Сосредоточению народонаселения в известных местах способствовала выгода этих мест относительно торговли. Великим торговым путем Северо-Восточной равнины был водный путь из Балтийского моря в Черное, отсюда самыми важными торговыми городами на Руси должны были явиться города, находившиеся на двух концах этого пути - Новгород, складка товаров северных, и Киев, складка товаров южных. Новгородские купцы сами производили заграничную торговлю со странами, лежащими по берегам Балтийского моря: так, мы видели, что в 1142 году шведы напали на гостей, возвращавшихся из-за моря, то же самое доказывается и свидетельствами иностранными; иностранные купцы, с другой стороны, жили постоянно в Новгороде; до нас дошел договор новгородцев с немцами и готландцами, заключенный при князе Ярославе Владимировиче около 1195 года. Из этого договора, равно как из некоторых других иностранных известий, можно иметь довольно подробное понятие об иностранной торговле в Новгороде. Немецкие купцы, приезжавшие торговать сюда, разделялись на гильдию морских и гильдию сухопутных купцов; на это разделение указывает и наша летопись, говоря, что варяги приходили и горою (сухим путем, 1201 г.). Как те, так и другие делились еще на зимних и летних, зимние приезжали осенью, вероятно, по последнему пути, и зимовали в Новгороде; весною они отъезжали за море, и на смену им приезжали летние. По упомянутому договору, если убьют новгородского посла, заложника или попа за морем и немецкого в Новгороде, то 20 гривен серебра за голову; если же убьют купца, - то 10 гривен. Если мужа свяжут без вины, то 12 гривен за бесчестье старыми кунами. Если ударят мужа оружием или колом, то 6 гривен за рану старыми кунами. Если ударят жену или дочь мужа, то князю 40 гривен старыми кунами и столько же обиженной. Если кто сорвет с чужой жены или дочери головной убор и явится простоволосая, то 6 гривен старых за бесчестье. Если будет тяжба без крови, сойдутся свидетели, русь и немцы, то бросать жребий: кому вынется, те идут к присяге и свою правду возьмут. Если варяг на русине или русин на варяге станет искать денег и должник запрется, то при 12 свидетелях идет к присяге и возьмет свое. Немца в Новгороде, а новгородца в немецкой земле не сажать в тюрьму, но брать свое у виноватого. Кто рабу подвергнет насилиям, но не обесчестит, за обиду гривна; если же обесчестит, то свободна себе.
      Принимая к себе иностранных гостей, сами отправляясь за море для торговли и любя приобретать чужое серебро, а не отдавать своего за иностранные товары, новгородцы должны были стараться скупать в других странах товары, которые потом могли с выгодою сбывать гостям забалтийским. Понятно, почему они пробирались все дальше и дальше на северо-восток, к хребту Уральскому, получая там ясак мехами, имевшими большую ценность в их заграничной торговле, но области собственно русские, внутренние, были также богаты мехами и другими сырыми произведениями, а в Киеве была складка товаров греческих, которые новгородцы могли скупать там и потом с выгодою отпускать в Северо-Западную Европу. Вот почему мы видели, что новгородцы живали в большом числе в Киеве, где у них была своя церковь или божница св. Михаила, которая, как видно, была около торговой площади. Много новгородских купцов бывало всегда и в Суздальской волости; Михаил черниговский, отправляясь из Новгорода, выговаривает, чтоб новгородцы пускали к нему гостей в Чернигов.
      О важности греческой торговли, средоточием которой был Киев, нам не нужно много распространяться после того, что было сказано о ней при обозрении начального периода: известный путешественник жид Вениамин Тудельский нашел русских купцов и в Константинополе, и в Александрии. Но любопытно, что летописец нигде не упоминает о пребывании греческих купцов в Киеве, тогда как ясно говорит о пребывании купцов западных, латинских; очень вероятно, что греки сами редко пускались на опасное плавание по Днепру чрез степи, довольствуясь продажею своих товаров русским купцам в Константинополе; Вениамин Тудельский говорит о византийцах, что они любят наслаждаться удовольствиями, пить и есть, сидя каждый под виноградом своим и под смоковницею своею. Из слов Кузьмы Киянина, плакавшегося над трупом Андрея Боголюбского, узнаем, что гости из Константинополя приходили иногда и во Владимир Залесский; но Плано-Карпини также говорит, что в Киев и после монгольского нашествия приезжали купцы из Константинополя, и, однако же, эти купцы сказываются италианцами. Из иностранных известий видно, что в Киеве живали купцы из Регенсбурга, Эмса, Вены. Нельзя предполагать, чтоб в описываемое время пресеклись торговые сношения с Востоком: под 1184 годом в летописи встречаем известие, что князья наши, отправившись в поход на половцев, встретили на дороге купцов, ехавших из земли Половецкой. Мы не думаем, чтоб здесь непременно нужно было предполагать русских купцов, торговавших с половцами: купцы эти легко могли быть иностранные из восточных земель, шедшие в Киев, чрез Половецкие степи. Наконец путешественники XIII века указывают на берегу Черного и Азовского морей города, служившие средоточием торговли между Россиею и Востоком: монах Бенедикт, спутник Плано-Карпини, говорит, что в город Орнас в старину, до разорения его татарами, стекались купцы русские, аланские и козарские; Рубруквис говорит, что к Солдайе, городу, лежащему на южном берегу Тавриды, против Синопе, пристают все купцы, идущие из Турции в северные страны, и, наоборот, сюда же сходятся купцы, идущие из России и северных стран в Турцию. Кроме новгородцев и киевлян заграничную торговлю производили также жители Смоленска, Полоцка и Витебска; об их торговле мы узнаем из договора смоленского князя Мстислава Давыдовича с Ригою и Готским берегом в 1229 году. Из слов договора видно, что доброе согласие между смольнянами и немцами было нарушено по какому-то случаю и для избежания подобного разлюбья, чтоб русским купцам в Риге и на Готском береге, а немецким в Смоленской волости любо было и добросердье во веки стояло, написана была правда, договор. Условились: за убийство вольного человека платить 10 гривен серебра, а за холопа гривну, за побои холопу гривну кун; за повреждение частей тела 5 гривен серебра, за вышибенный зуб 3 гривны; за удар деревом до крови 1 1/2 гривны, кто ударит по лицу, схватит за волосы, ударит батогом - платить без четверти гривну серебра, за рану без повреждения тела платить 1 1/2 гривны серебра; священнику и послу платится вдвое за всякую обиду. Виноватого можно посадить в колодку, тюрьму или железы только в том случае, когда не будет по нем поруки. Долги выплачиваются прежде иностранцами; иностранец не может выставить свидетелем одного или двоих из своих единоземцев; истец не имеет права принудить ответчика к испытанию железом или вызвать на поединок; если кто застанет иностранца у своей жены, то берет за позор 10 гривен серебра; то же платится за насилие свободной женщине, которая не была прежде замечена в разврате. Как скоро волоцкий тиун услышит, что немецкий гость приехал на Волок (между Двиною и Днепром), то немедленно шлет приказ волочанам, чтоб перевезли гостей с товарами и заботились о их безопасности, потому что много вреда терпят смольняне от поганых (литовцев); немцам кидать жребий, кому идти наперед, если же между ними случится русский гость, то ему идти назади. Приехавши в город, немецкий гость должен дать княгине постав полотна, а тиуну волоцкому рукавицы перстовые готские (перчатки); в случае гибели товара при перевозе отвечают все волочане. Торгуют иностранные купцы безо всякого препятствия; беспрепятственно же могут отъехать с товаром своим и в другой город. Товар, взятый и вынесенный из двора, не возвращается. Истец не может принудить ответчика идти на чужой суд, а только к князю смоленскому; к иностранцу нельзя приставить сторожа, не известив прежде старшину; если кто объявит притязание на иностранный товар, то не может схватить его силою, но должен вести дело судебным порядком по законам страны. За взвешивание товара платится весовщику с 24 пудов куна смоленская. При покупке драгоценных металлов немец платит весовщику за гривну золота ногату, за гривну серебра две векши, за серебряный сосуд от гривны куну, при продаже не платит; когда же покупает вещи на серебро, то с гривны вносит куну смоленскую. Для поверки весов хранится одна капьв церкви Богородицы на горе, а другая в немецкой церкви Богородицы, с этим весом и волочане сверяют пуд, данный им немцами. Иностранцы торгуют безмытно; они не обязаны ездить на войну вместе с туземцами, но если захотят - могут; если иностранец поймает вора у своего товара, то может сделать с ним все, что хочет. Иностранцы не платят судных пошлин ни у князя, ни у тиуна, ни на суде добрых мужей. Епископ рижский, магистр Ордена и все волостели Рижской земли дали Двину вольную от устья до верху, по воде и по берегу, всякому гостю рижскому и немецкому, ходящему вниз и вверх. Если случится с ним какая беда, то вольно ему привезти свой товар к берегу, и если принаймет людей в помочь, то не брать с него больше того, сколько сулил при найме.
      О торговле смоленской во внутренних русских областях узнаем из летописного известия под 1216 годом о заключении князем Ярославом Всеволодовичем пятнадцати смоленских купцов, зашедших для торговли в его волость. О приходе купцов иностранных и русских во Владимир Залесский при Андрее Боголюбском узнаем из слов Кузьмы Киянина, плакавшего над трупом своего князя. Причинами, могшими содействовать усилению русской торговли в означенное время, было положение русской государственной области между Европою и Азиею, что при отсутствии морских обходных путей давало ей важное торговое значение; усиление торговой деятельности северных немецких городов, которые должны были обратить свое внимание на восток и войти с ним в тесные торговые сношения; уменьшение пиратства на Балтийском море вследствие того, что скандинавское народонаселение покидает свой прежний варяжский характер; удобство водных путей сообщения; старание князей о торговле, обогащавшей народ их; уживчивый вообще характер народонаселения, терпимость относительно веры, уважение, расположение к иностранцам, готовность уступать им разные выгоды. Вслед за этими благоприятствующими для торговли обстоятельствами мы должны упомянуть и о препятствиях, которые встречала она в описываемое время: встречаем известие о ссорах с иностранцами, вследствие чего прерывались торговые сношения: так, в 1134 году купцов новгородских посадили в тюрьму в Дании; в 1188 году новгородские купцы подверглись той же участи от немцев за морем, за что из Новгорода весною не пустили ни одного из своих купцов за море. Варягам посла не дали и отпустили их без мира; в 1201 году варягов отпустили без мира за море, а осенью пришли варяги сухим путем на мир, и тут новгородцы дали им мир на всей своей воле. Только три известия о ссорах с иностранцами; если приложится сюда одно известие о нападении шведов на торговые суда, плывшие в Новгород, то увидим, что с этой стороны препятствий для торговли было немного. Гораздо больше препятствий для внешней, греческой торговли киевлян представляли половцы, грабившие торговые суда по Днепру; мы видели, как иногда князья с многочисленными дружинами принуждены были выступать для защиты греков; Мстислав Изяславич жаловался, что половцы отняли у Руси все торговые пути. Препятствием для торговли внутренней и внешней служили также внутренние войны, усобицы княжеские: во время двудневного грабежа войсками Боголюбского, когда, по словам летописца, не было никому помилования в Киеве, без сомненья, пострадали также и купцы иностранные; потом Ярослав Изяславич в 1174 году взял большие деньги (попродал) со всех киевлян, не исключая латину и гостей; в 1203 году половцы с Рюриком, взявши Киев, страшно пограбили его, а у иноземных гостей взяли половину товара; здесь хотя и видим некоторое снисхождение к иностранным купцам, однако последние не могли легко забыть своей потери. Новгородские купцы терпели вследствие ссор их сограждан с разными князьями, киевскими и суздальскими: в 1161 году Ростислав Мстиславич, услыхав, что сын его схвачен в Новгороде, велел перехватать новгородских купцов, бывших в Киеве, и посадить их в Пересеченский погреб, где в одну ночь умерло из них 14 человек, после чего Ростислав велел выпустить остальных из тюрьмы и развести по городам; о захватывании новгородских купцов по Суздальским волостям встречаем известия раз семь; в 1215 году Ярослав Всеволодович захватил в Торжке новгородцев и купцов больше 2000. Сообразивши все эти препятствия и сличивши число известий о них с числом лет описанного периода времени, мы должны прийти к тому заключению, что вообще препятствий для торговли было немного.
      С вопросом о торговле тесно связан вопрос о монетной системе. Общим названием, соответствующим теперешнему нашему деньги, было куны, которое заменило встречавшееся в начальном периоде название скот. Высшею монетною единицею была гривна - кусок металла в известной форме, равный известному весу, носившему то же самое название - гривны. Что гривна была ходячею монетою, это очевидно из следующего, хотя позднейшего (впрочем, не очень) известил: в 1288 году волынский князь Владимир Василькович велел серебряные блюда, золотые и серебряные кубки перед своими глазами побить и перелить в гривны. Кроме гривен существовала еще серебряная монета - сребреники;о ее существовании есть ясное свидетельство летописи под 1115 годом: «Повеле Володимер режючи паволокы, орници, бель, разметати народу, овоже сребреники метати». О существовании кожаных денег имеем ясные свидетельства иностранцев и своих; в одном хронографе прямо говорится: " Куныеже есть морд куней". В доказательство противного, что подкупами и белью разумелись монеты металлические, золотые и серебряные, приводят следующее место из летописи под 1066 годом: «Двор же княж разграбиша безчисленное множество злата и сребра, кунами и белью». Приводя все эти слова в тесную связь и соответствие, полагают, что кунамии бельюесть необходимое дополнение и объяснение к златаи сребра. Но, во 1) мы знаем, что летописец употребляет конструкцию очень свободную, вследствие чего кунамии бельюможет стоять совершенно независимо от златаи серебра;во 2) бель означает мех, шкуру известного животного, или, как думают некоторые, ткань особого рода: так, под 1116 годом говорится, что Мономах велел резать бель и бросать народу; и тут же бель ясно отличается от серебряной монеты, от серебреников; в 3) в приведенном месте Ипатьевский список имеет: скорою (шкурами) вместо белью, вследствие чего мы имеем полное право принимать здесь под именем кун деньги вообще, а под именем бели - меха. Наконец еще известие, впрочем, позднейшее: в 1257 году Даниил Романович галицкий велел взять дань на ятвягах " черные куныи бель сребро". Ясно, что здесь слова бель и сребродолжны быть принимаемы совершенно отдельно, ибо летописец не имел никакой нужды объяснять, что бель означает серебро; но позднейшие переписчики, не понявши дела, в соответствие черным кунам поставили бело сребро,как читается в некоторых списках. Что касается до счета, то под 1160 годом в летописи встречаем счет тьмами: «Много зла сотвориша половци, взяша душ боле тмы».
      Торговля в описываемое время была главным средством накопления богатств на Руси, ибо не встречаем более известий о выгодных походах в Грецию или на Восток, о разграблении богатых городов и народов. Умножение богатств при столкновении с более образованными народами обнаруживалось в стремлении к украшению жизни, к искусству. Искусство прежде всего служило религии: часто с подробностями рассказывает летописец о построении церквей. В конце XI века известен был охотою к постройкам митрополит Ефрем, живший в Переяславле, где сначала была митрополия; он построил в Переяславле церковь святого Михаила, украсивши ее всякою красотою, по выражению летописца; докончив эту церковь, он заложил другую на городских воротах, во имя святого Феодора, потом третью - св. Андрея, и у церкви от ворот строение банное чего не было прежде на Руси; заложил вокруг города стену каменную, одним словом, украсил город Переяславль зданиями церковными и разными другими. В 1115 году соединенные князья построили в Вышгороде каменную церковь, куда перенесли из деревянной мощи св. Бориса и Глеба, над ракою которых поставили терем серебряный. На севере как строитель и украситель церквей славился Андрей Боголюбский; главным памятником его ревности осталась здесь Богородничная церковь во Владимире Залесском, построенная в 1158 г. вся из белого камня, привезенного водою из Болгарии; новейшие исследования подтверждают известие, что церковь эта построена западными художниками, присланными Андрею от императора Фридриха 1. В этой церкви стояла знаменитая икона богородицы, принесенная из Царя-града; в нее, по словам летописи, Андрей вковал больше тридцати гривен золота, кроме серебра, драгоценных каменьев и жемчуга. В 1194 г., при Всеволоде III, эта церковь была обновлена после большого пожара; при Всеволоде же построен во Владимире Дмитриевский собор, «дивно украшенный иконами и писанием». В 1194 году обновлена была Богородичная церковь в Суздале, которая, по словам летописца, опадала от старости и безнарядья; покрыли ее оловом от верху до комар (наружных сводов) и притворов. Чудное дело! говорит при этом летописец; епископ Иоанн не искал мастеров у немцев, а нашел их между служками при Богородичной владимирской церкви и своими собственными; они сумели и олово лить, и покрыть, и известью выбелить. Здесь летописец прямо говорит, что епископ не искал мастеров между немцами - знак, что других мастеров (греческих), кроме западных, немецких, на севере не знали, что предшествующие здания, церкви Боголюбского были построены последними. Но поновленная таким образом церковь не долго простояла: в 1222 году князь Юрий Всеволодович принужден был сломать ее, потому что начала разрушаться от старости и верх обвалился; построена она была при Владимире Мономахе. Упомянутая выше церковь св. Михаила в Переяславле упала в 1122 году, не простоявши и 50 лет. Строили церкви и каменные очень скоро; так, например, в Новгороде в 1179 году заложили церковь Благовещения 21-го мая, а кончили 25-го августа; в 1196 году заложили церковь св. Кирилла в апреле, закончили 8-го июля, в 1198 году в Русе заложили церковь Преображения 21-го мая, а кончили 31-го июля; в том же году в Новгороде начали строить церковь Преображения 8-го июня, а кончили в сентябре; в 1219 г. заложили церковь каменную малую св. Трех Отрок и окончили ее в 4 дня. Снаружи церкви покрывались оловом, верх или главы золотились; внутри украшались иконами, стенною живописью, серебряными паникадилами; иконы украшались золотом и финифтью, дорогими каменьями и жемчугом. Из русских иконописцев упоминается св. Алимпий Печерский, выучившийся своему искусству у греческих мастеров, приходивших для расписывания церкви в Печерском монастыре; как видно, он занимался также и мозаикою Под 1200 годом упоминается о строении каменной стены под церковью св. Михаила у Днепра, на Выдубечи; строителем был Милонег Петр, которого великий князь Рюрик выбрал между своими приятелями, как сказано в летописи.
      Материальное благосостояние, зависевшее в главных городах Руси по преимуществу от торговли и побуждавшее к построению более или менее прочных, украшенных зданий общественных, преимущественно церквей, должно было, разумеется, действовать и на удобства частной, домашней жизни русских людей описываемого времени; к сожалению, об этой частной жизни до нас дошли чрезвычайно скудные известия; знаем, что были очень богатые люди, в домах которых можно было много пограбить, таковы были, например, Мирошкиничи в Новгороде, у которых народ в 1209 году взял бесчисленные сокровища, остаток разделили по зубу, по три гривны по всему городу, но другие побрали еще тайком, и от того многие разбогатели; как ни толковать это место, все выходит, что каждый новгородец получил по три гривны. Но мы не знаем, в каких удобствах житейских выказывали свое богатство богачи новгородские и других городов; у них были села, много челяди-рабов, большие стада; разумеется, домы их были обширнее, но о расположении и украшении домов мы ничего не знаем. И общественные здания, церкви строились непрочно, некоторые сами падали, другие должно было разбирать и строить снова; неудивительно, что частные здания не могли долго сохраняться, будучи преимущественно, если не исключительно построены из дерева, и нет основания думать, чтоб они разнились от построек предшествовавшего времени. Простота постройки, дешевизна материала, леса, который был в таком изобилии, простота и малочисленность того, что мы называем мебелью, должны были много помогать народу в перенесении бедствий от усобиц и неприятельских нашествий: деньги, немногие дорогие вещи, дорогое платье легко было спрятать, легко унести с собою; укрывшись в ближайшем лесу или городе во время беды, возвращались назад по уходе неприятеля и легко опять обстраивались. Такое отсутствие прочности жилищ вместе с простотою быта содействовали той легкости, с какою жители целых городов переселялись в другие места, целые города бежали от неприятеля и затворялись в других городах, иногда князья переводили целые города из одной области в другую; киевляне говорят Ярославичам, что они зажгут свой город и уйдут в Грецию; таким образом, наши деревянные города представляли переход от вежи половца и торчина к каменным городам Западной Европы, и народонаселение древней Руси, несмотря на свою оседлость, не могло иметь сильной привязанности к своим деревянным, непрочным городам, которые не могли резко отличаться друг от друга; природа страны была также одинакова, везде был простор, везде были одинаковые удобства для поселения, князья тяготились малолюдностию, были рады переселенцам: отсюда понятно, почему нетолько в описываемое время, но и гораздо позднее мы замечаем легкость, с какою русские люди переселялись из одного места в другое, легко им было при всяком неблагоприятном обстоятельстве разбрестись розно.
      Мы заметили, что относительно постройки, расположения жилищ и мебели почти ничего нельзя прибавить против того, что было сказано о древнейшем периоде; видим, что князья любили сидеть и пировать с дружиною на сенницах; встречаем название столецв значении маленькой скамьи или стула, поставляемого гостям. Касательно одежды встречаем известие о сорочках, метлях и корзнах, о шапках (клобуках), которые не снимались ни в комнате, ни даже в церкви Из договора с немцами узнаем об употреблении рукавиц перстатых, т. е. перчаток, покупаемых, как видно, у иностранцев; от употребления рукавиц перстатых имеем право заключать и об употреблении простых, русских рукавиц. Из мужских украшений упоминаются золотые цепи; из женских одежд упоминаются повои, или повойники, из украшений - ожерелья и серьги серебряные. Из материй, употреблявшихся на одежды, упоминается полотно, или частина, аксамит, упоминаются одежды боярские с шитыми золотом оплечьями; под 1183 годом летописец, говоря о пожаре во Владимире Залесском, прибавляет: погорела и соборная церковь св. Богородицы златоверхая со всеми пятью верхами золотыми и со всеми узорочьями, которые были в ней внутри и вне, паникадилами серебряными, сосудами золотыми и серебряными без числа, с одеждами, шитыми золотом и жемчугом, которые на праздник развешивали в две веревки от Золотых ворот до Богородицы и от Богородицы до владычных сеней в две же веревки. Здесь прежде всего можно разуметь под этими одеждами (портами) облачения священнослужительские; но по другим известиям, князья имели обычай вешать свое дорогое платье в церквах на память себе; впрочем, очень вероятно, что из этих одежд перешивались и священнослужительскяе облачения. Касательно украшений и вообще роскоши замечательна приписка, находящаяся в некоторых летописях: «Вас молю, стадо Христово, с любовию, - говорит летописец, - приклоните уши ваши разумно, послушайте о том, как жили древние князья и мужи их, как защищали Русскую землю и чужие страны брали под себя. Те князья не сбирали много имения, лишних вир и продаж не налагали на людей, но где приходилось взять правую виру, то брали и отдавали дружине на оружие. А дружина этим кормилась, воевала чужие страны и, бившись, говорила: «Братья, потянем по своем князе и по Русской земле!» Не говорили: «Мало мне, князь, 200 гривен»; не рядили жен своих в золотые обручи, но ходили жены их в серебре».
      Таково было материальное состояние русского общества в описываемое время; теперь обратимся к нравственному его состоянию, причем, разумеется, прежде всего должны будем обратиться к состоянию религии и церкви. Мы видели, что вначале христианство принялось скоро в Киеве, на юге, где было уже и прежде давно знакомо; но медленно, с большими препятствиями распространялось оно на севере и востоке. Первые епископы ростовские, Феодор и Иларион, принуждены были бежать из своей епархии от ярости язычников; преемник их, св. Леонтий, не покинул своей паствы, состоявшей преимущественно из детей, в которых он надеялся удобнее вселить новое учение, и замучен был взрослыми язычниками. Язычество на финском севере не довольствовалось оборонительною войною против христианства, но иногда предпринимало и наступательную в лице волхвов своих: однажды в Ростовской области сделался голод, и вот явились два волхва из Ярославля и начали говорить: «Мы знаем, кто хлеб-то держит»; они пошли по Волге и в каждом погосте, куда придут, указывали на лучших женщин, говоря: «Вот эти жито держат, эти мед, эти рыбу, эти меха». Жители приводили к ним сестер своих, матерей, жен; волхвы разрезывали у них тело за плечом, показывая вид, что вынимают оттуда либо жито, либо рыбу и таким образом убивали много женщин, забирая имение их себе. Когда они пришли на Белоозеро, то с ними было уже 300 человек народу. В это время случилось прийти туда от князя Святослава за данью Яну, сыну Вышатину; белозерцы рассказали ему, что вот два кудесника побили много женщин по Волге и по Шексне, пришли и к ним. Он стал доискиваться, чьи смерды эти волхвы, и узнавши, что они Святославовы, послал сказать провожавшей их толпе: «Выдайте мне волхвов, потому что они смерды моего князя»; но те не послушались. Тогда Ян сам пошел к ним сначала без оружия; но отроки сказали ему: «Не ходи без оружия, опозорят тебя», и Ян велел отрокам взять оружие. С 12-ю отроками вошел Ян в лес и с топором в руках отправился прямо к волхвам; из среды окружавшей их толпы вышли к нему три человека и сказали: «Идешь ты на явную смерть, не ходи лучше!» В ответ Ян велел убить их и шел дальше к остальным; те было ринулись на него, и один занес уже топор, но промахнулся, а Ян, обратя топор, ударил в него тыльем, приказавши отрокам своим бить остальных, которые и побежали; но в схватке был убит священник Янов. Возвратившись в город к белозерцам, Ян сказал им: «Если вы не перехватаете этих волхвов, то я целое лето пробуду у вас». Белозерцы схватили волхвов и привели их к Яну, который спросил у них: «За что вы загубили столько душ?» - «За то, - отвечали волхвы, - что они держат всякое добро; если истребим их, то будет во всем обилие; хочешь, перед твоими глазами выймем жито, рыбу или что иное». Ян сказал им на это: «Все это ложь; сотворил бог человека от земли, составлен он из костей, жил и крови; и ничего другого в нем нет, да и ничего другого о себе человек и знать не может, один бог знает». Волхвы видели, что дело дурно для них кончится, и потому начали говорить: «Нам должно стать пред Святославом, а ты не можешь нам ничего сделать». Ян в ответ велел их бить и драть им бороды; и когда их били, то Ян спросил: «Что вам боги ваши говорят?» Волхвы отвечали: «Стать нам пред Святославом». Тогда Ян велел положить им деревянный отрубок в рот, привязать к лодке и сам отправился за ними вниз по Шексне. Когда приплыли к устью этой реки, то Ян велел остановиться и опять спросил у волхвов; "Что вам ваши боги говорят?" Те отвечали: «Боги говорят, что не быть нам живым от тебя». - «Правду сказали вам ваши боги», - отвечал им Ян; тогда волхвы начали говорить: «Если отпустишь нас, то много тебе добра будет, если же убьешь, то большую печаль примешь и зло». Он сказал им на это: «Если я отпущу вас, то зло мне будет от бога», и потом, обратившись к лодочникам, сказал им: «У кого из вас они убили родных?» Один отвечал: «У меня убили мать», другой: «У меня сестру», третий: «У меня дочь». "Ну так мстите за своих", - сказал им Ян. Лодочники схватили волхвов, убили и повесили на дубе, а Ян пошел домой; на другую ночь медведь взлез на дуб и съел трупы волхвов. Летописец прибавляет при этом любопытное известие, что в его время волхвовали преимущественно женщины чародейством и отравою и другими бесовскими кознями.
      Как слабо еще было вкоренено христианство на севере, лучшим доказательством служит следующий рассказ летописца: встал волхв в Новгороде, при князе Глебе Святославиче, стал говорить к народу, выдавать себя за бога, и многих прельстил, почти что весь город. Он хулил веру христианскую, говорил, что все знает и что перед всеми перейдет Волхов как по суху. В городе встал мятеж, все поверили волхву и хотели убить епископа; тогда епископ облачился в ризы, взял крест и, ставши, сказал: «Кто хочет верить волхву, тот пусть идет к нему, а кто верует во Христа, тот пусть идет ко кресту». Жители разделились надвое: князь Глеб с дружиною пошли и стали около епископа, а простые люди все пошли к волхву, и был мятеж большой между ними. Тогда князь Глеб, взявши потихоньку топор, подошел к волхву и спросил у него: «Знаешь ли что будет завтра утром или вечером?» - «Все знаю», - отвечал волхв. - «А знаешь ли, - спросил опять Глеб, - что будет нынче?» «Нынче, - отвечал волхв, - я сделаю большие чудеса». Тут Глеб вынул топор и разрубил кудесника, а люди, видя его мертвым, разошлись. В 1091 году явился опять волхв в Ростове, но скоро погиб. Из этих рассказов видно, что волхвы вставали и имели успех преимущественно на севере, в странах финских; так, встали волхвы в Ярославле, в стране финского племени мери; в Чудь, издавна славную своими волхвами, ходил гадать новгородец; в Ростове св. Авраамий низвергнул последнего каменного идола Велеса; в Муроме искоренение язычества приписывается князю Константину. Из славянских племен позднее других приняли христианство вятичи, удаленные вначале от главных дорог, вследствие чего после всех племен они подчинились русским князьям, после всех подчинились и христианству: во второй половине XI века скончался у них мученическою смертию проповедник христианства св. Кукша, монах киевопечерский; в XII веке, по словам летописца, вятичи еще сохранили языческие обычаи, сожигали мертвецов и проч.