Маргарита надела установленный наряд. Тщательно осмотрела себя в зеркало, и осталась довольна своим матово-бледным лицом и горящими чёрными глазами.
      И вот королева Ортруда и Маргарита остались одни. Маргарита была смущена и взволнова-на больше, чем ожидала. Здесь, в старом королевском замке, перед лицом любезной Ортруды,- которую она так долго обманывала,- её вдруг охватил мистический, от древних поколений наследственно перешедший благоговейный страх, внушаемый носителями высокой власти. Этого страха Маргарита не могла преодолеть. Руки её, красивые на белом шелке платья, робко, как у девочки, дрожали.
      Маргарита лепетала несвязно, сбивчиво, называя имена Танкреда, Сабины, Элеоноры. И сначала нельзя было понять, что она хочет сказать. Наконец Ортруда поняла, что она говорит о любовных похождениях Танкреда. То, о чём уже слышала Ортруда, о чём она и сама догады-валась, не придавая этому большого значения, охотно готовая всё это извинить. Какие-то мимолётные связи с продажными, полупродажными и готовыми продаться женщинами.
      Ортруда сказала брезгливо:
      - К чему мне знать все эти приключения! Пока мы очень юны, мы ждём от наших возлюбленных чуть ли не ангельских совершенств. Но я - не девочка.
      Но Маргарита продолжала,- и вот Ортруда слышит что-то новое. О невинных. О девах. Об отчаянии опозоренных семейств. Об Имогене Мелладо.
      - Вы говорите неправду, графиня! - гневно сказала Ортруда.- Уйдите от меня. Я вам не верю. Не хочу и не могу верить.
      Маргарита бросилась к ногам Ортруды. Рыдая, говорила:
      - Государыня, ради Бога, выслушайте меня. Вы должны мне поверить! Спасением моей души клянусь, что я сказала правду.
      - Уйдите! - повторила Ортруда.
      - Вы мне поверите, ваше величество! - восклицала Маргарита.
      - Никогда! - решительно сказала Ортруда.
      Маргарита встала. Посмотрела прямо в лицо Ортруде. На её губах пробежала дерзкая улыбка. Маргарита сказала:
      - Государыня, не верность к вам заставляет меня говорить вам это, а иное чувство. О, я - гадкая, презренная!
      - К чему такое самоунижение! - презрительно сказала Ортруда.
      Маргарита заплакала. Продолжала:
      - Не верность, о, нет,- ревность, ревность привела меня к вашим ногам. Ревность измучила меня,- поймите, государыня,- ревность!
      Бешеным криком вырвалось это слово из груди рыдающей Маргариты.
      - Что вы говорите, безумная женщина! - воскликнула Ортруда.
      - Я была любовницею принца Танкреда,- тихо, но решительно сказала Маргарита.
      - Неправда! - с ужасом сказала Ортруда.
      Маргарита засмеялась. Жутким казался этот внезапный переход от слёз и рыданий к смеху. Бледное до синевы лицо Маргариты дрожало мелкими судорогами. Страх и торжество изображались на нём в странном, безобразном смешении. Дрожащими руками она вытащила из-за ворота своего белого платья связку писем. Протянула их Ортруде. Сказала:
      - Почерк, знакомый вашему величеству.
      И опять слёзы хлынули из её глаз.
      Ортруда торопливо читала письма. И было страшно, и было стыдно. Маргарита Камаи, эта пустая, болтливая, неумная женщина! Ей расточал Танкред эти нежные слова!
      Ортруда бросила недочитанные письма на стол. Глядя на Маргариту гневными глазами, она говорила задыхающимся голосом:
      - О, как счастливы простые женщины! Отчего я - не рыночная торговка! Отчего я не могу избить вас, бить, кусать, царапать! А, вы - моя соперница! И даже бранного слова я не смею сказать вам, ужасная женщина, вам, с которою я делила, сама того не зная, ласки моего Танкреда. О, что мне теперь до того, что я - королева!
      Маргарита, смеясь и плача, и ломая руки, стояла на коленях перед Ортрудою, и говорила:
      - Вон там, на столе у окна, лежит дага. Она остро oтточена. Возьмите её, пронзите ею мою грудь,- пусть умру, пусть умру я у ваших ног. О, как королева Джиневра, убейте меня!
      Ортруде стало стыдно своего гнева, своей несдержанности.
      - Извините, графиня, - сказала она,- я сказала вам что-то ненужное. Но вы понимаете, что ваши слова не могли меня обрадовать. Встаньте, графиня.
      Но опять гнев овладел Ортрудою. Широкий, прямой клинок даги дразнил её взоры. Она схватила левою рукою узорную, рогатую рукоятку даги. Маргарита порывисто запрокинула голову, открывая горло. Кричала:
      - Сильнее, одним ударом, вот сюда!
      Её длинная шея трепетала от крика. И точно чья-то чужая рука влекла Ортруду к этому трепетному горлу. Ударить, увидеть кровь!
      Бледнея и дрожа, Ортруда подошла так близко, что её колени прижались к животу Маргариты. Взяла правою рукою под затылок голову Маргариты, и смотрела в её лицо сверху вниз.
      Бледное некрасивою, меловою бледностью лицо Маргариты исказилось выражением предсмертного ужаса. Её отведённые за спину руки судорожно вздрагивали и вытягивались, и вся она словно застыла в своей отдающейся позе.
      Ортруда опомнилась. Дага упала на ковёр.
      - Идите,- задыхающимся голосом сказала Ортруда,- идите скорее.
      Маргарита поцеловала край её платья, и вышла торопливо. Радость возвращения к жизни охватила её, и она бежала быстро по холодным плитам сумрачных зал.
      Ортруда долго сидела перед письмами Танкреда. Казалось ей, что она ни о чём не думает. Опять взяла она эти красивые, ароматные, отравленные ядом измены листки. А это письмо как сюда попало?
      "Дорогой граф!"
      - Зачем же я его читаю?
      Но вдруг смысл слов стал страшен ей. С холодным ужасом она перечитала эти строки:
      "Ваши мысли о том, как опасна слабость носителя верховной власти, я вполне понимаю. Но мы должны прежде всего иметь в виду благо государства. Если обстоятельства потребуют, я готов предоставить себя в распоряжение государства, и сумею подавить в себе личные пристрастия".
      И в конце письма:
      "Эти беглые, случайные строки сожгите".
      Ортруда порывисто подошла к окну. Распахнула его. Сказала, и выражение глаз её было безумно:
      - Господин Меччио, вы правы! Мой Танкред - изменник!
      Грусть отяготела над Ортрудою, неотступная, как всё усиливающийся на далёком острове дым вулкана.
      Мысль о любовницах Танкреда язвительно мучила Ортруду. Вот, значит, она была для Танкреда только одною из многих! На части мелкие, как сор, была разделена его любовь!
      Ортруда, отдавшая ему всю свою гордую и страстную любовь, чувствовала себя жестоко обманутою. Пусть бы он сказал ей прямо, что разлюбил её. Она бы поняла его. Было бы горько, но что ж! Над сердцем нет закона. Но обманывать, ласкать её, теми же нежными и сладкими называть её словами, как и тех других! Какое гнусное притворство!
      Он притворялся влюблённым в неё, потому что она - королева, потому что связь с нею даёт ему высокое положение. Он притворялся влюблённым в неё, чтобы тем легче обмануть её, и, лаская её, лелеял мечты воцариться на её престоле, и окружал себя людьми, ненавидящими её. Какая низость! Разбитая и даже обманутая любовь была бы только грустью или ненавистью. Но её чувства были так мучительно-сложны!
      Как счастливы простые, глупые, некрасивые! Те, кого не стоит так хитро обманывать.
      Гордость королевы и красавицы была оскорблена в Ортруде. Это порою приводило её в неистовое бешенство. Так трудно было сдерживаться, притворяться! Хоть бы забыть!
      Маргарита почти каждый день доставляла ей, в анонимных письмах, новые сведения о замыслах и делах Танкреда. И презрение к Танкреду возрастало в Ортруде.
      Но она долго таила ото всех своё горе. Какая-то суровая гордость долго мешала ей говорить с Танкредом об его изменах. Но она чувствовала, что уже совсем не любит его. В сердце её зрела ярая ненависть к нему. И, как ни таила свои чувства, не могла не быть к нему холодна. Как чужая.
      Старалась быть одна. Молилась своему, сладко воображённому ею, Светозарному.
      - Ты, Светозарный, что скажешь мне? Прислушиваюсь к тайному твоему голосу в моём сердце, и знаю,- я обречена. Путь мой неизбежен. И ясен мне.
      Чтобы остаться одною, Ортруда часто спускалась в своё подземелье.
      Ах, эта жизнь! Только моя жизнь! Уйти бы к иным мирам! В иное бытие.
      Искала в тёмных переходах новых выходов из своего подземелья. И нашла их, выходы в город. Выходила одна на улицы и на дороги, и смотрела на людей,- какие они, как живут, что думают.
      Вот по дороге шла толпа просто одетых, радостных женщин и девушек. Ортруда спрашивала их:
      - Милые, куда вы? Отвечали охотно:
      - На митинг.
      Ах, сказать бы:
      - Меня с собою возьмите.
      Дымок парохода вился над морем. Океанский пароход.
      - Куда?
      - В Нью-Йорк, с эмигрантами.
      Ах, на нём бы уплыть далеко!
      Одевшись скромно, чёрною вуалью закрывши лицо, шла на собрания рабочих. Слушала, что говорили их ораторы. Уходила, неузнанная.
      ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
      Ортруда взошла на башню вечером, и стояла там долго. И казалось ей вдруг, что жизнь её - только страшный сон, начавшийся очаровательно. И что Ортруда только снится ей, сначала такая счастливая, и теперь такая несчастная. И что она сама - счастливая, смелая девушка в далёкой стороне, которая идёт, куда хочет, и делает, что вздумает, и любит пламенно и счаст-ливо. Как в ясновидении, предстала перед нею тихая река в том краю, о котором рассказывал часто её Танкред, и над рекою Елисавета.
      Вдруг её мечтания были прерваны. Она услышала за собою звуки знакомых шагов. Огляну-лась. Перед нею стоял Танкред. Ортруда вздрогнула. Ненависть синею молниею зажглась и задрожала в её быстром взоре. Ненавистью, как болью от пчелиного жала, зажглось её сердце. О, в какую ненависть претворяешься ты, жестокая любовь!
      Ортруда опустила глаза. Руки её дрожали. Танкред спросил:
      - Что вы здесь делаете одна, Ортруда, так поздно? Я сейчас был у вас.
      Ортруда холодно ответила:
      - Я знала, что вы ко мне придёте. Потому я и здесь.
      - Но я не понимаю, однако, почему...
      Танкред нежно и осторожно склонился к Ортруде, и вкрадчиво-ласковым голосом говорил:
      - Ортруда, милая, вы так стали холодны ко мне. Заслужила ли этого моя любовь?
      Были противны Ортруде вкрадчиво-нежные звуки его голоса. Как не замечала она раньше, что этот голос лжив! Ортруда воскликнула:
      - Вы, Танкред, меня любите! Вы мне это говорите опять! О, Танкред, вы любите многих так же, как меня.
      - Ортруда! - воскликнул Танкред.- Что вы говорите!
      Он был смущён неожиданностью и прямотою обвинения. Ортруда сказала спокойно:
      - Я хочу сказать вам, принц Танкред, что я вас ненавижу.
      Так приятно было это сказать, что ей стало легко и почти весело. Точно жалящая змея упала, отвалилась от измученного сердца, и нежная приникла к нему прохлада.
      - Ортруда, что вы говорите! - повторил растерявшийся Танкред.
      Ортруда стремительно пошла вниз по лестнице, кинув Танкреду:
      - Идите за мною, если вам угодно.
      В круглом зале она подошла к большому столу у восточного окна. Она гневным движением выдвинула один из ящиков стола,- так быстро, что ушибла палец о перламутр и золото его врезок. Вынула из ящика пакет, перевязанный узкою голубою ленточкою, и гневно протянула его Танкреду.
      - Что это? - спросил со смущением Танкред. Ортруда говорила:
      - Возьмите этот портрет с вашею нежною надписью,- спрячьте его, сожгите, отошлите по принадлежности, как хотите. И эти письма.
      - Как они к вам попали?
      Ортруда смеялась, точно хотела плакать. Брови её хмурились, и глаза были темны.
      - Как вы небрежны с такими вещами! О, Танкред, неужели вы всегда были таким!
      Танкред бормотал:
      - Это - пустяки, которые не должны вас огорчать нисколько. Забавы в пьяной компании. Шутки, которым никто не придаёт значения.
      Ортруда сказала:
      - Не трудитесь оправдываться, принц Танкред. Я вас ненавижу, и говорю это вам прямо и откровенно, как подобает женщине моего положения. Так же прямо, как сказала когда-то, что люблю вас. Это был день сладкого обмана, и в этом обмане я жила, как во сне, много лет. Теперь мой сон окончился, меня разбудили. Я смотрю на вас, и говорю вам,- я вас ненавижу. Вы недостойны иных чувств.
      - Прежде вы думали иначе! - сказал Танкред.
      - Принц Бургундский,- говорила презрительно Ортруда,- я боюсь, что вас подменили в тех полудиких странах, где вы так долго путешествовали, и откуда вывезли ваши политические убеждения, ваши личные вкусы. В вас течёт, конечно, не благородная тевтонская кровь, а кровь монгольская, рабская кровь, кровь обманщика и изменника!
      Она смотрела на Танкреда глазами, горящими знойно, и дрожала от гнева и презрения.
      - Вам было вверено моё самолюбие, вы его не пощадили. А я, наивная девочка, принцесса гордого рода, рождённая королевою, я мечтала...
      - Вы всегда мечтаете,- угрюмо сказал Танкред.
      - Я мечтала долго о вас. Я надеялась, что ваш воинственный вид, ваша осанка тевтонского рыцаря знаменуют обитающий в вас геройский дух. Я мечтала, что вы будете моим господином, гордым, прекрасным, превосходящим во всем обыкновенных людей. И даже меня. Потому что ведь я - только слабая женщина. Мне по силам только взяться за королевский меч, за меч моих предков, - а нести его... Но вы не смогли быть моею силою,- вы захотели быть только высокопоставленным авантюристом.
      - Ортруда! - воскликнул Танкред.- Вы несправедливы ко мне. Вы забываете...
      - Ничего не забываю. Только случайно вы делали достойное дело.
      - Вы говорите слова, которые не забываются,- сказал Танкред с видом оскорблённого достоинства. - Или вы не понимаете сами, что говорите. Я конечно, виноват перед вами, но ваш гнев выше меры моих прегрешений перед вами. Каких бы случайных женщин я ни целовал, я любил только вас. Чего же вы теперь хотите? Какого искупления моей вины перед вами?
      Медленно и спокойно отвечала ему Ортруда:
      - Я хочу, чтобы вы меня освободили.
      - Ортруда, вы хотите со мною развестись? - с удивлением спросил Танкред.
      - Да! - решительно сказала Ортруда.
      - Ортруда, взвесьте последствия,- говорил Танкред убеждающим голосом.Ведь это - скандал на весь свет.
      - А вы боитесь скандала? - презрительно спросила Ортруда.
      - Я берегу вашу честь. И мою, - надменно ответил Танкред.
      Он был бледен и зол.
      - В нашем положении,- начал было он после краткого молчания.
      Ортруда нетерпеливо прервала его.
      - Да, в нашем положении есть и другой выход. Разводы бывали и бывают во многих династиях, и самых гордых. Но я знаю,- вы цепко держитесь за ваше положение.
      - Оно меня тяготит.
      - И это знаю.
      - Подумайте, Ортруда.
      - Нет, теперь уже поздно передумывать. Я решила. Я сама начну это дело. Развод,- или смерть.
      - Вы хотите, чтобы я умер? Вам достаточно сказать одно слово.
      - Я не скажу этого слова, принц Танкред, и вас прошу не говорить жалких слов. Прощайте.
      Ортруда оставила его одного. Ушла на высокую башню,- склонясь над белым камнем парапета, всматриваться в широкие лазурные дали моря и небес, и мечтать.
      И мечтала опять, что ей только снится страдающая жестоко Ортруда. Мечтала о далёком, неярком, милом крае, где над тихою рекою стоит её дом. Живет её милый. Приветливы с нею друзья. Мечтала о том, что она в далёком краю счастливая Елисавета, и что ей в долгом сновидении снится высокий, в начале радостный, и потом скорбный путь королевы Ортруды.
      Когда в близких к Ортруде кругах стало известно её решение развестись с принцем Танкредом, то были пущены в ход все способы отвратить её oт этого намерения. С положением принца Танкреда было связано очень много разнообразных интересов.
      Вдовствующая королева Клара вложила слишком много денег в кассу Общества африкан-ской колонизации. Она любила свои деньги, и не хотела их терять. Так как развод, неизбежно связанный с выездом Танкреда из государства Соединённых Островов, грозил этому предприя-тию, и без того рискованному, полным крахом, то Клара была очень взволнована намерением Ортруды. Она горячо убеждала Ортруду отказаться от этой мысли, молила её, плакала перед нею.
      Клерикальная партия теряла бы в Танкреде сильного друга и покровителя. Мирились с его еретическими мнениями,- их всегда можно было объяснить вывезенными с Востока сказками, которым сам Танкред не верит серьёзно,- и ценили весьма его автократические убеждения, полезные для церкви, которая считалась господствующею в государстве Соединённых Островов,- для католической церкви. Князья этой церкви любили видеть в народах земли стадо, которое надо пасти. Они заинтересовали этим вопросом в желательном для них смысле папу, и он прислал королеве Ортруде ласково-увещательное письмо.
      Для Виктора Лорена и его партии эго намерение королевы было неожиданностью. В первое время Лорена ещё не сообразил, как следует к этому отнестись. Для кабинета не было оснований особенно дорожить Танкредом. Чрезмерность его любовных похождений, раздражавшая многих, и его долги уже давно начали беспокоить Виктора Лорена. Но всё-таки надо было иметь время, чтобы подготовить будущее, осмотреться, найти второго мужа, приятного Ортруде и удобного для буржуазии. Вообще, надо было хотя бы затянуть дело, чтобы выиграть время. И Лорена отговаривал Ортруду. Говорил ей:
      - Его высочество имеет большие связи в нашей стране. Решение вашего величества так неожиданно Если, ваше величество, не измените этого решения, то, по крайней мере, необходимо подготовить общественное мнение. Необходимо выждать хоть некоторое время
      - Сколько времени? - резко спросила Ортруда
      - Хоть год. Или хоть полгода.
      Ортруда засмеялась, и ничего не сказала.
      Буржуазия была скандализована толками о любовных увлечениях Танкреда. Возмущалась. Но было не очень серьёзно это лицемерное возмущение. Перевешивало другое обстоятельство. Буржуа, сначала боявшийся войны, постепенно, под влиянием статей подкупленной прессы, начинал думать, что большой военный флот, колонии за морями и связанное с этим быстрое увеличение производства товаров и товарообмена будет для него весьма выгодно. Крушение планов Танкреда теперь уже вряд ли бы понравилось буржуазии. В то же время владельцы фабрик и заводов и многочисленные держатели акций были очень сильно заинтересованы в том, чтобы Танкред сохранил своё положение.
      Вожаки парламентского буржуазного большинства были уже давно подкуплены акциями Общества африканской колонизации, и потому в парламенте преобладало настроение, сочувственное принцу Танкреду.
      Сам Танкред не уставал возобновлять попытки примириться с Ортрудою. Все эти попытки только усиливали её презрение к нему. Но открывшаяся перед нею пустота жизни вдруг ужаснула её, и она не спешила приводить в исполнение своё намерение. Ждала чего-то, замкнув свои дни в очарованный круг мечтаний.
      Непрочность положения принца Танкреда побуждала его друзей, аристократов и аграриев, подсчитывать шансы на свержение с престола королевы Ортруды. Заговорщики думали воспользоваться нарастающим возбуждением рабочих, провоцировать вооружённое восстание раньше, чем рабочий пролетариат успеет достаточно сорганизоваться, поставить во главе войск с неограниченными полномочиями принца Танкреда, разгромить пролетариат, и окружить таким образом Танкреда лживым ореолом спасителя отечества от дерзких покушений врагов порядка, посягающих на священные права частной собственности.
      Давно уже ткавшаяся паутина шпионства и провокации опутала страну Островов.
      Настали неспокойные времена. Речи ораторов на публичных собраниях становились всё пламеннее. Словно дым вулкана горячил сердца и туманил головы.
      ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
      В охотничьем замке банкира Лилиенфельда после позднего ужина разговаривали принц Танкред, Лорена и герцог Кабрера. Танкред говорил:
      - Ничего нет на свете милее женщин, но нет и ничего опаснее. Безумная Маргарита! Она наделала мне хлопот.
      - С Божиею помощью,- сказал Кабрера,- всё обойдётся к лучшему, и ревность графини Камаи только ускорит ход исторических событий.
      Лицо у Танкреда оставалось мрачным. Он говорил:
      - У русских простых людей флирт начинается ударами ладонью по спине, и кончается часто убийством. А, это хорошо! Право, смерть хорошо всё на свете устраивает. Убивший освобождается от обузы, убитый - от всего зараз.
      - И от ревности,- тихо вставил Кабрера.
      - Обе стороны в выигрыше. Хорошо!
      - А вот что не очень хорошо,- сказал Лорена,- революция почти неизбежна.
      Но лицо первого министра оставалось совершенно спокойным.
      - Революция? - угрюмо говорил Танкред.- Ну, что же, чем скорее, тем лучше. Мы теперь сильнее, чем в старину Бурбоны: у тех не было пулеметов.
      - Да,- сказал Лорена,- народ ещё не opганизован. Восстание потонет в потоках крови,- и затем для нашего поколения этого урока будет совершенно довольно. Второй раз не захотят.
      - Нет,- со свирепым выражением на прекрасном, как у гневного демона, лице, сказал Танкред.- надо усмирить их так, чтобы и внуки их это помнили. Знаете, я опять на днях видел ту цыганку. Она сказала мне: иди, иди, Танкред, куда задумал,- дело кровью будет прочно.
      - Чьё дело, Танкред? - спросил кто-то чужой, беззвучным, но внятным Танкреду голосом.
      Танкред вздрогнул, оглянулся. Никого не было.
      - Я стал очень нервен,- сказал он.- Этот дым из вулкана нехорошо на всех нас действует.
      В этот же день и в этот же час Афра была у Филиппа Меччио, и слушала его беседу с друзьями.
      - Итак,- спросила она,- вы, Меччио, считаете, что народ готов к восстанию?
      - Не знаю,- сказал Меччио,- к чему готов народ. События уже не подчиняются нашей воле. Восстание неизбежно, и мы попытаемся победить.
      Старый друг и старый противник Меччио, Фернандо Баретта, сказал:
      - Вы стоите на ложной дороге. Вы хотите овладеть властью, и воспользоваться готовыми организациями общественного порядка и властвования. Порядок, никуда не годный, вы хотите заменить порядком значительно получше, но той же, по существу, породы. Слабый хочет сытости, сильный - свободы и безвластия. Вы хотите передать всю силу общественной организации в руки слабых, а сильные будут положены вами под пресс. Вы готовите человечеству плохую будущность.
      - А вы чего хотите? - спросила Афра.
      - По-моему,- отвечал Баретта,- овладевать властью не стоит. Как будущая мораль будет моралью без долга и без санкции, так и будущее общество организуется без договоров, без обязательств.
      - Милый друг,- сказал Меччио,- мы уже не имеем времени для того, чтобы вдаваться в такие соображения об очень отдалённом будущем. Мы должны сделать попытку овладеть государственными организациями и орудиями производства,- и мы эту попытку сделаем.
      И в то же время Ортруда, в своём покое, говорила Карлу Реймерсу:
      - Расскажите мне что-нибудь о себе, дорогой господин Реймерс.
      Слушала рассеянно. И опять спросила:
      - Чем же вы живете? Мечты ваши о чём? о ком?
      Карл Реймерс что-то говорил влюблённое и страстное. Ортруда почти не слушала. Только музыкою был его голос. Почти не слушая, она говорила:
      - Моя мечта, создающая миры, и бессильная создать счастие в мире!
      - Мечта сильна только надеждами,- сказал Реймерс.
      - Я думаю иногда.- - говорила Ортруда,- что мы пришли из неведомого мира, чтобы воссоздать его на земле из материалов нашего земногo переживания. Но тот неведомый мир так велик! В нём бесконечность возможностей. Что же наша одна, бедная жизнь! Человек на земле живет, как зверь. Он знает только свои интересы, и не знает истинной любви, и трепещет перед всякою бурею. Всё это очень грустно, господин Реймерс.
      Реймерс сказал:
      - Человек идёт трудным путем от зверя к совершенствам, и зверя одолевает в себе.
      - Так, мы будем ангелоподобны. Возведём и самый грех в святость.
      - А если этот грех - любовь?
      Она молчала.
      Где же ты, сладкая любовь?
      Бедная страстность, сжигающая тело! Или это и есть любовь? И другой не надо?
      Вдруг, как бы решившись на что-то, Ортруда спросила:
      - Дорогой господин Реймерс, вы знаете Сабину Фанелли?
      - Я встречался с нею, ваше величество,- отвечал Реймерс.
      - И ваше впечатление?
      - Как художник, она очень талантлива. Как человек,- очаровательна. Как женщина, прелестна. Она из мелкой буржуазии, но весь склад её мысли и чувства, как у аристократки.
      Ортруда сказала с улыбкою:
      - Вы хвалите её так систематично, что, видно, она не в вашем вкусе.
      - Систематичность, ваше величество, от характера моей нации.
      - Я дам вам к ней поручение. Повидайтесь с госпожою Фанелли, и скажите ей, что я хочу дать ей заказ. Пригласите её ко мне как можно скорее.
      Настал назначенный час,- и Сабина Фанелли стояла перед королевою Ортрудою. Внимательно смотрела королева Ортруда на эту художницу, которая также была любовницею принца Танкреда.
      Сабина Фанелли была пышнотелая, волоокая красавица, с неподвижною манерою держать себя. У неё был низкий, красивый лоб и классический профиль, и вся она была, как античная статуя. Платье на Сабине Фанелли было белое, того народного покроя, который был принят при дворе, а от двора распространился и на общество. Ноги, едва видные из-под платья, были без сандалий.
      Сабина Фанелли не понравилась королеве Ортруде. Но всё-таки любезная Ортруда сказала несколько комплиментов её искусству.
      Королева Ортруда говорила:
      - Я хочу просить вас, госпожа Фанелли, сделать для меня скульптурную группу.
      - Я буду очень рада,- сказала Сабина Фанелли.
      Королева Ортруда чувствовала, что под наружным спокойствием Сабины Фанелли таится волнение,- и всё ярче ненавидела и презирала эту любовницу её Танкреда.
      - В группе,- говорила королева Ортруда,- надо изобразить меня и ещё одну молодую девушку. Мысль этой группы такая: я была погружена в сон счастливого неведения. Вы, госпожа Фанелли, конечно, знаете, какие счастливые сны навеваются блаженством неведения. Какое счастие! И как страшно после этого сна пробуждение! Вы, госпожа Фанелли, конечно, знаете, что глаза спящих в неведении рано или поздно раскроются. И я просыпаюсь в ужасе. Надо мною прекрасная, юная, невинная. Но её лицо для меня страшно. Почему,- вы не знаете?
      Сабина Фанелли говорила что-то. Королева Ортруда слушала её рассеянно. Спросила:
      - Вы можете начать завтра?
      - Да, ваше величество,- ответила Сабина Фанелли.
      Королева Ортруда пристально и строго посмотрела на Сабину Фанелли, и сказала:
      - Но, госпожа Фанелли, помните, что принц Танкред не должен знать об этом.
      Сабина Фанелли, вдруг сильно покрасневшая, сказала:
      - Я не встречаюсь с его высочеством.
      Королева Ортруда презрительно улыбнулась. Эта художница, кажется, вздумала обидеться! Тем хуже для неё! Ледяным тоном молвила королева Ортруда:
      - Я хотела сказать,- и потому прошу вас совсем никому об этом не говорить, госпожа Фанелли.
      Опять ясность томного дня, медленно возрастая, томила королеву Ортруду. В одном из её покоев широкое открытое окно давало много света. На потолке вился странный узор. Цветы, умирая, томно благоухали в вазах. Королева Ортруда полулежала на низком, широком ложе. Перед нею стояла графиня Имогена Мелладо, тихая, спокойная. На её нежных ногах были заметны лёгкие полоски,- следы от ремней только что снятых сандалий.
      Королева Ортруда улыбалась, глядя на Имогену. Такая ласковая, безмятежная была улыбка. А в душе королевы Ортруды бешено бились гнев, тоска, боязнь. Но недаром Ортруда так тщательно была воспитана для высокой королевской доли,- наука светского любезного притворства была усвоена королевою Ортрудою в совершенстве. И так приветлива и ласкова казалась Ортрудина улыбка, что Имогена, стоя перед королевою, радостно улыбалась.
      Долго молчала королева Ортруда,- медлила начать разговор. Она думала досадливо:
      "Чем эта девочка могла пленить Танкреда? Тонкая, очень смуглая, маленькая, большеротая. Глаза хороши. Да что! красива!"
      Королева Ортруда легла поудобнее, и протянула ноги. Ласковым движением стройной руки она молча показала Имогеие скамеечку у своих ног. Имогена села. Королева Ортруда ласково привлекла Имогену к себе, и тихо похлопывала по щеке. Сказала нежно:
      - Милая Имогена, вы такая молодая и прекрасная, и приятно смотреть на вас. Кажется, что вы счастливы, и что вы достойны счастия. Должно быть, вы не откажетесь сделать то, о чём я вас попрошу.
      Имоюна робко и радостно сказала:
      - О, государыня, всё, что прикажете, и всё, что в моих силах.
      Внимательно всматриваясь в неё, спросила королева Ортруда:
      - Всё сделаете?
      - Да, ваше величество, всё, - сказала Имогена.
      Улыбалась королева Ортруда слегка насмешливо, и говорила неторопливо и спокойно:
      - Неосторожно дано вами обещание, Имогена. Но если вам не захочется его исполнить, я не стану на этом настаивать.
      Имогена сказала:
      - Этого и не надо, государыня. Послушание государям - наша семейная добродетель.
      Королева Ортруда сказала, с улыбкою глядя на смущённую Имогену:
      - О, это мне хорошо известно. Вы знаете, конечно, Имогена, что я люблю искусство?
      - Да, - ответила Имогена, - знаю, государыня.
      Королева Ортруда медленно говорила:
      - Я заказала Сабине Фанелли скульптурную группу из мрамора. Группа должна состоять из двух нагих женских фигур. Моделью для одной из этих фигур буду я. Для другой фигуры мне нужна наилучшая модель,- прекрасная девушка, самая красивая и нежная, какую только может создать прихотливое воображение. Прекрасная, одним словом, как вы, милая Имогена.
      Имогена стыдливо краснела. Королева Ортруда спросила:
      - Вы согласитесь постоять перед Сабиною Фанелли несколько раз, вместе со мною?
      - Охотно, государыня,- легко краснея, сказала Имогена.
      Королева Ортруда встала. Поднялась и Имогена.
      - Идите за мною,- сказала королева Ортруда.
      Обстановка мастерской почему-то смутила Имогену. Это была большая красивая комната с верхним светом, очень высокая, и очень светлая. На стенах были развешаны этюды. Везде видны были начатые картины. Непривычный запах, непривычная мебель, всё было ново для Имогены, и её неловкая смущённость забавила королеву Ортруду.