Юрий Соколов
      Строка из стихотворения
      Звук выстрела разорвал тишину, откликнулся негромким эхом в застывшей березовой роще.
      На мгновение Пушкин замер, остановился и, словно продолжая движение вперед, упал лицом в снег.
      Задыхаясь, Данзас бросился к нему. Проваливаясь в хрупкий, затвердевший от мороза наст, он двигался медленно, мучительно медленно, и было это точно в кошмарном сне, когда хочется бежать, но нет сил и ноги опутаны невидимой, но крепкой паутиной. Щурясь от низкого солнца, он смотрел вперед странным, суженным зрением. Видимый мир сжался, превратился в одну простую и страшную картину: искрящаяся пелена с голубыми тенями, и на ней резкое черное пятно - тело поэта.
      Раненый приподнялся, тряхнул головой, сбрасывая прилипший снег.
      "Я еще могу выстрелить и имею на это право..."
      Кому он сказал? Наверное, им всем троим - двум секундантам и стоявшему чуть поодаль противнику.
      Дантес медленно вернулся на свое место.
      Перенеся тяжесть тела на левую руку, Пушкин начал целиться. Второй выстрел раскатился в морозном воздухе.
      История - движение, жизнь, непрерывное изменение облика мира. История память природы, память людей, события и даты ее записаны в книгах Земли, в книгах Человека.
      События, отраженные в нашем сознании, смещаются во времени, возникают рядом или удаляются одно от другого, мы видим их причудливое мелькание, словно на многоликом экране латерна магика. Часто они проходят мимо, непонятные, неосознанные, незамеченные. Часто нам кажется, что между ними не существует никакой связи, и лишь впоследствии мы устанавливаем их взаимную обусловленность.
      Рассуждая о явлении, мы рассуждаем о причине и следствии, понимая историческое событие как результат взаимодействия многих причин. События-причины и события-следствия разделены во времени расстояниями, которые кажутся невообразимо малыми в мире атомов и невообразимо большими в космосе, ибо наша интуиция не приспособлена к их восприятию. Но в мае штабах своей истории мы остро ощущаем постоянное и необратимое течение времени. И, наверное, потому снова и снова перечитываем книги о прошлом, наверное, потому с таким глубоким волнением смотрим на нотную страницу, написанную рукой Бетховена, или на впадины в каменной мостовой, пробитые колесницами на улицах древней Помпеи. Минувшее оживает в четких и ясных картинах, и тогда, невольно следуя бегу времени, мы часто думаем: а что будет, после нас, что станет с этим миром потом?.
      Вадим убрал парус. Лодка, продолжавшая двигаться по инерции, плавно скользила по спокойной воде, приближаясь к спускавшейся в море высокой каменной лестнице. Ровные ленты ослепительно белых ступеней, разделенных темными полосами тени, медленно расходились, вращаясь вокруг невидимого центра, словно лучи гигантского веера. Осторожно поворачивая румпель, Вадим подошел к причалу.
      - Кажется, мы добрались сюда раньше, чем предполагали при таком ветре, - сказал он, обращаясь к своему спутнику. - Это хорошо. Не будем спешить.
      Не отвечая, Ченей сидел на скамье, ухватившись за борт тонкими, костлявыми пальцами, и осматривался кругом, поворачивая голову мгновенными, порывистыми движениями, похожий на большую белую птицу. Вадима поразило выражение его лица: в непонятном волнении Ченей жадно смотрел на спокойное море, на уснувшую бухту, окаймленную в отдалении цепью невысоких скалистых гор, окутанных полуденной дымкой, на встававшие вдали исполинские здания таинственного города, протянувшегося вдоль изогнутой береговой полосы. Летний день, ослепительный и знойный, достиг своего апогея. Стояла полная, не нарушаемая ничем тишина; даже легкое плескание волн не доносилось в зеркальный затон причала - только ветер, слабый и ровный, чуть слышно пел иногда в снастях лодки, рождая не звуки, но словно их неясные и мимолетные тени.
      - Я не могу отделаться от впечатления, что краски здесь насыщеннее и ярче, - сказал Ченей. - И запахи... Как сильно и хорошо пахнет морем! Но, может быть, это обманчивое чувство - я просто отвык от таких ощущений за время путешествия. Забыл все...
      Они привязали лодку и пошли наверх по середине лестницы, ограниченной с обеих сторон низкими стенами, сложенными из больших блоков, выпиленных из серого камня. На уступах стен, поднимавшихся на высоту человеческого роста, стояли длинные ряды статуй.
      Вадим остановился.
      - Посмотрите на эти скульптуры. - Он обвел рукой огромное пространство лестницы. - Видите, там, у воды, фигуры из Древнего Египта, а выше, где кончаются ступени, установлены работы ваятелей нашего века. Посмотрите, как не схожи они по самому своему духу, по отраженному в них восприятию мира.
      - И все же у них есть общая черта, - сказал Ченей. - Все они созданы талантливыми людьми. Я отчетливо чувствую это, хотя символика многих фигур мне совершенно не понятна...
      Разговаривая, они дошли до конца лестницы, и взгляду Ченея открылась небольшая овальная площадь. Высокие здания обступали ее, охватив широкой подковой. Слева, на юго-западной стороне, выделяясь четкими силуэтами на фоне неба, поднимались аскетически строгие, темные небоскребы, отбросив глубокую тень. Они уходили вверх, узкие и острые, и, по законам перспективы, сближались в вышине, как бы наклоняясь над площадью. Рядом с ними, напротив лестницы, стояло более низкое, но массивное и широкое здание с огромной, изогнутой полукружием колоннадой. Справа, ярко освещенные солнцем, прижались друг к другу дома, сверкавшие стеклом и металлом, с легкими, предельно гармоничными пропорциями, похожие на фантастическую друзу кристаллов. Все эти здания, так же как и статуи на лестнице, без сомнения, принадлежали разным эпохам. Но зодчие, воздвигнувшие их здесь, сумели создать величественный и строгий ансамбль. В его своеобразной и изысканной красоте было что-то тревожное и даже мрачное, навеянное, быть может, огромными, подавлявшими воображение размерами зданий. Необъяснимая, но отчетливо выраженная динамика была заложена в них: взгляд не мог охватить все строение целиком и невольно скользил по легким, устремленным вверх линиям, отчего дома, казалось, стремительно росли и, мгновенно застыв, стояли над площадью, словно гигантские призраки, закрывая собой половину неба.
      Солнце перевалило за полдень. Знойное, колеблющееся марево повисло над каменными плитами. Легкий ветерок, тянувший с моря, не приносил облегчения.
      Вадим дотронулся до руки Ченея.
      - Жарко. Пойдемте в парк - видите, он начинается у самой лестницы. Там есть чудесное место: тень, скамейка и фонтан - все, как в старинных книгах.
      За каменными воротами, открывавшимися на площадь, шла дорожка, выложенная плоскими камнями, между которыми пробивалась жесткая, стлавшаяся по земле трава. Кругом в беспорядочном смешении буйно разрослись кусты и деревья. Сонный покой царствовал здесь; мертвенная тень города только коснулась сознания, прошла и исчезла, растаяв в жужжании пчел и душном аромате цветов.
      - Вот он, фонтан. - Вадим протянул руку. - Это мой старый друг. Он поит меня с незапамятных времен; в нем самая вкусная вода на всем побережье.
      Они опустились на скамью, стоявшую в тени старых кедров и кипарисов. Впереди, на залитой солнцем площадке, бронзовые тритоны, сидевшие на высоком камне, выбрасывали в небо упругие струи, разлетавшиеся мельчайшей радужной пылью. Кругом росли пышные кусты испанского дрока, покрытые ярко-желтыми пахучими цветами. Шумящая вода непрерывным потоком брызг падала в круглый бассейн с обвалившимися стенками, заросшими зеленым бархатным мохом, и бежала вниз, в море, стремительным пенистым ручьем.
      - Я завидую вам. - Ченей пожал руку Вадима. - И благодарю судьбу за нашу встречу. По-видимому, я только сейчас начинаю понимать смысл нового для меня слова - романтика... В свое время я много размышлял о гармонии сущего, о концепции красоты. Но никогда не предполагал, что она может облекаться в такие формы, как здесь... Взгляните, как это хорошо, хотя в основе своей совсем просто - сочетание белого и синего: синее небо, белые облака на нем, белая лестница и синее море... Какой глубокий цвет у него! Отсюда, сверху, оно кажется темнее, чем с лодки. А там, у горизонта, посмотрите - там легкий туман, слабое голубое сияние... Меня поражает красота пейзажа, возникшего совершенно случайно, не связанного с актом творчества, то есть сознательной организацией его элементов. Непонятно... Утонченная красота в таких удивительных, асимметричных, совершенно произвольных формах, как эти горы и изломанные контуры берега...
      Вадим задумчиво смотрел на своего собеседника.
      - Боюсь, что вы неправы. Формы эти далеко не произвольны... Не так давно один из наших ученых закончил любопытное исследование о кинетике образования различных так называемых случайных формаций в природе, например, распределения растительности на поверхности земли, рельефа гор, расположения скал, обрушившихся в море. И, к удивлению многих, неопровержимо показал, что в таких процессах проявляются очень сложные, но тем не менее совершенно отчетливые композиционные закономерности, которые и определяют структуру и форму хаотических образований. По-видимому, мы инстинктивно ощущаем эти закономерности и потому так часто восхищаемся красотой гор, облаков или морского берега... В подтверждение справедливости этого я могу привести такой пример: посмотрите на горный пейзаж или небо с облаками, исполненные рукой бесталанного художника. Они наверняка покажутся вам некрасивыми и неестественными, хотя, казалось бы, очертания горного хребта и форма облаков могут быть абсолютно произвольными. Вместе с тем настоящие горы и облака, те, что мы встречаем в природе, никогда не вызывают у нас подобного чувства... Истинный художник улавливает самый дух модели, законы, управляющие ее построением, и поэтому даже при значительном отклонении от действительных черт натуры создается впечатление удивительной жизненности. В этом, по-видимому, и состоит ответ на ваш вопрос.
      Вадим встал со скамьи.
      - Давайте отвлечемся от высоких материй и немного поедим. Но прежде, если хотите, выкупаемся в ручье. Там, ниже, есть маленький водопад.
      Ченей кивнул и, словно нехотя, отошел от просвета в кустах, сквозь который был виден далекий берег моря.
      - Я чувствую, что вам нравится здесь, - сказал Вадим. - Это так?
      - Нравится - не то слово... Мне трудно объяснить, что со мной. Я странствовал долго, невероятно долго. И забыл жизнь, забыл ее краски и звуки, а здесь... Это похоже на вашу легенду: вечность, бессмертие, рай. Я снова живу, воскресший. И никуда не уйду отсюда... Я не хочу обратно зачем мне туда? Я не вернусь. Мне страшно, когда я об этом думаю. Пустая и темная дорога, бесконечный путь там, за синим небом, где холод, мертвая тишина, одиночество...
      Они шли по улице, похожей на глубокий каньон, пропиленный в толще массивного камня. Бесчисленные блестки стекла и металла мерцали на его стенах, образуя подобие сложной кристаллической структуры. Ченей с любопытством смотрел на одурманивающий мираж манивших его витрин, на фантастические иероглифы реклам, которыми были покрыты уходящие вверх фасады домов. Здесь, как и раньше на площади, возникало ощущение, что противоположные здания, наклонившись, сближаются в вышине друг с другом. Солнечный свет, разлившийся далеко, там, где виднелась узкая полоска неба, не проникал на темное дно каньона, и воздух, застывший и тяжелый, был полон тусклой сиреневой мглой. Видимое утрачивало реальность - тревожные, призрачные тени окружали Ченея. Временами ему казалось, что он, осторожно ступая, идет по утонувшему городу в глубокой, не нарушаемой ничем тишине, по улицам, наполненным неощутимой водой, похожей на прозрачный синий туман. Лишь иногда на перекрестках, где немного расширялось пространство между домами, он видел лучи солнца, проникавшие сверху тонкими светлыми струями, окруженными золотым ореолом. Яркие пятна света дробились ослепительными бликами на стеклах и блестящих рамах домов, вспыхивали на цветных колпаках уличных указателей и светофоров. В бесконечном и темном лабиринте улиц не было ни растений, ни насекомых, ни птиц. Жизнь ушла с этого куска земли, покрытого броней из металла и камня.
      Внезапно Ченей остановился.
      - Мне нехорошо. Это словно кошмар. Дома надвинулись, обступили, и давят меня, и смотрят бесчисленными стеклами. Точно фасеточные глаза каких-то чудовищных насекомых... В парке спокойно и легко было у меня на душе, а здесь - чувство тревоги и страха. Это грандиозно, красиво по-своему, но в самой основе такого мира есть что-то противоестественное и больное...
      - Именно противоестественное. Город - плод больного сознания...
      Они подошли к башне, одетой блестящим серым металлом.
      - Войдемте сюда. Я хочу показать вам берег с высоты птичьего полета. Вадим протянул руку к входной двери, которая бесшумно скользнула в сторону.
      Прохладный вестибюль был украшен великолепными мозаичными панно; свет, проникавший через витражи высоких стрельчатых окон, чертил на полу причудливые цветные узоры. Узкие, вытянувшиеся вдоль стен пилястры, облицованные полированным порфиром, уходили вверх, исчезая в полутьме высокого свода.
      Лифт тронулся, постепенно набирая скорость. Потом неощутимо затормозил, мигнув зеленым огнем сигнала. Вадим и Ченей вышли на залитую солнцем площадку, огороженную решетчатым барьером.
      Город лежал далеко внизу, протянувшись по берегу на неширокой полосе земли между горами и морем. Наблюдаемый с большого расстояния, он был похож на рисунок, сделанный однотонной прозрачной сине-серой акварелью. Прямые линии улиц, расходившиеся от площади со спускавшейся к морю лестницей, были прочерчены на основном фоне тусклыми лиловыми линиями. Маленькие пятна зелени виднелись на крышах наиболее высоких зданий. На юго-западе, где стояло солнце, повисла полуденная дымка, и дома, утрачивая рельефные очертания, тонули в знойной мгле, превращаясь в темные зубчатые силуэты.
      Полное беззвучие окутало призрачный мир, открывшийся перед Ченеем. Лишь изредка слабый порыв ветра, налетавший с моря, проносился между башнями небоскребов, кружился в запутанном лабиринте бездонных улиц, и тогда в воздухе рождались легкие, неясные звуки - печальные, перекликающиеся голоса мертвого города.
      Вадим дотронулся до руки Ченея.
      - Трагический парадокс - здесь, перед вами. В те времена люди повсюду убили живую природу. Потом ничтожные крупицы ее, словно святые реликвии, стали беречь и лелеять на крышах домов, где был солнечный свет, где могли жить растения. Но доступ туда был возможен для избранных. Другие - а их был легион - умирали в порах этой каменной массы, узники, осужденные на вечное заточение в ней...
      - Но ведь они ушли отсюда.
      - Да, живые ушли... Для этого понадобилось жестокое потрясение их сознания, крушение привычных взглядов и понятий.
      Ченей провел рукой по лицу.
      - Страшный памятник - _оживший_ бред - город, пустой и безжизненный. Что пронеслось над ним: озарение или, наоборот, безумие, разметавшее всех?.. Что прогнало их? Что изменило так сильно психику людей?
      - Что прогнало их? Превращение мира. Однажды - может быть, тогда прошел всего один день или один час - он стал не таким, каким был прежде... Люди узнали о решении проблемы бессмертия, о том, что они могут жить вечно.
      - Это до сих пор непостижимо для меня. Бессмертие... Объясните, что, в сущности, сделали ваши ученые? Мне рассказывали, но я мало что понял.
      - Тогда спустимся вниз. - Вадим протянул руку к нише лифта. - Там есть лекционный зал. Я воспользуюсь его аппаратурой.
      Ченей кивнул и, не двигаясь, продолжал стоять у перил.
      Из полутьмы открытой кабины Вадим смотрел на своего спутника. Только теперь он подумал, что привык к нему за время знакомства и принимает его без удивления, как нечто обыденное. Казалось, в Ченее не было ничего особенного, резко бросавшегося в глаза, что отличало бы его от других людей. Но вместе с тем весь его облик поражал какой-то своеобразной необычностью, мгновенно рождавшей мысль, что он пришелец из другого мира, где действуют законы иной, чуждой гармонии, управляющей строением тела.
      Ченей поймал на себе взгляд Вадима.
      - Вам, наверное, странно видеть такое существо, как я?
      Вадим улыбнулся.
      - Разве не удивительно, что мы оба люди? По-моему, это поразительный факт. Он означает, что в определенных условиях существуют оптимальные пути развития организмов в процессе эволюции. И результаты оказываются тождественными... Мы давно изучаем природу, но и сейчас не можем сказать, почему жизнь отливается именно в такие формы. Почему, например, высшие мыслящие существа имеют вид людей?
      Ченей отошел от перил.
      - Мы люди... И, наверное, потому стали ими, что принадлежим не двум нашим планетам, таким непохожим и далеким, а единому целому - вселенной...
      Лифт скользнул вниз. Снова бесшумно отошла в сторону дверь, и Ченей увидел длинный зал, залитый спокойным сиянием скрытых ламп. Множество статуй стояло на постаментах у стен; несколько крупных фигур разместилось посредине, рельефно выделяясь в потоке света, отбрасывавшего легкие и пластичные тени, отчего в мраморе угадывались движение и теплота человеческого тела.
      Наклоняясь к этикеткам, Ченей вполголоса читал имена скульпторов.
      - Сегодняшний день - как сон. Мне кажется, что я непостижимым образом перехожу из одного мира в другой. И вы мой гид.
      Они вошли в круглую комнату со сферическим потолком, который, как показалось Ченею, был покрыт необычайно светлой, переливающейся краской, похожей на повисшее в воздухе облако мерцающей серебряной пыли. В середине стоял небольшой низкий пульт со множеством разноцветных кнопок и несколько кресел на вращающихся основаниях.
      Вадим сел к пульту, жестом пригласив Ченея на соседнее место.
      - Странная комната, - сказал, осматриваясь, Ченей. - Пустая - здесь не больше десятка кресел.
      - Зал построен так, что зрители должны находиться точно в его центре.
      - Почему?
      Не отвечая, Вадим нажал на одну из кнопок на пульте.
      Освещение неуловимо изменилось, и Ченей увидел над собой не низкий потолок, а колоссальное, уходившее в неизмеримую даль пространство, из которого шел мягкий голубой свет. Круглый пол зала выглядел теперь маленьким островком под необъятным небом.
      - Поразительно!.. - Откинувшись в кресле, Ченей смотрел на голубой купол. - Это бесконечность. Я много раз пытался представить ее себе и не мог...
      Вадим положил руки на пульт.
      - Я хочу, чтобы у вас сложились правильные представления о нашей цивилизации. Поэтому я расскажу вам хотя бы немного о ее истории. И прежде всего о событиях, разыгравшихся здесь в начале третьего тысячелетия... Мы поступим так: чтобы моя импровизированная лекция не показалась вам скучной и монотонной, я буду сопровождать ее зрительными образами - иногда конкретными, но чаще отвлеченными, построенными по определенным законам.
      Спокойные, расплывчатые зеленые и голубые полосы возникли вдали. Точно широкая мирная равнина окружила Ченея. И он не заметил, когда заговорил Вадим.
      Бессмертие, вечная юность - древняя мечта людей.
      Но жизнь неразрывно связана со смертью: исчезает, уходит все, окончившее свой век, обессиленное борьбой и недугами, и в мир является новое, опять и опять повторяющее своих прародителей. Каждую весну распускаются на полях цветы и к осени вянут и засыхают, роняя на землю семена, из которых появляются новые всходы, и такие же цветы и трава снова покрывают луга. В этом заключена великая мудрость природы: любой организм, как бы совершенен он ни был, неизбежно страдает в жизненной борьбе, становится неполноценным. Но в процессе смены поколений он непрерывно воссоздает сам себя - на свет появляется молодое существо, полное сил, свободное от болезней и увечий.
      Скоротечность жизни и роковая неизбежность конца дали пищу для размышлений бесчисленному множеству людей. Все, кто дожил до преклонного возраста, прошли через эти раздумья. Это вечная тема. Вечная потому, что основной закон жизни, состоящий в постоянном обновлении, в смене поколений, оказывается предельно жестоким в применении к человеку. Ибо в отличие от любого животного человек обрел в процессе развития второй облик, второе "я" - способность мыслить, духовное начало, которое стало главным в его существе. Именно духовное начало - наша основа. Это заметили и поняли очень давно: человеку с полным основанием приписывали наличие у него "души" - особого элемента, который отличает его от прочих живых созданий.
      Неразличимые между собой, вьются в воздухе пчелы и быстрые ласточки, из века в век плавают в воде стаи одинаковых рыб, бегают по земле олени, похожие друг на друга словно две капли воды. Они лишены индивидуальности и существуют в природе лишь как отдельный вид, как сообщество непрерывно сменяющихся идентичных и равноценных особей. Увядает растение, в чаще леса кончает свои дни ослабевший лев, и на их месте возникает новый цветок и новый лев, неотличимый от истлевшего в джунглях. Растения и животные гармонично идут к своему концу, естественному завершению жизни. Однако изменения, происходящие со временем в сложном" существе человека, имеют резко противоположную направленность. Стареет и разрушается тело, но "дух" непрерывно развивается и совершенствуется - обогащается интеллект, накапливаются опыт и знания. И смерть приходит как враждебная разрушительная сила: перестает функционировать мозг, и гибнет целый мир, ибо каждый из нас носит в себе свой, неповторимый, единственный мир...
      Природа дала человеку разум, но она оставила ему совершенно не соответствующую его двойственной природе биологическую основу. И развитие человека вне всякой зависимости от его воли протекало в направлении разрешения этого противоречия. На известном этапе разум, изменение которого происходило несравненно быстрее, чем естественная эволюция тела, оказал сильнейшее воздействие на своего носителя и превратил человека в бессмертное существо, в то, чем он должен был быть. Открытия, сделанные в самые тревожные дни земной цивилизации, навсегда изменили судьбу человека, его жизнь, его роль - роль мыслящего существа в системе мироздания...
      Суть этой необычайно смелой по замыслу работы состояла отнюдь не в том, что был найден метод бесконечного продления жизнедеятельности человеческого организма. Путь, который привел к разрешению проблемы бессмертия, оказался гораздо более радикальным: ученым удалось выделить духовное начало и связать его с искусственным носителем.
      Все началось с того, что в поисках наиболее совершенных способов моделирования мышления были синтезированы, выращены в особых условиях живые клетки, подобные клеткам мозга. Создание системы связи между такими биологическими элементами позволило объединить их в строго организованный ансамбль и построить искусственный мозг, не только не уступающий человеческому, но значительно превосходящий его по объему запоминаемой информации.
      Появление биологических мыслящих устройств вызвало опасения, что такие системы в принципе могут выйти из-под контроля человека и превратиться в его соперников. Такие тенденции у машин, их стремление к самостоятельности наблюдались уже у некоторых совершенных электронных систем старого типа. Однако вскоре обнаружилось, что "бунт машин" не мог иметь места в действительности. Дело в том, что интеллект мыслящего существа (безразлично - искусственного или созданного природой) формируется и становится полноценным, только в результате длительного развития, которое обязательно должно происходить в постоянном контакте с окружающим миром, с сообществом аналогичных индивидуумов. Жизнь, ее впечатления, чувствования, переживания каждый день доставляют человеку огромное количество информации. Эта информация в процессе ее осмысливания создает определенную обратную связь, которая оказывает глубокое влияние на развитие мозга. Поэтому, чтобы конкурировать с человеком, стать равной ему в отношении уровня развития интеллекта, машина сама должна была стать мыслящим существом, с его органами чувств, возможностью автономного перемещения, с его любознательностью, переживаниями и способностью непрерывно получать информацию из окружающего мира... Люди не вступили в противоречие с машинами - наоборот, они слились с ними, образовав единое сообщество.
      Следующим важным этапом в развитии биологических устройств явилось установление непосредственного контакта с человеком. Сущность подобных экспериментов состояла в том, что надлежащим образом организованная биосистема (tabula rasa) соединялась искусственными нервными линиями с мозгом человека. В результате все элементы биосистемы - клетки и их ассоциации - настраивались "в унисон" с мозгом-прототипом. После определенной тренировки система отсоединялась и продолжала вести самостоятельное существование, в течение некоторого времени представляя собой точную интеллектуальную копию - реплику донора.
      Эти опыты неожиданно породили серьезные проблемы морального характера. Действительно, в питательной среде экспериментальной камеры возникало живое, мыслящее существо, в основе своей ничем не отличавшееся от человека, но обреченное на вечное заточение и смерть. Переживания первых биосистем-реплик после того, как они осознавали свое положение, были ужасны. Однако вскоре был найден простой и гуманный способ прекращения их существования: систему снова соединяли с донором, и, когда возникал единый, но как бы раздвоенный мозг, половина его безболезненно выключалась самим прототипом, что, конечно, не сопровождалось ощущением гибели.
      Создание биосистем-реплик представляло хотя и несовершенное, но тем не менее абсолютно очевидное решение проблемы бессмертия, поскольку они позволяли сохранять в течение неограниченного времени духовное существо любого человека. Этой возможностью сразу же воспользовались многие ученые, которым грозила смерть от старости или неизлечимых болезней.
      К тому времени в результате изучения процессов, происходящих в живой клетке, был полностью расшифрован наследственный код, содержащийся в молекулах нуклеиновых кислот, которым определялось развитие любого организма, начиная с момента зачатия. Более того - и это явилось самым существенным, - оказалось, что в применении к человеку наследственный код с наибольшей точностью может быть установлен не в результате исследования отдельных клеток и их компонентов, а в результате анализа интеллектуальной схемы данного индивидуума, анализа его высшей нервной деятельности, в которой отражаются все без исключения особенности психики и строения тела.
      Синтез молекул нуклеиновых кислот, содержащих заданную наследственную информацию, был осуществлен в очень короткое время, поскольку детали строения таких кислот и методы воздействия на их структуру к тому времени были известны достаточно хорошо. Затем, после длинного ряда неудачных попыток, - этот период был самым напряженным и драматическим во всей цепи исследований - была создана способная к развитию зародышевая клетка, что, собственно, и явилось уже решением проблемы. Искусственное развитие зародышей любых животных, в том числе и человека, причем развитие, происходящее в более быстром темпе, чем в естественных условиях, было задолго до этого осуществлено во многих лабораториях и не представляло каких-либо серьезных трудностей.
      Эта огромная работа принесла в конце концов полный и заслуженный успех. Мыслящие существа из лабораторных установок постепенно переселялись в свои воссозданные тела, находившиеся в расцвете юности...
      Мир, узнавший об успешном завершении опытов ученых, испытал потрясение, равного которому не было в истории. Разум изобрел то, что неминуемо должен был изобрести в процессе эволюции человека: он дал ему бессмертие... Последствия этого были грандиозны - на протяжении нескольких десятков лет психология людей подверглась коренному изменению, и развитие цивилизации пошло совсем не по тому пути, который нередко предсказывали в прошлом. Обществу удалось достигнуть гармонического слияния с природой и залечить нанесенные ей жестокие раны - восстановить растительный покров, наполнить водой засохшие озера и реки. В людях с неожиданной силой пробудилась тяга к солнцу, к земле. И они стали покидать города - это было похоже на бегство. В те годы рождаемость достигла минимальной величины, но мир не старел, наоборот, он становился все более и более юным: "переселение душ" стало применяться в широких масштабах и превратилось в обыденное явление. Наступила великая эпоха бессмертия...
      - Бессмертие... - Ченей, взволнованный, смотрел на Вадима. - Я до сих пор не могу свыкнуться с этим, внутренне поверить в то, что вы, мой собеседник, существуете на Земле более тысячи лет...
      - Наша жизнь абсолютно не похожа на жизнь тех, кто построил этот город. Там, за его окраиной, есть второй город, такой же тесный и жуткий, где зарыты тела или пепел умерших.
      - Жестоко устроен мир. Сколько замечательных людей ушло отсюда, исчезло навеки! Но их не вернуть.
      - Их не вернуть... Путешествие в минувшее невозможно.
      Глубокой ночью они добрались до причала института. Проводив Ченея, Вадим пошел через парк в свой домик. Полная луна висела на темном небе, деревья и кусты застыли в спокойном воздухе, отбросив резкие тени на светлый гравий дорожки. Вадим сел на скамью, завороженный развернувшейся перед ним древней магией ночи. Сонно трещали цикады, сильный запах цветов, словно экзотический наркотик, будил воспоминания и странные, причудливые мысли, отчетливые и яркие, похожие на ожившие сновидения.
      Жизнь... Вечная, неиссякаемая жизнь в нем самом, в томительной красоте южной ночи, в пахучих цветах, в непрерывном звоне цикад. И разве было так, что все это переставало существовать для человека? Что чувствовал он, навсегда уходя отсюда? Вечный сон, небытие, смерть. Зато с какой исступленной страстью любили люди жизнь тогда, в далекие прошедшие годы! Но разве он, сын своего удивительного века, меньше любит ее потому, что не должен помнить о смерти? Разве пресытился он звуками и красками мира? Разве с меньшим волнением, чем смертный пришелец Ченей, смотрел он сегодня на покинутый город, на солнечные блики, дрожавшие на листьях травы, на такое знакомое, но вечно новое море?..
      Как хорошо здесь! Лунный свет, голоса ночных насекомых, волны шумят внизу. Сколько лет слушает он эти звуки? А дальше? Будет ли конец этому? Куда ведет его жизнь через необъятную даль времени, что станет с этим миром потом, через десятки, через сотни веков?