Наталья Солнцева

Московский лабиринт Минотавра

Мстит лабиринт! Святые тайны не выдает пришельцам он.

В. Брюсов

Глава 1

Голоса раздавались в темноте. Пахло сыростью и каменной крошкой.

– Это должна быть достойная жертва.

– Да.

– Место мне нравится... здесь все галереи поворачивают влево, легко заблудиться.

– Так и задумано. Центральное помещение имеет два одинаковых проема, это сбивает с толку, заставляя ходить по кругу. Виток, еще виток, и по телу пробегает озноб, а волосы поднимаются от ужаса. Остаться навсегда в полном мраке... Брр-р-ррр! Во тьме даже время умирает и живет только страх.

– А мне кажется, я все вижу... стены, потолок, куда поворачивать... у меня появилось кошачье зрение.

– Зато они слепы, шагу не ступят без свечи и фонарей.

– Поэтому я хочу, чтобы горели факелы, настоящие, как тогда.

– Приготовим. Сначала умрет она, потом он. Запомни! Без ее помощи он ничего не смог бы сделать! Она должна платить...

Глухое эхо носилось под низкими сводами. Где-то капала, просачиваясь, вода.

– А флейты, арфы, барабаны? Сердце замирает от их леденящего душу ритма, от их мистических переливов.

– Все будет. Я устрою.

– У нас получится?

– Разве есть выбор? Я не могу больше ждать... оно пожирает. Особенно ночью, когда все спят и наступает тишина, раздаются эти ужасные звуки. А мысли? С ними что делать? А сны? Лучше вообще не закрывать глаза.

– Начало есть точка исхода. Только оттуда можно повернуть все вспять. Он и она умрут.

– Осталось совсем немного, но каждый миг – словно открытая рана.

– Они увидят танец смерти!

– Что делать с отступником? Он может выдать.

– Не успеет. Позаботься об этом.

Воцарилось молчание, нарушаемое тихими шорохами, словно возятся по углам мыши.

– У тебя с ним все получилось, – прозвучал во мраке один из голосов. – Он в наших руках. Главное, чтобы он поверил.

– Поверит!

– Неужели скоро все кончится?

– Лезвия остры, как бритва, или еще острее. Моя рука не дрогнет. Они даже не испугаются, а жаль.

– Зло нельзя было выпускать из темницы. Запертое, оно кормилось малыми жертвами, а теперь каждый может стать его пищей!

– Нам просто не повезло.

– Это судьба! Она избрала нас, чтобы исправить роковую ошибку.

– Думаешь?

– Хочу так думать, иначе все становится бессмысленным. Стечение обстоятельств? Не верю! Мы же сами стремились к этому.

– Когда они умрут, мы опять станем свободными.

– Я надеюсь.

Голоса стихли, прошуршали по полу шаги, почти беззвучно раскрылись и закрылись двери. Первозданная тьма, потревоженная, сомкнулась, вступила в свои права. И только едва слышный шелест, словно шепот пересыпающихся песчинок, наполнял эту затаенную черноту...

* * *

Москва. Октябрь

Частный сыщик Всеслав Смирнов отдыхал. Осень подходила для этого ничуть не меньше, чем лето. Деревья пожелтели, небо покрывалось то сизыми тучами, то серой пеленой; изредка пасмурные дни сменялись ясными, холодными и прозрачными, как родниковая вода.

Он предпочитал поэтичную красоту средней полосы России турецкой жаре, экзотическому Тунису и прочим южным курортам. В отличие от Евы, которая любила море, запах кипарисов, горные ландшафты Крыма.

Смирнов не терял надежды жениться на Еве, она же не считала законный брак залогом счастья. Гражданский ее вполне устраивал. Свобода – единственное, что по-настоящему объединяет людей: это глубокое убеждение Евы ничто не могло поколебать.

– Разве мы не любим друг друга? – говорила она. – К любви добавления не требуются.

Ева и Всеслав жили вместе в трехкомнатной квартире, принадлежащей матери Смирнова. Та со своим мужем-археологом переезжала из города в город, из страны в страну и, похоже, не собиралась возвращаться в Москву.

– Я хочу, чтобы у тебя были права на жилье, если со мной что-нибудь случится, – приводил свои доводы Славка. – Ты же знаешь, какая у меня работа.

– С тобой ничего не случится, – возражала Ева, и ее глаза наполнялись слезами.

Очередной разговор на сию щекотливую тему Смирнов и Ева вели на диване у телевизора. Телефонный звонок прервал горячий монолог сыщика.

– Меня нет! – замахал он руками, когда она взяла трубку. – Я уехал.

– Он уехал, – послушно повторила Ева. – В отпуск, на курорт.

– Девушка! – взмолился приятный баритон. – Вопрос жизни и смерти! У него есть мобильник? Дайте номер, заклинаю всеми святыми!

– Не могу. Должен же человек раз в году спокойно отдохнуть.

Баритон не стал спорить. Он просил если не расследования, то хотя бы возможности проконсультироваться.

– Я задам ему пару вопросов, и все. Войдите в мое положение!

Ева вопросительно посмотрела на Славку, тот отрицательно замотал головой.

– К сожалению, вам придется подождать.

Мужчина, разгневанный, бросил трубку. Ева вздохнула.

– Он был в бешенстве, – сказала она.

– Кто?

– Несостоявшийся клиент. Назвался Эдуардом Проскуровым.

– Эдик?! – Смирнов вскочил. – Это мой бывший сослуживец. Знаешь, сколько часов мы с ним просидели бок о бок в засадах в горах, поджидая боевиков? О-о! То были жаркие, тревожные дни... адреналин кипел в крови, а сердце стучало, грозя разорвать грудную клетку. Эдик спас мне жизнь, я у него долгу.

– Ты серьезно?

– Более чем. Извини, подробности я опущу. Война для меня – перевернутая страница биографии. Раз и навсегда!

Ева помолчала.

– Может, перезвонишь ему?

– Эдику? Пожалуй.

Смирнов, сам того не ожидая, разволновался. Он ходил взад и вперед по гостиной, стараясь отогнать непрошеные воспоминания.

– У тебя есть его телефон? – спросила Ева.

– А? Да, конечно. Он теперь важная персона, владелец сети охотничьих магазинов. Когда-то нелегально приторговывал оружием, едва не сел. Чудом выкрутился. На этом и капитал себе сколотил. Сильная личность, но весьма воинственная. Удивляюсь, почему он отказался от военной карьеры? Хотя... страсть к деньгам пересилила тягу к власти.

Всеслав порылся в блокноте и набрал номер господина Проскурова. Тот немедленно ответил.

– А секретарша сказала, что ты в отъезде, – замысловато выругавшись, прогрохотал Эдик. От его голоса закладывало уши.

– Во-первых, чего кричишь? – добродушно усмехнулся Славка. – А во-вторых, у меня нет секретарши. Ты разговаривал с моей женой.

– Прости, брат. Богатство ужасно портит людей! Вот и меня испортило. Смирнов, выручай, я от тебя не отстану. У меня... словом, не для телефона эта беседа. Приезжай ко мне в офис. Или нет, лучше я к тебе.

– Давай, – сразу согласился сыщик и назвал адрес. – За полчаса доберешься?

– Вряд ли. Ну, не буду терять времени, лечу!

Ева молча отправилась на кухню запекать мясо. Хорошо, что Славка еще вчера набил холодильник продуктами.

Она умела и любила готовить – иногда. Обмазав кусок свиной вырезки майонезом и специями, нашпиговав его чесноком, Ева поставила мясо в духовку. Занялась салатом. Сладкий перец, кукуруза, помидоры, маринованный лук, брынза и маслины разноцветной горкой улеглись в салатнике.

За работой время промелькнуло незаметно, и прозвучавший звонок в дверь не застал Еву врасплох, стол был накрыт, мясо почти готово. Она убежала в спальню переодеваться, а Смирнов встречал гостя. На том лица не было. Вымученная улыбка не могла скрыть его крайней растерянности и горя.

Господин Проскуров принес коньяк, ликер для дамы, большую банку черной икры, конфеты и ананас. Бывший Славкин сослуживец оказался высокого роста, крепким, накачанным, с крупными чертами лица и короткими волосами, тронутыми сединой. Видно было, что он проводил немало часов в спортивном зале, заботился о том, чтобы быть в форме.

Решили сначала выпить, а потом поговорить о деле. Коньяк совершенно не действовал на мужчин, тогда как Ева опьянела. Она с интересом рассматривала Проскурова: руки ухоженные, с обработанными ногтями, одежда модная, часы стоят, наверное, кучу денег – словом, преуспевающий человек. Что привело его к частному детективу?

– У меня, брат, беда случилась, – после очередной рюмки спиртного выдохнул гость. – Не знаю, как и сказать... Я, понимаешь, женился месяц тому назад.

– Поздравляю. Что ж на свадьбу не позвал? – Смягчил напряжение Всеслав. – Забыл про старого товарища?

– Мы с Наной никого не звали. Она родом из Грузии, вот мы там и отметили бракосочетание. Только вдвоем. На романтику потянуло. Ели шашлык из барашка, пили грузинское вино и любовались видом гор. Она рассказывала про царицу Тамару.

– Это которая любовников сбрасывала со скалы? – уточнил сыщик.

– «Прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла!» – процитировала Ева.

Проскуров уныло кивнул:

– Ага. Но это просто легенда.

– Весьма мрачная.

– Да, – согласился гость. – Вообще поездка в Грузию произвела на меня гнетущее впечатление. Трудно объяснить почему. Погода стояла хмурая, черные тучи скрывали верхушки гор, каменные башни и храмы наводили тоску. Сначала мы собирались поселиться в тбилисской гостинице, снять люкс, заказать шикарный ресторан, но Нана внезапно передумала. Она пожелала провести эти свадебные дни в небольшом горном селении, на свежем воздухе, обвенчаться в древнем монастыре, так, как делали люди двести-триста лет тому назад. Чтобы запомнилось на всю жизнь.

– Судя по всему, впечатления остались неизгладимые! – с сарказмом воскликнул сыщик.

– Не стоит иронизировать. Все получилось прекрасно, за исключением... настроения. Какая-то странная меланхолия, грусть снизошла на нас вместо радости. Брачная ночь состоялась в старом двухэтажном доме с каменными стенами и деревянными потолками, в очаге горел живой огонь. По крыше до утра стучали ветки огромного крючковатого ореха, не давали уснуть. Пахло углями и виноградными листьями, на губах горчило от поцелуев...

– Это твоя первая женитьба? – спросил Смирнов.

Эдик кивнул.

– Давно мы с тобой не виделись, – вздохнул он. – Ты, кажется, еще курсантом женился на Жанне? Успел развестись, и теперь у тебя новая прелестная супруга. – Гость бросил смущенный взгляд на Еву. – А я долго выбирал, все искал чего-то! Доискался... Я, собственно, пришел просить об услуге: Нана пропала. Исчезла, не сказала ни слова, не позвонила, не оставила записки, растворилась, как мечта, которой не суждено сбыться. Она меня бросила! Через месяц после свадьбы. Я... люблю ее, очень. Будь я проклят, если хоть что-то понимаю в этом дьявольском повороте судьбы! Я хочу разобраться, что я сделал не так. Что произошло с Наной, милой, скромной, чистой? Как она могла?!

– Ты уверен, что она ушла от тебя по доброй воле?

– Сначала я ударился в панику, обзвонил всех знакомых, больницы, морги, ну, как водится. Потом немного остыл, перебрал ее вещи. Она взяла с собой только сумочку с косметикой и прочими мелочами, остальное лежит дома. Документы, одежда, драгоценности, которые я ей дарил.

– Обручальное кольцо тоже?

Господин Проскуров покачал головой:

– Н-нет... кажется, нет.

– А деньги?

– У Наны есть банковская карточка, она может снимать со своего счета необходимые ей суммы.

– Она взяла ее с собой?

– Думаю, карточку она носит в сумке, как и кошелек.

– Сколько дней твоя жена отсутствует?

– Три. Понимаю, что бить тревогу рано, но я места себе не могу найти! Нана – порядочная девушка, я у нее был первым мужчиной. Тогда, в горном селении, интимная близость между нами произошла впервые, после венчания. Жена любит меня, я не сомневаюсь. Ума не приложу, что могло заставить ее уйти, сбежать?

– Похищение ты отбрасываешь? – спросил сыщик. – Вымогательство и шантаж – не такая уж редкость.

– Меня никто не шантажировал, – возразил Эдик. – Никто не звонил, не предъявлял никаких требований. И потом, я не столь богат, чтобы платить бандитам миллионы.

– А пятьдесят, сто тысяч долларов собрать тебе по силам?

– Такую сумму – да, без труда. Но это же мелочь!

– Смотря для кого. Ладно, предположим, Нану выкрали не с целью выкупа, а из мести. У тебя есть враги, Эдуард?

– Есть. У кого их нет? Но тогда кто-то уже сообщил бы о похищении Наны как об акте возмездия. Чтобы я помучился.

– Тоже верно, – согласился Смирнов. Замолчал, размышляя.

– Как вы познакомились со своей женой? – воспользовалась паузой Ева. – Это было сватовство, как принято в деловых кругах? Или романтическая случайность?

– Обыкновенно, – вздохнул Проскуров. – Я проезжал на своей машине мимо, она шла по улице... я засмотрелся, сердце дрогнуло. Решил познакомиться, притормозил. Нана обдала меня холодом, она была неприступна. Это меня заинтриговало. Вот, собственно, и все.

– А потом?

– Я обратил внимание, что мы встретились рядом с институтом искусств. Там неподалеку мой офис. Стал, проезжая, смотреть по сторонам, и снова встретил ее. Она училась на искусствоведа, готовилась к защите диплома. Я проявил настойчивость, изобретательность, и наконец мне удалось растопить лед в душе Наны.

– Она где-нибудь работает?

– Нет. Мы договорились, что поживем годик в свое удовольствие, тем более что я в состоянии обеспечить семью. А потом она сама решит, как ей быть, – захочет, я помогу ей найти работу по специальности; не захочет – пусть сидит дома. Меня любой вариант устроит.

– Где она жила до того, как вы поженились? – поинтересовался Всеслав.

– Снимала квартиру недалеко от института. Ее родители в Тбилиси, они пожилые люди. Нана – поздний ребенок. Им пришлось продать хорошую квартиру и переехать в меньшую, расстаться с загородным домом, чтобы платить за учебу единственной дочери. Они души в ней не чают! Я звонил старикам, осторожно выяснял, не у них ли Нана. Они уверены, что их дочь в Москве, со мной. Боже! – Господин Проскуров сжал голову руками и застонал. – Что мне делать? Идти в милицию, подавать в розыск? Пустая трата времени плюс нежелательная огласка.

– Нежелательная? Почему? – притворно удивился Смирнов.

– Будто ты не понимаешь? – взорвался гость. – Зачем мне лишние разговоры, сплетни и шум? Вдруг Нана вернется? Она не простит скандала. К тому же милиция пропавших ищет спустя рукава, лишь бы отделаться от наседающих родственников. Я надеюсь только на тебя, Славка! – Он налил себе полную рюмку коньяка, выпил залпом, перевел тоскливый взгляд со Смирнова на Еву. – Вы меня понимаете?

Она кивнула.

– Не происходило ли в последнее время, в Грузии, например, или перед самым отъездом из Москвы, чего-либо странного? – спросил сыщик. – Чего-то не соответствующего ситуации? Выходящего за привычные рамки?

Проскуров изрядно опьянел, маска вальяжного, избалованного жизнью человека окончательно с него слетела. Перед Всеславом и Евой сидел растерянный, глубоко оскорбленный в лучших чувствах, подавленный горем мужчина.

– Кажется, нет, – пытаясь сосредоточиться, выговорил он. – Никаких казусов, никаких неприятностей не было. Никаких размолвок между мной и Наной. В том-то и трагедия!

Глава 2

Крит. Год тому назад

Красивая, ухоженная женщина лет сорока на вид сидела на открытой террасе и любовалась синевой моря, пестротой оживленной гавани с теснящимися рыбачьими баркасами, прогулочными катерами, с которых зазывали туристов на прогулку. Она закурила. Изящные длинные пальцы с перламутровыми ногтями сжимали ментоловую сигарету. Второй раз она приехала в бархатный сезон на Крит, на две недели, лежала на золотом песке, слушала шум финиковых пальм, вдыхала солоноватый воздух Средиземного моря. Воспоминания о первой поездке просыпались от каждого взгляда, каждого вдоха, полного йодистой свежести.

Феодора Евграфовна выросла в малообеспеченной семье. Ее отец, Евграф Рябов, работал токарем на подшипниковом заводе, половину зарплаты пропивал, а остальные деньги матери приходилось выбивать у него со скандалом. Хорошо хоть до драк не доходило. Мать всю жизнь промыкалась медсестрой за мизерную плату. Когда родилась дочь, она устроилась в детский садик, где сама могла бесплатно пообедать, за девочкой присмотреть и не потерять стаж для пенсии. Вообще-то Рябовы назвали дочку Федорой, а лишнее «о» перед буквой «д» она добавила себе сама, когда выросла. Ее отец весьма гордился своим неизбитым именем, и позаботился, чтобы и дочери было чем гордиться. Федора – не какая-нибудь там Катя или Оля, это звучит и сразу же привлекает внимание.

Вниманием к своему имени Федора была сыта по горло. Как ее только не дразнили! И «Федориным горем», и Федором, и тетей Федей, и... Впрочем, она не любила вспоминать детство, школьные годы и полунищую юность. Недостаток материальных средств она компенсировала зубрежкой и незаурядным упорством в достижении цели – решила, что будет учиться на «пятерки», и добывала их потом и кровью. Решила, что после школы поступит в престижную Плехановку, и поступила. Правда, из-за недостатка денег пришлось после второго курса перевестись на заочное, ну да не беда, зато устроилась на работу, бухгалтером на склад промышленных товаров. По окончании института стала заведующей тем же складом. Место доходное, хотя особо не похвастаешься: завскладом – не профессорша, не научный работник и не артистка. И снова Федора, теперь уже Феодора Евграфовна Рябова, компенсировала заурядность своей должности неусыпной заботой о внешности. От родителей она унаследовала средний рост, стройность, высокую грудь, пышные волосы и греческий профиль. Красота – дело наживное, что с блеском удалось доказать госпоже Рябовой. Она умело красилась, причесывалась, подчеркнуто дорого и элегантно одевалась и даже специально брала уроки чувственной пластики – сначала у преподавателя театрального училища, а затем у руководителя студии характерного танца. К тридцати годам Феодора создала шедевр – самое себя.

Она понимала, что неземная красота требует еще и гибкости ума, некоторой эрудиции и оригинальности мышления. Желательно уметь вести светскую беседу, иметь благородные манеры и экстравагантное либо интеллектуальное хобби, а также излучать сексуальные флюиды. Ну и разбираться в мужской психологии. Именно мужчины олицетворяли для Рябовой хозяев жизни.

Крупными махинациями на своем складе она не занималась, побаивалась, «брала» понемногу и распоряжалась деньгами со смыслом и дальним прицелом. Что не тратилось на косметику, парфюмерию, тряпки и украшения – откладывалось. Так что жила Феодора отнюдь не роскошно. Сие положение вещей она считала недостатком, на устранение которого не стоило жалеть сил. Она их и не жалела. Только на этом жизненном этапе ее намерения встретили неожиданное сопротивление.

Госпожа Рябова сделала ставку на замужество. Она осознавала, что возраст ее перевалил за тридцать, и хотя выглядела она на двадцать восемь, годы неумолимы. Завтра красота поблекнет, взамен легких морщинок появятся глубокие, под глазами образуются мешки, у губ – складки, отвиснет подбородок, грудь потеряет упругость... словом, до наступления катастрофы следует принять меры по обретению состоятельного супруга, способного обеспечить ее будущее.

Увлеченная охотой на мужчин, блистательная Феодора почти не заметила происходящих в стране глобальных перемен. Социализм уступил место частному бизнесу, капиталу и растленным буржуазным идеалам, против которых неустанно боролся. Капитуляция оказалась стремительной. Мадам Рябова не успела перестроиться, и время было упущено. Несколько выгодных партий сорвались – претенденты на руку и сердце потеряли кто должность, кто имущество, а кто здоровье. Бывшие партийные деятели, крепкие хозяйственники и чиновники среднего ранга метались в поисках места под солнцем, им было не до женитьбы, а тем более не до развода и второго брака. В высшее общество Рябова была не вхожа, а искать жениха среди неимущих ей и в голову не приходило. Итак, ее усилия пропали даром, она осталась у разбитого корыта.

В торговле тоже задули ветры перемен, и Феодоре предложили с должности заведующей перейти на место бухгалтера. Она опомнилась, осмотрелась и ужаснулась – больших денег не нажито, красота вянет, возраст опасно приблизился к сорока! На что ушла ее жизнь? Родители состарились, подруги обзавелись семьями, страна шагнула в капитализм, а что же она, Феодора? Где тот волшебный остров ее мечты, к которому она стремилась?

– На вторые роли я не согласна, – сказала себе госпожа Рябова. – Ни за что! Никогда! Мало ли испытано унижений, пройдено нелегких дорог, затрачено усилий? Я или добьюсь своего, или...

Она предпочитала оставить эту мысль неоконченной. Остров ее мечты забрезжил в тумане воображения. Смолоду Феодора хотела побывать на Крите, там, где, по преданию, купалась в сапфировых водах богиня-воительница древних греков Афина и куда Зевс привез похищенную им красавицу Европу. Крит с его роскошными гостиницами и золотыми пляжами служил для Феодоры неким символом того образа жизни, к которому ее влекло. Она не смогла бы до конца объяснить это мистическое притяжение.

Не собираясь переходить из заведующих в бухгалтеры, Рябова уволились по собственному желанию, подсчитала накопления и купила дорогую туристическую путевку на Крит. Осенью, когда деревья в московских аллеях и парках пожелтели, а тротуары покрыла опадающая листва, Феодора улетела на остров. То была ее первая поездка за границу.

Овеянный легендами остров очаровал госпожу Рябову. Взглянув в синее критское небо, она забыла о Москве, о своем одиночестве, о возрасте и даже о призраке безработицы. Она словно и не думала возвращаться.

– Стареющая хищница, – шептала Феодора, глядя на себя в зеркало гостиничного люкса. – Уже не назовешь неотразимой, но все еще в силе. Меня ждет последний бой, который я не могу проиграть.

Она окунулась в неповторимую атмосферу Крита, напоенную запахами кипарисов, апельсиновых рощ и дыханием тысячелетий. Бродила узкими венецианскими улочками, наслаждалась журчанием изысканных фонтанов, любовалась остатками крепостных стен, мечетями и минойскими развалинами. Вблизи знаменитого Кносского дворца, вернее, того, что откопали и реставрировали археологи, госпожа Рябова и встретилась с ним. Слова экскурсовода о многочисленных запутанных помещениях дворца царя Миноса, о световых колодцах, лестницах, святилищах и настенной живописи звучали как бы издалека. Мужчина, с которого она глаз не сводила, словно только что сошел с яркой минойской фрески – гибкий длинноногий красавец с тонкой талией и широкими плечами, с черными волосами до плеч. Правда, вместо традиционной древней набедренной повязки и пышного головного убора из перьев он был одет в майку и шорты, смотрел по сторонам рассеянно, переговаривался с охранником, следовавшим за ним по пятам. Он выглядел моложе Феодоры лет на десять-пятнадцать. Она замедлила шаг и прислушалась: мужчина говорил по-русски! Ей несказанно повезло: он оказался ее соотечественником.

Хищница вышла на охотничью тропу. Госпожа Рябова понимала: придется пустить в ход все свое искусство, превзойти самое себя, чтобы привлечь внимание молодого человека. Его звали совсем не по-минойски, Владимиром, а его фамилия заставила сердце Феодоры сладко содрогнуться. Корнеев! Сын известного московского бизнесмена, состояние которого насчитывает, только по официальным источникам, несколько миллионов долларов.

Владимир Корнеев был молод, красив изящной, несколько женственной красотой, замкнут, насторожен, нервен, экзальтирован, чрезвычайно интересен и, самое главное, холост. Дамы, куда более юные и прекрасные, чем госпожа Рябова, претендовали на внимание Корнеева-младшего, откровенно кокетничали с ним, добиваясь его расположения. Однако Владимир оставался равнодушен, гулял только со своим охранником, обедал в ресторане отеля, а по вечерам допоздна играл в бильярд. Ходили неподтвержденные слухи, что он гей.

– Я ничего не должна принимать в расчет, – твердила себе Феодора. – Ничего, кроме того, что передо мной свободный богатый мужчина. Не беда, что деньги принадлежат его отцу. Эта проблема когда-нибудь да разрешится. По всему видно, что папик ни в чем не ограничивает свое чадо.

После встречи с Корнеевым на развалинах кносского дворца госпожа Рябова не спала всю ночь, и в ее гордо посаженной, похожей на бюст Артемиды, голове родился план.

* * *

Москва. Октябрь

Проскуров просидел у Евы и Смирнова чуть ли не до утра, рассказывая о своей жизни, запоздалой любви, женитьбе и, конечно же, о Нане – целомудренной, тоненькой грузинке, изучающей искусство и почитающей старинные традиции гор, которая исчезла через месяц после свадьбы. Уходя, он оставил ряд адресов, которые могли понадобиться сыщику, и фотографию жены: удлиненное лицо с нежной линией скул; глаза газели, опушенные длинными ресницами; темные губы аккуратной формы; густые черные волосы, заплетенные в две косы.

– Она так и ходит, с косами? – удивилась Ева, рассматривая снимок.

– Да! – с восхищением подтвердил покинутый супруг. – Косы – первое, что поразило меня. Знаете, какие они шелковистые, блестящие, с вьющимися кончиками? Когда мы впервые появились с Наной в ресторане, все провожали ее взглядами.

Смирнов хмыкнул.

– Косы становятся экзотикой, – сказал он. – А как насчет «волос долог, а ум короток»?

– Это не про Нану, – обиделся Проскуров.

Ева поспешила замять неловкость. Впрочем, за окнами уже забрезжил хмурый рассвет, и гость засобирался домой.

– Может быть, удастся поспать пару часов, – улыбнулся он на прощание. – В одиннадцать у меня назначена деловая встреча.

– И что ты об этом думаешь? – спросил Смирнов, когда за Эдиком закрылась дверь и они с Евой вернулись в гостиную.

– У горцев принято похищать любимых женщин. Пуще всего они заботятся о своей чести и соблюдении законов предков. Вдруг Нана их нарушила? Кровная месть и все такое...

– Сейчас? – возразил Всеслав. – Не смеши меня, дорогая. В наши дни девушку не хватают на улице, не заворачивают в бурку и не увозят в горный аул. Не забывай, что Нана уже не невеста, а жена Проскурова! По законам гор, в жены настоящему джигиту она не годится.

– А если ее убили? Если у нее был грузинский жених, а она ему изменила, обманула...

– Ба-ба-ба! – перебил сыщик монолог Евы, грозивший затянуться. – Полились фантазии, как из рога изобилия. Во-первых, дав слово другому мужчине, Нана не стала бы встречаться с Эдиком. Грузинские девушки так себя не ведут. Даже если бы и приключился подобный грех, она бы обязательно призналась мужу. Во-вторых, почему горец не умыкнул невесту до свадьбы? Тем более что Проскуров и Нана венчались в Грузии. Куда удобнее было бы, не находишь?

Ева недовольно промолчала, возразить было нечего.

– Знаток поведения грузинских девушек! – фыркнула она. – Как ты собираешься приступать к поискам?

– Как обычно, с опроса друзей и знакомых.

– А твой отдых?

– Если бы не меткий огонь Эдика, отдыхал бы я уже в сырой земле, – усмехнулся Смирнов. – Пришла пора должок возвращать. А я всегда плачу исправно.

Ева вздохнула. Взяла фотографию Наны, поднесла к глазам, выразительно произнесла:

– Мне кажется, жена твоего друга жива. Мертвые выглядят иначе.

– Тренируешь экстрасенсорные способности? И как это ты определила?

Она пожала плечами:

– Интуиция.

Интуицию Славка уважал. Она не раз выручала его в сложных обстоятельствах, выводила из тупиковых ситуаций. Если Нана жива – прекрасно. Живых искать куда проще, чем мертвых.

– Из дома она ушла сама, если верить Эдику. А у меня нет оснований подозревать его во лжи. Значит, надо установить сферу интересов Наны, круг ее друзей-приятелей, поговорить с наперсницей девичьих грез, а таковая наверняка имелась, ну и с прочими случайными свидетелями: соседями, бывшими однокурсниками, парикмахершей, продавцами в магазинах...

– Участковым врачом, – хихикнула Ева. – И сотрудниками ЖЭКа.

– Не вижу ничего смешного, – невозмутимо произнес Смирнов. – Рутина, к которой прибегают менее гениальные детективы, чем знаменитый Холмс или прозорливая мисс Марпл, есть процесс вымывания золотого песка из породы. Самородки попадаются счастливчикам, а основную массу золота добывают кропотливым трудом.

– Дело скучное, – поддела его Ева. – Ты будешь ужасно раздражаться и ворчать.

– Не исключено.

Всеслав Смирнов брался только за те расследования, которые сулили раскрытие тайны путем интеллектуального анализа и логики. Он погружался в коридоры и закоулки разума, самозабвенно бродил по ним в поисках ответов на вопросы.

Ева неожиданно стала его незаменимым помощником: она постигала вещи интуитивным прозрением. Тайники подсознания служили ей тем недостающим элементом, отсутствие которого оставило бы множество преступлений нераскрытыми. Сплав интеллекта, логики и сверхчувствования оказался практически беспроигрышным вариантом.

– Может быть, сама Нана ни при чем, – заявил вдруг сыщик. – Ее похитили, чтобы надавить на Эдика. Странно только, что пока никто не объявился и ничего не потребовал. Три дня – уже срок!

– Ладно, занимайся пока рутиной, – благосклонно кивнула Ева. – А я пойду на урок.

Ева Рязанцева преподавала испанский язык частным образом, обычно у нее обучались несколько человек, желающих овладеть разговорной речью и навыками чтения. Это были будущие жены иностранцев; люди, выезжающие в Испанию на заработки, или представители фирм, открывающих там свои филиалы. Последние обычно уже знали язык и оттачивали свое умение, а остальные начинали с азов. И те, и другие были по-своему интересны Еве. Но сыск интересовал ее куда сильнее.

По дороге к клиентке госпожа Рязанцева думала отнюдь не об испанской грамматике, ее занимал вопрос – где и как провела истекшие три дня Нана Проскурова?

Тем же был озадачен и Смирнов, начавший обзванивать людей, телефоны которых любезно предоставил ему Эдик. Записную книжку Наны супруг не нашел – по-видимому, она носила блокнотик в сумочке и захватила его с собой. Мобильный телефон Наны тоже исчез – Проскуров многократно набирал номер жены, но безуспешно.

– Или батарея села, а зарядить негде, или связи нет, – предположил он. – Возможно, деньги на счету закончились.

– Или Нана отключила телефон, – добавил сыщик свой вариант. – Чтобы он ей не мешал.

– Как это «не мешал»? Ты что имеешь в виду?

– Я привык обдумывать все! – решительно сказал Смирнов. – Телефон могли украсть, разбить, он мог потеряться. Десятки причин.

Господин Проскуров в ужасе закрывал глаза, бледнел.

– Если с Наной что-нибудь случится, не знаю, как я переживу!

С ней уже что-то случилось, подумал сыщик, но промолчал. Лишние слова делу не помогут, а товарищ расстроится. Годы, бизнес, обеспеченное существование изменили Эдика: из отчаянного, сумасбродного, смешливого парня он превратился в сдержанного, предусмотрительного и степенного человека. Стильная одежда, дорогая машина...

– У тебя есть охрана? – спросил Всеслав.

– Только в офисе и магазинах. Не люблю сопровождающих. Я не миллионер и не криминальный авторитет, чтобы опасаться на свою персону. У Наны тоже охраны не было, – предупредил он следующий вопрос Смирнова. – По-моему, это смешно: окружать себя телохранителями. От пули не спасет, а чувствуешь себя как заключенный на прогулке. Популярные личности, звезды там разные, политики – это понятно. А я привык сам за себя отвечать. Не велика шишка!

Смирнов набирал номер за номером, прокручивая в памяти вчерашний разговор с Проскуровым. Парикмахерская, «Пицца на дом», стоматолог, телефоны двух приятельниц Наны. Никто ничего не знал о ней. На приеме у зубного врача она была еще до свадьбы, ставила новую пломбу взамен выпавшей. Пиццу заказывала часто – уже на их с Эдиком квартиру, последний раз неделю тому назад. Подругам и знакомым не звонила давно, она вообще являла собой замкнутую, погруженную внутрь себя натуру. Женственность Наны, насколько мог судить сыщик, складывалась из ее застенчивой, милой внешности, молчаливости, которую принимали за скромность и стыдливость, а также скрытности. В девичестве госпожа Метревели окружила себя непроницаемым кольцом отчуждения.

Из ее увлечений известны были только искусство, что совпадало с предметом изучения, и любовь к древней поэзии. Круг друзей Наны суживался до двух-трех студенток из ее же группы, мужчины же в нем отсутствовали. Она слыла недотрогой, чудачкой и «синим чулком», отпугивая молодых людей, желающих с ней познакомиться, крайней холодностью и равнодушием. Нана Метревели не принимала никакого участия в общественной жизни посещаемого ею учебного заведения – ее не видели ни на вечеринках, ни на праздниках, ни на студенческих «капустниках», КВНах, конкурсах и олимпиадах. Она ни с кем не откровенничала, не поверяла никому своих секретов, не делилась сердечными тайнами. Самой близкой ее подругой считали Катю Сорокину.

Смирнову повезло, он застал Катю дома, и она согласилась с ним встретиться. В кафе «Волна» сыщик занял столик у круглого окна-иллюминатора; до прихода молодой дамы он любовался тусклым оловянным блеском реки, обдумывал предстоящий разговор.

Катю он узнал сразу, как только та вошла в полутемный зал и обвела растерянным взглядом немногочисленных посетителей. Она оказалась невысокого роста, полной, одетой с истинно богемной нелепостью: в яркие, ниже колен, широкие зеленые штаны, три слоя разноцветных кофточек и накинутую на плечи распахнутую курточку.

Смирнов поднялся и помахал даме рукой, она радостно оживилась, поспешила к столику. Что общего находили Катя и Нана при таких разных вкусах в одежде? Представить их рядом было невозможно.

После короткого раздумья Катя заказала себе двойное ассорти из морепродуктов и пиво, а Всеслав – рыбную котлету с гарниром из овощей и томатный сок.

– Вы вегетарианец? – подняла тонкие бровки подруга Наны. – Разве сыщики не едят мяса? По-моему, наоборот.

– Правильно, – кивнул он. – Просто у меня сегодня рыбный день. А вегетарианцы, кажется, питаются исключительно растениями. Буряк, репа, полусырой рис. Гадость!

Девушка весело засмеялась. Она любила поесть и не стеснялась своей полноты и хорошего аппетита. Катя принялась жевать мидии, с интересом поглядывая на Смирнова.

– Когда вы начнете меня допрашивать? – не выдержала Катя. – И по какому поводу?

– Не допрашивать, а беседовать. Хочу поговорить с вами о Нане.

Большие круглые глаза толстушки чуть не выскочили из орбит.

– О Нане? Вы серьезно?

– Когда вы видели ее в последний раз?

Катя перестала жевать и потянулась за пивом. Вопрос насторожил ее.

– Так спрашивают, когда человека... когда с человеком что-то случается, – пробормотала она, сделав несколько глотков. – Нана жива? Что с ней?

– Это я и пытаюсь выяснить, – понизил голос Всеслав. – Надеюсь, разговор останется между нами?

– Конечно, только... я ничего не знаю. После выпуска мы с Наной виделись один раз, поговорили, она намекала, что собирается замуж. Это меня удивило!

– Почему?

– Ее не интересовали мальчики... – Катя кашлянула, слегка покраснела. – То есть мужчины. Если она с кем-нибудь встречалась, то не из наших, не из студентов или педагогов. Нана очень скрытная, я даже советовала ей обратиться к психологу. Мы с ней сблизились уже на третьем курсе, а до того у нее, кажется, вообще не было подруги. Когда она сказала о замужестве, я была ошарашена. Разумеется, она ни словом не обмолвилась, кто ее жених.

– Вы не расспрашивали?

– Бесполезно! – улыбнулась Катя. – Нана делает только то, что хочет. Мы сдружились из-за моего покладистого характера – я не лезу в душу, ничего не требую и принимаю людей такими, какими их создал Бог.

– Нана вас не обманывала, она действительно вышла замуж.

– Надо же! На свадьбу не пригласила... на нее похоже.

– Через месяц после венчания Нана ушла из дома супруга. Он ее разыскивает.

– Да вы что?! – Толстушка бросила вилку и во все глаза уставилась на Смирнова. – Тихони все такие... непредсказуемые.

– У вас есть какие-либо предположения на сей счет?

Она с искренним изумлением развела пухлыми ручками.

– Никаких. Совершенно! Ну и дела!

– Не замечали за Наной каких-либо странностей? – спросил сыщик. – Чего-то необычного?

– По современным меркам, Нанка – сплошное недоразумение. Это нас и сблизило. Я обожаю все нестандартное, а тут – грузинка-тростинка с косами ниже пояса, чудо! На меня в детстве фильм один произвел впечатление, «Песня гор» называется. Там тоже была девушка – хрупкая, тонкая, с опущенными глазами, с ресницами на полщеки...

Все старания Смирнова выудить из Кати Сорокиной хоть какие-то полезные сведения закончились ничем. Он дал ей визитку и попросил позвонить, если Нана объявится.

Глава 3

Крит. Год тому назад

Замысел госпожи Рябовой был нелегким для исполнения, зато обещал произвести эффект. Знакомство с ней должно было поразить Корнеева, а еще лучше – потрясти. Следовало скрыть свой возраст, принадлежность к среднему классу, а не к элите, некоторые огрехи во внешности, весьма прозаическую профессию и неблагозвучную фамилию. Феодора даже к среднему классу относила себя с натяжкой. О внешности и говорить нечего – вокруг Владимира вились юные модели, дочки «новых русских», восходящие эстрадные звездочки. Они словно нарочно съехались на Крит именно сейчас, чтобы помешать Феодоре. Ну, она не лыком шита! В отсутствии природной красоты и больших денег, а теперь и молодости, провидение наделило ее незаурядным умом – изворотливым, блистательным, цепким, как дикий плющ. Главное – зацепиться, а там уж она обовьет смертельными петлями: не отдерешь.

На осуществление плана госпожа Рябова отвела себе неделю. Медлить ни к чему! Но и торопиться следует с расчетом, выверяя каждый шаг. Она приступила к тщательному изучению поведения Корнеева: где, когда и как он проводит время, какие у него привычки, долго ли он спит и что ест. Феодора часами наблюдала из-за черных очков за молодым человеком, незримой тенью скользила за ним повсюду – она изучила его маршруты, меню, окружение и распорядок дня.

Господин Корнеев, естественно, не замечал Феодоры, как он вообще не замечал женщин. Разговаривая с ними, сталкиваясь на пляже или в ресторане – по их инициативе, – молодой повеса смотрел на дам стеклянным взглядом, отдавая дань вежливости. Все его существо при этом выражало нетерпение: когда же ты уберешься наконец, прелестная обольстительница? Твои чары бессильны, ты меня утомляешь!

Эта мысль настолько ясно читалась на его лице, в каждом его жесте, что девушки терялись, приходили в замешательство и долго еще оставались в недоумении. Затем отступали, чистили перышки, перестраивали ряды и шли в новую атаку.

Феодора отвергла столь вульгарный путь к сердцу избалованного мужчины. Она прислушивалась к каждому его слову, каждому вздоху, подмечала каждую легкую тень, пробегающую по его лицу, каждую гримасу неудовольствия, каждую улыбку – настолько, насколько условия позволяли сделать это незаметно. Она открыто пронизывала интригующими взглядами охранника, минуя хозяина.

Господин Корнеев, пресыщенный увеселениями, стремился к уединению, хотя бы относительному, он часами пропадал в Ираклионском музее, ездил в пещеру, где, по преданию, родился Зевс, осматривал византийские монастыри и венецианские крепости. Но особенно его влекли минойские развалины, остатки знаменитого Кносского дворца-лабиринта и его история.

Согласно легенде, критский царь Минос был сыном финикийской царевны Европы и бога Зевса. Бог воспылал страстью к красавице, обратился в белого быка, похитил девушку и доставил ее на Крит. Очевидно, священное совокупление с быками стало традицией в семье Миноса, так как его супруга Пасифая последовала примеру свекрови и сошлась с богом Посейдоном, который также принял образ быка. От этой связи появился на свет Минотавр – чудовище с туловищем человека и головой быка. Миносу пришлось искать выход из положения: он выстроил огромный подземный лабиринт, погруженный во мрак, и заключил туда свирепого родственника. Минотавр питался исключительно человеческим мясом, поэтому кносский владыка обязал Афины поставлять ему регулярно по семь юношей и девушек, дабы накормить чудовище. От этой страшной дани Афины смог избавить герой Тесей – с помощью Ариадны и ее путеводной нити он проник в лабиринт и убил Минотавра. Та же волшебная нить помогла победителю выбраться из запутанных подземных переходов.

Что это? Зловеще красивая сказка? Или невероятная быль?

Еще Гомер упоминает в своей «Илиаде» царя Миноса, который правил в городе Кноссе задолго до Троянской войны. Но «Илиада» – не исторический трактат, а литературное произведение, рожденное воображением автора. Именно так склонны были считать ученые. Кто же всерьез воспринимает мифы и сказания? Великие сражения и путешествия, фантастические подвиги, боги и герои – все это всецело плоды вымысла.

Так ли? – не согласился с общепринятым мнением Генрих Шлиман. Он поверил Гомеру и обнаружил в Малой Азии развалины Трои.

Шли годы. Состоятельный любитель древностей Артур Эванс, вдохновленный примером Шлимана, решил: раз легендарная Троя существовала на самом деле, то мог существовать и Кносс. В начале двадцатого века он начинает раскопки на острове Крит и обнаруживает колоссальный дворец-лабиринт. Открытая Эвансом цивилизация явно не была греческой, и археолог называет загадочную культуру минойской, по имени мифологического царя Миноса.

Как бы там ни было, а минойские росписи и художественные изделия пронизаны мотивами поклонения божеству-быку. Ему приносились обильные жертвы, в том числе и человеческие. Игры с быками, изображенные на минойских фресках, носили отнюдь не развлекательный характер, как, например, испанская коррида, а имели четко выраженный ритуальный смысл. До сих пор непонятно, какой. Минойская письменность так толком и не расшифрована. Нет однозначного объяснения и причин гибели этой цивилизации. Природная катастрофа? Иноземное вторжение? Гнев богов?

Нераскрытые тайны продолжают привлекать людей. На развалины Кносского дворца приходят толпы туристов, вот и господин Корнеев не исключение.

Феодора внимательно изучила наряды ушедших в небытие минойских дам. Любили те женщины хорошо одеться, накраситься, знали толк в украшениях, да и парикмахерское искусство было у них превосходно развито.

Сама Рябова в моде предпочитала простоту, изысканную элегантность и мягкие нюансы. Женщины древнего Крита являлись ее полной противоположностью – судя по настенным росписям, они обожали пышность, роскошь и пестроту красок. Дамы забытых времен явно злоупотребляли косметикой, носили одежду, подчеркивавшую линию бедер, утягивали донельзя талию и оставляли практически обнаженной грудь. Широкие юбки с воланами и оборками, тесный жилетик с безмерно глубоким вырезом, откуда выглядывал бюст, множество драгоценностей на руках и шее, сложная прическа с диадемами и шпильками, вплетенными бусами, перевитая цепочками, – вот праздничное облачение минойской кокетки. Можно было бы говорить о влиянии ярких красок неба, цветущих садов и моря или традиций Востока, если бы истинные корни минойской культуры были известны.

Итак, пять из отведенных госпожой Рябовой дней на осуществление ее цели истекли. Еще два она потратит на приобретение необходимых атрибутов для предстоящего действа. Феодора еще не до конца представляла себе, как все произойдет, она уповала на импровизацию, вдохновленную атмосферой древнего Крита, аурой легендарных развалин и витающим в сухом, жарком воздухе духом загадочной и жестокой игры, божественных приключений, ритуального священнодействия. Лежавший в руинах Кносский дворец – не просто бывшее жилище царя Миноса: это логово мифического чудовища, место жертвоприношений, мрачный мистический лабиринт, куда с содроганием спустился афинский царевич Тесей, чтобы убить Минотавра. Без помощи женщины он был бы обречен на гибель.

Блеск золота, запах крови, страх, отчаяние и любовный порыв, дыхание тайны все еще не выветрились из этих тысячелетних камней, их все еще можно ощущать здесь, среди остатков красных колонн, крипт ^[1] и настенных росписей. Великие и жуткие тени все еще блуждают по раскопкам – так и влечет сюда туристов. Оттого и приходит сюда снова и снова господин Корнеев, внешне столь похожий на минойского принца или жреца. Впрочем, в Кноссе, кажется, светская и духовная власть осуществлялась одним лицом.

– Может быть, Владимир раньше меня догадался, почему его волнуют минойские руины? – шептала Феодора, бродя по шумным, пыльным базарам, от прилавка к прилавку, из магазина в магазин. – Если нет – я подскажу ему!

К исходу дня она наполовину опустошила свой счет, снимая по карточке накопленные деньги и тут же тратя их. Игра стоила свеч! Осуществление этого замысла поможет госпоже Рябовой никогда больше не заботиться о финансах.

* * *

Москва. Октябрь

У Эдуарда Проскурова все валилось из рук. Его налаженная, размеренная жизнь пошла прахом. Он не ожидал от себя таких бурных эмоций. Думал, что все переживания и душевные драмы остались позади, в шумной боевой молодости, которая началась в казарме Рязанского десантного училища, где они со Смирновым впервые встретились, и продолжалась в подразделении спецназа на жарких дорогах Кавказа и прочих не менее горячих местах. Эдик воевал умело и храбро, но по истечении нескольких лет понял, что ввязался не в свое дело. Любовь к оружию, к искусству и красоте боя он ошибочно принял за желание этим самым оружием пользоваться непосредственно для убийства людей. Чтобы убедиться в собственном заблуждении, надо было попробовать. Настоящая война пришлась Проскурову не по душе, и когда их подразделение расформировали, он подал рапорт на увольнение. В период смуты никто не дорожил кадрами, и Эдик вернулся к гражданской жизни.

Он решил заниматься торговлей оружием, для чего обратился к приобретенным во время войны связям. И снова понял, что попал не туда. Однако запущенная машина опасного бизнеса работала, и остановить ее было Эдику не по силам. Спрыгнуть на ходу тоже не получалось, лишь с огромным трудом ему удалось кое-как расторгнуть договоренности и уйти в сторону. В течение года господин Проскуров скрывался у бывшего школьного товарища на таежной делянке, близ затерянного в лесах поселка Теплый Ключ. Пацан, с которым Эдик сидел за одной партой, ударился в религию, уехал из Москвы в таежную глухомань и работал там лесничим. Изредка от него приходили письма – по обратному адресу на них и нашел Проскуров школьного друга. Тот принял гостя радушно, ни о чем не спрашивая.

– Живи, сколько надо, – сказал. – Ружье у меня второе есть, дичи в тайге полно. Стрелять умеешь?

– Умею, – хмуро ответил Эдик. – Опять стрелять! Видно, судьба. А как же ты, божий человек, зверя бьешь?

– Так ведь я для еды только, – не обиделся лесничий. – Сие не есть грех.

Раз в два месяца они ездили с делянки в Теплый Ключ за почтой и продуктами. Там на исходе лета попалась Проскурову в руки газета с заметкой о громком заказном убийстве в столице. Он понял, что само провидение избавило его от главного врага и теперь можно вернуться домой.

– Побуду у тебя еще месяц, – сказал Эдик бывшему однокласснику. – Подумаю, как жить дальше.

– Оно полезно бывает, – с пониманием кивнул тот.

Таежное житье наводило на философские мысли. Лесничий больше помалкивал, за веру не агитировал, идеологию Иисуса Христа не навязывал. Проскуров тоже ему вопросов не задавал, решил сам определяться.

– Грехов на мне много, – сокрушался он иногда. – Хочу жить с чистым сердцем. А как? В городе не получается.

– Оставайся здесь, места хватит.

– Не-а, не смогу. Скучно, – качал головой Эдик. – Тихо тут, как в раю. Видать, я для пекла родился. Передохнул, и довольно.

Через месяц лесничий проводил его до поселка, попросил знакомых геологов подбросить друга до станции. В поезде Проскуров беспробудно спал, и снились ему перестрелки, погони и засады, боевые соратники, ночные вылазки. Когда подъезжали к Москве, бывший спецназовец осознал, что его война так и не окончилась.

– Нет, хватит, – прошептал он, спрыгивая на платформу. – Пора мечи менять на орала. Займусь-ка я мирной коммерцией.

Нажитый с риском для жизни полулегальным путем капитал позволил Эдуарду открыть два небольших магазина, «Егерь» и «Арсенал». Он продолжал продавать охотничье оружие, разные приспособления для охоты и рыбалки, туристический инвентарь. Дела пошли славно, бизнес расширялся, господин Проскуров осуществлял новые проекты, с головой окунувшись в процесс предпринимательства.

Его частная жизнь не отличалась разнообразием – офис, поездки, дом, застолья, изредка сауна.

– Ты что, от себя бежишь? – однажды спросил Проскурова его партнер. – Или забыться хочешь?

– Я от войны бегу. Как взгляну на оружие, на ружье классное или нож – руки чешутся. Нет-нет да и мелькнет воспоминание о боевых буднях. Рожденный сражаться торговлей успокоиться не может.

– Почему же тогда из спецназа ушел?

– Убивать не нравится.

– Непонятный ты мужик, Проскуров. То говоришь, рожден сражаться, то убивать тебе не по вкусу. Так не бывает.

– Я и сам запутался, – соглашался Эдик. – Разобраться в себе не могу. Душа, наверное, темная. Руки к оружию тянутся, а сердце по любви тоскует. Бытие – вообще штука сложная. Вот скажи, что в тебе сильнее, любовь к жизни или страх смерти?

– Черт его знает!

– То-то.

– Жениться тебе пора, Эдуард Степанович. Семья – хорошее лекарство от лишних размышлений.

Господин Проскуров легко вступал в связи с женщинами и так же легко их обрывал. Но жениться не торопился. Жена, по его представлению, должна была быть красивой, умной, скромной, бескорыстной и целомудренной. Чистой, как мадонна. То есть до брака чтобы с другими мужчинами – ни-ни, без шалостей! А где такую взять?

Периодически его знакомили то с одной, то с другой претенденткой в невесты. Эдуард охотно начинал ухаживать, но неизменно разочаровывался. Женщины попадались красивые, но недалекие, и так откровенно рассчитывали на его деньги, что становилось противно и... обидно. Выходит, кроме кошелька, у него нет никаких достоинств?

– Ну, ты и переборчивый жених! – подтрунивали над Проскуровым приятели. – Ищешь ангела во плоти? Смотри, нарвешься!

После таких разговоров он становился еще осторожнее, еще подозрительнее. И в конце концов почти смирился с неизбежным – с браком по расчету с нелюбимой, но мало-мальски подходящей девушкой. Пусть уж не блещет умом, но чтобы была не распущенная и видела в муже не только источник средств существования, а хотя бы друга, если уж не возлюбленного.

Встреча с Наной показалась ему неслыханной удачей. Все-таки не стоит подавлять свои желания, несмотря на то что окружающие считают их завышенными. Каждая мечта имеет свое земное воплощение. Для него таким воплощением явилась Нана. Ее внешность, воспитание, характер, принципы были выше всяких похвал. Она затмила собой тот образ невесты, который создал в своем воображении господин Проскуров. Это стало любовью с первого взгляда, существование которой он решительно отвергал.

«Нана – необычная девушка, – думал Эдик. – Она послана мне Богом!»

Он так растрогался, что написал письмо лесничему в тайгу и получил от него благословение.

Проскурову пришлось побегать за Наной, пока он сумел завоевать ее расположение. Девушка не торопилась отвечать ему взаимностью. Она предъявила еще более строгие требования к будущему супругу, чем можно было ожидать.

– Я люблю тебя, – твердил Эдик, пребывавший до сего момента в полной уверенности, что таких слов он никогда и никому не скажет.

Любовь в романах, а в жизни – симпатия, привязанность, половое влечение. С Наной все складывалось по-другому, и сам Проскуров стал другим, нежным, сентиментальным и страстным. Правда, страсть нужно было сдерживать – до свадьбы. Он сходил с ума от ее гибкой талии, маленькой груди, глаз, ресниц и кос, шелковистых, густых, слегка вьющихся. Такие косы он видел на Кавказе у молодых чеченок, а в Москве – ни у кого.

Проскуров сделал Нане предложение и получил отказ. Это его ошеломило. Казалось, девушку не интересовали ни его деньги, ни его страдания. Сначала она отказывалась даже брать подарки, мелочи: духи, недорогие украшения, книги по искусству.

– Это обязывает, – с холодноватой улыбкой говорила она.

Эдик клялся и божился, что ни о каких обязательствах речи не идет. С трудом, со скрипом и приложением колоссальных усилий с его стороны лед тронулся. Нана проникалась к нему тем чувством, которое он хотел в ней вызвать, но боялся назвать любовью. Проскуров безумствовал, она же смущенно опускала черные как смоль ресницы, краснела.

Из-за какой-то дикой, глупейшей ревности он не знакомил Нану ни с друзьями, ни с родственниками. Боялся спугнуть счастье.

– Поженимся – тогда! – как заклинание, повторял Эдуард. – Познакомлю ее с мамой, съездим к ее родителям в Тбилиси.

Заговаривать о женитьбе во второй раз он не осмеливался. Любовь к Нане до неузнаваемости изменила господина Проскурова. Он пустил дела на самотек, чего раньше себе не позволял, находился в постоянном возбуждении и мечтал об этой девушке. Она вела себя странно, избегала оставаться с ним наедине, неохотно соглашалась появляться вместе в общественных местах. У Эдуарда даже закралось подозрение, что у Наны есть в Грузии жених. Он прямо спросил ее об этом.

– Не выдумывай, – улыбнулась Нана. – Ты привык общаться с вульгарными, бесстыжими женщинами, которые озабочены сексом. У них одна цель – любой ценой отхватить состоятельного мужа. Я же дала себе слово, что выйду замуж только по взаимной любви. У нас не принято допускать вольностей до свадьбы.

Ее оговорка дала Проскурову надежду. Замирая от сладостного предчувствия, он снова рискнул предложить Нане руку и сердце. На сей раз она согласилась.

– Не будем устраивать пышных торжеств, – попросила невеста. – Любовь не выставляют напоказ. Интимное должно свершаться тайно.

Они поехали в Грузию. Нана показывала жениху храмы и монастыри в горах, легендарный Терек, воспетые поэтами места. Она читала стихи, написанные влюбленным Пушкиным.

На холмах Грузии лежит ночная мгла,
Шумит Арагва предо мною,
Мне грустно и светло, печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою...

Эдик не имел большого опыта отношений с женщинами, он не переживал отчаянных романов, а общался с дамами легкомысленными, свободного нрава. Они любили выпить, вкусно поесть, выкурить сигаретку и предаться бурным ласкам в мягкой постели. Нана была не похожа ни на одну из них. Она казалась существом неземным, выросшим в заповедной тени величественных гор – женщиной-эльфом, феей, сотканной из лунных туманов. Ее душа только чуть приоткрывалась перед изумленным взором Проскурова, а он уже млел от восторга. Он и не мечтал о такой супруге!

Венчание в храме, сложенном из грубых природных камней, первая брачная ночь на твердом, застеленном шкурами и душистыми простынями ложе, в тишине, существующей до начала времен, молодое виноградное вино, обжигающее губы, одинокая свеча на деревянном столе, робкие, стыдливые ласки молодой жены затмили сознание Эдуарда. Ни одна самая опытная, самая изобретательная девица не заводила его так.

Ветер шелестел в кроне старого ореха. Звезды за окном, крупные, непривычно близкие, яркие, отражались на заснеженных хребтах, словно лучи из очей первозданной вселенной...

Знакомство с четой Метревели, родителями Наны, прогулки по Тбилиси, обеды в маленьких уютных ресторанчиках прошли как в забытьи. Прозрачный воздух гор, запах шкур, треск дров в каменном очаге, дрожание свечи, восторги и первые стоны любви намертво врезались в память Проскурова.

В Москву он вернулся пьяным от наваждения, от страсти, помутившей разум. Нана завладела им безраздельно. Кто бы мог подумать? Недели, проведенные в городской квартире, показались ему искушением дьявола. Он больше не принадлежал себе. Все его помыслы, стремления, вся его жажда жизни сосредоточились на этой холодноватой, умопомрачительной женщине. Княжна Гор, как он в шутку называл жену, похитила его душу.

Пир наслаждений оборвался внезапно и страшно. Однажды, вернувшись в обеденное время домой, Эдуард не застал Наны. Она не пришла ни вечером, ни на следующее утро. То, что чувствовал Проскуров, обзванивая ее немногочисленных подруг, больницы и морги, не поддается описанию. Не обнаружив Наны среди мертвых и чуть успокоившись, он прошелся по квартире. Деньги, украшения, вещи жены и даже ее документы лежали на своих местах. Замки на дверях были целы, никаких следов пребывания посторонних в квартире он не обнаружил. Нана ушла без спешки, по-видимому, по своей воле, в том, что на ней было, с сумочкой в руках, словно в магазин или на прогулку. Но, во-первых, по магазинам они предпочитали ходить вдвоем, не говоря уж о прогулках. Во-вторых, Нана оказалась домоседкой: она не увлекалась утомительной беготней по городу, имела весьма ограниченный круг знакомых, терпеть не могла ходить в гости или сплетничать с подружками. Куда она пошла посреди дня? Зачем? Что с ней могло случиться?

Проскуров пытался разыскивать ее своими силами, привлекая охрану и пользуясь старыми связями. Он надеялся, что если Нану похитили, то ему будут звонить и требовать выкуп, ставить какие-нибудь условия. Ничего похожего! Подавленный, убитый горем супруг принимал реальность за кошмарный сон или дурную шутку. На третий день начальник его охраны посоветовал обратиться к классному профессионалу. Лучше к частнику.

Эдик вспомнил о Смирнове. Насколько же он выбит из колеи, если до этого мысль о Славке не пришла ему в голову!

Глава 4

Крит. Год тому назад

Владимир Корнеев приехал на Крит впервые. На Канарах он уже был, Таиланд ему надоел, в Крыму сервис ни к черту не годился, в Турции жара невыносимая. Эйфелева башня, Елисейские Поля и пресловутый «Мулен Руж»? Помилуйте, сколько можно?! Египет с его пирамидами навяз в зубах, старушка Европа слишком чопорна, старомодна. Куда податься? В Швейцарские Альпы? Скука смертная. Лыжи он не любил, а в горах больше заниматься нечем. Разве что красотами любоваться. Так он этих красот видал-перевидал!

От тоски молодому человеку хотелось взвыть – в голос, по-волчьи. В казино, что ли, съездить, покуражиться? А зачем? Азартные игры Владимира не прельщали, карты, рулетка – да пропади они пропадом. Напрягаться неохота. Куда проще зайти в банк и снять «зелени» сколько надо. Папашин бизнес – лучшая рулетка в мире, беспроигрышная.

Крит подвернулся как нельзя кстати – знаменитая родина Зевса, колыбель угасшей цивилизации, предшествовавшей грекам. Мифической остров, где в темном подземном лабиринте томился быкоголовый сын бога и смертной женщины. Возможно, хоть это пощекочет его нервы?

Владимиру едва исполнилось двадцать шесть лет, а он уже был пресыщен всеми радостями, которые дарит современный мир богатому человеку. Лазурное небо Крита, плеск прозрачных волн, набегающих на золотой песок, прохладный морской бриз и шум финиковых пальм заставили его взволнованно вздохнуть. Где-то здесь входили в гавань суда из древних Афин, на которых, трепеща, ждали ужасной участи пленники, доставляемые кровожадному Минотавру. На какое-то мгновение Владимиру показалось, что он видит призрачные быстроходные критские корабли, слышит плеск весел, напряженное дыхание гребцов – вот он, скользит рядом высокий нос древнего судна, проплывает мимо низкая корма, выступающий назад киль...

Корнеев тряхнул головой, и наваждение исчезло. Он приложил руку к пылающему лбу – слишком жарко. Ощущение дежа-вю не покидало его с первого шага по сухой, выветренной земле острова. Раньше здесь все было иначе – сладкий ветерок приносил из кипарисовых лесов душистую прохладу; по склонам гор, поросших соснами и каштанами, бегали олени и дикие козы; в роскошных дворцах пиры сменялись ритуальными празднествами, и повсюду царил грозный фетиш – стилизованные U-образные рога священного быка.

Размах и масштабы минойских развалин поразили воображение Владимира. Бродя по камням Кносского дворца, он словно слышал звуки музыки, жреческих песнопений, шаги торжественного шествия царя и царицы, их блестящей свиты. Лица владык закрыты от взоров простых смертных. Уже одно их появление на людях – сакральный священный акт. Разодетые в золото вельможи потрясают в воздухе лабрисами – топорами с двойными лезвиями.

В промежутках между этими видениями Владимир слушал экскурсовода, осматривал останки былого величия минойцев и не переставал удивляться. Оказывается, археологи везде находили символы топора с двойным лезвием разных размеров, а во дворце Миноса обнаружили комнату, на стенах которой было высечено множество изображений таких топоров. Ее даже назвали «Залом двойных топоров». Выходит, дворец был не только жилищем, но и храмом?

Загадочный конец постиг не менее загадочную культуру минойцев. В один миг все подверглось ужасающим разрушениям, о чем свидетельствовал Тронный зал дворца: опрокинутый большой кувшин для масла, попадавшие прямо во время использования ритуальные сосуды, обломки, осколки, полный хаос. Что это было? Последняя отчаянная церемония умилостивления богов? Безумная попытка спастись?

Так или иначе, дворцы были навсегда покинуты их обитателями и забыты на тысячи лет. Неужели неумолимый Посейдон ударил в землю древнего Крита своим трезубцем, что вызвало извержение вулкана и землетрясение? Или всемогущий бог лишил минойцев своего покровительства за какую-то провинность? И хлынувшие с материка завоеватели уничтожили некогда процветающую цивилизацию? А может быть, есть еще неназванная, скрытая причина подобной катастрофы?

Владимиру становилось не по себе, когда он оставался один на один со своими мыслями. Чем же дорожить в этой жизни? К чему стремиться? Развалины великих культур, обломки былого величия, слабое эхо утраченного могущества наводили на философские раздумья и лучше всяких проповедей раскрывали перед ним шаткость достигнутого благополучия, бренность любого богатства, эфемерность существования.

– Чему же посвятить отведенное мне время бытия? И кто распоряжается всем этим? Уж точно не политики и бизнесмены. Они сами – заложники неведомого провидения.

У молодого господина Корнеева, которому обеспеченная праздность предоставила возможности для поиска смысла и основ устройства мира, с некоторых пор появилась склонность к мистическим сферам жизни. Он начал угадывать за повседневными событиями волю управляющей невидимой руки. Было ли это на самом деле, или создавалось игрой его воображения – Владимир не осознавал. Его взгляд на окружающих, на текущие дела, на возникающие проблемы, на взлеты и падения, на капризы судьбы неуклонно смещался в пользу незримого намерения. Чем больше он утверждался в существовании закулисного расклада карт неизвестных игроков, тем чаще задавал себе вопрос: «А какая роль уготована мне?» Поскольку четкого и ясного ответа не было, Владимир находился в ожидании подсказки. Неведомый игрок должен подать ему знак!

Господин Корнеев никому не говорил о своих догадках, ни с кем не делился впечатлениями. Потому что никто бы его в полной мере не понял. Существовал только один человек, который разделял его взгляды, и то Владимир колебался, может ли он всецело довериться этому человеку. Лучше уповать на истинного подсказчика.

Поездка на Крит послужила одной из таких подсказок. Целыми днями молодой человек, стараясь не обращать внимания на группы туристов, на их суету, галдеж и щелканье фотоаппаратов, осматривал достопримечательности древнего острова. Снова и снова он возвращался на развалины дворца царя Миноса. Здесь он должен получить знак! Почему вдруг у Владимира возникла подобная уверенность, он и сам не мог объяснить. Возникла, и все.

Ожидание нарастало, накатывало лихорадочными приступами нетерпения. Господин Корнеев ел без аппетита, совершенно потерял интерес к сексу, беспокойно спал, лежал на пляже и купался в море, снедаемый одним назойливым, неотступным вопросом: «Ну, когда же? Когда?» Несомненно, его неприступный, надменный вид и отрешенное поведение возбуждали интерес окружающих. Даже служащие отеля украдкой поглядывали на него, стараясь разгадать, что на уме у этого «загадочного русского». Он не кутил, не развлекался с девочками, не посещал казино, не расспрашивал об увеселительных заведениях, загорал и купался урывками, оставался равнодушным к красотам местных пейзажей, не устроил обслуге ни одного скандала. Его не волновало качество уборки в номере, работа кондиционера, температура воды в бассейне и прочие бытовые мелочи. Вечерами Корнеев ходил в бильярдную, но играл без азарта, вяло, скорее чтобы провести время, нежели из любви к процессу.

Необычайно красивый, тонкий в талии, мощный в груди и плечах, с длинными вьющимися волосами, черными и блестящими, с правильными, почти античными чертами лица, Владимир привлекал внимание женщин всех возрастов. Юные прелестницы видели в нем потенциального мужа, дамы постарше – страстного любовника, а заботливые мамаши – завидного жениха для взрослых дочерей. Обладание же, кроме всего прочего, изрядным капиталом делало молодого Корнеева неотразимым. Его холодное, оскорбительное высокомерие только подогревало прекрасных дам. Он казался им не то лордом Байроном, не то Печориным, не то графом Монте-Кристо, а возможно, ими всеми в одном лице. Разумеется, когда эрудиция увлеченных Владимиром женщин позволяла им делать подобные сравнения.

Сам господин Корнеев был, как никогда, далек от любого флирта, тем более, от серьезного ухаживания со своей стороны. Он вообще не помышлял о женитьбе. Романы ему наскучили еще в студенческие годы, когда едва ли не каждая девица воображала, что выйдет замуж за красавчика Володеньку. Богатый папа служил отменной свахой, сам того не подозревая. Корнееву-младшему удавалось каким-то чудом выскальзывать из отлично смазанных и хитро расставленных капканов выгодного брака, готовых вот-вот захлопнуться. Он не собирался вновь подвергать себя этому риску. Жизнь холостяка его устраивала, и на Крит он приехал вовсе не с целью найти невесту или любовницу.

Поэтому Корнеева повсюду сопровождал бдительный охранник, следующий чуть в отдалении, но зорко наблюдающий за посягательствами представительниц прекрасного пола на своего хозяина. Корректно, безукоризненно вежливо телохранитель отражал попытки женщин прорваться к Владимиру. С удивлением он обнаружил, что и сам является объектом пристального интереса одной скучающей дамы. Охранник в шутку поделился новостью с хозяином и в подтверждение своих слов показал ему сию «зрелую матрону». Молодые люди посмеялись, но вечером того же дня господин Корнеев вдруг поймал себя на том, что вспоминает благородный, чистый профиль той женщины, подчеркнутый по-гречески забранными вверх и уложенными на затылке волосами. Она показалась ему похожей на древнеримскую императрицу или на Аспазию, афинскую гетеру, ставшую женой стратега Перикла.

Владимир был близорук и не заметил примет возраста новоявленной Аспазии. Очков и контактных линз он принципиально не носил, в операции не испытывал нужды, а недостаток зрения считал своим достоинством – чужые изъяны меньше бросались в глаза.

Наутро он сообразил, что невольно ищет ту женщину среди отдыхающих на пляже, разозлился на себя, отправился в море, плавал до изнеможения, до остановки дыхания. Выбравшись на берег, он жестом велел охраннику следовать за ним.

– Пойдем в номер, – едва переводя дух, выговорил господин Корнеев. – Я хочу побыть один.

До вечера он боролся с образом греческой дамы, а когда жара начала спадать, выразил желание поехать на развалины Кносского дворца. Охраннику хотелось посмотреть по телевизору футбол или, на крайний случай, погонять шары в бильярдной. «Сколько можно лазать по пыльным камням? – с досадой подумал он. – Как только ему не надоест одно и то же?!» Но перечить не посмел и послушно собрался.

Солнце садилось. Тысячелетние стены, вернее, то, что от них осталось, окрасились в тона меди и червонного золота. Тени сгустились. По развалинам гулял ветер, пахнувший оливами. Владимир погрузился в странное оцепенение. Он не понимал, что с ним происходит. Полупрозрачные фигуры плавно кружились в танце между священными деревьями, акробат вспрыгивал на спину огромного быка, проделывая опасные трюки, в ушах раздавался звон то ли струн, то ли женских голосов. Словно наяву шуршали подошвы сандалий по большим гипсовым плитам, которыми некогда был вымощен двор, тянулись длинные ряды-анфилады комнат.

Охранник молча следовал сзади. Скрывая раздражение, он старался не оступиться и сильно отстал. Владимир не смотрел под ноги, его вела интуиция. Когда перед ним возникла женщина, похожая на минойскую принцессу, он замер, но не удивился. Дама была невысокого роста, пропорционально сложенная, одетая в яркую блестящую юбку, стянутую в талии и расширенную книзу, в открытую жилетку, расшитую золотыми цветами. Ее волосы, завитые змееподобными прядями, сверкали от вплетенных в локоны украшений, а грудь просвечивала сквозь тончайший газ; на шее и руках женщины мерцали ожерелья и браслеты. Господин Корнеев уставился на нее не моргая, боясь, что она исчезнет от его невольного вздоха или дуновения ветра. Губы женщины дрогнули и приоткрылись...

– О ужас, эти каменные сети и Зевсу не распутать! – произнесла она. – Напрасно ждешь, что путь твой сам собою завершится. Мы оба ищем встречи. Как и прежде, я верю этой меркнущей надежде.

Принцесса слегка наклонилась и протянула к Владимиру ладонь, на которой лежало что-то круглое. Он оглянулся – охранника не было, никто не видел его глупейшего поступка, взял подношение и сжал в руке.

– Владимир Петрович! – испуганно окликнул его отставший телохранитель.

– Я здесь, – резко повернулся на голос Корнеев.

Когда он посмотрел на то место, где стояла женщина, ее уже не было. Кого она ему напомнила? Скрыться среди остатков стен и колонн не представляло труда. Он хотел было броситься за ней, но вовремя одумался. Все это могло ему примерещиться!

Только в номере отеля он разжал руку и понял, что держит клубок золотых ниток. Ариадна? Быть того не может! Но кто еще, кроме дочери царя Миноса, мог владеть нитью, которая способна вывести из лабиринта? «Вот оно! – подумал Владимир. – Подсказка!»

В голове его помутилось от боли – он слишком переволновался.

* * *

Москва. Октябрь

После беседы с Катей Сорокиной сыщик отправился на квартиру, где до замужества проживала тогда еще не супруга, а невеста Эдика. По дороге он прокручивал в уме услышанное.

– Можно было выхлопотать комнату в общежитии, – поведала ему пухленькая подружка Наны. – За квартиру платить много, и вообще... Так Нанка уперлась! Не любит она, видите ли, казенщины. Я, например, москвичка, живу с родителями, а приезжим нелегко приходится. Судя по всему, Нана не из богатой семьи, и жить на квартире для нее – непозволительная роскошь. Маму с папой пожалела бы! Я ей и к себе перебраться предлагала, тоже ни в какую. У нас, правда, тесновато, но ничего, можно было потерпеть.

– А почему Нана отказывалась?

Сорокина пожимала круглыми плечиками, хихикала.

– Не хотела доставлять беспокойство. Совестливая очень или стеснительная. Знаете, есть такие люди – слишком порядочные, никому стараются не досаждать. Но у Нанки этого уже через край. Даже странно! В наше время модно быть хватким, зубастым и пронырливым. Как она умудрилась замуж выйти, ума не приложу?

Последнюю фразу Катя повторяла на протяжении всего разговора как рефрен.

– Нана с кем-нибудь общалась в Москве? – Сыщик пытался нащупать хоть какую-то ниточку, которая навела бы его на след пропавшей супруги Проскурова.

Катя поджала пухлые губки, задумалась.

– Знаете, приезжие постепенно осваиваются в городе, обрастают связями, знакомствами, дружками-приятелями. А с Наной происходило обратное. Она все больше уединялась, предпочитала проводить время неизвестно где, пропадала иногда на целый вечер, допоздна. Говорила, что любит гулять по Москве. На выходные она могла уехать за город, в Сергиев Посад, Коломну, Архангельское, Абрамцево. В Подмосковье полно музеев-усадеб, исторических и культурных памятников. Мы как-никак изучали искусствоведение! Надо было пользоваться моментом. Нана говорила, что, если она вернется в Грузию, не успеет все пересмотреть.

– Она одна посещала загородные памятные места?

– Наверное, – повела плечами Сорокина. – Меня она с собой не брала.

– Что вас особенно удивляло?

Катя подняла на Всеслава круглые глаза.

– В Нане все удивляло! – выпалила она. – От прически – до интересов и запаха! От девушек духами благоухает, а от нее – не поймешь чем: дымом каким-то или... табаком, не табаком, при том что она не курила. По крайней мере, я у нее сигарет не видела. Ни разу! А кто в наше время носит косы? Уму непостижимо!

– Может, Нана тайком травку покуривала?

– На нее не похоже, – вздохнула подружка. – Такое пристрастие в студенческой среде не редкость, но скрыть его тоже непросто. Травку надо где-то брать, и запах у нее специфический. Не могу сказать насчет Наны, что она была замечена в чем-то подобном.

– А другие наркотики?

– Нет, наркотиками Нана не баловалась.

Вспоминая болтовню толстушки, Смирнов ехал по вечерней Москве. Его «Мазда» скользила в потоке автомобилей малой каплей полноводной транспортной реки. Хорошо бы не попасть в затор. Темнело. День прошел бестолково. Эх, Эдька, Эдька! Не повезло тебе, брат. Далеко не у каждого через месяц после свадьбы исчезает молодая жена.

У Всеслава имелось несколько версий, и ни одна не выдерживала критики. Ева забраковала все. Сначала она с энтузиазмом их анализировала, а сыщик опровергал ее рассуждения. Потом они менялись ролями. Собственно, набор вариантов оказался невелик: Нана ушла к другому, попросту говоря, сбежала от мужа с любовником; Нану похитили с целью шантажа или чтобы получить выкуп; Нану выманил из дома маньяк, который изнасиловал ее и убил; Нану украл влюбленный джигит и против воли увез ее в горы. Имелись и другие предположения – насчет какой-нибудь религиозной общины, куда попадают одурманенные «опиумом для народа» доверчивые люди; монастыря, куда внезапно Нане неудержимо захотелось уйти; несчастного случая, по каким-либо причинам не зарегистрированного милицией, и прочие маловероятные допущения.

– Ты еще забыл пришельцев, которые прилетают на НЛО и хватают зазевавшихся граждан! – смеялась Ева. – Чтобы утащить их на альфу Центавра.

– Или в Москве-реке вылупился из яйца динозавр, – подхватил Славка. – Радиоактивность, промышленные отходы и канализационные стоки пробудили к жизни окаменевший зародыш юрского периода, и теперь малыш поедает прогуливающихся по набережной прохожих. Надо же ему чем-то питаться.

– Ага. «Черные дыры» большого города тоже остались вне нашего обсуждения. Например, Нана спустилась в метро, перенеслась в параллельный мир – и поминай как звали.

Шутки шутками, а искать Нану придется. Где? Как?

Смирнов затормозил на красный свет, недовольно хмыкнул. Гнилое дельце подсунул ему бывший сослуживец. И ведь не откажешь! Об отдыхе можно забыть.

Добравшись до квартиры, которую Нана до брака снимала вдвоем с некоей Галиной Пашиной, сыщик молился, чтобы та оказалась дома. Телефона в квартире не было, и созвониться с девушкой он не мог. Он даже не знал, продолжает ли Пашина жить в этой квартире, или уже съехала.

Он позвонил. Ободранную дверь долго никто не открывал. Наконец послышались шаги.

– Кто там? – спросил тонкий женский голосок.

– Я знакомый Наны Метревели, – сказал Смирнов. – Она дала мне этот адрес. Вы Галина Пашина?

– Нана здесь больше не живет, – пропищал голос.

Девушка, наверное, рассматривала нежданного гостя в глазок, решая, впускать его или нет.

Всеслав обаятельно улыбнулся, что склонило чашу весов в его пользу.

– Можно мне с вами поговорить насчет квартиры? – соврал он. – Нана сказала, вы ищете вторую жиличку. Моя сестра не подойдет?

Девушка еще немного потопталась за дверью и защелкала замками.

– Входите, – сказала она, отступая в прихожую. – Мне еще целый год учиться. Платить за квартиру одной накладно, но и жить с кем попало не будешь. Знаете, какие сейчас времена?

Сыщик согласно кивнул.

– Можно, я посмотрю, как тут у вас?

– Две раздельные комнатушки, – забормотала она, ступая следом. – Тесно, ремонта давно не делали, но для временного жилья сойдет.

– Сестра поступила в университет, – продолжал выдумывать Смирнов. – С общежитием возникли проблемы. А Нана все свои вещи забрала?

– Все, – удивленно ответила девушка. – Вот ее комната. Остались только вещи хозяйки.

Пол в небольшой комнатке был застелен потертым ковром, на стене висела выцветшая репродукция «Аленушки», под ней стоял продавленный раскладной диванчик. Пара стульев и шкаф с полуоторванными створками дополняли жалкую обстановку.

– Нравится? – с надеждой спросила Галина.

Всеслав пожал плечами:

– Вроде ничего. Главное, чтобы вы сошлись характерами. Как вам с Наной жилось?

– Нормально, – сказала Галина и достала из кармана спортивных штанов сигарету. – Если хотите, можете курить.

Она прислонилась спиной к дверному косяку, затянулась, выпустила дым из сложенных колечком губ. Галина имела обыкновенное, ничем не примечательное лицо, русые волосы, забранные в хвост, плоскую фигуру. Бесформенная рубашка и просторные штаны скрывали ее худобу, которая угадывалась по выпирающим ключицам, тонкой жилистой шее, впалым щекам.

– Давайте сядем, – предложил сыщик, опускаясь на диванчик. – А то вы стоите, я буду сидеть – неловко получится.

Он тоже закурил.

– Не церемоньтесь, – отмахнулась Пашина. – Я целый день сижу.

– Расскажите мне о Нане, – вдруг попросил гость.

Девушка настороженно посмотрела на него, поперхнулась дымом.

– Зачем?

– Понимаете, я тайно влюблен в нее. Собираюсь ухаживать.

– За Наной? – кашляя, подняла брови-ниточки Галина. – Бесполезно.

По-видимому, не только толстушка Сорокина не имела понятия о замужестве подруги, но и соседка по квартире ничего не знала. Интересная девушка эта Нана!

– Вы меня пугаете. Почему? – изобразил огорчение Смирнов. – У нее кто-то есть?

– Мужчина? – усмехнулась Пашина. – Вряд ли. Нана – недотрога! Редко какому мужчине придет в голову за ней приударить. Она одним видом замораживает сильный пол: пара взглядов, и вместо молодого человека – ледяная глыба. Святую деву из себя строит! Или просто дура. Есть такие женщины, возомнившие о себе бог знает что! Нана – самый яркий образец из всех подобных задавак, каких мне доводилось встречать.

Негодование Галины по поводу бывшей соседки могло быть вызвано комплексом невзрачной простушки. Нана, при ее странном характере, несомненно, была красива. Пусть такая красота нынче не в чести, но классика есть классика. Мода меняется, а классические образцы находят своих поклонников. Причем гораздо более преданных, нежели у ветреных последовательниц моды.

– Вы Нану не любите? – полушутя спросил сыщик. – Ссорились?

– Да нет! С ней даже поссориться нельзя, такая она правильная. Скромница! Глазки опустит и молчит, как истукан. Только я могла стоически выдержать два года с ней под одной крышей. Зато она порядочная, никого не приведет, в смысле парней, деньги можно было в комнате оставлять без опаски, вещи. Не пьет, не курит.

– Совсем?

– Ну, вина чуть-чуть может выпить, а сигареты не признает. Хотя, знаете, я много раз слышала от нее запах дыма. Не знаю, что это был за табак, по-моему, довольно дорогой. Тонкий, изысканный аромат. Меня даже любопытство мучило.

– Я бы на вашем месте спросил.

– Кого, Нану? – саркастически усмехнулась Пашина. – Пустой номер! Она свою дверь закрывала на ключ. Вот, видите? – Девушка показала на врезанный в дверное полотно замок. – Нана очень за этим следила. Никто никогда не приходил к ней в гости. Понимаете? Даже я должна была стучать, прежде чем войти. Сначала мне это казалось ненормальным. Но потом, когда я поближе ее узнала, перестала удивляться. Она запирала не только двери, но и душу.

– И вы ни разу не входили в ее комнату? – поразился сыщик.

– Входила, конечно, по ее разрешению. Ничего примечательного не увидела. У Наны никогда не было ничего лишнего, все вещи она убирала в шкаф и в два больших чемодана. Аккуратистка! Ни пылинки, ни брошенной случайно помады, ни забытого на подушке письма. Ни-че-го. Это уметь надо! Наверное, Нану так воспитали, я слышала, в Грузии строгие нравы: там молодых девушек держат в ежовых рукавицах.

Смирнову было нечего возразить. Он вздохнул, подошел к открытой форточке и выбросил окурок.

– Нана никогда бы так не сделала! – засмеялась Пашина.

– А где она жила до того, как поселилась в этой квартире?

Девушка пожала плечами. Ее подобный вопрос не занимал.

– Откуда мне знать? В общаге, наверное. Или у кого-нибудь из знакомых. Из Наны слова не вытянешь! Бывало, она исчезала дня на два, говорила, что едет за город, побродить по храмам и музеям, вот и все. Куда, с кем, когда вернется? Молчок. Наверное, больше меня вам никто о ней не расскажет.

Глава 5

У Евы сбежал шоколадный кисель. Она так задумалась, что забыла о кастрюльке, из которой теперь текла на плиту сладкая коричневая жидкость.

– Чем это пахнет? – заглянул на кухню Славка. – О-о! Горячий шоколад поджарился!

К его изумлению, Ева не бросилась с тряпкой «наперевес» восстанавливать девственную белизну плиты, а сидела на табуретке, сдвинув брови.

– Я всю ночь крутилась, не могла уснуть, – призналась она. – Осмысливала твой рассказ о Нане. Получается, никто о ней ничего не знает? Чтобы девушка не похвасталась подружкам замужеством, не проронила ни слова о свадьбе, не пригласила выпить по бокалу шампанского за ее счастье? Это невидано! А дверь в ее комнату, всегда запертая на ключ? Здесь что-то нечисто. Может быть, она – террористка-смертница и таким образом решила легализоваться в столице?

– Помилуй, дорогая, она и так проучилась в Москве пять лет. Могла устроить сколько угодно террористических актов. Для этого ей не нужно было выходить замуж, а потом исчезать, вызывая тем самым к себе повышенный интерес. И потом, она грузинка, христианка. Проскуров же венчался с ней! Мусульманка на предательство своей веры ни за что не пошла бы.

– Да, ты прав. Тогда она может быть связана с наркоторговлей, не иначе. Зачем запирать комнату, я не пойму? Чтобы прятать там наркотики, оружие.

– Так уж сразу и наркотики, – возразил Смирнов. – Человек просто охраняет от посторонних свою личную жизнь. Это не преступление, а особенность натуры. Чужое любопытство не всем по душе.

– Значит, Нана Метревели – обыкновенная аферистка! – заключила Ева. – Ей нужна была прописка в Москве, потому она и вышла замуж за Проскурова. А когда ее цель осуществилась, совместное проживание стало ни к чему. Вот она и бросила супруга!

– Я уже подумал о таком мотиве, – кивнул сыщик. – Обидно за Эдика. Главное, зачем исчезать? Что за садистские штучки? Ну, получила прописку, объясни все, уйди по-человечески. Нет, обязательно нужно было спектакль разыграть!

– А не мог он сам ее убить? – вдруг встрепенулась Ева. Новая идея окрылила ее. – Из ревности. Потому и в милицию не пошел, обратился к тебе. Ты по старой дружбе его не выдашь.

Смирнов постучал согнутым пальцем себе по лбу.

– Соображаешь, что говоришь? Эдик на женщину руку не поднимет.

– Ты его в состоянии аффекта видел? – не сдавалась Ева.

– Видел. Он способен контролировать приступы ярости. Даже если допустить самое... дикое, то мною Проскуров прикрываться не стал бы.

– Может, проверяет, надежно ли он замел следы? Мол, раз Смирнов ничего не заподозрил, то других и подавно опасаться не стоит. Пусть Славка подергается, потыкается туда-сюда, а потом дело пойдет своим чередом. То есть твой Эдик подаст в розыск, как положено, и будет спать спокойно.

– Ффу-уу-у... – выдохнул Смирнов. – Ну и фантазии у тебя!

Продолжению дискуссии помешал телефонный звонок.

– Это Проскуров, – одними губами, прикрывая ладонью трубку, сказал Еве сыщик.

– Чует кошка, чье мясо съела, – таким же неслышным шепотом отозвалась она.

Эдик не скрывал волнения, говорил сбивчиво, путаясь и спотыкаясь.

– У меня несчастье. Беда! Двоюродный брат погиб, разбился на мотоцикле. Позвонила тетка, у нее сердечный приступ. Ехать опознавать тело придется мне. Хочу тебя пригласить в сопровождающие.

– Конечно, – сразу согласился Всеслав. – Какие вопросы? Сейчас же собираюсь, буду готов через десять минут. Где встречаемся?

– Давай у моего офиса, – Эдик назвал улицу. – Я на своей машине, ты на своей.

Через полчаса Смирнов притормозил в назначенном месте и заставил расстроенного Эдика пересесть из его «Ауди» в свой автомобиль.

– Так надежнее, – объяснил он. – Посмотри на себя! Не дай бог, не справишься с управлением. Заодно и поговорим по дороге. Что случилось-то? Рассказывай, и с подробностями.

– Я сам не знаю, – развел руками Проскуров. – Он уже попадал в аварии, но отделывался легким испугом. Лихач! Я его предупреждал. Сколько веревочке ни виться, а кончику быть.

– Что ты имеешь в виду?

– Это я виноват, – понуро сказал Эдик. – Подарил ему на тридцатилетие новенький мотоцикл, «Хонду». Зверь-машина! Тетка меня ругала. Олег без царя в голове, гонял на нем как сумасшедший. Вот и допрыгался.

– Как фамилия брата? Тоже Проскуров?

– Нет, Хованин. Моя мама и его – родные сестры, но фамилии у них разные, по мужьям.

– Ясно. Олег Хованин, значит, – повторил сыщик. – Вы были дружны?

– Очень. Особенно в последние годы. Раньше не складывалось: я то воевал, то торговал, то прятался – в общем, мы друг друга толком и не знали. Росли порознь, изредка встречались на семейных праздниках. Потом я в армию подался, он еще в школу ходил. Когда я окончательно в Москве обосновался, бизнес наладил, хотел его к своему делу приобщить. Но Олег отказался. Он инженер по подземным коммуникациям, работает спустя рукава в строительной фирме, холостяк. Все свободное время посвящает исследованиям городских подземелий. Хобби у него такое... было. – Эдуард увлекся и говорил о брате, как о живом, потом опомнился, помрачнел. – Не могу поверить! Олежка... умер...

– Диггером он был, что ли? – спросил Смирнов.

Лучше не позволять человеку погружаться в переживания.

– А? – спохватился Эдик. – Да, вроде того. Просто помешался на подземельях! Вообразил, что под нашим городом существует какой-то Египетский лабиринт. Чушь собачья. Господи! О покойниках ведь плохо не говорят.

Смирнов свернул к зданию морга. Там уже ждал милиционер.

– Может, ошибка? – тоскливо вздохнул Проскуров.

Но ошибки не было. Залитое кровью тело мертвого мотоциклиста принадлежало Олегу Хованину.

– При нем нашли документы, но все равно требуется подтверждение, – производя необходимые формальности, пояснил милиционер.

– А... как это случилось?

– На большой скорости врезался в бетонное ограждение. Пока больше ничего сказать не могу. Ребята из ГИБДД предполагают, что парень мог потерять сознание, внезапно. Или тормоза сдохли. Хотя странно, мотоцикл новый, классная машина. Экспертизу проведут и вскрытие, тогда все станет ясно.

Морг бывшие сослуживцы покинули подавленными. Не из-за вида смерти, к ней и Славка, и Эдик привыкли. Вышли, охваченные плохими предчувствиями. Проскуров, наверное, винил себя: ведь не подари он брату мотоцикл, тот был бы жив и здоров. Смирнова волновало другое: интуитивно он догадывался, что гибель Олега Хованина не случайна.

– Пришла беда, открывай ворота, – пробормотал господин Проскуров.

– Ты не в фольклоре упражняйся, – разозлился сыщик, – а думай! Олег болел чем-нибудь? Сердце не подводило?

– Нет. На здоровье он не жаловался. Почему ты спрашиваешь?

– С чего бы ему посреди дороги, сидя на мотоцикле, терять сознание? Не нравится мне все это. Он мог сесть за руль пьяный? Напился до чертиков и...

– Не выдумывай! – резко сказал Эдик. – Олег не собирался сводить счеты с жизнью. И запах алкоголя был бы слышен.

– Наркотиками твой братан не баловался?

– Да что на тебя нашло? Наркоманом и пьяницей Олег не был, я клянусь. Скорость превышал, гонки устраивал, водился за ним такой грешок.

– Мог он сесть на неисправный мотоцикл?

– Исключено! – горячо возразил Проскуров. – Олежка обожал свою машину, следил за ней, как за малым дитем.

– Ладно, подождем выводов специалистов. Ты домой или в офис?

– Давай выпьем? Тошно на душе, сил нет.

Смирнов молча поехал к бару «Червовый король».

* * *

Москва. Год тому назад

Феодора вернулась в Москву. Раскаленный асфальт, каменные глыбы домов, пожелтевшие деревья, сухая листва под ногами, запах выхлопных газов и вездесущая пыль быстро отрезвили ее. Лазурное море, шелест олив, скользящие по блестящей морской глади рыбачьи баркасы, искристое критское вино остались там, в другой жизни.

Поездка на Крит удалась во всех отношениях. Госпожа Рябова не могла без умиления вспоминать, какое выражение застыло на лице Владимира при виде ее в наряде минойской модницы, а клубок золотых нитей, которые она протянула ему, и вовсе лишил молодого человека дара речи. Все-таки она – гениальная женщина! Мысль прикинуться Ариадной, восставшей из дымки мифического прошлого, пришла ей на ум в последний момент. Вопреки мучившим ее сомнениям, Корнеев клюнул на довольно примитивную, в общем, приманку.

Все сложилось удачно, даже охранник вовремя приотстал. Окажись он рядом, сцена потеряла бы львиную долю очарования и драматического напряжения.

Накануне утром Феодора обдумывала завершающие штрихи: когда следует отправиться на развалины, придет ли туда Владимир, как он поведет себя. Знаки внимания, томные взгляды, направляемые ею на телохранителя Корнеева, сослужили свою службу – неважно, по какой причине, но молодой красавец заметил Феодору. Она понимала, как важно первое впечатление, и умела произвести его. Годами оттачивая свое искусство обольщения, госпожа Рябова значительно преуспела в нем. Не столько внешность женщины, сколько ее способность уловить движения мужской души и подстроиться в такт позволяют ей приобрести власть над ним, запасть ему в сердце. Возраст тут не помеха, а скорее подспорье, ибо опыт порой превосходит свежесть и привлекательность молодости. Зеленый плод кисловат на вкус и не сравнится со зрелым.

Камнем преткновения стала для Феодоры только одна деталь предстоящего эпизода: говорить ей что-либо или промолчать? Вначале она склонялась к загадочному молчанию, но в конце концов все же сделала выбор в пользу интригующей фразы, призванной возбудить любопытство Владимира и внушить ему неосознанную жажду новой встречи. Потратив пару часов в Интернет-салоне, перелопатив античную лирику, Гомера и другие источники, госпожа Рябова остановилась на стихах аргентинского писателя Борхеса. Она выбрала несколько подходящих строк, переделала их на свой лад, выучила, раз двадцать произнесла перед зеркалом, меняя интонацию, пока качество сценки не удовлетворило ее.

Феодоре понравилась ее роль. Дочь царя Миноса Ариадна – это, пожалуй, то, о чем она мечтала. Не имеет значения, что до поездки на Крит Феодора Евграфовна только краем уха где-то что-то слышала о «нити Ариадны», злобном Минотавре и афинском герое Тесее. В нужный момент эту вскользь услышанную или прочитанную информацию подбросила ей сама судьба. А судьба ничего не совершает бесцельно.

Помолившись Зевсу, как и подобает минойской царевне, Феодора отправилась в парикмахерскую, объяснила мастеру, какую ей нужно сделать прическу, затем накинула на голову легкий шарф и вернулась в номер переодеваться. Облачившись в приобретенные одежды и украшения, она с удовольствием смотрела на себя в зеркало. Лучшего приключения ей еще переживать не приходилось! Главное, чтобы намеченное не сорвалось. Для этого сегодня в сумерки господин Корнеев непременно должен прийти к развалинам Кносского дворца. Ведь именно там, согласно мифу, тысячелетия назад проживала Ариадна. Только бы Владимиру ничто не помешало!

Откуда-то появилась уверенность: все получится. Она так горячо, так страстно желает его увидеть, что он не может не откликнуться на этот призыв. Но если вдруг сегодня встреча сорвется, Феодора будет приходить сюда вновь и вновь, пока не осуществит задуманное.

Кносский дворец находился за городом, и госпожа Рябова вызвала такси. Водитель изумленно поглядывал на нее, цокал языком. Когда она вышла, таксист не торопился уезжать, наблюдая за странной пассажиркой. «Эти туристы совсем свихнулись!» – подумал он. Перед тем как выйти из машины, женщина дала ему денег и пояснила знаками – отъезжай и жди. Ее английский, дополняемый жестами, был ужасен, но таксист понял.

Очертания руин оживали в закатных лучах солнца, они казались золотыми останками свернувшегося окаменевшего чудовища. Феодора спряталась и стала ждать. Созерцание жалких осколков былой роскоши наводило на мысли о времени. Его приговор неумолим. Когда-то между этими красно-черными колоннами шествовали всесильные владыки, теперь же ветер носит стебли сухой травы... Что же остается неподвластным бегу столетий?

Шуршание шин по дороге отвлекло госпожу Рябову от идеи вечности и вернуло ее к проблеме насущной. Она почти не удивилась, узнав в приехавших мужчинах Корнеева с охранником. Предугадывая маршрут, который у Владимира был неизменным, мнимая Ариадна заняла заранее выбранную позицию.

Все разыгралось как по нотам, видно, Зевс еще не утратил своего могущества: он услышал мольбы новоявленной минойской дамы и внял им. Наверное, громовержец соскучился по прошлому, ведь боги бывают так похожи на людей. Зевсу порядком надоели бестолковые шумные туристы, и он с удовольствием включился в игру. Почему бы не развлечься? Если верить мифу, то грозный Зевс приходился дедушкой Ариадне... так что она имела полное право рассчитывать на его помощь.

– О ужас, эти каменные сети...

Феодора не узнала собственнго голоса – словно все ожило: Кносский дворец; Минотавр, блуждающий во мраке нескончаемых коридоров подземной ловушки, роняя с губ клочья пены; Ариадна с волшебным клубком в руке...

Черноволосый красавец Владимир застыл как вкопанный. Кем он почувствовал себя? Время дрогнуло, повернуло вспять, оно послушалось Феодоры – или Ариадны? Или тоскующего Зевса?

– Владимир Петрович!

Неуместный, лишний здесь крик телохранителя разрушил колдовской миг. Прошлое померкло и отступило в небытие. Феодора метнулась прочь, в спасительную тень, укрылась от взгляда Корнеева. На сегодня достаточно, большего не требуется. Если человеку изменяет чувство меры, он проигрывает. Точно рассчитанное усилие – вот секрет успеха. Перебор, недобор – и тщательно спланированное действие трещит по швам, рассыпается в прах.

– Благодарю... – прошептала Феодора, и ветер унес ее слово неведомому адресату.

Владимир взял у нее клубок! Это залог будущей встречи.

Она переоделась, связала наряд Ариадны в узел – пора было возвращаться в отель. Корнеев с сопровождающим уехали, вокруг быстро темнело. Госпожа Рябова, обессиленная после пережитого волнения, кое-как добрела до ожидающего ее такси. Водитель уснул.

– Эй, шофер! – воскликнула она на ломаном английском. – Поехали.

Теперь, в задымленной, многоголосой, запруженной людьми и транспортом Москве изрезанное голубыми гаванями побережье Средиземного моря, иглы минаретов на розовеющем небе, узкие улочки венецианских кварталов и прочие экзотические красоты Крита казались Феодоре далеким сном. Продолжение этого сна она надеялась досмотреть в Москве.

Неделю пришлось потратить на выяснение, где живет и любит бывать господин Корнеев-младший. Феодора Евграфовна задействовала старые связи. Один из бывших высокопоставленных чиновников был дружен с Корнеевыми, он и поведал ей, что у этой семьи есть просторная квартира в городе и два загородных дома. Поместьями их не назовешь, но земли много, коттеджи выстроены по современным проектам, добротно, без экономии средств. Старший Корнеев живет за городом, на свежем воздухе, а сын курсирует то туда, то сюда. Он любит путешествовать, в Москве бывает наездами и время от времени уединяется в своем доме, живет отдельно от родителей.

– Жена Петра Даниловича – простая, пожилая уже женщина, не из нынешних финтифлюшек, – говорил чиновник. – Владимир у нее поздний ребенок, она его опекает с излишним усердием. Здоровье у Корнеевой смолоду хлипкое, да и возраст берет свое. Так что сын все больше отдаляется от нее, живет своими интересами.

– А где он бывает? – спрашивала госпожа Рябова. – Чем занимается?

Чиновник развел руками.

– Не знаю, драгоценнейшая Феодора! Сдается, ничем – ловелас, жуир. Зачем ему утруждать себя? Папиных денег на три жизни хватит.

– Ловелас? Я, наоборот, слышала, что он равнодушен к женщинам.

– Да? – поднял кустистые брови чиновник. – Ну, жениться он не торопится, это точно. Может, он из голубых? Как их нынче называют-то? Геи?

«Только не это! – мысленно взмолилась Феодора. – Иначе все мои старания насмарку!»

Она уволилась с работы, деньги таяли, и промедление с заключением выгодного брака для нее было смерти подобно. Надо ковать железо, пока горячо.

– Даже у геев есть увлечения, – через силу улыбнулась госпожа Рябова. – Неужели молодой Корнеев живет затворником?

– Нет, конечно, – задумчиво произнес чиновник. – Погодите-ка, он, кажется, любит бильярд.

Об этом Феодора узнала еще на Крите. Бесполезные сведения! В бильярд она играть не умела, заявиться домой к Корнеевым не представлялось возможным, и застать Владимира в Москве, оказывается, тоже проблема. Как же быть?

– Ну... ходит же Владимир куда-нибудь? В рестораны, ночные клубы...

Чиновник смерил ее пронизывающим взглядом, усмехнулся.

– Он и вам голову вскружил, блистательнейшая? Да ведь он против вас щенок совсем. Или сердцу не прикажешь?

Феодора промолчала, скрывая выступившие на глазах слезы.

– О-о! – воскликнул чиновник, потирая руки. – Пожалуй, есть у Владимира мелкая страстишка. Вспомнил! Только ради вас, прелестнейшая Феодора! Выдаю секрет отпрыска давних приятелей. Открылось лет пять назад в уголке старой Москвы одно любопытное заведение – «Гюльсара» называется. Внутреннее убранство напоминает нечто среднее между гаремом и гостиной в восточном стиле. Посетителям предлагают кальян с изысканными сортами табака, кофе по особому рецепту, шербет, восточные кулинарные шедевры, но славится заведение не этим. Там изумительная женская танцевальная труппа, танец живота и все такое – гибкие, пластичные, потрясающе красивые девушки. Если Владимир куда и ходит, приезжая в Первопрестольную, то в «Гюльсару».

– Стриптиз там есть?

– Великолепнейший! Редчайший образец эротической пластики! Мне один знакомый чудеса рассказывал.

Госпожа Рябова сразу почувствовала: встреча в «Гюльсаре» – как раз то, что нужно! От избытка эмоций она едва не бросилась обнимать старика. Тот смущенно улыбался, довольный. Сумел угодить капризной Феодоре. Ах, что за женщина!

Предстояла кропотливая подготовка к очередной случайности, но мнимую Ариадну не пугали трудности. Чутье подсказывало ей – Владимир Корнеев уже поддался ее чарам. Клубок золотых нитей будоражит его, заставляет действовать. С Крита она уехала первой, но и молодой человек собирался возвращаться в Москву.

Глава 6

Москва. Октябрь

– Принеси холодной минералки, – простонал Эдуард, морщась от боли. – И побыстрее.

Секретарша выпорхнула за дверь. Не часто доводилось ей видеть шефа в таком плачевном состоянии. Женитьба ему впрок не идет.

Вчерашняя попойка в «Червовом короле» удалась. Правда, набрался до чертиков только Проскуров. Славка пил сначала фруктовый коктейль, потом зеленый чай, посмеивался над приятелем.

– Я за рулем, – отмахивался он от приставаний Эдика. – Кто тебя домой повезет, алкаш несчастный?

– Тут ты, брат, в точку попал! Не-счаст-ный...

– Не гневи бога, Эдик, – возмутился Смирнов. – Живой, здоровый, богатый, и ноешь? Подумай, сколько наших ребят покалеченными остались, сколько в цинковых гробах домой вернулись. А что с тобой случилось? Жена сбежала? Эка невидаль!

Про погибшего Олега сыщик деликатно умолчал.

– Братана жалко, – прерывисто вздохнул Проскуров, наливая себе очередную порцию коньяка. – Зачем я этот проклятый мотоцикл ему дарил? Помянем.

Поминали, пока Всеслав не решил, что пора уходить. Эдик, навалившись на его плечо, еле передвигал ногами, тяжелый, как сто пудов.

Сыщик отвез почти бесчувственного товарища, потом поехал домой. Ева уже спала. На кухонном столе лежала записка: «Жаркое остыло. Так тебе и надо». Есть не хотелось. Смирнов принял душ и лег. Из головы не шла трагическая случайность, вследствие которой погиб Олег Хованин. А что, если... Нет! Не может быть. Эх, надо бы мотоцикл осмотреть! «Не справился с управлением, врезался в бетонное ограждение...» – вспомнились слова милиционера.

Сколько ребят погибает из-за собственной лихости, пренебрежения правилами, убеждал себя Всеслав. Но явившаяся невзначай непрошеная мыслишка беспокоила, мешала уснуть. Тяжелое забытье навалилось разом, поглотило мелькающие в памяти обрывки событий.

Утром Ева с трудом разбудила Смирнова.

– Будильник разрывается, – ворчала она, – а тебе хоть бы что! Как там твой Эдик?

– У него брат умер, – пробормотал сыщик. – Двоюродный. Разбился на мотоцикле.

Ева всплеснула руками, присела на край дивана.

– Ничего себе! Сначала бывший спецназовец убил жену, потом двоюродного брата... Сколько тому было лет, кстати?

– Тридцать.

– Ревность! Проскуров приревновал более молодого и красивого брата к Нане и расправился с обоими.

– Эдик был на работе, когда произошла авария, – устало возразил Всеслав. – Что ты на него так взъелась? Я, между прочим, тоже бывший спецназовец.

– Ты – другое дело. Сам же говорил, что Проскуров занимался продажей оружия! Такие типы на все способны.

– Ошибки молодости, Ева, он давно искупил.

– Ага. Ты мотоцикл осматривал? – сердито спросила она. – Никакой проводок не надрезан? Тормоза в порядке? Жаль, я в технике не разбираюсь.

Она как в воду глядела. Славка полночи крутился, думая о том же. Правда, Эдика он не подозревал, но гибель Хованина показалась ему не случайной.

– Я зверски проголодался, – сказал сыщик, не желая обсуждать этот вопрос. – У меня на сборы и завтрак – полчаса.

– Женщине место на кухне! – обиделась Ева. – Так тебя следует понимать?

В полчаса Смирнов не уложился – звонил, искал подходы к эксперту, который должен был заняться мотоциклом Хованина. Обширные связи среди работников столичной милиции и ГИБДД, приобретенные за последние годы, легко позволили ему договориться с нужным человеком. Увы, худшие опасения оправдались.

– Машина серьезно пострадала, – объяснил эксперт. – Но, сдается мне, парень врезался в ограждение не по своей вине. Полагаю, гайка крепления переднего колеса была ослаблена. На повороте, тем более на скорости, мотоцикл потерял управление, и поездка закончилась печально. Погибший вам кем приходится?

– Другом, – солгал Всеслав.

– Полагаю, парню помогли отправиться в мир иной, – вздохнул эксперт. – Ну, а выяснить, кто и почему, это уже не моя работа.

Сыщик промотался по городу несколько часов, разузнавая, где Хованин оставлял мотоцикл. Оказывается, гаража он приобрести не успел, и машина стояла либо у дома, практически без присмотра, либо в закрытом дворике возле здания, где Олег работал. Фирма «Геопроект» предоставляла частным лицам и организациям услуги по геодезии и проектированию несложных наземных и подземных сооружений. Хованин считался квалифицированным специалистом, умницей, но работал без огонька, только ради зарплаты. С коллегами общался официально, в рамках необходимого сотрудничества, ни с кем близко не сошелся. Основной круг его друзей и знакомых составляли «дети подземелья» – группа московских диггеров, к которой он примкнул десять лет тому назад, будучи еще студентом.

В принципе Хованин мог оставить мотоцикл где угодно – на улице у бара, где он частенько пил пиво с приятелями; у забегаловки, где он обедал; у клуба «Ахеронт», где собирались «дети подземелья», – в общем, любой желающий имел возможность незаметно подойти к мотоциклу Олега и повредить его. Установить же личность злоумышленника было бы крайне сложно.

Все эти сведения сыщик собрал без помощи Эдика. Он еще не придумал, как сообщить товарищу о выводах эксперта. Впрочем, рано или поздно Проскуров сам узнает. Дело, в смысле перспектив раскрытия, дохлое, скорее всего, милиция и возбуждать его не будет, оформит как несчастный случай. Ослабленная гайка – шаткий аргумент, который легко опровергнуть: мол, Хованин сам мог ее не докрутить или раскрутить по халатности. Мог доверить починку мотоцикла недобросовестному мастеру, или гайка расшаталась по техническим причинам – найдется десяток доводов не в пользу версии преднамеренного убийства. Да и мотив не вырисовывается. Судя по отзывам, Олег был человеком неконфликтным, нормально ладил с людьми, богатства не нажил, врагов тоже. Хотя последнее нуждалось в тщательной проверке. Ревность? Этот мотив требовалось отработать.

До встречи с диггерами Смирнов решил съездить к Эдику, поговорить. Негоже скрывать от него подробности гибели брата.

Уже открывая дверь в офис товарища, сыщик подумал: смерть Хованина совершенно отвлекла его от поисков Наны. Так и было задумано, что ли?

Хозяин уютного кабинета с табличкой «Э. С. Проскуров» полулежал, откинувшись на спинку кожаного кресла, с мученической гримасой на лице. Его терзала невыносимая головная боль. Противник таблеток, Эдик предпочитал естественное восстановление организма воздействию фармацевтических препаратов.

Он молча выслушал Славку, медленно бледнея. Последние краски сбежали с его щек.

– Ты полагаешь, брата... убили? Боже! Что за нелепица! Мог эксперт ошибиться?

– Ошибиться может каждый, – философски заметил сыщик. – Наше дело – все проверить.

– Да, конечно...

Казалось, Эдуард плохо понимал, о чем идет речь.

– Ты не знаешь, у Олега была женщина? Он с кем-нибудь встречался? – спросил Смирнов первое, что пришло на ум.

Проскуров пожал плечами, задумался.

– Наверное, была. Олег менял одну подружку на другую, ничего серьезного, по-моему. А что?

– Чтобы захотеть убить человека, иметь надо причину. Ревность, например, или корысть. Страх тоже подойдет. Месть, непреодолимая личная неприязнь, переросшая в патологическую ненависть. Ты сам не хуже меня знаешь, что толкает людей на убийство.

– У Олежки не было врагов!

– Ты уверен?

Эдуард растерянно потянулся за стаканом с водой.

– Хочешь пить?

– Не съезжай с базара, – усмехнулся Всеслав. – Со мной такие номера не проходят.

– Как я могу быть уверен? – вяло возмутился Проскуров. – У Олега была своя жизнь, которую он со мной не обсуждал. Эта его подземная лихорадка, например! Что за глупая, дикая страсть – лазать по канализационным трубам, в темноте, в отвратительной вони?! Какое в этом удовольствие?

– Ты прекрасно знаешь, что городские подземелья и канализация – не одно и то же, – возразил сыщик. – И воняет далеко не везде.

– Я не смог уговорить Олега бросить это сомнительное занятие, – признался Эдик. – Потому и злюсь – на него, на себя! Что за мальчишество, ей-богу?

Он запнулся, вспомнил: Олега уже нет в живых, негодовать бесполезно. Виновато отвел глаза.

– Когда ты виделся с братом последний раз? – спросил Смирнов.

– Позавчера. Он приезжал сюда, отдал давний долг. Как чувствовал... Я не хотел брать деньги, но Олежка настоял.

– Большая была сумма?

– Да нет, мелочь. Он много не одалживал, знал, что отдавать нечем будет. Какая у них там, в «Геопроекте», зарплата? Слезы одни.

– Олег приезжал на мотоцикле?

– Конечно, он с ним не расставался.

– Значит, гайку могли развинтить совсем недавно, иначе авария произошла бы раньше.

– Вижу, ты не сомневаешься в том, что Олега убили, – сказал Проскуров. – Но за что? Кому это понадобилось? Деньги он брал в долг только у меня.

– А кто имел доступ к его мотоциклу?

– Да все! – подтвердил Эдик выводы Смирнова. – Он же его оставлял на улице. Я предлагал купить гараж, но проблема осталась бы. В гараже можно держать мотоцикл ночью. А днем? Платные стоянки – тоже не выход. Ты где свою «Мазду» паркуешь?

– Где придется.

– Вот!

Сыщик не мог не согласиться с его доводами.

– Получается, с этой стороны к убийце не подберешься. У тебя есть какие-нибудь соображения, подозрения?

Проскуров с сожалением покачал головой.

– Как думаешь, смерть Олега связана с исчезновением Наны? – в упор задал вопрос Всеслав.

– На что ты намекаешь? – растерялся Эдик.

* * *

Москва. Год тому назад

Владимира Корнеева, как и предполагала Феодора, потянуло домой. «На Крите мне больше делать нечего», – решил он. Что должно было произойти, случилось. Судьба дважды подсказок не повторяет: не сумел понять – твои проблемы.

По дороге из аэропорта в Москву господин Корнеев старался не смотреть в окно. Что он увидит? Все те же деревья, ленту асфальта, поток машин. Скука... скука. Невольно вспомнился классический профиль женщины из отеля, фигура в ярких одеждах посреди руин Кносского дворца... Кому рассказать – не поверят! Клубок золотистых ниток молодой человек бережно положил в чемодан, среди личных вещей: он являлся доказательством того, что встреча с Ариадной Владимиру не привиделась.

«Жили же раньше люди!» – с тоской размышлял он. Строили роскошные дворцы с расписанными стенами, с потайными помещениями и скрытыми ходами, с жертвенниками и святилищами; устраивали пышные праздники, мистерии, предавались страстной любви, молились богам, чествовали героев. Сражались с настоящими чудовищами, наконец! Бессмертные боги спускались на землю и участвовали в играх людей. Интересно, что стоит за этими преданиями, вымысел или истина, в которую невозможно поверить?

Но ведь раскопали же Трою и Микены, нашли на Крите мифический лабиринт! Почему бы и богам не оказаться настоящими действующими лицами, а не выдумкой?

С такими мыслями совершенно не сочетались однообразные многоэтажки столичной окраины, шум проезжающих мимо машин, низкое пасмурное небо, запах отработанных газов и бензина. Владимир прерывисто вздохнул и закрыл глаза. По крайней мере, неделю он проведет в московской квартире, побудет с матерью. Родители все чаще живут порознь, они не ссорятся, просто постепенно отдаляются друг от друга.

Квартира, обставленная изысканной мебелью, напичканная бытовой техникой, выстланная коврами ручной работы, впервые показалась ему тесной позолоченной клеткой. Домработница смахивала пыль с полированных поверхностей, мать хлопотала на кухне. Как же, сын приехал! Он развалился на мягком диване, переводя взгляд с книжных полок на облицованный мрамором камин, который не разжигали года три; на горки с посудой, на надоевшие до зубовного скрежета стены. Пощелкал пультом, переключая телевизионные каналы – политика, пошлые сериалы, пугающие новости, трескучая музыка, пустые песенки. «Я сошла с ума... я сошла с ума... я сошла с ума...» – с одной и той же интонацией назойливо повторял писклявый девичий голосок.

У Владимира заломило виски. «Господи! – подумал он. – Кто из нас сумасшедший?»

– Что ты будешь делать вечером? – спросила мама, расставляя на столе угощение. – Тебе нужно отдохнуть.

– Я только приехал с отдыха, – лениво произнес Корнеев. – А где отец?

– За городом. Наслаждается природой! – с сарказмом сказала она.

Александра Гавриловна была до мозга костей горожанкой и не представляла себе жизни без тротуаров, метро, гастрономов и бутиков. В лесу или на речке у нее начиналось недомогание, которое проходило сразу после въезда за Садовое кольцо. Она лечилась от хандры видами на Кремль, храм Христа Спасителя, прогулками по Александровскому саду или старому Арбату. Тверской бульвар и скверик у Большого театра были ее Меккой, куда она стремилась отовсюду, где только ни была. В последние годы они с отцом редко ездили отдыхать вдвоем. Да и от чего было отдыхать матери? Она давным-давно не работала, не занималась домашним хозяйством; продукты, а иногда и готовую еду заказывала на дом; единственный сын вырос, внуки появиться не успели. Раз-два в неделю она навещала одну из своих подружек, выслушивала сплетни, жалобы на неблагодарных детей и одолевающие болезни, возвращалась расстроенная, пила валерьянку и три дня отходила от визита.

Главной ее отрадой оставался Владимир, красивый, умный, интеллигентный мальчик, теперь уже молодой мужчина. Ах, как она мечтала женить его на образованной, воспитанной девушке из хорошей семьи, дождаться малышей, порадоваться продолжению рода Корнеевых! Но подобрать сыну подходящую пару оказалось нелегко.

– Ешь, – потчевала она Владимира любимыми им с детства пельменями, маринованными грибочками, салатами из морепродуктов. – Сама готовила. Глаша так не сумеет.

Он налил в фужер для шампанского водку и выпил одним глотком. Горячие пельмени казались безвкусными. Неужели даже еда становится сомнительным удовольствием?

Глаша, домработница Корнеевых, принесла пирожки с вишнями и чай.

– Не хочу больше, – отодвинул от себя тарелку с недоеденными деликатесами Владимир.

Взял пирожок, откусил... Или тесто не такое, или раньше он иначе ощущал вкус, но пирожок занял место на отодвинутой тарелке. «Спать завалиться, что ли? – подумал молодой человек. – Завтра я проснусь все с теми же вопросами: чем заняться? Куда пойти?»

– Жениться тебе пора, – сказала Александра Гавриловна. – Появятся жена, детки, заботы. И мне веселее будет.

– Ну уж нет! – отрезал Владимир. – Семейная жизнь – не клоунада! Веселее... Что в этом приятного? Вот вам с отцом весело?

Глаза матери наполнились слезами, и Владимир пожалел о вырвавшихся у него ненароком словах. Захотелось встать из-за стола, уйти куда-нибудь, все равно куда. О, черт! Черт!

Память услужливо подбросила ему образ женщины, которую он видел на Крите, в отеле. Кажется, она немолода, но выглядит потрясающе. Вот будет номер – взять и жениться на ней. Фурор, скандал! Мама славно повеселится, ей же хочется. Интересно, отец одобрит его выбор? О-о! Какое наслаждение – взорвать весь этот их раз и навсегда заведенный порядок, когда молодой мужчина, сын известных, состоятельных родителей, берет в жены молодую красивую девушку из богатой семьи; празднуют шикарную свадьбу; молодым дарят квартиру и машину; они едут в свадебное путешествие в Париж; потом возвращаются и начинают жить счастливой, благополучной жизнью, производят на свет златокудрое потомство и дружно воспитывают крошек-ангелочков. Что за непереносимо тошнотворная идиллия! Перевернуть все к чертовой матери с ног на голову, сделать наоборот... устроить этим порядочным людям безумный карнавал перевертышей!

Господин Корнеев-младший улыбнулся, впервые после того, как его нога ступила на родную землю. Пожалуй, он поторопился сделать вывод, что все развлечения уже испробованы, а удовольствия исчерпаны.

Мама истолковала радость, озарившую лицо сына, как добрый знак. Наконец-то в их семье произойдет что-то новое, волнующе-приятное.

– Спасибо, – поблагодарил за угощение Владимир и поцеловал Александру Гавриловну в щеку. – Было очень вкусно. Я поеду, проветрюсь.

Весь вечер он провел в «Гюльсаре», за кальяном, любуясь экзотикой восточных танцев и прислушиваясь к себе. Возбуждает? Не возбуждает? Уже не те впечатления. Померкли прелести «Гюльсары»! Появись тут, в пропитанном наркотическими запахами табака полумраке та дама с греческим профилем или, что совершенно невероятно, сама Ариадна... ох, и забилось бы пресыщенное сердечко. Мечты... призраки минойских развалин. Разве они приживутся в московской среде?

На следующий вечер Владимир снова отправился в «Гюльсару». Восточные мелодии обволакивали душу, погружали его в сладостный транс. Черноволосые танцовщицы в прозрачных шароварах звенели браслетами и ожерельями, змеиные извивы их тел сменялись дрожью мышц гладких девичьих животов, ритмическими колебаниями бедер, все ускоряющимися, переходящими в экстаз. Кольцами курился дым кальянов. В его душном сизом мороке господину Корнееву явилось призываемое его воображением видение: минойская принцесса Ариадна, расслабленной походкой двигающая между обитых шелком низких диванов. У нее был нежный, идеальный профиль Елены Троянской и тело зрелой Афродиты. Владимир почувствовал, как внутри его зарождается и растет желание, восторг, восхищение и решимость. Если это она, то нельзя отпускать ее от себя – видение может рассеяться, подобно дымке, а судьба не предлагает своих даров дважды.

Господин Корнеев поднялся и на подкашивающихся от волнения ногах двинулся вслед за женщиной, одетой в яркую широкую юбку и прилегающий к телу жилетик. Она могла быть одной из танцовщиц или плодом его замутненного табаком и бессонницей сознания. Он протянул руку и коснулся ее локтя. О, чудо! Видение вовсе не было бесплотным!

В этот же смутный вечер Владимир узнал, что женщину зовут Феодора. Ну и пусть. Пусть! Имена меняются, а чарующая женская суть проходит сквозь века, оставаясь неизменной. Та, которую он ждал и не надеялся встретить, пришла к нему! Наконец осуществится мистический смысл, ради которого... Мысли обрывались, теснили одна другую. Опьяненный неслыханной удачей, Корнеев едва соображал, что делает, что говорит. Ровно в полночь он предложил Феодоре выйти за него замуж.

Глава 7

Москва. Октябрь

Двери клуба «Ахеронт» были закрыты. Телефон не отвечал, и Смирнову ничего не оставалось, как отложить беседу с диггерами до завтра. Поиски Наны безнадежно застряли.

– Что тебе подсказывает пустота? – спросил он у Евы утром.

Это был ее излюбленный метод: если расследование заходит в тупик, задавать вопросы пустоте. Ибо именно там, по глубокому убеждению Евы, кроются все ответы.

– Пока ничего.

– Прискорбно, прискорбно! – с иронией воскликнул Всеслав. – И что прикажешь мне делать?

– Заняться оперативными мероприятиями! – не осталась в долгу она. – Потопать ножками, пустить в ход знаменитую логику. Дедукция и еще раз дедукция! Желаю удачи, дорогой.

Дедукция оказалась бессильна. Сколько сыщик ни бился в попытках хотя бы наметить дальнейшие шаги, ничего путного в голову не приходило. Придется прибегнуть к обычному способу: изучать окружение Наны. А кто туда входит? Из известных персонажей – Проскуров, родители, проживающие в Тбилиси, Катя Сорокина и Галина Пашина. Со всеми он уже переговорил, кроме четы Метревели. Не ехать же в Грузию?

– Все ли возможное я сделал здесь, в Москве? – с пристрастием спросил себя Смирнов. – Прежде чем тащиться на край света...

И тут его осенило. Он же не побывал в квартире Эдика, где жила Нана перед тем, как исчезнуть, – не осмотрел ее вещи, ее записные книжки! Как он мог допустить такую грубую оплошность? Доверился Проскурову, который якобы сам искал блокнот жены и сделал вывод, что она унесла его в своей сумочке.

– Эдик, – набрав номер товарища, сказал сыщик. – Могу я напроситься к тебе в гости? Хочу посмотреть, что окружало твою жену.

– Без проблем, поехали сейчас. Я пару бумаг подпишу и буду к твоим услугам.

Проскуров не обманул: через сорок минут его «Ауди» уже стояла в условленном месте.

– Классная машина, – оценил Всеслав. – Нана любила... любит на ней ездить?

Его мрачная оговорка не укрылась от Эдика.

– Только не говори мне, что ее нет в живых! Дай Олега похоронить... Господи! Тетка совсем ума лишилась от горя. Кстати, я звонил в морг и в милицию, просил разрешения забрать тело. Вскрытие показало, что Олег в момент смерти был трезв и здоров.

– Значит, предположение о потере сознания или сердечном приступе отпадает, – задумчиво произнес Смирнов. – В общем, я и так это знал. Гайка...

– Она могла сама раскрутиться, – перебил его Эдик. – Мне гаишники сказали.

– Послушай, ты же водитель. Не обманывай себя! «Хонда» – фирма надежная, и чтобы гайка крепления переднего колеса ослабилась, надо как минимум убрать фиксатор.

Проскуров понуро молчал.

– Не трави душу, – выдохнул он уже у самого дома. – Понимаю, что ты прав, а соглашаться не хочу. Кому понадобилось убивать Олега? У меня голова кругом идет! Нана пропала, брат погиб, тетка едва дышит, мать голосит, отец лекарства глотает. Еще похороны как-то пережить надо.

– Да, конечно.

Они поднялись в лифте на пятый этаж. Эдуард возился с замками, руки дрожали.

– Нервы ни к черту, – оправдывался он. – Ночь не спал, выпил лишнего. Входи.

Квартира Проскурова ничем не напоминала квартиру Смирнова – гораздо более просторная, обставленная современной мебелью, много стекла, много света, прозрачные гардины на окнах, цветы на полу в керамических горшках.

– Видна равнодушная рука дизайнера, – неодобрительно хмыкнул сыщик. – Если б я случайно зашел, ни за что не догадался бы, кто здесь живет. Безликий интерьер.

– Не буду отрицать. Внутреннее убранство помещений не по моей части. Думал, Нана переделает все по своему вкусу, а ее тоже не особо интересовал домашний уют. Чисто, удобно – и ладно.

Смирнов ходил из комнаты в комнату, не переставая удивляться: на первый взгляд ничто в этой квартире не выдавало присутствия Наны. Женских безделушек не оказалось, косметика хранилась в ящике туалетного столика, там же лежали несколько подаренных Эдиком жене золотых украшений. Вещи Наны аккуратно висели в шкафу.

– Это все я покупал, – сказал Проскуров. – И шмотки, и обувь, и белье.

– У нее что, ничего не было?

– Было, но... мы решили начать новую жизнь, и я предложил ей все старые вещи выбросить. Она не обиделась, засмеялась и согласилась. В общем, почти все оставшееся имущество Наны уместилось в одном чемодане. Она же в Москве квартиру снимала, ничего лишнего не приобретала.

– А книги?

– Они здесь, на полке, – Эдик указал на черный матовый стеллаж. – Все по искусствоведению.

Всеслав бегло просмотрел издания: архитектура древней Индии, китайский фарфор, античность, поздняя готика, ренессанс, маньеризм. Никакой системы. Вкусы и пристрастия Наны по принадлежащим ей книгам определить невозможно.

– Куда делся ее чемодан? – со вздохом поинтересовался сыщик.

– Я его в гараж отнес. Он пустой! – Проскуров не скрывал удивления. – В нем ты точно ничего не найдешь. Разве что стенки двойные или дно. Тряпки Нана отнесла на помойку, а книги перед тобой. Да в чем дело?

Смирнов пожал плечами. Если бы он знал!

– Ума не приложу, где искать твою супругу. Ни одной зацепки. Не в Грузию же лететь к ее родителям и друзьям детства?

– Стариков инфаркт хватит, – испугался Эдик. – Повремени с этим визитом. Может, все выяснится?

– А если нет?

– Чем тебе помогут родители Наны?

Всеслав и сам сомневался, что поездка в Тбилиси окажется полезной. Чутье подсказывало: разыскивать пропавшую жену друга следует в Москве.

– Но ведь неизвестно, за какой кончик потянуть, чтобы узелок развязался? – лениво возразил он. – Тут шашкой не рубанешь, тут тонкость требуется.

Подавленный исчезновением супруги и смертью брата, господин Проскуров угрюмо молчал. Он по пятам следовал за Смирновым, который выдвигал ящики, перебирал вещи на полках, заглядывал в шкафчики.

– Что ты надеешься отыскать? – не выдержал хозяин квартиры. – Скажи, ради бога!

– Записную книжку Наны, фотографии, письма какие-нибудь.

– Вот, возьми альбом, здесь и наши свадебные фото, и несколько любительских, которые принесла Нана. Ее документы у меня в домашнем сейфе, паспорт, свидетельство о рождении и диплом. А блокнот был у жены в сумочке, я говорил.

– Поставь чаю, – попросил Смирнов, чтобы отвлечь внимание удрученного Эдика от своих действий. – Пить хочется. Сладкое есть?

– Есть. Печенье, конфеты. Любишь трюфели?

– С детства.

Проскуров удалился в кухню, а сыщик сел на диван просматривать альбом. Его не покидало чувство недоумения и растерянности. Чего-то в происходящем он никак не мог понять. Был во всем этом какой-то блеф, какая-то нелепость, фальшь.

Фотографии из альбома запечатлели обычные вещи, сценки институтского выпуска: Нана в скромном облегающем платье лилового цвета, получающая из рук дородного мужчины диплом и памятный сувенир; хохочущие девушки с цветами в волосах; стайка выпускников, прогуливающихся по набережной. А вот свадьба. Нана потрясающе красива в грузинском национальном костюме, Эдик, смущенный и немного неуклюжий, в обычном пиджаке и брюках, рядом с ней. Почему же он не оделся по-грузински? Один из снимков выскользнул и упал на пол. Смирнов наклонился. Где же фотография? Придется лезть под диван.

Он заглянул в пространство между нижним краем дивана и полом. Красивый паркет, дубовый, наверное! Фотография лежала рядом с каким-то предметом. Диван стоял на ножках, и можно было свободно просунуть руку, чтобы достать улетевший снимок и заодно забытую под диваном вещицу.

– Что ты делаешь? – воскликнул вернувшийся из кухни с чаем Проскуров. Он чудом не уронил поднос с чашками и сластями.

– Извини, снимок доставал. А там еще вот что валялось.

Эдик, бледный, как стена, не сводил глаз с предмета, извлеченного сыщиком из-под дивана. Это была припорошенная пылью женская кожаная сумочка.

– Дай...

– Что с тобой?

– Это сумка Наны! Я думал... Как это может быть?! Она же взяла ее с собой!

– Минуточку! – Смирнов открыл сумку: она была пуста. Абсолютно. Открывая отделение за отделением, он убедился, что в них ничего нет. – Это сумка твоей жены? Ты уверен?

– Я сам покупал ее... Других у Наны не было. Старую мы выбросили... Боже мой! – Он поспешно поставил поднос на журнальный столик, схватился за голову. – Ничего не могу понять! Как она очутилась под диваном?

Всеслав вспомнил слова Евы: «Ревность! Он убил сначала жену, потом брата...» Безумие! Эдик на такое не способен. А подаренная им Олегу новенькая скоростная «Хонда», у которой вдруг отваливается колесо? А сумочка? Как она попала под диван? И с чем тогда ушла из дому Нана? С пустыми руками? Но если она не собиралась брать сумку, то не стала бы прятать ее под диван. А Проскуров? Зачем ему врать, зная, что сумка валяется на полу в квартире? Если он не знал, то...