Нина ответила на звонок не сразу: ее голос дрожал.

– Сережа, приезжай немедленно. Я так боюсь…

– Что случилось?

Она заплакала.

– Приезжай…

В трубке раздались гудки. Сергей чертыхнулся и вызвал такси. В машине он ругал сам себя за то, что поддается паническому настроению Нины. Женская истерика, не стоит обращать внимания. Он вспомнил, как сегодня утром решил посмотреть на купленную им подвеску, и не смог ее найти. Она хранилась в шкафу на верхней полке. Но на месте ее не оказалось. Что за черт! Он перерыл весь шкаф – безрезультатно. Сердце билось тяжелыми, болезненными толчками. Неужели, кто-то проник в квартиру и украл амулет?

«Амулет» – так назвал подвеску Артур, когда они вместе ее рассматривали. Сергей с ним согласился – вещица явно была ритуального назначения. Для ювелирного украшения слишком проста и, на первый взгляд, неказиста. Но была в ней какая-то сила притяжения, присущая только изделиям, имеющим скрытое значение, наделенным тайным смыслом.

После лихорадочных поисков, сменившихся минутой отчаяния, амулет обнаружился в ванной, висящим на крючке для полотенец. Это уж было совсем невероятно! Неужели Сергей оставил его там? Но зачем? Он вообще не носил его в ванную. Вчера вечером, конечно, он был в изрядном подпитии после поминок… Но не до такой же степени пьян, чтобы не помнить, что он куда кладет? Выходит, до такой.

Такси остановилось у дома Корнилиных. Сергей расплатился и вышел. Сад показался ему заброшенным и опустевшим, хотя внешне в нем ничего не изменилось. Вокруг старой вишни жужжали осы, посреди двора цвели красные и белые пионы. Разросшиеся повсюду любимые Артуром дикие ромашки остро пахли лекарством. Они были примяты автомобильными шинами. Кто-то весьма бесцеремонно въезжал во двор, видимо, в связи с похоронами. А может быть, мебель грузили.

Нина долго не открывала. Наконец, за пыльным стеклом веранды показалось ее бледное испуганное лицо.

– Сережа, ты?

– Открывай, не бойся. Что случилось?

Она вышла на крыльцо, прислонилась к Сергею и заплакала. Плечи ее, накрытые шерстяной шалью, судорожно вздрагивали.

– Мне холодно. Видишь, жара на улице, а я никак согреться не могу. – Она вся дрожала.

– Ты чем-то расстроена? Мы тебя ждали, нужно подписать бумаги…

– Кто-то приезжал сюда ночью, – Нина говорила шепотом, так, что он едва слышал. – Видишь? – Она показала на следы шин. – Я встала утром, и… Кто это, как ты думаешь? Они меня убьют, так же, как Артура! Если бы хоть знать, за что… Что им нужно?

– Кому? Тебе кто-то угрожает?

– Нет…– она растерянно оглядывалась вокруг, как будто никак не могла понять, где находится.

– Пойдем в дом!

Сергей обнял ее за плечи и чуть ли не силой увел со двора. В комнатах было сумрачно и прохладно, пахло еловыми ветками, свечами и увядшими цветами. Печальный запах утраты, невосполнимой ничем. Почти все вещи и картины были проданы, голые стены наводили уныние, в углах висела паутина.

– Я вышла утром, очень рано, часов в пять… никак не могла уснуть. Захотелось подышать свежим воздухом. И увидела… следы шин, прямо посреди двора. Вечером их точно не было, я знаю. Я никому не разрешала въезжать сюда, портить ромашки… Артур их так любил.

– Мало ли, кто…

Она не дала ему договорить; она его не слушала, озабоченная тем, что ей нужно было объяснить, высказать.

– Я спрашивала соседей, никто ничего не знает… Значит, это было ночью. Опять ночью. Артура тоже убили ночью.

– С чего ты взяла…

– Я знаю. – Нина очень серьезно посмотрела на Горского. – Артура убили. Он чувствовал. А я ему не верила…– ее глаза лихорадочно блестели. – Он боялся. Теперь я тоже боюсь.

Она вышла и через минуту вернулась с толстой, очень старой книгой в кожаном переплете.

– Пойдем. Ты будешь держать свечу, а я читать. Одной мне это никак не удавалось. Возьми! – она дала ему в руку желтую церковную свечку.

… Подите вы, силы праведные, к такому-то сякому-то вору, убийце, – забормотала Нина, глядя в книгу, – Будь ты, вор-убийца, проклят моим сильным заговором, в землю преисподнюю, в смолу кипящую, в золу горячую, в тину болотную, в плотину мельничную, в дом бездонный; будь прибит в притолоке осиновым колом, иссушен суше травы, заморожен пуще льда, окривей, охромей, ошалей, одеревеней, обезумей, оголодай, отощай, валяйся в грязи, с людьми не свыкайся, и не своей смертью умри…

Сергей не верил своим ушам. Он ходил за Ниной по опустевшим комнатам, держа горящую свечу, и не понимал, на каком он свете. Где-то невероятно далеко остался Париж с Елисейскими полями, кордебалетом ^[20] Мулен-Руж, огнями фонарей на набережной Сены, островом Ситэ со знаменитым собором Нотр-Дам, громада которого напоминала ему об Эсмеральде ^[21] и о любви несчастного уродца, Эйфелевой башней, маленькими уютными бистро, запахом жареных каштанов на узких улицах…

Он вернулся на родину. Свеча потрескивала, и расплавленный воск обжигал ему пальцы. Женщина в шерстяной шали, с тяжелым узлом волос на затылке, бормотала прерывающимся голосом:

– …Пойду, благословясь, из избы дверями, из дверей в ворота, из двора во двор, под красное солнышко, под чистое поле, в чистом поле стоит святая Божия церковь, сами царские двери растворяются, сам раб Божий заговаривается от колдунов, от ведунов, кто на меня лиху думу думает, тот, считай, в лесах лесок, в море песок, а на небе звезды, во веки веков, аминь, аминь, аминь…

Сергею казалось, что он видит заколдованный сон. Между синих елей стоит высокий терем, а в тереме том царь-девица, из окошка ему улыбается, ручкой белой манит… И стоит в том лесу зеленый туман, и пахнет в том лесу то ли смертью лютой, то ли любовью, как стрела, острой, что впилась в сердце молодецкое. И стекает кровь алая по кафтану парчовому, жемчугами заморскими расшитому, стекает в землю сырую, вся, до капли…

– Сережа, что с тобой? – Нина пыталась разжать его пальцы. Свеча догорела почти до конца и жгла ему ладонь, а он не замечал этого. – Я уже закончила. Идем пить кофе.

Запах кофе вернул его к реальности. Напротив него сидела его бывшая однокурсница, искусствовед, современная, интеллигентная и очень интересная женщина, жена, – вернее, вдова его друга, знаменитого столичного художника Артура Корнилина. И все. И никакой мистики.

– А может, это колдовство действует?

– Ты что, Сережа? О чем ты?

Сергей пришел к выводу, что смерть мужа оказала разрушительное действие на психику Нины, что она явно не в себе, и что общение с ней нехорошо влияет на него самого. Поэтому он передал ей все бумаги, все адреса, телефоны, координаты адвоката и нотариуса, с которыми предварительно договорился, и уехал в лесную деревню, к Алене, бабе Наде и прочим интересующим его личностям. В конце концов, ему пора заниматься своими делами! Книга не движется, потому что нет материала. Значит, необходимо предпринять определенные шаги, чтобы таковой появился, и засесть за работу. Хватит болтаться без дела. От лени и праздности всегда чепуха в голову лезет.

– Вставай, гость дорогой, ужин на столе! – медовым голосом пропел кто-то у него над ухом.

Мысль о еде отозвалась тошнотой и судорогами в желудке. Господи, только не это! Сергей не сразу сообразил, где он. Через раскрытое окно доносился птичий гомон, кудахтанье, хлопанье крыльев. Цып-цып-цып-цып… Цып-цып-цып-цып-цып… – выводил кто-то во дворе тонким голосом. Ветер раздувал вышитые крестиком белоснежные занавески, шевелил листья герани, которая пышно цвела на подоконнике. На стене мирно тикали ходики. Интересно, с кукушкой они или без?

Сергей встал и подошел, рассматривая. Только сейчас он обратил внимание на редкостные картинки, вставленные в деревянные неполированные рамочки. Вся стена была в этих картинках.

– Да это вышивки?! – удивился он.

Работы поразили его своей миниатюрностью, изящной тонкостью и необычностью цвета. Он не мог оторвать от них глаз. Все картинки были на одну и ту же тему – цветы и травы. На белом атласе сочная и яркая гладь изображала всевозможные оттенки зеленого: травинки, стебельки, листья, переплетающиеся дивными узорами, образующие всевозможные сочетания – от серебристо-салатового до темно-изумрудного. На этом чудном фоне, словно живые, застыли прозрачные стрекозы, мохнатые и блестящие шмели и пчелы. Но больше всего привлекали взор светящиеся изнутри соцветия вербены, нежно-розовые, с белыми звездочками посередине, маленькие сиреневатые цветочки кошачьей мяты и листья шалфея. Каждый цветочек имел свою собственную золотую, сияющую ауру, крошечную, как росинка. Все вместе они создавали непередаваемое словами ощущение трогательной и чистой прелести зеленого мира, его немеркнущей красоты, которой невозможно пресытиться, сколько бы ни смотрел.

– Это все Лидушка, моя младшая внучка вышивает, – раздался у Сергея за спиной голос бабы Нади.

Он вздрогнул от неожиданности, повернулся.

– Вышивки потрясающие! – он не кривил душой. Вещи действительно уникальные. Как искусствовед, он никогда не видел ничего подобного, а как коммерсант, сразу подсчитал в уме, сколько могли бы стоить такие работы, если их выставить в художественном салоне, особенно за рубежом. Сумма складывалась немалая.

– Марфа их обоих учила вышивать, и Аленку, и Лиду. А получилось только у Лиды. Аленка непоседа – ее разве что привязывать надо было, иначе нипочем не удержишь. Работа очень кропотливая, усердия и аккуратности требует, душевной тонкости. Лиду бывало не оторвешь – как усядется за пяльцы ^[22], ни есть, ни пить не дозовешься. Она и Лесю потом научила. Но у той натура другая, сумрачная.

– Как это? – не понял Сергей.

– А вот пойдем, покажу, – тогда поймешь! Лесины вышивки я в другой комнате развесила. Здесь не поместились.

Сергей пошел за бабой Надей в другую комнату, где вся стена тоже оказалась увешана вышивками, похожими по исполнению, но совершенно отличными по настроению, подбору тонов. Здесь на каждой картинке в том или ином виде присутствовала вода. Фон темный, и на нем грустные и мерцающие в лунном свете ночные цветы, кувшинки на черном зеркале пруда, желто-коричневые шарики череды, бледно-зеленые, седые листья болотной мяты и тоже вода… Очарованный сон, печальный и изысканный, неподвижный…

У Сергея захватило дух от этой мрачной и торжественной эстетики приглушенных тонов и чувств, под которыми угадывалось кипучее и страстное напряжение сил. Так тихая вода скрывает глубокий омут, откуда нет возврата…

– Нравится? – баба Надя усмехалась, глядя, как вытянулось лицо у заезжего гостя. Видать, «проняло». Это слово имело у нее много разнообразных оттенков смысла. В данном случае имелось в виду, что рукоделие ее внучек произвело впечатление на городского человека. Городские в представлении бабы Нади были людьми бестолковыми, неумелыми, рассеянными, вечно голодными и отравленными ядовитым воздухом. Оттого они такие «чумные», ничего им не втолкуешь, не объяснишь. И еще одна их особенность – спешка. Они постоянно спешат. Вот только куда?

– Очень нравится, – ответил Сергей. – Такая работа немалых денег стоит.

Он уже прикинул про себя, что деревенские девчонки, ничего в коммерции не смыслящие, будут полностью зависеть от него. Так что он сможет неплохо заработать, и они довольны останутся. А те гроши, что они получат за свою работу, покажутся им манной небесной. С этими приятными мыслями он отправился на прогулку к лесному озеру. Проводить Сергея вызвался Иван, который нежданно-негаданно к вечеру явился домой.