- Давай-ка, сыграем ей! - и мы немедленно устраивали концерт джазовой музыки, если можно назвать джазом мои каденции на темы всех любимейших на свете мелодий, поддержанные громоподобной работой Тёпы - набор барабанов и прочих устройств стоял у него на некоем возвышении в углу. Играя, Тёпа подпрыгивал, дергался, гримасничал... А над ними висела довольно-таки похабная картина, написанная маслом, изображающая лысого человека (Тёпу), сунувшего голову в оскаленную пасть льву, который ( лев) при внимательном рассмотрении оказывался женской маткой... впрочем, и сама дива с грушеобразными грудями здесь присутствовала... но почти все тело ее как бы утонуло в тени...
      Наташа музыку слушала, изумленно открыв рот, а как узрела картину на Тёпой , испуганно отвернулась. И больше вверх не взглядывала. По моей молчаливой просьбе Тёпа картину перевернул - на изнанке суриком было небрежно написано: Лаврин И.А. "Осень". 75х110.
      Но я видел - развеселая обстановка, в которой жил Тёпа, потрясла Наташу. Понравилась та небрежность, с которой он пропивал деньги, раздавал полудрагоценные камни - агат, кошачий глаз и прочие - он их насыпал моей жене целый мешочек... И мешочек-то был бархатный, с пояском, который затягивается... И сам Тёпа нравился Наташе. Как он шепотом сам себе подпевает во время перестука по тарелкам и барабанам на английском языке:
      - Y lave, lave, lave... - и вдруг на русском. - Пиф-паф!
      Наташа никогда прежде не бывала в мире богемы. И она легко приняла с первого же дня сальные шуточки Тёпы, высказанные интеллигентским говорком, без каких либо эвфемизмов, ей льстил его журчащий смех в ответ на любую фразу Наташи, при этом он показывал ей и мне большой палец: мол, какая молодчина. Но вряд ли он слушал, что она лепечет, - просто радовался, что рядом дышит такая свежая молоденькая женщина.
      Наконец, и ему захотелось, я понял, пообнимать горячую тварь, как он выразился, - позвонил и привел вечером грудастую рыжую тетку в расстегнутой дубленке. Та увидела Наташу - и сразу к ней. - Ой, какая малявка, котенок на лавке! - Дубленка летит в угол. - А какой размер у тебя бюстгальтер? - Кофту - не глядя на спинку стула. А сама бесстыже смеется. - У меня - как у Синди Кроуфод... А под какую музыку с любимым чики-чики-чик? - Она уже знала, что я скрипач. - Или ему несподручно при этом играть? А можно на коленки... - И обратилась ко мне. На щеках, как розы, румяна. - Почему твоя пятиклассница молчит? Еще классику не знает? Трудно сказать, что больше обидело Наташу. То, что ее обозвали пятиклассницей, или то, что она "классику не знает". - А под "болеро" Равеля сама не пробовала? - вдруг выпалила Наташа, вскинув голову. Конечно, трезвой не стала бы препираться, а вот у пьяненькой вырвалось. Этот Тёпа, перед тем, как привести свою женщину, заставил нас выпить за удачу, хохоча и подмигивая.
      Брякнув про "болеро", Наташа тут же и растерялась. - О, о!.. какая школа! - завопила обрадованно шумная гостья. - Да, да, там так страстно кончается. - И кивнула Тёпе. - Надо взять на вооружение! - И мне тоже кивнула со знанием дела. - Хороший, хороший выбор.
      Я промолчал. Нет, не со мной Наташа спала под эту музыку, "болеро" Равеля я ей не играл. Ишь, какие новости про Мамина высвечиваются... Не зря он в нашем разговоре про Моцарта и Глинку ввернул. Значит, у него дома и вправду классическая музыка имеется. Наверное, лазерный проигрыватель стоит.
      Дина (так звали знакомую Тёпы) от хохота свалилась на колени барабанщика. Наташа вопросительно зыркнула на меня синенькими глазками - поняла, что непоправимое сморозила. Ну да ладно, простим. Вправду еще глупа, как пробка.
      Так мы прожили у Тёпы дней десять, дышали гнусным дымом и запахом небрежно погашенных сигарет ( и Тёпа, и Дина курят), спали на нечистых простынях... И что-то новое возникло в наших с Натальей отношениях.
      То ли я обиделся на нее за то, что слишком легко она вошла в легкомысленный мир богемы, позволяет Тёпе целовать себя в губы, в пятку ( он шалун), и она мою обиду почувствовала... А то ли дело в том, что Наташа опять вспомнила о Мамине, вспомнила, может быть, еще с какой-то неведомой мне хорошей стороны... Так или иначе, она загрустила.
      Надо было что-то делать, на что-нибудь отвлечь друг друга. Я принялся было снова рассказывать о скрипке... как ее делают, какие сорта дерева берут, как сушат, но Наташа плохо слушала. - Своди на концерт, - попросила она. И я обрадовался. В конце концов, сколько можно пить, хохотать... Да и от Дины подальше.
      Мы побывали в органном зале, бывшей церкви. Потрясающе играл Баха и Франка молодой музыкант с кудрями из Питера.
      Филармонический концерт мне понравился меньше, но Наташу потряс огромный оркестр. Тем более, что мы сидели близко. - Ой, сколько их... А это какой инструмент? А тот, вроде толстой колбасы? А большие скрипки - виолончели?..
      Но музыка, если слушать ее днем и вечером суток трое подряд, утомляет, особенно человека, который не очень любит и знает музыку. Но все же как бы снова между нами с Наташей установились тайные светлые связи.
      В буфете консерватории, угощая шаманским, я нашептывал ей о великих музыкантах прошлого. Она впервые услышала знаменитую историю про то, как враги подрезали струны Паганини, и он потеряв первую, вторую, третью... продолжал играть на последней, одной, не теряя темпа. Пальцы в кровь.
      - Ты такой же!.. - польстила мне Наташа. - Такой же уверенный...
      Твоими бы устами...
      Вернувшись из красивого мира, где люди нарядно одеты, разговаривают тихо, и то лишь в перерывах, Наташа будто в первый раз увидела квартиру, где мы живем. И взялась сразу же, среди ночи, наводить порядок. Перемыла всю желтую, в окурках, посуду, протерла полки, подоконники. Подмела и вымыла, наконец, пол, и стал виден ромбический рисунок зеленого линолеума...
      Но Тёпу не переделать, гостям от дома не отказать. Через день-два здесь снова царил хаос, на пол сыпались новые окурки, по углам стояли и катались, звеня, пустые бутылки. Дина Наташе не помогала. И у Наташи опустились руки.
      А тут явились и вовсе страшные новые женщины, которые матом ругались, но их все так же восторженно обнимал лысый барабанщик.
      В ванной текло. В дверь с выломанным не раз замком сквозило.
      Постирав свое бельецо, Наташа уходила в отведенную нам малую комнатку и ложилась на диван. Личико у нее становилось обиженным, пухлым, как у ребенка. Наверное, снова вспоминает о райской жизни у Мамина...
      Как-то ночью я проснулся - плачет. Шмыгает, трясется... Единственное, чем я могу унять ее слезы, - поцелуями и всем тем, что еще есть у Андрея Сабанова... Юная моя спутница тут же становится другой, расцветают глаза, ей все интересно. А мужик я еще не мертвый, черт побери. Хотя иной раз, отвернувшись к стене, начинаю прикидывать: мне - 36, а ей - 16. Когда ей будет 36 - самый требовательный срок у женщины, мне будет 72... Стану совершенный старик.
      Опять скитаться одному во вселенной? Люби меня, красавица. Тело твое - под шелковистой кожей словно ремни натянуты... Не бросай. Я все сделаю для тебя. Прости, что покуда масть не идет, как говорят картежники...
      20.
      
      И снова - сон!.. В глуши России, в траве зеленой, при луне лежали женщины нагие... Они мертвы, сказали мне. Я замер в стороне с испугу. И вижу вдруг, что все они похожи на мою подругу! Господь, спаси и сохрани!
      Там одинаковые лица... все одинаковы тела... Мне говорят: зачем молиться? Ты воскреси - и все дела.
      Которая, скажи - очнется, поднимется - и за тобой... Да как узнать? Наталья, солнце, хоть глаз свой синенький открой.
      Но неподвижны в бледном свете... У смерти чтоб свою отнять, тела мне ледяные эти немедля надо все обнять.
      Мне помнится у ней наивный духов цветочный аромат... А космы - с золотым отливом... И пальчик на ноге поджат...
      Но все доподлинно приметы на них повторены на всех! И даже медные браслеты... Стою и слышу чей-то смех!
      Иль это песий лай в дубраве? Зажги сильней свой луч, луна! О, да, свой бал веселый правит, в кустах смеется сатана.
      То, что я вижу, это - чёрта меня настигнувшая месть, за то, что улыбался гордо, не отдавал всего, что есть.
      За то, что сохранить желаю родных и - хоть какой талант... Но обещал - и пожинаю. Стою среди небесных ламп.
      О, где же бабочка из сказки - она кружила бы сейчас над головой моей Наташки, коснулась - мимо унеслась.
      Любимая! Ну хоть рукою пошевели... или вздохни... Но белою толпой немою лежат передо мной они.
      Я опускаюсь на колени. И слышу страшный, страшный стон... И гаснет лунное свеченье... Но не кончается мой сон...
      И я кричу: убейте скрипку... берите музыку мою... Верните лишь ее улыбку... я все навеки отдаю.
      Готов стоять в снегу годами, дышать цементом и огнем. Верните с синими глазами любимую - она мой дом,
      моя вселенная, забава, загадка света, бытия, и воскрешение, и слава... и если надо - смерть моя.
      21. Гляжу на нее, спящую, вспоминаю ее рассказы о больной матери, о жизни в ледяном бараке под облаками цементного завода и думаю: откуда в грязи и бедности такая красота могла засветиться? Наташенька, я что-нибудь придумаю, клянусь. Мы уедем скоро. Я жду счастливого момента. Но что делать, если нет и нет подходящего случая, а жизнь торопит, пугает, томит? Так получилось, Наташа помылась в ванной и забыла на раковине свои золотые украшения. А после нее принимала душ Дина ( опять появилась у нас, жарила принесенную камбалу), так вот она и узрела цепочки, кольца и браслет, вышла, держа их на ладонях: - Какая прелесть!.. Твои?.. - и присмотревшись, вдруг воскликнула. - Так это тебе который Мамин подарил? Не наш ли сибирский разбойник? - А кто это? - быстро спросил я, ненатурально засмеявшись. Я увидел, как испугалась Наташа. - Писатель Мамин-Сибиряк? - Так вы не знаете? - завизжала Дина, впиваясь глазами в витиеватую надпись на золотой пластинке. - "Любимой. Твой Мамин." А есть такой... - И с видимой неохотой отдавая украшения девчонке, буркнула. - Я бы на твоем месте показывала всем, кто пристает... Сразу отвянут. Даже если ты знакома с другим каким-то Маминым. - Это идея, - кивнул я. - Что, страшный человек? - Вор в законе... депутат Госдумы... о нем в "Известиях" писали. - Она пристально посмотрела на меня. - У него жену увел какой-то скрипач. - А, слышал по телевизору. Но ее вроде бы в циганский табор увели? - Я показал указательным пальцем на себя. - А я, кажись, скорее на японца похож, чем на цыгана. - Это верно, - охотно рассмеялась Дина. Опасный разговор иссяк, но я подумал: судьба показывает длинные зубы. Надо и отсюда сматываться. Дина может раззвонить про красивый подарок с гравировкой и про шутливые свои подозрения, и кто знает, не задумается ли кто-нибудь всерьез: не те ли беглецы? Немедленно отправив Наташу с Диной в магазин за шампанским в связи с выдуманным своим днем ангела (Дина с радостью пошла), я остался наедине с Тёпой и сказал ему прямо: - Старик, нам надо с Наташей за границу... помоги. Через твою филармонию можно достать загранпаспорта? Я заплачу, сколько скажешь...
      - Хочешь совсем рвануть? - удивился Тёпа. - Ты же не еврей. - Она хочет посмотреть свет. А ей еще всего 16, паспорта не успела получить. Но у нас есть паспорт другой одной нашей подруги... очень похожа. Не спрашивай ни чем, сделай. Я тебе буду век обязан. Уверяю тебя, хорошо отблагодарю. Тёпа смотрел на меня изумленными желтыми глазами. - Да ну!.. прямо как в кино... чем ты можешь отблагодарить? - Он заметно волнуясь, закурил. - Кажется, догадываюсь. Но я тебе так помогу... в память о нашей юности. Да, в ОВИРе надо будет кинуть... Сколько могу обещать? - А какая у них такса? - На кого нарвешься. Я думаю, по триста долларов за паспорт надо. - Сделаем, - сказал я. Но чтобы он не подумал, что у нас с Наташей денег куры не клюют, торопливо добавил. - Продадим эти ее цацки... Сделаем. Тёпа улыбаясь смотрел на меня. Он мог бы спросить: "А на какие шиши вы там будете жить?". Но зачем спрашивать? И так ясно, что дело темное ( его любимое выражение). Он побрился опасной бритвой, надел костюм с галстуком и, сделав плаксивое выражение на лице, стал похож на известного лысого бизнесменапрохиндея, которого мы часто видим на экранах телевизоров. - Я-таки пошел. Вечером под великим секретом в ванной мне было сообщено, что его фирма в лице замдиректора, иудея Ваксмана за двести зеленых поручится за нас, а его знакомый в ОВИРЕ обещает за двести же помочь... но это, конечно, за каждый паспорт. Только надо аккуратно заполнить бланки. И фотокарточки, фотокарточки нужны... по шесть штук с каждого. С утра мы с Наташей сбегали за угол, в фотоателье, и через час нам выдали необходимые снимки. К счастью, в квартире второй день не было Дины. Поэтому мы с Наташей, не таясь, сели за стол и принялись за работу. Тёпа, рассеянно улыбаясь, сидел за своими барабанами и тарелками в углу и тихо пощелкивал палочками, время от времени взглядывая на нас. Я написал, что я, Алексей Иванович Лыков, тридцати семи лет, скрипач, адрес такой-то, но в данное время работаю в Новосибирской филармонии. Елена Михайловна Шагурина написала, что она трудится вместе со мной администратором моих концертов. Когда мы закончили, Тёпа вскочил и, мыча "Чу-чу" из "Серенады Солнечной долины", унес наши ворованные паспорта, бумаги и шестьсот долларов в ОВИР. Теперь надо было ждать. Я обнял Наталью - ее бил страх, так бьет температура. Я шепотом спросил, найдя губами ее губы: - Ты еще любишь меня? - Как можно спрашивать?.. - совсем уже взрослыми словами отвечала моя спутница, глядя в глаза. - Мне назад - смерть. - И от волнения села к зеркалу краситься... Через сутки мы получили из рук Тёпы два красных международных паспорта серии 41. - Они действительные? - спросил я у Тёпы. - С ними можно куда угодно ехать? - Хоть в Штаты!.. - барабанщик подмигнул. - А теперь своди меня с Динкой в хороший кабак... и больше ничего! Я же понимаю, тебе там башли будут нужны... - А где Дина? - Я сказал ей, что она мешается... Мы ей позвоним. - Она знает про паспорта? - Конечно, нет! - Тёпа надменно крутнул лысой башкой ( он эти дни был неузнаваем - тщательно побритый, при галстуке, в ботинках, начищенных черной варежкой ), постучал ладонями по животу и по коленкам. - Чем меньше женщине мы шепчем, тем легче бросить нам ее. Пушкин. Мы просидели вчетвером в новом крохотном ресторанчике "Vector" едва ли не утра. На столе горели разноцветные свечи. Под "сладкие звуки Моцарта" ( из "Фигаро") мы танцевали. Тёпа был потрясен: быстро меняются наши "едальни". Появились хорошие вина, грибы, форель... А мебель теперь какая! Довольна была и Наташа - ей нравилось вежливое обслуживание мальчиковофициантов в черном. Только одно тревожило - Дина вдруг стала загадочно молчалива. Пила, тускло глядя перед собой. Завидовала нам? Или уже точно догадалась ли и не продала нас кому надо? Вот вернемся в квартиру Богомолова, а там ждут "менты" или даже в штатской одежде широкоплечие парни. Но нет, дома нас никто не ждал. И можно было спокойно выспаться под свист метели за окном. И все же, уйдя в свою комнатку, мы с Наташей спать не легли. Подождав с полчаса, убедившись, что Дина уснула, собрали свои вещи уже в который раз. Привычно и быстро. - Степан!.. - я шепотом разбудил коллегу и молчаливыми широкими жестами, как дирижер, поднял. И он вместе с нами поехал в аэропорт. В такси ему было сказано, что мы с Наташей летим в Москву ( а на деле мы решили выбираться в Питер). А из Москвы, якобы, купив в первом попавшемся турбюро путевки, покатим в Анталию. Я попросил Тёпу проводить нас именно для того, чтобы он поверил, запомнил: первым же рейсом - это через час - мы летим в Москву... Если его заставит рассказать об всем Дина ( или другие какие люди), они нас будут искать в Москве. Угостив Тёпу убийственной дозой виски в баре аэропорта, я заплатил таксисту и отправил моего коллегу домой, в койку, где его наверняка, проснувшись, ожидала рыжая женщина со стоячими грудями. Рейс на Санкт-Петербург ожидался через четыре часа. Билеты мы купили. Невыносимо хотелось после ночной попойки спать, но все кресла были заняты, да и не отпускал страх... Нельзя спать, нельзя. - Ой, - сказала растерянно Наташа, роясь в своей сумочке. - А где мой перстень с камнем? Перстня с камнем не было. - Ты не оставила его опять в ванной?
      Наташа задумчиво качала головой. "Дина!.." - подумал я. Только она могла. Пока мы умывались после ресторана, раздевались и снова одевались, как бы для сна, Дина шастала по всей квартире в коротком халате Тёпы, шатаясь, как пьяная и ненатурально хохоча. В ресторане была печальна, а тут развеселилась. Постой-ка, а деньги? - Я сейчас, - шепнул я Наташе и, поставив к ее ногам чемодан и рюкзак со скрипкой, завернутой в наше замечательное пуховое австрийское одеяло), пошел в мужской туалет. Нашел свободную кабинку с крючком на двери, заперся и, расстегнув ремень, прощупал кармашек на трусах. Конверт с долларами был на месте. Я несколько дней назад вложил "зеленые" в почтовый конверт и, загнув пустые края , втиснул конверт в кармашек. Но словно что-то толкнуло меня - проверь. Высвободив пуговку, вынул конверт, открыл - там лежала простая бумага. Я не верил глазам - бумага! В клеточку, из школьной тетради. Аккуратно так нарезанная. Это шутка?! Это не Наташка сделала?
      Я лихорадочно вырвал из кармана куртки бумажник с российскими деньгами. Когда сегодня покупал билеты, мне показалось: подозрительно мало их осталось их у меня... Отпер боковое отделение с "молнией" - боже мой, всего три миллиона старыми... Но я же вчера в ресторане расплачивался. И за такси платил, и Тёпу сейчас угостил шотландским виски... Быть не может, чтобы Тёпа мои доллары выкрал. Это, конечно, Наташа пошутила. И даже не пошутила - вынула на всякий случай, когда я повесил трусы в ванной в углу, на крайнюю струну, как бы для сушки, кармашком к стене. Чтобы не марать раньше времени, постирал и, запрятав валюту, повесил. Из элементарной брезгливости никто не должен был их тронуть. Бегом я поднялся в зал ожидания к Наташе и рассказал о моем печальном открытии, искательно улыбаясь ей и дергая за руку. - Да ты что!.. - обмерла Наташа. - Я не трогала. - И сузив глаза, мстительно прошептала: - Это Дина. Собака. Недаром у нее такое имя. Дина? Когда? Да мало ли когда. Из любопытства тронула мои тряпки... обнаружила... хохотнула, пошла, приготовила стопу бумажек подходящего размера и заменила. Когда мы сидели вчера в ресторане, плавки висели в ванной. Но денег там уже не было, это ясно. Вот почему Дина и казалась такой рассеяннопечальной. Защитная реакция ворюги. Даже Тёпа поразился: - Ты чё, будто лимон без устрицы проглотила? Ты же у меня ядерная бомба!.. На что Дина дернула уголком рта: дескать, я стараюсь, стараюсь казаться веселой, но что же поделать, и у меня есть проблемы... И вот мы с Наташей стояли в аэропорту, ограбленные и растерянные. - Надо сейчас же к ним! - заговорила Наташа. - Поднимем с постели и - за волосы! Мол, отдавай. - А если скажет: не брала? И всю квартиру перероем - не найдем? Мы сели на освободившиеся кресла - как раз объявили посадку на московский рейс. Что делать? В милицию не заявишь. А если и вправду не Дина украла? К Тёпе каждый день ходит столько хохотушек... кто-то и в ванную после туалета заглянет... Нет, ничего сейчас не докажешь. И куда мы теперь с нашими жалкими деньгами? - У тебя ничего не осталось? Наташа достала бумажник. Там - копейки. Ну, прилетим мы в Питер. Как раз хватит на обратный рейс. Надо срочно сдать билеты... Я отдал Наташе ( у нее наивное, честное личико) общегражданские паспорта Лыкова и Шагуриной и поставил в очередь. Сейчас дежурная по смене заберет у нас места и вернет стоимость билетов за вычетом неизбежных процентов. И куда мы дальше? Голова кружилась. Казалось, все происходит во сне. Но это был не сон, а жестокая реальность. Даже если мы сейчас вернемся к Тёпе, и он, хлеща свою рыжую Дину по губам, вырвет у нее признание, что да, украла... она уже поняла главное: мы как раз и есть беглецы от Мамина, о которых говорит народ. Если она сама не смотрела телевизионную передачу "Час пик", но те, кому она рассказала о золотых украшениях Натальи, наверняка смотрели... сейчас вся страна смотрит телевизор... Так вот, если она и признается, что украла, и даже вернет деньги, то уж другого счастья не упустит - за нами будет мгновенно налажена погоня... Мамин ведь не поскупится, всех отблагодарит. А может, потому она и украла, что знает: мы побоимся вернуться для выяснения отношений... Да и наверное, поедем мы сейчас к Тёпе - а ее там уже и в помине нет. Только мы укатили в аэропорт - и она из квартиры. Она же не дура - скорее всего, притворялась спящей, готовая к скандалу еще ночью ( вдруг я раньше обнаружу пропажу!). А уйти после гулянки от Тёпы - тоже могло вызвать подозрение. Итак, если она украла - ее сейчас у Тёпы нет. Позвонить? - Да, да!.. - зашептала Наташа, когда я поделился с нею своими мыслями. Она уже сдала билеты. - Какой ты молодец! Звони!.. Я позвонил. Мне ответил хриплый голос барабанщика: - Кто?.. - Это я, Андрей. Тёпа, ты один? - Почему?! Только что с Монблана на лыжах съехал... А что? Секрет? Можешь говорить, она не слышит... Какая наглая и страшная баба. Украла и спокойно спит. Если это она украла. - Ну, что? Что?.. - спрашивал Тёпа. - Рейс отложили? Приезжайте... Турецкий кофе сварим... - Нет, нет... я позвонил сказать, что через минуту взлетаем... Спасибо за все. Обнимаю. - И я дурашливо пропел первые такты из 5-ой симфонии Бетховена. - Та-та-та-та'-а!..
      Мы с Наташенькой прошли в бар, я взял нам по рюмке водки. И чаю. Что уж теперь, не обеднеем.
      А если украл Тёпа? Вполне тоже может быть. Он единственный знал, что у нас есть доллары. Перед тем, как я ему отдал шестьсот зеленых, мне надо было хоть на улицу сбегать, якобы в пункт обмена валюты. А я валялся на диване, размышляя о Мамине. О том, какие он мог предпринять действия, чтобы отыскать бывшую жену. Надо бы узнать, избрали его в депутаты или нет. Но не спросишь же у Тёпы и тем более у Дины. Сразу догадаются: не зря спрашиваю... Стало быть, получив шестьсот в руки, Тёпа понял: деньги у нас есть. Опять-таки, куда собрались ехатьто? За границу. Не с рублями же туда лететь. Но неужто человек может так пасть, что вот пил со мной месяц, обнимался, руку Наташе целовал - и нас же обокрал? Ни за что не поверю.
      Дина! Или другая какая женщина.
      Будь они все прокляты...
      Я обнял Наташу. - Милая... я не знаю, как быть... куда ехать... - А ведь у меня есть деньги на предъявителя... - вдруг пролепетала она, сконфуженно глядя в сторону. - Но нету свидетельства о рождении... у Валеры... А сберкнижку прихватила. Может, дадут? - Она полезла в сумочку, набитую красочными открытками и тюбиками. - Если ты сейчас появишься в городе, тебя тут же схватят. - Я понимаю. - Она вздохнула. - А если из другого города запросить? С этим паспортом не получится?.. - Он может быть в розыске... Мы растерянно посидели в аэропорту до вечера, в сумерках сели в автобус и поехали на железнодорожный вокзал. Видно, судьба наша такая. А куда еще деваться? Только на рельсы. Вышли в громе объявлений по радио. - Ну, что?.. Куда глаза глядят? Только не в сторону дома? Хоть выспимся... Измученная Наташа кивнула. Через часа два мы лежали в плацкартном вагоне 76-го поезда, ехавшего на запад... Вокруг кричали дети, тренькали гитары. Где сойдем? Билеты я взял наудачу - до Тюмени... 22. СНЫ САБАНОВА
      И снится сон, что я проснулся, и в длинном поезде ночном один лежу - и нету рядом любимой... нету никого... И я бегу через вагоны, и я кричу, и я зову, и ни людей, ни машиниста, ни чемоданов - пустота...
      Ах, это ты во тьме мелькнула - внизу бежала по снегам, кричала, мне вослед махая и падая в лиловый снег?..
      Я высунулся из вагона - а поезд мой влетел в тоннель... и он часами, днями длится, и ни сойти, ни спрыгнуть мне... И снова будто я проснулся - я в самолете... боже мой, ведь можно так стать сумасшедшим. Я в самолете, я лечу,
      но где же милая, где люди... мой самолет пустой насквозь гремит сквозь сумрачные тучи, и сами движутся рули...
      А кто же там - не ангел светлый на облаке?.. стояла ты! Я закричал тебе в оконце, но разве можно услыхать?
      Я вырвал дверцу - в шуме ветра к тебе желая проскользнуть, но, на крыле стальном повиснув, лечу меж молний и дождя...
      И снова я от сна очнулся - иду дорогою в снегу, вокруг блестят глазами волки и нету светлого окна.
      Но здесь ты шла - след узкой туфли мгновенно снегом замело... Ты здесь была - на голой ветке сверкает золотой твой шарф...
      Но кто же там? Не ты ль блеснула, как юный месяц, в небесах? И подо льдом, как свет, прозрачным - с веселым гребнем в волосах?
      И за окном у самовара с чужим мужчиной и детьми? Где ты, счастливая, смеешься... О, черт возьми! О, черт возьми!
      И черт уже стоит, осклабясь: - Ты как всегда нетерпелив. Что высших тайных знаний кладезь? Тебе вина бы и олив.
      Вернее, самогонки с хлебом... и бабы теплой на всю ночь... А я-то, бегая по склепам, все мыслил, как тебе помочь.
      Но у тебя не выйдет счастья - не держишь слово. Как листва меняется под ветром в чаще - твое лицо, твои слова...
      Что за народец воспитали в стране рабочих и крестьян? Куда смотрел товарищ Сталин? Один обман, один туман.
      Здесь Мефистофелю бы горе с его доверчивой душой... Его бы Фауст объегорил, объехал на козе кривой.
      И молодость свою вернул бы, а черта сдал бы в КПЗ. Ты слышал, как запели трубы, когда я о кривой козе?
      Се - истина, и ты напрасно нас затеваешь обмануть... Отдай свою любовь, и ясно, что твой до звезд продлится путь.
      Отдай ее, и слава грянет, и деньги полетят дождем... И каждый камень будет пряник на розовом пути твоем.
      И каждая из лучших женщин твоей готова будет стать... Но эту - нам отдашь. Я вечен - и я дождусь, е... м...!
      Но эта - точно наша. То-есть, ты сам о ней тогда не знал?.. ...И я проснулся - темный поезд... в окне - неведомый вокзал.
      23.
      С нами в вагоне ехала группа студентов: юноша с бородищей не по годам, юноша с усиками и жиденькой эспаньолкой, как у актера, играющего комическую роль короля, и три девицы. Все в синих китайских ватниках и унтах. У них не было ни гитары с собой, ни, к счастью, магнитофона с громкой музыкой. Они читали, передавая другу, ксерокопии печатных текстов, помечали в блокнотах.
      Из их слегка хвастливых разговоров мы с Наташей узнали - они с биофака НГУ, готовят для всемирной организации "Гринпис" отчет о положении дел вокруг нефтяных поселков Западной Сибири. Завтра летят на север Тюменщины, на платформу с названием Южная. Наверное, кто-то в шутку так назвал. - А полетим вертолетом, - объявила самая строгая на вид студентка, в тяжелых очках, с тонкими губками. В наши времена несомненно она была бы комсорг. - А не дорого?.. - спросила вдруг Наташа. - Сейчас же тонна керосина шестьсот или даже больше долларов... Я был удивлен - знает о таких вещах. Конечно, от НЕГО знает, который вот так, время от времени, напоминал и будет напоминать о себе... - Дорого, но не для таких, как Алик Концевич, - внушительно произнес бородатый. - У него даже самолет есть. Хочет получить права. Но только не у нас - в Италии. Там дешевле. - А кто это? - теперь уже я ввязался в разговор.
      - Не слышали про Концевича?! Президент фирмы. Он нас и повезет. Сойдем на полустанке "Еловка" и - тр-р-р.
      Одна из девушек, завистливо смотревшая на браслет Наташи (там как бы две золотые змейки сплелись, и четыре голубых камушка сверкают), вздохнула:
      - Холостой, знает три языка.
      - Главное не это! - сердясь, заговорил парнишка с усиками и бородкой. - Не побоялся пустить на свою территорию. Другие нефтяные бароны от нас, от экологов, как черт от ладана!..
      По вагону шли два милиционера. Я напрягся. Если это люди Мамина, мы пропали - у них наверное есть наши фотографии. Милиционеры были угрюмы, небриты, вот остановились возле босого пьяноватого парня, который изображал перед соседками, что открывает пивную бутылку "глазом" - зажав жестяной колпачок меж скулой и бровью. Парень поставил бутылку на стол, смирно опустил руки, милиция прошла мимо.
      "Может, нам с этими экологами и поехать? - подумал я, незаметно для прочих подмигивая Наташе. - В тундре нас никто не найдет."
      - А как вы думаете, рабочие ему нужны?.. - спросил я. Я не решился сказать "музыкант" - вдруг студенты, любопытствующий народ, смотрели передачу "Час пик".
      - Вряд ли, - значительно нахмурился широкобородый. - Он хорошо платит. К нему только по контрактам едут... Я зевнул и вызвал взглядом Наташу в тамбур посоветоваться. Если мы сойдем на полустанке, а вертолета еще не будет, придется ждать. А поезд уйдет. Что ж, не возьмет нас "барон" к себе - купим билеты на другой поезд и дальше покатим. - Как думаешь? - Ты мой муж, ты и решай... - рассудительно сказала Наташа. Рано утром мы сошли вместе со студентами возле заметенного до крыш крохотного поселка Еловка. Старики, скрипя деревянными лопатами, вычищали коридоры в сугробах. Сладкий древесный дым пьянил как водка. Ровно в одиннадцать по местному времени в сверкающем синем небе показался вертолет, он сделал круг, снизился над единственной улицей и поднял снежную бурю вокруг. Он завис, работая винтами, мягко присев лыжами на белый наст, не давая им провалиться. Открылась дверца - вылез, чуть пригибаясь, в легкой белой курточке и джинсах моложавый мужчина. Он, улыбаясь, быстро перебрасывая глаза, осмотрел девушек. И мою Наташа тоже. - Ну, отдаетесь в рабство? - спросил. - Прошу. - Но дело в том, что они не наши, - девица, которая раньше была бы комсоргом, показала на нас. - Он рабочий. И с таким высокомерием она это сказала... - Не совсем. У меня секретный разговор! - Я успел вклиниться во-время, ибо на лице хозяина вот-вот могло возникнуть выражение смертельной скуки. - Можно вас на семь секунд? То ли Концевича заинтриговали неожиданные "семь секунд", то ли Наташа понравилась... Смуглый, быстрый, он поиграл губами и шагнул в сторону. Я, стоя спиной к студентам и грохочущему вертолету, внятно прокричал: - Я - скрипач! Окончил консерваторию! Но могу делать и черную работу. - Лишь бы он не вспомнил про скрипача, о котором говорил по телевизору Мамин ( удивительное дело, народ запоминает именно такие слухи - кто украл, кто увел!). И поэтому я торопился с новой информацией. - Нам не дала пожениться ее мама. (Ах, надо было сказать не "мама", а "мать". "Мама" тоже опасное слово - близко к "Мамину".