ГЛАВА 1

ВОРОЖЕЙ. АЛДИОН

Они вошли на закате Эно. Увидев их, трактирщик нахмурился и постарался незаметно отойти в сторону. Он не боялся, был для своих пяти десятков крепок и жилист, способен постоять за себя и свое добро. Случалось и пьяные драки разнимать, и разбираться с заезжими шеерезами, да и поножовщиной в трактире никого не удивишь. Нет, он не боялся. Но встретившись взглядом с вошедшими, счел за лучшее освободить дорогу и сделать приглашающий жест. Мгновение поколебался, не закрыть ли трактир, но крохотная дрожащая жилка в мозгу не позволила. Он лично провел их к столу и удалился на свое место.

Эно не заладился с самого начала, Ушедшие тому свидетели, с самого утра у него не было ни минуты передышки. Фасх из вскрытой сегодня бочки недобродил, отдавал кислым, посетители остались очень недовольны, мясо дважды подгорало, у одного из табуретов из задней комнаты отломилась подпорка. Мало того, что Ушедшие итак забыли бедного трактирщика, еще и Малия захворала, это сейчас-то, когда на счету каждая пара рук...

Трактирщик вздохнул и принялся вытирать чистой тряпицей кувшины, чтобы занять руки. Время от времени он осторожно косился на вошедших, но поспешно опускал взгляд.

— Они сказали — фасх, — торопливо затарабанила маленькая Тира, поспешно подбегая к нему. — Пять кувшинов, самого лучшего, сказали пошевеливаться.

— Фасх? — Трактирщик нахмурился, машинально протирая стекло. — Сейчас будет. Ты не заметила, они при деньгах?

Простодушная Тира смущенно улыбнулась.

— Целая куча! — сообщила она шепотом. — У главного тулес аж звенит! Наверное, еще долго будут сидеть — все вроде трезвые...

Это было плохо. Трактирщик поймал себя на мысли, что испытал бы большее удовольствие, если б непрошеные гости покинули его заведение, плевать на деньги, но желание посетителя — закон, это известно каждому.

— Держи. — Он быстро, один за другим, наполнил пять кувшинов вязкой, вяло колышущейся жидкостью. — И поживее, чтоб не ждали.

Подхватив все кувшины и прижав их к небольшой, только начавшей формироваться груди, Тира проворно отнесла заказ. Посетители встретили ее появление внимательными взглядами и кивками. Не понравилось это трактирщику, ох не понравилось. Добрый человек, зашедший в трактир выпить кружку-другую спелого фасха, никогда не будет вести себя настороженно, добрый человек и кружку поднимет громко, и девушку завсегда щипнет куда положено. А эти... Трактирщик нахмурился и принялся опять протирать кувшины. Эти нехорошо посмотрели, равнодушно. Словно и не за столом сидят, а дикого хегга травят — глаза медленные, ледяные, неживые.

И на Тиру посмотрели нехорошо — не то с равнодушным презрением, не то с отвращением. «Если что — не обойдется, — с тоской понял он, — на таких не крикнешь, не пригрозишь спрятанным под стойкой стисом, такие будут делать что хотят, и на них не будет ни закона, ни управы. Поэтому будет лучше, если они быстро выпьют свой фасх и уйдут подобру-поздорову. Во имя Ушедших, действительно будет лучше».

Их было пятеро, и одного из них он знал — это был Армад, дружинник шэла. Несмотря на почти преклонный возраст, он, как и полагается доброму дружиннику, еще не отрастил живот, был высок, крепок в кости. Руки, нежно оплетающие горловину кувшина, синели крупными жилами. Армад заходил в его трактир издавна. Пил в меру, бесчинств не устраивал, если был в настроении — даже одергивал других, поить его трактирщик согласился бы и даром — дружинник шэла это не только известность, это еще и защита. Защита надежная — кто станет связываться со слугой самого шэла, пусть даже и не наследника?..

Трое других тоже были дружинниками — это было заметно по их чистым кассам — вещь в этих краях по карману ох не каждому! — блестящим, как поверхность озера под Эно, по настоящим эскертам, покачивающимся в узких ножнах за спиной, да хотя бы и по выражению лиц — усталому, немного брезгливому, равнодушному. Лица людей, которым довелось повидать очень многое. Неспешно беседуя, они медленно пили фасх, и жесты их были скупы, медлительны и плавны. Чувствовалось, что хмель еще не скоро заберет их.

Но больше всего внимания привлекал их предводитель. В меру высокий, в меру широкий в плечах, он возвышался над дружинниками на добрых полголовы, и в руках его, длинных и тонких в кости, почти женственных, чувствовалась нешуточная сила. На спине покачивалось сразу три эскерта, и трактирщик, напрягая зрение, рассмотрел узор на рукояти — три косых алых шнура и поперек них — два черных. Сомнений не оставалось — сегодня в трактир пожаловал сам шэл Алдион, в сопровождении личной охраны.

Трактирщик постарался припомнить все известное о роде Алдион и склонился к мнению, что это не кто иной, как Крэйн. Облаченный в дорогой, выбивающийся из-под касса талем, он без интереса вслушивался в разговор дружинников и вяло смотрел по сторонам, почти не прикасаясь к кувшину.

Случайно встретившись с его блуждающим взглядом, трактирщик вздрогнул, и тонкая глина под пальцами предательски хрустнула. Во имя Ушедших, ну и гадкие же у парня были глаза! Бесцветные, почти не мигающие, они смотрели перед собой жестко и уверенно, глаза прирожденного воина. Но была в них какая-то скрытная порочная червоточина — показалось ли, но в блеске застывшего льда увиделась трактирщику какая-то липкая вязкая субстанция, зловонная затхлая жижа. Подобную жижу он видел пару лет назад, когда в бочонок с бродившим фасхом забралась неизвестно откуда взявшаяся личинка бальма — добрый напиток загнил, стал прозрачным и едким, как жидкий огонь. «Померещилось, — подумал трактирщик. — Свет так падает, вот и мерещится Бейр знает что. Нормальные глаза. А парень-то — красавец еще тот».

Действительно, молодой шэл был прекрасен лицом. Ровный высокий лоб не хранил даже самых маленьких морщин, длинные иссиня-черные, как панцирь карка, волосы были сплетены кожаным ремешком в хвост и открывали идеально ровный нос с благородными крыльями, уверенные, но мягкие губы, строгую линию скул. Лицо это могло посоперничать с любой картиной в мягкости черт, в невыразимой, сквозящей в каждой черточке, красоте.

«Девки, наверно, без ума, — подумалось трактирщику. Он заметил, как Тира, забирая пустой кувшин, взглянула исподтишка на шэла, и глаза ее, совсем еще ребяческие и смущенные, загорелись, щеки вспыхнули. — У него этих девок три дюжины на Эно, еще бы — шэл. Шэл Алдион, пусть даже и младший — это тебе не горсть песку.» Компания за столом тем временем постепенно хмелела, пришлось Тире относить еще два кувшина фасха. Лица дружинников раскраснелись, голоса стали громче и звучнее, глаза мутно заблестели. Они оживленно рассказывали что-то друг другу, постоянно жестикулируя, один лишь Крэйн сидел молча, без интереса переводя взгляд с одного на другого и глаза у него были скучающие.

— Ничего интересного, — сказал он Армаду, осторожно спросившему у него что-то. — Я не вижу ничего нового. Все те же отвратительные лица, серые и похожие друг на друга, как маленькие карки. Я вижу здесь все то же, друг Армад, все ту же плоскую картину человеческой бездумной похоти. Посмотри на эти лица! У них в глазах ума не больше, чем у моего хегга, там лишь дешевый фасх, женщины, еще какая-то мелочь... Каждый раз, когда я захожу в трактир, мне кажется, что я попал в загон шууев.

— Ты слишком суров Крэйн, — тихо сказал один из дружинников. — Имей снисхождение к черни.

— Снисхождение? — Крэйн холодно улыбнулся, но брезгливость искривила идеально красивую улыбку. — Друг Калиас, ты считаешь, что я должен быть снисходителен к этим... этому... бескрайнему ничтожеству? Этой бесконечной глупости? Нет, друг Калиас, я не буду снисходителен. Скоро исполнится двадцать и один год с тех пор, как я вынужден созерцать подобные вещи, срок более чем достаточный, чтобы позволить себе говорить так, как считаешь нужным. Что внутри этих людей? Я скажу тебе — в них животная тупость, страх и злоба. Посмотри на их лица — ты не увидишь в них ничего, кроме примитивной похоти. Это ужасно, но это так.

— Тебе виднее, Крэйн, — поспешно согласился молодой дружинник. — Это чернь. Ее остается лишь терпеть.

— Да, наверное, так. — Шэл Аддион обвел тяжелым взглядом зал. — Армад, неужели это лучшее из того, что ты мог предложить? Признаться, я несколько разочарован.

— Ты тут еще не был, — пожал плечами Армад. — Я думал, тебе стоит освежиться — в последнее время ты сильно не в себе. Перемена обстановки...

— Плевать на обстановку. Ты хотел увести меня от неприятностей?

— Я хотел сохранить в безопасности твою голову. Что, если тебя прирежут в одной из очередных кабацких драк? Что скажет мне Лат?

— О, я уверен, что Лат найдет, что сказать тебе! Но почему ты боишься за меня? Неужели я ребенок?

— Нет, Крэйн, ты не ребенок, но ты сам знаешь, что способность держать себя в руках дарована не всем из рода Алдион, как знаешь и то, что часто перебираешь через край. Тебя боятся и тебя уважают, у тебя крепкая рука и ясная голова, но клянусь, еще одна дуэль — и Орвин...

— Орвин? — Шэл хохотнул. Смех его был так же прекрасен, как и голос, звучный и глубокий. — Мне стоит бояться Орвина? И это говоришь мне ты?

— Орвин — тор-шэл, — упрямо сказал пожилой дружинник, осторожно прихлебывая фасх. — Меньше всего в этой жизни я хотел бы, чтоб из-за меня столкнулись два наследника Алдион.

— Орвин терпит меня только потому, что есть Лат. Не будь Лата — меня еще десять лет назад нашли бы с артаком в животе, уж поверь.

— Ты преувеличиваешь, Крэйн.

— Ничуть. Орвин издавна имеет хорошие отношения с Латом, только это мешает ему избавиться от лишнего наследника вроде меня. Пока есть Лат — он не даст меня в обиду, я это знаю.

— Лучше не испытывать его терпения. Вспомни, как Орвин разъярился, когда ему сообщили о твоей последней дуэли.

— Пусть. Я не чувствую за собой вины и буду вести себя так, как сочту нужным.

— Это ему не понравится.

— Мне нет до этого дела. Лат всегда прикроет меня, да и Риаен часто берет мою сторону... Орвину придется научиться сдерживаться, если он хочет когда-нибудь занять трон шэда Алдион.

— В любом случае тебе стоит подальше держаться от неприятностей, Крэйн. У тебя слишком горячая кровь.

— Кровь холодна только у хеггов и покойников, — хмыкнул тот. — Жизнь надо жить, а не тащить за собой как полусгнивший труп.

— Постоянные попойки, пьяные дуэли со случайными людьми и блуд — это не жизнь, — бросил Армад, сдвигая брови. — Я не думаю, что если бы шаб Киран был жив, он бы...

Лицо Крэйна стало твердым, глаза опасно сузились.

— Внимательней следи за словами, — сказал он тихо, неподвижный, как статуя. — Следи за словами, Армад. Я не позволю непочтительно упоминать в своем присутствии шэда Кирана.

Армад медленно поднял взгляд на своего шэла, кивнул большой полуседой головой.

— Я приношу извинения, Крэйн, такое больше не повторится. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твоего отца.

Остальные дружинники смотрели на него со смесью страха и восхищения — судя по всему, только Армад мог позволить себе так разговаривать с шэлом Алдион. «Наверное, не просто дружинник, — прикинул трактирщик. — Небось раньше был ему нянькой и учителем, вот и свыкся. А теперь притащил своего хозяина в мой трактир, потому что боится за него и переживает».

Знал, дери его хегг, что мой трактир — самое спокойное место к западу от торговой площади, вот и придумал... Ох не к добру эти гости, сердце подсказывает — не к добру. Не пойдут на благо оставленные ими серы.

— Осторожнее, — буркнул он Тире, которая словно невзначай старалась ходить поближе к столу, за которым расположился шэл со своими дружинниками. — Не виляй тут задницей, а то выпорю. Что, уже и глаз на шэла положила?

Тира смутилась и залилась краской, глаза, совсем еще детские, не умели скрывать правды.

— А что, нельзя? — Она упрямо вскинула голову, и отражение факелов засверкало на заколке с тремя большими полупрозрачными ракушками, которой он раньше не видел. Значит, только что нацепила. Эх, дуреха-то какая, и ведь не выпорешь, уже своя голова на плечах... — Он хороший.

— Пьяница, дуэлянт и бабник, — сказал он очень тихо. — Будто сама не знаешь, что про твоего шэла в городе говорят. Дурная кровь, кровь Кирана. Что тут скажешь, кровь не выльешь...

— Много ты знаешь!

— Все, поди отсюда, видеть не хочу.

Тира поправил а заколку и бросилась обслуживать гостей, не забывая посматривать в сторону красавца-шэла. Тот ничего не замечал, увлеченный разговором и фасхом. Но трактирщик почувствовал — плохое будет. Кольнуло что-то гадко в самом сердце, словно невидимая ледяная игла вонзилась и растворилась в токе крови, разошлась холодом до самых пальцев. Это было сигналом, предчувствием.

Все началось еще до того, как Тира успела вернуться за новой порцией фасха. Трактирщик вдруг увидел, как прозрачные глаза шэла потемнели, а лицо опять затвердело, сделавшись похожим на старинный барельеф. В сузившихся глазах Крэйна заплясали нехорошие огоньки, ноздри затрепетали. Трактирщик замер, пытаясь определить, что вызвало злость высокого гостя. И с опозданием, лишь когда отлетел стул, понял.

За соседним столом сидела компания из цеха оружейников, человек десять, ребята шумные, но давние знакомые — трактирщик за долгие годы изучил посетителей. Сейчас они были здорово навеселе, но еще не пьяны — не обращая внимания на окружающее, они громко разговаривали и беззаботно смеялись, не подозревая о том, что почти все остальные посетители, привлеченные выражением лица Крэйна, уже смотрят на них. Кто-то смотрел на оружейников с испугом, кто-то с осуждением, были и те, в чьи глазах читалось предвкушение зрелища. И они не были обмануты.

Стул отлетел к стене и с треском лишился сразу двух подпорок — удар шэла лишь казался легким, силы, пожалуй, было достаточно, чтобы уложить взрослого мужчину. Сам шэл стоял неподвижно и смотрел сверху вниз на сидящего к нему вполоборота оружейника. Это был мужчина лет под сорок, трактирщик не смог вспомнить его имени, но профессиональная память с готовностью выдала, что работает тот в мастерской около южной крепостной стены, гуляет в трактире после каждого крупного заказа, а из закуски предпочитает тонкие, хорошо прожаренные ломтики мяса карка. Привлеченный треском, он оторвался от своего кувшина и с недоумением взглянул на возвышавшегося над ним Крэйна. Глаза всех сидящих за столом мгновенно затянуло поволокой страха, в едином порыве они отстранились от своего друга, в каждом взгляде сквозило только одно — «ради Ушедших, только не меня!».

Но мастер не выказал испуга, он смотрел спокойно, с некоторым удивлением. По сравнению с молодым шэлом выглядел он силачом — простой вельт в один слой, открывающий огромные руки с шарами-мускулами и вздувшимися венами, крепкая жилистая шея, огромный бугрящийся силой торс. Крэйн смотрел на него молча, и в глазах его, до этого мертвых, как у рыбы, бушевало ледяное пламя.

— Вам что-то угодно? — осведомился мастер, не делая попытки встать. Не узнал шэла? Решил умереть? Трактирщик с ужасом увидел, что оружейник был основательно пьян. Пьяному и ывар-тэс по колено, но смотреть с вызовом на самого шэла... Он или смертельно пьян, или дурак.

— Вы оскорбили моего отца, благородного Кирана, — процедил Крэйн медленно, с расстановкой, глядя в упор на мастера, — шэда Алдион, погибшего много лет назад.

— Я? Извините, не... — Мастер сделал удивленный жест. — Вы, думаю, ошиблись.

— Я не ошибся. Шэд Киран был моим отцом, и, оскорбляя его, вы оскорбляете меня.

Даже сейчас оружейник не испугался. Он лишь покраснел, чувствуя себя центром всеобщего внимания, и приподнялся, оперевшись на стол.

— Извините, я не хотел случайно или намеренно оскорбить вашего отца, кем бы он ни был. Надеюсь, вы в любом случае примите мои извинения, и мы сможем...

— Я не намерен слушать извинения, — отчеканил Крэйн. — Честь рода Алдион не отмоешь словами.

Тут-то и случилось самое страшное. Разогретый фасхом и взглядами друзей, мастер взглянул на побледневшего от ярости шэла и бросил:

— Вы правы, честь рода Алдион трудно отмыть, не говоря уже о словах.

Трактирщик успел увидеть глаза шэла и оказался возле него через мгновение.

— Ради Ушедших, только не здесь! — торопливо заговорил он, становясь между шэлом и мастером. — Умоляю вас, только не в трактире. Выйдите и...

Побоявшись прикоснуться к шэлу, он обхватил обеими руками ничего не понимающего оружейника. В следующее мгновение он даже не понял, что случилось, просто какая-то загадочная сила подхватила его, подняла в воздух и швырнула куда-то в сторону, словно пушинку. Столы и незнакомые лица завертелись перед глазами, а потом перед ним вдруг возникла стена и трактирщик успел выставить руки. Но удар все равно был силен — когда он поднимался, ноги еще сильно дрожали.

Крэйн, шэл Аддион, не стал доставать эскерт. Отшвырнув с дороги трактирщика, он одним плавным бесшумным шагом оказался возле обидчика и, выхватив из узких ножен на боку длинный тонкий стис, мягко погрузил его в бок мастера чуть пониже ребер. Тот как-то неловко всхлипнул, старый, но тщательно вычищенный вельт вспух уродливым красным буфом, который сочился алой капелью. Его огромная ладонь схватилась за бок, и трактирщик успел заметить, как живые глаза, из которых мгновение назад плеснуло удивлением и болью, медленно тускнеют, черты лица разглаживаются. Медленно Крэйн уложил тело мастера на пол, помедлил и извлек из его тела окрасившийся алым стис. С трех острий срывались, прокатившись по длинным хитиновым лезвиям, крупные капли.

— Ну вот, — в наступившей тишине голос Армада был слышен всем. — Зачем это?

— Он меня оскорбил, — просто сказал Крэйн, засовывая не вытертый клинок в ножны. — Этой причины вполне достаточно.

— Но Орвин...

— Слышать не хочу. Эй, оттащите кто-нибудь тело!

Мастер лежал на земляном полу, вперив в потолок невидящие глаза. Руки неловко прижаты к боку, ноги поджаты к животу, словно он при жизни хотел свернуться как ребенок. Из-под него уже деловито ползла тонкая извивающаяся лужица. Мастера, сидевшие с ним за одним столом, смотрели на тело с неприкрытым ужасом. «Тонкие, хорошо прожаренные ломтики карка, — вспомнил к чему-то трактирщик, с трудом распрямляя ноющую после удара о стену спину. — Мастерская около южной крепостной стены». Тира, замерев, смотрела на Крэйна и в глазах ее был страх и обожание. Крэйн это заметил.

— Иди, — сказал он глухо, опустив тяжелую руку на ее плечо. — Тебе нечего смотреть. Лучше принеси еще фасха.

Торопливо закивав, она убежала к стойке. Трактирщик, прихрамывая, двинулся к телу. Посетители, постепенно оправляясь от страха и возбуждения, возобновили трапезу, не прошло и минуты, как снова застучали по столам кувшины, кто-то захмелевшим голосом просил повторить, где-то ожесточенно спорили.

— Это за неприятности, — тихо и многозначительно сказал Армад, незаметно для всех вкладывая в вялую руку трактирщика несколько сер. — Думаю, Орвин, тор-шэл Алдион, не оценит, если ты станешь рассказывать всем посетителям о случившемся или вздумаешь утверждать, что шэл Крэйн был неправ. Ты меня понимаешь?

Трактирщик молча кивнул и спрятал монеты. Оттаскивая в одиночку грузное, уже ставшее твердым тело несчастного мастера, он думал о том, что произошло в его трактире. Ему приходилось часто видеть чужую смерть, да и в юности, что греха таить, было... Нет, ему это было не впервой. Но впервые в жизни он увидел, чтоб человека убивали без эмоций, с одной лишь только холодной отстраненной брезгливостью в глазах. О чем он успел подумать за то время, пока оттаскивал тело мастера на задний двор и устраивал его, никому неизвестно, потому что всю оставшуюся жизнь он избегал говорить об этом случае и каждый раз вздрагивал, когда кто-то упоминал младшего шэла Алдион. Но если бы его спросили, он бы ответил — в ту минуту он снова вспомнил ледяные глаза Крэйна и затхлую гнилостную жижу, которая померещилась ему однажды.

Но никто его об этом не спрашивал.

— Ну и зачем? — спросил Армад хмуро, отставляя пустой кувшин. — Крэйн, иногда мне кажется, что ты не контролируешь свои действия. Это опасно.

Крэйн лишь улыбнулся. После боя, если это, конечно, можно было назвать боем, он чувствовал приятное оживление, погорячевшая кровь струилась по жилам, наполняя тело силой и уверенностью. Он машинально коснулся пальцем рукояти стиса и на бледной коже отпечаталась жирная багровая точка, похожая на большого жука. Брезгливо поморщившись, он вытер ее о край стола.

— Извини, — сказал он. — Я, наверное, был неправ. Мне просто надо было развеяться.

— О да. Он действительно оскорбил шэда Кирана?

— Не знаю. Какая разница? Достаточно того, что это животное осмелилось осквернить своим гнилым ртом его имя.

— Опять скука? Ты опять чувствуешь скуку, Крэйн?

Крэйн пожевал губами и отвел взгляд.

— Не знаю. Я опять чувствую пустоту. Я соскучился по жару возбуждения в крови, мне его до смерти не хватает. Мне надоело проводить дни напролет в трактирах и мне до смерти надоел этот гнилой запаршивевший город. Жизнь опять становится пуста, Армад. Знаешь, это как будто падаешь вниз, но в лицо не бьет ветер, ты не чувствуешь воздуха. Вместо воздуха вокруг тебя — бесплотный туман, который рассеивается между пальцами, когда пытаешься его схватить.

— Ты можешь получить свою порцию возбуждения, соблазняя придворных дам, — мрачно сказал Армад. — Раньше тебе этого хватало.

— Нет, это не то. — Шэл скривился. — Это приедается. Хрупкие испуганные ласки юных девиц, жаркая, как не остывший уголь, страсть зрелых женщин, испуганные и полные ненависти глаза их мужей... Наверное, я уже стар для этого. Прыжки по крышам с одеждой в охапку хороши лет до пятнадцати, потом это начинает утомлять.

Он проводил долгим взглядом проходящую возле их стола симпатичную служанку и вздохнул.

— Женщины ужасно предсказуемы, они думают только об одном.

— Ты пользуешься у них успехом, — рассмеялся один из дружинников. — Будь уверен, в этом городе нет ни одной, которая не мечтала бы оказаться внутри твоего касса!..

— Это и приедается. Хорошо всегда то, что недоступно, я успел это понять. Давно прошло то время, когда я чувствовал жар жизни. Первый поцелуй, первая дуэль... Все приедается, мой друг, все приедается. Сейчас, чтобы оживиться, мне требуется нечто большее. Не знаю, возможно, небольшая война или...

— Лучше устрой охоту на хеггов, выводки уже достаточно близко подошли к городу.

— Бессмысленное убийство не дает ничего ни сердцу, ни руке. Пустая трата времени.

— В убийстве ремесленника не больше смысла, — тихо сказал Армад. — Ты мог избежать этой дуэли, мой шэл.

— Конечно, мог. — Крэйн улыбнулся, и в его глазах опять заплясал дьявольский огонь. — Но что с того? Это была единственная возможность разогреть кровь сегодня вечером. Не мог же я упустить столь славную возможность.

— Люди на улицах скоро станут шарахаться от тебя. У тебя слава убийцы.

— Только не женщины, — заметил дружинник, подмигивая молоденькой служанке, которая, посчитав себя удачно затаившейся за бочкой, впилась взглядом в лицо молодого шэла. — Только не они.

Служанка вспыхнула и поспешно отошла к стойке, но все-таки не удержалась, метнула последний взгляд в шэла. Но тот ее не заметил.

— Я не собираюсь быть шэдом, Армад. Довольно к того, что я — младший шэл Алдион. Мне нет нужды завоевывать любовь своих подданных.

— Но разве не...

— Нет. Мне не нужна их любовь, как не нужны они сами. Я их... — шэл сделал неопределенный жест, подбирая подходящее слово, — ... не замечаю. Могильные жуки, трусливые и злобные. Это не люди, это насекомые, разновидность хеггов. Посмотри, как смешно они косятся на нас — все слышат, но боятся до смерти. Удивительно забавное и гадкое зрелище! Добиваться их любви?.. Нет уж, я обойдусь без этого, заигрывать с чернью — удел Орвина, на мою жизнь хватит и других занятий.

— Дуэлей, кабацких гуляний и женщин? — Армад отвел взгляд от своего шэла. — Это хорошо в молодости.

— Именно поэтому ты и попытался привести меня в самый тихий трактир Алдиона, — хохотнул Крэйн. — Нет, мой друг, я не собираюсь тянуть жизнь, как карк тянет коку со своей добычи. Если дуэли и кабацкие гуляния — это моя жизнь, что ж, значит, это мой выбор. Это куда лучше и честнее, чем участвовать во всех интригах двора или добиваться трона шэда. Я доволен тем, что делаю, а значит, все идет правильно. Верить в любовь, прощение и сострадание — величайшая глупость, вера трусов и калек. Сильный человек свободен, потому что настоящая сила — это свобода. Свобода от писаных правил, добродетели, порядков, законов и традиций. Живи, как ты хочешь, — и ты будешь силен, подчинись чужой воле, позволь хоть единожды заставить себя совершить то, чего не желаешь, — и твоя свобода станет ничем. В этой жизни я не подчиняюсь никому: ни шэду, ни шаббэл, ни кому еще. Я по-настоящему свободен, именно поэтому многие меня столь ненавидят. Даже Ушедшие ничего не смогли бы со мной поделать.

Армад хмуро посмотрел на увлеченного Крэйна и качнул головой.

— Не поминай Ушедших, Крэйн. Если ты привлечешь внимание жрецов, неприятностей будет куда больше, чем ты привык к себе притягивать.

— Ерунда. Если хоть один черноголовый попытается осудить меня, ему придется нагонять своих богов настолько быстро, насколько я успею вытащить эскерт.

— Их влияние снижается, ты прав, но помни, что у них еще достаточно сильны позиции в Алдионе. Допустим, никто не осмелится тащить тебя на священный суд, Орвин при всей нелюбви к тебе не сможет допустить этого и позволить уронить честь рода Алдион, но даже твоя дружина не сможет охранять тебя постоянно до конца твоих дней, Крэйн. Артак в шею на темной улице — и все, в городе останутся только два шэла...

— Ты напрасно пытаешься меня запугать, Армад. Это бесполезно. Я знаю, что тебе не безразлична моя жизнь, но поверь, будет лучше, если я буду думать своей головой.

Именно в этот момент спокойствие посетителей второй раз за вечер было грубо нарушено. Входная дверь трактира, тяжелая, сработанная из толстых крепких досок и хитиновых гвоздей, с грохотом распахнулась, пропуская внутрь последние красные лучи догорающего Эно. Дыхание неожиданно ворвавшегося ветра растрепало волосы посетителей, кто-то от неожиданности разбил кувшин об угол стола, было слышно, как что-то медленно течет на земляной пол.

Ворвавшийся человек был грязен, взволнован и пьян. Он был достаточно стар и тем более жалок.

— Во имя Ушедших. — Он закашлялся, обводя трактир невидящим взглядом. — Я спешил... Там... Там ворожей. Настоящий. Только что...

Случайно наткнувшись взглядом на Крэйна, с безразличным видом пьющего фасх, он запнулся, и в глазах его, темных и пустых, как у всякого пьяницы, зажглась надежда.

— Шэл... — Он рухнул на колени, не осмеливаясь подойти ближе, Армад предупредительно поднял руку, другую демонстративно положил на рукоять эскерта. — Во имя Ушедших... Только что сам видел... Ворожей! Живой. Я глазам не поверил...

— Ворожей? — спросил Крэйн без всякого интереса. — И что? Найди черноголового.

— Мой шэл, это убийца!

— Убийца?

— Он призывал проклятия на род Алдион, я слышал это своими ушами. У него склет в половине этеля отсюда, там есть щель и...

— Дальше! — жестко приказал Крэйн, и голос его напоминал гудение хлыста. — Что?

— Он замышляет недоброе, — чуть не захныкал вошедший, с ужасом взирая снизу вверх на шэла и явно жалея о сказанном. — Я как раз шел мимо, а там... Котел, зелья, дым... Он хочет обрушить на нас проклятие!

Крэйн без слов вскочил со стула, и все посетители в едином порыве отпрянули от него, даже те, которые находились в другом конце трактира.

Глаза шэла Алдион пылали белым едким огнем.

— Крэйн... — Армад постарался схватить его за руку, но не успел. — Надеюсь, ты не думаешь...

— Ворожба против рода Алдион карается смертью. Если это правда, мне придется заняться этим.

— Даже и не думай! — Старый дружинник отшвырнул стул и встал во весь рост. — Если это действительно ворожей...

Но Крэйн его уже не слушал. В несколько огромных шагов он покрыл расстояние, отделяющее его от выхода, и бесшумной тенью исчез за дверью. Эно лишь успел на мгновение запечатлеть на полу его угловатую резкую тень, обрамленную багровым свечением заката. Дружинники, среагировав с запозданием, ринулись за ним, отшвыривая с дороги посетителей и врезаясь тяжелыми кассами друг в друга. Кто-то заорал, хватаясь за покалеченную руку, — дружинники шэла не собирались терять времени.

— За шэлом! — крикнул кто-то, разбивая об пол кувшин. — Смерть ворожеям!

Пьяная толпа качнулась, под ногами треснули, вминаясь в землю, разбитые доски столов, приглушенно захрустело стекло под толстыми подошвами.

— Факелы! Несите факелы!

— Смерть! Смерть!

— С дороги, разорви вас Ушедшие, он может...

— Убью, в стороны!

— Готовь стисы! На ворожеев!

— Слава Алдион!..

Кто-то захрипел, прижатый неудержимым людским потоком к стене, где-то звучно хрустнули ребра, а первые посетители уже выскакивали наружу и в руках их матово блестели трехрогие отростки стисов и изогнутые пластины кейров. Подхваченные бурлящей волной ненависти, обжигающей изнутри и едкой, как кровь хегга, они действовали как единый организм, огромное неразумное существо. У этого существа были сотни рук, бездна глаз.

Калеча само себя, оно прокладывало путь на свободу, оставляя позади неподвижные тела, втоптанные в доски столов и крошку стекла.

Высвободившаяся внезапно, как ураганный ветер, злость, порожденная фасхом, рвалась к действиям.

Когда последние посетители покинули залу, оставив дверь болтаться на одной петле, трактирщик закрыл глаза и начал молиться всем Ушедшим.

Пять топчущихся на месте хеггов, привязанных к столбу возле трактира, смотрели на толпу равнодушно, поводя большими полукруглыми головами и издавая отрывистые скрипящие звуки. Они чувствовали своих хозяев, но были слишком хорошо натренированы, чтобы проявлять нетерпение, лишь хегг Крэйна, которому, видимо, передалось настроение шэла, резко вскинул головогрудь и ударил длинной шипастой лапой, взрывая землю.