Стражник-гаргар, выкрикнувший обвинение богатырю Мариону, знал, что только слепая, не подвластная рассудку ярость заставит Мариона обнажить меч на албана, знал и о чувстве вины, таящимся а душе Мариона. И только потому был так смел.
      7. КРЕПОСТЬ
      Когда-то много лет назад вокруг холма, на котором высилась сейчас крепость, шумел лес, а по ущелью огибая холм с севера, текла к морю река. В лесу бродили дикие звери, вили птицы гнезда, а море было гораздо дальше от гор, чем теперь. Вдоволь воды, еды, топлива, безопасность - что еще желать человеку? И на вершине холма поселились люди. Это становище было небольшим и в памяти потомков осталось безымянным. Люди жили в каменных хижинах или в плетеных мазанках, ловили рыбу, охотились, пасли на густотравных полянах скот. Селение разрасталось, часть людей спустилась жить к подножию холма, а по мере того как вырубался лес, все ушли сюда. Название этого селения сохранилось - Чора. Потом в горах случилось большое землетрясение. Горы сдвигались с мест, небо заволокло пылью, и выпал каменный дождь. Большую часть источников, питающих реку, завалило, и река стала пересыхать, а вскоре поредел лес. Уходить с насиженного места албаны не захотели, да и племена уже жили тесно. Провели люди в селение от сохранившихся родников в горах глиняные водоводы, упрятали их в скалы под землю. Это было еще до того, как на Персию напал Александр Двурогий, и албаны посылали отряд воевать на стороне Дария. Много воинов ушло тогда и из Чора. Вернувшиеся рассказывали, что времена тревожные, Персия покорена Двурогим, везде бродят отряды, нападая на селения. И появилась на вершине холма каменная башня, куда можно было укрыться в случае опасности. Море стало подниматься, подступать к горам, лес исчез окончательно. И кочевники, пасущие свои стада на равнинах Берсилии и дальше на север, обнаружили, что долина возле Чора - удобный путь в богатые и плодородные земли Закавказья. Албания к тому времени была сильным государством, и чтобы обезопасить страну от набегов кочевников, на холме была построена крепость с толстыми глинобитными стенами.
      Давно уже вместо глинобитных высятся могучие каменные стены, достигающие сорока локтей в высоту. Через каждые пятьдесят локтей выступают полукруглые или квадратные башни, сложенные из огромных тесаных камней. Вдоль западного и северного склонов холма тянется глубокое ущелье - бывшее русло реки, и склоны здесь так обрывисты, что превосходно дополняют мощь стен. А в последнее столетие именно с севера чаще всего грозила опасность, недаром северные городские ворота люди прозвали "Воротами войны". С полуденной стороны нападений не было уже много лет, но и отсюда холм прикрыт гребнем Южной горы, и на их склонах нельзя установить ни таран, ни метательные баллисты. С востока, со стороны моря, крепость прикрывается городом с его мощным оборонительным поясом, и это направление считается самым безопасным. Поэтому здесь к стене пристроен дворец филаншаха. Под дворцом идет сводчатый тоннель, где имеются ворота. Еще одни ворота располагаются в западной части и выводят в ущелье.
      Неподалеку от дворца филаншаха - казармы, где живет постоянный персидский гарнизон. Здесь же склады и конюшни.
      На самой вершине холма в скале вырублено огромное крестообразное водохранилище, где запас постоянно пополняется родниковой водой, текущей с гор теперь уже по каменным водоводам. Немногие в крепости знают, из каких потаенных источников в пещерах поступает вода и где скрыты водоводы. А те, кто знает, умеют держать язык за зубами. Такое же водохранилище, только поменьше и со сводчатым куполом, находится возле дворца.
      И лучшим доказательством того, что ни чужеземный гарнизон, ни неприступность стен, ни обилие воды и съестных припасов все-таки не могут сохранить незыблемым порядок сущего, является устроенная возле северной стены подземная тюрьма - зиндан. А то, что эта подземная тюрьма никогда не пустовала, и в крепости подумывали: не вырыть ли еще одну с таким же узким горлышком - входным отверстием, - свидетельствовало о том, что главную опасность таят в себе все-таки не степь, а души людей. Вот об этой-то опасности и шел разговор во дворце филаншаха вечером того дня, когда пришел караван. В этот вечер Шахрабаз собрал во дворце знатных горожан.
      8. ВЕЧЕРОМ ВО ДВОРЦЕ
      Персы, опытные в управлении обширным государством, обязывали правителей города не менее двух раз в году вершить открытый "суд справедливости", дабы пресекались слишком неправедные деяния власть имущих, дабы народ знал, что закон справедлив и равно заботится обо всех.
      Но совершенство законов никогда не означало совершенства исполнения их. Безошибочное соблюдение их требует неподкупности, большого ума, воздержания от личных страстей, мужества. Люди слабы и подвержены страстям. История свидетельствует, что могущественные, процветающие государства гибли не под ударами внешних врагов, а от своеволия властителей и чиновников, влекущего за собой накопление неправедного в судьбах граждан, порождающего порочность нравов, имущественное расслоение; от неудовлетворенности и обид возникали смуты, и государство слабело, теряя защитников.
      Ничто человеческое не было чуждо и Шахрабазу. Единственное, чего он не мог себе позволить, будучи человеком предусмотрительным, - чтобы его слабости превратились в пороки, ибо пороки способны вызвать отвращение у ближних. Шахрабаз любил роскошь. Но эта страсть, даже будучи пороком, вызывает у людей не отвращение, а зависть. Шахрабаз любил власть и упивался ею, и не было для него ничего сладостнее, чем власть неограниченная, тем более что бездетный филаншах задумывался о будущем, ибо эта весна для него была уже шестидесятая, а старость лишает человека удовольствий и делает его беззащитным. Но узнай шахиншах Ездигерт Третий о стремлении к неограниченной власти правителя Дербента, завтра же голова Шахрабаза закачается не шесте вместо белого флажка. Шахрабаз любил молоденьких девушек, но не рабынь, обесцвеченных покорностью, а юных и свежих из свободных, могущих возбудить слабеющую чувственность застенчивым сопротивлением. Но и это желание филаншаха встречало глухую враждебность жителей нижнего города. Существует старая, как сама история человечества, истина: правитель, наделенный слабостями, вольно или невольно покровительствует ближним, имеющим сходные слабости.
      Противоборство между необходимостью и желаниями привело к необычайной изощренности ума правителя Дербента.
      Вечером, в день прихода каравана, приемный зал дворца филаншаха был ярко освещен. Бездымно горели широкие льняные фитили бронзовых светильников, прикрытые сверху прозрачными стеклянными колпаками новинка, привезенная из Византии, вызывающая завистливые взгляды собравшихся знатных горожан. В непривычно ярком свете блестела позолота лепных карнизов, по черному мрамору колонн вились серебряные виноградные лозы. Хрустально искрились бьющая из небольших бронзовых фонтанчиков вдоль стен вода, с шумом падала в тяжелые мраморные чаши. Пол был устлан разноцветными коврами. Возле противоположной от дверей стены виднелось небольшое, в три ступеньки, возвышение, где стояло кресло правителя Дербента. Возвышение охраняли два неподвижных великана с обнаженными мечами - воины личной охраны филаншаха.
      Он появился в дверях в сопровождении дворецкого - желтоглазого араба Мансура - и лекаря, сына Иехуды, теперь неотлучно находящегося при особе правителя. Однажды он сказал лекарю: "Помни: если я умру, тебя казнят".
      Филаншах, не глядя на почтительно расступающихся горожан, горделиво пересек зал, легко взошел по ступенькам, опустился в кресло. Удалось это ему ценой значительных усилий, и Шахрабаз, помрачнев, невольно и гневно оглянулся.
      Лекарь тотчас неслышно выступил из-за кресла и, подав ему желтую подслащенную пилюлю, склонившись, с шутливым упреком прошептал:
      - О, могучий, сегодня вы побывали у двух наложниц? Подобный труд едва ли под силу двадцатилетнему юноше. Вашему богатырскому здоровью можно только позавидовать!
      Хитрец-лекарь прекрасно знал, что ничто так не полезно здоровью, как хорошее расположение духа. Капли лести достаточно, чтобы приободриться простому смертному, а от подобной чаши повеселеет и умнейший. И филаншах уже с улыбкой оглядел толпящихся в зале людей.
      К старости накапливается мудрость. Даже неограниченная власть должна на что-то опираться. Что был бы филаншах без преданных исполнительных шихванов, что были бы они без него? Не на жалованье филаншаха содержался дворец, наложницы, слуги, рабы, приобретались украшения, а на подарки и откупные тех, кого он назначал на должности. Разумеется, он мог бы назначить и других, и каждый был бы ему благодарен, а следовательно, и предан, но отбирал он из многих - сметливых, а из числа последних завистливых, ибо сметливость без зависти - добродетель мученика, а не должностного лица. Вот возле колонны шепчутся седобородый перс Махадий, взявший подряд на строительство поперечной стены, и могучий дарг Бусснар, по прозвищу "Рыжекудрый" - начальник охраны южных ворот. Это они предложили разделить Дербент на два оборонительных пояса - верхний город и нижний. Хазары не могут захватить крепость прежде, чем падет верхний город, а поперечная стена не позволит штурмовать верхний город, пока обороняется нижний. И теперь, чтобы овладеть Дербентом, Турксанфу надо предпринять три штурма один за другим! Говоря о пользе постройки стены, Махадий и Бусснар умолчали о том, что тяжелее всех в случае войны придется жителям нижних магалов. По тем же предлогом - наилучшей обороны - Бусснар предложил северные ворота оставить в нижнем городе, а южные защитить поперечной стеной. И опять, словно о безделице, он не упомянул о том, что поля и пастбища горожан находятся с южной стороны и, чтобы жителю нижнего магала попасть на свое поле, ему придется пройти через двое ворот, которые будут в руках знатных. Не надо было быть пророком, чтобы предвидеть, что рано или поздно бедняки будут вынуждены кормиться с земли за "воротами войны", а угодья с южной стороны станут собственностью богатых. Но пусть кто-либо из черни попробует обвинить знатных в злоупотреблении, не боясь, что его самого обвинят в измене! Да и найдется ли среди черни ясновидец, способный догадаться о том, что еще не случилось и даже не выражено в явном желании. А ведь ум у Буссанара неповоротлив и не изощрен в придумывании хитростей, но когда отважным Буссанаром овладела страсть к наживе, он проявил такую смекалку, что самые умные из числа знатных побледнели от досады. Но удивительно не это, а то, что в душе дарга уживается одновременно забота о защите города и алчность, одно не в ущерб другому. Алчность его от зависти к более удачливым знатным горожанам, способным давать богатые откупные. Если бы не был завистлив рыжекудрый Бусснар, разве стал бы он брать пятьдесят серебряных дирхем с каждого проходящего каравана сверх установленной пошлины - на "ремонт ворот", как объясняет он купцам. Тридцать дирхем с "ремонта ворот" - филаншаху. Накопленной мудрости Шахрабазу хватило, чтобы понять - вселенная держится не на святости, ибо в основе радостей и наслаждений всегда лежит грех, равно как и нарушение закона. Вот пухлый плаксивый Обадий, принаряженный в малиновый византийский кафтан, голубые персидские шаровары, перетянутый по огромному животу шелковым кушаком, с детским удивлением вертит круглой головой, разглядывая убранство зала - о хитрец из хитрецов! Делает вид, что поражен, изумлен, а между тем половина роскошных ковров на полу - его подарок. Да, собравшиеся знатные горожане тщеславны, сластолюбивы, полны вожделений, алкают власти, хотят упрочить свое положение, чтобы передать накопленное сыновьями-наследниками. Но тем лучше, ибо их благополучие зависит от Шахрабаза. А размышления правителя Дербента над законами навели его на удивительную мысль: государства слабеют и гибнут потому, что законы излишне справедливы! В них нет лазейки для выхода человеческим страстям. Шахрабаз - потомок албанского царя Урнайра - в свое время обучался у лучших мудрецов и прекрасно знал законы многих, могущественных в прошлом государств и историю гибели последних. Что стало с могучим древним Египтом, куда исчезла обширнейшая из обширнейших Персия Дария? Глупец тот, кто думает, что фаланги Александра Двурогого смели его когда-то прекрасно обустроенную державу. Алчность сатрапов погубила ее куда раньше, чем войска македонцев. Придя к такому заключению, Шахрабаз не препятствовал порокам знатных. Гордость потомка Урнайра была уязвлена тем, что он всего лишь правитель Дербента, но даже и это положение Шахрабаза сомнительно, потому что шах Ездигерт Третий все еще медлит с присвоением ему титула "Мазрапана", означавшего "Приравненный к нашему царскому роду".
      - Мы собрали вас, о славные, чтобы до "Суда справедливости" поговорить о делах насущных, - неожиданно звонко произнес Шахрабаз, ощущая прилив бодрости от таблетки Иехуды. Потом продолжил высоким и сильным голосом: - В совместных усилиях на благо и процветание Дербента, который по праву можно назвать величайшим, пусть иссякнет желчь забот ваших и тревог! Слава и слава светоносному Агуро-Мазде! - старательно выговорил он имя бога персов, как его называли сами персы, хотя албаны произносили Ахурамазда, и вскользь заметил, как переглянулись стоявшие особняком возле стены начальник гарнизона крепости - надменный грузный перс Гаврат и главный сборщик налогов перс Сардер. - Спешу уведомить вас, что в городе достаточный запас еды до нового урожая, сохраняется порядок и законность, благодаря бдению шихванов и неусыпным хлопотам стражей порядка; среди жителей наблюдается спокойствие и почтительность к властям. Да святится имя нашего повелителя, божественного миротворца, наисправедливейшего сокрушителя врагов Албании, мужественнейшего Ездигерта Третьего, милостиво изволившего изречь жителям Дербента: "Спокойствие, трудолюбие, мудрость вот три источника, что, в едином потоке слившись, дают жителям Дербента неслыханное процветание, а Мы, Ездигерд Третий, даем вам Мир!.." - Это был привычный ритуал славословия, и Шахрабаз произносил его четко, торжественно, опыту зная, что все сказанное запомнится, ибо люди легковнушаемы и достаточно впечатлительны, а умных врагов среди присутствующих не было. Об этом Шахрабаз за годы правления успел позаботиться. Недаром только в Дербенте он содержал четырех преданных осведомителей.
      - ...Благодаря заботам повелителя нашего двенадцать лет уже на нашей земле царит мир! Мы спешим уведомить вас, о преисполненные добродетели, что, дабы еще более упрочить мир на нашей земле, дабы не было насильственности и принуждений, всякий да пусть отправляет обряды своей веры и молится своим богам в местах, для этой цели предназначенных. Так объявил светоч мудрости шах Ездигерт Третий! Пусть община иудеев откроет в Дербенте свой молитвенный дом - синагогу, а христиане вновь отстроят церковь, мы также не препятствуем албанам, кои отправляют свои обряды в святилищах и считают святыней домашний очаг, но и не мешаем никому перейти по своему желанию в иную веру, а кто пожелал посещать храм светоносного Агуро-Мазды, приносить жертвы священному огню и помогать атраванам [атраван - служитель Ахурамазды] совершать молитвенный обряд, тому выражаем свое благоволение и восхищение! Забудьте о вражде, живите с миром! Так повелел передать жителям Дербента величайший факел праведности Ездигерт Третий!
      Подобно тому, как всякий, если пожелает, может увидеть в прозрачных струях ручья дно, так и в струях слов для страждущего обнажен смысл. И первым успел Обадий. Протолкавшись вперед и выставив из толпы свой круглый живот, перетянутый широким кушаком, он воскликнул:
      - Дарю храму светоносного Ахурамазды, да останется он - единственным в сердцах потомков наших, пять... нет, десять самых жирных, молоденьких овечек! И в помыслах своих и в деяниях я давно уже руководствуюсь заповедями пророка Заратуштры! А теперь, и пусть свидетелями будут и ты, мужественный Гаврат, и ты, благочинный Сардер, из памяти восхищенного сердца своего извлекаю я двенадцатый гимн Ясны, священной книги Авест [священная книга Авест - изложение поучений пророка Заратуштры]: "Я проклинаю дэвов [дэв - злой дух], как почитатель Мазды, как последователь Заратуштры, принес я обет быть врагом дэвов, исполнять учения... превозносить молитвы... Богатому сокровищами, благому Ахурамазде обещаю я все доброе и все лучшее, ему, праведному, великолепному, величавому..." И так уж был устроен этот человек, что даже в столь торжественный момент в голосе его проскользнули плаксиво-жалобные нотки.
      - А я дарю храму двадцать баранов! - резко и грубо перебил Обадия нетерпеливо переминавшийся возле колонны Уррумчи, первый шихван, сын шихвана, явно раздосадованный. Щека его нервно подергивалась, глаза были налиты кровью.
      - Я пятнадцать...
      - Десять и серебряный браслет!..
      - Полный тюк отличной аркацильской шерсти!
      - Два лучших ковра из Ширвана!.. - послышались голоса из толпы знатных, затеснившихся к возвышению, где стояло кресло. Многие, выкрикивая, оборачивались к Гаврату и Сардеру, и те благосклонно кивали, поглаживая унизанными перстнями пальцами крашенные хной бороды.
      Шахрабаз медленно обводил глазами толпящихся горожан, что-то беспокоило его, и только столкнувшись с тяжелым немигающим взглядом человека, в отдалении от толпы прислонившегося широким плечом к мраморной колонне, понял: вот прекрасный случай. Начальник охраны северных ворот молчал и кривил губы в пренебрежительной усмешке, всем своим видом показывая презрение к происходящему, плеть в его тяжелой, с набухшими жилами руке подрагивала, а взгляд черных блестящих глаз, направленных на филаншаха, был смел и жесток. Начальник охраны северных ворот молод, силен, храбр (о, небо, Шахрабазу бы его годы!) и не подобострастен, ибо ничем не обязан правителю Дербента, на эту должность назначил его сам ширваншах провинции. Немного времени назад соглядатай-осведомитель донес: Масадил, начальник охраны северных ворот, заявил в разговоре с сородичами-даргами: "Леги и дарги должны быть хозяевами в городе. Всех пришельцев, в том числе и Шахрабаза, надо выгнать. Наплевать, что Шахрабаз - потомок Урнайра. Мы - свободные люди - никогда не признавали царей!" Ширваншаху нужно иметь в городе своего человека. Ширваншах тоже надеется получить титул "Мазрапана". Кто его получит, тот и будет править и Ширваном, и Дербентом. Ах, если бы мазрапаном стал Шахрабаз! Тогда можно было бы подумать и о восстановлении царского трона Урнайров. Спешить надо, спешить. А этот щенок Масандил напоминает орла, готовящегося взлететь с утеса. Глупец, он и не подозревает, как легко сейчас с ним разделается мудрый Шахрабаз.
      - Масандил! - звонко выкрикнул он. - Масандил! Что же ты не выражаешь радости! Или ты огорчен милостью богоравного владыки нашего? - Обратив внимание персов и знатных на начальника охраны северных ворот, он умолк, внутренне смеясь.
      Выкрики смолкли, и в наступившей тишине многие обернулись к даргу. До этого он стоял у всех за спиной, а теперь очутился как бы в центре. Да, Масандил смел и горд, и гордость не позволила ему погасить презрительную усмешку. И теперь ему надо отвечать за нее. Было время, филаншах расставлял ловушки и похитрее. Эта же была груба, но зато Шахрабаз не сомневался: открыто, у всех на глазах вспыльчивый Масандил не будет кривить душой. Так и случилось.
      Набычившись, широко расставив сильные ноги в желтых сапогах, дарг что-то гневно прорычал, хлестнул плетью по сапогам. Во дворец правителя знатный перс может войти вооруженным, албаны же, в том числе и воинские начальники - только безоружными. Было время - и во дворце пускались в ход мечи.
      - Мы не слышим ответа! - подстрекнул дарга Шахрабаз.
      - Я говорю: подобострастие унизительно для свободных людей! - взревел в бешенстве Масандил.
      - Почитание светоносного Агуро-Мазды - подобострастие? Любовь к избранному богами владыке нашему - подобострастие? - громко спросил Шахрабаз, заметив, как впились глазами в Масандила персы. - Или мы неверно слышим?
      - Ты все правильно слышишь, Шахрабаз Урнайр! Но, клянусь, мне наплевать на то, какую выгоду ты извлекаешь из моих слов!
      - Ты безумен, Масандил, опомнись!
      - Это вы все безумны, вы, готовые лизать персам задницы! - сам себя захлопнул в ловушке дарг.
      Шахрабаз, изобразив на сухом пергаментном лице кроткое изумление, довольный откинулся в кресле. Открытая враждебность к персам была проявлена настолько бурно, что Масандила даже не потребуется судить. Персы теперь расправятся с ним сами, и незамедлительно. В подобных случаях промедление смерти подобно.
      Масандил, обведя всех презрительным взглядом, повернулся и, тяжело ступая, направился к выходу, опять ворча на ходу что-то гневное. За ним, не спеша, важно зашагал Гаврат, не сводя с толстой шеи дарга зло прищуренного взгляда. Оба скрылись в коридоре. Не прошло и десятой доли "от нагара до нагара" льняного фитиля светильника, как за темным окном, возле водохранилища, послышались крики персов. "О, Ангра-Манью! [бог тьмы] Будь ты проклят! Умри, пес!" - раздался глухой шум борьбы, кто-то простонал, и все затихло.
      Неслышно шмыгнул из дверей бритый раб-тюрок, смуглый, в грязной набедренной повязке, потупив глаза, стараясь быть как можно незаметнее, проскользнул вдоль светильников, приподнимая колпаки, щипчиками убирая нагар с фитилей. Вслед за ним появился Гаврат, прошагал к своему месту.
      И в наступившей неловкой, напряженной тишине Уррумчи громко произнес:
      - Я дарю храму Ахурамазды единственного еще двадцать баранов! И повторяю мысленно двенадцатый гимн Ясны священной книги Авест! - Последнее означало, что шихван, сын шихвана, отказываясь от прежних верований, впредь признает богом Верховным и Единственным Агуро-Мазду. И тотчас последовала ответная признательность, ибо любое деяние, даже самое бескорыстное, требует вознаграждения.
      - Уррумчи! Мы назначаем тебя начальником охраны северных ворот! торжественно провозгласил филаншах.
      - Чашм! Да будет так! - кивнули персы. - Во имя Агуро-Мазды!
      Шахрабаз видел, как огорченно заскреб подбородок Обадий, хотя из перекупщика воин, как из евнуха муж, но упущенного, пусть даже и ненужного, всегда жаль; видел завистливые взгляды, обращенные к Уррумчи, и довольно улыбался: присутствующие лишний раз убедились, что его воля для них - и милость, и наказание. Не закон, а именно его воля. Что стало с Масандилом, поступающим по закону, - умные поймут. Он не брал взяток, только предусмотренные пошлины, не угодничал, не делился с филаншахом, был честен, неподкупен - персы, призванные следить за соблюдением законов в Дербенте, сами же убили его. Пусть все знают, что желание и воля Шахрабаза превыше всего.
      - От имени высочайшего повелителя нашего мы объявляем вам свою признательность за дары храму Агуро-Мазды единственного, - обратился вновь к знатным Шахрабаз, - признательны мы вам также и за справедливое возмущение, вызванное предательством клятвоотступника Масандила! Негодяй замыслил недоброе и наказан богом!
      - Господин! Пусть небо заодно накажет и воинов охраны северных ворот Мариона, Золтана, Бурджана, особенно Мариона! - воскликнул Уррумчи.
      - Что такое? - недоуменно поднял брови филаншах.
      - Золтан и Бурджан заявляли во всеуслышанье, что земли за южными воротами - родовые земли легов и даргов, что пришлые из племени гелов, дидуров, гаргаров обязаны или выкупить их, или распахать себе поля за северными воротами. Они же говорят, что налоги непомерно тяжелы. К тому же Марион не дал мне сегодня выполнить свой долг - взять недоимку с нерадивого каменщика...
      В толпе знатных послышались голоса:
      - Да, да, Уррумчи прав! Эти люди обвиняют нас в алчности...
      - Подстрекают рабов не слушаться хозяев!
      - Они хотят уйти в горы и увести с собой рабов...
      - А самый дерзкий среди них Марион!..
      - Да, да, он больше всех заслуживает наказания!..
      - Многие в нижнем городе недовольны, говорят, что они стали бедны из-за несправедливостей шихванов и раисов, что мы забрали себе слишком много власти, а они стали бесправны! - выкрикнул Обадий жалобным голосом. - Нельзя допустить, о светоч мудрости, чтобы бедняки возмущались! Когда они возмущаются, то не хотят работать, и мы, знатные, терпим большие убытки!..
      Шахрабаз слушал, неприятно пораженный. О черни он думал меньше всего. Во дворце были рабы и слуги, но ими распоряжался дворецкий, араб Мансур, который молчаливо стоял за спиной филаншаха. Правда, несколько слуг он отличал от остальных, потому что они иногда выполняли его личные тайные поручения. Шахрабазу случалось проезжать по нижнему городу и видеть жизнь черни. Чернь копошилась в закопченных кузнях, грязных гончарнях, жарких, задымленных стеклодувнях, крохотных двориках хижин, изготавливала, строила, пахала, сеяла с раннего утра и до позднего вечера, чем-то кормилась, не испытывая радостей, не наслаждаясь жизнью, но даже если смысл ее жизни сводился единственно к тому, чтобы трудиться и плодиться, то чернь должна быть признательна правителю и знатным, ибо город обязан процветанием единственно их неусыпным заботам. Но оказывается, чернь способна возмущаться! Платить неблагодарностью за заботу! Куда смотрят стражи порядка?
      - Начальник стражей порядка сейчас в нижнем городе... - понимающе склонился к Шахрабазу дворецкий. - Послать за ним, о великий?
      - Да, да! Пусть немедленно схватит Мариона, Золтана, Бурджана. До суда Справедливости - в зиндан!
      Мансур махнул рукой стоявшему невдалеке от возвышения малозаметному человечку в грубом кафтане и войлочном колпаке простолюдина, и тот, робко пробравшись меж нарядно одетых знатных, приблизившись, склонился в глубоком поклоне.
      И в это время Бусснар, отличающийся грубым неповоротливым умом, прогремел на весь приемный зал:
      - Единственно тревога о благополучии в городе заставляет меня сказать: о филаншах, не соверши необдуманного! Эти трое лучшие воины города. Народ поднимет восстание, если они будут схвачены!
      Шахрабаз замер в кресле. Самые изощренные доводы были бы куда более убедительны, чем этот тяжеловесный, как сам Бусснар, довод. Восстание что это такое, Шахрабаз знал. В нижнем городе три тысячи восемьсот девяносто шесть домов, выплачивающих налог "с дыма очага", бесчисленные узкие улочки, переулки, черные дыры гончарен, кузниц, множество других мастерских, откуда однажды послышится гул яростных голосов, замелькают огни факелов, свирепые лица черни... В молодости Шахрабаз, будучи командующим конницей провинции, подавлял восстание албан против персов. Прада, восстание тогда возглавляли знатные, многие из которых не без помощи Шахрабаза впоследствии лишились безрассудных голов.
      - Кто из троих самый опасный? - спросил, ни на кого не глядя, Шахрабаз.
      - Марион! - воскликнул Уррумчи.
      - Марион! - подтвердил Обадий, приглаживая бороду.
      - Мира вам, благодеятельные, идите спокойно по домам. Небо удовлетворит ваши чаяния, - устало произнес филаншах. Он уже кое-что слышал о Марионе. Воин, пользующийся любовью черни, опасен для правителя, а если он еще и благороден, храбр, умен - опасен многократно. Неповоротливый Бусснар опять проявил смекалку. Невозможно открыто, не вызвав гнева черни, уничтожить Мариона. Ну что ж, надо обдумать, какую ловушку приготовить ему. Во всяком случае, Мариону более не быть героем.
      Негромкий голос дворецкого Мансура прервал размышления Филаншаха.
      - Мой господин, осведомитель ждет, чтобы сообщить нечто чрезвычайно важное...
      Последним покинул зал лекарь Иехуду, пятясь и кланяясь. Остались Шахрабаз, Мансур, два неподвижных, напоминающих статуи, телохранителя и осведомитель в одежде простолюдина, но это было то же самое, как если бы филаншах беседовал с осведомителем с глазу на глаз. И тем не менее юркий человечек, блестя из-под низко надвинутого колпака смышлеными всевидящими глазками, привычным шепотом, как бы говоря на ухо, произнес:
      - О всемилостливейший! Бессчетно и бессчетно припадает слуга к стопам вашим! Доношу: сегодня раб хазарин Рогай уронил со стены камень весом почти в восемь шекелей [шекель - мера веса, равная примерно 0,5 кг] на ногу надсмотрщику Дах-Гаде. Повелением перса Махадия раб Рогай наказан тридцатью ударами кнута и посажен в зиндан...
      - Ты узнал, почему Махадий не велел отрубить рабу руку?
      - Да, о повелитель, Махадий сослался на то, что раб этот чрезвычайно ценный работник.
      - Продолжай.
      - В нижнем городе произошли три ссоры, дарг и два лега подрались с гаргарами, обвиняя пришлых в своих несчастьях...
      И так как Шахрабаз промолчал, осведомитель продолжил:
      - В город на двухдневный постой пришел караван ширванского купца, возвратившийся из Семендер. Вместе с караваном прибыл странный монах-христианин...
      9. ГЕРО
      Он встретил свою шестнадцатую весну, но еще не прошел обряда посвящения. Хоть и Бусснар, и Меджуд, и Золтан считали, что взрослым юношу делает умение владеть оружием, отец не спешил с посвящением, говоря, что и заточенный меч окажется тупым, коль не остра мысль хозяина его. Геро терпеливо ждал своего часа. Он гибок, ловок, силен, и нет в Нижнем городе юноши, который смог бы побороть его. Геро очень похож на свою сестру, красавицу Витилию. Брат и сестра чернокудры, черноглазы, одинаково гордо держат головы, словно они - дети важного хармакара. Но лицо пятнадцатилетней Витилии нежно и бело, отчего брови ее кажутся нарисованными угольком, а Геро же от загара почти черен, потому что все теплое время проводит в одной набедренной повязке под солнцем. Вот уже третью весну он пасет отару овец богатого перекупщика Обадия, получая за это в неделю три круглые лепешки величиной с детский игрушечный щит, небольшую головку овечьего сыра и чеснока сколько уместит пригоршня.
      Раба посылать с отарой опасно: может сбежать, а муздвара - слишком накладно: не за что ему тогда платить поденную плату. Пастухи, пасущие общее стадо, потребовали от Обадия восемь лепешек, две большие головки сыра и горячий ужин раз в неделю. Обадий заплакал, закричал, что его хотят разорить, и, явившись в гости к Мариону, долго жаловался на людскую скаредность. А потом предложил, чтобы Геро пас его овец.
      - Чем я прогневал великого Уркациллу? - воскликнул он, и его толстые щеки дрожали от обиды. - Почему он не дал мне детей? О горе мне, о горе! Клянусь, Геро будет мне вместо сына! Я осчастливлю его! Марион, я выручил тебя из страшной беды, спас детей твоих! Но теперь терплю страшные убытки, купив Рогая. Я не знаю, что делать: или продать Рогая в Ширване на невольническом рынке, чтобы вернуть деньги, или отдать его персу Махадию на строительство поперечной...