– Женский или мужской?

– Разве разберешь? Неживой голос… Я рассердилась. Прекратите хулиганить! – говорю. Голос смеется. Иди, иди! – прокаркал. – Тут за углом машина стоит, она на вас с мальчишкой и наедет, только мокрое место останется. Я не поверила. Тогда он говорит, – выгляни с балкона, старуха безмозглая! Я на балкон… свесилась, гляжу… и правда, из-за угла дома нос какой-то машины торчит. У меня в груди будто лед застыл со страху! Гулять мы с Антошей в тот день не пошли. Звонков больше не было, и я решила сыну ничего не говорить. Подумает, бабка из ума выживает, мерещится ей всякое. Но про машину спросила все же, не выдержала. Оказалось, это сосед наш иногда за углом, на площадке, машину оставляет. Я и успокоилась. Решила, дети фильмов по телевизору насмотрелись, балуются. На какое-то время наступило затишье.

– Сколько времени примерно вас не тревожили? – уточнил Смирнов.

– Недели две… А потом опять позвонили, тот же голос. У вас, мол, вся квартира «жучками» напичкана, все, чем вы занимаетесь, о чем разговариваете – прослушивается. Мы давай искать! Гордей специалистов вызывал – мебель, стены, балкон, даже ванную и туалет проверили. Ничего. Гляжу, он на меня коситься стал… мол, выдумывает бабка, без повода переполох устроила. Здоровьем моим стал интересоваться, обследование предлагать в частной клинике. Я и задумалась: может, у меня и в самом деле с головой непорядок? Решила молчать.

– После случая с «жучками» опять наступило затишье?

Екатерина Максимовна кивнула.

– Ага. Полмесяца прожили без волнений. С телефоном сын устроил так, чтобы звонки записывались. Он и попался, голос-то! Я трубку взяла, а он говорит: «У вас в квартире появился бразильский ядовитый паук! Он вас ночью перекусает. Бананы покупали? Так паук с ними и прибыл». Я к холодильнику, а там и правда бананы. Сын покупал. Давай я все вытаскивать, перетряхивать… оглядываюсь, как ненормальная, всюду мне пауки мерещатся. Кое-как дождались вечера, обыскали квартиру… поймали нескольких пауков. Только мы в них не смыслим ни черта! Повез Гордей их к ученому человеку, тот посмотрел, посмеялся над сыном… и посоветовал меньше пить. Ему еще не приходилось слышать, чтобы бразильский паук, дескать, попал в московскую квартиру. Хотя исключить подобное нельзя.

– В общем, расстраиваться пока нечего, – усмехнулся Всеслав. – Пауки, «жучки» и прочее – это шутки. Кто-то имеет зуб или на вашу семью, или на одного из вас.

– Может, и шутки… но мне не до смеха, – всплакнула Екатерина Максимовна. – Я ни спать, ни есть спокойно не могу, от каждого звонка дергаюсь, от каждой машины на улице шарахаюсь. Антошенька тоже нервный стал, плачет по ночам. Гулять мы теперь без охранника – ни ногой. Куда такая жизнь годится?

– А раньше вы одни с внуком гуляли?

– У нас собака жила, здоровенный ротвейлер, Дик. С ним было не страшно.

– Где он сейчас? Отдали?

– Сдох… в феврале.

– Заболел? – насторожился сыщик. – Или от старости?

– Какая старость? Ему всего четыре года исполнилось. Заболел… чахнул, чахнул… слюна из пасти текла, задыхался. Чумка, наверное. Хотя ему все положенные прививки делали.

– Ветеринара вызывали?

– Два раза, – вздохнула мать Руднева. – Он так ничего и не понял. Сначала обнадежил нас – если собака привитая, она чумкой переболеет в легкой форме. Но Дик не выздоровел. Жалко пса! Потом звонок был по телефону – мол, сдохнете, как ваш ротвейлер. Получается, этот голос… он следит за нами? Откуда ему знать про Дика?

– Есть еще во дворе собаки? – спросил Смирнов.

– Есть… у соседей наверху, на пятом этаже колли тоже издохла, сразу следом за Диком. И кошка у дворничихи… Похоже на эпидемию. А пудель у женщины с седьмого этажа живой, потому что она к дочери ездила и его с собой брала. Не заразился, значит.

Мор, постигший животных, произвел на Всеслава плохое впечатление.

– Еще звонки были?

– А как же, – закашлялась пожилая дама. – Голос заявил, что наша еда отравлена и что мы скоро последуем за Диком. С тех пор сын перестал поручать кому-либо покупать продукты и заказывать их на дом – все приобретает сам, лично. Но мы продолжаем бояться. У Антоши давеча животик заболел, так Ирина чуть с ума не сошла! Слава богу, ребенок поправился. Не успели дух перевести, вчера у нас очередное происшествие приключилось: катафалк приехал. Кто-то его заказал.

– Мрачная шутка, – Всеслав помолчал. – У вас есть загородный дом? Я имею в виду, у Гордея Ивановича.

– Конечно, сын еще до женитьбы коттедж построил в Хотьково, на берегу речки. Мечтал на рыбалку туда ездить с ночевкой, но с его работой никуда не вырвешься – день и ночь крутится, как белка в колесе. А дом хороший, с удобствами, с камином.

– Может быть, вам туда переехать на лето? – предложил сыщик.

– Не-е-ет! – возразила Екатерина Максимовна. – Там со страху свихнешься. Тут хоть люди кругом – за стенами, сверху, снизу на этажах. Ирочка и Гордей рядом. А за городом, на отшибе, все равно что в лесу: кричи не кричи, никто на помощь не придет.

– Возьмете с собой охрану.

Мать Руднева не соглашалась.

– Здесь в городе мы все вместе, а там… Не поеду я! Боюсь.

Смирнов вышел от Екатерины Максимовны с тяжелым сердцем. Хулиганские выходки неизвестного показались ему зловещими и отнюдь не безобидными.

Руднев ждал сыщика в кухне, за накрытым на скорую руку столом.

– Перекусить не желаете?

Смирнов сел, в задумчивости окинул взглядом бутылку водки, мясную нарезку, овощи. В желудке появилась холодная пустота, есть расхотелось. Отчего-то в голову пришел покойный Дик…

– Спасибо, я на работе, – отказался сыщик. – А вы закусывайте, заодно и поболтаем.

– Со вчерашнего дня ничего в горло не лезет, после Ирининой истерики, – махнул рукой бизнесмен. – Первый раз серьезно повздорили. Семейная ссора! Впрочем, это мелочи. Вы поговорили с моей матерью? Каков будет вердикт?

– Выводы делать рано. У вас есть мнение по этому поводу? Кто может вас ненавидеть?

– Недоброжелателей хватает. Но способ выбрали странный – звонить и выдумывать разные глупости. На женщин подействовало! Мать слегла, а Ирина заявила, что я пренебрегаю долгом мужа и отца и не в состоянии обеспечить семье безопасность.

– Вы полагаете, им что-то реально угрожает? – сделал удивленный вид Всеслав.

– Нервный срыв. До сих пор ведь никто физически не пострадал. Телефонные выдумки не оправдались. Обычное хулиганство!

Руднев налил себе водки, выпил. На его лице отражалась растерянность. Конкретно он никого не подозревал. И почему звонят не ему, не Ирине, а матери? Может, просто совпадение? Он высказал свои мысли вслух.

Сыщик пожал плечами.

– Злоумышленник нашел слабое звено – пожилую женщину, на которую легче всего воздействовать, – предположил он. – Непонятно, какая цель преследуется? Отравить вам существование? Или кое-что посерьезнее?

– Ума не приложу, кто это может быть? Ярых врагов у меня нет. Конкуренты? Те используют совершенно другие методы.

– Значит, с бизнесом вы телефонный террор не связываете?

– Нет, – решительно ответил Руднев.

– Мне нужно будет еще раз поговорить с вашей матерью.

– Ради бога, сколько угодно – и с матерью, и с женой, и с охранником! С кем пожелаете. Я тоже в любое время к вашим услугам.

Хлопнула входная дверь – это вернулись с прогулки Ирина, ребенок и высокий парень в спортивном костюме.

– Как зовут телохранителя? – спросил Смирнов.

– Валентин Дудин. Он работает у меня в охране семь лет, с самого основания «Маркуса».

– Вы ему доверяете?

– Как себе.

– Дайте мне адрес ветеринара, который лечил вашего ротвейлера Дика.

Гордей Иванович с недоумением уставился на Смирнова.

Глава третья

Светлана жарила картошку, когда пришел муж.

– Это ты? – спросила она, выглядывая в коридор. – Почему так поздно?

– На работе задержался.

Она промолчала. Поверила? Какая разница?

Межинов всю дорогу думал о своих сложных, запутанных отношениях с Кариной. В юности он ее боготворил, потом проклинал, когда она предала его. Впрочем, предала – громко сказано. Карина его никогда не обнадеживала, но и не прогоняла. Ему казалось, он сумел покорить ее сердце, и вдруг все обрывалось. Боль застилала сознание, толкала на опрометчивые решения. Потом его опять начинало тянуть к Карине.

Он вспомнил, как уходил в армию. Карина не пришла его проводить, не обещала ждать, а он не мог думать ни о ком, кроме нее. Светлана была рядом, обнимала, писала письма долгие два года, приезжала повидаться. А он мучился от того, что хотел спросить о Карине, и сдерживался. Она не прислала ему ни одного письма… только его родители изредка сообщали, как она живет.

Отслужив во внутренних войсках, он вернулся домой. Как сладостно, до дрожи во всем теле, представлялась ему встреча с Кариной! Рудольф с ужасом почувствовал влагу на ресницах при виде березы, на которой они теплым лунным вечером выцарапали две буквы – К и Р. Если он готов расплакаться, глядя на эту березу, то что с ним будет, когда он увидит Карину?

Вечером родители устроили застолье по поводу возвращения сына из армии. Карина не пришла. Светлана льнула к Рудольфу, таяла от любви. Парень он был хоть куда, а она – обыкновенная девчонка: не уродина, но и не красавица. От злости Межинов напился, крепко прижимал к себе девушку, целовал, кружил в танце. Подхватил на руки при всех, назвал своей. Светлана заслужила – осталась верной, дождалась солдата.

Ночь они провели вместе, и Рудольф пообещал жениться. Сказано – сделано. Насчет будущего Межинов определился: пойдет работать в милицию, будет учиться. Так началась его карьера. О Карине он забыл.

Однажды в кафе они случайно столкнулись, ее щеки вспыхнули, глаза заблестели, и… Рудольф почувствовал, как падает в бездну – стремительно, неостановимо. Карина затмила для него белый свет, заставила потерять голову. Стояло сухое, солнечное лето. Родители готовились к его свадьбе со Светланой, а он ночью выпрыгивал в окно и бегал на свидания к другой. Встречаясь днем с невестой, прятал глаза, отвечал невпопад. Карина снова завладела его душой и царила в ней безраздельно.

– Ты женишься? – спросила она его невзначай, когда они под утро прощались под той самой березой с выцарапанными на коре буквами.

Он кивнул.

– На Светке?

– Ага.

«О чем мы говорим?! – хотелось крикнуть Рудольфу. – Опомнись! Еще не поздно все отменить. Скажи только одно слово, и я у твоих ног!»

– Правильно делаешь, – сказала Карина, вопреки его ожиданиям. – Она будет тебе хорошей женой! Ладно, пока…

Тарелка с жареной картошкой вернула Межинова из прошлого. Светлана со стуком поставила ее перед мужем, села напротив.

– Ешь.

– Не хочется…

– Ты не голоден?

– Просто устал.

Из таких коротких, пустых фраз состояло их общение.

– А Витька где? – спросил он, пытаясь заполнить эту зияющую пустоту.

– Спит.

Больше спрашивать было не о чем. Хотя… как же! А работа? Благодатная тема для задушевной беседы.

– Как дела на работе? – спросил Рудольф Петрович, понимая, что его тошнит от самого себя.

– Нормально.

Все. Между ними опять повисла пауза. Не в силах выносить этого, Межинов шумно встал, отправился в ванную. Стоя под горячим душем, он предался мыслям о Карине. Так бы и стоял здесь целую вечность, думал о ней…

– Затмение мое! – прошептал Межинов, закрыв глаза. – Болезнь моя! Горькая моя отрада!

Когда бы он ни опустил веки, перед внутренним взором неизменно появлялась она.

– Ты скоро? – постучала в дверь Светлана. – Я стирку запустить хочу.

Глухое раздражение волной поднялось в Межинове. Он глубоко вдохнул, медленно выдыхал, считая, – десять, девять, восемь…

– Сериал скоро начнется! – повысила голос за дверью жена. – Мне нужно успеть.

Рудольф Петрович ненавидел «мыльные оперы».

– Семь… шесть…

– С тобой все в порядке? – крикнула Светлана.

Если бы в руках у Межинова оказался тяжелый предмет, он бы запустил его в дверь с силой, равной его бешенству.

– Пять… четыре… Какая пытка жить с нелюбимой женщиной! – заскрипел он зубами. – Какая бессмыслица! Три… два…

– Ты жив? – испугалась жена. – Эй! Что с тобой?

«Она не виновата в моей любви к Карине, – твердил Рудольф Петрович. – Не виновата!»

– Сейчас выхожу, – громко произнес он и выключил воду. – Одну секунду.

Взглянул на себя в зеркало – и ужаснулся. С таким лицом выходить не стоит. Он с трудом выдавил вялую улыбку, открыл дверь.

Светлана принялась объяснять, что хочет включить стиральную машину до того, как начнется очередная серия очередной «любви по-итальянски». Межинов, не слушая, прошел в спальню, лег и уставился в потолок. Перед ним возник образ Карины – такой, как сегодня, во время их встречи. У нее был дар причесаться, подкраситься и одеться так, что… это не поддавалось описанию. Волосы, слегка вьющиеся от природы, Карина почти не укладывала – они были ровно подстрижены и рассыпались естественно, пышными локонами с оттенком серебра; одежду носила облегающую, элегантную, пастельных тонов; обувь – изысканную, на среднем каблуке, подчеркивающую стройность ее ног. Сколько все это стоило, оставалось только догадываться. Межинов примерно прикидывал – на его зарплату подобных шмоток не купишь. Он знал, где и кем работает Карина: там столько не платят. У родителей Карина принципиально денег не брала. Выходит… ей, не скупясь, подбрасывает любовник? Когда же он появился? Когда Карина начала тратить больше, чем зарабатывала? Примерно… лет шесть назад. Дьявольщина! Он отменно маскируется, этот тип. Когда, где он встречается с Кариной? Куда она ходит к нему на свидания? Или это он приходит к ней под покровом ночи?

Несколько раз Межинов, не решаясь обратиться к подчиненным с щекотливой просьбой, самолично следил ночью за домом, где жила Карина. Ему не повезло – она не выходила, и в ее подъезд никто подходящий на роль богатенького кавалера не входил. В сущности, «неуловимый возлюбленный» мог подстраховаться: переодеться, изменить внешность. Но зачем такие сложности? Можно подумать, Карина – резидент иностранной разведки. Или как раз ее мужчина – резидент?

У Рудольфа Петровича кружилась голова, когда он думал об этом. Окольными путями он расспрашивал коллег Карины – женщин, работающих вместе с ней в фитоцентре «Анастазиум». Они подтверждали, что у Карины Серебровой, судя по ее высказываниям и поведению, есть мужчина, причем связь эта давняя, крепкая. К сожалению, в «Анастазиум» он не приезжал, они его не видели. Им самим интересно.

– Сколько стоят твои часики? – однажды спросил Рудольф, глядя на циферблат, украшенный бриллиантовой россыпью.

– Это подарок, – без улыбки сказала она. – Тебе не по карману.

Он насупился, промолчал. Что говорить? Она права – на такие часики ему пришлось бы копить несколько лет.

– Ты принимаешь столь дорогие презенты? От кого?

– От возлюбленного.

Карина резала по живому. Но разве он не сам спросил ее? Платонической, судя по всему, их любовь не назовешь: большие деньги мужчина готов тратить на любовницу, с которой ему хорошо в постели, а не на приятельницу, с которой ему приятно поговорить. Межинов гнал от себя эти догадки, избегал их – слишком сильную боль причиняли они ему. Не совместимую с жизнью.

Он вернулся мыслями в свои молодые годы, в мучительные и прекрасные весны, где таянье снегов, холодный, обжигающий губы березовый сок, запах черемухи, колдовские лунные ночи – все было полно Кариной. Они целовались, но даже в моменты самых жарких ласк Рудольф ощущал незримое присутствие третьего.

Значит, он был уже тогда? Кто? Как? Денег у парня, видать, еще не было. Во всяком случае, Карина если и выделялась среди своих сверстниц одеждой, другими признаками достатка, то не столь разительно. Межинов не раз и не два перебирал, пересчитывал по пальцам все окружение девушки в те годы… претендента на роль «неуловимого возлюбленного» не находилось. Кем стали их общие знакомые, он знал. Купить такие часики Карине ни один из друзей их юности был не в состоянии.

– Подвинься…

Наверное, Рудольф задремал, потому что не заметил, как пришла Светлана. После «итальянской любви» по телевизору ей захотелось чего-то подобного от мужа. Она принялась ласкаться. Супруг сжал зубы, чтобы не сказать резкость. Постепенно в нем проснулось желание, и он удовлетворил свою и ее потребность в сексе.

С Кариной все было не так. Она занималась с Рудольфом любовью, словно мстила кому-то – неистово, жарко, с отчаянием смертника. Такое сравнение пугало его, но и заводило. Эти редкие мгновения страсти горели нестерпимо яркими огнями, освещая его тусклое, унылое существование. Иногда Межинов с ужасом ловил себя на мысли, что если бы он выследил, узнал ее любовника… то убил бы его, чтобы всецело завладеть Кариной, ни с кем более не делить эту женщину. Многолетний милицейский опыт позволил бы ему замести следы и остаться безнаказанным. Опомнившись, подполковник стряхивал опасное наваждение, восстанавливал равновесие водкой, физическими нагрузками, с головой погружался в работу. В такие дни он охотно брал сына на прогулки, водил мальчика в зоопарк, в цирк, в теплое время года катал на катере по Москве-реке, покупал жене подарки. Он цеплялся за Светлану и Витьку как за спасательный круг, боясь утонуть в омуте своей гибельной любви.

После секса обе его женщины вели себя по-разному. Жена сразу засыпала, довольная, а Карина часами напролет лежала без сна, говорила странные, непонятные слова… задавала дикие вопросы.

– Ты мог бы застрелить меня и себя? Ты чувствуешь во время оргазма, как сливаешься со звездами? А после? Что ты ощущаешь, опустошение или… бессмертие?

Однажды она спросила Межинова:

– Где твоя любовь, в сердце или в космосе?

Он удивленно поднял на нее глаза, засмеялся.

– Люди любят сердцем, это всем известно.

– У меня не так, – серьезно произнесла Карина. – «Часы любви бессмертие в себе таят и песню звезд, дыхание небес… они питают пульс Вселенной».

– Чьи это стихи? – поинтересовался Рудольф.

– Ничьи. Древние…

* * *

Ева решила действовать самостоятельно, раз Смирнов не желает брать ее с собой. Она не станет его слушаться. Еще чего не хватало! Ограничить свою жизнь преподаванием испанского языка и домашним хозяйством? Ни за что! Она уже узнала вкус частного сыска, приключений, опасных тайн – и не собирается отказываться от этого блюда.

– Чем бы мне заняться? – размышляла она, лежа в ванной, полной ароматной пены, с газетой в руках.

На глаза попалось объявление о выступлении балетного ансамбля «Фуэте». Вот! То, что надо. Ева потянулась к мобильному телефону и набрала номер Смирнова, спросила без предисловий:

– Ты уже побеседовал с Ириной Рудневой?

– Пока не успел.

– Давай я с ней встречусь. Мы, женщины, легче поймем друг друга.

– Ева…

– Знаю, знаю все, что ты скажешь! – перебила она сыщика. – Со мной случилась кошмарная вещь: меня заманили в жуткий подвал, заперли, чудом не убили. Но это прошло. Я не могу продолжать жить в страхе! Я хочу вернуться к прежнему… к нашим разговорам, совместным поездкам. Мне надоело чувствовать себя в изоляции. Ты не имеешь права ограничивать мою свободу!

– Я не ограничиваю, – оправдывался Всеслав. – Я несу ответственность за твое благополучие.

– Так ведь дело пустяковое! Хулиганские выходки. Разве это опасно?

– Нет.

– И я так считаю! – обрадовалась Ева.

– Я имел в виду, ты никуда не поедешь. С женой Руднева я поговорю сам.

Ева рассердилась, долго ворчала, смывая с тела густую пену с запахом чайного дерева.

– Ну и ладно, – бормотала она. – И плевать! Начну занятия с новой ученицей. Смирнов еще пожалеет, что отказался от моей помощи.

Сыщик уже раскаивался в чрезмерной резкости тона, которым говорил с Евой. Можно было бы и помягче. Но он и думать не желал об участии Евы в его делах. Хватит с нее того, что он будет все подробно ей рассказывать.

Улыбаясь, он представлял, как она сейчас бушует и ворчит. Пусть возмущается, лишь бы с ней ничего не случилось: Ева была так близка и дорога ему, что он не собирался больше подвергать ее малейшему риску.

Ирина Руднева ждала Всеслава, прогуливаясь по набережной. С реки тянуло прохладой, мимо неторопливо проплывал прогулочный катер.

Танцовщица из «Фуэте» оказалась необычайно прямой, по-балетному изящной, красивой молодой дамой. Ее волосы, традиционно собранные сзади в пучок, были закреплены шпильками на затылке, длинную шею украшало золотое колье. Свободная светлая юбка из хлопка и такая же блузка выглядели безупречно. Мадам Руднева вполне могла бы работать манекенщицей – и внешность, и рост, и телосложение ей это позволяли. Беременность и роды не оставили после себя никакого следа.

Ирина с интересом разглядывала Смирнова, пока он шел к ней навстречу.

– А вы в отличной форме!

– Ну, до вас мне далеко, – усмехнулся сыщик.

Жена Руднева опустила глаза.

– Я хочу объяснить, почему отказалась разговаривать с вами у себя дома. Не желательно, чтобы нашу беседу прослушивали. Все эти шутки с «жучками» могут иметь реальную подоплеку. Во всяком случае, я предпочитаю отвечать на ваши вопросы на открытом воздухе.

– Техника не стоит на месте, – сказал Смирнов. – Если кто-то задастся целью, он услышит нас и здесь. Впрочем, раз вы так решили…

– Да! – перебила его Руднева. – Я так решила. Будем разговаривать в парках, на улицах, где угодно… только не в нашей квартире.

– Вы напуганы? Вам есть, что скрывать?

Ирина растерялась. Как у всякой красивой женщины, у нее были тайны.

– Вы гарантируете конфиденциальность? – волнуясь, спросила она. – Мой муж и свекровь не должны ничего узнать. Обещайте! Или я не скажу ни слова.

– Обещаю. Все останется между нами, – заверил ее Всеслав. – Это условие моей работы. Люди доверяют мне самое сокровенное, как врачу или психоаналитику. Иначе я не смогу помочь им. Не поставив диагноз, не вылечишь болезнь.

Он произносил банальные, примитивные фразы, но Рудневу это успокоило.

– Конечно, – кивнула она царственно посаженной головой. – Меня очень пугает то, что творится вокруг нас. Пусть все поскорее закончится.

Она шла, нервно покусывая губы; за ней тянулся воздушный шлейф французского аромата.

– Кто, по-вашему, терроризирует вашу семью? – спросил сыщик. – У вас есть подозрения, не так ли?

Она пожала точеными плечами, обдав спутника волной запаха духов.

– Если у вас хватит терпения, я расскажу вам историю моей жизни – вероятно, обыкновенную для вас, но драматическую для меня. Я ведь провинциалка, из Ставрополья, там училась, росла… потом потянуло меня в столицу. В классе я была самая некрасивая – большегубая, скуластая, тощая и длинная. Мальчики в мою сторону не смотрели, девчонки поднимали на смех, дразнили. Спасал балет. После уроков я собирала сумку с трико, пуантами и шла в зал – готова была пропадать там сутками. Усердие себя оправдало – меня заметили, взяли в детский ансамбль «Сударушка». Когда выросла, встал вопрос: кем быть? Я уже тогда грезила танцами, а отец уперся, требовал, чтобы я поступала в институт. Все равно, какой – лишь бы получить диплом о высшем образовании. Я честно пробовала сдать экзамены в торгово-экономический, провалилась… и уехала в Москву.

– Вот так прямо взяли и уехали? – удивился Смирнов. – Без денег? Без знакомств? Без возможности у кого-нибудь остановиться?

– Денег мне едва хватило на билет, – призналась Ирина. – А знакомства? Был у меня в Москве знакомый – Олег Загладин. Ансамбль «Сударушка» разъезжал с гастролями по всей стране, в том числе однажды мы выступали и в столице на молодежном фестивале. Этот Олег руководил взрослым танцевальным коллективом, он ходил на наши репетиции, подбирал себе перспективных девочек. Я ему приглянулась, но возрастом не вышла. Он тогда со мной поговорил, адрес свой дал, телефон в Москве. «Если надумаешь, – сказал, – приезжай ко мне, помогу устроиться». Ну… после провала на экзаменах в институт я его и вспомнила. Позвонила, он с трудом сообразил, кто я такая, но в помощи не отказал. Приезжай, мол, о деньгах не думай – на первых порах поддержу, потом сама начнешь работать. Я наивная была, глупая. Поверила… думала, он мои способности оценил, а он оказался птицей другого полета: падким на юных длинноногих девчонок, притом обязательно девственниц. Что было дальше, вы можете догадаться… Явилась провинциальная девица в Москву – жить негде, средств на существование нет, один бог и царь – Олег Загладин. В первый же день он отобрал и спрятал мой паспорт, поселил у себя на даче. Прежде, чем получить работу, мне пришлось переспать не только с ним, но и с дюжиной его дружков – таких же похотливых подонков. Вытворяли они со мной такое… язык не поворачивается говорить! Но хоть не обманули, пристроили в балетную группу «Арабеск», больше похожую на стриптиз на пуантах. Экзотика! И мужиков заводит. В этом «Арабеске» я промучилась год, потом мне повезло – случайно заметил меня один человек, познакомил со своим другом, руководителем «Фуэте». Еле я от Загладина вырвалась! Но зла на него не держу – сама виновата. Возвращаться в Ставрополь не хотелось, идти учиться – тоже. Куда? За какие деньги? Я танцевать люблю, а не мозги напрягать. Вы меня презираете?

– Нет, – искренне ответил Всеслав. – А в «Фуэте» тоже царят… э-э… легкие нравы?

– В общем, да. Но тут хоть никого ни к чему не принуждают – все по доброй воле, а не от безысходности. И платят хорошо. Если женщина замужем, как я, например, к этому относятся с пониманием. Если она просто не желает вступать в интимную связь, это ее право. Выступления в ночных клубах бывают на грани приличия, но не переходят ее. Кстати, в одном из таких ночных заведений я и познакомилась с Рудневым. Влюбилась сразу без памяти, ни о каком расчете речь не шла. Имя его меня поразило – Гордей, первый раз встретила мужчину с таким именем. И вообще… все у нас с ним в первый раз – любовь, свадьба, ребенок… Он до меня тоже не был женат.

– Вы любите своего мужа?

Ирина помолчала, глядя на волны, бегущие по мутной воде.

– Очень. Он меня ни о чем не спрашивал… я имею в виду, о прошлом. Никогда словом не обмолвился, какую жизнь я вела. Хотя догадывался, наверное. И я ему за это благодарна. Иногда я думаю, что у меня вовсе не было прошлого, что моя жизнь началась с чистого листа, когда мы с Рудневым познакомились. Он дал мне все, о чем я даже не мечтала.

– А почему вы настояли на том, чтобы продолжать работать в «Фуэте»? – поинтересовался сыщик. – Разве муж вас не обеспечивает?

– Разумеется, обеспечивает. Гордей ни в чем мне не отказал, ни разу. Но… я не могу быть полностью зависимой от мужчины, пусть даже самого любимого и любящего. Мой опыт приезда в Москву и ужасного, почти рабского существования у Загладина оставил глубокую зарубку. Человек должен быть в состоянии иметь крышу над головой, прокормить себя, одеть. Мне такую возможность дает танец – больше я ничего профессионально делать не умею. «Фуэте» – знакомый мне коллектив, неплохие люди; в общем, меня пока устраивает. С возрастом придется подумать о смене работы. Не представляю себе, что это могло бы быть.

– Вы полагаете, происходящее в вашей семье связано с вашей работой?

Ирина отвернулась, смахивая слезы. Ее аккуратно подведенные глаза размазались. Она вытащила зеркальце и принялась вытирать потеки краски.

– С самого рождения меня преследуют неудачи! – горько воскликнула она. – Или наоборот – я счастливая. Как это назвать? Моя мать рано умерла, зато у меня оказалась чудесная бабушка. Я не поступила в институт, зато переехала в Москву. Здесь мне пришлось туго, но я все-таки получила работу, выжила, встретила Руднева, мы полюбили друг друга. У меня сложилась прекрасная семья, родился здоровый ребенок… и снова надвигаются тучи. Неужели черные полосы у судьбы никогда не кончаются?

Смирнов развел руками.

– Жизнь испытывает нас на прочность, – сказал он. – Наверное, так или иначе, это происходит со всеми.

Ирина привела в порядок лицо, успокоилась.

– Выходя замуж, я ужасно боялась, что Гордей станет попрекать меня прошлым. Вряд ли он заблуждался насчет девушек, подобных мне. Но распущенность – не мой стиль! Думаю, он намеренно обходил и продолжает избегать говорить, размышлять об этом. Он просто закрыл глаза на эту часть моей биографии, не будучи уверен в том, что сможет принять всю правду обо мне. Лучше сделать вид, словно этого не было. Мы оба притворяемся! И судьба нас наказывает за малодушие.

– Вас кто-то шантажирует? – догадался Всеслав.

– Когда я ушла от Загладина, у него начались серьезные проблемы. Он ведь выпивал, баловался наркотиками… и на чем-то попался. То ли у него нашли травку, то ли получился скандал из-за какой-то малолетки – слухи ходили разные. Олег вынужден был скрываться, уехал… я уже забыла о нем. Шесть лет мы не виделись. И вдруг: иду с репетиции к такси и встречаю его на улице, случайно. То есть я тогда подумала, что случайно, а на самом деле Олег интересовался мной, узнал, что я вышла замуж за обеспеченного человека, и решил поживиться. Он специально поджидал меня у выхода… Я не сразу его узнала – небритый, опустившийся… худой.

– Что он у вас потребовал?

– Денег, конечно, – вздохнула Ирина. – Чего же еще? Он напомнил мне о том, как помог устроиться в Москве, и сказал, что долг платежом красен и что теперь моя очередь помочь ему. Сумма, которую он попросил, была незначительной, и я охотно согласилась, только бы он отстал.

– Вы дали ему денег?

Жена Руднева понуро кивнула.

– Я надеялась, он оставит меня в покое… но через пару дней он появился опять и потребовал уже гораздо большую сумму. Пригрозил, что покажет мужу кино, которое он снимал у себя на даче… ну, вы понимаете! Меня будто ледяной водой окатили – я вспомнила, что он любил снимать ужасные сцены «развлечений» на видео и потом просматривал эти кассеты со своими дружками. Представляете, если бы Руднев это увидел?! Я снова дала Олегу денег: у меня были собственные накопления, заработанные в «Фуэте». Когда он в очередной раз явился и потребовал денег, я ему отказала. Своих у меня больше не было, а у мужа я брать не собиралась. Загладин жутко разозлился, проклинал меня на все лады, обзывал… видно, здорово его припекло. «Ты еще пожалеешь! – вопил. – Еще приползешь ко мне на коленях! Будешь в ногах валяться!»