1. Письмо на родину
 
      Дорогая Маша!
      (...)
 
      Приключившееся намедни небольшое землетрясение, едва ощутимое в нашем богоспасаемом лагере, обрушило разом целый пласт породы на западном склоне. Обнажилось практически вся cкульптурная группа. Склон и так обваливался понемногу, но это породило настоящий театральный эффект, с которым редко приходится сталкиваться в пыльной работе археолога.
      В результате я выиграл бутылку - и не какой-нибудь водки, а настоящего французского "Наполеона" у нашего Игоря Ивановича. Как начальник экспедиции, он благородно признал свое поражение.
      О чем было пари? Что в недрах горы cкрывается именно скульптурная группа, что это не случайный эффект, вроде "лица на Марсе". Пока кусок горы не обвалился, это было совсем не очевидно, ведь до недавнего времени все было скрыто в толще породы.
      Конец рутине!
      Наклевывается что-то грандиозное...
      Скульптурная группа изображает торжественную процессию. Похоже, шествие жрецов к храму. Высота фигур - воображаешь - метров пятьдесят. Какими надо было располагать средствами, чтобы все это сделать? А зачем было прятать это в недрах горы? От кого? Каким образом? От подобных вопросов просто голова идет кругом.
 
      (...)
 
      Утешаюсь мечтами, что ты как-нибудь да приедешь. Мне съездить домой в ближайшее время не представляется никакой возможности.
 
      С любовью,
 
      Твой К.
 
       2. Страна
 
      ... грунтовых дорог, испуганных деревень, джунглей на востоке, снеговых вершин на западе, с одним городом, на две трети состоящим из трущоб, на севере и двумя на юге (а вся земля между этими полюсами небезопасна - здесь уже много лет тянется омерзительная, калечащая души и тела партизанская война, и кто его знает, умеет ли пользоваться автоматом вот этот смуглый ребенок со вздутым пузом, глядящий на тебя тусклыми, черными, как погасшие угольки, глазами), но все же это та страна, где можно работать, отрабатывая чудом выбитый грант на раскопки, зарабатывая деньги, выискивать в земле керамические черепки, каменные ножи, человеческие кости, это та страна, где вдруг начинает, сначала робко, потом сильнее, манить надежда на мировую славу, а как она манит, эта слава, по мере того, как из под каменных напластований, не без участия судьбы (откуда иначе взялось бы так вовремя маленькое землятресение?) высвобождаются загадочные лица, плечи, руки - почему, ну почему здесь, в этой дыре, кто-то когда-то скрыл в толще камня гигантские скульптуры... Какая, кому от них была польза?
      Страна, где приходится подозревать всех - в немногочисленных белых предполагать воров научных, которые могут украсть твое открытие (расплескать, выплеснуть на первые страницы газет, забыв упомянуть славянские имена), среди смуглокожих жителей предгорий угадывать воров обычных, или (хуже) агентов партизан, чьи руководители в любой момент могут поставить на каком-нибудь своем совещании вопрос о жизни и смерти участников что-то там ковыряющей экспедиции, от которой тоже нет никакой пользы ни мировой, ни локальной революции...
      Да и вообще жизнь человеческая в этих краях стоит ровно столько, сколько за нее согласны заплатить в виде выкупа.
 
       3. Испорченный праздник
      Игорь Иванович открыл шампанское. Это было "Советское Шампанское", пару бутылок которого он берег несколько месяцев, в глубине души надеясь таким образом привлечь удачу. Успех, победа - вот они, кажется, только руку протяни, хотя, чтобы закрепить их, потребуется еще немало труда и везения. Но праздник устроить следовало, ритуал надо было соблюсти.
      На чем держатся империи - на церемониалах, говорили мудрые китайцы. Игорь Иванович верил, что империю, где он родился и вырос, удастся возродить. Нынешнее ее состояние больше, чем былая сила, пробуждало в нем ощущение личной причастности, доходящее до тайного трепета, до дрожи, чувство ответственности за каждый свой жест или слово. Дивиденды, которые можно извлечь для себя лично из открытия такого масштаба - хорошо, но репутация бывшей великой страны тоже была ему небезразлична.
      Базовый лагерь нельзя было оставлять надолго (аборигены воруют), но начальник экспедиции принял решение в пользу ритула - пусть самого короткого. Криво припаркованный, видавший виды экспедиционный вездеход ждал у края дороги. Здесь был съезд на небольшую площадку над круто обрывающимся вниз склоном. С нее открывался роскошный вид на лезущие все выше и выше, как в обратной перспективе, горные цепи. И разумеется, на освобожденные землятресением из векового плена гигантские скульптуры на другой стороне ущелья.
      Члены экспедиции с бокалами (как и шампанское - ритуальный запас), расселись на камнях лицом к краю пропасти. Стояли только сам Игорь Иванович да - напротив, у вездехода, шофер Толик с крышкой от термоса. От шампанского он наотрез отказался, в алюминиевом стаканчике была водка.
      - Давайте выпьем за...
      Тост прервал неожиданно громкий звук вертолетного мотора. Машина вывернулась из-за поворота ущелья, наискось пронеслась недалеко от застывших в каком-то подобии ритуального танца скульптур, поднялась выше, и, описав полукруг над участниками праздника, скрылась за желтоватыми скальными отрогами. Толик уже проглотил свою водку и, раскрыв рот, смотрел "вертушке" вслед. Остальные растерянно крутили в руках бокалы.
      -- "Команч", американская машина, - Игорь Иванович одним глотком выпил шампанское и со злостью швырнул ценный бокал об камни.
 
       4. Одинокий наблюдатель.
 
      К. расположился в небольшой впадине под нависающей скалой - так ему казалось безопаснее. Во рту еще чувствовался слабый дрожжевой привкус советского шампанского. Воздух на такой высоте был прохладен, к вечеру потянуло ледяным ветерком, но гораздо неприятнее было чувствовать себя открытым всем ветрам в ином, переносном смысле. Слишком много красоты и простора - надо или приходить в состояние экстаза, или отворачиваться, а поскольку ни то ни другое не сочеталось с поставленной перед ним задачей, К. чувствовал себя в постоянном напряжении. Так вот и развивается агорафобия.
      В детстве он воображал, как будет жить один в очень сложно устроенных домах из упаковочных ящиков на краю пустыни. В Москве он жил с родителями в тесной двухкомнатной квартирке. Там было слишком много вещей, тесно, душно, он не знал, нравится это ему или нет. Иногда отчаянно хотелось вырваться на простор, повидать неведомые страны, иногда - всегда быть дома рядом с мамой и чтобы она не старела. Об отце он думал редко. Помнились главным образом унижения (отпечаток офицерского ремня на пятой точке, как раз перед школьным походом в бассейн).
      Жениться - что из этого может получиться? Что бы он ни писал из южноамериканской глуши своей Маше, в действительности еще есть время подумать. Много времени. Без денег все равно никакой женитьбы не будет. Экспедиция позволит кое-что привезти на жизнь, не больше - если только нынешнее открытие не принесет мировой славы... А в этом случае все опять-таки будет выглядеть по другому.
      Сейчас, в минуту сомнений, он не испытывал особой вины перед Машей. Разве что - за то, что прибавил в конце письма "с любовью". В нынешнем состоянии это звучало фальшиво.
      Стоит ли бояться обыкновенного пространства? По сравнению с теми пространствами-временами, в том числе метафизическими, где пролегает наша жизнь, в нем не так много опасностей. А так легко себя загнать в тоннель, из которого нет выхода, и всю жизнь идти по нему к неизбежному концу.
      К. часто занимался самокопанием - достойное археолога занятие, но иногда -- не это ли оборотная сторона робости? -- ему хотелось разом обрубить концы, сменить имя, стать авантюристом, лишь бы не топтаться мучительно перед очередным трудным выбором, переживая от собственной никчемности. Поездка в экспедицию в равной степени была бегством из дому и шагом в этом направлении. Способ отложить решительный выбор...
      На какое-то время можно было загнать подальше неприятную для самолюбия мысль, что даже в экспедиции он оказался благодаря отцу. Отец К. был с какого-то боку знаком с начальником, Игорем Ивановичем, который, конечно, был не только археологом, и даже -- главным образом "не", чему убедительным подтверждением служил тридцатипятилетний стаж ежегодной экспедиционной работы в странах третьего мира.
      Да и вообще единственным настоящим ученым в экспедиции была Валентина Петровна, гражданская жена Игоря Ивановича. Остальные, помимо К., это длинноусый, как таракан, золотозубый Мануэль Борисович - главный знаток испанского во всей компании, бывший завхоз в посольстве на Кубе, и нежная белая мышка Леночка - студент-филолог, племянница Валентины Петровны.
      Стоит ли поухаживать за Леночкой? Накануне вечером К. видел на стенке палатки ее тень - удачно стала лампа - очертания округлого плеча, заостренной груди, и все это рядом с напоминающей чудовищную скифскую бабу тенью ее ученой тетки.
      За пару часов наблюдение уже успело ему наскучить, он достал из рюкзака томик Кафки, одолженный у Леночки, и погрузился в чтение. Приятно, конечно, что ему доверили самостоятельное дело, но и только - много ли пользы от одинокого наблюдателя? Допустим, прилетят американцы. В этом случае и всей экспедицией ничего поделать будет невозможно. Правда, как ни странно, связь, "трубка", которую ему дал Игорь Иванович, в этой глуши продолжала функционировать.
      От чтения и от размышлений его отвлек сухой стук покатившегося камня.
      К. отложил книгу. Из-за гребня дальнего хребта ползли сизые облака. Солнце мазнуло золотым лучом по причудливым головным уборам загадочных скульптур и закатилось за тучи. Пейзаж тут же помрачнел, смазался. К. протер очки и принялся сосредоточенно всматриваться в том направлении, откуда, по его мнению, донесся подозрительный звук.
      Взял бинокль, который оставил Игорь Иванович, настроил оптику под свои близорукие глаза.
      Поле зрения было очень узким, только везением могло объясняться, что почти с первого захода он поймал маленькую темную фигурку, карабкавшуюся по осыпи под гигантскими скульптурами.
      Впрочем, даже в бинокль было трудно разглядеть, кто это. Две руки, две ноги, круглая голова, темная одежда вроде комбинезона. Еще один искатель археологической золотой жилы?
      К. набрал номер Игоря Ивановича, но к тому времени, когда из лагеря приехали, фигурка успела скрыться за скалами. К тому же почти совсем стемнело.
 
       5. Подслушанный разговор.
      ...
      И. И. - Говорю я вам, это наш единственный шанс. Я не хуже вас понимаю, что это опасно. Но с нами они будут разговаривать, а с гринго нет.
 
      В. П. - Они сплошь маоисты.
 
      И. И.. - Да кого это сейчас интересует! Что они выращивают? Коку. Куда ее гонят? В Штаты. Коммунизм им на хер не нужен, только бы индейцы работали. Неужто они американос насолить не захотят?
 
      М. Б. - Надо им поставки оружия пообещать.
 
      В. П. - Так они и поверят.
 
      М. Б. - Если мы открытие застолбим, деньги будут. Они, конечно, захотят делить - а мы им в счет их доли оружие и пообещаем.
 
      И. И. - И свои деньги они под это отмыть смогут.
 
      В. П. - Вот те крест, Игорь, не лежит у меня сердце, да ну, делайте, мальчики, как знаете.
 
      М. Б. - Не бойсь, Валентина, где наша не пропадала. У Игоря интуиция не хуже твоей будет.
 
      И. И. - Значит, решили.
      ...
       6. Соседи
 
      Двое из трех гостей были вооружены обычными АК-47. У них были тяжелые скуластые лица, свидетельствующие о большой доле индейской крови. Третья - женщина с узким длинным лицом испанского типа. Все - маленького роста, в мешковатых защитного цвета куртках, джинсах и кроссовках.
      Они появились из темноты, поприветствовали по испански: "Ola". Участники экспедиции откликнулись - кто уверенно, кто робко - "Ola". Даже голосочек Леночки был слышен. Гости присели на корточки поближе к костру. Не удивились их приходу, судя по виду, только Игорь Иванович и завхоз. Они предложили гостям белесого чаю-матэ и завязали долгий разговор на испанском языке с возглявлявшей маленький отряд черноглазой женщиной, не заботясь о каких-либо пояснениях для остальных.
      Первым поднялся шофер Толик:
      -- Я спать пойду, Игорь Иванович...
      -- Иди, - Игорь Иванович пояснил что-то маленькой женщине по-испански.
      -- Валя? Ты тоже бери Леночку и на боковую. Завтра встаем ни свет ни заря.
      -- А мне можно остаться, Игорь Иванович? - спросил К
      Игорь Иванович пожал плечами и вернулся к прерванному неторопливому разговору.
      К. не знал, зачем он попросил разрешения остаться. Вряд ли дабы узнать что-то важное. Ясно, что гости - это делегаты партизан, чьи базы находились где-то неподалеку. У Игоря Ивановича с ними наверняка с самого начала были контакты, иначе экспедиция не смогла бы работать. Ни шеф, ни Мануэль Борисович не были встревожены - почему тогда должен тревожиться К.? Он не испытывал даже любопытства - на самом деле ему тоже хотелось спать. Свой долг он исполнил, засек неведомого лазутчика, шнырявшего около скульптур. Он сразу же сообщил об этом Игорю Ивановичу, который был весьма заинтересован рассказом и долго расспрашивал о внешности неизвестного. - На американцев не похоже, но кто его знает. Разберемся, - резюмировал Игорь Иванович.
      К. задремал прямо у костра, убаюканный монотонным диалогом, в котором он различал только слова "американос" и "пуэбло". В дреме мысли его продолжали лениво кружиться, как планеты по орбитам - жизнь -- плохо написанный конспект, преподаватель ушел и некому задать вопрос, последнее письмо, пришедшее из Москвы, какое-то холодное, вдруг Маша его бросит, звать ее сюда было подлостью, хотя не известно, где опасней, темные фигуры нависают, нависают...
 
       7. Народное достояние.
 
      Наутро Игорь Иванович и Толик, взяв с собой гостей, поехали показывать им таинственные скульптуры. Вернулся Игорь Иванович с одним Толиком, мрачный, и тут же закрылся в палатке с Мануэлем и Валентиной - совещаться. Леночка расположилась с книжкой в шезлонге - серые глазки, румяные щечки, тут бы и воспользоваться случаем, пофлиртовать, снять стресс, но подошел Толик, обычно посматривавший на не слишком уклюжего К. с откровенным презрением.
      -- Пошли, Колюня, за дровами сходим. Разговор есть.
      Толик, со свойственной ему грубой прямолинейностью, перешел к сути, едва лагерь скрылся из виду. К. вспомнил, как во время одной из недавних посиделок у костра Игорь Иванович говорил, что у болгар "показать, где раки зимуют", означает изложить суть дела. Под настроение Игорь Иванович любил "охотничьи рассказы" на темы своих прежних заграничных экспедиций. В них всегда была масса колоритных подробностей. Толик, конечно, не был болгарином, но мысли К. часто петляли, как зайцы. В переводе на близкий к литературному язык, сказано было примерно следующее.
      -- Ну, начальник с этими соседями нас втравил. Они сразу, как статЩи увидали, часовых кругом поставили. Я с тех пор как когда-то в армии на Кубе шоферил, немножко по-испански понимаю, так они говорят, это теперь народное достояние. Он, Игорь-то, по-моему, сам к ним обратился, чтобы американцев отвадить. (К. кивнул.) Боюсь, как бы нас в заложники теперь не взяли. Ты вещи собери на всякий случай. Может, ноги придется делать...
 
      Толик опасался не зря, но предпринимать что-либо было уже поздно. Из кустов вылез похожий на индейца повстанец. "Atras !" - сказал он и выразительно повел стволом автомата в направлении лагеря. Назад!... - это даже К. понял. "Влипли, блин..."- горестно прошептал Толик.
 
       8 . Контакт.
 
      - Мне бы хотелось с Вами поговорить. - Незнакомец не смотрел на него, губы его не шевелились, но, странное дело, К. понял, что обращаются именно к нему и что, более того, "вы" в этом обращении действительно начинается с большой буквы.
      Тот самый, лазутчик в черном комбинезоне. Вблизи стало ясно, что он совсем небольшого роста, коротконогий, с бледным, не похожим на индейские, одутловатым невыразительным лицом.
      К. попытался тоже ответить мысленно. Его ответ, похоже, дошел до адресата, поскольку в сознании К. возникла очередная реплика незнакомца.
      -- Вы понимаете, что с нами происходит?
      -- Мы попали к террористам... Или, может быть, к партизанам?
      Незнакомец явно был способен воспринимать не только грамотно построенные фразы, но также образы и эмоции. Может быть даже вызывать их у других движением собственной мысли. К. не успел бы проговорить и малой доли того, что вихрем пронеслось в его голове. Возможно, терабайтов, выхваченных из памяти - виденных за последние годы новостей, всего, что относилось к партизанам и терроризму, было недостаточно и тут же, в виде ответа на очередной невысказанный вопрос, К. с готовностью бросился вспоминать о своей московской жизни. Он вовсе не испытывал протеста - это казалось естественным, как разговор с приятным собеседником, который умело направляет разговор в нужную ему сторону.
      Черные толпы у метро, давка в вагонах, ну это мимо, это не самое главное.
      Фантастика, которой когда-то так зачитывался К. Сочувственная улыбка, но тоже мимо. Мимо и дальше...
      Бесконечные прогулки с Машей, пресные, как талая вода -- почему-то доля именно весенних прогулок в воспоминаниях оказалась наибольшей. Почему? Холод, неясное обещание будущего? Правда, действительно, оказаться - вдвоем, без посторонних, в закрытом помещении - в теплом, комфортабельном, им доводилось так редко... Странно это в наше время, когда вроде бы все позволено? Ну почему же - время, деньги... время денег, а когда нет денег... Старомодно настроенные родители... Даже те немногочисленные эротические сцены - даже и сюда, в воспоминания, просачивается проклятый телекиношный жаргон - которые К. так любил вспоминать иногда - кажутся теперь страшно далекими, и он совершенно не стесняется того, что они станут известны необычному собеседнику. Правда, и в эту мысленную повесть время от времени врывалась жестокость.
      Звон бьющихся стекол - навстречу катится опасная толпа болельщиков, они с Машей прячутся в переулке. Апрельский лед на лужах. Колотящееся сердце.
      Скинхеды громят рынок, вдалеке.
      Испуганная толпа недалеко от места взрыва, которое еще не успели огородить - тоже - дальний план, с другого конца площади.
      Дальние планы страшнее, чем ближние, как у Босха.
      Они с Машей за городом, на даче у знакомых. Оседающий снег, весна. В доме, кроме одной комнаты, которую удалось натопить, холодно и затхло, пахнет мышами. Неподалеку огороженный могучим забором квартал недавно отстроенных вилл. Скучающие охранники ищут кого-то в доперестроечной части поселка. По их злым голосам ясно, что тому, кого так ищут (а может - и первому встречному) от них не поздоровится. Лучше уж на улицу не выглядывать. Даже из окна.
      Снова невысказанный вслух вопрос собеседника.
      Долгое, мучительное объяснение с родителями по поводу возможной женитьбы.
      - Да вы хоть понимаете, на что вы будете жить? У нас с матерью и на жизнь нет денег, не то чтобы еще вам и квартиру покупать. Демократов ваших благодарить надо. А если у вас дети пойдут?
      Когда отца нет поблизости, мама часто плачет. Трясутся седоватые кудряшки.
      -- Ты ее хоть любишь?
      -- Иногда мне кажется... Я и сам не знаю, - ответил честно К. маме.
      ... Незнакомец мысленно нахмурился и понимающе кивнул.
      - Кто Вы? - спросил К.
 
       9. Свадьба.
 
      Эльм смеялся и все никак не мог остановиться. Серая обезьянка с пышными профессорскими бакенбардами качалась, держась одной рукой и одной ногой за ветку, крутила хвостом и корчила уморительные рожи, глядя на свадебную процессию. Для церемонии была выбрана ровная площадка недалеко от посадочного модуля. Церемонии... Разве можно обойтись без них? Ничто так не связывает, не объединяет разбросанных во времени и в пространстве скитальцев. Что противопоставить неизбежным разлукам? Чем старше он становился, тем больше радовался возможности поучаствовать в шумном мероприятии. Конечно, нельзя за просто так развлекаться с молодежью, надо что-то давать взамен.
      Его выдумки - подарки, которые он выдумывал для молодых на десятках свадеб, нравились многим, слух о его талантах расходился все дальше, его часто приглашали. Разработанная им техника высвобождаемой самим Временем из толщи скал скульптуры вошла в моду. Но в данный момент героем праздника был не он. Его подарок проявится не скоро. Правда, многие подходили к нему и расспрашивали об идеях, о технике исполнения, чувствовалось, что их интерес был искренним. Замысел был высоко оценен женихом и невестой, их родителями, теми из гостей, с кем Эльм разговаривал. Он показывал всем желающим виртуальную модель будущих скульптур. Церемониальная часть подходила к концу, и сейчас над веселой толпой в темнеющем небе разворачивался грандиозный фейерверк, изображающий этапы роста и цветения Вселенной.
      Редкий момент в жизни кочевника сравнится со свадьбой по силе ощущения причастности к судьбам космоса.
      Свадьба - соединение путей, узел космической сети. По давней, уходящей в незапамятную даль традиции, редкие остановки на пригодных для жизни планетах, используются также для похорон, но высокий смысл, обращенность в будущее, им придают именно свадьбы.
      Родители молодых тоже когда-то играли свадьбу на этой самой планете. Эльм смог оценить красоту обелиска из цельного сапфира, выращенного тогда одним из его предшественников. Монумент уцелел, хотя его основательно изъязвило время. Можно ли ожидать чего-то иного на каменном шаре, окруженном агрессивной атмосферой, в полной мере подверженном действию времени, в отличие от защищенного энергетическим коконом, несущегося почти в полной пустоте со скоростью, близкой к скорости света, космического корабля?
      Какой все-таки удачной идеей было обратить Время на службу искусству...
      Над ущельем кружили вспугнутые фейерверком птицы. В глубине, в густеющих сумерках, шумела река. Воздух, несмотря на носовые антибактериальные фильтры, нежно пах какими-то цветами, пряными травами, снегом далеких вершин. Ветерок овевал разгоряченные лица. Какая все же роскошь эти планеты!
      Оркестр заиграл "Танец пересекающихся кругов". Вся молодежь, из тех, кто еще не образовал семейные пары, высыпала на площадку перед приготовленными для банкета столами, образовала яркие цветные кольца.
      Родители молодых стояли у центрального стола и смотрели на танцующих. Их все еще красивые лица выражали то непередаваемое словами сочетание радости и грусти, которое можно увидеть только на счастливых свадьбах. Все-таки никогда в Пространстве ход Времени не чувствуется так, как здесь, внизу.
      На этом церемониальная часть должна была закончиться. Эльм взял со стола зеленоватый коктейль с мятным запахом, потянул через соломинку. Как один из организаторов церемонии, он мог себе позволить некоторые вольности, и не чувствовал себя обязанным дожидаться, пока все рассядутся за столами.
      По племенному времени кочевников пройдет не менее десяти лет, пока можно будет взглянуть на скульптуры.
 
       10. Записная книжка К.
 
      Возможно, Леночка поедет со мной.
      У меня нет времени.
      Главное - записать главное. Книжку я оставлю остальным. Если человечество вообще что-нибудь узнает о Кочевниках, то, наверное, только из моей книжки. Скульптуры - дело рук Кочевников. Точнее, того из них, с кем я вступил в контакт.
      Земля вздрагивает, за горой гремят взрывы. Народное достояние не должно достаться врагам. Или маоисты успели обратиться в мусульманство?
      Мой друг, впрочем, успел сделать снимки. За этим он и приехал. Это будет его подарком к юбилею свадьбы, состоявшейся когда-то на нашей планете.
      Техника ваяния? Что может быть проще. Даже с нашими современными ресурсами это в принципе возможно. Правда, желательно иметь в запасе несколько миллионов лет.
      Части горы, которые должны остаться, укрепляются изнутри - для экономии усилий потребуется несколько осевых тоннелей, потом - микророботы-проходчики, арматура. Эрозия довершит работу. Как бы ни старались партизанские взрывники, все разрушить вряд ли они в состоянии - советую проверить будущим исследователям.
      Откуда у Кочевников несколько миллионов лет?
      Ничего сверхъестественного, обыкновенная теория Эйнштейна.
      Тысячелетия полета сквозь Галактику? Бессмысленность отправки экспедиций для тех, кто остался на родной планете? Парадокс близнецов?
      Но зачем кому-то оставаться? Ведь можно всем жить в постоянном движении. Или почти в постоянном - ведь и у земных кочевников были когда-то зимние квартиры и летние пастбища. Одним из главных людей становится штурман, отвечающий за синхронизацию перелетов.
      Не Галактическая Империя, а добровольный союз племен. Время от времени кочевья встречаются, обмениваются новостями, играют свадьбы... Для остановки обычно используется какая-нибудь планета. Вообще-то всякий имеет право остаться навсегда, поддавшись искушению оседлой жизни. Иногда такое случалось... Следы их терялись. Не известно ни одного случая - так говорит мой новый друг Эльм - чтобы оседлая цивилизация превзошла в своим развитии Кочевников... Случаи присоединения новых племен известны, но чрезвычайно редки...
      Эльму захотелось остановиться на минутку, взглянуть на места, где бывал когда-то. За ним прилетят.
      Я собираюсь броситься в бездну. Причем тут бездна? А разве неясно? То, что оседлым кажется затерянным в невообразимой дали будущего, для тех, кто движется со скоростью, близкой к световой - отделено лишь жизнью нескольких поколений. И всегда есть соблазн договориться между собой и еще увеличить скорость...
 
       11. Игорь Иванович.
 
      После того, как скульптуры были взорваны, партизаны почти потеряли к своим ученым пленникам интерес, тем не менее, продолжали их удерживать по какой-то скучной инерции зла... Уж лучше бы все-таки охотились на американцев, за тех хоть выкуп хороший можно получить. Нисколько не уверенный в успехе, стараясь загнать поглубже тоску от загубленного дела, Игорь Иванович при каждом удобном случае вел переговоры об освобождении участников своей экспедиции с женщиной-команданте.
      Продолжал обещать, себе не веря, что организует, как только освободится, поставки оружия по старым каналам... Предложил, если не доверяют, послать за оружием его одного, остальных подержать в заложниках, пока не будет выполнен уговор. Женщина-команданте выразительно подняла бровь. Встала, ушла.
      Однажды вечером индейцы-охранники завыли, заголосили. Раздалось несколько автоматных очередей. Игорь Иванович осторожно выглянул из палатки. На небе было две луны. Одна из них стала быстро увеличиваться в размерах.