И только несколько десятков человек во всей огромной стране знали, что первый из большой серии могучих сталинских ударов, запланированных на лето 1941 года, уже начался. В тот самый день 17 июня, когда командир 1-го механизированного корпуса генерал-майор Чернявский получил от начальника штаба Ленинградского военного округа генерал-майора Никишева приказ поднять по боевой тревоге 1-ю танковую дивизию.
      Кстати, автор совсем не уверен в том, что он правильно указал название штаба, которым 17 июня 1941 года руководил генерал-майор Никишев. Был ли это все еще штаб Ленинградского военного округа или уже штаб Северного фронта? Правильный ответ на этот вопрос имеет огромное диагностическое значение.
      Фронты в Советском Союзе никогда не создавались в мирное время (развернутый с конца 30-х годов Дальневосточный фронт может служить только примером "исключения, подтверждающего правило" - граница с оккупированным Японией Китаем непрерывно вспыхивала то большими, то малыми вооруженными конфликтами). Развертывание фронтов у западных границ СССР всегда предшествовало скорому началу боевых действий.
      11 сентября 1939 г. на базе Белорусского и Киевского особых военных округов были сформированы два фронта - Белорусский и Украинский. Через шесть дней началось вторжение в Польшу, закончившееся в конце сентября 1939 г. "воссоединением" с Советским Союзом 51% территории довоенной Польши. В скобках заметим, что между Польшей и СССР в 1932 г. был заключен Договор о ненападении, и с этого момента Советский Союз никогда не оспаривал законность и "справедливость" восточных границ Польши.
      Война закончилась - и 14 ноября приказом наркома обороны No 0177 фронты были вновь преобразованы в военные округа с прежними названиями [1, c. 328].
      9 июня 1940 г. на базе управления Киевского округа был создан Южный фронт, в состав которого были включены части и соединения как Киевского, так и Одесского округов. Через девятнадцать дней, в 14-00 28 июня войска Южного фронта перешли границу с Румынией и к исходу дня 1 июля 1940 г. заняли всю Бессарабию и Северную Буковину. После чего 10 июля 1940 г. Южный фронт был расформирован [1, с. 218].
      А вот Финляндию товарищ Сталин сначала оценил гораздо ниже Польши или Румынии, поэтому к началу первой советско-финской войны (30 ноября 1939 г.) фронтов не создавал. А кто же из нас не ошибался? Но как только выяснилось, что "сокрушительный удар по финляндской козявке" (именно таким слогом изъяснялась в номере от 1 декабря 1939 года газета с хорошим названием "Правда") затягивается на неопределенный срок, ошибку быстро исправили.
      7 января 1940 г. действующие на Карельском перешейке войска были объединены в Северо-Западный фронт. После трехнедельной передышки и значительного наращивания сил 1 февраля 1940 г. войска фронта перешли в решительное наступление, завершившееся прорывом "линии Маннергейма" и штурмом Выборга. Затем, после того, как 12 марта в Москве был подписан мирный договор, Северо-Западный фронт был расформирован (приказ наркома обороны No 0013 от 26 марта 1940 г.).
      Доподлинно известно, что летом 1941 года три фронта (Северо-Западный, Западный и Юго-Западный были развернуты ДО ТОГО, как началось вторжение гитлеровских войск на советскую территорию, вторжение, в реальность которого товарищ Сталин не сразу поверил даже тогда, когда оно фактически началось.
      Уже 19 июня 1941 года нарком обороны СССР маршал Тимошенко отдал приказ No 0042 о выведении к 22-23 июня штабов этих трех фронтов на полевые командные пункты (соответственно в Паневежисе, станции Обус-Лесна и в Тарнополе), причем строительство самих полевых КП началось по приказу Тимошенко от 27 мая 1941 г. [2, с. 180; 1, с. 330].
      Примечательно, что уже 19 июня понятия "фронт" и "округ" в этих документах совершенно четко разделялись. Так, в шифротелеграмме, которую Г. К. Жуков отправил 19 июня 1941 г. командующему войсками Юго-Западного фронта, указывалось: "Народный комиссар обороны приказал: к 22.06.1941 г. управлению выйти в Тарнополь, оставив в Киеве подчиненное Вам управление округа... Выделение и переброску управления фронта сохранить в строжайшей тайне..." (подчеркнуто авт.).
      Текст этой телеграммы был приведен в самом что ни на есть официальном труде отечественных военных историков: монографии "1941 год - уроки и выводы", выпущенной в 1992 году Генеральным штабом тогда еще Объединенных вооруженных сил СНГ . Впрочем, еще в старые советские времена, в прошедшей все виды цензуры книге воспоминаний маршала Баграмяна (перед войной заместителя начальника штаба Киевского округа) сообщалось, что на командный пункт в Тарнополь они выехали 21 июня, имея приказ прибыть на место назначения к утру 22 июня .
      Полностью оценить эту сенсационную информацию стало возможно только после того, как в 1996 году Военно-исторический журнал (печатный орган Министерства Обороны) опубликовал ранее совершенно секретные (с грифом "Особой важности", выполненные в двух экземплярах каждый) планы действий войск западных округов по прикрытию мобилизации и оперативного развертывания Красной Армии [ВИЖ. - 1996. - NoNo 2-6].
      Так вот, в этих документах выведение штабов на командные пункты в Паневежисе, Обус-Лесна и Тарнополе планировалось провести в день М-3, т. е. на третий день мобилизации. Из чего следует, что В. Суворов не только не переоценил, а скорее всего недооценил намерения и настойчивость товарища Сталина. Есть серьезное основание предположить, что полномасштабное оперативное развертывание Красной Армии для вторжения в Европу фактически началось 19 или 20 июня 1941 г.
      В исторической и мемуарной литературе рассыпано множество упоминаний о весьма примечательных событиях, произошедших в эти дни.
      19 июня в авиационные части Прибалтийского Особого военного округа (ПрибОВО) поступил приказ о переходе в состояние повышенной боевой готовности и рассредоточении самолетов по оперативным аэродромам [2, с. 175]. 18 июня начштаба ПрибОВО генерал-лейтенант Кленов отдал следующее распоряжение: "частям зоны ПВО и средствам ПВО войсковых соединений принять готовность No 2... части ПВО, находящиеся в лагерях, немедленно вернуть в пункты постоянной дислокации... срок готовности - к 18-00 19 июня" [ВИЖ. 1989. - No 5].
      19 июня штаб ВВС Западного фронта по указанию командующего фронтом генерала армии Д. Г. Павлова был выделен из состава штаба ВВС Западного Особого военного округа (ЗапОВО) и направлен из Минска на запад, в район Слонима .
      Контр-адмирал А. Г. Головко, в те дни - командующий Северным флотом, в своей книге воспоминаний "Вместе с флотом" пишет, что именно 19 июня им была получена "директива от Главного морского штаба - готовить к выходу в море подводные лодки".
      20 июня командующий Краснознаменного Балтфлота вице-адмирал Трибуц доложил о том, что "части флота с 19.06.41 приведены в боевую готовность по плану No 2" [ВИЖ. - 1989. - No 5]. Жаль только, что даже в 1989 году Военно-исторический журнал не дал никаких пояснений по поводу того, что это за "план No 2"...
      Генерал-полковник П. П. Полубояров, бывший перед войной начальником автобронетанкового управления войск ПрибОВО, пишет, что "16 июня 1941 г. командование 12-го мк (механизированного корпуса) получило директиву о приведении соединений в боевую готовность... 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано...
      16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й мк, который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе" [ВИЖ. 1989. - No 5].
      18 июня командующий 8-й армией генерал-майор Собенников получил приказ командующего войсками ПрибОВО о выводе войск армии на указанные им участки прикрытия государственной границы. На следующий день, 19 июня вышла директива штаба ПрибОВО, в которой, в частности, говорилось: "...минные поля установить по плану оборонительного строительства, обратив внимание на полную секретность для противника..." [ВИЖ. - 1989. - No 5].
      Кстати, о минах. Главный советский историк начального периода войны, академик, доктор и профессор В. А. Анфилов в своей последней по счету книжке горестно воздыхает: "...у нас не было налажено производство противотанковых мин. К 22 июня во всех приграничных округах имелось всего лишь (подчеркнуто автором) 494 тысячи противотанковых мин..." [40, с. 218].
      Забота о "полной секретности для противника" дошла до того, что даже начальник управления политпропаганды ПрибОВО товарищ Рябчий вечером 21 июня распорядился: "...отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать, задачи политработы ставить устно через своих представителей..." .
      Конспирация, конспирация и еще раз конспирация... Неужто нельзя было доверить бумаге такие задачи, как "быть готовыми защитить мирный созидательный труд советских людей", "земли чужой мы не хотим ни пяди"?
      Генерал-майор С. Иовлев (в те дни - командир героической 64-й стрелковой дивизии) в своих воспоминаниях пишет: "...части 64-й стрелковой дивизии в начале лета 1941 г. стояли в лагерях в Дорогобуже... 15 июня 41 года командующий Западным Особым военным округом генерал армии Д. Г. Павлов приказал дивизиям нашего корпуса подготовиться к передислокации в полном составе. Погрузку требовалось начать 18 июня. Станция назначения нам не сообщалась, о ней знали только органы военных сообщений..." [ВИЖ. - 1960. No 9].
      Да, конечно, советские нормы секретности сильно отличались от общечеловеческих. Но чтобы командир дивизии в генеральском звании, как зэк на пересылке, не знал, куда везут его и вверенные ему полки "в полном составе"?
      Полковник Новичков, бывший в начале войны начальником штаба 62-й стрелковой дивизии 5-й армии КОВО, сообщает, что "...части дивизии выступили из лагеря в Киверцы (около 80 км от границы) и, совершив два ночных перехода, к утру 19 июня вышли в полосу обороны, однако оборонительный рубеж не заняли, а сосредоточились в лесах вблизи него" [ВИЖ. - 1989. - No 5].
      Странно все это. Очень странно. Почему ночью? Местность на Волыни лесисто-болотистая, в ночной темени легко и пушку в болоте утопить и людей без толку намочить. Да и ночи в июне самые короткие, далеко за 5-6 часов не уйдешь. И зачем тогда строили бетонные доты на новой границе, деньги народные два года в землю зарывали, если после выхода к границе 62-я дивизия "оборонительный рубеж не заняла", а зачем-то спряталась в лесу?
      Ходят слухи (размножающиеся делением в бумажных трудах советских историков), что Сталин изо всех сил старался "оттянуть" нападение Гитлера на Советский Союз. Так ведь для того, чтобы "оттянуть" получше, надо было не прятать дивизии по лесам, не бродить по болотам в ночь глухую, а ярким солнечным июньским днем вызвать в Киверцы фотокоров центральных газет и приказать им снять марширующие колонны, да еще и под таким ракурсом, чтобы казались они на снимках несметным воинством. И на первую газетную полосу под общей рубрикой "Граница на замке"! И при постановке минных полей заботиться надо было бы не о "полной секретности для противника", а о том, чтобы сам факт минирования в тот же день стал известен всей немецкой агентуре.
      "Имея дело с опасным врагом, следует, наверное, показывать ему прежде всего свою готовность к отпору. Если бы мы продемонстрировали Гитлеру нашу подлинную мощь, он, возможно, воздержался бы от войны с СССР в тот момент" пишет в своих мемуарах генерал армии С. П. Иванов, многоопытный штабист, один из главных отечественных историков начального периода войны. Именно так, как советует профессионал столь высокого уровня, и надо было действовать.
      Если Сталин думал о том, как "оттянуть", а не о том, как бы не спугнуть...
      Да, много странных событий происходило в те дни, когда газеты писали про ширпотреб и стеклотару, но мы вернемся к тому вопросу, с которого и начали эту главу - когда же был сформирован Северный фронт?
      Указанная в большинстве книжек дата 24 июня 1941 г. является явной дезинформацией. Вечером 22 июня нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба РККА Жуков в тексте своей известной Директивы No 3 (мы еще не один раз вернемся к обсуждению этого важнейшего документа), в пункте 3-а, ставят задачи "армиям Северного фронта" [5, с. 353].
      Но не могли же они (и готовившие эту директиву многоопытные штабисты Ватутин и Василевский) отдавать приказы пустому месту!
      Накануне, в субботу 21 июня, на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было решено "...поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом...", а также принято решение о назначении членом Военного Совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома товарища Кузнецова [6, с. 358].
      Точная дата и номер документа об образовании Северного фронта автору неизвестны.
      Точно так же, у автора нет и документального подтверждения (кроме опубликованных еще в 1987 г. воспоминаний командира 1-й танковой дивизии В. И. Баранова) того важнейшего обстоятельства, что в приказе, который 17 июня получил командир 1-го мехкорпуса, были использованы слова "боевой", "боевая тревога" и т. п. Зато доподлинно известно, как этот приказ был выполнен.
      В соответствии с приказом предстояло погрузить в железнодорожные эшелоны и отправить в район новой дислокации 1-ю танковую дивизию. А в дивизии числилось: 370 танков, 53 пушечных бронеавтомобиля, сотни орудий и минометов (в том числе новейшие, на тот момент - лучшие в мире 152-мм пушки-гаубицы МЛ-20 весом по семь тонн каждая), сотни гусеничных тягачей, полторы тысячи автомобилей разного назначения. А также тысячи людей, сотни тонн горючего и боеприпасов [7, 8].
      Трудно сказать, сколько времени заняла бы такая масштабная работа в наше время. Надо полагать, только на составление "комплексного плана погрузки" ушла бы неделя. Но не случайно 1-я танковая была уже Краснознаменной, а на груди ее нового командира - участника войны в Испании и Финляндии генерала В. И. Баранова - сияла золотая звезда Героя Советского Союза. Ветеранами боев в Испании и финской войны были и командиры танковых полков дивизии: Герой Советского Союза полковник Д. Д. Погодин и майор П. С. Житнев. Невероятно, но факт - в ночь на 19 июня последние эшелоны 1-й танковой ушли со станции Березки (северо-западнее Пскова).
      Слово "элитный" было в те времена не в ходу, но именно оно как нельзя лучше подходит к описанию 1-й танковой дивизии, да и всего 1-го мехкорпуса в целом. Корпус был сформирован летом 1940 года на базе танковых бригад, отличившихся во время финской войны: 13-й Краснознаменной, 20-й Краснознаменной тяжелой танковой им. С. М. Кирова и 1-й легкотанковой. Управление корпуса было сформировано на базе управления 20-й Краснознаменной танковой бригады - именно это соединение в феврале 1940 г. прорывало "линию Маннергейма" на самом страшном ее участке - в районе "высоты 65,5", проложив дорогу наступающей советской пехоте через 45 (сорок пять) рядов заминированных проволочных заграждений .
      Указом президиума Верховного Совета СССР в апреле 1940 года 20-я танковая бригада была награждена орденом Боевого Красного Знамени, 613 человек получили ордена и медали, 21 танкист был удостоен звания Героя Советского Союза. Столь же велики были и заслуги 13-й Краснознаменной бригады, за успешное руководство которой комбриг В. И. Баранов был 21 марта 1940 г. удостоен звания Героя Советского Союза .
      Однозначно преступный и подлый характер той войны отнюдь не умаляет значение уникального опыта прорыва укрепленной оборонительной полосы в тяжелейших природных условиях, который приобрели на Карельском перешейке советские танкисты. А было их (танкистов) там совсем немало: уже к началу боевых действий группировка советских войск насчитывала 2289 танков, и в дальнейшем это число непрерывно росло [1, с. 153].
      Наглядной иллюстрацией богатого боевого опыта советских танкистов могла служить картина того, как 1-я танковая покинула место своей постоянной дислокации в поселке Струги Красные под Псковом.
      Генерал-полковник И. М. Голушко (в те дни - только что окончивший Киевское танковое училище лейтенант) описывает в своих мемуарах, что он увидел, приехав в бывший лагерь 1-й танковой дивизии: "...кроме старшины, представившегося начальником танкового парка, здесь никого уже не было... Оставшиеся танки - 20 единиц БТ-5 и БТ-7 - считались на консервации. Осмотрел я их и только ахнул: одни без коробок передач, другие без аккумуляторов, у некоторых сняты пулеметы...
      На вопрос, что все это значит, старшина ответил, что полк, поднятый по тревоге (подчеркнуто автором), забрал все, что можно было поставить на ход..." .
      Вот это и называется - на войне как на войне. По понятиям мирного времени двадцать брошенных, разукомплектованных танков - это преступление. Но командование 1-го мехкорпуса уже 17 июня 1941 г. знало, что мирное время для него и для вверенных ему дивизий закончилось. А это значит, что надо вырываться из тесной "ловушки" давно разведанного противником лагеря, не теряя ни одной лишней минуты. А все неисправные танки ободрать, как липку, на запчасти для тех, что пойдут в бой. Для порядка и присмотра оставили при них бравого старшину - и вперед!
      Кстати, а куда это - "вперед"? Куда 17 июня 1941 года двинулась первая и по номеру, и по уровню подготовки танковая дивизия Красной Армии?
      Даже правила строжайшей советской сверхсекретности не могли скрыть от бойцов и командиров 1-й тд тот удивительный факт, что солнце вставало справа по ходу движения эшелонов, а садилось - слева. Другими словами, поезда мчались куда угодно, но только не к западной границе. Холмы и перелески Псковщины сначала сменились вековым сосновым лесом, а затем лес стал редеть, все чаще разрываясь озерами, болотами, а то и вовсе безлюдной каменистой пустошью.
      Утром 22 июня головные эшелоны лязгнули в последний раз тормозами и замерли. Конечная остановка. Поезд дальше не идет. Некуда идти - рельсовый путь обрывается в заполярной тундре. Приехали: станция Алакуртти Кировской железной дороги. Мы в Лапландии - стране Санта Клауса.
      260 километров до Мурманска, 60 километров до финской границы, полторы тысячи верст до ближайшей точки фронта начавшейся в тот день войны с Германией.
      "Но близок час освобождения и расплаты! Красная Армия идет, сотрясая землю грохотом танковых колонн, закрывая небо крыльями своих самолетов..." Сразу же оговоримся - эти слова живой классик советской литературы А. Н. Толстой изрек совсем в другое время и по другому поводу. В тот день (18 сентября 1939 г.) не подлежащее обжалованию "освобождение" с лязгом и грохотом надвигалось на Восточную Польшу. А ранним утром 23 июня 1941 года огромные многокилометровые колонны танков, артиллерийских гусеничных тягачей и автомашин 1-го и 10-го мехкорпусов двинулись совсем в другом направлении.
      Здесь, пожалуй, настало время прервать изложение событий июня 1941 г. для того, чтобы пояснить читателю - что же обозначают эти слова: "механизированный корпус"?
      Вторая мировая война в значительной степени может быть названа танковой войной. Именно мощные, оперативно-самостоятельные танковые соединения стали в ту эпоху главным инструментом в проведении крупных наступательных операций. В вермахте летом 1941 г. они назывались "танковая группа", в Красной Армии - "механизированный корпус". И коль скоро мы взялись за выяснение реальных наступательных возможностей РККА образца 1941 г., то нам никак не обойтись без того, чтобы познакомиться с советским мехкорпусом поближе.
      Механизированные корпуса Красной Армии имели единую структуру, утвержденную последний раз в феврале 1941 года. В состав мехкорпуса входили:
      - две танковые и - одна моторизованная дивизии, - отдельный мотоциклетный полк и - многочисленные спецподразделения (отдельный батальон связи, отдельный мотоинженерный батальон, корпусная авиаэскадрилья и т. д.).
      В свою очередь, каждая дивизия имела в своем составе четыре полка. В танковой дивизии было два танковых полка, мотострелковый полк и механизированный гаубичный артиллерийский полк.
      В моторизованной дивизии было два мотострелковых полка, танковый полк, оснащенный легкими танками, и пушечный артиллерийский полк. Кроме того, в каждой дивизии были свой батальон связи, разведывательный батальон, понтонно-мостовой батальон, зенитно-артиллерийский дивизион, многочисленные инженерные службы. В составе моторизованной дивизии (на случай встречи с танками противника) был и свой отдельный истребительно-противотанковый дивизион.
      Как видно, разрабатывая именно такую структуру, советское командование стремилось к тому, чтобы и каждая дивизия, и весь корпус в целом обладали максимальной оперативной самостоятельностью. В руках командира корпуса должен был быть и свой танковый таран - четыре танковых полка танковых дивизий, вооруженные, главным образом, средними и тяжелыми танками, и своя собственная артиллерийская группа - три артполка на механической (тракторной) тяге, способная взломать на участке прорыва оборону противника, и своя механизированная "конная лава" - четыре мотострелковых полка, полк легких танков, мотоциклетный полк, и собственные средства противовоздушной обороны, связи, разведки. Даже собственная разведывательная авиация корпусная авиаэскадрилья, на вооружении которой было 15 самолетов У-2 и Р-5 (У-2, как известно, взлетали и садились на любой лесной поляне и уничтожить их "внезапным ударом по аэродромам утром 22 июня" было невозможно в принципе). Вот и попробуйте выбить глаз такому "циклопу"...
      Основу вооружения мехкорпуса составляли 1 031 танк. Распределялись они следующим образом: в танковом полку моторизованной дивизии по штату должно было быть 264 легких скоростных танков БТ-7, каждой из двух танковых дивизий полагалось 63 тяжелых танка КВ, 210 средних Т-34, 26 БТ и 76 легких (в том числе и огнеметных) танков Т-26. Кроме того, на вооружении разведывательных подразделений корпуса было 17 плавающих танкеток Т37/Т38.
      Кроме того, на вооружении мехкорпуса был и такой (отсутствующий в вермахте) тип бронетехники, как колесные пушечные бронеавтомобили: 49 в моторизованной дивизии, по 95 в каждой танковой, 29 в разведбатах, всего 268 бронеавтомобилей БА10/БА20. Вооружены эти бронемашины были 45-мм пушкой 20К, т. е. по мощности вооружения превосходили немецкие танки Pz.I, Pz.II, Pz.38(t), составлявшие в общей сложности 56% парка танковых групп вермахта.
      В феврале 1941 г. было принято решение сформировать ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ таких мехкорпусов, что означало развертывание танковых войск численностью в тридцать тысяч танков: в два раза больше, чем в армиях Германии, Англии, Италии и США вместе взятых.
      В вермахте в это время готовились сформировать для вторжения в Советский Союз ЧЕТЫРЕ танковые группы. Немецкая танковая группа не имела ни стандартного состава, ни определенной штатной численности танков.
      Так, самая слабая 4-я танковая группа Гепнера имела в своем составе три танковые (1, 6 и 8) и три моторизованные дивизии, всего 602 танка.
      Самая крупная 2-я танковая группа Гудериана включала в себя пять танковых (3, 4, 10, 17, 18), три моторизованные, одну кавалерийскую дивизии и отдельный моторизованный полк "Великая Германия", имея на вооружении 994 танка.
      Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941 г. числилось 3 266 танков, т. е. в среднем по 817 танков в каждой группе [10, 11].
      Правды ради надо отметить, что уступая советскому мехкорпусу в количестве танков, танковая группа вермахта значительно (в 2-3 раза) превосходила его по численности личного состава. Так, при полной укомплектованности танковая группа Гудериана должна была насчитывать более 110 тыс. человек личного состава, в то время как штатная численность мехкорпуса РККА составляла всего 36 080 человек.
      Это кажущееся противоречие имеет простое объяснение. Готовясь к войне с СССР, Гитлер распорядился в два раза увеличить число танковых дивизий - с 10 до 20. Сделано это было методом простого деления, путем сокращения числа танковых полков в дивизии с двух до одного. В результате в немецкой "танковой" дивизии на один танковый полк приходилось два пехотных, причем основная масса этой пехоты передвигалась вовсе не на бронетранспортерах (как в старом советском кино), а на разномастных трофейных грузовиках. Начальник штаба сухопутных сил вермахта Гальдер в своем знаменитом дневнике отмечает (запись от 22 мая 1941 г.), что у Гудериана в 17 тд насчитывается 240 разных типов автомашин . Как обслуживать в полевых условиях такой передвижной музей автотехники?
      В моторизованной дивизии вермахта танков не было. Ни одного. Г. Гот пишет, что моторизованные дивизии его танковой группы были созданы на базе обычных пехотных дивизий, а машины получили "только в последние месяцы перед началом войны, а 18-я дивизия - за несколько дней до выхода в район сосредоточения" .
      Фактически, танковая группа вермахта представляла собой крупное соединение мотопехоты, усиленной несколькими (от 3 до 5) танковыми полками. Продолжая линию "зоологических" сравнений, начатую в свое время В. Суворовым, можно сказать, что танковая группа вермахта была могучим и тяжелым буйволом, а мехкорпус Красной Армии - гибким и стремительным леопардом.
      В живой природе исход схватки четырех буйволов с двумя дюжинами леопардов был бы предрешен. Не сомневалось в возможностях своих "леопардов" и высшее командование РККА, строившее самые смелые планы Великого Похода.
      "...Танковые корпуса, поддержанные массовой авиацией, врываются в оборонительную полосу противника, ломают его систему ПТО, бьют попутно артиллерию и идут в оперативную глубину... Особенно эффективным будет использование мехкорпусов концентрически, когда своим сокрушающим ударом эти мехкорпуса сведут клещи для последующего удара по противнику... При таких действиях мы считаем, что пара танковых корпусов в направлении главного удара должна будет нанести уничтожающий удар в течение пары часов и охватить всю тактическую глубину порядка 30-35 км. Это требует массированного применения танков и авиации; и это при новых типах танков возможно... - так, с чувством законной гордости, докладывал начальник Главного автобронетанкового управления РККА, генерал армии Павлов на известном Совещании высшего комсостава Красной Армии в декабре 1940 г. - ...Темп дальнейшего наступления после преодоления тактической глубины будет больше и дойдет до 15 км в час... Мы считаем, что глубина выхода в тыл противника на 60 км - не предел. Надо всегда за счет ускорения и организованности иметь в виду сразу же в первый день преодолеть вторую полосу сопротивления и выйти на всю оперативную глубину..." .
      Гладко было на бумаге, да забыли про овраги... К несчастью, даже у Гитлера, хотя и считался он "бесноватым ефрейтором", хватило ума не ждать, а напасть самому. Напасть раньше, чем Сталин укомплектует до последней гайки все свои двадцать девять мехкорпусов. В результате воевать пришлось отнюдь не таким мехкорпусам, какие описаны выше.
      Полностью укомплектовать до штатной численности все 29 мехкорпусов к июню 1941 г. не удалось. Об этом - как о ярчайшем и убедительнейшем доказательстве нашей "неготовности к войне" - всегда талдычили историки из ведомства спецпропаганды, забывая пояснить читателям, к какой же именно войне готовилась (да только не успела приготовиться) "неизменно миролюбивая" сталинская империя, создававшая бронированную орду, число орудий в которой должно было превысить число сабель в войске хана Батыя.
      "Мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой промышленности, - горько сетует в своих мемуарах Великий маршал Победы, для полного укомплектования мехкорпусов требовалось 16 600 танков только новых типов... такого количества танков в течение одного года практически при любых условиях взять было неоткуда" .
      Ну как же мог бывший начальник Генерального штаба забыть утвержденную им самим 22 февраля 1941 г. программу развертывания мехкорпусов?
      Все мехкорпуса были разделены на 19 "боевых", 7 "сокращенных" и 4 "сокращенных второй очереди". Всего к концу 1941 г. планировалось иметь в составе мехкорпусов и двух отдельных танковых дивизий 18 804 танка, в том числе - 16 655 танков в "боевых" мехкорпусах [16, с. 677].
      Другими словами, среднее количество танков (877) в 19-ти "боевых" мехкорпусах должно было равняться среднему числу танков в каждой из 4-х танковых групп вермахта.
      С точки зрения количественных показателей, эта программа успешно выполнялась. Уже к 22 февраля 1941 года в составе мехкорпусов числилось 14 684 танка. Запланированый до конца года прирост численности на 4 120 единиц был значительно меньше реального производства, составившего в 1941 году 6 590 танков (в том числе 1 358 КВ и 3014 Т-34) [1, с. 598].
      Для сравнения отметим, что немцы (на которых якобы "работала вся Европа") в 1941 году произвели только 3 094 танка всех типов, включая 678 легких чешских Pz.38(t) .
      В 1942 г. танковая промышленность СССР произвела уже 24 718 танков, в том числе 2 553 тяжелых КВ и 12 527 средних Т-34 [1, с. 598]. Итого: 3 911 КВ и 15 541 Т-34 за два года, причем, этот объем производства был обеспечен в таких "условиях", которые в феврале 1941 г. Жуков со Сталиным могли увидеть только в кошмарном сне: два важнейших предприятия (крупнейший в мире танковый завод No 183 и единственный в стране производитель танковых дизелей завод No 75) пришлось под бомбами перевозить из Харькова на Урал, а два огромных ленинградских завода (No 185 им. Кирова и No 174 им. Ворошилова) оказались в кольце блокады. Нет никаких разумных оснований сомневаться в том, что в нормальных условиях советская промышленность тем более смогла бы обеспечить к концу 1942 г. (как это было запланировано) полное укомплектование и перевооружение новыми танками всех 29 мехкорпусов, для оснащения которых требовалось "всего" 3 654 танка КВ и 12 180 танков Т-34.
      Покончив со спорами и прогнозами, перейдем к оценке того, что было в натуре. К началу боевых действий в составе 20 мехкорпусов, развернутых в пяти западных приграничных округах, числилось 11 029 танков . Еще более двух тысяч танков было в составе трех мехкорпусов (5, 7, 21) и отдельной 57-й тд, которые уже в первые две недели войны были введены в бой под Шепетовкой, Лепелем и Даугавпилсом. Таким образом, Жукову и иже с ним пришлось начинать войну, довольствуясь всего лишь ЧЕТЫРЕХКРАТНЫМ численным превосходством в танках. Это если считать сверхскромно, т. е. не принимая во внимание танки, находившиеся на вооружении кавалерийских дивизий и войск внутренних округов. Всего же, по состоянию на 1 июня 1941 г., в Красной Армии было 19 540 танков (опять же не считая легкие плавающие Т37/Т38/Т40 и танкетки Т-27) и не считая 5 197 пушечных бронеавтомобилей [1, с. 601].