую с подачи Сасера возглавил Ютикерех (Керет). Пункты сбора были созданы при всех гарнизонах Стражи и военных комендатурах. Сотни тысяч сууварцев насильно отправлялись на Западный фронт, где из них составляли т.н. Иилекемонские части имперской Победоносной Северной Армии. Из "преступных элементов", ранее содержавшихся в "домах наказания", комплектовались штрафные роты, что использовались Оотобакаам в качестве "живого щита". Среди тысяч безоружных сууварцев-штрафников погибли Олсе, Досле и другие коллаборационисты, попавшие в немилость Сасеру-Палачу.
      Принудительная мобилизация сууварцев не помогла Букнеркской Империи. Летом того же года в битве при Хоттере Победоносная Северная Армия потерпела сокрушительное поражение от Коалиционных войск Центральных Сообществ. Император снял Оотомаалену с поста главнокомандующего Победоносной Северной армией и назначил полководеца Оотуумани из рода Оотереени. Уже в следующем году вследствие постоянных поражений Победоносная Северная армия была расформирована и вошла в состав т.н. Новой Западной армии. Но это не спасло Империю от полного разгрома на Западном фронте в 56 г.
      Уже в 58 г. власть Букнерка над Сууваром пала. Военный губренатор и командующий Приречной армии Оолаатани погиб, а Сасер бежал из страны в Букнерк. Последующая его судьба неизвестна и по сей день.
      Всего во время насильственной мобилизации (51-56 гг.) на Западном фронте погибло приблизительно 400 тысяч сууварцев, а ещё 150 тысяч вернулось домой калеками. Преступная деятельность Сасера-Палача была осуждена в 60 г. Объединенным Советом, и он навеки, как все остальные коллаборационисты, остался в истории Суувара предателем и мучителем своего народа.