«Щенок, – вдруг услышал он внутри себя голос, свой голос, но какой-то странный, с избытком лязгающего, словно танковые траки, командного металла. – Щенок! Раскис уже? Распустил нюни, как барышня кисейная? Какой ты к черту Крысолов, ты – говноед. Ты, кажется, уже забыл, что твое предназначение быть Истребителем, что ты не такой, как все. Этот мир исторг тебя, постарался максимально испоганить тебе жизнь, обрекши на одиночество и неприятие. Но оставил Предназначение – очищать его от монстров и рвущихся к власти скотов. Гордись им и радуйся, что ты вне систем и устоев этого мира».
Тряхнув головой, словго приводя себя в чувство после нокдауна, Крысолов подбросил еле слышно звякнувшую содержимым сумку и зашагал в сторону вокзала, где его ждала машина группы эвакуации. Постепенно его шаг снова стал легким и пружинистым, а осунувшееся от внезапной усталости лицо – спокойным, как всегда. Лишь веко левого глаза слегка подергивалось, но кто это заметит в лукавом прищуре глаз.
Улица Железноводская, ВО, Санкт-Петербург. Понедельник, 6,07. 13:50
Николай Николаевич шел на встречу с региональным главой, испытывая странные смешанные чувства тревоги и отчаянной решимости. Шагавшие в трех метрах позади «близнецы» отрешенно оглядывали округу, цепко осматривали прохожих, выискивая возможную угрозу для своего шефа. Но сегодня они почему-то исполняли свои обязанности рассеянно и без должного старания.
Николай Николаевич был, пожалуй, одним из немногих кураторов, имевших личных телохранителей-аномалов. Такую роскошь могли позволить себе лишь главы региональных филиалов, да и то не все. Обычно даже главы обходились одним телохранителем, пара была уж вовсе расточительством и распылением средств. Пары, как правило, были в гомосексуальной связи, что исключало их последующие метания в поисках половины, а следовательно, – возможность предательства, какое совершил подопечный Ник-Никыча, Крысолов. Отклонения в сексуальной ориентации подростков вычислялись психологами Синдиката довольно рано, и такие мальчики воспитывались парами. Конечно, единственным их назначением была работа телохранителей, ибо в боевых операциях «близнецов» использовать было невозможно, в силу их привязанностей – сторожевой пес не сможет быть охотником.
Сегодня Николай Николаевич впервые за свою многолетнюю работу в Синдикате сунул за пояс брюк пистолет, девятимиллиметровый израильский «сиркис». С кобурами скрытого ношения Ник-Никыч дела никогда не имел, весь его опыт обращения с оружием – Рязанское училище ВДВ да четыре года службы в разведке Рязанской же десантной дивизии. Правда, в те времена командующим ВДВ был генерал Маргелов, и десантников гоняли всех, как Сидоровых коз, невзирая на должности и звания. Но с тех пор прошло много времени, и Ник-Никыч лишь изредка отстреливался в тире, пытался сохранить форму неплохого когда-то пистолетчика, выпуская пару раз в месяц по пять-семь магазинов из полюбившейся ему девятимиллиметровой «Ламы-Омни».
Странное недоверие и подозрительность словно пропитали воздух вокруг куратора, и ему подчас казалось, что просто нечем дышать. И эти «близнецы», и оружие в кармане, и конспиративные приемы – все это было опасной, но, в сущности, не слишком нужной игрой. По крайней мере, как вдруг показалось Николаю Николаевичу, – для него лично. Но Синдикат, дававший практически безграничную власть, отбирал у своих членов самое главное – свободу. Свободу волеизъявления, свободу чувств, ибо любые сильные привязанности карались немедленно и жестоко. За исключением, пожалуй, извращенной привязанности друг к другу «близнецов» да еще их собачьей привязанности к хозяину.
Николай Николаевич осторожно поддернул штаны, поправил рукоятку пистолета, давившую на располневший живот. «Скорее даже брюшко», – грустно подумал куратор, вспомнив бравую десантную молодость. Если бы не влетевший на учениях в купол его парашюта салага-первогодок, следствием чего были многочисленные переломы и разрыв селезенки, повлекшие за собой списание из войск по инвалидности, может быть, и не знал бы Николай Николаевич ни о каком Синдикате, был бы сейчас в больших чинах.
Куратор зло сплюнул – чего уж сейчас-то сопли разводить: «был бы, не был бы». Сейчас нужно думать о том, что будет, а остальное – ботва в бороде. Прихрамывая, но бодро взбежал по пяти ступеням на крыльцо точечной девятиэтажки, набрал код на укрепленной двери парадной, вошел в холл. «Близнецы» скользнули следом. Нога Николая Николаевича опять разнылась, но лифтом он пользоваться не стал и тяжело поднялся на пятый этаж. Открыл дверь квартиры своим ключом. Не оглянувшись на своих телохранителей, прошел в гостиную.
Борова еще не было, и Ник-Никыч устроился в самом удобном кресле, вытянув ноги и откинувшись на спинку. Повинуясь его красноречивому жесту, один из «близнецов» сунулся в бар, вытащил початую бутылку «Тичерз», налил в тяжелый квадратный стакан толстого стекла и подал куратору. Вопросительно поглядел на него – не принести ли лед, но Николай Николаевич отрицательно помотал головой и пригубил виски.
К тому моменту, когда в прихожей лязгнул в массивном замке ключ и «близнецы» настороженно приподнялись, Николай Николаевич ополовинил уже второй стакан. Боров вошел в комнату, поглядел на стакан в руках Ник-Никыча и с неудовольствием крякнул.
– Не слишком ли рано вы начинаете? – язвительно спросил он.
Куратор равнодушно пожал плечами. Его снова неприятно кольнуло то, что на встречу Боров в который уже раз пришел без охраны. Что-то во всем этом было неправильное. Но что?
Однако Боров сел напротив Николая Николаевича, плеснул в стакан, услужливо поданный одним из «близнецов», изрядную порцию виски. Дружелюбно улыбнулся куратору.
– Вы по-прежнему считаете, что предателя нужно оставить в покое? – благодушно спросил Боров, слегка наклонившись вперед и тяжело взглянув в глаза куратора.
Тот снова равнодушно пожал плечами. Его вдруг охватили вялость и апатия. Бешеная гонка за ускользающей тенью шаткого равновесия практически закончена – равновесие, кажется, нарушено полностью и шансов восстановить его больше не представится.
– Да, – устало ответил он, – но вы меня, разумеется, не послушаете. И загубите все.
– А вы не разделяете мое особое мнение? – иезуитским полушепотом произнес Боров. – То, которое я высказал на Совете Глав.
– Глупо, – невыразительно ответил Ник-Никыч, но внутренне подобрался. – Если бы я действительно помогал Крысолову обезглавить Синдикат, то, скорее всего, начал бы с того, что ликвидировал его руками вас и Верховного, тем самым обезопасив себя. Но ведь вам же не понять, что он хочет только одного – покоя, и ему наплевать на мышиную возню Синдиката.
– И все-таки, если отбросить лирику и пасторальность, – где сейчас Крысолов?
– Господи, – вздохнул Николай Николаевич, – какие вы болваны! С чего вы взяли, что он отчитывается мне? И почему вы так уверены, что я сказал бы вам о том, где он, даже если бы знал?
Боров улыбнулся еще шире, словно услышал желаемое, и сунул руку по а пиджак, где куратор еще раньше заметил под складками ткани выпуклость кобуры скрытого ношения.
– Придется вам, видимо, пройти курс лечения, – пробормотал глава филиала, ухватившись за рукоять пистолета.
Николай Николаевич знал, что это означает: все сотрудники Синдиката – за исключением аномалов, и так обладавших высокой сопротивляемостью к наркотикам, – имели нечувствительность к препаратам, в простонародии именуемым «эликсиром правды». За исключением одного, изготовленного лет двадцать назад, препарата на основе вытяжки из гипофиза аномалов. Правда, после введения препарата в кровь обычного человека испытуемый жил от пяти до семи часов и умирал в страшных мучениях. Применялся препарат всего два или три раза, и в каждом случае финалом допроса с этим «эликсиром» была мучительная смерть.
Пиджак Николая Николаевича был расстегнут, и пистолет он выхватил быстрее Борова. Щелкнул предохранителем, буквально уперев ствол в жирный подбородок главы.
– Сейчас мы уйдем, – негромко и напористо произнес куратор, поднимаясь из кресла. – Мы уедем подальше, и ты не станешь нас искать – иначе мы вернемся. Я не хочу вредить вам, я всего лишь подаю в отставку. Запомни и передай другим. Мы – уходим, просто уходим.
– Мы? – язвительно переспросил Боров, и куратор услышал за своей спиной характерный щелчок выброшенного из пружинных ножен ножа. И все понял – и странную беспечность Борова, и причину своего беспокойства, и прохладное отношение к своим обязанностям «близнецов». Тупое, как пьяный мордобой в темном переулке, предательство. Боров как-то сумел переманить (перекупить?) его телохранителей. Четко зная, что аномалов ему не опередить, Николай Николаевич все-таки не хотел уходить один. Ствол его пистолета по-прежнему был направлен в лицо Борова.
Но он опоздал, опоздал на целую вечность. Палец только начал нажимать на спусковой крючок, взводя курок, а в воздухе уже тонко свистнуло узкое обоюдоострое лезвие брошенного ножа. Жгучая боль пронзила все тело бывшего куратора, растекаясь откуда-то из основания черепа. А тело вдруг стало деревянным, точнее – словно большим мешком, набитым опилками. Пистолет выпал из одеревеневших непослушных пальцев, ноги подогнулись, и Николай Николаевич мягко осел обратно в кресло.
Нож перебил спинной мозг в месте его прикрепления к головному. Сквозь розово-серую пелену перед глазами Николай Николаевич успел увидеть довольную улыбку на – все-таки – испуганном лице Борова и подумать: «Жаль, не увижу эту рожу, когда придет Крысолов… Крысолов… Удачи тебе, парень…»
Биостанция СПбГУ «Лес на Ворскле», Борисовка. Белгородская область. Понедельник, 6.07. 17:00
Мирдза, лениво развалившись на травке, с улыбкой глядела на прыгающую на волейбольной площадке молодежь. Ее немного раздражали взгляды парней, глазеющих на Марту, как всегда резвившуюся в миниатюрном купальнике. Раздражали и их взгляды, регулярно пробегающие по ее телу, словно ощупывая его. Но не натягивать же паранджу, когда телу хочется отдохнуть от одежды, насладиться солнечными лучами и теплым ветром.
Хотя нельзя не сказать, что Марта весьма эффективно использует это глазение в целях победы своей команды, – мальчики противника, глядя на ее фигурку и пуская слюни, пропускали одну ее подачу за другой. Однако же и ее команда начинала пускать слюни, едва происходила смена номеров и Марта выходила к сетке, а молодые люди начинали пялиться на ее практически голую попку.
Минимальные трусики, прикрывавшие лишь узкой черной полоской ложбинку между бронзово-загорелых ягодиц, делали свое черное дело не менее эффективно, чем два крошечных треугольничка, едва прикрывавшие соски. Так что эффект, направленный на противника, с лихвой компенсировался воздействием на своих. Если бы не присутствие Мирдзы, команда Марты могла бы и продуть. Правда, первый тайм противник продул вообще всухую, на одних крученых Марты, но во втором собрался и проиграл лишь со счетом 13:15.
А в начале третьего один из парней в команде Марты подвернул ногу. Девушка попросила перерыв и повернулась к Мирдзе.
– Поможешь? – крикнула она.
Мирдза усмехнулась – теперь у ребят не было ни малейшего шанса. Она встала, потянулась, продемонстрировав себя во всем великолепии, завязала волосы в хвост и вышла на площадку. По вытянувшимся лицам противника увидела, что не ошиблась, и подхватила мяч.
– Подача наша? – спросила она у сестры.
– Ага, – ответила та и покосилась на лица молодых людей. Фыркнула.
– Подаю! – крикнула Мирдза и подбросила мяч к жаркому голубому небу.
Улица Кировоградская, Чертаново. Москва. Среда, 8.07. 3:15
Закадрить в ночном клубе подружку было для Крысолова делом нескольких минут. Особенно просто, учитывая прицельное внимание к полуодетой, точнее – полураздетой – девушке со стороны пары мальчиков качкового вида. Девушка не была местной ночной бабочкой – это Крысолов установил легко, с минутку потолкавшись рядом с ней на танцевальной площадке и наскоро просканировав сознание. А посему спокойно согласился на предложение амбалов «выйти поговорить».
Легко разоружив их и оставив отдыхать в глубокой отключке на унитазах и спустив часть деталей неухоженных пистолетов ТТ в унитаз, а остальные – в мусорный контейнер на кухне, куда спокойно вошел, предъявив липовое удостоверение сотрудника МВД, Крысолов вернулся в зал и подсел к девушке. Непринужденный треп, пара коктейлей – и теплое знакомство было завязано. Девушка была в приличном градусе подпития, а посему не особенно обратила внимания на не слишком презентабельный «УАЗ», особенно – после тех коктейлей, что угостил ее Крысолов. Обычнейший С2НзОН в «Маргарите» сделал свое черное дело.
Буквально дотащив на руках хихикающую девушку, Крысолов помог ей открыть дверь квартиры, внес ее в комнату, уложил на диван и стремительно осмотрел всю квартиру. Никого – ни в кухне, ни в санузле, ни во второй комнате. Коротко и точно нажал кончиком среднего пальца за ухом девушки, надежно вырубив до утра, и перенес ее в спальню, положил на кровать, укрыл одеялом и огляделся дотошнее. Телефон в квартире был, что облегчало жизнь. Среди вещей не обнаружилось таких, что были девушке не в пору, – значит, здесь она жила одна.
Вышел в ванную комнату и врубил душ на полную мощность, горячей воды, правда, не было, да и не нужно. Поглядел на себя в зеркало, качнул головой и сплюнул в раковину. Процесс метаморфоз закончился буквально три-четыре дня назад, и Крысолов в очередной раз с трудом привыкал к своему новому лицу. Черные волосы, брови и усы, отпущенные в дороге, наскоро сбритая щетина; квадратный подбородок с ямочкой посередине, тонкий нос с широкой, словно неоднократно сломанной переносицей, узковатые глаза, прижатые к черепу уши. Общее в лицах было только одно – бесцветные глаза и хищное выражение. То, что почему-то нравилось в принципе большинству женщин.
Крысолов усмехнулся, мгновенно – на «раз-два» – разделся и шагнул в обшарпанную ванну под тугие холодные струи. Кряхтя и фыркая, он с полчаса нежился под душем, соскабливая жесткую щетину, смывая дорожную пыль и усталость.
7. КРАЙ СВЕТА
Чужая память.
Волгоградское водохранилище, р. Волга между населенными пунктами Приволжское и Ахмат. Саратовская область. Воскресенье, 2.12.90 г. 1:05
Крысолов греб немеющими руками. К счастью, течение здесь было не очень сильным, но с другой стороны из-за волгоградской плотины река была широкой, и плыть предстояло долго. Все тяжелое снаряжение он выбросил, едва войдя в обжигающую холодом воду и взломав тонкий прибрежный ледок. Зашвырнул на глубину плоский ранец с патронами, пластитом и продуктовым НЗ, бросил туда же и новенький пистолет-пулемет «Хеклер-Кох» МП-5 А-2 с боекомплектом.
Но все равно, даже почти игрушечный «маузер» ХСП калибра 7,65 мм, весивший вместе с глушителем семьсот граммов, да пара ножей, привычно прикрепленных к предплечьям, тянули на дно, как пудовая гиря. Ботинки снимать Крысолов не стал – как ни двужилен он был, но марш-бросок босиком по снежку представлял слабо, особенно после своего моржового заплыва через Волгу не в самом узком месте. Да и босой человек, бегущий по снегу, всегда привлекает внимание.
Задание было практически провалено. Уничтожить всех предателей одним махом не удалось – трое не явились на встречу, и Крысолов поднял на воздух хибару на окраине Саратова с теми, кто прибыл. Из тех, что не явились, Крысолов успел ликвидировать только одного – опера местного уголовного розыска. Но игра шла уже на грани провала – Крысолова засекли, и приметы его разошлись по всем постам. Началась облава. Единственный путь лежал через Волгу, но мосты контролировались. Пришлось плыть.
Прогноз погоды, услышанный Крысоловом еще днем, не обещал ничего хорошего – понижение температуры до минус одиннадцати, шквальный ветер и метель. Ограниченная видимость, с одной стороны, была на руку Крысолову, с другой – мешала и ему вовремя увидеть опасность.
Уже на середине необычайно высокая волна захлестнула пловца. Отфыркавшись, Крысолов энергичным гребком поднялся над водой. И сразу же нырнул, уходя в стылую глубину – на него шел буксир. «Черт, – подумал Крысолов, – откуда он взялся? Навигация-то вроде закончилась». По голеням жестко скребанул форштевень, и Крысолов нырнул еще глубже, яростно загребая руками, чтобы не попасть под винты. Его мотнуло несколько раз, потянуло к поверхности, но он удержался на глубине до тех пор, пока болтанка не прекратилась. Вынырнул, с жадностью вдохнул воздух. Мелкая снежная крошка тотчас же больно секанула его по глазам.
На берег он выбрался совершенно обессиленный. Неимоверно трудно было ломать полусантиметровый лед на мелководье и передвигать ноги. Болела, казалось, каждая мельчайшая клеточка тела, перед глазами мелькали огненные круги. Но Крысолов стянул с себя всю одежду и тщательно отжал из нее воду, пока она не превратилась в лед. Конечно, влага в ткани еще осталась, и она замерзнет, сделав одежду фанерно-жесткой, но, по крайней мере, не ломкой.
Срочно нужно было найти какое-то временное убежище, хотя бы на пару часов, чтобы восстановить температурный баланс. Отстегнув от пояса фляжку – единственное, что осталось у него от продуктового НЗ, Крысолов трясущимися руками отвинтил крышку и припал одеревеневшими губами к горлышку. Спирт, ледяными комочками скользнув по глотке, зажег пожар в пищеводе и желудке. «А ведь я хотел выбросить и флягу, – подумал Крысолов. – Что бы я сейчас без нее делал?» Чувствуя, как его охватывает крупная дрожь, Крысолов поспешно оделся и побежал на неверных ногах прочь от берега.
Укрытие от ветра и снега Крысолов нашел только через два часа. Запершись в каморке заброшенного коровника, Крысолов разжег на бетонном полу костер из обломков кормушек для коров и сухого навоза, смешанного с сеном. Досками закрыл окно с выбитым стеклом, оставив щели для выхода дыма, разделся и повесил одежду над огнем на шест. Хлебнул еще спирту, растерся остатками. Тепло огня благодатно разлилось по бедрам, плечам и груди, спина и ягодицы все еще мерзли. Крысолов стал медленно поворачиваться, стараясь вобрать кожей как можно больше тепла, зная, что ему предстоит еще двухсоткилометровый – как минимум – марш-бросок.
Орехово, Карельский перешеек. Среда, 8.07. 12:30
Брат Самэ вернулся из небытия, длившегося месяц, измотанным, словно все это время непрерывно бегал марш-броски и проходил полосу препятствий. Самэ открыл глаза, и мир поразил его своей новизной и яркостью. В уши хлынули тысячи звуков, ранее не слышанных, оглушив и смяв чувства, перебивая ощущения.
Брат Самэ приподнялся на жесткой постели, но головокружение уложило его обратно. Тотчас же холодная жесткая рука легла ему на лоб и глаза.
– Все в порядке, брат. Не надо только делать пока резких движений, – услышал он тихий голос. Брат Самэ замер, расслабив мышцы. Все было новым, даже истончившиеся мышцы – в них чувствовалась нечеловеческая сила и быстрота, кости стали словно невесомыми.
– Выпей это, – снова услышал он тот же голос и, приподняв голову, припал губами к краю фарфоровой чашки. Холодная терпкая жидкость смягчила пересохший рот и глотку и вдруг зажгла огонь в теле, стряхнув остатки сонной паутины с мозга, заряжая вялые мышцы энергией.
Самэ взметнулся с жесткого ложа. Полуденное солнце било в окно, но почему-то не слепило глаза, даже не приходилось сильно прищуриваться. Рядом с постелью на пятках сидел наставник Торидэ, которого он видел несколько раз в додзе. Торидэ тренировал какую-то особую группу послушников, и брат Самэ несколько удивился, увидев его здесь.
– С возвращением, – улыбнувшись, произнес наставник. – Ты как?
– Ничего, – ответил Самэ, чувствуя, что язык плохо слушается его. – В горле першит. Нельзя ли мне выйти в коридор, наставник, напиться? – спросил он, имея в виду бачок с родниковой водой, что стоял около столика дневального.
Торидэ рассмеялся.
– Ты в другом корпусе, брат Самэ, не в своем. А воды – пожалуйста, – он протянул послушнику пластиковую полуторалитровую бутыль минеральной воды. – Эта вода для тебя полезней, чем обычная родниковая,
Самэ жадно опустошил бутыль наполовину, У воды был характерный солоноватый привкус, и почему-то он лучше утолил жажду. Видимо, организм сам понимал, что ему надо. Но – почему? Почему Самэ твердо знал, что ему нужно было выпить сейчас только половину бутылки воды, тогда как раньше он выдул бы всю воду? Почему из всей пищи, находившейся на маленьком столике, он потянулся, спросив разрешение наставника и получив его, именно к соленым орешкам, наоборот, вызывавшим жажду? Почему, наконец, с ним возится наставник Торидэ, а не наставник Ирука? И еще тысяча и одно – «почему?»
Улица Планерная, Тушино. Москва. Четверг, 9.07. 15:30
Вчерашние ночные приключения Крысолов вспомнил с ухмылкой и закурил. Погодка в Москве стояла жаркая, если не сказать – удушающая. А может, это была исключительно личная реакция на «сердце России».
Отмывшись и поработав в Интернете, он решил слегка придавить на массу, благо новости были хорошие – никто не интересовался (кроме местных молодых людей, а их интерес был сугубо специфичен и особой тревоги не вызывал) двумя особами из Прибалтики, мирно обитавшими на биостанции в Белгородской области. А посему можно было бы и расслабиться, если бы не… А, черт знает – чего. Словно гвоздь в заднице. Что-то гонит вперед и – главное – неизвестно куда. Но это вовсе не исключает отдых.
Крысолов устроился на диване и прикорнул, но не рассчитал время, когда его случайная подружка продерет ясны оченьки. Он, конечно, услышал, как она ворочается на диване и охает с похмелья. Ну не вырубать же ее снова! Пришлось принести ей холодненького питья и пройти повторный церемониал знакомства, так как события предыдущего вечера почти начисто выветрились из прекрасной блондинистой головки. Слегка подыграв девушке, Крысолов максимально достоверно разыграл сцену «ой, где был я вчера – не найду, хоть убей». И милосердно отправился за пивом.
Невинное похмеление тихо и незаметно перешло в веселую бурную пьянку, а та в свою очередь – в не менее бурную ночь. Если говорить точнее – вечер. Оба вырубились часов в десять вечера, так как славная и симпатичная то ли Аля, то ли Ляля обладала недюжинным темпераментом и основательно заездила Крысолова, и без того усталого после дороги, бессонных четырех суток.
Проснувшись в десять часов весьма отдохнувшим, Крысолов поразмыслил и решил, что еще одних таких суток он не переживет, и отступил. А если говорить точнее – позорно сбежал с поля боя, оставив еще спящей девушке подарок и «прости-прощай» в записке. И принялся бездумно колесить по Москве. Потом ему надоело и это. Он решил пройтись пешочком, а заодно и окунуться в какую-либо приличную лужу типа Москва-реки или прудка.
Ноги вывели его на Химкинское водохранилище. Водица в нем оставляла желать лучшего и по цвету и по запаху, но жара угнетала. И Крысолов решился. Он спустился к воде на каком-то миниатюрном пляжике, не слишком густо заваленном телами загорающих местных жителей, и начал стаскивать через голову майку-тельник. И замер в неудобной позе, наткнувшись взглядом на небольшую группку молодежи. Закончил движение, бросил майку на жухлую траву, на «раз-два» стянул ботинки, носки и брюки и уже в одних плавках неспешно пошагал к молодым людям, прицельно вглядываясь в лицо одного из них, мужчины лет тридцати. Присел на корточки рядом с ним.
– Жеботинский Леонид Григорьевич, если не ошибаюсь? – скорее утвердительно произнес он.
Мужчина нехотя повернулся к нему – дескать, ходят тут всякие.
– Ну я, – отозвался он. – А кому понадобился?
– А щто, Леня, – прищурившись, произнес Крысолов, копируя местечково-еврейское произношение, – неужели ж мы не сдвинем, таки да, эту хренову танкетку с нашего огороду?
В глазах мужчины мелькнуло непонимание. Потом лоб его собрался складками морщин, светлые брови сошлись на переносице. В глазах последовательно отразились испуг и узнавание. И недоумение. Три девушки и парень тревожно переводили взгляды с лица Леонида на невозмутимого Крысолова.
– Миша? – неуверенно спросил он. – Мишка Свиридов?
– Таки да, Леня, – усмехнулся Крысолов. – Я это, как ни крути. Живой и здоровый. Похоронили, поди?
– Господи, Мишка! – выдохнул Леонид. – А я ж тебя всегда Третьим тостом вспоминаю. Думал, тогда под Мадагизом тебя…
– Не случилось, Леня, не случилось. Да и потом, видать, твой Третий тост мне не раз выжить помогал.
– А с лицом что? Пластическую сделал? Не узнать тебя!
– Можно сказать – пластическую, – задумчиво прищу-рясь, ответил Крысолов. – Долгая история. Дай закурить.
– Да, конечно! Держи. Ребята, – взволнованно воскликнул Леня, поворачиваясь к молодым людям, – это Мишка Свиридов, корешок мой. Если бы не он, я бы в этом Карабахе пять раз остаться мог.
– Не преувеличивай, Леня, – махнул рукой с сигаретой Крысолов.
– Да ну тебя, – отмахнулся Леонид. – Знакомься лучше. Это – Владик, вместе работаем. Это – Ирина и Света, тоже коллеги, а это – Оксана, сестрица моя. Помнишь, рассказывал про нее?
– И не только рассказывал, – Крысолов подмигнул Оксане. – Но и фотку показывал. Время идет – смотри, какой красавицей выросла.
Оксана чуть смутилась, но приветливо кивнула Крысолову.
– Ну, как ты? Чем занимаешься? – сразу насел Леня, Крысолов отмахнулся от него.
– Потом, Ленечка, все потом. Это мы лучше за бутылочкой обсудим. Или жена заругает? – хитро усмехнулся он.
– Да ну, Миня, какая жена, что ты! Я все бобылем век коротаю.
– Тем более. Я лично в водичку упасть хочу. Кто со мной?
Не изъявила желания только крашенная в блондинку грудастая Света, остальные с воплями и визгами обрушились в прохладную воду.
Вволю наплававшись и набрызгавшись, похватав друг дружку за ноги под водой, Леня, Владик и Ирина выбрались на берег. Крысолов решил лениво сплавать на другой берег, а Оксана увязалась за ним,
– Ты хоть плавать-то нормально умеешь? – отфыркиваясь, крикнул ей Крысолов, перейдя с кроля на брасс.
– Вас научу, – услышал он задорный ответ и подумал: «Ну-ну».
Девушка энергично загребала руками, работала ногами, не боясь окунаться с головой, чего женщины обычно не делали, опасаясь намочить прическу. Но все равно, Крысолов легко оторвался от нее и «повис» медузой на воде, ожидая, пока девушка догонит его.
«Обуза, – с небольшим неудовольствием подумал он, хотя девушка ему и понравилась. – Привязалась, теперь жди ее».
Фыркая и отдуваясь, Оксана поравнялась с ним. Идея сплавать на тот берег тихо утонула в темной воде.
– Устала? – спросил Крысолов.
– Есть немного, – честно ответила девушка, Крысолов кивнул.
– Я тоже, – соврал он. – Поплыли неспешно назад?
– Ага, – ответила Оксана и сноровисто развернулась, как в бассейне у бортика.
Она вышла из воды, слегка покачиваясь от усталости, первой, оглянулась. И Крысолов невольно залюбовался ею. Высокая, загорелая, сильные ноги чуть подрагивали устало. Стройная фигурка с узкими бедрами и небольшом грудью, перехваченная двумя узкими полосками светло-розового купальника. Длинные каштановые волосы мокрыми сосульками упали на лицо, и она отбросила их на спину стремительным и прелестным в своей грациозности движением руки. Этакая маленькая наяда. «Ну, не такая уж и маленькая, – подумал Крысолов. – Сто семьдесят девять – сто восемьдесят один. Почти с меня ростом». Он вышел из воды и развалился на траве рядом с Леней.
– А ты все такой же, – ухмыльнувшись, произнес тот.
– В смысле? – лениво отозвался Крысолов, прикрыв глаза.
– Незамерзаемый и выносливый. Если бы не Оксанка – на тот берег бы махнул. Нет?
Крысолов лениво кивнул головой.
– И девки по-прежнему по тебе сохнут, – ткнул кулаком его в плечо Леня. Крысолов вяло махнул рукой.
– Брось ты.
– Ха, – ухмыльнулся Жеботинский, понизив голос, – а то я не вижу, как на тебя Светка с Оксанкой глазеют? Слава богу, хоть Ирка на мне прочно залипла, а то бы приревновал и выгнал на фиг.
Крысолов сам прекрасно чувствовал, как в него уперлись два взгляда, – заинтересованный и заинтересованно-жадный. Последний, без сомнений, принадлежал грудастой Свете. Крысолов постарался максимально абстрагироваться от этих взглядов и расслабиться – не часто за последние годы удавалось полежать вот так на бережку и послушать мирный треп мирных людей.
– А все-таки, Мих, – толкнул его Леня, – как жил-то?
– По-разному, – неохотно отозвался Крысолов, на всякий случай выстраивая в уме легенду. – Воевал в основном. То там, то сям. Сказал же – все за бутылочкой.
– Лады, – попытался покладисто отстать от него Леня, но это получилось плохо, и прозвучал второй вопрос: – А в наши края каким ветром занесло?
– Проездом из Рио в де-Жанейро. Искал, где бы в вашей пыльной Первопрестольной искупаться, и на тебя набрел.
– А я, Миня, от всего этого давно отошел. Работаю потихоньку в солидной конторе, безопасность обеспечиваю. Сестрицу вот замуж хочу выдать.
– Ага, – немедленно откликнулась Оксана, – щас!
– А что? – рассмеялся Леня. – Почти девятнадцать лет девке. Вот хоть за Миху и выдам. Глядишь, и он остепенится. А что?
Крысолов не отреагировал, и Леня толкнул его локтем,
– Возьмешь за себя девку, а Миха?
– Хоть щас, – лениво отозвался тот. – Если не утону. Пошли топиться, а то так и уснуть на солнышке недолго.
На сей раз его поддержали только Оксана и Леня, да и тот лишь нырнул, проплыл пяток метров и вылез. Зато девушка разошлась вовсю и, видя, что приятель брата вполне доброжелательно относится ко всем ее чудачествам, заставила Крысолова исполнять роль вышки для прыжков, карабкалась ему на плечи и сигала с них, словно со стартовой тумбочки в бассейне.