Астральное тело-1, Скоморох или Начало Магии (Как стать магом - 1)

      - Давайте помогу! - обратилась Зоя Карловна.
      - Нет... Спасибо... Я сам... - отчеканил я, краснея от усердия. Зоя Карловна направилась к двери. Наконец-то мне удалось стащить с себя куртку. Я повесил ее на вешалку рядом со своей спортивной шапочкой.
      - Ну, я пошла, - сказал Зоя Карловна, уже в дверях. Ключи настоле, - добавила она.
      - Ага! - ответил я, подкивнув.
      Дверь в кабинет захлопнулась. Я остался один. "Остап Моисеевич..." - прозвучало у меня в голове... Из разговора по телефону я, конечно же, ничего не понял, но... "Остап Моисеевич" снова прозвучало у меня в голове... "Это он... Вчерашний... К Богу! - мелькнуло у меня в голове. - Прочь, прочь лукавые!"
      Я быстро достал из сейфа крохотную библию в нежно-мягком зеленом переплете из полиэтилена, сел за рабочий стол и разлистнул этот священный памятник человечества наугад, где придется. Я загадал, что меня ожидает, и начал читать вслух:
      "И пришел Ангел Господень из Галгала в Бохим, и сказал: Я вывел вас из Египта и ввел вас в землю, о которой клялся отцам вашим - дать вам, и сказал Я: "Не нарушу завета Моего с Вами во век.
      И Вы не вступайте в союз с жителями земли сей; жертвенники их разрушьте". Но вы не послушали гласа Моего. Что вы это сделали?
      И потому говорю Я: не изгоню их от вас, и будут они вам петлею, и боги их будут для вас сетью.
      Когда Ангел Господень сказал слова сии всем сынам Израилевым, то народ поднял громкий вопль и заплакал.
      От сего и называют то..."
      В дверь неожиданно резко постучали... Я замер... Постучали еще раз, внушительнее.
      - Да! - выкрикнул я. - Войдите, - и испуганно притаился за столом, сидя. Дверь уверенно раскрылась нараспашку! В кабинет вошла, вот я совсем не ожидал, Катя! И я успокоился.
      Кате было всего четырнадцать лет, живет напротив кинотеатра, известна своим легким поведением. Частенько я замечал, как три-четыре подростка затаскивали ее по вечерам в одну из беседок кинотеатра за плетень из дикого винограда.
      Катя очень красивая: курносая, круглолицая, с голубыми глазами, через плечо толстая белая коса крепко заплетена.
      Эта девочка мне нравилась своим прямым и игривым нравом.
      - Можно? - спросила она.
      - Ты же уже вошла, и видишь, что я не против. Значит, проходи! - сказал я.
      - И правда! - воскликнула театрально Катя.
      - Ты по делу? - спросил я.
      - Нет, - сказала она, - просто поболтать!.. Мне можно раздеться?
      - Конечно... Вон, пальто на вешалку повесь.
      - Да вижу я, куда вешать...
      - А что тогда спрашиваешь?!!
      - Проверить: злой ты или нет, Сергей Александрович.
      - Как видишь, добрый!
      - Это еще надо подтвердить! - сказала Катя.
      - Если надо, подтвердим! - отпарировал я.
      Катя сняла пальто. Я не встал ей помочь, потому как сомневался, что подобные манеры с моей стороны окажутся в ее стиле.
      Она еще никогда не заходила ко мне в гости. Изредка мы переговаривались в малом фойе или на улице, да и то больше по части порядка. А сегодняшнее посещение меня удивило. Словно выявилось подземное течение и потекло серебристым ручейком снаружи...
      Теперь, раздевшись, Катя выглядела совсем привлекательно! Ее отец работал директором бетонного завода, и одевалась она внушительно! На Кате уютно и красиво сидела короткая джинсовая юбка, индийская, с золотыми переливами на черном фоне, кофточка.
      Катя расстегнула кофточку, и под ней обнаружилась приталенная коттоновая рубашка. На правой руке у девочки сиял золотой перстень с граненым рубином. Катя, проходя от вешалки, не останавливаясь, по пути захватила стул и села на него слева от меня, облокотившись на стол.
      Мы смотрели друг на друга.
      - Ну, что? - спросила она.
      - Ничего! - ответил я, будто вовлекаясь в игру.
      - Что у тебя новенького, Сергей Александрович?
      - Да вот же, ты пришла! - сказал я и протянул руку, провел указательным пальцем Кате по носу, едва прикоснувшись к нему.
      - А дальше что? - спросила она.
      Настроение у меня поднималось, я отодвинул библию в сторону.
      - А ты хотела бы что-то еще? - спросил я, не отводя глаз от Кати.
      - Ну, ты же сам хочешь, я вижу! - сказала девочка, нагловато улыбаясь мне в лицо.
      - Да... Нюх у тебя собачий! - сказал я. - Хочу!
      - Так в чем же дело, давай, - предложила Катя.
      С минуту я молчал и сидел неподвижно. Во мне шла борьба!
      Снова меня щекотало и подталкивало на решительность соблазнительное чувство свободы прикосновений! Но ей же четырнадцать лет! "Решайся или не решайся!" - диктовал я себе. - "Раз уж ты впустил птичку, то... ты уже решился! И все остальное будет лишь отговорками!"
      Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..
      Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..
      - Ой, Сереженька!.. Хватит... Не могу... О-е-е-е-ей!.. металась Катенька. Наконец все закончилось.
      Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!
      "Господи! - воскликнул я про себя, - я же не запер дверь!" Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.
      Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!
      Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.
      От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.
      - Здравствуйте, - наконец-то решился негромко вымолвить я.
      - Здравствуйте! - громыхнул тяжелым голосом участковый. - Чем занимаетесь? - поинтересовался он.
      - Вот, - указал я кивком на Катю. - Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.
      - После десятого на постоянную работу в беседку? громыхнул милиционер. - А, Катька?
      - А вам какое дело! - повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.
      - Ты что, здесь физзарядкой занималась? - хохотнул он.
      - Танцевала! - ядовито выкрикнула Катя.
      - С голой задницей? - прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.
      - Да нет! - опомнился я. - Она в самом деле танцевала!
      - С чего это вдруг?! - спросил, недоумевая, милиционер.
      - А просто так! - выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.
      - Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. - крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.
      Я молчал. А что я мог сказать!..
      "Однако я очень чувствительно на все прореагировал!" мысленно подчеркнул я свое состояние.
      - Сергей Александрович! - властно обратился ко мне уча-стковый. - Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, - он даже не спросил разрешения.
      - Да, да, пожалуйста, - не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:
      - Тряпкин!.. Заходи сюда!..
      В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием...
      Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:
      - Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою... Когда прекратишь?
      - Клянусь я, Сень, - обратился Тряпкин к милиционеру. Я не знал. Вот, на палец - отрежь, если не так!
      - Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!
      - Нет, Сень... Слышь, я правду говорю, - участковый отмахнулся рукой. - Ну вот, не веришь! - сказал Тряпкин. Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!
      - А что это за запах? - спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.
      - Сень, ты че? - недоумевая, спросил Тряпкин.
      - Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? обратился милиционер ко мне.
      - А чем, я что-то не чувствую, - удивился я.
      - Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился... Дело в том, что я утром сегодня и в самом деле выпил за завтраком стакан пива... "Ну и нюх же у Дубинина!" - притаившись, подумал я.
      - Сень, я чист, как стеклышко... Вчера - да... Сегодня...
      - Да нет же, - не отступал участковый. - Пивом же прет вовсю! - и он еще раз принюхался.
      Но тут в кабинет постучались.
      - Войдите, - поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!
      Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: "...в случае... прекратится выдача кинофильмов по плану".
      Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка, - это начались занятия гимнастикой.С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.
      Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.
      Я стоял, беспокойно покачиваясь на месте, и раздумывал о кинопрокате... Неподалеку от меня сидел у окна какой-то парень, где-то моих лет: откусывал большие куски от сливочного мороженого в вафельном стаканчике. Над его головой красовался красненький компостер.
      - Сынок, пробей! - протянула помятый талон этому парню какая-то грязно одетая старуха.
      - У меня руки заняты, - отрезал парень и спокойно продолжал есть лакомый кусочек замороженного молока.
      Талон выхватил у старухи из рук и нервно пробил наискось, как попало, пассажир, сидящий рядом с жующим парнем.
      - Будьте добры! - некая женщина похлопала все того же парня по плечу. - Пробейте, пожалуйста, - и она протянула к его лицу свой талон. Парень глянул на нее и отвернулся, ничего не сказав.
      Женщина, недоумевая, снова потянулась и похлопала парня по плечу.
      - Молодой человек, - сказала она раздраженно. Прокомпостируйте талон, пожалуйста!
      - Чем? - повернувшись к возмущенной женщине лицом, азартно спросил парень, показывая ей руку с мороженым.
      И этот талон, снова, нервно пробил пассажир, сидящий рядом с жующим парнем. Так ситуация повторялась в разных вариантах, а парень все твердил:
      - Чем?! - и показывал руку с мороженым.
      Обстановка зрела скандальная. И вот на очередной вопрос жующего парня "Чем?!" выкрикнул ответ тоже парень, но чуть помоложе, он стоял у соседнего кресла, выдерживал натиск толпы.
      - Рукой! Рукой! - крикнул он.
      Жующий парень повернулся на этот протест всем туловищем и оказался сидящим полубоком к нему:
      - Да пошел ты! - огрызнулся он. - Понапридумывали!.. Все личность хотят воспитать!.. Вы же стадо!.. Как в тюрьме живете!.. С какой стати я должен, обязан, видите ли, пробивать тебе талон! А?! Да я, может, в упор видеть и слышать никого не хочу!.. Ну и страна! Невозможно быть независимым! Попробуй только поступить по-своему!.. Так тебе и вонючие талоны начнут под нос подсовывать, и по плечу хлопать, врываясь к тебе, словно ты кому-то что-то обязан!.. Да пошли вы все к черту!.. Живите своей жизнью, а я буду жить своею!..
      Удивительно, но парня никто не перебивал. Все слушали или делали вид, что не обращают внимания.
      - Все, - выкрикивал парень, словно лозунги, - как нарочно придумано!.. Какой-то придурок сообразил компостеры расположить так, чтобы обязательно кто-то являлся общественным контролером!.. Да пошли вы все!..
      - Я плачу за проезд и не хочу оказывать никаких услуг! Я еду, и все!.. С какой стати вы мне в душу лезете? А?! В нос тычете, по плечу хлопаете!.. Орете на меня, приказываете! Все сделано, как нарочно, чтобы разозлить человека, привести его в ярость, чтобы не застоялся, не задумался, что он человек!..
      - Ну, что?! - будто злил публику парень, - зацепили, поиздевались, а теперь приумолкли, безвинно, да?! Дьяволы! Будьте вы прокляты!..
      Подоспела моя остановка, я выскочил из троллейбуса.
      "И все-таки в чем-то этот парень был прав.." - подумал я, стоя на перекрестке и ожидая зеленого сигнала светофора.
      ... В здании кинопроката находился и Совет по кино, и Союз кинематографистов, и студия кинохроники.
      Я шел по его длинному, длинному коридору. По пути перехлопывались, перестукивались двери со всевозможными табличками. Это звучал своеобразный язык стуков и хлопков, двери жили и, наверное, уставали за день не меньше людей... Мне казалось, что двери помоложе вертелись на своих никелированных петлях туда-сюда легко и свободно, бесшумно витая в воздухе, а двери постарше скрипели, точно от боли в суставах своих!.. Я проходил и такие двери, которые, было похоже, открывались и закрывались, будто на цыпочках. Это были двери больших и маленьких начальников... Словом, здесь повсюду суетились люди: неожиданно сходились в кучку и так же неожиданно рассыпались на все четыре стороны, исчезали и появлялись, будто призраки, или мне просто это все так представлялось: расплывчато и нереально.
      Когда я вошел в бухгалтерию, там уже сидел мой перепуганный бухгалтер и о чем-то спорил с главным, кротко высказывая свою правоту.
      Оказалось, что наш финансовый бог кинотеатра успел прикатить сюда вперед меня на такси!
      Здесь меня и его песочили часа три, не меньше... Мы уже сидели в изнеможении. На столе главного выросли целые стопы толстых папок с бумагами и бумажками, в которых рябило от цифр и всевозможных символических описаний, столько было перерыто документов, дабы определить подтверждение задолженности... Но... Все оказалось тщетным, словно таинственная задолженность нашего кинотеатра выросла ниоткуда, а письмо отпечатано и прислано в наш адрес по прихоти чьей-то злой руки и души, но поскольку злополучное письмо это было подписано рукой самого главного, то он продолжал упорные, сонливые поиски и в конце концов нам повезло! Определилось обратное - кинопрокат за прошлый год задолжал нашему кинотеатру семь рублей двадцать копеек!
      На эту сумму денег мне выдали на складе кинопроката пачку агитафиш некогда шедших кинофильмов, и я уже собирался с рулоном этих афиш под мышкой выйти из здания кинопроката, как со второго этажа меня окликнула девушка из опостылевшей бухгалтерии:
      - Сергей Александрович!.. Не уходите!.. - она показалась мне взволнованной. - Вас к телефону. - Мой бухгалтер, успокоившись, уже уехал домой продолжать жить свой выходной день, а я снова, лениво на этот раз, поплелся на второй этаж.
      Мне подали трубку.
      - Алло! - сказал я в полном безразличии.
      - Алло! Сергей Александрович?! - послышался рыдающий голос Тани, той самой выпускницы культпросветучилища, что вела у меня в кинотеатре группы ритмической гимнастики.
      Я был озадачен и даже немного встревожен.
      - Кто вас обидел? Что случилось? Почему вы плачете?.. Да не ревите же вы, - потребовал я.
      - Сергей Александрович!.. - приостановив рыдания, всхлипывая, сообщила Таня. - У меня магнитофон украли!
      - Как?
      - Да, вот так - украли!
      - Когда?
      - Сейчас только!
      - Может, кто пошутил?
      - Нет... - всхлипывала тяжело Таня. - Я все обегала! снова разрыдалась она.
      - Тьфу ты! Подождите реветь! Успокойтесь. Ну, я прошу вас. Умница. Все. Танечка, как это произошло?
      - Я вниз перекусить пошла, минут десять меня не было...
      - А комнату, конечно же, не заперли? - возмутился я.
      - Забыла, Сергей Александрович! - опять зарыдала Таня.
      - Татьяна, перестаньте!.. Вы милицию вызвали?
      - Да. Они уже приезжали, все обследовали...
      - И что?
      - Нам с вами нужно сегодня к ним в отделение подъехать, - снова ревела Таня.
      - Ладно... Выезжайте сейчас же, и я тоже еду! - приказал я. - Вы слышите меня или нет. Да прекратите же реветь!
      - Слышу, Сергей Александрович.
      - Слушайте внимательно: через полчаса я жду вас в отделении. Все, - строго сказал я и положил трубку. И я направился в милицию.
      Ровно через полчаса у входа в районное отделение милиции я ожидал Татьяну. Минут через десять-пятнадцать подъехала и она, заплаканная, ее сильно беспокоило, что придется за свою халатность выплачивать кинотеатру стоимость исчезнувшего магнитофона.
      Мне с большим трудом удалось тогда достать этот злополучный магнитофон для нужд кинотеатра, рекламу тоже делали с его помощью, и вот теперь он пропал! Канул!
      - Вряд ли мы его найдем! - сообщил следователь мне и Татьяне после нескольких часов изнурительного допроса, кто и как поставил аппаратуру, кто и как запер проклятую дверь, кто и где, почему находился во время кражи, и прочее, и прочее...
      - А сейчас, - сказал следователь, откладывая дело по нашему магнитофону в сторону, - пройдите, пожалуйста, в комнату напротив и оставьте свои отпечатки пальцев для следствия.
      Тут я совсем сник. Татьяна опять разревелась и мне пришлось договориться со следователем, что главная виновница пропажи откатает свои отпечатки через пару дней, как успокоится.
      Гадостно, неприятно и мерзко откатывать свои отпечатки пальцев! Меня посадили за стол, какой-то парень в штатском каждый мой палец усердно пачкал в чем-то черном и прикладывал к листу бумаги, разлинованному на ячейки. У меня взяли даже отпечатки ладоней. Потом этот в штатском куда-то ушел ненадолго, вернулся, извинился и снова стал откатывать мои отпечатки на другом листе.
      - Начальнику не понравилось, - объяснил он. - Ладони получились не четкими. И опять я морщился и меня даже подташнивало.
      Когда все закончилось, мне дали небольшую картонную коробку с порошком для мытья рук и полотенце.
      За этот день я так переутомился, что когда уже вечером возвращался домой, все время оглядывался назад. Мне чудилось, что за мною следят, незримо идут по следам. И хотя я был полностью уверен в себе, в голову все же лез какой-то бред! "А вдруг как участковый дознался у Кати обо всем! А магнитофон предлог... Отпечатки взяли специально!.. Если так, то я пропал... Господи! Только бы все обошлось..."
      У моего подъезда на крупной деревянной лавке сидели две бабки. Они были в валенках, затертых шубах из черного каракуля, в пуховых платках! Вокруг все обледенело, снег порошит, а эти сидят! Я их ненавидел!..
      Одна из них, толстая, низкорослая, любительница ходить в гости из квартиры в квартиру по всему нашему дому, выспрашивать, осведомлять, словом, переносчик заразы! Другая занималась тем же самым, но выглядела иначе: худая, высокая, детвора так ее и дразнила - "Щепка".
      В последнее время я стал замечать удивительное: как только у меня появлялось плохое настроение или же я испытывал некую духовную неуютность, физическое недомогание, так эти две бабки обязательно попадаются мне на глаза! Они будто чувствуют мое отвратительное состояние, будто нагоняют его на меня исподволь из своих квартир, а потом выходят посмотреть: как я там себя чувствую! От одного только вида этих особ у меня возникала раздражительность, агрессивное сопротивление и неприятие! Это происходило еще и оттого, что очень часто я проходил мимо них и здоровался, а они промолчат, сделают вид, что не услышали или же заговорились.
      Я перестал с ними здороваться! Всегда молча проходил мимо. Но они окликали меня ехидно, словно посмеиваясь, будто мимо прошел ненормальный! Еще бы! По их понятию, если парню за тридцать и он не женат, значит, тут что-то неладное! В их тоне звучала убежденная, якобы здравомыслящая снисходительность к убогому! А может, это мне просто казалось? Все может быть. Только в одном я уверен: человек неминуемо чувствует недоброжелательность...
      Эти две бабки являлись для меня словно лакмусовой бумагой моего состояния, энергетической силы и независимости. Наверное, у каждого человека есть подобные бабки или другие люди, предметы, но не каждый человек обращает на это внимание. А может, я жертва отзывчивого воображения.
      Они, эти бабки, сидели сегодня на лавке.
      Меня обдало жаром, когда я их увидел. Мой взгляд забегал по сторонам, меняя объекты своего внимания, будто выбирая, на чем остановиться, но все вокруг было словно перепачкано нестерпимо-ощутимым присутствием этих двух несносных старух!
      Прошмыгивая мимо своих одухотворенных врагов, я вспомнил один прием и стал смотреть прямо перед собой, но только усилием воли понизил резкость изображения в глазах. Это мне очень помогало! Мир становился расплывчатым, менее реальным.
      - Здравствуйте, Сереженька, - снова ехидность послышалась мне вслед. - Что же ты проходишь и не здороваешься?!
      ... Я поднимался по лестничной клетке, грустный, опустошенный. Хотелось есть, даже ноги и руки дрожали.
      Где-то впереди неожиданно открылась чья-то дверь.
      - Сережа, - услышал я голос Вики.
      - Да... - среагировал я и пошел на открытую дверь. Я боялся выглядеть резким - Вика обняла меня приветливо, но настороженно.
      - Сережа, - прошептала она, - сегодня тобою интересовалась милиция.
      - Как? И здесь тоже? - с печальной покорностью спросил я. Теперь Викино лицо туманилось перед моими глазами.
      - Ты что, выпил? - робко поинтересовалась Вика.
      - Любимая, - сказал.
      - Сереженька, - снова обняла меня Вика, - что же ты натворил?!
      - Я?! Я пойду, девочка... - опустошенно сказал я.
      И я пошел к себе наверх...
      Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в прихожую. Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.
      - У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все квартиры в нашем подъезде. Что это значит, Сережа?
      - Не знаю, - ответил я.
      - Ты что-то натворил? - испуганно произнесла мама.
      - Я? Нет... Вроде, нет...
      - Что значит, вроде? - заволновалась мама еще больше.
      - А что ему, следователю, было нужно? - словно приходя в себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость моего положения!
      - Я так толком и не поняла, - отвечала мне мама, - но вопросы этот следователь задавал удивительные!
      - Какие? - абсолютно опомнившись, спросил я.
      - Самые различные... - Мама немного подумала. - Даже невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о твоем отце... Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?
      - А что еще он спрашивал?
      - Еще многое... Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все записывал мои показания. Да вот, - мама протянула мне какую-то бумажку. - Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь явиться к нему в отделение... Сынок! - негромко выкрикнула мама, кинулась и обняла меня. - Ну, что ты натворил? Родной!
      - Мамочка, - заговорил я, обнимая ее за плечи. - Я даю тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был сегодня трудный день...
      И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком, недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.
      Нет, есть я не стал. Я вошел к себе в комнату, сел на диван. Посидел несколько минут с закрытыми глазами.
      - Да что это я! - насильно, будто оживляя себя от властительной дремоты, сказал я вслух.
      Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я никак не отозвался о ней - промолчал, а Саша и не спросил. А вот Священная Книга Тота... Она манила меня, будто символ какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату, привлекала...
      Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.
      Алеф
      Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и читал.
      Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.
      Теперь я, неожиданно для себя, вытащил запрятанные среди старых книг моей домашней библиотеки две стопки переплетенных фотографий, открыл первую и прочел с начала до конца - все пять параграфов Первого Аркана: "О Божестве Абсолютном; О Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере; О Мировом Активном Начале; О Воле и Вере; О Человеке совершенном и Иероглифе Аркана Первого".
      Одного раза мне показалось мало, и я прочел все параграфы еще и еще раз.
      Для того, чтобы лучше усвоить, ближе ознакомиться с материалом, я попробовал набросать своеобразный конспект-размышление на темы параграфов Первого Аркана.
      Время шло быстро.
      Я почувствовал, что устал. Тогда, допечатав на пишущей машинке последнюю страничку, своего, своеобразного конспекта-размышления - я отложил свое занятие в сторону. Теперь, я понимал, что, то, что я произвел сейчас, не совсем конспектразмышление, а скорее своеобразный, чуть ли не дословный перевод мною Владимира Шмакова на иной текст. Иначе говоря, то же самое, но намеренно другими словами. Допечатав, я почувствовал, что устал, и я оставил пишущую машинку, надежно спрятав все бумаги.
      "По-моему, неплохой прием для осознанного запоминания и ориентировки в изучаемом", - подумал я и тут же добавил вслух:
      - Все, на сегодня хватит.
      Позвоночник
      - Ива-ан! - отчаянно выкрикнул я.
      Оказалось, что я стоял в небольшой квадратной комнате. В ней было все, абсолютно все черного цвета. Даже штора, за которой я предполагал окно, тоже была из черного бархата. Этот бархат, и стены вокруг, и потолок, и пол, - все имело какую-то пространственную, космическую глубину для взгляда, и вместе с тем я ощущал, именно ощущал, а не созерцал, что стены, и пол, и потолок, и штора все же являлись таковыми.
      Невероятно, но я будто бы парил в безграничном пространстве квадратной комнаты, хотя и чувствовал опору под ногами, и мог прикоснуться к стенам. Только штору отодвигать я не решался.
      В комнате царил неведомо откуда непонятный свет. Словно светилось само пространство и мне было почему-то необъяснимо страшно, жутко находиться здесь одному. Это был страх предчувствия.
      Вдруг стена, что находилась напротив черной бархатной шторы, вспыхнула гаммой самых ослепительных красок!
      Я отпрянул в сторону и стал протирать свои будто воспламененные, светящиеся во тьме глаза.
      Наконец, мои глаза как бы потускнели, но точно фиолетовые угольки еще догорали в них. Я снова мог открыть глаза и видеть. Я обернулся и оторопел!
      Боже мой! То, что я увидел, то, что теперь мог отчетливо различать и осознавать умом и сердцем, заставило меня остаться на месте в состоянии удивления и очарованности.
      В двух метрах от меня располагался массивный стол, выполненный полностью из серого камня. Его увесистая столешница опиралась на две вертикальные стенки, соединенные посредине перекладиной. Позади этого стола висел массивный занавес кроваво-красного цвета, наполовину отодвинутый в сторону, и тем самым собранный в ровные складки, сам не знаю зачем, но я сосчитал эти складки: их оказалось ровно девять.
      В тот самом месте, откуда был отодвинут занавес, я разглядел лестницу, уходящую вниз, в землю.
      На фоне этого занавеса стоял в полный рост сильный, мускулистый человек, лет тридцати пяти на вид, в расцвете своих молодых сил. Он не шевелился, но был, я не сомневался, абсолютно живым, настоящим. Я сразу же узнал его! Это был Маг.
      Несколько минут я сосредоточенно рассматривал его, видел ли он меня, - не знаю.
      Под его ногами, на полу, был разостлан ковер, на котором красовались вытканные желтые гирлянды и лавровые венки. Одежда Мага поражала своим простым совершенством, духовным проникновением!