В пивной с Игорем или Сашкой Журавушкиным выпиваем по кружке, возвращаемся и лезем на стремянку, крутить лампочки. Мы мечтаем скорее повзрослеть, хотим, чтобы наша маленькая детская печень ничем не уступала взрослой.
      С Игорем мы дружим, но только в цеху или училище, в отличие от
      Сашек. Впрочем, дома у него, я однажды побывал. Игорь отлично разбирается в электронике – схемах усилителей, транзисторах, просто чувствует их, он самоучка. А учится слабо, на тройки. У нас мечта сделать свои электрогитары, колонки и усилитель. Игорь легко помогает нам в электронике.
 
      В конце ноября нашу группу пригласили в гости будущие медсестры из медучилища у метро Кунцевская. В нашем училище своих девчоночьих групп нет. Когда-то была группа фрезеровщиц, но от этого быстро отказались – одни нервы.
      Субботний вечер. Девчонки встретили нас, как родных. Их в группе тоже около тридцати. Встреча проходит в вытянутом зале. Два ряда столиков. Один вдоль окон, другой вдоль стены. Столики на четверых.
      Каждому по 'Эклеру', по бутылке 'Буратино', пряники и еще что-то вкусное. Надо же потратились и разложили красиво как, лапушки.
      Магнитофон периодически дает сбои, и танцы то и дело срываются. В основном звучат быстрые мелодии, парами никто не танцует. Мальчики и девочки сидят в разных рядах, друг напротив друга. Когда наелись, мальчики постепенно оживились и стали загадочно посматривать на девчонок. В ход пошли записки: 'Я работаю отлично, премирован много раз. Только жаль, что в жизни личной очень не хватает Вас', 'Я тоскую по соседству и на расстоянии. Ах, без Вас я как без сердца жить не в состоянии'. Мы с Сашкой Журавушкиным пишем с ошибками и потому сразу пересели за столик к двум девочкам. Премиленькие. Сидим визави. На нас посмотрели другие мальчишки и тоже стали пересаживаться. Познакомились. Ира и Света. Не успел я прошептать
      Ире: Не видеть мне твоих лобзаний, не слышать мне твоих речей, не разделять твоих страданий, и тихой радости твоей…, как вошла вахтерша и объявила:
      – Силь ву пле вотр дам ангаже.
      Что означает: кто оставил свои польта в раздевалке, просьба срочно забрать.
 
      В апреле на нашу группу дали бесплатную путевку в Одессу в санаторий профтехобразования на одного человека. Николай Федорович отправил меня. Двадцать один день у моря. Еду поездом, с Киевского.
      Москву оставил с почками на деревьях. Проснулся рано, за окном
      Хованщина, нет, Брянщина. На деревьях молодые листочки. Поселок.
      Тетеньки в белых платочках и дяди в кепках, в брюках, заправленных в сапоги, спешат на работу. Идут пешком, или не торопясь, едут на велосипеде. Еще час прошел. Украина. Другой поселок. Белые мазанки, соломенные крыши. В школу идут пионеры с красными галстуками и бритыми затылками. И опять тетеньки и дяденьки, но уже опрятнее одетые. Листочки на деревьях заметно крупнее. Из леса вышли две косули, не боятся, провожают поезд. Киев. Стоянка час, но уходить далеко страшно. А сигарет то человеческих нет в табачном киоске.
      В поезде познакомился с Ирой, москвичкой, она тоже едет в Одессу, но в другой санаторий.
      В Одессу приехал вечером. От вокзала до санатория нужно добираться на трамвае. Удивительно: в одесском трамвае нет билетных касс, только компостеры. Может быть, в последнем вагоне нет, а в первом есть? Так, так, возьмем на заметку.
      Санаторий для ПТУшников располагается в усадьбе прошлого века, в черте города. До моря десять минут пешком. Территория обнесена старым забором из песчаника, легкого желтого камня, который крошится, если задеть чем-то острым. Много зелени. Вокруг трава, кусты и деревья. В четырех местах под кустами сирени примята трава.
      Цветы, кусты, садовник…
      Второй месяц Юра Львов ходит по Харькову с капитаном Осиповым, пьет сельтерскую и признает то в одном, то в другом прохожем своего бывшего садовника. Осипов нещадно избивает садовника, приговаривая:
      'мальчик нам все рассказал'. Полковник Щукин, однажды ставший свидетелем, подошел к ним с широко раскрытыми глазами и трясущимися, бледными губами спросил Юру:
      – Неужто Вы все такие, только с виду лощеные…
      В центре усадьбы старинный корпус. Очень старый, даже один балкон отвалился. В корпусе высокие потолки и двери. Рядом пара современных корпусов, один жилой и физиотерапии.
      В нашей палате пять человек. Мальчишки из профтехучилищ разных городов страны. Москвичи тоже были, но в других палатах. Чемодан, при заселении сдается в камеру хранения, деньги – начальнику. Такой порядок, иначе сопрут. Все имеют книжку отдыхающего, в которой записаны приметы и кличка чемодана. В ней же врачи отмечают пройденные процедуры. На первом осмотре главный врач понюхал, понюхал меня и назначил хвойные ванны. Хорошо, что не сероводородные. От отроков, принявших сероводородные ванны, все трезвые отдыхающие стараются держаться подальше. И еще я получил:
      ЛФК – лечебную физкультуру, прогревание и высмаркивание под песни советских композиторов. Раз в неделю книжечку проверяет начальник.
      При отсутствии штампа и расписок врача о прохождении процедур чемодан переходит в собственность санатория.
      В нашей палате один мальчик носит ботинки, не полуботинки, а ботинки. Это смешно – на улице жара. Ночью мальчишки в один ботинок налили пол графина воды. Хотели посмеяться утром. А утром воды в ботинке не было, вся впиталась, а ботинок опух и стал невменяем.
      В один из вечеров только, только легли, еще свет не потушили. Я выглянул, нет ли девочек, и в трусиках пробежал в туалет. Не спеша вернулся. На середине палаты меня догнала уборщица и неожиданно шваркнула по голой спине тряпкой, которой мыла пол. Я развернулся, кулаки сжались, но поднять их не смог. Плюнул ей в лицо и стал выступать. Уборщица что-то пробормотала, вытерла переносицу и ушла.
      Никогда еще не видел моря. В первый же день вышел из санатория и спросил первого встречного, где оно. Он посмотрел на меня внимательно и показал рукой в противоположную сторону. Санаторий стоит на Приморском бульваре, недалеко от Аркадии. До моря близко.
      Берег высокий. Море темно-синее. Спустился, попробовал на вкус, оно должно быть соленым. Соленое. Пляж почти пустой, еще не достаточно тепло. Вернулся в санаторий – санаторной книжки нет! Прощай чемодан!
      Вечером ворота закрыли, а на следующий день я нашел свою книжку в песке, на пляже, на том же месте.
      Ира, с которой я познакомился в поезде, дала мне свой одесский адрес, и я решил навестить ее. Купил карту города, и побережьем пошел пешком в Черноморку. Черноморка это оазис западнее Одессы.
      Детский санаторий. Низкий белый заборчик. Галечные дорожки с белым кирпичом по бокам. Толстые стволы деревьев внизу покрашены известью.
      Клумбы. Белые скульптуры пионеров горнистов, трубачей, футболистов, композиция мальчиш – плохиш и Максим Горький пьют чай с вареньем и печеньем. Ира меня холодно встретила. Не стоит больше ходить сюда.
      Попил кваса из бочки на побережье. Холодный, колючий. В город возвращался трамваем. Два – три километра трамвай идет по голой степи среди виноградников. Никаких домов, деревьев, дорог и транспорта, только трамвайные рельсы впереди. Здесь позднее снимали
      'Рабу любви'.
      Если днем жарко, идем на пляж, если градусов двадцать – в город.
      Облик Одессы сложился в моем воображении благодаря книге 'Белеет парус одинокий', Валентина Катаева. И благодаря фильму с тем же названием. На деле оказалось, что город совсем другой. Во всяком случае, тот, что я видел. У нас была специальная экскурсия по городу. И самостоятельно я бывал на Привозе, Дерибасовской,
      Приморском бульваре, Потемкинской лестнице, в парке культуры и отдыха. В парке на аттракционах дают жвачку, если застрелишь кого-нибудь. Жвачка для мальчиков, тоже, что лак для ногтей для девочек. Акация на бульварах белая, а не желтая, как в Подмосковье.
      И растет она деревьями, а не кустами.
      Мороженое в Одессе непривычное. Например: фруктовое в шоколаде за
      18 копеек. В Москве такого нет. У нас или фруктовое за 7 – 9 копеек, или сливочное в шоколаде 'Лакомка' за 22 копейки.
      Сигарет нет. В палате у меня купили последнюю пачку 'Пегаса', а когда я подошел к первому киоску, а потом ко второму, то увидел только папиросы 'Волна' за шестнадцать копеек и сигареты 'Якорь' за сорок.
      Свои сорок пять рублей я растянул на все три недели. Иду в город – беру по пять рублей. Этого хватает на мороженное, лимонад 'Буратино' и сигареты. Стараюсь экономить на проезде. Оказывается, в одесском пассажирском транспорте вообще нет касс. Их просто спилят, пока водитель смотрит на светофор. Позднее выяснилось, что во всех городах страны так. Только в Москве и Ленинграде в городском общественном транспорте стоят кассы. Для оплаты проезда нужно заранее приобретать талоны и компостировать их в салоне.
      Ближе к маю стало теплее. Каждый день солнечный. Утром, когда открываешь глаза в кровати, сквозь листву видно пасмурное небо. Но это обман. Солнце еще не поднялось над городом, оно висит у моря.
      Воздух: 23 – 25 градусов. Можно загорать. Пробуем купаться, но долго не выдерживаем – вода 11 градусов.
      Пока мы отдыхали, поджигатели войны на загнивающем Западе забряцали оружием. По стране прокатилась волна по сбору подписей за мир во всем мире. Вот и в нашем санатории на выходе из столовой появились листы подписей. Сначала все писали себя, потом в списках зачастили Козловы, Пипискины, Хрюши, а потом пошли такие любители мира, что все отходили от листов с улыбками и слезами.
      Одеваюсь я модно. Ботинки на платформе. Брюки – клеш от бедра, с накладными карманами, в которые влезают только пальцы, ладонь остается снаружи. Пиджак в клетку, почти как у Бубы Касторского.
      Ярко-желтая рубашка. Ее воротник с острыми длинными концами заправлен поверх пиджака. В моде широкий пояс у брюк и широкий ремень с чудовищной пряжкой. А про новую рубаху и костюм, что в праздник сшил, мне районный парикмахер комплименты говорил.
      Познакомился с девочкой Ритой. Рита из подмосковного городка
      Электросталь. Мы сидим вечером на лавочке. Никогда еще не целовал девчонок. Попробовал поцеловать Риту, но она говорит, что ей нельзя в губы, – Слаба. Млею. Ничего не поделаешь, целуемся в щеку. Сидим, взявшись за руки, и негромко напеваем:
 
Гремела атака, и пули звенели,
И громко строчил пулемет
И девушка наша проходит Каховкой
В горящей шинели идет…
 
      Оставшуюся неделю в Одессе гуляю с Ритой или с Сергеем, ФЗУшником из Донецка. У него удивительно жесткие ладони, не кончики пальцев, а вся ладонь – он газоэлектросварщик. Сергей хочет купить магнитофон
      'Весна' за 190 рублей, мы бродим по центру, ищем. 'Весна' считается лучшим магнитофоном из трех марок, выпускаемых в стране. У Сергея две купюры по сто рублей. Большие, желтые бумажки с профилем Ленина, пахнут типографией. Несколько раз видел такую у мамы в день зарплаты.
      Те, кто не бывал в Одессе говорят: 'Одэсса', а не 'Одесса'.
      С обрывистого берега бросил в море пятнадцатикопеечную монету, чтобы еще раз когда-нибудь вернуться.
 
      Наступили летние каникулы. У нас они 45 дней, а не 90, как у школьников. Пол лета мы работаем на заводе, в своих мастерских. В выходные я, Сашка Журавушкин, Рита, с корой познакомился в Одессе, и ее подруга встречаемся в парке культуры Горького. Гуляем по аллеям, сидим в закусочной берем бутылку красного вина. Рита любит выпить.
      Иногда она приезжает ко мне домой, и, насупившись, сидит на кушетке, пока в беседе участвуют мама и Димка. Она умнее меня, и раньше поняла, что мы не пара. Звонит всегда она мне. Из будки, домашнего телефона у нее нет. Мы с Сашкой поехали к Рите, в Электросталь, на ее день рождения. Чуть больше часа на электричке от Курского. Сашка тащит кассетный магнитофон – у кого-то взяли взаймы, я – цветы, торт и вино. Двухэтажный, старенький дом. Риты дома не оказалось, нас встретила мама. Посидели втроем несколько часов, послушали музыку, выпили. Рита так и не пришла. Дома меня успокаивала мама и Димка:
      – У тебя еще будет много девушек, вот посмотришь…
 
      В воскресенье мы втроем Журавушкин, Потехин и я поехали в
      Серебряный бор. Для Сашек это рядовое событие, они недалеко живут сел на троллейбус и там. А я был в бору впервые. К моему дому ближе всего Ленинские горы, здесь пляж по обеим сторонам от метромоста.
      Люди лежат. Очереди у киосков с мороженым, водой и бумажными стаканчиками. Висят таблички: 'Купаться запрещено!'. Все равно все купаются. Запрещено, потому что на дне встречаются брошенные железобетонные плиты. Один майор нырнул и повис. Когда проезжаешь метромост в жаркий день, в окна видны склоны холмов у воды розовые от человеческих тел. С западной стороны пристань для речных трамвайчиков. Набережная в граните, без ограды. На гранитной плите у воды лежит ответственный работник, загорает. Рядом его свернутая одежда, обувь и портфель. Речной трамвайчик прошел близко, и волна накрыла дяденьку и смыла одежду.
      В Серебряном бору вода чище, песчаный пляж. Народу также много.
      Загорают, играют в волейбол. Киоски с мороженым, водой и коржиками.
      В Серебряном бору как за городом. Зелено, дачи стоят.
      Сашка носит потертые джинсы. Об асфальт тер. Сам мне рассказывал.
      На бедрах висят лохмотья. Уж я-то тереть не буду. Надо было на пальто сначала попробовать, прежде, чем джинсы портить. Откуда же нам было тогда знать, что на фирменных джинсах краска линяет от стирки, и потому появляется потертость. У нас у всех советские джинсы. Американские появятся в продаже через пятнадцать лет. А пока пытаемся как-то подражать. Еще в 'Метеоре' я подсмотрел, что у Димы из 'Аргонавтов' джинсы подвернуты снизу. Примерно на ширину ладони.
      Мои становятся малы, подшить снизу кусок джинсовой ткани, как будто они подвернуты – замечательный выход из положения. Мама так и сделала. И они прослужили мне еще три года.
 
      Прошло полтора года, и наступил отчетный период, когда нужно делать самостоятельную работу по специальности. Мастер мне и Игорю дал задание электрифицировать подсобку на крыше нашего цеха. Причем провода нужно пустить по дюймовым трубам, а трубы закрепить на потолке, предварительно погнув их в нужных местах. Мы получили провода, рубильник, выключатель, два взрывобезопасных светильника, распределительную коробку, хомутики и крепеж. Трубы резали и гнули в мастерской водопроводчиков. Отрезать просто, а погнуть? Сначала я думал, что водопроводчики гнут трубы о спину или шею, безбожно сквернословя. Оказывается, нет, для этого есть хитрый станок. Работу свою мы сделали на совесть. Щелк и в подсобке светло. Всем понравилось. Кроме того, мы рассчитали экономическую часть. Нас посадили в табельной и показали таблицу тарифных ставок почасовых и дневных, для монтеров второго разряда. Там же мы нашли поправочные коэффициенты на работу в горячих цехах, в ночное время, но нас это не касалось.
 
      Во вторую половину лета начались каникулы, и мы поехали на турбазу в Улыбышево во Владимирской области. Мещерский край, дикие леса, озера и болота. Турбаза километрах в двадцати от Владимира на юг, по единственному мосту через Клязьму.
      На турбазе несколько фанерных домиков для отдыхающих с завода, столовая и клуб. ФЗУшники живут чуть в стороне, в палаточном городке. В палатке две раскладушки с матрасами, тумбочка. Мы живем вместе с Журавушкиным, Потехин Шура не поехал. Комары летают целый день. Коричневые, большие, совершенно не стесняются будущих передовиков производства. Вот же я, смотрю на тебя. Что, глухой что ли? Кусают даже в пятку через носок, ночью. Утром она чешется при ходьбе.
 
      Еще в Москве нас с Сашкой включили в состав училищного вокального ансамбля 'Три – пятнадцать'. Сашка солист, я – бас. Еще два старшекурсника: ударник и ритм-гитара. Руководитель – мастер группы слесарей-ремонтников. Инструментов – полный комплект. О таком можно только мечтать. У нас – Сашки, Шуры, Сережи и меня, заветная мечта иметь свои инструменты. Однажды я заглянул в музыкальный магазин в
      Ветошном переулке: бас-гитара стоит 180 рублей, ритм-гитара – 235. А ударник, а усилители и колонки, а микрофоны. Нам не потянуть. Нам платят 40 рублей раз в три месяца. Остальная часть зарплаты включена в бесплатные обеды и завтраки, форму и обучение.
      Почти ежедневно мы играем на танцах. Репетируем мало. Мы стали популярны на турбазе. На танцы сходятся обе деревни и турбаза в придачу. Незнакомые ребята подходят, здороваются, называют по имени.
      В нашем репертуаре тридцать – тридцать пять песен, отечественных и зарубежных. Среди них:
 
      'Вологда':
      …Где ж ты моя ненаглядная, где
      В Вологде_где_где_где, в Вологде_где,
      В доме, где резной палисад…
 
      'Клен':
      Там, где клен шумит, над речной волной
      Повстречались мы на беду с тобой…
 
      С одной стороны от турбазы в пяти километрах лесом деревня
      Наумовка. С другой стороны – Бобровка. В лесу по одноколейке ходит кукушка – черный паровоз с двумя вагонами. Похожие только в музее можно увидеть. Ходит два раза в день. Других транспортных дорог между деревнями нет.
      У Сашки взаимная симпатия с Надей из Наумовки. А меня полюбила
      Люська из Бобровки. Она на год младше меня. Вечер. Мы прячемся от моросящего дождика под карнизом турбазовского домика. Люська положила мою ладонь на ейную грудь:
      – Послушай, как бьется сердце… Стучит?… Стучит?!
      'Мне теперь не до игрушек, я учусь по букварю…'. Стал вспоминать, что в таком случае говорил Семен Семеныч Горбунков: '… а нет ли у вас такого же, но с пелра.. перламутровыми пуговицами?
      … отель Атлантик, номер 327, Анна Сергеевна… нам бы насчет халата…' Все это не то. Не успел я открыть рот.
      – Поздно, – воскликнула Люська, – я обвенчана, я жена князя
      Верейского!
 
      Мы с Сашкой идем к лесному озеру в смешанной компании из деревенских и турбазовских девчонок и ребят. Вдруг сосны и ели закончились, и перед нами открылась ровная большая поляна.
      Посередине озеро. До воды еще несколько десятков шагов по мху. Мох качается под ногами. Местные ребята сказали, что озеро подо мхом, но бояться не нужно, мох выдержит. Подошли к краю, озеро круглое, как блюдце, вода черная, дна не видно. Сашка присел на краю помыть голову. Остальная компания в стороне, болтает. И Сашка, и я вообще-то ребят этих не знаем, это они нас знают как турбазовских музыкантов. Когда Сашка намылил голову и лицо, я решил попугать его
      – взялся за бока, как бы толкая в воду. Он немного понервничал, и мне было этого достаточно. Присел рядом, чтобы смыть мыло с рук.
      Через мгновение я свалился в воду, совсем как агент Клаус. Столкнула меня одна из девчонок. Вылез с трудом – дна нет, ноги тащит куда-то под мох, одежда тяжелая и ботинки. Публика хохочет и девчонка тоже.
      Попытался догнать ее – бесполезно.
 
      Нам с Сашкой по шестнадцать, а познакомились мы с Владиславом, отдыхающим на турбазе, которому девятнадцать лет. Для нас он дядя и по возрасту и по уму. Интеллигентный, интересный собеседник. Научил нас играть в 'Кинга' и 'Бридж'. На турбазе отдыхает стайка начитанных девушек, старше нас на несколько лет. Для них нет сверстников здесь, и иногда мы прогуливаемся компанией. Сашке понравилась девушка из начитанных, и однажды он попал в неловкую ситуацию. Шел под руку с одной, а впереди показалась его деревенская пассия. Я запомнил это навсегда и решил, что такого не допущу.
 
      Кормят нас скучно. Макароны, макароны, с подливкой, макароны с сыром.
 
      Однажды нас попросили перетащить волоком лодки из озера у турбазы на Клязьму. Работа тяжелая, волокли по траве несколько километров. В
      Клязьме искупались. Залез в воду, стою по горло и чувствую, как песок из-под ног вымывает быстрое течение. Если не сопротивляться, унесет. Все бурлаки получили значки 'Турист СССР'.
      В Улыбышево впервые набрел на большую земляничную поляну. Ягоды ароматно пахнут, теплые от солнца. Сладкие, а не кислые, круглые, размером с орех. Бесполезно нагибаться или приседать за ягодами, лучше ползать на коленках.
      Несколько раз нас группой вывозили во Владимир, в музеи и храмы.
      Мы с Сашкой отпросились зайти к его родственникам. Николай Федорович разрешил, предупредив, чтобы успели на автобус в три часа. Мы посидели у родственников, вышли – троллейбуса нет. Нет и нет.
      Побежали. До вокзала километра три, Сашка ведет, он знает дорогу.
      Тяжело как. Успели.
      Поехали на экскурсию в Суздаль. Сашка, я, а остальные мальчишки – старшекурсники. Во Владимире остановились у экскурсионного бюро, взять экскурсовода. Двери открылись, и зашла молодая женщина. – Не, нам не надо!.. Мы уже видели… Мы сами…, – понеслось со всех сторон. Милая женщина вышла с дрожащими губами. В Суздале наши высыпали на торговой площади и разбрелись кто куда. Договорились через три часа сбор на этом месте. Старшекурсники пошли пить медовуху. Мы с Сашкой походили назад – вперед вдоль Торговых рядов, поели мороженое. Так ничего и не увидели. В положенное время автобус отправился обратно. Большинство мальчишек вернулись с тупыми, хмурыми мордами, кого-то вели. За мостом через Клязьму автобус по многочисленным просьбам почтеннейшей публики остановился, и качающиеся два десятка камер-пажей стали орошать газон на виду всего
      Владимира. Дальше поехали. На душе сразу стало легче, затянули отрядную: 'Хороша я, хороша, да плохо одета. Никто замуж не берет девушку за это…'.
 
      В Москве, в конце лета я познакомился с Олей. Оля – подруга моей родственницы Наташи, умной, начитанной девочки. У Оли светлые волосы и белый пушок по щекам. Мы стали встречаться. Иногда мы собирались вчетвером. Мне хотелось, чтобы Сашке понравилась Наташа.
      Приезжаю в Измайлово, и мы с Олей ходим в лес, гуляем по зеленым парковым улицам и бульварам, ходим в кино. Однажды ходили в парке.
      Пасмурно. Птиц нет, насекомых нет. Нашли пень. Чтобы не испачкаться подстелил свой пиджак. Сидели, болтали. Я скучный собеседник, или молчу или о ерунде. Что меня интересует, кроме гитары? Я мало читаю, планов на будущее нет, спорт меня не волнует. Собрались уходить. На подкладке пиджака шевелится куча рыжих муравьев. Отогрелись грызуны.
      Оля поступила в строительный институт, на вечерний. Теперь мы встречаемся реже. Я скучаю. Два раза в неделю, не предупреждая Олю, приезжаю на Первомайскую к одиннадцати вечера, чтобы встретить ее и проводить до дома. Мы идем пешком теплым или дождливым вечером.
      Пятнадцать минут. Еще несколько слов у ступенек подъезда. Отдаю цветы и целую в пушистую щеку.
 
      В начале учебного года в училище появилась женщина корреспондент всесоюзного радио. Она ищет ФЗУшника, который должен дать интервью.
      Зина, комсорг училища, направила к ней меня. Вымыл руки и пошел к корреспондентке. Женщина, старше мамы на вид. Когда разговорились, оказалось, что она ровесница ей. А выглядит старше, потому что курит
      – решил я. Моя задача – ответить на несколько вопросов, но не одним предложением, а развить тему. Лишь только под носом включается микрофон, я каменею. Корреспондентка бьется второй час, ничего у нас не получается. Тогда пошли по методу Станиславского: записали на бумагу – по радио все равно не видно. Я читал, местами делал паузы, повышал и понижал голос. Наболтал на час. Через месяц услышал себя по приемнику, по первой программе. В передачу вошло только несколько минут из беседы. С тех пор чувствую, если в радиопередаче читают с бумаги.
 
      В октябре, на выходные наша группа пошла в поход в Есенинское
      Константиново. Вел, как обычно, Михалыч. Около тридцати человек.
      Сашка, Сережа и я помимо рюкзаков несем гитары. В нашей группе моя
      Оля и Наташа, есть другие девчонки и Галина Николаевна – химичка.
      Константиново лежит в стороне от железной дороги. Мы вышли из электрички, и пошли пешком. Идем свободно, занимая всю ширину дороги, машин нет. С одной стороны дороги убранное черное поле, с другой яблоневый сад. Сад большой как лес, без ограждений. На ходу рвем яблоки. Наша тройка держится впереди группы, мы первыми вошли в пустую деревушку. У избы женщина средних лет:
      – Купите сливы, ребята.
      – А сколько стоит?
      – Рубль.
      За ведро. Милая женщина, спасибо тебе.
      Палатки разбили на краю убранного поля. Костер, гитары. В палатке четверо или пятеро. Я надулся на Олю. Она легла ко мне спиной, а лицом к Сашке. Вылез из палатки и пошел в поле. В полной темноте.
      Под ногами вспаханная земля большими комьями. Минут пять шел. Уже отблески костра исчезли. Впереди кучка чего-то светлого. Догадался – солома. Внезапно из кучи, каркая, вырвался десяток ворон. Дух захватило. Сел на солому, покурил. Остыл. Надо идти назад. Куда?
      Пройду пару десятков шагов. Останавливаюсь и смотрю в бок. Почему-то если прямо смотреть в сторону лагеря отблесков костра не видно.
      Утром позавтракали и пошли в Константиново. У музея часть группы осталась с рюкзаками, другая смотрит экспозицию. Запомнился дом и берег широкой Оки. Все, что внутри совершенно не запомнил, ни одной фотографии или предмета. К тому времени я знал несколько известных стихотворений и песен Есенина, не более. Взрослые утверждали, что он гений, и я верил им на слово. Я еще не знал, что читать его – великое наслаждение. Такое же, как слушать хорошую музыку или смотреть на красивую картину. Особенно хороша у него лирика 12-го -
      14-го годов.
 
      Новый год мы встретили у Сашки Журавушкина. Нас семь человек. Оля,
      Наташа, обе Сашины сестры, Владик. Было весело. Нарядная елка. Мы припасли хлопушки и заставили пищать девчонок, сыпали конфетти и пускали серпантинные ленты. Слушали пластинку Биттлз, сами играли на гитарах. На столе салаты, колбаска, сыр, другие закуски, бутылка шампанского и бутылка сухого вина. Вспомнил, как два месяца назад гости собрались у меня. Никакого особенного повода не было. Так. Нас было шестеро. Одна пара была новая. Мальчик с девочкой. Мальчик увидел единственную бутылку спиртного на столе и удивился, – И это все?
 
      Солнечным морозным утром наша группа поехала в Калугу. Нас наградили, как победителя соцсоревнования. Успеваемость в группе лучшая на курсе, трудимся тоже хорошо, нарушений дисциплины нет…
      Калуга – город на Оке, стоит на крутом берегу. Через реку перекинут единственный мост, как во Владимире. Сразу зашли в замечательный уютный деревянный домик Циолковского. Домики вокруг тоже деревянные, деревянные заборы. Холмы такие крутые, что автобус не может проехать, идем пешком. Горожане, купив продукты, падают у гастронома и самокатом сползают к дому. На улице ни транспорта, ни пешеходов. Ждут, когда растает лед. Тишина. Были в музее космонавтики.
 
      Галина Николаевна, наша классная, купила на группу билеты в цирк на Цветном бульваре. Мы сидим в третьем ряду снизу, у прохода. С одной стороны Оля, с другой Сашка Журавушкин. Я, как джентльмен, посередине. Просто я волнуюсь, когда Оля заговаривает с Сашкой. Цирк такой как в 'Укротительнице тигров'. Зал полон. Звук от этого мягкий. Играет оркестр. Конферансье во фраке. Клоун с рыжими волосами бегает по арене, смешит. Неожиданно пробегает по нашему проходу хватает зрителя, сидящего за нашей спиной за руку и бросает его через плечо на арену. К счастью это оказался манекен.
 
      Мама окончила институт и работает в своем же отделе инженером-конструктором. У нее чистый оклад, без премий и прогрессивок. Но зато есть ряд больших преимуществ. С работы она приносит микояновские сосиски, их нет в городских магазинах.
      Микояновские сосиски пахнут копченым, а молочные, что продаются в городе, жирные на ощупь, противные. Мама приносит эскалопы и вырезку, которую могут позволить себе только работники торговли.
      Ежедневно служебный автобус везет ее на работу и домой бесплатно, она всегда сидит, и сослуживцы рядом сидят, никто не стоит. Мама обслуживается поликлиникой 4-го главного управления Минздрава. Она может бесплатно ездить в десяток подмосковных домов отдыха в отпуск или в праздничные и выходные дни. Родственники едут туда за полцены.
      В ее распоряжении пошивочная, в которой она может в год сшить из качественного материала одно женское, одно мужское пальто, два костюма, брюки. В пошивочной по ордерам выдают ондатровые шапки, шьют обувь на заказ. (До 90-х годов в Москве тяжело купить какую-либо обувь.) Мама получила уже вторую квартиру от работы.
 
      Весной наша группа поехала в Подмосковье на туристический слет.
      Поехали не одни, слесаря и фрезеровщики тоже. Только, только вылезла трава, и молодые листочки. Разбили лагерь. Недалеко вьется речка.
      Пошли искать дрова и вообще осмотреться. Несколько мальчишек перелезли по поваленной сосне на другой берег. Мы с Витей зазевались, пока другие вернулись. Подходим к сосне – на ней сидит
      Сашка Шуруев и радостно обрубает топором сучья, за которые мы держались, когда перелезали. Теперь по ней не перелезть. Высоко над водой, можно свалиться. Пошли искать другой мостик. Витя в оду сторону, я в другую. Нет вариантов. Тогда я присмотрел иву по высоте и стал рубить ее. Случись это сейчас, я снял бы обувь и даже штаны и перешел бы вброд. Бедное дерево упало, но перейти по нему невозможно. Оно опирается на другой берег, но прогнется подо мной.
      Не помню, как я перебрался через реку и слет совсем не запомнил.
      Только иву запомнил.
 
      На день рождения отец подарил мне магнитофон 'Комета'. Это бобинный магнитофон. Четырехдорожечный. На ленте с каждой стороны по две дорожки. Прогресс.
      Каких-либо приличных записей в продаже нет, продают только чистые ленты. Все обладатели магнитофонов обмениваются и копируют ленты дома. Первые записи копировал не по проводу, а через микрофон, потому что у Димкиного магнитофона нет специального выхода. Его магнитофону больше десяти лет. Качество получилось очень низкое. У
      Сашки есть магнитофон, но тогда я должен везти к нему свой через пол
      Москвы. А ведь он размером с баян. А друзья на день рождения подарили мне небольшую картину с рыжим клоуном, курительную трубку, глиняную маску на стену и игрушечную собачку.