Гусев посоветовал позвонить частному сыщику Всеславу Смирнову.

– Если он согласится, лучшего и желать нечего, – сказал Петр. – Только он уж больно разборчивый.

– Мы хорошо заплатим!

– Не в деньгах дело. Смирнов берется только за те случаи, которые ему интересны, ну… любит всякие головоломки. Понимаете?

– Давай телефон! – еще больше разозлился Тарас. – Я с ним договорюсь.

Он решил не откладывать и тут же набрал номер господина Смирнова, представился, попросил встретиться.

– Буду ждать вас через сорок минут в бильярдной «Золотой шар», – согласился детектив. – Успеете?

– Постараюсь…

Михалин все же немного опоздал, разыскивая бильярдную, расположенную в глубине двора. Когда он вошел, сыщик привстал и помахал ему рукой. Весьма кстати, потому что Тарас не был лично с ним знаком.

В бильярдной горели лампы, пахло дымом от сигарет. На окнах висели тяжелые темные шторы.

– Как вы меня узнали? – усевшись на кожаный диван, поинтересовался Тарас.

– Видел по телевизору. Вы тот самый Михалин, который чуть не стал олимпийским чемпионом?

Тарас поморщился.

– Не стал, – жестко сказал он. – Это было давно, несколько лет назад. У вас хорошая память или…

– Я знаком с Петром Гусевым, – объяснил Смирнов, не очень вежливо перебивая собеседника. – Слышал об убийстве вашего партнера господина э-э… Мартова, кажется. Москва слухами полнится. После вашего звонка я связался с Петром и кое о чем его расспросил. В частности, ваш начальник охраны описал мне вашу внешность. Когда войдет ослепительный красавец-мужчина, сказал Гусев, это будет Тарас Михалин. Ошибиться невозможно.

– Ну и как? – усмехнулся Тарас.

– Вы оказались даже красивее, чем я представлял. Но это лирика… Чем я могу быть вам полезен, господин Михалин?

Тарас молчал, изучая сыщика. Тот производил хорошее впечатление – крепкий, подтянутый, модно и дорого одетый, с умным, волевым лицом, проницательным взглядом.

– А вы мне нравитесь, – неожиданно вырвалось у Тараса. – Пожалуй, вы сможете найти убийцу Феликса. Возьметесь?

– Излагайте суть дела, – уклонился от ответа детектив. – Посмотрим…

Михалин скупо описал, как он больше часа прождал Феликса в бане «Парная у Раздольного», забеспокоился, поехал к нему домой и…

– Остальное вы, наверное, знаете, – заключил Тарас. – Гусев вас посвятил в детали?

– Отчасти.

– Самое неприятное, что подозрения падают на меня, – признался бывший спортсмен. – И у меня нет алиби.

– А баня? Вас там видели?

– Видели. Но в баню я приехал около девяти утра и просидел там до начала одиннадцатого. А Феликса убили между началом восьмого и девятью. Так что теоретически я вполне мог успеть.

– У вас был мотив! – усмехнулся Смирнов. – Ведь фирма теперь принадлежит вам?

– И вы туда же! – взорвался Тарас. – Не убивал я Феликса! Мы дружили, работали вместе… строили планы. Не все в жизни измеряется деньгами и выгодой.

– Согласен. Но как насчет фирмы «МиМ»? Она теперь ваша?

Господин Михалин раздраженно вздохнул.

– После соблюдения некоторых формальностей – будет моей, – сердито сказал он. – Разумеется, я обеспечу стариков Мартовых, чтобы они ни в чем не нуждались. Послушайте, вы серьезно полагаете, будто бы я… Но это же несусветная чушь! Зачем я тогда разговариваю здесь с вами? Хочу нанять вас, чтобы вы меня же и разоблачили?

Сыщик пожал плечами.

– Люди порой делают странные вещи, – философски заметил он. – Поверьте моему опыту. Курите?

Он достал из кармана сигареты. Тарас отрицательно покачал головой.

– Мудро. Здоровье надо беречь! – сказал Смирнов и с наслаждением закурил. – Какие у вас были отношения с Мартовым в последнее время?

– Прекрасные.

– Вы не ссорились? Не спорили? Может быть, разошлись во мнениях?

Господин Михалин отвел глаза.

– Всякое бывало, – помолчав, ответил он. – Иногда мы спорили, как все люди, которые делают общее дело. Но из-за этого никто друг друга не убивает.

– Ошибаетесь…

Бывший спортсмен поднял на собеседника свои красивые глаза. Они метали молнии.

– На что вы намекаете? – с трудом сдерживаясь, процедил он. – Я пригласил вас, чтобы вы искали убийцу, а не придумывали разные глупости!

– Понимаю, Тарас Дмитриевич, – без улыбки произнес Смирнов. – И все-таки продолжим. Как вы попали в квартиру Мартова тем утром? У вас есть ключи от его двери?

– Нет. Дверь была не заперта… Я просто открыл ее и вошел. Вероятно, убийца оставил дверь открытой, когда уходил.

– Замки были взломаны?

– Нет, – покачал головой Михалин. – Гусев все осматривал, потом разговаривал с милицейским экспертом… взлома не было.

– Значит, либо господин Мартов сам открыл убийце дверь и впустил его в квартиру, либо… у того были ключи.

Михалин пожал плечами.

– У меня ключей не было.

– А у кого были?

– Не знаю. Думаю, ни у кого. Зачем бы Феликс давал кому-то ключи от своей квартиры? Он был достаточно осторожным человеком: установил бронированную дверь с глазком, сигнализацию.

– Он мог впустить в квартиру постороннего?

– Только в крайнем случае.

– В каком, например?

– Ну… врача мог впустить… или слесаря, сантехника какого-нибудь, газовщика… как все. Соседа мог впустить, если хорошо его знал. Но… с соседями Феликс близких отношений не поддерживал. На улице Плеханова жили его родители, потом переехали, а квартиру оставили сыну. Многие старики-соседи продали свои квартиры, многие умерли. Все меняется. В их подъезде почти все жильцы новые, незнакомые, каждый сам по себе.

– Значит, с соседями господин Мартов дружбы не водил?

– Насколько мне известно, нет.

– Из квартиры что-нибудь пропало?

– Небольшая сумма денег, часы Феликса… в общем, мелочи. В квартире все было перевернуто, словно искали ценности, но Феликс ничего такого дома не держал. Так что убийство с целью ограбления – это маловероятно.

– Думаете, кавардак устроили для вида?

– Наверное… – предположил Михалин. – Я просто теряюсь, когда вспоминаю все это.

– У господина Мартова были друзья, кроме вас?

– Такие близкие? Пожалуй, нет. Были приятели, знакомые, партнеры по бизнесу… словом, дальнее окружение. Феликс жил довольно замкнуто после смерти Кати.

– Катя? Кто это?

– Его бывшая возлюбленная, Катя Жордан. Они оба были репортерами на Ближнем Востоке, поехали в район Газы, кажется… и Катя там погибла. Осколочное ранение. Феликс не любил говорить об этом.

– У него потом были другие женщины?

– Как вам сказать? И да, и нет. Интимные отношения случались – он же молодой мужчина, но все начиналось и заканчивалось постелью. Постоянной любовницы не было, если вы об этом спрашиваете. И ключи от квартиры он женщинам никогда не давал, он даже не приводил их к себе домой – считал, что этим он предает память Кати.

– Где же он с ними встречался? – спросил Смирнов.

– Так вы беретесь за это расследование или нет? – в очередной раз рассердился господин Михалин. – А то я вам тут выворачиваю всю подноготную Феликса… зачем, спрашивается?

– Возьмусь, пожалуй, – докурив сигарету, сказал сыщик. – Что-то в этой истории кажется мне странным.

Глава 3

Москва

Римма Лудкина копила деньги на дубленку. Все ее приятельницы щеголяли в дубленках, и только она продолжала носить старое надоевшее пальто из черного ратина. Она старалась откладывать каждый месяц, но раз за разом возникали какие-то непредвиденные траты. То мать написала, что отцу нужно делать операцию, и Римма срочно выслала домой двести долларов; то хозяин увеличил плату за квартиру; то телевизор сломался, а без него вечерами хоть волком вой – словом, не одно, так другое, и заветная сумма никак не набиралась.

Римма со вздохом посмотрела на себя в зеркало: симпатичное лицо, модная шапочка, сапожки на каблуках… мог бы быть вполне приличный вид. Всю картину портило пальто. Ну что ты будешь делать? Если кто-нибудь пригласит на свидание, даже пойти будет не в чем. Окончательно расстроившись, она отправилась на работу.

Лудкина работала на оптовом рынке, продавала продукты питания: крупы, сахар, макароны и консервы. Платили не так уж много, но по сравнению с зарплатой кассирши в аптеке, которую она получала в Кострове, деньги были неплохие. Львиная доля уходила за квартиру и на еду, оставались буквально какие-то крохи. При этом она раз в два месяца отсылала кое-какую сумму домой, родителям. Отец постоянно болел, мать не работала, брат еще учился в школе. Так что не видать ей дубленки, как своих ушей.

Не раз и не два долгими зимними ночами, когда за окнами мели нескончаемые тоскливые метели, а ноги и руки Риммы гудели, болели от усталости, не давая уснуть, вспоминала она мамины слова:

– Куда ты намылилась, Римка? Зачем поедешь в такую даль? Нешто в Новгороде или хоть в Питере работы не найдется?

– В Москву хочу, – мечтательно закрывала глаза, улыбалась Римма. – В столицу! Там счастье свое найду.

Мать горестно качала головой.

– Счастье – не гриб в лесу, дочка. Чего искать-то его?

Римме Лудкиной к тому времени исполнилось двадцать семь лет, образование – средняя школа да торговое училище. После училища мамина подруга пристроила ее кассиршей в аптеку. Римма даже успела побывать замужем – выскочила в неполные двадцать за водителя фургончика, который привозил в аптеку лекарства. Валерка оказался жадным, придирчивым и ревнивым. Пару раз набрасывался на молодую жену с кулаками, грозил прибить. Изредка он напивался до беспамятства и тогда становился просто бешеным – бил, крушил, ломал все, что попадалось ему под руку. Римка промучилась с ним три года – возила к бабке заговаривать от водки, потом в больницу в Псков, к известному врачу-наркологу. Доктор и шепнул ей по секрету, что Валерке нужен не нарколог, а психиатр. Римма провыла ночь напролет, оплакивая свою молодую загубленную жизнь, а наутро умылась, причесалась, проводила мужа на работу, собрала вещи – и подала на развод. Пришлось вернуться к родителям. Соседи судачили, шептались за ее спиной… да в Кострове такая судьба не редкость. Сплетни скоро утихли, и Римка зажила, как прежде – с работы домой, из дома на работу. Зарплаты едва хватало на самое необходимое. О замужестве больше думать не хотелось. И Римка начала мечтать о Москве – полной огней, дорогих автомобилей, высотных домов, театров, богатых магазинов, книг, новых неожиданных встреч… Один раз, еще в школе, она ездила на экскурсию в Питер. Город поразил ее воображение. Казалось, его дворцы и проспекты хранили эхо великого прошлого – сумеречного, туманного, пропитанного некоей тайной. Эта тайна испугала Римму, заставила ее почувствовать себя маленькой и беспомощной, потерявшейся в холодных каменных лабиринтах города на Неве. От его вековых стен несло плесенью, в каналах плескалась мутная, грязная вода.

Римма с радостью вернулась в тихий, зеленый Костров, который впервые перестал угнетать ее скучной размеренностью жизни, сладким запахом липовых аллей, журчанием реки, неторопливо текущей между живописных берегов, а не по мрачному гранитному руслу.

Мало-помалу унылое провинциальное житье опять опостылело молодой девушке, и она вновь предалась мечтам о большом, красивом городе. Если уж где-то и существует счастье, то именно там! Неудачное замужество подстегивало ее, гнало прочь из Кострова. Но решиться на переезд было не так-то просто. Москва – далекая, заманчивая – не ждала робких неумех.

– Что ты там делать будешь? Где жить? – сокрушалась мать. – Ох, Римка! Непутевая ты девка уродилась! Ну, кто тебя там ждет? Кому ты там нужна?

Римма упрямо молчала, хмурилась. Через год она начала откладывать деньги на билет до Москвы, на новую одежду, на загадочную столичную жизнь. Три года тянулись медленно, как долгие костровские зимы. Очередной весной, скромно отпраздновав в домашнем кругу свой день рождения, Римка заявила, что уезжает.

Ни уговоры матери, ни тяжелое, укоризненное молчание отца, ни охи-вздохи подружек не смогли удержать ее в Кострове.

Жизнь в Москве оказалась совсем не такой, как представлялось Римме. В центре города – там, где расположены бульвары, рестораны, театры и музеи, – бывать ей почти не приходилось. Она уматывалась за день, торопилась домой, в снятую на двоих квартиру в Братееве; ела, что придется, и заваливалась спать. Тело с непривычки ломило, желанный сон не приходил, мысли в голову лезли мрачные. Действительно, кому она здесь нужна? Работа тяжелая, крыша над головой чужая, все чужое. Москва оказалась неприступной твердыней, а не городом ее мечты.

Соседка по квартире, Людмила Дронова, жила в столице не первый год и охотно взялась опекать неопытную провинциалку: помогла сменить работу, познакомила с парнем, таким же приезжим. Так вместо разнорабочей дорожной бригады Римма Лудкина стала продавцом, и у нее появился друг. После Валеры парень показался добрым, покладистым и щедрым. Жизнь медленно налаживалась.

Римма написала письмо родителям, но своего московского адреса не дала – побоялась, что Валера, не дай бог, узнает, приедет, устроит скандал, дебош, как он неоднократно делал в Кострове. Бывший супруг не хотел оставить ее в покое, продолжал пить, буянить, угрожать. С работы его выгнали, и теперь он был человек вольный, мог и в столицу махнуть.

– Я буду вам звонить, – успокоила Римма домашних. – Раз в месяц. Не волнуйтесь!

Так она и делала. Адресок Лудкина сообщила только одной из своих подруг, в которой была уверена.

Все пошло своим чередом. Суматошные годы в Москве были не то что в Кострове – они летели стремительно, мелькая, как огни за окнами скорого поезда.

Приезжая домой, Римма наслаждалась тишиной, шумом деревьев, одичавшим садом за окнами, своей девичьей комнатой в просторном деревянном доме, мирным потрескиванием дров в печи… но через неделю ее начинало неудержимо тянуть обратно в Москву.

– Не могу я здесь больше, – вздыхала она. – Не по мне эта тишь да благодать! Поеду… работать надо, деньги копить.

Во дворе прятался за сараями пьяный Валерка, поджидал бывшую жену, устраивал разборки с матерной руганью, истерикой, слезами.

– Вот навязался на мою голову! – возмущалась Римка. – Лечиться тебе надо. А ты пьешь!

Один раз Валерка попытался поджечь дом, родители Риммы вызвали милицию – скандал был на весь Костров. Это и вовсе отбило у нее охоту приезжать.

Она начала привыкать к Москве, к ее сутолоке, шуму, многолюдным рынкам, переполненному в час пик транспорту, длиннющим подземным переходам, кишащим торговцами и попрошайками, – а больше она в этом дивном, очарованном городе почти ничего и не видела: все недосуг было.

В редкие свои приезды в Костров Римма встречалась только с одной задушевной подругой, Машей Симанской. Так уж получилось, что старые друзья потерялись, погрязли в житейских проблемах, работе, детях, и одной Маше удалось этого избежать. Она до сих пор, так же как и Римма, не вышла замуж; работала спустя рукава, в свое удовольствие; с мужчинами встречалась, но дальше романтической любовной связи дело не заходило. Несмотря на возраст, опасно приблизившийся к тридцати, Маша оставалась в Кострове желанной невестой. Хотя здесь девчонки, кому перевалило за двадцать три, считались уже перестарками.

– Чем ты, Машка, мужиков приваживаешь? – спрашивала Римма. – Научи.

– Да ничем, – пожимала та плечами. – Они сами липнут.

– Эх, мне бы так… А то после Валерки – как отрезало. Был парень, с которым Люська, напарница моя, меня познакомила, да и тот отстал. Полтора года встречались! Он жениться хотел, а я побоялась. Вдруг пить начнет? Да и жить нам негде. По квартирам скитаться с дитем не очень весело. – Римка отвела глаза. – Я ведь аборт сделала. Грех великий совершила!

Она заплакала.

Маша не стала ее утешать, просто ждала, пока слезы иссякнут. Она вообще не думала о детях, жила, как на перекрестке – куда судьба выведет.

– У тебя мечта есть? – выплакавшись, спросила Лудкина.

– Конечно, есть! – засмеялась Маша. – С детства. Найти клад и выйти замуж за принца!

– Ты все шутить, а я серьезно спрашиваю.

– Скажешь правду, а люди не верят, – притворно удивилась Симанская. – Почему так?

– Какие в Кострове клады? А из принцев разве что этот… Борька Герц, хозяин бензозаправки. Так он давно женат на своей Софе и воспитывает двух толстеньких девочек. Скоро они поступят к тебе в музыкальную школу, учиться играть на фортепьяно!

Подруги развеселились. Борис Герц, их бывший одноклассник, был давно и безнадежно влюблен в Машу, хотя сие обстоятельство не помешало ему жениться и произвести на свет двух очаровательных кудрявых малюток.

Так, болтая и хихикая, женщины прогуливались по длинной липовой аллее – гордости Кострова. Огромные раскидистые деревья создавали прохладную тень, источали медовые запахи, в их кронах гудели пчелы, собирая знаменитый костровский липовый мед.

– За нами «хвост»! – оглянувшись, засмеялась Римма. Преследования бывшего супруга приучили ее к осторожности. – Я уж подумала, мой пьянчужка тащится… Ан нет! Видать, это твой принц! Тайно крадется по следам возлюбленной дамы.

Маша нехотя, лениво оглянулась. За ними на приличном расстоянии шел мужчина. Случайный прохожий? Отчего-то настроение испортилось.

– Пойдем ко мне, – предложила Симанская. – Выпьем по рюмочке. Кавалеры снабдили меня вкуснейшим ликером. Кофейку сварим.

Они свернули с аллеи на улицу Островского, где жила Маша. В садах, за деревянными заборами зеленели усыпанные плодами яблони и груши, наливалась розовым соком калина. У самого дома Римма оглянулась – за ними никто не шел. Ветер приносил с речки запах тины; над низиной, куда спускалась дорога, вспорхнула из камышей и полетела куда-то стая диких уток…

Римма так задумалась, что едва не оступилась на эскалаторе.

– Спишь, что ли? – больно толкнула ее в спину дородная тетка в куртке с меховым воротником. – Или пьяная?

Лудкина сообразила, что она не в Кострове, а в московском метро. И что вокруг нее – раздраженная толпа людей, которые торопятся на работу. Она растерянно, виновато оглянулась… позади стоял на ступеньках эскалатора мужчина в черных очках. Тот самый?! Римма снова зазевалась и получила очередной толчок в бок. Некстати она вспомнила про Машу, про липовую аллею, вот и почудилось…

Поезд вынырнул из туннеля и подкатил к платформе, толпа качнулась, устремилась в раскрытые двери вагонов. Лудкина ускорила шаг, путаясь в полах длинного пальто, и ее мысли вернулись к вожделенной дубленке. Может, после Нового года ей прибавят зарплату? Тогда удастся приодеться.

Уже стоя за прилавком и отпуская товар, она несколько раз задумывалась. С чего ей показалось, будто она увидела в метро того самого мужчину, который шел за ней и Машей по липовой аллее Кострова? Когда это было-то? Больше года прошло. И почему ей стало не по себе? Это все нервы, усталость.

* * *

– Слыхала об убийстве предпринимателя Феликса Мартова? – спросил Смирнов у Евы за ужином.

– Нет. У меня полно работы, так что ни телик смотреть, ни газеты читать некогда.

Ева Рязанцева и Всеслав Смирнов жили в одной квартире и представляли собой счастливую влюбленную пару, не состоящую в законном браке. Смирнов был бы не прочь жениться, но Ева отказывалась. Прошлый семейный опыт выработал у нее стойкое отвращение ко всему, что хоть как-то связано с понятием «жена».

И Ева, и Смирнов занимались частной деятельностью – она давала желающим уроки испанского языка, а он расследовал сложные, запутанные преступления. Только те, которые представляли для него интерес с точки зрения интеллектуального подхода к разгадке. Иногда Ева ему помогала. Они оба взяли себе за правило получать от жизни удовольствие и находили его прежде всего в работе. Делать то, что тебе нравится, и получать за это деньги – чем не один из секретов счастья?

– А чем Мартов занимался? Какой у него был бизнес? – после некоторого молчания спросила Ева.

– Фирма «МиМ» – спортивная одежда, инвентарь, тренажеры… сеть спортивных залов, еще что-то в том же духе. Дела шли неплохо. Бизнес легальный, без криминальной подоплеки. Непохоже, что убийство связано с коммерческой деятельностью Мартова.

– С чем же тогда?

– Пока не знаю, – улыбнулся Смирнов. – Партнер и друг Мартова, Тарас Михалин, хочет, чтобы я нашел убийцу.

– Ты согласился?

– Почти. Есть в этой истории теневая сторона, я чувствую. Подозрения падают на Тараса, но улик против него нет. В квартире убитого нашли отпечатки пальцев и следы Михалина – но это естественно: он часто бывал у друга, к тому же и труп он обнаружил. А вот нож, которым ударили хозяина квартиры, – чистенький. Обыкновенный охотничий нож, такие десятками продаются в каждом магазине для туристов, для охотников и рыболовов, в отделах сувениров и подарков. Нож – пустышка, по нему никого и ничего не найдешь.

– Откуда ты знаешь?

– Начальник охраны фирмы «МиМ» – приятель милицейского эксперта, который приезжал на место преступления. Так что с информацией проблем нет.

– А что тебе показалось странным? – спросила Ева.

– Многое. Во-первых, дверь… Кто ее открыл? Сам Мартов? Но тогда он должен был знать человека, которого впустил в квартиру. Второе: на теле не обнаружено следов борьбы. Значит, хозяин квартиры не опасался своего гостя, и удар ножом застал его врасплох. Ранение нанесено в грудь – из этого следует, что Мартов стоял лицом к убийце и до последнего момента не ожидал от него ничего плохого.

– Могла это быть женщина?

– Вполне. Главное – попасть в нужное место.

– А если убийца явился под видом слесаря, газовщика или сантехника?

– Не подходит, – сказал Всеслав. – Зачем бы Мартов приглашал его в кабинет? Убийство же произошло в кабинете. Труп с места не сдвигали.

– Может, преступник сам туда вошел?

– Тогда бы хозяин квартиры насторожился и не дал себя зарезать, как рождественскую индейку. По словам Михалина, он был довольно осторожным и никого просто так к себе не подпустил бы.

Ева продолжала задавать впоросы.

– Как насчет ограбления? Из квартиры что-нибудь пропало?

– Мелочи. Часы Мартова и немного денег. Вот тебе третья странность: преступник все переворачивает вверх дном, якобы в поисках денег и ценностей… но не обращает внимания на золотые запонки и булавку, которые лежат на видном месте. Такое впечатление, будто он роется в вещах, вытряхивает ящики, и потом впопыхах хватает, что попало. Выходит, его кто-то спугнул?

– Или ограбление не было его целью. А весь беспорядок устроен нарочно, чтобы сбить следователя с толку, – с победоносной улыбкой заявила Ева.

Всеслав подавил усмешку. В какие-то моменты Ева поражала его своей наивностью. Впрочем, она может его таким образом дразнить, чтобы потом посмеяться. Он уже попадался на эту уловку.

– Скорее всего убийца был в перчатках, – сказал Смирнов, оставив без внимания ее глубокомысленное заключение. – На улице зима, и перчатки на руках гостя не являются чем-то удивительным. Он вошел, возможно, снял перчатки, проследовал за хозяином в кабинет, ни к чему не прикасаясь, и потом, когда Мартов был уже мертв… снова их надел. А рукоятку ножа просто вытер. Вот и четвертая странность: если он хотел убить хозяина квартиры, то почему не сделал это сразу, еще в прихожей или по дороге в кабинет, например? Скорее всего Мартов шел по коридору впереди, а убийца сзади.

– Значит, он не собирался убивать.

– Зачем же тогда брать с собой нож? – возразил сыщик.

– На всякий случай… А может, он схватил нож в кабинете? Они с Мартовым поссорились, и…

– Михалин заявляет, что у Феликса такого ножа не было. Он не увлекался ни туризмом, ни охотой и пользовался исключительно кухонными ножами. А этот нож должен был лежать на виду, иначе как бы убийца его схватил?

Ева задумалась. Когда она усиленно размышляла, то смешно сдвигала брови.

– Мартов что, жил один? – придя к какому-то выводу, спросила она. – Семья у него была?

– Только родители. Они живут отдельно. Женой и детьми Феликс не обзавелся. У него появлялись женщины, но ненадолго – во всяком случае, так сказали и Михалин, и Гусев. Причем к себе в квартиру Мартов их не водил, снимал номер в гостинице или приглашал их за город, на дачу. У него была дача в Марфине. Кстати! – Всеслав хлопнул себя по лбу и засмеялся. – Надо там побывать! Как я раньше не сообразил?! Хочешь поехать со мной?

– Когда? – расстроилась Ева. – У меня сегодня три занятия подряд, одно за другим. Освобожусь поздно.

– Отложим на завтра. Это не к спеху. О, я упустил еще одну подробность! – вспомнил сыщик. – В квартире убитого обнаружены отпечатки пальцев его самого, Тараса Михалина и еще одного человека. Они повсюду… даже на плафонах люстр.

Глаза Евы расширились.

– На плафонах? – удивилась она и надолго замолчала.

Всеслав налил кофе в две маленькие чашечки, и они с Евой пили его в молчании.

– Домработница! – наконец сказала она, отставляя чашечку. – Я прикасаюсь к плафонам, только когда вытираю с них пыль… а мужчины, наверное, вообще этого не делают, даже во время уборки. Кто вел хозяйство Мартова?

– Думаю, он сам… Во всяком случае, господин Михалин не упоминал ни о какой домработнице.

– А ты его спрашивал?

Глава 4

Костров. Год назад

Тамара Ивановна Зорина посмотрела на себя в зеркало и чуть не заплакала. Разрушительные следы времени ясно читались на ее лице – мешки под глазами, морщины, дряблые щеки, некрасивые складки на шее. Скоро она превратится в старуху, а жизнь проходит мимо.

«Что я видела? – с горечью спрашивала себя Тамара Ивановна. – Молоденькой несмышленой девчонкой выскочила замуж за Зорина, скиталась с ним по глухим гарнизонам, где нельзя было шагу ступить без резиновых сапог, где за окнами дома шумел лес или простирались сопки, а по утрам приходилось топить печки и таскать ведрами воду из колодца. Так пролетела моя молодость! Отцвела, никому не нужная, никем не замеченная… Зорин уже тогда волочился за каждой юбкой, начал попивать. Даже рождение сына его не образумило. Он не стал добиваться, как другие офицеры, перевода в большой город, получения благоустроенной квартиры. Его все устраивало! Крыша над головой была, на еду и выпивку хватало, женщины дарили ему свое внимание… а остальное его не интересовало».

– Теперь он умер, и мне придется остаток жизни провести в Кострове, – прошептала Тамара Ивановна. Слезы потекли по ее щекам.

Она подошла к окну. Нескончаемая метель соединила небо и землю в снежной круговерти, очертания домов и деревьев тонули в мутной, холодной мгле. Так было вчера, так будет завтра, через год, через пять лет… Тяжкая, беспросветная тоска навалилась на Зорину – впору было завыть, зарыдать в голос. Все равно никто не услышит.

На стене равнодушно тикали часы, подаренные покойному мужу бывшими сослуживцами. Ей захотелось запустить в них чем-нибудь, разбить вдребезги… но разве этим остановишь время?

Тамара Ивановна еще немного поплакала, повздыхала, умылась и позвонила Вершининой.

– Ольга Степановна! – стараясь придать голосу бодрость, сказала она. – У вас на сегодняшний вечер какие планы?

– Никаких… – удивилась столь раннему звонку Вершинина.

– Давайте устроим вечеринку! Повеселимся, развеем эту ужасную скуку… Согласны?

Раньше Тамара Ивановна приглашала на вечеринки своих ровесниц, но быстро убедилась, что поступает неправильно. Мужчины томились в обществе немолодых дам, слишком много пили, мало разговаривали, совсем не хотели танцевать и развлекаться. Наевшись и напившись, они зевали, поминутно выходили на улицу курить… словом, искали предлог поблагодарить за «чудесно проведенное время» и распрощаться.

Зорина сообразила, в чем дело, и срочно изменила подход к делу. Она стала приглашать к себе молодых, интересных женщин, устраивать не просто посиделки с выпивкой и закуской, а придумывать какой-нибудь сюрприз в виде исполнения прелестных старинных романсов, изящных музыкальных пьесок, игры в фанты, шарады или в карты «на желание». Мужчины теперь охотней посещали ее вечеринки, и Тамара Ивановна чувствовала себя хозяйкой маленького уютного салона. Пусть провинциальный Костров – не блистательный Петербург, не шумная Москва, но и здесь можно развлекаться, ощущать себя почти просвещенной аристократкой, наподобие княгини Трубецкой или графини Муравьевой. Они и в далекой Сибири, куда были сосланы их мужья-декабристы, умели интересно проводить время.

Эти мысли тешили госпожу Зорину, проливали бальзам на ее ущемленное самолюбие и давали ей возможность хоть изредка прогонять скуку. Предстоящая вечеринка обещала быть особенно забавной.

– Так вы придете? – переспросила Тамара Ивановна Вершинину, которая еще не дала ответа.

– Я… даже не знаю. А Маша там будет?

– Ну, разумеется! Мария Варламовна – украшение нашего общества. Как же без нее?

– Хорошо, – обрадовалась молодая учительница. – Тогда я обязательно приду. Печенье испечь?

Ольга Степановна пекла очень вкусное печенье с маком, орехами и взбитыми белками – Зорина неоднократно имела возможность в этом убедиться.

– Испечь, испечь! Я вас жду в семь часов вечера, Оленька.

Тамара Ивановна положила трубку и задумалась. Список гостей еще не сложился окончательно в ее уме. Дам будет трое – она сама, Ольга Вершинина и Мария Симанская. А мужчин желательно пригласить на одного-двух больше. Тогда и хозяйке кавалер достанется – поневоле. Странно, но эта мысль совершенно не оскорбила Зорину: она была настолько поглощена вечерним «приемом», что для обид места не осталось.

Несмотря на возмутительную непрактичность покойного супруга, жилье у Тамары Ивановны было вполне пристойное, хотя и без особых удобств – половина просторного деревянного дома на двух хозяев. Во второй половине обитала пожилая супружеская пара, с которой у Зориной сложились ровные, спокойные отношения. На зиму старики уезжали к детям, а ключи оставляли соседке. Так что три-четыре месяца в году Тамаре Ивановне вообще никто не мешал.

Ее половина состояла из трех больших комнат с двумя печами, кухни и застекленной веранды. В гостиной стояло коричневое немецкое пианино, диван, старинный овальный стол со стульями, горка с посудой и книжный шкаф. При этом середина комнаты оставалась пустой, так что места хватало и для застолья, и для импровизированных театральных выступлений, и для танцев. Именно здесь госпожа Зорина принимала своих гостей.

Она сидела на диване в глубокой задумчивости. Пора было на что-то решаться. Взвесив все «за» и «против», Тамара Ивановна приступила к делу. Поколебавшись минуту, она набрала номер господина Герца, владельца костровских бензозаправочных станций.