— А теперь делаем упражнение «Журавль расправляет крылья», — сказал инструктор, черноволосый и черноглазый красавец мужчина восточного типа.
      Ева украдкой пожирала его глазами. Окольными путями она успела выяснить, что это и есть тот самый «жестокий Ромео», отвергнувший любовь прекрасной танцовщицы. Женщины, особенно праздные — а именно к таковым относилось большинство посетительниц салона, — обожают сплетничать, и в этом смысле Ева оказалась находкой для них. Она еще ничего ни о ком не знала и являлась идеальной слушательницей, заинтересованной и благодарной. Ее любопытство ни у кого не вызывало удивления, а, напротив, воспринималось как должное.
      Благодаря словоохотливым дамам Ева услышала много занимательного. Например, что у Зинаиды Губановой в «Лотосе» был сценический псевдоним: Рани. Ее обыкновенное, заурядное имя — Зина — не соответствовало тому образу знойной восточной девы, который она поддерживала. Поэтому она придумала себе псевдоним и большинству публики была известна как Рани.
      Несколько полноватая, с пышными формами, необыкновенно подвижная и гибкая, с густыми вьющимися волосами и выразительным лицом, она умела произвести впечатление. Многие считали, что в ее жилах течет индийская кровь.
      Надо сказать, госпожа Неделина талантливо подобрала персонал салона: каждый обладал яркой индивидуальностью, был по-своему неповторим и умел обратить на себя внимание. Это Ева поняла, едва переступила порог Комнаты для упражнений и увидела инструктора Кутайсова. Ясно, почему Рани выбрала для своего «любовного романа» именно его.
      Аркадий Кутайсов выглядел лет на двадцать восемь — тридцать, имел превосходно развитую фигуру, красивое лицо и повадки Дон Жуана. Ходили слухи, что он дальний потомок славного рода Кутайсовых, давшего России храброго, блестящего генерала Александра Кутайсова, героя Бородинского сражения.
      Аркадий охотно поддерживал и распространял эти слухи, гордился своими предками, любил рассказывать, что этот славный род пошел от турка, подаренного Екатериной II своему наследнику цесаревичу Павлу, который после восхождения на престол произвел своего любимца в графы и сделал его кавалером высших орденов. Отсюда, дескать, и пошла порода Кутайсовых, горячих мужчин с примесью южной крови, о чем говорят разрез глаз, жесткие вьющиеся волосы и смугловатый оттенок кожи.
      На внутренней стороне дверцы шкафчика для одежды Аркадий прикрепил портрет молодого генерал-майора Александра Ивановича Кутайсова, погибшего под Бородином. Показывая портрет всем желающим, он непременно обращал внимание на некоторое сходство между знаменитым военным и собою — скромным инструктором по восточным видам единоборств, которое действительно имело место.
      Ева тоже удостоилась этой чести — лицезреть портрет кудрявого красавца с бакенбардами по тогдашней моде, с чувственными губами и ямочкой на подбородке, облаченного в мундир с высоким воротником, золотым позументом и орденами.
      — Мой предок! — торжественно заявил инструктор, показывая ей портрет. — А вы новенькая?
      Ева не сразу сообразила, что легенда о роде Кутайсовых — еще одна традиция, принятая в салоне. Вероятно, инструктор и граф всего лишь однофамильцы, хотя… кто знает? Она отметила, что сходство все же есть. Аркадий самодовольно улыбнулся и пригласил новую посетительницу в Комнату для упражнений.
      Кроме Евы, на занятиях присутствовали еще несколько женщин разного возраста. Самой старшей было около пятидесяти.
      Аркадий показывал упражнения по тай-цзи— изящно, плавно и отточенно. Он называл движение — «Восход солнца», «Красавица раскрывает веер», «Змея ползет в траве», — затем показывал, а дамы его повторяли несколько раз.
      После занятия Ева почувствовала приятную усталость. Ясно было, что серьезных навыков таким образом не приобретешь: женщины просто развлекались, приятно проводили время в присутствии привлекательного молодого человека, разминали застоявшиеся без движения мышцы.
      — Если захочешь большего, можно договориться об индивидуальных тренировках, — шепнула Еве на ушко миловидная блондинка Неля, с которой они успели подружиться.
      — Мне пока достаточно, — улыбнулась Ева. — Ты что-нибудь слышала о «красной танцовщице»? Я тут…
      — Шш-ш-ш… — приложила палец к губам блондинка. — Об этом не принято говорить вслух. Это стра-а-ашная тайна!
      Она сделала серьезное лицо, но ее глаза смеялись. Ева вздохнула.
      — А я думала, привидение настоящее…
      — Ты веришь в подобную чепуху? — хихикнула Неля. — Если честно, об этой «красной танцовщице» только говорят. Вот ты спроси — кто ее видел? И окажется, что каждый слышал об этом от кого-то другого. Похоже, наша «царица Варвара» специально распускает зловещие слухи в целях повышения популярности салона. В наше время как только не изощряются!
      — Выходит, ты ни разу не видела призрака?
      — Нет, — уже без улыбки ответила Неля. — Я полгода пролежала в клинике, лечилась от алкоголизма. Теперь не пью, не курю и наркотой не балуюсь, так что глюки остались в прошлом.
      Разговор с блондинкой разочаровал Еву, и она отправилась обратно в Комнату для упражнений, надеясь застать там Кутайсова.
      Красавец инструктор в одиночестве отрабатывал серию движений. Он обернулся, быстро погасил недовольство во взгляде и притворно-вежливо растянул губы в улыбке.
      — А, это вы… Хотите поговорить?
      Ева медленно подошла, остановилась у стены, покрытой росписью в японском духе — на песочном фоне девушки в разноцветных кимоно танцуют и упражняются с мечами. Сзади вздымаются горы, слева видна часть старинного деревянного дома с загнутой крышей, над которой простирается ветка цветущего дерева.
      — Как красиво, — сказала она. — Вам приятно работать здесь, в таком чудесном помещении?
      Кутайсов кивнул. Он привык к повышенному вниманию со стороны женщин, и поведение Евы не настораживало его. Новенькая пытается завязать знакомство — обычное дело. Его обязанность — проявить вежливость и удовлетворить любопытство скучающей дамы.
      — Здесь удобно, — ответил он. — Вы сегодня первый раз пришли на занятия?
      — Да. Я еще не решила, в какую группу буду ходить… к вам или к Рихарду.
      — Посмотрите расписание, — равнодушно посоветовал Кутайсов. — Выберите удобное для себя время. Рихард Владин ведет группу один раз в неделю, он больше специализируется на индивидуальных тренировках.
      Видно было, что инструкторы между собой не конкурировали, каждый имел достаточно клиенток и свободно составлял рабочий график.
      Ева для вида постояла у расписания — вставленного в деревянную рамочку куска картона, на котором тушью были выведены фамилии инструкторов, дни и время занятий. Она поблагодарила Кутайсова и вышла. На сегодня достаточно, не стоит торопить события.
      Инструктор посмотрел ей вслед, тряхнул головой и вернулся к своим упражнениям. Он пресытился интересом прекрасного пола к своей персоне, но мужское общество раздражало его еще сильнее. К тому же в «Лотосе» он получал втрое больше, чем в клубе «Ирий», где вел секцию восточных боевых искусств.
      Аркадию Кутайсову исполнилось двадцать девять лет. Он был холост, независим, вел свободный образ жизни и увлекался заботой о своем красивом теле. Женщины сходили по нему с ума, обрывали телефон, наперебой назначали свидания. Несколько раз его приглашали на работу стриптиз-клубы, но Кутайсов отказывался. Дух знаменитого предка-генерала не позволял ему опуститься до стриптиза, несмотря на предлагаемую весьма приличную оплату.
      В «Лотосе» Кутайсову нравилось. Если бы не та дурацкая история с «индийской» танцовщицей Рани, все складывалось бы прекрасно. То, что она вытворяла, выходило за рамки не только приличий, но всякого здравого смысла. Сначала он от души развлекался, потом ее слащавая назойливость взбесила его. Она ничего не желала понимать! Неукротимая страсть так и брызгала из ее глаз, стоило им хоть на минуту оказаться наедине. Но Кутайсов придерживался незыблемого правила — никаких романов там, где работаешь. Впрочем, Рани вызывала у него одно раздражение. Она была не в его вкусе — слишком пышная, вульгарно накрашенная, откровенно чувственная, — такую за один раз не удовлетворишь.
      У Кутайсова имелась сокровенная тайна — как мужчина он был далеко не таков, каким казался. Красивое тело не гарантирует любовной силы. Это Аркадий понял еще в юности, после первого сексуального опыта с одноклассницей. Девушка пригласила его к себе, они выпили… совсем немного, и потом… Кутайсов до сих пор гнал от себя постыдное воспоминание. У него ничего не получилось.
      — Ты что? Я тебе не нравлюсь? — спросила девушка и заплакала.
      Ему хотелось провалиться сквозь землю. Увы! Пришлось банально одеваться и, не поднимая глаз, ретироваться с ложа несостоявшихся наслаждений. Тот взгляд, которым девушка его провожала, казалось, прожжет дыру в его классической мускулистой спине.

* * *

      Всеслав Смирнов вынужден был признать, что расследование «не выходя из дома», как у Ниро Вульфа, блистательно описанного в детективных романах Стаута, по плечу далеко не каждому сыщику. Сколько он ни обдумывал рассказанное Варварой Несторовной, сколько ни прикидывал, ситуация не прояснялась.
      Если Неделина все это выдумала, то зачем? Придать еще больше правдоподобности дурацкому розыгрышу? Нанять детектива и платить ему немалые деньги для того, чтобы… Нет, это бессмыслица.
      Если допустить, что Губанова сначала согласилась с условиями «игры», а потом решила повернуть ее по-своему, остается тот же вопрос. Зачем? Ведь при этом повороте она теряет деньги, работу, доброе имя, наконец. Куда она сможет устроиться с репутацией обманщицы и авантюристки?
      — А может быть, она влюбилась в этого Кутайсова по-настоящему? — предположила Ева. — Он потрясающе красив. Любая женщина может потерять голову.
      Они сидели на кухне и завтракали. Смирнов обжегся чаем, закашлялся.
      — Что с тобой? Ревнуешь?
      Он предпочел промолчать. Ева многозначительно повела глазами и продолжила:
      — Клиентки салона только обсуждают пикантную историю с привидением, а реально «красную танцовщицу» почти никто не видел. В глубине души многие считают это рекламным трюком, страшилкой, за которой ничего не стоит.
      — Еще есть версии?
      — Ну… некоторые намекают, что у Неделиной… с головой не в порядке. Крыша, мол, поехала. И она свои видения выдает за действительность.
      — Нужно искать Губанову, — сказал Смирнов. — С работы она не увольнялась, а за деньгами не приходит. Странно…
      — Ты судишь со слов Неделиной, — возразила Ева. — Но ведь никто на самом деле не знает — увольнялась Зинаида или нет? И насчет оплаты у них с хозяйкой договор был конфиденциальный. Так что…
      — Надо искать Губанову, — упрямо повторил сыщик. — Рутинная разыскная работа. Другого пути я пока не вижу.
      Он допил чай, оделся, вышел и захлопнул за собой дверь.
      Ева немного сердилась на Славку за тот вечер, когда они праздновали его день рождения. Она опьянела, и ей захотелось… чего-то более интимного, чем дружеские поцелуи и невинные прикосновения. Но Смирнов некстати проявил стойкость, не поддался на ее провокации. Подумаешь, какой принципиальный!
      Ева чуть не плакала от досады, а он улегся себе преспокойненько на диван и уставился в телевизор, смотреть пошлое шоу.
      Всеслав чувствовал ее недовольство, но не понимал, чем оно вызвано. Женщины — такие непредсказуемые, особенно Ева.
      Он ловил себя на том, что постоянно думает о ней, где бы ни был. Это мешало сосредоточиться на проблемах клиентов. Вот и сейчас он вышел из подъезда в жаркий, пыльный двор с мыслями о Еве. Она теперь была во всем — и в шуме города, и в светлом от зноя небе, и в проезжающих мимо автомобилях, — все было полно и пропитано ею, странным образом напоминало о ней.
      Сыщик поехал на Краснопресненскую набережную. Вдруг ему удастся застать Зинаиду Губанову дома? Надежда шаткая, но все же…
      Дом, в котором проживала танцовщица, оказался панельной многоэтажкой с четырьмя подъездами. Господин Смирнов прикинул, что квартира пятьдесят четыре должна быть примерно на пятом этаже, и не ошибся. Обыкновенная крашеная дверь с двумя замками и «глазком», резиновый коврик… ничего подозрительного.
      Он звонил минут десять, прислушиваясь, не раздадутся ли за дверью осторожные шаги. Тишина… только внизу кто-то вызвал лифт, и кабинка с легким скрежетом поехала вниз, потом снова вверх, остановившись как раз на пятом этаже.
      Из лифта, отдуваясь, выбралась толстенная тетка с котом на руках.
      — Вы кто? — строго спросила она, окидывая Всеслава подозрительным взглядом.
      — Я родственник Зинаиды Губановой, — солгал он. — Приехал из Саратова, звоню, звоню, а никто не открывает. Она на работе, наверное. Вы не знаете, когда она возвращается домой?
      — Родственничек, значит! — злобно прошипела тетка, буравя его узкими, заплывшими жиром глазками. — Небось на квартиру нацелился? Где ты был, когда Зинаида померла? Ее же похоронить по-людски было некому, горемычную! Подруга откуда-то приезжала, забирала гроб с телом… а родственников никаких не объявлялось.
      — Как померла? — изобразил удивление Смирнов. — Вы ничего не путаете?
      — Чего мне путать?! — пуще того рассердилась толстуха. — Я все видела… Гроб вынесли, погрузили в катафалк и увезли. Соседей даже не пригласили попрощаться! С тех пор квартира и стоит закрытая.
      Кот, которому надоело сидеть на руках у хозяйки, громко мяукнул и начал вырываться.
      — А… отчего же она умерла? — продолжал делать вид провинциального недотепы Смирнов. — Зинаида молодая была, здоровая.
      Толстуха погладила кота, чтобы он успокоился.
      — Говорят, она сама… ну, с жизнью решила покончить, — понизив голос, объяснила соседка. — Вот какой грех приключился.
      — Как это?
      — Что ты все «как» да «как»? — опять разозлилась тетка. — Откудова мне знать? Зинаида скрытная была, жила замкнуто, ни с кем не общалась. Мы про ее смерть узнали, когда гроб из квартиры выносить стали! Вот так теперь люди-то живут, в одном доме, а как чужие. Никому ни до кого дела нет. Будто в лесу!
      — Что же мне делать? — огорчился сыщик. — Куда податься? У меня в Москве больше родни нет…
      Толстуха пожала богатырскими плечами, почесала кота за ухом, вздохнула.
      — Это уж сам решай, мил человек, а я пойду, Барсик кушать хочет.
      Она еще раз оглянулась на Всеслава и исчезла за дверями своей квартиры.
      Сыщик постоял еще немного на лестничной площадке, посмотрел на закрытую дверь с цифрой 54, словно пытаясь разгадать тайну, которую она прятала от него, и вызвал лифт. Чутье подсказало ему, что здесь он больше ничего не узнает.
      Неделина хорошо продумала детали этой дьявольской инсценировки. Никаких концов не найдешь!
      С Краснопресненской набережной он отправился в адресное бюро. Если человек умер, там должна быть отметка.
      Уставшая женщина в очках, то и дело сморкаясь и чихая, выдала ему справку.
      — У нас тут холодина, как в погребе, — пожаловалась она. — И сквозняки. От простуды избавиться невозможно.
      На бланке, который получил Смирнов, было написано, что Зинаида Андреевна Губанова, 1976 года рождения, проживает по тому самому адресу, откуда он только что приехал.
      — Она жива? — уточнил сыщик.
      Женщина подняла на него красные от простуды глаза и громко чихнула.
      — Конечно, — ответила она, закрываясь носовым платком. — А вы сомневаетесь? Если человек умер совсем недавно, сведения могли не поступить к нам, но…
      — Спасибо, — перебил ее Всеслав, сложил справку вдвое, засунул в портмоне и зашагал по гулкому коридору к выходу.
      В адресном бюро он узнал немногим больше, чем на Краснопресненской набережной. Но теперь хотя бы ясно — Губанова жива.
      Господин Смирнов вышел на улицу, вдохнул горячий, пахнущий бензином воздух и… решил на всякий случай сходить в жэк. Он привык добросовестно отрабатывать деньги клиента.
      — Надо было сразу проверить, — ругал он себя. — Не пришлось бы ехать обратно.
      В жэке никаких сведений о смерти Губановой тоже не оказалось. Она числилась зарегистрированной в своей квартире, проживала там одна.
      — А вы кто? — спросила его молоденькая паспортистка.
      — Родственник, — продолжал лгать Смирнов. — Приехал из Саратова, а остановиться негде. Квартира Зинаиды закрыта, соседи ничего не знают. Может, думаю, она переехала куда-нибудь, адрес сменила?
      Паспортистка оказалась добросердечной, участливой девушкой и прониклась проблемой «родственника». Этому поспособствовало и личное обаяние Всеслава, и деньги, которые он положил ей на стол.
      — Вы предупредили заранее о своем приезде? — спросила она.
      — Нет… Это неожиданно получилось, в общем, не успел я сообщить, что собираюсь в Москву.
      — Так чему же вы удивляетесь? Мало ли куда она могла податься? Многие на заработки едут, квартиры годами стоят закрытые. А где работает ваша родственница?
      Смирнов развел руками: понятия, мол, не имею.
      — Ладно, я сейчас узнаю в бухгалтерии, по какой месяц за квартиру уплачено, — сказала девушка. — Но это мало что даст. Некоторые не платят — то денег нет, то еще по каким причинам.
      Оказалось, что у Губановой огромный долг по квартплате, чуть ли не за год.
      — Вы у соседей поспрашивайте, — посоветовала девушка, увидев его огорченное лицо. — Может, ваша родственница ключи кому-нибудь оставила? Цветы поливать, за квартирой присматривать?
      Выйдя из жэка, Смирнов прикинул, что он еще не посетил паспортный стол, поликлинику по месту жительства Губановой и бюро ритуальных услуг. Хотя вряд ли там он узнает что-то новое. Но порядок есть порядок.
      Пока он ездил по городу, успел проголодаться. Зашел в маленькое кафе, перекусил на скорую руку.
      Солнце стояло высоко, в воздухе носилась пыль. Продавщица мороженого зевала, прячась под ярким тентом. Всеслав купил порцию шоколадного пломбира, уселся на лавочку в тени старого клена и глубоко задумался.

      — Ты неважно выглядишь, Иван, — сказала мужу Неделина. — Неприятности на работе? Или заболел?
      — Просто устал.
      Иван Данилович не мог смотреть на жену. С годами она становилась все красивее и красивее, тогда как он поседел, обрюзг, потерял былую живость. Ему все надоело.
      — Давай ляжем пораньше, — предложила Варвара Несторовна. — Мне завтра вставать в семь.
      — Зачем так рано? — вяло спросил Неделин, чтобы поддержать разговор.
      — Праздник скоро. Подготовка идет полным ходом. Столько хлопот…
      — У тебя есть сотрудники. За что они получают зарплату? — ворчливо заметил Иван Данилович.
      — Работы всем хватает. К тому же есть вещи, которые я не могу поручить никому.
      Варвара Несторовна отправилась в ванную, а ее супруг улегся в постель. Он закрыл глаза и тоскливо прислушался к себе. Никакого желания… а ведь они не были близки уже около месяца. Ее сильное, чувственное тело нуждается в ласках, а он не может дать ей ничего, кроме короткого, однообразного секса. «Куплю ей золотое колье, — решил Иван Данилович. — Пусть не думает, что я охладел к ней, а то…» Продолжать эту мысль было невыносимо. Неделин сжал зубы, подавляя приступ отчаяния и немотивированной ревности. Будто это жена была виновата в его слабости, в отсутствии любовной страсти. Вернее, страсть была… но совершенно другого рода. Страсть Ивана Даниловича заключалась в том, чтобы владеть Варенькой безраздельно, чтобы она принадлежала только ему одному, только ему одному расточала свои медовые ласки и отдавалась вся, без остатка. Разве это не он вытащил ее из Кинешмы, из нищеты, привез в столицу, предоставил все, о чем может мечтать женщина, — квартиру, достаток, беззаботную жизнь, возможность заниматься любимым делом?
      Она пользуется благами, которые он создает для нее, и хорошеет, становится неприлично, вызывающе красивой… несомненно, привлекая внимание мужчин. Иван Данилович видел, как они пожирают ее глазами, мысленно раздевают ее, прикасаются к ее телу… О, как он презирал этих самцов, этих чертовых ловеласов, для которых не существует ничего святого! Им ничего не стоит ради пошлых объятий, ради мерзких похотливых забав разрушить его жизнь, жизнь Вари. Она пока не изменяет ему, он бы почувствовал… По ночам она спит рядом с мужем, но где блуждают ее мечты? Ее сны! Вот где он над ней не властен. В снах она может отдаваться и, наверное, отдается другим мужчинам, молодым, искусным любовникам…
      То временное успокоение, которое наступило после создания салона «Лотос», забиравшего много сил и внимания Вареньки, куда-то испарилось. На смену ему пришли новые терзания.