Соколов Михаил
      КОНТРАКТ СО СМЕРТЬЮ
      Какой прекрасный город Москва! Не знаю города, который может сравниться с Москвой. Нет, право же, как много в этом слове!.. Да что там говорить, стоит лишь выглянуть в окно, если ты москвич, или, накопив на билет, если ты простой россиянин и не имеешь лишних денег, оставшихся от покупки хлеба насущного, приехать на любой вокзал столицы, тут уж дух перехватит, до чего все отлично, непередаваемо, непохоже!.. Взять, хотя бы, площадь трех вокзалов, сразу оглушающую приезжего человека громом литавр, то бишь музыкой из праздничных киосков, площадь, поражающую чудными летними магазинчиками, с приятными и крепкими молодыми продавцами, улыбчивыми, хоть и не первой свежести девушками у входа в метро, строгими милиционерами с автоматами и без оных, бдительно следящими за упорядочиванием того мира, который лишь неподготовленныму взгляду кажется калейдоскопом хаоса.
      А впрочем, что там какие-то вокзалы. В Москве столько прекрасных мест, что о вокзалах просто говорить неприлично. Есть же знаменитое бульварное кольцо, где сконцентрировались вся блестящая мощь и красота, некогда искусственно распыленные по необъятной и пустынной Советской империи, источившейся от всего этого до глиняной рыхлости. И сколько же здесь сахарно-стеклянных банков, сколько министерств и ведомств, фирм и офисов! Чудо! Просто чудо! И за всем этим великолепием наблюдает покинувший свою забытую северную столицу Великий Петр, грузинским гением вознесенный под облака.
      А Кремль! Десятилетиями прозябал Кремль в чиновнической сухости - ни наш, ни ваш - а тут расцвел, обновился, засверкал жемчужиной, нет, бриллиантом, обрамленный всеми уже упомянутыми более мелкими драгоценными финансовыми самоцветами. И как же хорошо, как вольготно стало жить людям на Руси, впервые осознавшими себя не просто "совками", а людьми свободными, с большой буквы, Хомо Сапиенсами.
      О последних стоит тоже сказать, потому что столько замечательных людей и сразу, в одном месте, давно уже не наблюдалось. Во-первых, необычно много стало талантливых банкиров, и с ними их жен, и талантливых секретарш банкиров, и талантливых юных помощников этих банкиров, не часто, впрочем, появляющихся в офисах, но зарплату получаюших регулярно. Это, конечно, объясняется юными дарованиями, чем же еще. Во-вторых, ранее бледное сенаторское стадо вдруг обновилось личностями яркими, заискрившимися с экранов телевизоров, словно уральские самоцветы, за последнее время, почему-то, исчезнувшие из недр, подобно царственному малахиту. О наши сенаторы! Опять же не знаю, есть ли в других странах у власти люди столь талантливые, чтобы казаться совершенно разными при кулуарном единстве, основанном на общности государственных интересов. Нет, в других странах нет таких талантливых людей. В третьих, журналисты... О них умолчу... и тем все будет и так сказано. И наконец, наш прекрасных пол, с легкой руки первого реформатора, перехвативший бразды правления... всего. Да, всего. Всё и всем управляется нашим чудесным, хрупким, изысканный полом. Часто даже не прямо, часто опосредовательно. Зачем, спрашивается, олигарху его олигархия? Конечно, чтобы жена была довольна. А если нет жены, то подруга, или подруги. На худой конец, другой слабый пассивный пол (что тут скрывать, не скроешь). А министру зачем так рьяно администрировать, как не ради беспрерывного восхищения знакомых приятельниц или телевизионного электората.
      Впрочем, как всегда увлекаюсь одной стороной и забываю о той невидимой ауре, которую привносит всякая должность на Руси. Это лучше всего знал Аркадий Григорьевич Сосницкий, известный московский адвокат - аура благородства и величия, аура выдающихся достоинств и прочих личных качеств. Боже мой! Какие есть прекрасные должности! Как они приличны, как облагораживают! Уже ради одного этого стоит служить с особым рвением и эффективностью, отдавая все силы во благо!.. Опять же, каждый чиновный человек знает, во благо чего он трудится. Конечно, во благо всех россиянский граждан, во имя чего же еще?
      И все же, не этот праздничный фасад ласкает сердце. О! он поражает, вызывает уважение, даже трепет. Он заставляет невольно понять твою собственную, не очень большую цену. Но и только. А вот что по настоящему возвышает и услаждает душу, так это московская ночь. Да, да, раньше ценились подмосковные вечера, но как же давно это было! Нет, прошлое оставим прошлому. Московская ночь - вот истинный рай, эдем, если привлекать этимологию, вот что поистине является бесспорным достижением десятилетия перестройки!
      И вслед за классиком я могу спросить: Знаете ли вы московскую ночь? О, вы не знаете московскую ночь! Всмотритесь в нее. Едва лишь сумерки падут с небес, как электронные реле - сначала едва заметно, медленно, потом все явственнее - заливают улицы столицы теплым заграничным светом купленных где-то на Западе ламп, случайно подошедших для наших отечественных фонарей. А следом загорается свет в окнах домов, в стеклянных сплошных стенах гигантских офисных зданий, в витринах, в цветных неоновых вывесках, в аккуратных фонариках элитных баров и ресторанов. Словно брызгают чистой электрической струей, и она, капельками, будто звездочки южных светлячков, оседает в миллионах мест. И все сливается, сливается... чем темнее становится, тем ярче, пока не соединяется в единое яркое карнавальное предчувствие. Как хорошо!
      И это, так сказать, внешнее лицезрение. Что же говорить о внутреннем содержании! Да. Какие же в Москве магазины! Иной раз зайдешь в магазин и чувствуешь, что нигде такого магазина нет. А какие продавцы! Роскошные продавцы! Все в белых сорочках, в галстуках, блестящих туфлях. А продавщицы вообще прелесть: тоненькие, узенькие, благоухающие. Не продавщицы, а фотомодели. Им не товары заграничные продавать, а на подиумах ножки длинные переставлять.
      Однако, уже закрываются магазины и салоны, и выставки-продажи, и рынки товаров и услуг. Ночь опускается на город, огни сияют все ярче, и на улицах скользят - туда-сюда - лакированные и тоже строго заграничные машины, где сидят гладко выбритые господа и господа в трехдневной щетине на изможденных ликах. Первые господа более серьезные, может быть даже банкиры или бандиты, а вторые пониже рангом - богема, скорее всего. Демократических бородок здесь встретишь редко, на них уже как-то за десятилетие реформ прошла мода, а впрочем, все бывает. В общем, под сенью мягких сумерек, таинственно и волнующе, уже совсем по другому, чем днем, начинает оживать и шевелиться город. Настрой совсем другой, более дружелюбный, что-ли. Вот, чем ближе к центру столицы, тем все чаще встречаешь в лиловом полумраке группки юных улыбчивых нимф. Можно даже остановиться, побеседовать. Тебя обласкают взорами, покажут себя во всей красе - и все для того, чтобы тебе было приятно. В более светлых местах, у гостиниц, например, где больше огней и иностранцев, уже не просто девушки - королевы! В душе они тоже очень милы, но с тобой уже говорят их секретари, таким сложным курьерским способом передавая их благорасположение к тебе.
      А сколько света, лазерных брызг или интимного полумрака внутри тех великолепных заведений, куда стремятся отдохнуть уставшие за напряженный рабочий день сливки общества! Какой блеск кругом, как все мягко, пластично, пушисто! Как все продумано дипломированными дизайнерами и стилистами новой жизни. Так бы и зашел в какой-нибудь ресторанчик, где в глубине зала в настоящем очаге, на настоящем вертеле жарится, томится и брызгается натуральным мясным соком тоже настоящий дикий кабан, а за грубыми, но полированными столами и лавками сидят знакомые по экрану телевизора лица; зашел и не ушел бы уже никогда. Так бы и остался жить-поживать. Вот как хорошо! А казино! - это гнездилище благородства и сказочных наслаждений! Я не говорю уже о самой рулетке, или по старинному крытых зеленым сукном игорных столах, где можно встретить тоже очень умных и известных людей, славящихся чувством собственного достоинства. Боже мой! И не только этих мудрых людей встретишь. Здесь собираются тысячи характеров и явлений. Как ночной фонарик мотыльков, клубы и казино привлекают людей более достойных, нежели простой народ. Эти люди даже одеваются совсем иначе, чем простые смертные. Вот, скажем, костюмчик на этом обаятельном сдобном мужчине глаза чудесные, печальные, томные, а волосы - бархатные; такой костюмчик, если потолкаться в определенных людных местах можно купить, скажем, долларов за сорок, но этому господину он обошелся в полторы тысячи. Долларов, конечно. Потому что ежели бы он не купил его в известном всем магазине, да при свидетелях, а свернул на рынок, да об этом узнали... У-у-у! Его бы и не пустили никуда, двери благородных заведений закрылись бы навсегда.
      Жить надо по средствам, а не хитрить там!
      Да, остракизм был бы ужасен ещё и потому, что кроме людей умных, достойных, уважаемых, но, согласитесь, несколько скучных, здесь можно встретить множество ярких и веселых людей. Общаться с ними - одно наслаждение, награда за каждодневную рабочую рутину. Ведь и звезды эстрады, кино, телевидения заглядывают сюда попеть в свое удовольствие, или изобразить эстрадный номер, или станцевать - кому что лучше удается. Кроме того, при ближайшем общении, оказывается, что люди они открытые, простые, в общем, в таких местах наши звезды достаточно доступны.
      Очень хорошие места! И независимо от того, прекрасное у вас настроение или плохое, вы можете засидеться здесь до белого утра, уже рабочий люд что-то там уже строит-ремонтирует, гремит механизмами, а вы только-только выходите. Так и Аркадий Григорьевич Сосницкий, известный московский адвокат вышел под молодой сентябрьский дождик уже где-то в восьмом часу утра и, сощурившись, подставил лицо небесным каплям.
      Вот и ночь прошла.
      Но именно из-за бессонной ночи Аркадий Григорьевич был в этот день особенно не в себе. И даже не потому, что устал, а поспать удалось всего два часа, нет. Просто нравственный озноб, причиной которого была долгая ночь и незаживающая душевная рана (может все вместе) помогли Сосницкому решиться.
      Но к делу.
      ГЛАВА 1
      ТЯЖЕЛОЕ РЕШЕНИЕ
      Аркадий Григорьевич Сосницкий, не зная ещё ничего о том, какие ужасные вещи ожидаются в ближайшие дни, приехал в офис во второй половине дня, и хотя рабочий день уже, можно сказать, подходил к концу, его встретило привычное, раньше так радовавшее его деловое оживление, говорившее, прежде всего, о незаурядном предпринимательском таланте, действительно способного, а многие говорили и гениального адвоката. Судя по гонорарам, которые в свои пятьдесят с лишним лет стал получать Аркадий Григорьевич, так оно и было, тем более, что в юриспруденции, а главное, в адвокатской практике, талант заключался не столько в знании законов - это естесственно, этим может похвастаться каждый пятый выпускник юрфака - нет, не в специальных знаниях, вернее, не столько в них, сколько в связях, в авторитете, в том аромате личности, который так ощущают люди всех сословий нашего уже капиталистического общества (и чем от Бога был наделен Сосницкий), в этом были истоки его успехов.
      Все утро, находясь в свите мэра города, он провел на судоремонтном заводе, где по случаю спуска на воду теплохода, названного в честь исторического московского владыки просто - "Юрий Великий", состоялся митинг. На трибуне, в которую была наскоро превращена вторая палуба, выступали служащие мэрии, известные певцы и даже посол республики "Берег Слоновой Кости". Все хвалили теплоход, Москву и косвенно мэра, благодаря которому и могло состояться нынешнее торжественное событие. Аркадию Григорьевичу тоже пришлось выступить. Он, говоря как всегда легко, убедительно и строго логично, несколькими умелыми штрихами дорисовал, уже готовую в голове каждого картину неуклонного прогресса и дальнейшего развития Москвы в русле нынешней политики нынешнего мэра. Яркие блики от воды слепили ему глаза. В какой-то момент на уровне его лица зависла чайка и все, конечно продолжая слушать, смотрели на нее, пока кто-то из телохранителей высокого начальства не догадался пугнуть её взмахом руки. Чайка истерично заорала, несколько скомкав гладкую речь Аркадия Григорьевича, и улетела.
      Были и другие ораторы, и мэр зашел в рубку посмотреть на приборы управления и погудеть в сирену. После чего отбыл. Разъехались и приглашенные, в том числе и Аркадий Григорьевич на своем черном "Мерседесе", траурным видом так гармонировавшим с его нынешним настроением. На Арбате, где находился его офис, в здании, приютившем много разных министерств, контор и конторок, он оставил машину на платной стоянке и привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, поднялся к себе на пятый этаж.
      Он прошел через большой зал, заставленный столами, за которыми работали молодые и не очень молодые люди. Все они были подающими надежды юристами (найти и отобрать их - в этом тоже была заслуга Аркадия Григорьевича), которые сдержанно поприветствовали своего шефа, зная, что после недавней смерти жены он никак не мог забыться, а потому и они чутко соблюдали некий условный траур.
      В кабинете Аркадий Григорьевич сел в пружинно просевшее под его полным, выхоленным телом кресло и, словно пользуясь тем, что в комнате он один, застыл, уставившись в дверь и погрузившись в свои безрадостные мысли. Он не расслышал деликатный стук в эту дверь, хотя той частью сознания, что все эти дни после смерти супруги безошибочно руководила им, отреагировал и даже ответил что-то.
      Вошел его помощник, Игорь Семенович Кудрявцев, которого все называли просто Игорь, и он не возражал. Игорь был высокого роста плакатный красавец лет тридцати, подавал большие надежды и был известен во всех элитарных кругах Москвы, от политиков до богемы. Везде он был принят за своего, и везде его любили и уважали. Конечно, за его плечами незримо витал призрак Сосницкого, но и личные способности Игоря выделяли его среди множества молодых людей, отчаянно стремившихся сделать карьеру в этом новом великолепном мире, в котором уже десяток лет пребывала столица великого государства. Главное качество Игоря состояло в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной на знании человеческих недостатков и полном внутреннем неуважении к ним, что и делало его речи в судах такими убедительно-гладкими, а ещё - в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
      Аркадий Григорьевич поднял глаза на вошедшего Игоря, сделав над собой усилие и приготовился слушать доклад.
      - Что нового? - спросил он.
      - Есть несколько новых клиентов, - сообщил Игорь и стал обстоятельно рассказывать о ключевых моментах поступивших дел.
      Дела были, в общем-то, банальными и требовалось только распределить их среди помошников. Так, сын одного из вице-президентов банка "Столичный кредит" насмерть задавил какую-то древнюю, ещё из эпохи развитого социализма супружескую чету. Старички от удара летели кеглями и так быстро, что, не успев приземлиться, попали прямохонько на небеса и теперь требовалось доказать, что данный сын известного человека ни то что не был в тот раз за рулем, но и вообще никогда не водил машину. Очень простой случай. Еще одно малолетнее убийство. Двенадцатилетний мальчуган из хорошей семьи (из плохих семей по причине отсутствия необходимых средств не обращались к адвокату Сосницкому) тринадцатилетнего своего братца утопил в семейном бассейне, потому что папа накануне пообещал сделать будущую жертву своим единственным наследником. Теперь уже всем ясно, что папа не выполнит свою угрозу, и наследником будет младший братишка. А наследников надо беречь. Здесь тоже все ясно, мальчику надо будет подлечить нервы где-нибудь на французской ривьере: теплый умеренный климат, приветливые люди, пляжный песочек...
      Аркадий Григорьевич равнодушно комментировал смысл излагаемых Кудрявцевым дел, криво улыбался на осторожное хихиканье помощника и ждал окончания рабочего дня. С того момента, как три недели назад в теплый сентябрьский день его жена не справилась с управлением своей новенькой "Ауди", мир для Сосницкого сразу отшумел, отошел, и даже то, что в сгоревшей машине исчез и её прелестный образ, оставив криминалистам лишь костный остов, уже не волновало. Ему казалось, что случай, лишив его мучительного обряда опознания и прочих обязательных и глупых вещей, позаботился о сохранении чистого облика, который - надо только сделать усилие, обессмертив его, - заменит её навсегда.
      Кудрявцев осторожно положил перед ним последнюю папку, и Сосницкий раскрыл обложку белой пухлой рукой. Вчитываясь в первые фразы, ещё не поняв их смысла, был уже словно бы тронут электрической струей, переливающейся по проводам в стекла... Перед ним лежало дело о смерти его жены и, осознав это, он тут же понял, что ему следует делать дальше: да, в мельчайших деталях повторить её короткое двухдневное путешествие к родителям в Ростов, которое она, опытная автомобилистка, затеяла совершить уже через месяц после их свадьбы. Сосницкий понял, что совершив за ней, нет, вместе с ней это путешествие, набрав как можно больше мелочей, которые были свидетелями её пути, он, тем самым, обретет невидимую связь с ней, и тогда исчезнет этот мучительный гнет, делавший его рассеянным, равнодушным и неживым.
      Само дело состояло из посторонних справок, анкет, протоколов; интересующий же Аркадия Григорьевича материал занимал одну страничку. Это был её подробный маршрут с упоминанием всех мест, где она проезжала и задерживалась: одна придорожная закусочная, две гостиницы, десяток обследованных магазинов и ещё озерный пляж, где она зачем-то вздумала выкупаться.
      Он поднял глаза на гибко склоненного Кудрявцева, и тот сразу пояснил.
      - Оригинал я не стал брать, следователю излишние сложности. Снял ксерокс. Но если вам...
      - Нет, ксерокса достаточно, - сказал Сосницкий. И добавил. - Ты можешь быть свободен на сегодня. Эту папку я возьму с собой.
      Вечером он позвонил Игорю Кудрявцеву домой и предупредил, что его несколько дней не будет в Москве, и что все запланированное с его участием надо отменить. Он не сказал, куда намерен направится, а Кудрявцев не спросил, тем более, что догадаться не составило труда.
      ГЛАВА 2
      АРКАДИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОБРЕТАЕТ ПОКОЙ
      Выехал Аркадий Григорьевич рано утром, поменяв лишь машину: черный "Мерседес" оставил в городе, а сам пересел в такой же черный "Джип".
      Первую остановку он сделал в Туле, куда прибыл через несколько часов. Оставив машину на попечение сторожа огороженной платной стоянки, он принялся бродить по улицам, отыскивая по пути все то, что она могла бы отметить вниманием; особенный очерк старинного дома, усатого регулировщика при сломанном светофоре, небольшую церквушку, во дворе которой, возле огромной березы на лавочке сидели благообразные старички и в черных платочках старушки, и то, что было, пожалуй, роковым напоминанием огненную пляску большого костра над собранными мальчишками древесными обломками. Она и впрямь сопровождала его: весело ступали её молодые ножки, всего два месяца назад замершие в церкви рядом с его ногами во время венчания - прыгали, танцевали, возносили легко порхающую, невесомую, мучительно живую... Было ей всего двадцать один год, и то, что она смогла полюбить его, мужчину не первой молодости, было чудом, божественной лаской, тогда наградой всей его жизни. Сидя за столиком ресторана, куда она заглянула раньше его, он видел её маленькое румяное личико, короткий носик, синие, прекрасные глаза.... и не мог понять, как можно было ему, опытному человеку и, главное, знающему оборотную сторону жизни юристу, как можно было отпускать её одну в это глупое путешествие?! Это было безумие! Надо было настоять, убедить... но как можно было ей препятствовать, милой... милому, очаровательному существу, зыбкое присутствие которой сейчас, рядом с ним становилось от этих мыслей невыносимым.
      Он доехал до Мценска, переночевал вместе с ней в гостинице... И это тоже было невыносимо. Он взял ту же самую комнату, об этом говорили документы и сами служащие, так что её мнимое присутствие стало вдруг страшным, - он почти не спал эту ночь, и когда приехал в Орел, был хмельным от усталости.
      Был разгар дня и сухие порывы ветра бросали на стекло сорванные пожелтевшие листья. Небольшие сизые тучки мрачно висели в сером небе. Тяжело и на душе и в воздухе, казалось, вот-вот грянет дождь, сразу отлакирующий серый пыльный асфальт. Он неторопливо ехал по улицам в своем "Джипе", специально замедляя ход машины, чтобы оттянуть момент последнего свидания с женой, оттянуть последнюю ночь, после которой все навечно останется в прошлом, а то, что силой собственной магии он унсет с собой, потеряет милую, взъерошенную непокорность, когда-то мимолетно раздражавшую его, а теперь, самим воспоминанием, заставлявшую ныть сердце.
      Аркадий Григорьевич остановился у троутара и, перегнувшись к противоположной дверце, опустил стекло. Он обратился к остановленной его громким вопросом средних лет женщине, как проехать к гостинице "Восход". Женщина устало опустила тяжелую сумку на асфальт и оглянулась, словно бы могла сверить возникшую в голове схему пути с реальной дорогой. Посмотрев сквозь дома, она стала подробно объяснять увиденное, а Аркадий Григорьевич, слушая, впрочем, внимательно, не мог отвести взгляда от небольшого родимого пятна на левой стороне её лба, чем-то странно напоминавшем крест, а может быть - размытыми и загнутыми в одну сторону лучами - свастику. Женщина стала сбиваться, он отвел упорно невежливый взгляд, поблагодарил и поехал дальше.
      С собой в дорогу Аркадий Григорьевич не брал дорожных вещей, справедливо полагая, что в наше время не стоит обременять себя ничем, кроме денег. Все необходимое можно было купить где угодно и когда угодно. Конечно, если не забираться в какую-нибудь Тьмутаракань, куда пути его жена, разумеется, знать не могла.
      Гостиница "Восход" помещалась недалеко от городского цирка, как раз напротив, немного наискосок от его круглого, бетонного купола, куда сейчас, видимо на дневное представление, со всех сторон стекались пестрые ручейки детей и взрослых; площадь перед цирком бурлила, звенела голосами и направляла уже широкую зрительскую реку в широко распахнутый высокий главный вход. Заехав во двор гостиницы через высокую арку, Аркадий Григорьевич поставил машину рядом с "Волгой" и старым "БМВ" бледно-голубого цвета. Здесь же оказался и вход в гостиницу, а тот, что красовался с фасада, служил, как оказалось, декорацией, наглухо забитой изнутри. Войдя в реальную дверь и пройдя облупленный, в географических пятнах свежей подкраски коридор, Аркадий Григорьевич очутился в холе, потом перед стойкой администратора, оказавшимся женщиной. Два человека сидели в креслах напротив окон, а один очень длинный и худой силуэт возвышался прямо на фоне цирка, все ещё продолжавшего заглатывать детские души. Стоявший человек повернул голову к тому, что сидел в ближайшем кресле, резко обозначив длинный с горбинкой нос. "Наверное, грузин", - отстраненно подумал Аркадий Григорьевич, отворачиваясь к администраторше, в этот момент поднявшей к нему строгое пуленепробиваемое лицо в ореоле бледно-сиреневых пятидесятилетних волос. Женщина оббежала профессиональным взглядом холеное полное лицо Аркадия Григорьевича, налитые его плечи под дорогим пиджаком то, что было доступно её снизу стойки нацеленному взору - и, правильно оценив имущественный и социальный статус посетителя, снизошла.
      - В наличие только "Люкс", - вместо приветствия сказала она. - Все номера заняты.
      Аркадий Григорьевич нахмурился. В его планы не входило ждать. Тем более, нужен был конкретный номер, тот, где останавливалась она.
      - Добрый день, - сказал он. - Мне нужен номер тридцать семь. Если он занят, я хотел бы поговрить с теми, кто сейчас его занимает. Я уверен, они осободят.
      - Вряд ли, - улыбнулась администраторша. - Дело в том...
      - Мне очень нужен именно этот номер, - перебил её Аркадий Григорьевич. - Если дело в деньгах... - он вытащил пачку долларов из кармана, и это тоже было отмечено женщиной, сразу продолжившей.
      - Дело в том, что номер тридцать семь и есть свободный "люкс". Будете брать?
      Обрадованный исчезновению иллюзорно расстаявшего препятствия, Аркадий Григорьевич предъявил паспорт, заплатил, действительно, большую сумму, отчего прояснилась причина незанятости аппартаментов, и получил ключ. Высокий, гибкий парень в джинсах и зеленой военной рубашке, поминутно оглядывавшийся на Сосницкого веселым и жульническим взором, провел клиента по лестнице на третий этаж (лифт не работал), потом по застеленному ещё новой ковровой дорожкой коридору, и когда Аркадий Григорьевич вошел в номер, то сразу понял - по наитию, протокольному документу в кармане рубашки и той, забавлявшей жену атмосфере административно-мещанского уюта, над которым она потешалась в свадебном путешествии в гостиницах иного мира, - что это именно тот номер, где она могла провести последнюю ночь. Все здесь здесь было так похоже... где? в каком месте?... кажется в Греции. Ее все веселило тогда: и кресло у торшера, намекавшее на уютно проводимый вечер, и синтетический ковер бледно-розового цвета, в некоторых местах буро темневший, видимо, от чьей-то пролитой блевотины, но пуще всего её смешило то, что и заграницей они находили, пытавшийся скрыться под "люксовый" выверт, все тот же усредненно-ширпотребный сервис, так ненавидимый ею на родине. Она вообще мечтала уехать в Америку, о чем призналась немедленно после знакомства на некой шумной презентации в большом старинном особняке в самом центре Москвы, где они и познакомились.
      Зажигаются огни люстр и ярко освещают большой зал, заполненный приглашенными; веселый раскрасневшийся хозяин (бывший клиент Сосницкого) звонит в валдайский колокольчик, на подносе поднесенном ему слугой, и торопится начать речь, а Аркадий Григорьевич чувствует чью-то руку на своем локте и, оглядываясь, видит очаровательную, улыбающуюся смешным предвкушением девушку, невзначай взявшую его под руку... "Что?... Что он говорит?" - спрашивает она о хозяине, а Аркадий Григорьевич, отвечая, уже охвачен хмельным порывом увлекающим его в счастливые дали.
      - Там спальня, - указал парень и, ухмыльнувшись, добавил. - Кровать на двоих, если желаете...
      Фраза повисла в воздухе, её наглый смысл, конечно, дошел до сознания Аркадия Григорьевича, мыслями бывшего в этот момент в таких невообразимо чистых высотах, что возвращение к гнусной действительности заставило сжаться сердце. Сосницкий вытащил пять долларов, сунул в цепкую узкую ладонь коридорного, и жестом отправил его. Тот вышел, прикрыв за собой дверь.
      Сосницкий прошел в спальню и сел на кровать, стараясь не смотреть на близко прилегшую тень жены. Аркадий Григорьевич к моменту встречи с будущей женой уже давно холостяк, прочно вступил в возраст, когда любовь, флирт, вообще женщины как-то незаметно заменяются бизнесом, причем не в нашем, новорусском понимании, а в исконном смысле, словом, профессиональная деятельность была для него уже всем, но в тот момент, от доверчивой ладони новой знакомой на сгибе локтя, он внезапно помолодел, разрезвился, дал понять, как очарован, а в ответ - просто и естесственно, - был награжден чудным участием, веселым, добрым вниманием и так щедро, словно бы её любовь была родниковым источником, из которого она охотно, после церковного венчания и напоила его.
      Теперь его жена, встав с кровати, очутилась у двери, где, прежде чем выйти, остановилась вполоборота к Аркадию Григорьтевичу, - и, несмотря на свой чисто умозрительный состав, ах, как она была сейчас плотнее всего находящегося в спальне! На стене висел ненатуральный пейзажик в грошовой рамке под старину, обои пытались выдать бумагу за шелк, тумбочки у кровати с прессованными опилками внутри стенок пыжились выглядеть сделанными из дерева, - но она, его жена, была совершенно настоящей и живой, и только чувство самосохранения мешало вглядеться в её черты.
      Надо было идти за ней, а потому что остаток дня был занят посещением магазина, ресторана и только к двенадцати часам ночи, в сопровождении добровольной охраны из трех новых знакомых (милиции не удалось установить личности, да это представлялось и неважным) она вернулась к себе.
      Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как тяжело устал, а когда оказался на улице, перед молчаливо переваривавшим детские впечатления цирком, голова у него закружилась от свинцовой мути пасмурного сентябрьского неба. Сверяясь с истрепавшимся уже протокольным листком, он посетил несколько магазинов, добросовестно прохаживался между стоек, увешанных плечиками с женскими кофточками, юбками, платьями, заглядывал в витрины наполненные смешной бижютерией и ювелирными украшениями. Затем Аркадий Григорьевич попал в центр города, о чем можно было судить по незаметному простору вокруг, несколько сокращаемому на тротуарах в ряд высаженными кленами, уже начавшими пламенеть, - резкий ветер то и дело срывал листья, которые, вертясь и кружась, летели наискосок через дорогу в стекла пролетавших машин и в отворачивающиеся лица прохожих. Один такой желто-рдеющий лист пролетел мимо, и Аркадий Григорьевич успел машинально поймать его и долго нес в руке, не зная, что с ним делать. Здесь же, на проспекте, тротуары были выложены узорными плитками, часто цветными, все в зависимости от вкусов владельцев магазинов, которые, приобретая само торговое помещение, украшали и прилегающие части тротуаров. Разными были вывески, витрины, однако роднило их, делало однородными общий евроремонтный подход. Впрочем, продавать старались везде разное: одежду, автомобили (огромный "Ленд-ровер", набычившись, разглядывал глазами фар безденежную толпу за стеклом), рыболовно-охотничьи принадлежности, мебель. Жизнь, в общем-то, кипела, люди входили и выходили, увлекая за собой Аркадия Григорьевича, потому что документ в кармане мог и упустить какой-нибудь магазин, а она (имя жены он так и не решался произнести даже про себя), со своей веселой, шаловливой развязностью, могла забежать даже в охотничий магазин, даром что сама зверей любила. Он входил в одни двери, выходил в другие, его обступали ряды костюмов и ряды плащей, потом пошли колготки, косметика... Боже мой! как же он ненавидел сейчас все это - магазины, манекены, вещи за стеклом, тупое лицо товара и в особенности живые лица этих баб, живущих тогда, когда её уже нет, смеющих обмениваться приторными любезностями, хмелеющих от вина взаимных услуг и возможности просто нахамить кому-нибудь.
      Он шел дальше и все виденное - потому ли, что доставляло мучительную и словно бы сладостную боль, или потому, что встряхивало мнимой близостью к ней, - вдруг освободило в нем то ужасное, что уже несколько дней держалось в темном закутке каждой его мысли, овладевая сознанием при малейшем толчке: её больше нет; и когда он, как и сейчас, ни с того ни с сего сам умирал, то есть вспоминал ясно представленное в миг ужасного известия: пылающий факел машины с зажатым в металлической утробе нежным телом! Он в один миг мысленно пробегал всю их недолгую совместную жизнь, все то волшебство, которое не могло просуществовать дольше, потому что Сатана не мог позволить такому счатью длиться, - картинки воспоминаний проносились, как листья клена, крутясь в стремительном смерче, - и в этом смерче, и мелькании, и отдельно возникшем воспоминании её губ, подсохших от палящего каирского солнца, когда она, в пляжной истоме шепнула ему - "Милый..." - все это вместе с безнадежным пониманием невозвратно ушедшего, сливалось в ощущение горя исключительной силы... "Что я собственно делаю!" - вдруг подумал он, ибо сто долларов, извлеченные из кармана, бросил только что на стеклянный прилавок, сквозь который снизу просвечивался подводный шелк женских трусиков, между тем как снисходительная к его причуде смешливая продавщица с любопытством разглядывала эту рассеянную руку, платившую за предмет, не только лично ему не нужный, но ещё даже не названный.
      - Здесь продается?.. - он остановился в затруднении, потому что все было глупо и даже инстинктивная попытка купленный вещью удержать уже ставшее призрачным, было бесполезно.
      - Извините, я ошибся, - сказал Аркадий Григорьевич, забирая банкноту.
      - Ничего, заходите еще, - сдерживаясь, сказала девица и, все же, прыснула ему в спину.
      Пришло время идти в ресторан. Ему объяснили, как пройти; оказалось близко. Он шел и думал, что, может быть, следовало сразу пойти в гостиницу, одолеть последнюю ночь, отмучиться, укрываясь мраком своего отчаяния, а наутро спастись, уехать в бурлящую Москву, к делам, судам, банкетам...
      Вот и ресторан. Огромное витринное стекло сейчас белопенно залито с внутренней стороны шелком французских волнистых штор. Сквозь просвечивающую материю мелькали смутные тени: быстрые - вероятно, официантов, медленные солидно отдыхающих людей. И все так сияло, что Аркадий Григорьевич невольно посмотрел на часы, предварительно далеко и дугообразно выбросив руку, дабы отодвинуть манжет рубашки. Уже восьмой час. Серый день незаметно темнел. Он ещё немного постоял у входа с левой стороны двери, потому что с правой стоял, важно куря сигару, большой и вальяжный метрдотель. Было людно, безостановочно шли люди, наверное с работы, у каждого в руке или на плече сумки, пакеты, а в глазах - мутная тошнота. Без конца мелькали их усталые и злые лица, слышалась привычная брань. Прошел ротвелер без намордника, прогуливающий высокую худую женщину в желтом плаще, какой-то бомж с окурком между большим и указательным пальцами... И ещё другие.
      Метрдотель важно и густо выдувая дым, поглядывал на Сосницкого. Хорошего клиента видно сразу и наметанный на разную публику глаз служивого человека вмиг определил, что посетитель (если это посетитель) мужчина состоятельный и, значит, достойный уважения. Вот только продозрительно блестели глаза и вот что.. как-будто даже не брился.
      Аркадий Григорьевич отметил внимание к себе и, чтобы что-то сказать, обратился к нему:
      - Послушай, братец, как тут... свободные столы имеются?
      Конечно, они имелись. Метрдотель получил зеленую бумажку в карман, притушил свою сигару, сунул её в карман казенного сюртука, открыл дверь, на ходу осведомился, какой нужен столик и нужны ли соседи. Может быть, приятного полу?..
      Посадил.
      Зал был полон. Хотя и оставались свободные столики. Аркадий Григорьевич рассеянно оглядывал пьющих, едящих, веселящихся... Оркестр, наяривающий что-то... несколько танцующих пар. Взгляд его наткнулся на знакомое лицо невдалеке, и пришлось напрячь память, прежде чем узнал худощавого человека, вместе с двумя другими приятелями занимавшего столик на четверых. Ну конечно, он их видел в холле гостиницы. Еще отметил грузинский нос худого. Он оглядел всех троих; лет по тридцать, только представитель кавказской национальности чуть побольше, может тридцать пять. А впрочем, южанин выглядит старше своих лет.
      Аркадий Григорьевич что-то заказал направленному к нему властной рукой метрдотеля официанту. Что-то из птицы - курицу? утку? - сразу забыл. Принесли заказанные сто пятьдесят граммов коньяка, оказавшимся подкрашенным самогоном. Все равно. На эстраде появилась раскрашенная девица молотящая под Лолу из кабаре-дуэта "Академии", запела какую-то сомнительную дрянь. "Как всё!.." Он поймал взгляд кавказца, и ему показалось, тот подмигнул. Сосницкий осторожно кивнул в ответ и отвернулся.
      И все же, все же... несмотря на отчуждение от всего этого внешнего веселья, Аркадий Григорьевич медленно проникался сознанием, что эти его два дня путешествия делают свое дело. Эта его трехдневная разлука, сделавшая его и жену чужими, заканчивалась. Все последние часы, смотря вокруг её глазами, видел все по-другому, по-новому, однако был уверен, что скоро пройдет холод этой таинственной анестезии, заставивший забывать её живое тепло, и облик жены снова оживет, потеплеет, займет нужное место и снова станет таким знакомым, что уже никаким усилием воли не вернешь временного чувства чуждости. И Сосницкий вспомнил, как неделю назад, ночью, лежа в постели, он вдруг понял, что сам смертен. Тогда в его душе произошло то же самое, что однажды в метро, давно, когда в часы пик внезапно потух свет, и в налетевшей тьме слышен был только звук многотысячного дыхания, - кто-то резко вскрикнул, затем вскрикнули несколько человек сразу, слепая буря, темный панический шум нарастал... - и вдруг свет вспыхнул снова, и масса тут же беспечно продолжила движение. В темноте же одинокой спальни он, широко открыв глаза, старался побороть страх, осмыслить смерть ушедшей жену, тем самым погасившей и его волю к жизни. Он пытался думать о чем-то хорошем, живом, теплом, о милых земных мелочах, но понимал, что все это последнее время относилось к ней и только к ней, и её уход сразу подкосил опору, на которой последнее время держалась и его, Сосницкого, жизнь. Именно тогда, несколько дней назад, зародилось в нем иррациональное желание вернуть её к жизни. Да, мелочами сцементировать её облик, вдохнуть в него жизнь и вобрать в себя, чтобы вернуть эту опору, свою личную связь с жизнью... Так просто! Он залпом допил коньяк и оглядел зал, полный потусторонних людей. Даже знакомого кавказца не было, никого...
      Сосницкий расплатился и поспешил покинуть ресторан. Всплеснувшийся страх терзал его. Темное небо без единого просвета, мелкая пыль ситника, раскрашенные девицы под козырьком полутемных заведений, мутные фары проносящихся машин - внезапно он увидел мир таким, каков он есть на самом дле. Его ясное мировозрение, которое путем максимального упрощения сумело вычленить из хаоса лестницу к вершинам... - сли не власти, то карьеры... внезапно замутилось. Звезды, бесконечность, планеты, этот город, дома, деревья - все утратили для него привычный смысл, потому что оказались вне его представления. И главное, смерть её была вне его представления. Он всю жизнь знал, что воля и разум могут всё, и доказывал это блестящим восхождением к успеху. Была у него и первая жена. Они разошлись, когда через годы жена оказалась в прошлом, а та стареющая женщина рядом с ним уже не напоминала красавицу однокурсницу. Они перезванивались до сих пор, потому что так и остались добрыми приятелями. Хорошие отношения были и с сыном. Все так просто... И вдруг связь с миром порвалась, он стал сам по себе, а мир - сам по себе; и в этом мире смысла уже не было.
      Сосницкий заторопился, потому что тянуть было больше нельзя: надвигавшаяся ночь должна была всё разрешить - либо вернуть человеческую простоту и ясность его жизни, либо ужен не кончится. Он глядел на машины, проносящиеся в ночи, и они утратили для него привычный смысл; все то, о чем можно думать, глядя на машину... цивилизация... механизм... прогресс... удобный или неудобный салон... подушка безопасности... индивидуальная сборка... - все это сползало прочь, и оставался только бессмысленный облик. И с деревьями было тоже самое, и с домами, и с людьми. Ее смерть обнажила старшную наготу, страшную бессмыслицу. Он мучительно пытался вспомнить, зачем он здесь - в ночи, в этом городе? Ужас его достиг высшей точки.
      Каким-то образом он оказался во дворце гостиницы. Тут же стоял его "Джип". Он сомнамбулически вошел в холл. Почему-то не ушедшая до сих пор администраторша кивнула ему и повернулась к доске с ключами.
      - Вот ваш ключ, - сказала она.
      И зажимая в руке холодный металлический предмет, мгновенно ставший просто ключем, он вдруг всё понял. И сразу ужас его прошел, он мгновенно забыл о нем, все стало обыкновенным и незаметным: гостиница, потертые кресла, сейчас занятые какими-то женщинами, наглый посыльный в армейской рубашке, мимо него как раз двинувшийся к лестнице. Он стоял посредил холла. Женщины с интересом разглядывали его. Среди них была интересная блондинка, чем-то похожая на актрису Мирошниченко. Он чувствовал удивление и большую, невыносимую, но совсем естесственную, совсем человеческую боль. Он вспомнил, зачем он здесь. Он должен вновь оживить её образ, сделать его совершенно идеальным и безжизненным, чтобы заняв в его душе подобающее место, она больше не тревожила, не убивала, а оставалась, пусть и ярким, но прошлым.
      Сосницкий Аркадий Григорьевич, сорвавшись с места, почти побежал, сопровождаемый взглядами оставшихся в холле женщин. Он кинулся вверх по лестнице через две-три ступени, торопясь, открыл номер, быстро прошле ярко освещенную гостинную и, сделав шаг в спальню, остановился.
      На постели, кроме него никому невидимая, улыбалаясь, сидела Марина, а рядом с кроватью стоял и приветливо кивал ему давешний длинноносый кавказец.
      - Заходи, дорогой, гостем будешь.
      И кивая головой, восхищенно цокал языком.
      - Хозяин у нас голова! Я бы никогда не усек, зачем тебе понадобилось дело о смерти твоей сучки, а он все предвидел. А жаль, что она погибла, хорошая была телка. Мы с ней накануне так умучились, а ей хоть бы что. Мы, значит, трое джигитов подустали, а она ручкой помахала и свеженькая унеслась. Если бы не последняя доза, пожалуй бы в живых осталась. Ты, козел, конечно, не знал, что твой телка с дества колется. Ты ей на руки не смотрел. Ты ей в другие места заглядывал. А ты знал, что она была... как это?.. нимфоманка? А ты знал, что на свадьбе она успела переспать с твоим Игорьком Кудрявцевым? И не только с ним. Не знал, козел!..
      Никто не прерывал ёрнический монолог кавказца: ни Сосницкий, ни двое мордоворотов, застывших по обеим сторонам двери. Кавказец в презрительной насмешке кривил тонкие губы, мужики бледно усмехались, а Аркадий Григорьевич просто не понимал, что ему тут говорят. Нет, что-то понимал, что-то доходило, но... Он хотел спросить, почему здесь, в его спальне?.. что-то о Марине?.. о ней, нежной, мягкой, податливой... Не замечая, что делает, он, вытянув руки со скрюченными сужорогой пальцами, шел к горлу кавказца... Как можно?! Как можно?!
      Дождавшись, когда ополоумевший адвокат приблизится, мужчина вынул из кармана складную бритву и холодно раскрыл полированное лезвие. И конечно, Сосницкий не дотянулся; далеко вынырнувшая из манжета рука плавно, метко скользнула в замахе сверху вниз и тут же отпрянула, чтобы хлынувшая из горла кровь не запачкала костюма. А подскочившие сзади мужики уже раз за разом втыкали - в почки, печень, легкие, сердце! - длинные холодные ножи.
      Большое полное тело Сосницкого Аркадия Григорьевича умерло уже стоя, но не желая так быстро расставаться с, вообщем-то комфортной жизнью, ещё подергалось на полу. За этим внимательно наблюдали трое убийц, а также тень Марины, все ещё сидевшая на кровати. И наконец-то освободившаяся душа Аркадия Григорьевича, хоть и с внешней помощью, но все же обрекла покой.
      Смерть наступила окончательно.
      Кавказец наклонился к кровати и вытер окровавленное лезвие бритвы о покрывало, отчего Марине пришлось пододвинуться. Один из двух помощников, крупный, выпирающий из костюма мужик с перебитым носом и бесформенными ушами, стал осторожно обыскивать труп. Пачка долларов оживила всех. Потом южанин подошел к окну и стал смотреть на ярко блиставший напротив цирк. В сером дождливом мраке ночи цирк казался огромной елочной игрушкой, увеличенным стеклянным шаром, бережно уложенным на асфальт на радость смеющимся людям. Там, внизу, на полукруглых, прожекторами освещенных ступенях кишели, вытекая из яркой проймы дверей, мелкие темные силуэты и расходились веером в ночь, мимо подъезжающих за клиентами такси. И только когда поток расходившихся зрителей стал редеть, а огни на куполе стали гаснуть, предводитель бандитов отверулся и, скомандовав все ещё шарящим в единственной сумке Сосницкого напарникам, пошел к выходу, не забыв выключить за собой свет.
      ГЛАВА 3
      БОЛЬШОЙ ПРИЕМ
      Среди площадей, каменнных прямоугольников домов, сейчас за пеленой дождя смутно, хотя и вымыто выстраивающихся по собственному субординационному ранжиру, возникают улицы. Вот - мусороуборочные машины марки "Мерседес", убирают мусор; они, тяжело ревя, несутся во всю прыть, разнося зловоние, даром что их не останавливают работники ГИБДД, чтобы спросить пропуск-разрешение на проезд в зону садового кольца - убирать дрянь надо. Вот - сигналя, психуя и вопя проносятся машина реанимации, с головокружительной скоростью убегая от спешащей следом чьей-то смертью. Вот - важный государственный человек, может быть даже министр, спрятавшись за тонированным "Кадиллаком", тоже электронным воплем надрывая соответствующие звуковые механизмы, пробирается сквозь густеющий к вечеру поток машин, а постовой-милиционер отдает ему честь. Вот - час пик; все больше и больше людей, отвоевав за годы реформ свои личные импортные два метра (не деревянные - это еще, дай Бог, не скоро, а металлические, соответствующие размеру комфортабельного салона любимой машины), теперь теснятся, жмутся, гудят и сигналят фарами сквозь пелену дождя: службу уже оставили за капотом, а домой никак не могут доехать!..
      Игорь Семенович Кудрявцев ловко свернул в переулок, вырвался из тесного четырехколесного потока и дал газ - свободен.
      Вместе с мокрым запахом дождя кажется вливается в приоткрытое окно заполнившая улицы радость. Повод для этого имеется, даже несколько причин радоваться, о них приходится сейчас умалчивать, но то, что он спешит, а, главное, куда спешит - заставляет безудержно улыбаться. Он подрезает справа промелькнувшую "девятку"; водитель которой, высунув в окошко голову, что-то приветливо кричит ему вслед. Еще поворот, еще... добрался.
      Ах, Лиза! Дождь оплакивает разлуку с тобой - где-то ты прячешься за толстыми стенами! День поскучнел, не видя тебя, ночной совушки; неудержимая улыбка растягивает румяные губы Кудрявцева, сейчас лихо втиснувшего свою "Вольво" в только что опустевшее место в длинном ряду иномарок, приткувшихся носами к пешеходному тротуару, словно поросята к бесконечному брюху свиньи. В данном случае, весь этот высотный дом (где в снятой по контракту большой пятикомнатной квартире живет и она, Лиза), выступает аналогом этой самой свиньи, на ходу с усмешкой думает Кудрявцев и щурясь, разглядывает шикарный подъезд этой полугостиницы-полудоходного дома, темнеющий в туманной сырости ненастного дня. Однако, светятся два, стилизованных под железокованные, наружных фонаря, фотоэллементы которых среагировали на рано опустившиеся сумерки; матово, нерезко расплывался желтый свет, и это тоже было прекрасно, с улыбкой соглашается Кудрявцев.
      Он вышел из машины, щелкнул зонтиком, немедленно, большой птицей, взметнувшимся над ним, и с улыбкой огляделся окрест: сдвоенные корпуса гигантских, недавно отстроненных доходных башен блестели красноватой плиточной глазурью. Одна из этих башен, силой стратегического гения создателей, была превращены в соты офисов и по слухам, приносила колоссальный доход. Помещения второго корпуса сдавались под жилье, причем, часто тем же самым предпринимателям, что снимали и офисы. А внизу, как водится, поселились: салон-парикмахерская, прачечная, лавка автозапчастей и, продовольственный магазин и - в соседнем подъезде - ресторан.
      С довольной улыбкой обозрев все это великолепие, Кудрявцев вдруг нырнул внутрь своей машины, перегнулся к заднему сиденью, изо всех сил оттягивая наружу зонтик, словно бы боялся, как бы дождик не подмочил его зад и, наконец, выпростался наружу, держа в свободной руке великолепный букет красных роз.
      Окончательно запер машину и, держа розы вне сухого зонтичного уюта, чтобы небесные капли внесли в цветочную прелесть дополнительную свежесть, он прошел к бетонному козырьку подъезда.
      Охранник, высунувшийся ему навстречу, знал Кудрявцева давно, при встречах уже перебрасывался доброжелательными, информации не несущими, но привносящими удовлетворение обоим словечками: один ощущал свою близость к кругу пока недоступному, второй верил, что, по сути, все ещё плоть от плоти народной, - и оба ошибались, разумеется.
      - Ну как? - спросил один.
      - Да так же, дерьмово. А ты как?
      - Ничуть не лучше.
      Обычно на этом, к обоюдному удовлетворению, общение и заканчивалось. Кудрявцев уже собрался пройти к лифту, но тут Юра (так звали охранника) его остановил.
      - Подожди, Игорь. Тут вашему Семенову посылка. Мы не стали подниматься. Его, как обычно, дома нет, а Лиза просила до вечера не тревожить. Не мог бы ты занести коробку.
      И тут же, видя построжавшее лицо гостя, поспешил успокоить.
      - Нет, нет, мы слегка прослушали-проверили, там вроде никакой электроники нет. Так что не бомба. Да и Алексея Марковича так просто бомбой не возьмешь.
      - А посылка откуда?
      - Завез двоюродный брат. Сказал из деревни родственники мясо прислали. Он получил по почте на свое имя и, вот, завез. На черном "Джипе" подъехал, сказал, что Семенов будет рад. Продукты, по случаю, - в подарок и в знак уважения. Это он так сказал.
      - На "Джипе"? Что-то подозрительно, - Кудрявцев задумчиво переминался. Видно было, ему все это очень не нравится. Но и отказываться причин не было.
      - Ладно, Юра, давай занесу.
      Юра зашел за стекло своего наблюдательного поста, где были: два кресла, стол, три телефона, компьютер с двумя звуковыми колонками, весь день не смолкавшими и напольный железный ящик, может быть для хранения денег или оружия. Он нагнулся, поднял что-то и вышел, неся перевязанный крепкой бечовкой картонный ящик, довольно большой, сантиметров пятьдесят по граням, и тяжелый, оценил Кудрявцев, принимая груз.
      - А внутрь ты не заглядывал? - на всякий случай поинтерересовался он.
      - Нет, конечно. Видишь, он заклеен, прямо с почты. и сургучные печати целы. Не вскрывать же, сам понимаешь?
      - Конечно, - согласился Игорь, - кому нужны скандалы.
      - Так я позвоню Лизе, предупрежу, - сказал Юра.
      И, кивнув, ушел в аквариум, где тут же стал набирать номер.
      Подошел лифт. Кудрявцев зашел внутрь, нажал отогнутым от букета указательным пальцем кнопку седьмого этажа; лифт закрыл дверцы, поехали.
      Вышел на плащадку этажа и, по ковровой дорожке пошел в левое крыло. Шестьдесят седьмая квартира. Так же точно, как и в лифте отогнув палец, позвонил в дверь. Пение дверного звонка перешло в сухое щелканье замочного механизма, вход распахнулся и на пороге - Лиза: тонкая, высокая, в прямом, черно-маслянистом плаще, в блестящих колечках крупных завитков у висков, держа в руке маленькую красную сумочку, она зло смотрела на торопливо шагнувшего к ней гостя страшными, великолепными черными очами.
      - Лизик! В пробку попал. Спешил изо всех сил, милая! - тут же выкрикнул он и, словно щитом прикрываясь цветами, приблизился вплотную.
      - Не называй меня Лизик! - сердито сказала девушка, не обращая внимания на его поцелуй, но и не отстраняясь.
      - Я из-за тебя торчу здесь уже минут десять. В плаще. Ты позвонил и сказал быть готовой. Я, как дура, жду, а ты по пробкам прохлаждаешься. Если не можешь быть точным, не приглашай меня больше!..
      - Ну милая!
      - И сколько раз тебе повторять, что я не милая. Во всяком случае, не твоя милая, да и не собираюсь в ближайшем будущем быть твоей.
      Кудрявцев мигом поймал её на слове и, отдавая букет, вновь склонялся в поцелуе:
      - В ближайшем? А не в ближайшем?
      - Ни в ближайшем, ни в дальнем будущем. И хватит об этом, сколько тебе ещё говорить!
      - Молчу, молчу, - сказал Кудрявцев, чувствуя, как млеет и томительно стонет все внутри него из-за этой пленительной, жестокой, необузданной и прекрасной двадцатилетней женщины.
      Лиза между тем прошла в гостиную, взяла высокую хрустальную вазу, вышла в ванную. Через минуту, уже с водой и розами внутри, внесла обратно. Остановилась, раздумывая, куда поставить вазу. Зарылась лицом в букете, заметно смягчилась.
      Кудрявцев, чутко наблюдавший за ней, тут же ухмыльнулся.
      - И почему это вы, женщины, так любите цветы? Ведь если подумать, это же просто половые органы растений. Откуда у вас такая любовь к этим штукам?
      - И поэтому тоже, - сказала Лиза, не отрывая лица от роз.
      - Что "поэтому"? - не понял Кудрявцев.
      - Из-за этих твоих дурацкий замечаний я тоже не буду твоей, - сверкнув глазами, сказала она.
      Поставила вазу на столик.
      - Что это у тебя за ящик? Мы с ним поедем?
      - Ах да!.. - спохватился Кудрявцев. - Это твоему благоверному привезли. Охрана приняла, а тебя тревожить не стала, как обычно. Они все там к тебе пылают почтительным восхищением.
      - Поучился бы.
      - Учусь, учусь, - торопливо заверил Кудрявцев. - Только никто не ценит мои старания.
      - Ну не стой. Пойди поставь свой ящик в спальню. На стол или на табурет. Надеюсь, это не взрывное устройство?
      - Юрка внизу говорит, что проверил на предмет тиканья и прочей механизации. Да и мясом тянет. Давно отослали, наверное. Запашок уже. А ты что же, за Семенова боишься? Не бойся. Кто-кто, а уж он-то не попадется. А жаль, - добавил он и пошел в спальню, где на мягкий табурет с гнутыми венскими ножками, стоявший рядом с кованой жележной кроватью под розовым балдахином с цветочками, и взгромоздил тяжелую ношу.
      - Надеюсь, там не кирпичи, - заметил он, выходя.
      Лиза нетерпеливо ждала его у двери.
      - Долго ещё копаться будешь?
      Они вышли и захлопнули за собой дверь.
      Внизу охранник Юра вышел из стекла, дабы лично засвидетельствовать Лизе свое почтение. Впрочем, она нравилась всем мужчинам, конечно, в зависимости от ориентации, мельком подумал Кудрявцев. Молодой, очень высокий и ещё не успевший пополнеть от спокойной жизни, Юра, далеко вытянув над головой Лизы длинную руку, открыл и придержал тугую дверь.
      А дождь все так же мирно сыпал, и отдельные капли, сбитые порывами ветра с прямолинейного пути, залетали и под козырек подъезда. Лиза взяла Кудрявцева под руку и с усталым, злым терпением дожидалась, пока он раскроет зонтик, чтобы довести её к машине.
      - Как у тебя все долго получается, - сказала она.
      Кудрявцев усмехнулся, зонтик с шумом взмахнул крылами:
      - Ты меня ругаешь, словно давняя супруга. Этак я скоро начну всерьез надеяться...
      Он довел её до машины, открыл дверцу и, усаживая на переднее сиденье рядом с креслом водителя, уже склонялся к ней.
      - Мне надеяться?
      - Из-за тебя я вся вымокла. Закрой дверь! - приказала она и, дождавшись, пока он оббежит машину и сядет за руль, продолжила. - Если ты меня и дальше так намерен развлекать, то пеняй на себя.
      - Все, все, - сказал Кудрявцев, продолжая шалеть от её близости (она это отчетливо ощущала).
      Лиза раскрыла сумочку и вынула длинную кофейную сигарету. Кудрявцев немедленно извек из кармана зажигалку и поднес трепещущий огонек к её лицу, осветив и руку, голубовато-бледную, изысканно-худую, с длинными острыми ногтями.
      - Смотри на дорогу. Еще не хватало угробиться тут с тобой, - скосила она все ещё сердитый, сверкающий глаз.
      - Так куда ты меня везешь? - спросила она. - Ты обещал, что будет весело.
      - Можешь не сомневаться, золотко, - весело сказал он, вновь гибко изверувшись к ней.
      Она утомленно приспустила веки с длинными чудными ресницами.
      - Неужели трудно уяснить, что меня зовут Лиза и тоолько Лиза. А золотко, милая, любимая и прочая, прочая - только для одного человека.
      - Когда ты его бросишь? - спросил Кудрявцев и тут же замахал рукой. Молчу, молчу.
      За серым окном расплывчато и ярко проносились фары встречных машин, на мгновение слепя ветровое стекло. Уличные фонари, неоновая реклама, подсветки рекламных полотен над дорогой и вдоль дороги - из-за дождя и ранних дневных сумерек включенные раньше времени - празднично и изысканно сверкали, переливались. Машина ровно, легко плыла в густом потоке автомобилей, и в душе его продолжало гореть, грозящее в любой момент взорваться безмерным ликованием, предвкушение торжества, которое вот-вот... Боясь мыслями спугнуть грядущее счастье, он отвлекался.
      - Мой шеф окончательно сбрендил. Достал маршрут, по которому Марина отправилась к родственникам и двинул по её следам. Захотел приобщиться, хохотнул он.
      Лиза медленно выдохнула дым.
      - А мне его немного жаль.
      - Вот именно, немного.
      Они свернули с проспекта, проехали немного по улице, ещё раз повернули и, как это тут и там происходит в центре Москы, очутились на улочке старинных особняков. Здесь, как и везде, впрочем, исправно горели фонари. Они проехали небольшое посольство, ещё одно. Стали попадаться машины, приткнувшиеся к тротуару, гуще, гуще. И уже не постовые возле посольств, а совсем иного назначения милиционеры прохаживались вдоль иномарок. Охраняли машины, конечно.
      - Так куда мы едем? - спросила Лиза.
      - В особняк моего шефа. Сегодня большой прием. По случаю отпуска, объяснил Кудрявцев.
      Он назвал имя очень известного в стране политика, в настоящее время посла, который свой отпуск решил провести в Москве и теперь был нарасхват во всех приличных столичных домах. Сегодня его ждали как раз в особняке Сосницкого, куда Кудрявцев вез Лизу. Пока он объяснял цель праздника, у Лизы медленно, в равнодушном удивлении поднимались брови.
      - А меня ты зачем сюда тащишь? Ничего не понимаю, ведь Сосницкий уехал, ты сам сказал. Кто же организует всё? - с недоумением спросила она.
      Он торопливо стал объяснять, что хотя Сосницкого и нет в Москве, это ничего не меняет, прием организован для посла, запланирован давно и, кроме того, на самом деле ничего официального не будет. Обычно бывает очень весело, весь московский бомонд съезжается, такое можно увидеть - блеск!
      - Бомонд? - ещё более удивилась Лиза, отлично, впрочем уже все уяснившая и лишь затягивавшая свое, несколько наигранное, недоумение.
      Она ещё не решила, стоит ли идти туда или сразу отказаться.
      - Обещаю, будет весело. Это такая кунцкамера - сил нет!. У меня к тому же сегодня здесь назначена встреча, но это так, минутное дело. Надо одному человечку дать инструкции, что ему ещё сегодня делать. Да и полезно, знаешь, потолкаться в таких местах, народ полезный, сама увидишь. Приглашены, в основном, кое-кто из политиков, естесственно, друзья хозяина и почти вся богема, включая эстраду, балет, актеров и актерок. Правда забавно, увидишь, - уговаривал он.
      - А кроме того, - добавил Кудрявцев, - если тебя здесь запомнят, то ты приобретаешь массу сильнейших покровителей. Ты представить себе не можешь, как они друг друга вытягивают всюду, настоящая мафия.
      - Зачем мне чье-то покровительство? - недоуменно спросила Лиза.
      - Это ты зря. Не вечно же тебе надеяться на своего игрока. Сегодня ему везет, завтра - нет.
      - Ну,ну, - с улыбкой произнесла она, и тут они прибыли.
      ГЛАВА 4
      ЗАЧЕМ ТЫ ПРИВЕЗ МЕНЯ В ЭТОТ ВЕРТЕП
      Большой трехъэтажный особняк князей Глинских, не так давно числившийся в реестре памятников архитектуры, сейчас, несмотря на ранний час светился бесчисленными огнями. Расположенный в глубине усадьбы дворец, двумя крылами тянулся к чугунной ограде; двор, центр которого занимал небольшой действующий, а сейчас ещё и подсвеченный разноцветными прожекторами фонтан, был заставлен машинами. У ворот, при въезде во двор и у ярко освещенной двойной лестницы, под которой находилась дверь в погреба, стояли до десяти милиционеров и гораздо больше, может быть раза в три, - молодых людей в камуфляжной форме. Во дворе для "Вольвы" Кудрявцева места уже не было, им указали свободное место у тротуара, где они и припарковались. Подъезжали все новые и новые машины. Оттуда выходили мужчины и женщины, быстро, прикрываясь зонтиками, преодолевали моросящее пространство двора, вбегали по ступнькам лестницы и исчезали внутри. Игорь помог Лизе снять плащ, под которым оказалось темно-красное, почти черное в плохом освещении салона машины платье: длинное, облегающее, словно чулок, с большим разрезом на бедре, а сверху - обнажавшее прелестную гибкую шею, на которую туго спускались кольца черных завитков. "Чудо как хороша!" - с невольным, мучительным восхищением думал Игорь, принимая её сухую узкую руку, когда помогал выйти из машины.
      Когда поднимались по лестнице, Лиза равнодушно всем весом опиралась на его локоть и от этого тоже было мучительно-жарко. Большая прихожая кипела людьми, гудела голосами; у сплошных зеркал наскоро поправляли прически, атмосфера ожидания, предчувствие музыки, цветов, танцев - невольно захватили и Лизу. По ярко освщенной лестнице они, вслед за другими поднялись на один пролет и вошли в огромный зал. Две ливрейные фигуры важно охраняли вход, в то же время снисходительно кивками то ли приветсвовали гостей, то ли просто приглашали войти. Лиза, проходя мимо зеркал на лестнице, ещё раз бросила взгляд и снова осталась собой довольна. Впрочем, все равно. Вместе с ней отразилась входящая толпа белых, голубых, красных и черных платьев. Мужчины были одеты тоже свободно, смокинги встречались редко. Она чуть не забыла, куда попала и, вспомнив, решила просто присматриваться. Забавное место, решила она, может, будет и нескучно.
      При входе в первый зал музыка, равномерный гул голосов, шагов, экзальтированных вскриков, приветствий оглушили ее; свет и блеск ослепили. К ним немедленно подошли. Молодая брюнетка в красном длинном платье, которое, впрочем, служило лишь фоном, на котором блистали и искрились в льющемся отовсюду свете мелкие и крупные бриллианты. А ещё - толстое колье на шее, браслет на руке, замысловато витая нитка мелких бриллиантов в волосах - глаз невольно следовал игре и блеску световых брызг. Впрочем, обладательница сего великолепия тоже была недурна: черненькая, сама искрящаяся радостью и довольством. Она, обнимая за талию, подвела двух истомленных девиц, раскрашенных нарочито вызывающе и неопрятно.
      Игорь! - сказала бриллиантовая дева, - Нашел время зайти? А я думала, опять работа не отпустит. Ты же у нас самый занятой, засох от своей юриспруденции.
      - Невысокого же ты обо мне мнения, - смеясь, воскликнул Кудрявцев и повернулся было к Лизе, но его тут же окликнула одна из неопрятных девиц короткая и плотная.
      - Игорек! Сколько лет, сколько зим?
      - Слушай! - продолжала она, в упор разглядывая Лизу. - Познакомь нас с твоей крошкой.
      Лиза рассмеялась. Начало показалось забавным. И все же, неприятное ощущение оставалось.
      - Да, Ирунчик, давно мы с тобой не виделись. Подожди, в июле, кажется, последний раз, в Каннах, если я не ошибаюсь. А это твоя новая подружка? спросил он, указывая на третью из подошедших - аппатичную, ко всему равнодушную девицу. - Мои поздравления.
      Он повернулся к Лизе.
      - Познакомься, - Кудрявцев указал на носительницу бриллиантов. Хозяйка приема, организатор, продюссер и распорядительница всего этого великолепия. Кстати, племянница моего шефа. Прошу любить и жаловать: Наташа. А это Ира и...
      - Марго, - подсказала плотная Ира.
      Кудрявцев представил и Лизу.
      - Очень приятно, - согласились все и доброжелательно посмотрели друг на друга.
      Подождите, - сказала вдруг Наташа, обращаясь больше к Лизе. - Кажется, я вас уже видела. Ну конечно, вас ещё сопровождал исключительно красивый мужчина. Вы с ним даже чем-то похожи. Это не ваш родственник?
      Лиза рассмеялась
      - К счастью, нет.
      - Почему "к счастью"?
      - Родственники, знаете, всегда сами по себе, а вот любимый человек уже вам принадлежит.
      - Хотела бы я иметь вашу уверенность, - заметила Наташа.
      - Так это ваш муж? - спросила она.
      - Это её друг, - вмешался Кудрявцев, и все посмотрели на него.
      А кругом продолжало шуметь, колыхаться, сладковато пахнуть сигаретным дымом, ещё какими-то благовониями, в общем, официальная часть (если она и была) начинала потихоньку истончаться, веселье обладевало людьми.
      - Где здесь можно выпить? - спросила Лиза. - Что-то жажда замучила.
      - Что же ты, Игорек, - заметила коренастая Ирина, - привез девочку сухой? Разве можно надеясться на эти приемы, так их перетак, не в обиду хозяйке, Наташечка. Да и что от вас, мужиков, ожидать, нет в вас совершенства, одна топорная заготовка. Пойдем, крошка, я тебя и напою и накормлю и кайф доставлю, если захочешь. Тебя как звать, киска?
      - Лиза.
      - Так вот, счастье моё, бросай ты этого Игоря противного, - говорила она, цепко увлекая Лизу за собой, совершенно не обращая внимания на покинутую длинную подружку, которая, впрочем, приняла измену совершенно равнодушно.
      Игорь и Наташа, улыбаясь, смотрели им вслед. Лиза оглянулась, он успокаивающе махнул рукой.
      - Развлекайся. Я тут покручусь и потом тебя найду.
      Вдруг толпа потеснилась, кого-то, видимо, пропуская. Лиза уже многих узнавала. Было удивительно находить вокруг так много знакомых лиц. Иных, правда, она прежде видела только по телевизору, но с некоторой частью присутствующих была знакома накоротке через Семенова, постоянно вращавшегося в определенных, близких нынешнему, кругах. И как везде на неё обращали внимаие, это было тоже привычно, и как всегда приятно.
      Игорь, оставив Наташу, вновь подошел к Лизе, стал у неё за спиной и пожал руку, давая понять, что он рядом. Ира называла тех, кого Лиза не знала.
      Вот это шведский атташе, видишь, седой, - говорила она, указывая на высокого улыбчивого мужчину, лет тридцати пяти, с мягкими чертами лица, окруженного очень молодыми людьми, которых он чему-то заставлял смеяться.
      - А вот она, царица наша, эта здесь от скуки, не может допустить, чтобы в Москве что-то без неё прошло, - говорила Ирина, указывая на всем известную певицу. - Только из Америки, очередное турне себе устроила.
      - Это она за своим мужем явилась, - вмешался вдруг стоявший рядом длинноносый, южного типа мужчина.
      Все посмотрели на него. Игорь удивленно и надменно нахмурился. Сделал стойку ревности, - мимолетно подумала Лиза и, улыбнувшись, кивнула незнакомцу.
      - Георгий, - немедленно представился тот, - можно Гога.
      И продолжал, словно бы не замечая хмурой неприязни Кудрявцева.
      - Муж вновь на сторону смотрит, молодой еще, не нагулялся, вот ей и не нравится, - южанин вновь улыбнулся одной Лизе, и та подумала, что, возможно, здесь будет веселее, чем казалось вначале.
      - Можно уже пройти, - сказал Кудрявцев, но Ирина тут же возразила.
      - Не торопись. Сейчас толпа схлынет, мы и пойдем.
      И вновь к Лизе:
      - Вот как раз вся семейка в сборе: она, муж и его новая любовь. Этого молодого человека он уже неделю с собой таскает. Хорош! Не правда ли? Как тебе?
      - Нет, равнодушно бросила Лиза.
      Рядом хохотнул длинноносый южанин. Кудрявцев ещё больше нахмурился. Лиза доброжелательно улыбнулась Гоге. Ира продолжала:
      - И правда, что хорошего? А ты мне нравишься, милая. Ну что, пойдем? Нет, смотри, это же наш нефте-газовый король! Сегодня будем в шампанском купаться, он любит это дело. Небось уже во дворе цистерну пригнали.
      - Как, натурально? - удивилась Лиза.
      - Что? А да, буквально наполняют шампанским, я уже раз купалась кайф! Ну пошли.
      Игорь озабоченно смотрел на проходившего олигарха, так что не сразу поспел за ними. Лиза оглянувшись, заметила, как он что-то горячо объясняет Георгию. Тот с выражением насмешливого удовольствия на сухом смуглом лице, снисходительно слушал. Лиза пожала плечами и отвернулась. Тут вдруг музыка грянула что-то торжественное, толпа заговорила, передвинулась, и Кудрявцев, отсеченный от Лизы, на время окончательно потерялся. К нему пробился его бывший однокурсник, сейчас работающий в аппарате президента - Сашка Трутов.
      - Игорек! Ты что же, братишка, к цивилизации приобщился? Или на экскурсию?
      - А ты? Хотя у вас там, я слышал...
      - Хочешь к нам работать? Так я могу устроить. Советую поторопиться. Мало ли что будет через год-другой. Пока мы у власти, а там...
      - Мы - это кто? - с насмешкой спросил Кудрявцев.
      - Как кто? - в тон ему переспросил Трутов. - Конечно, реформаторы.
      Они рассмеялись.
      - Кого ждем? - спросил Кудрявцев.
      Раздались аплодисменты, музыка грянула ещё громче. Трутов зашептал ему в ухо и тут, верно, показался тот, о ком просто так и не выговоришь. А впрочем, можно было бы, подумал Кудрявцев, невелика птица, сегодня он там, а завтра где? Его немного беспокоило, что Лиза ушла с этим барсучком Ириной. Впрочем, баба... то есть не баба... ну, не мужик, в общем. Ирина человек умный, образована, социолог, папашка у неё в этом бизнесе процветает, опросы организовывает, а раньше в КГБ работал, связи и знакомства по всему миру, хорошая семья.
      Важное лицо прошло в гостиный зал, толпа хлынула следом, мужики в смокингах вежливо оттесняли всех по сторонам. Там впереди кому-то захотелось танцевать, пробежало волнение, все стали невольно разбиваться по парам, потекли на простор танцевального зала. Трутов взял Кудрявцева под руку. Тот, смеясь, освободился.
      - Да пошел ты!.. - Я тут с другой целью.
      - Ну, ну, - смеялся и тот, - узнаю посконную, оно же и кондовую... Пошли.
      Когда пробились вперед, оказалось, ложная тревога. В середине зала, видимо, по случаю высокого гостя, давалось разовое представление. Здоровенного вида накаченные бугаи в одних плавках, держали на плечах легкую арену, где три голеньких девицы, обмазывали друг друга бисквитным кремом и тут же сладострастно слизывали со всех сладких местечек. Довольно пошлое зрелище, думал Кудрявцев, а невольно заводился и сам. С душным волнением, уже отвлекаясь, вспомнил о Лизе. Что она нашла в своем Семенове? Игрок, сделавший карьеру на своем полукриминальном таланте. Все это очень несерьезно, когда-нибудь все у него лопнет. И более всего странно, что Семенову нравится азарт. Разве можно в этих делах терять голову? Но удивительно то, что, вопреки всему, вопреки своей увлеченности, Семенов всегда выигрывает. Просто мистика. Невозможно, но это есть. А пока у Семенова все хорошо, пока он при деньгах, и Лиза от него не уйдет. Ну ничего, должно, должно и ему, Кудрявцеву, повезти. Он вновь вернулся к скользкому представлению, подходившему, впрочем, к концу. Кое-кто из зрителей - дамы, конечно, - не так смотрели на скользкие извывы девиц на арене, как на атлантов, у которых отовсюду, даже из плавок выступали бугры. Атланты, ловя взгляды, сдержанно улыбались. Более того, Кудрявцев сам поймал два-три улыбчивых личика, многозначительно кивавших и ему. Пытались снять, мимоходом. Но в общем-то публика смотрела сдержанно. Только когда дело на помосте подошло к концу, и все три взаимно облизанные нимфы сплелись в последнем пароксизме эксгибиционистской страсти (здесь могли присутствовать и другие оттенки чувств), важное лицо похлопало в ладоши, все тут же неистово подхватили, зашевелились, хлынули к арене, а некоторые представительницы слабого пола, пользуясь беспомощностью бугаев, дозволяли себе лишнее. Впрочем, таковы были правила, тем более, что плавки забивались валютой, которую потом разделят на всю труппу. Так или иначе, становилось весело.
      Немедленно, пользуясь общим расслеблением, в толпе заскользили официанты с подносами. Сначало пошло шампанское, потом коктейли. Кудрявцев выпил один бокал, второй, остался естесственно холоден и трезв и пошел искать Лизу.
      В соседнем зале он наткнулся на "фуршет", обрадовался обильной снеди, так как с утра почти ничего не ел, потому что уже второй день замещал шефа, и работы было невпроворот. И как всегда в подобном обществе, Кудрявцев отметил всеобщее развязное панибратство в обхождении друг с другом. Впрочем, в пристойных пределах.
      Было здесь много знакомых. В принципе, Кудрявцев знал их всех, и знал о них почти всё. От этих, случайных вроде знаний, часто зависел успех очередного дела. Клиентами Сосницкого - а значит и его, Кудрявцева, - были как раз все эти присутствующие здесь, потому что рано или поздно им приходилось обращаться к адвокату, а сумасшедшие гонорары добавляли авторитет не только Аркадию Григорьевичу, но и косвенно возвышали самих клиентов. Все оценивалось количеством нулей в оплачиваемых счетах, чем же еще? Сейчас, правда, Кудрявцева интересовала не работа, и приехал он сюда не закреплять знакомства. Нет, сегодня его интересовала только Лиза. Сейчас, во всяком случае.
      Но где же Лиза?
      Вежливо лавируя среди знакомых и незнакомых, он протиснулся сквозь толпу и отправился на поиски спутницы.
      Нашел он Лизу не скоро.
      Прошло минут сорок, как он бродил по залам, зальчиками и будуарчикам, где давно уже в полутемной атмосфере под всхлипами и вздохами ритуальных видаков происходило единение и веселие. Эстрады работали повсюду. Многие звезды, отрабатывая приглашение, сами пели и плясали. Впрочем в охотку.
      Ему не хотелось задерживаться допоздна, когда в дело пойдет бассейн с идиотским шампанским, ждущий своего часа в ожидании расслабленных любителей, не хотелось ему оказаться и в полутемных коридорах, когда голые, однозначно ориентированные толпы вконец развеселившихся гостей будут с шумом и гамом нападать на заблудившихся одиночек, к обоюдному, впрочем, веселью сторон и, кроме того, у него было ещё много дел и на сегодня, а особенно, на завтра: необходимо было иметь силы и трезвую голову.
      Лиза, подогнув длинные, слегка оголившиеся ножки, лежала на подушках в маленьком уютном будуаре, сплошь застеленном-завешанным коврами в восточном стиле. Даже в углу стоял кальян, правда сейчас не работающий, приглушенно сиял электрический канделябр, дрожащим накалом лампочек точно имитирующий горящие свечи. Вся комната была полна сладковатого дыма. Лиза курила, в другой руке держала стакан с чем-то розовым, безучастно смотрела на Кудрявцева, совершено не замечая руку Ирины, ласкающую её ножку и подбирающууся все выше и выше.
      Лиза, однако, видела Кудрявцева. Затягиваясь сигаретой и медленно выпуская дым, повернула к нему тонкое смуглое лицо, озареное блеском зубов и, смотря как бы внутрь себя, с тусклой усталой истомой, сказала:
      - Все-таки, ты, Игорь, мерзавец. Зачем ты затащил меня в этот притон? Я же теперь не отмоюсь.
      Она повернула голову на длинной точеной шейке к ласкающей её Ирине, рука которой все-таки умудрилась проникнуть куда стремилась, и сказала:
      - Ириша! Дай ты и ему сигарету. У тебя травка хорошая. А лучше отсыпь-ка кокаинчику.
      - Ты кокаин будешь? - спросила Лиза Кудрявцева и, получив отрицательный ответ, поднялась, не обращая внимания на то, что продолжала делать Ирина.
      - Тогда веди меня домой, мерзавец. Сам привез, сам и увози. Сил моих больше нет. Вот пожалуюсь на тебя Семенову, он из тебя пыль выбьет, противный мальчишка.
      Кудрявцев стиснув зубы от тяжелого душного желания, мгновенно придавившего его. Помог ей встать, не глядя отбросил жадную лапку Ирины:
      - Ты ещё тут будешь!..
      Итальянский светильник в углу фонтаном переливающихся нитей-световодов бросал разноцветные блики на Лизину нежную кожу. Опершуись на его локоть, она вонзила коготки ему в кожу.
      - Хочу домой, - выдохнула протяжно.
      Точно было очень жарко. Ведя её мимо знакомых и незнакомых гостей, группами и парами скрывавшихся по незаметно затемнившимся коридорам и залам, Кудрявцев на ходу остановил официанта с подносом и жадно выпил бокал шампанского. Лиза, отказавшись от вина, ожидала со страдальческой гримаской на лице. Откуда-то доносились визги, хохот и громкие всплески, видно со стороны заработавшего-таки бассейна с шампанским.
      Они вышли на крыльцо. Ветер усилился, рвал и трепал деревья, стряхивая с листьев и ветвей крупные капли. А водяная взвесь продолжала сочиться с небес, но после пряной духоты залов особняка, была приятна. Фонари ярко освещали улицы и черными резными тенями осеняла их ветром потревоженная листва кленов.
      Кудрявцев раскрыл над Лизой чудом оказавшийся в руке зонтик и, мимо забытых пятнистых охранников и серо-черных милиционеров, охранявших элитных людей, повел спутницу по двору. Порыв ветра мокро залетел под зонт, Лиза страдальчески поморщилась. Громко, сердито каркали потревоженные непогодой вороны.
      Его "Вольво" стоял там, где и оставили. Кудрявцев передал Лизе зонтик, открыл дверцу у водительского кресла, и, нырнув в темное нутро машины, приоткрыл дверцу напротив. Выскочил наружу, оббежал машину и усадил Лизу.
      ГЛАВА 5
      ПЛАНЫ ГОСПОДИНА КУДРЯВЦЕВА
      Уже почти стемнело. Серая дождевая взвесь раньше времени затемнила вечер. Уже ярко горели уличные фонари, блестел, смазанный черным маслом асфальт, - зеркально отражал парные фары встречных машин. Доехали. Кудрявцев подрулил к самому подъезду, откуда несколько часов назад забирал Лизу. Охранник Юра придержал тяжелую металлическую дверь с длинными, начищенными ладонями жильцов латунными ручками. Лиза улыбнулась ему, и тот, старательно выпрямляя и так длинное свое тело, говорил, улыбаясь в ответ:
      - Да и то, в такую погоду лучше дома сидеть, чем под эту воду выходить.
      Лиза, ещё раз улыбнувшись, кивнула.
      - Семенов не приезжал? - спросил Кудрявцев охранника.
      - Нет, не был.
      Вызвали лифт, дверцы распахнулись, впустили их, потом выпустили; они зашли. Поднялись на седьмой этаж, дошли до шестьдесят седьмой квартиры. Лиза постучала и тут же стала доставать ключ. Открыла дверь в темную прихожую и, не оглядываясь, пошла вперед, на ходу везде зажигая свет. Кудрявцев прикрыл за собой дверь и вошел следом.
      Лиза сидела в мягком красном кресле у столика, на котором лежала длинная тонкая пачка сигарет. Она полулежала и, медленно поднося длинную коричневую сигарету ко рту, затягивалась, мерцая черным жгучим опахалом своих удивительных ресниц. И вновь Кудрявцев почувствовал, как сильно-гулко забилось сердце. Он подошел и поцеловал её в шею, ощутив на щеке твердый камешек серьги. Лиза не пошевелилась. Кудрявцев крепко поцеловал её в сонные губы, - она была словно с другой планеты: восхитительный райский цветок - мучительный, бесстрастный, молчаливый, сияющий. Когда он выпрямился, она вновь затянулась и медленно улыбнулась.
      - А вообщем-то одно было неплохо.
      - Ты это о чем? - ухмыльнулся Кудрявцев.
      - А ты что подумал? - с легкой насмешкой, задумчиво сказала она, вглядываясь в него.
      - Я подумал о том, любовь моя, что пора тебе бросать своего замороженного супермена и уходить ко мне.
      - Не называй меня, "любовь моя". Я совсем другая любовь.
      - Ты хочешь сказать, другого? На что тебе этот позёр. Когда-нибудь удача отвернется от него, а может быть догадаются, что он всюду передергивает карты.
      Лиза немного сползла в кресле, чтобы почти лечь. Вновь затянулась сигаретой и выдыхая дым, следила за ними.
      - Он не чета вам всем, чтобы о нем ни говорили. И он никогда не передергивает. Он просто лучше всех. И удачливей всех. И честнее.
      - Ну конечно, четный игрок, - саркастически прокоментировал Кудрявцев. - Еще лучше скажи, честный шулер.
      Лиза пожала плечами.
      - Какое мне дело? Даже если бы он был шулером, - а это не так, - мне все равно. И зря ты себя предлагаешь. К тому же у тебя не настолько много денег, чтобы содержать такую женщину, как я.
      - Зря ты так думаешь.
      - Ох, только не смеши.
      - Нет, правда. Если сейчас денег нет, то скоро будут. И гораздо больше, чем у твоего Семенова.
      - Каким образом? - голос у неё низкий, глубокий.
      - Возьму у Сосницкого. Я думаю, пару-тройку лимонов он мне подкинет.
      - Ты имеешь в виду рублей?
      - Обижаешь. Я уже забыл, как они выглядят, наши деревянные.
      - Ты богат, - констатировала она.
      - Не иронизируй, Лизик. Обещаю тебе, деньги будут.
      - Ты ограбишь своего благодетеля?
      - Почему? Могу просто попросить. Я кое-что знаю о нем.
      - Шантаж, - утомленно вздохнула она. - Тогда выкладывай.
      Он ухмыльнулся и поправил тугой завитой волос у неё на щеке.
      - Как мне хочется пропитаться запахом твоей кожи, - мечтательно сказал он.
      - Ты становшься пошлым.
      - Разве признания в любви, Лизик, могут быть пошлыми?
      - Не называй меня Лизик. Это тоже пошло. Принеси лучше что-нибудь выпить. Коктейль какой-нибудь смешай.
      Кудрявцев вышел в соседнюю комнату, где был настенный бар.
      - Тебе крепкий? - выглянул он в дверной проем.
      - Нет, игристое что-нибудь.
      - Я тебе десертный сделаю.
      - Хочу игристый.
      - Хорошо, - согласился он и отправился смешивать коктейль.
      Отсутствовал он минут пять. Лиза закурила вторую сигарету. Кудрявцев вошел с двумя высокими бокалами. Один передал Лизе. Пододвинул стул к её креслу и сел напротив. Лиза, взяв бокал, посмотрела жидкость на свет.
      - На вид приятно. Что ты сюда намешал?
      - Коньяк, лимонный сироп, шампанское и лед.
      - Коньяку много?
      - Один к двум. Одна часть коньяка, две шампанского. Как положено. Да ты попробуй.
      Она лениво сделала глоток.
      - И правда игристый. Ты мог бы служить барменом.
      Кудрявцев наклонился и поцеловал её в висок.
      - Ты меня обидеть не можешь, любовь моя.
      - Я не твоя любовь, мы уже об этом говорили. Так что там с твоим шефом наклевывается?
      - Много чего... Я мог бы потянуть за много ниточек. Например, лет семь назад он помог одному большому человеку из очень важной конторы посадить своего начальника. Начальника - в тюрьму, а клиента моего шефа назначили на место осужденного. Да ещё передали ему все имущество.
      - Как это возможно? Он был должен?
      - Ничего подобного. Клиенту нравилась личная дача своего начальника, да и повышение давно хотел получить. А Сосницкий - адвокат от Бога, он дьявола может в святые записать, если тот иск в суд пошлет и хорошо заплатит. Тот начальник был даже другом нашего клиента. Но дружба дружбой, а табачок - врозь.
      - Ну ладно. У твоего шефа получилось. А дальше?
      - А дальше сынок этого сослуживца был изгнан из МГИМО, попался на воровстве, что-то там отсидел, вернулся и, как сейчас водится, стал молодым вором в законе. Может слышала?.. Хотя нет, молчу. Опасная информация, лучше тебе не знать. Сейчас же новая формация воров в законе, беспредельщики. Кстати, они этим себе яму роют: без правил не может существоать ни одно сообщество. Но это так, к слову. Так вот, этот молодой вор в законе сейчас возглавляет крупную группировку в Москве, имеет бизнес в Лондоне, Швейцарии, Америке и по всей необъятной России. Если он узнает, как папа получил свой срок, и кто в этом виноват, мне заранее жаль моего шефа. А клиент уже умер. Не перенес перестройки. Он, как я слышал, ушел из своей Конторы, стал бизнесом заниматься, прогорел, и так далее. Оставил свою семью без средств к существованию.
      - Возмездие, значит, - прокоментировала Лиза.
      Она подумал и спросила:
      - А почему этот молодой вор в законе не спросит своего осужденного папу?
      - Я не сказал? - удивился Кудрявцев. - Папа этот сразу от позора и негодования копыта откинул. Он был относительно четным человеком и не снес позора. Так что тайну эту знает мой шеф... и я.
      - Загляни в холодильник и принеси мне мне лучше банку джина с тоником, - сказала Лиза.
      Когда Кудрявцев вернулся, на ходу переливая содержимое банки в стакан, она закурила ещё одну сигарету. Выдохнув дым и кивком головы благодаря за вино, она спросила:
      - Как зовут твоего молодого вора?
      Кудрявцев понизил голос и снова наклонился к ней.
      - Наверное, я совсем сошел с ума, раз говорю тебе такие вещи. Его зовут Король. Естественно, это его кличка. Я о нем только слышал. Лично не имел удовольствия общаться.
      - Я тоже слышала.
      Лиза отпила несколько глотков джина из бокала. Насмешливо посмотрела на мужчину.
      - Твои шансы уменьшаются, мой милый. У меня нет никакой охоты вместе с тобой влипнуть в историю. Я слышала, Король очень крутой парень. Избави Бог!..
      Он легко ухмыльнулся.
      ГЛАВА 6
      СТРАННАЯ ПОСЫЛКА
      В это время в подъезд входил Александр Маркович Семенов. Он придержал за собой тяжелую дверь и посмотрел на сидящего за стеклом Юру. Взгляды их встретились, и Юра слегка кивнул. Семенов (был он красив и коварен, как Сатана) опустил глаза и некоторое время разглядывал свои черные, блестящие от воды туфли, потом цветные узоры напольной плитки, которой был выложен пол подъезда. Открылись дверцы лифта и оттуда, в сопровождении миловидной секретарши, вышел индиец в тюрбане. Проходя мимо, он поздоровался:
      - Здравствуйте, господин Семенов.
      А секретарша Вера подмигнула из-за плеча работодателя и также кивнула:
      - Здравствуйте.
      Подождав, пока соседи выйдут (индиец жил в соседней с Семеновым квартире вместе с Верой - так было удобнее вершить бизнес), Семенов зашел в аквариум к Юре.
      - Подключаться? - спросил тот.
      Семенов кивнул. Он вытащил из кармана лазерный диск и протянул охраннику.
      Юра повернулся к работающему монитору, сунул диск в приемник СД-РОМа, привычно застучал одним пальцем по клавиатуре.
      - Вам посылку сегодня принесли, - мимоходом сообщил он.
      - От кого? - удивился Семенов.
      - От дяди. Ваш двоюродный брат привез.
      - Он так сказал?
      - Да. Приехал на на темном "Джипе". Я номер толком не разглядел. Помню шестерки были. Или одна шестерка?.. А буквы помню. Я ещё подумал, что он связан с милицией.
      - Почему?
      - Ну как же!.. Две буквы "М". Знаете, как расшифровывается? Московская милиция - "ММ".
      - Ладно. А двоюродный брат... Как он выглядел?
      - Да как обычно... А что, вы сомневаетесь? Может у вас и брата двоюродного нет? Тогда...
      - Нет, все нормально. Хотел сверить внешние данные. Так как он выглядел?
      - Да как обычно: квадратный, нос перебит. Спортсмен бывший, наверное. Отдал и уехал. Но я прослушал, не думайте. Нет там ничего такого.
      - Где посылка?
      - Уже у вас. Я Игоря попросил занести. Может не надо было? озабоченно повернулся он.
      - Нет, все нормально, - успокоил его Семенов.
      В этот момент монитор мигнул, картинка, изображающая двух сцепившихся в смертельной схватке ниндзя исчезла и немедленно возник интерьер гостиной. В глубине, в кресле, сидела Лиза, курила. На столике рядом - полупустой стакан. Она была очень красива. Охранник Юра вздохнул. Кудрявцев сидел на ручке её кресла и потерянно смотрел на Лизу. Потом улыбнулся.
      - Ты меня за дурака держишь. А ведь я юрист со стажем. Меня вон в аппарат Президента приглашают работать, а я не иду. Когда я заработаю миллион-другой долларов, ты ко мне придешь?
      - Там посмотрим, малыш. Там посмотрим.
      Он приблизил свое лицо вплотную к ней. Заглянул в медленно закрывающиеся бархатные глаза.
      - Оставь его. Это он тебя во что-нибудь впутает, а не я.
      Она поднесла сигарету к губам, втянула дым и медленно выдохнула ему в лицо. У него мелко задрожали икры. Вынув сигарету из её безвольных пальцев, он сунул её себе в рот, ощутив вкус помады. Сделав затяжку, выдохнул в сторону и поцеловал её в закрывшийся, влажный глаз. Потом во второй. Затем прильнул к губам.
      Семенов и охранник внимательно наблюдали за поцелуем. Юра вновь вздохнул и искоса посмотрел на бесстрастное лицо стоявшего рядом красивого, как ангел мужчины: кожа мраморная, волосы золотистые, рот небольшой, твердый, лицо нежное, женское, а глаза мужские, серые, тоже твердые. Он наблюдал за поцелуем и, казалось, думал о своем. Потом протянул руку к клавиатуре и отключил программу.
      Диск плавно выплыл из дисковода. Семенов взял его, положил в пластмассовую коробку, сунул в карман.
      - Спасибо, Юра.
      Он вынул из кармана бумажник, отсчитал три стодолларовые бумажки и протянул охраннику.
      - Это тебе за труды.
      Юра нахмурился, слово бы необходимость принимать деньги оскорбляла его, но ничего не сказал, просто взял купюры и спрятал.
      Семеов кивнул ему, вышел из аквариума и вызвал лифт.
      Лифт подошел, раскрыл дверцы. Семенов зашел внутрь, нажал кнопку седьмого этажа. С тихим жужжанием поднялся наверх. Подошел к двери. Не скрываясь, громко щелкнул замком. Так же громко захлопнул за собой дверь. Прошел к гостиной, остановился у входа и внимательно оглядел помещение.
      Был он высокий, худой и спокойный.
      Кудрявцев выходил из другой комнаты с бутылкой коньяка. Он взмахнул рукой с бутылкой, начиная приветственный жест, но оборвал его и уже ставил коньяк на столик.
      Лиза курила и смотрела на вошедшего. Некоторое время и Семенов молча смотрел мимо нее, опершись локтем о дверной косяк и барабаня пальцами по стене. Видимо, придя к какому-то решению, взглянул на них и первым нарушил повисшее после его прихода молчание.
      - Привет, ребята! - сказал он мягко и пошел в спальню.
      Коробка на табурете привлекла его внимание. Он подошел и, не трогая, внимательно осмотрел её со всех сторон. Стыки были заклеены бумагой, имелись и почтовые реквизиты, а поверх всего было надписано от руки толстым фламастером: Семенову Александру Марковичу. И все было перевязано крепкой бечёвкой.
      Он попробовал приподнять коробку. Тяжелая. Он взял со стола нож и разрезал веревку. Потом по стыкам разрезал и бумагу. Несмотря на заверенение охранника, что посылка чиста, приблизил ухо к картонной стенке и некоторое время слушал.
      Что-то отвлекло. Он принюхался - странный запах... Осторожно вытащил из-под ящика бечёвку, связал разрезанные концы и, сделав петлю, зацепил ею одну из створок крышки. Отошел как можно дальше, стал за платяной шкаф и потянул веревку.
      Ничего.
      Он не услышал ни взрыва, ни шипения выходящего газа. Ничего.
      Выглянул из-за шкафа, ещё некоторое время рассматривал коробку, потом решительно подошел и открыл её. Какая-то бумага... Он отбросил её в сторону, сразу открыв содержимое.
      Только мгновенным усилием воли он сдержал себя и не отшатнулся в ужасе.
      Из глубины коробки, в обрамлении детских памперсов на него смотрело женское лицо. И, дабы довести до логического конца бесчеловечный замысел, под подбородком отрубленной головы, крест на крест, по образцу "Веселого Роджера", лежали и отрезанные предплечья.
      Сердце ещё продолжало биться в горле, но он уже взял себя в руки. Легкий запах тлена (конечно, тлена, этот запах он и почувствовал раньше) стал ощущаться сильнее.
      Он ещё раз наклонился над этим людоедским подарком. Судя по всему, ещё сутки назад голова и руки принадлежали совсем молоденькой девушке, может быть девочке лет четырнадцать-пятнадцать.
      Опустив голову, он задумался. Так стоял минуты две. И вдруг встрепенулся.
      Теперь он двигался быстро и уверенно. Прежде всего запаковал вновь коробку, на этот раз заклеив стыки скотчем. Обвязал бечовкой. От недавней нерешительности не осталось ни следа. Что толку от сомнений, когда дело решено. Он порылся в шкафу, выбрасывая на постель одежду. Лучше много с собой не брать, зачем обременять себя багажом.
      Выбрал пару комплектов нижнего белья, взял запасную рубашку, джинсы, ветровку. Пожалуй хватит. Сам был одет в темно-голубой костюм в тонкую синюю полоску... голубая рубашка, красный гастук, бриллиантовая заколка. Сверху - широкий легкий плащ, который он так и не снял, только расстегнул.
      Сложив вещи в небольшой кожаный чемодан, опоясанный толстыми ремнями, закрыл замок, застегнул ремни и вновь застыл, глядя в окно.
      Погода пасмурная. Он думал, что все не так уж и плохо. Плохо лишь то, что в Москве чужие глаза и чужие уши. Даже деревья увешаны листьями-ушами и листьями-глазами. Стоит показаться, и эти глаза и уши настораживаются, шевелятся, словно в бурю. Всё поглощают в себе миллионы хрящевых ушей.
      Он усмехнулся уголком рта. Современная техника позволяет буквально вырастить вокруг глаза и уши слежения. К этому идет. На Западе вовсю кодируют людей, дают всем личный компьютерный код. Если у нас это сделать, то конец. Все, кто захотят, будут знать обо всех всё, что захотят.
      Из окна прекрасно просматривался бетонный козырек над входом в подъезд и его темно-вишневый ягуар "Ягуар" немного в стороне, через улицу, под большим вязом. В тени машина кажется темной, и только проезжавший мимо автомобиль, облив светом фар, зажег красный бок.
      Отвернувшись от окна, он быстро снял плащ, пиджак и, заглянув в шкаф, вынул оттуда наплечную кобуру с пистолетом. Застегнув ремнем кобуру, он взял со стола длинным узким нож, убрал лезвие в рукоять и осторожно вложил с специальный кармашек в рукаве пиджака. После этого вновь последовательно одел пиджак и плащ. Поправил уголок красного платочка в нагрудном кармане.
      Пожалуй, всё.
      Он поднял чемодан, другой рукой - коробку и вернулся в костиную.
      Лиза продолжала полулежать в кресле... новая сигарета, чуть-чуть коньяка в рюмке. Кудрявцева не было. При виде чемодана в его руку, её глаза словно проснулись. Она взмахнула ресницами.
      - Мы уезжаем?
      - Где твой Игорек?
      - Ушел.
      - Жаль, - он взглянул на часы, скоро восемь. - Вообще-то, я рад, что тебе он нравится.
      Он вытащил пачку сигарет, вынул сигарету, прикурил от золотой зажигалки с крупным рубином на боку.
      - Жук объявился, - как бы нехотя сообщил он. - Мне дали понять, что он вышел.
      - Ему же двенадцать лет дали. Еще больше десяти лет сидеть. Помнишь, кто-то из детей, которых он использовал, умер.
      - Я-то помню, - ухмыльнулся Семенов. - Это же я его, фактически, посадил. Не люблю, когда детей превращают в товар, это меня не развлекает, крошка. За такое я всегда готов любого заложить. Даже если это будет угрожать моей жизни.
      Она внимательно посмотела на него, перевела взгляд на чемодан, коробку.
      - Уходишь?
      - Да. Хочу пеменить обстановку. Где-то есть теплые края, здесь становится прохладно.
      Она выпрямилась в кресле.
      - Куда мы поедем?
      - Я не сказал, что мы поедем. Я сказал, что я поеду.
      Она молча смотрела ему в лицо. Спокойно взяла рюмку и отпила коньяк.
      - Ты меня бросаешь?
      Он пожал плечом и вытащил из внутреннего кармана запечатанную пачку долларов.
      - Возьми, на первое время хватит.
      Он бросил доллары ей на колени. Лиза брезгливо отшвырнула их движением руки.
      - Ты мерзавец, Семенов.
      - Возможно, возможно. А впрочем, я просто застоялся на одном месте. Хочу к морю. Помнишь, как в прошлом году, кажется в это время, мы подъезжали в Италии к побережью, все было в розах и какой-то заливчик светился, как сплав драгоценных камней.
      - Ты не только мерзавец и трус, ты ещё и поэт, Сашенька. Зачем ты меня бросаешь?
      - Возможно, ты мне надоела, крошка. В нашей жизни надо порывать со всем при первых признаках скуки, любовь моя.
      Она откинула голову и хрипло рассмеялась. Глаза её страшно сверкали. Семенов невозмутимо разглядывал её.
      - Ты, крошка, великолепна.
      - Я тебя найду, и ты ещё пожалеешь, что не умер раньше. И не называй меня крошкой, подонок.
      Семенов тихо засмеялся, поднял чемодан, коробку и вышел.
      ГЛАВА 7
      СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
      Лиза осталась сидеть, невидяще смотря в стену. Потом вновь закурила и налила ещё рюмку.
      Семенов вышел из лифта. В фойе, широко расставив ноги, стоял Юра. Ему было скучно.
      - Ты когда заступил? - приостановившись, спросил его Семенов.
      - С утра.
      - А когда сдаешь смену?
      - Утром, утром...
      - Ну служи, - думая о своем, сказал Семенов.
      Он вышел из дверей подъезда под бетонный козырек. Дверь тяжело и мягко закрылась за ним. Бетон козырька был отлит в виде раковины и снизу покрыт глазуированной плиткой. Семенов подумал, что ни разу не посмотрел на этот козырек сверху: был ли он защищен сеткой, покрыт ли плиткой?
      Сквозь мелкий шелестящий дождик мягко, смутно доносились звуки: шаги прохожих, шелест шин проезжающий машин, чирикала стайка девиц под козырьком соседнего подъезда, где располагался бар-ресторан "Ночи Кабирии". Девицы, конечно, ресторанные проститутки, вышли покурить на свежем воздухе, пока не прибыли настоящие клиенты.
      Семенов не торопился. Чутьё профессионального игрока не советовало ему торопиться. Запахнув полы плаща от сырого порыва ветра, он закурил. Сигарету пришлось прикуривать, закрывая ладонью от залетавших капель.
      Неторопясь докурив, он поднял чемодан и уже торопливо пошел к своей машине. Зонт как раз и забыл. Впрочем, не возвращаться же? Еще издали, сквозь мокрую сетку полюбовался на свою мавшину. Он купил её чуть больше месяца назад и обошлась ему недешево, хотя почти треть стоимости пошла за счет проигрыша продавца. Но все равно пришлось отдать больше семидесяти тысяч долларов.
      Он наклонился и открыл дверцу. Из машины вдруг высунулась рука с пистолетом и кто-то сказал:
      - Тихо. Руки на машину и не дергайся.
      Из задней дверцы тут же вышел здоровый, неуклюжий от мышц мордоворот. Семенов мельком обозрел его, заметил пистолет в руке и перестал обращать на него внимание.
      Сидящий в машине больно давил длинным глушителем в ребра.
      - Я же сказал, руки на машину, брат, - повторил из полумрака салона темный силуэт, судя по легкому акцентиу, а главное, родственному обращению принадлежащий лицу кавказской национальности.
      Сзади дуло стукнуло ему в позвоночник.
      - Ты глухой? - спросил за спиной бугай.
      Семенов опустил чемодан и коробку прямо в лужу под ноги и положил ладони на мокрый гладкий металл.
      - У меня с собой нет денег. Остались в гостинице.
      - А ты, значит, уезжаешь без денег, но с чемоданом и посылочкой, засмеялся кавказец. - Ишь ты, всё прихватил.
      - Обыщи там его, - приказал он напарнику. - Я тут подстрахую.
      Семенов почувствовал, как огромные руки, грубо, но сноровисто стали его обыскивать. Нашли пистолет под мышкой. Голос сзади густо засмеялся.
      - Пушку - под мышку.
      Заодно вытащил бумажник и отдельно лежащую в кармане пачку долларов.
      - Лживая сволочь, - приглушенно прогудел сбоку.
      - Давай быстрее, - посоветовал кавказеец. - Не вечно же здесь торчать.
      - Все уже, мужик чистый.
      - Чистый, так чистый. В машину.
      - А Леха?
      - Леха на "Джипе". А мы с этим. Да и тачка у него!..
      По тротуару прошелся высокий старик под зонтиком и с мокрым пуделем на поводке. Жизненный опыт, накопленный за длинные годы, не дал ему заметить их подозрительную группу. Стариковские туфли, видимо, худые, при каждом шаге густо чмокали от воды, и ртутно поблескивал живой и любознательный пуделевый глаз, косящийся на них.
      Семенов почувствовал твердый толчок в спину.
      - Заснул, да? Полезай.
      Он нагнулся, влез на заднее сиденье под прицелом пистолета жителя гор. Бугай отнес чемодан и коробку в багажник машины, затем втиснул свою тушу рядом с Семеновым, заслонив дрожащий ореол фонаря на противоположной стороне улицы у гостиницы.
      Кавказец повернулся и получил ключи от машины. Естесственно, от подельника, успевшго выгрести всю собственность Семенова. Почти всю, холодно подумал он. "Ягуар", коротко взревев, рванулся вперед.
      - Не гони, - предупредил кавказсца сидящий с Семеновым парень. Теперь можно было его рассмотреть. Толстая морда, перебитый нос, смятые комки ушей, налитая шея, покатые тяжелые плечи - бывший спортсмен, достигший, наконец, своих олимпийских высот в жизни.
      - Борец? - спросил его Семенов.
      - Чего? - не понял тот. - Сиди.
      Но, видимо, несложная логика вопроса дошла до него. И неожиданно, польстила. Людям свойственно гордиться всем тем, что добыто тяжким трудом.
      - Вольник, - неожиданно пояснил бугай.
      - Я думал, классник, - равнодушно бросил Семенов. И неожиданно, ирония тоже дошла до нетрированных, но, видимо, чутких мозгов спортсмена. Он рассердился.
      - Заткни хайло! - крикнул он. - А то зубы выбью.
      - Ты тоже помолчи, - бросил кавказец. - Разговорился.
      - Слышь, - повернул он голову к Семенову. - Машина у тебя классная. Дашь поводить на время? По дружбе, - хохотнул он.
      - Это ограбление? - спросил Семенов.
      - А ты как думаешь? - блеснул зубами кавказец.
      - Я думаю, похищение.
      Они крутились все ещё в пределах Бульварного кольца. Все было очень странно. То, что ему не завязали глаза, говорило о том, что их не беспокоит, запомнит ли он дорогу. Значит, либо его везут на невидимую встречу (по аналогии с "бойцами невидимого фронта"), либо собираются убрать в конце пути. И второе было более вероятно. Это потому, что в таких ситуациях полезнее предполагать худшее.
      Семенов повернул голову к сидящему рядом парню, так и не отнявшего всю дорогу ствола от его ребер. Тот широко ухмыльнулся.
      - Молодец, держишься. Или по-тихому уже в штаны наложил?
      - Вы "шестерки" Жука?
      - Водитель дернулся. Машина вильнула. Послышались ругательства.
      - Дай му хорошенько, если ещё пасть откроет.
      - А я ему авансом, - сказал бывший спортсмен и, не мудрствуя лукаво, резко приложился тыльной стороной свободного кулака в лицо Семенову. Попал по зубам.
      Во рту сразу стал чувствоваться солоноватый вкус крови.
      - Понравилось? - спросил спортсмен. - Еще хочешь?
      - Не хочет, - не дождавшись ответа констатировал сам. - Боится морду испортить.
      - Может ты голубой? - не унимался он. - С твоей мордой только голубым быть. Может тебе машину за это дело подарили?
      - А ты даром подставляешься? - холодно осведомился Семенов.
      - Что? - задохнулся спортсмен.
      Он попытался ударить пистолетом. Оружие с костяным стуком скользнуло по виску. Еще раз.
      - Да угомонсь ты! - не выдержал водитель. - Не хватало ещё привлечь внимание.
      - Я угомонюсь! - пригрозил спортсмен, - я угомонюсь.
      Но, действительно, угомонился. Только тяжело сопел рядом.
      Вряд ли их, конечно, могли увидеть, подумал Семенов. Стекла тонированы, кавказец выбирал улочки-переулочки потемнее. И только изредка встречные машины внезапно заливали салон мертвым светом.
      Вдруг они свернули в открытые ворота стройки. Громада высотного здания мрачно уходила ввысь, сливаясь с чернотой мрачного неба.. Бытовка сторожа, слабо освещенная фонарем. Темный "Джип" рядом. Кто-то подошел к машине. Водитель опустил стекло, высунулся, что-то тихо спросил. Втянул голову внутрь салона и сказал.
      - Вот и приехали. Выволакивай его.
      Сппортсмен, продолжая сопеть, открыл дверцу, вылез сам.
      - Выползай, сука! - рявкнул он.
      - Тише ты, - осадил его новый голос из темноты. - Не хватало здесь шума.
      - Шум будет, - пообещал спорсмен.
      - Лучше не сейчас.
      Это уже обнадеживало. Хотя не слишком.
      Семенов выпростался из машины. Его "Ягуар" маслянисто отблескивал в свете фонаря у бытовки.
      - Давайте быстрее, - сказал новый мужик. - У нас только час в запасе. Потом сторож придет. Надо успеть.
      - Успеем, - пообещал спортсмен. - Еще как успеем.
      Они молча смотрели на Семенова.
      - Глядите, - сказал раз и навсегда заведенный борец. - А чего это он такой спокойный. На любовное свидание собрался? Может у тебя нервы стальные? Может ты нас презираешь? А, красавчик?
      - Хватит бузить! - недовольно прикрикнул кавказец. - Пошли.
      Они втроем пошли к темным бетонным ступеням подъезда. Строящийся кирпичный дом. Коробка стен зияла пустыми оконными пролетами. Одинокий прожектор по касательной пытался осветить весь цоколь, но этим и ограничивался. Действительно, какой смысл освещать недостроенные верхние этажи?
      Подталкиваемый злыми толчками ствола в спину, Семенов шел за кавказцем. Его удивляло, что ему оставили руки свободными. Ничего не стоило связать. Собствено, будущее прояснилось. Его личное будущее стало кристально ясным. Во всяком случае, с точки зрения обоих похитителей. Конечно, ведут его наверх не переговоры переговаривать. Стрелку так глупо не забивают. Хотят, видимо, заставить его полетать. Как птичку.
      Как он и предвидел, по мере их продвижения по лестничным пролетам становилось все темнее. В этой недостроенной башне этажей двенадцать, прикинул он. Там, где тень особенно густо накрывала их, он стал осторожно высвобождать нож из рукава пиджака. Сильно не торопился. Вряд ли его будут внезапно кончать. На всякий случай, старался не приближаться к провалам подъездных окон. Борец-вольник больно, с каким-то своим ритмом ударял пистолетом в спину. Попадал в позвоночник и, хуже всего, почти в одно и тоже место.
      - Значит, все же шестерите на Жука? - безмятежно спросил Семенов.
      Секунду-другую ответом ему было молчание. Потом вдруг борец сильно ударил его сзади по голове. Он упал.
      - Идиот! - зашипел впереди кавказец. - Ты его сам хочешь тащить наверх? Сдержаться не можешь? Так я тебе курицу куплю, будешь на ней тренироваться, перья выдергивать.
      - Он же нас "шестерками" обозвал!
      - А тебе какое дело? Хоть чем обзови, только в рот не бери, - хохотнул он.
      - Ну что, будешь подниматься, или как? - спросил он уже Семенова.
      Тот поднялся и шествие возобновилось. Голова гудела, спортсмен здорово на этот раз приложил. Ничего. Пока лежал, окончательно вытащил нож. Рукоять лежала в ладони и ожидала нажатия кнопки, чтобы выбросить длинное стилетное жало. И острое, как бритва.
      Наконец пришли. Строящийся этаж, стены едва выступают на полметра. Слабенькая лампочка спящего метрах в тридцати башенного крана, опрокинутое черное небо над головой, провал стен метрах в двух, сопящий слева борец и как-то неожиданно по кашачьи подобравшийся кавказец справа.
      Не надо было особенного чутья, чтобы догадаться - путь закончен. А у Семенова чутье было. Интуиция, чутье, шестое чувство. - в название ли дело? Вот и сейчас, опережая нападавших, резко, на одной ноге раскрутился влево и, на ходу щелкая лезвием, он не глядя знал, куда попадет нож.
      Точно в ложбинку внизу горла. Именно сюда древние поэты любили целовать своих возлюбленных, считая, что здесь обитает душа человека. Но вряд ли сия поэзия имела отношение к борцу вольного стиля. И уж точки не будет иметь.
      Звериная сила, живущая в этом умирающем человеке заставила его дернуться (лезвие широко распороло горло, нарушая эстетику смерти), он вырвал нож из руки Семенова и из своего горла, отбросил его, попытался схватить свою несостоявшуюся жертву, неожиданно превратившуюся в убийцу и умер.
      Тут вдруг секунды стали секундами, замелькали стремительно, слово бы перед этим не тянулись, подобно пролившемуся пласту меда; кавказец кошкой летел на него, от быстроты своего инстинктивного броска даже не успев выхватить оружие. Он попытался сходу столкнуть Семенова вниз, но тот, нагнувшись, перебросил южанина через голову.
      Не совсем. Недавнее сравнение с кошкой было неожиданно верно. У жителя гор словно выросли когти, которыми он зацепился за плащ Семенова, увлекая его за собой.
      Непредвиденная стремительность броска, слаженная масса двух быстрых тел, смешало... нарушило равновесие, все завертелось... гладкий бетон, кирпичи, кладка, фонарь крана, оказавшийся где-то под ногами, застывшая горка раствора, хоть как-то замедлившая эту буйную круговерть...
      Этажом ниже торчала длинная круглая штанга ещё несобранных лесов. Падая, они ударились о неё и, к счастью, ударились спиной джигита. Перевалившись, рухнули вниз, но пальцы Сменова мертво сомкнулись на шершавой железной трубе. Цепляясь за него, кавказец делал это слабо, сползая ладонями по плащу. Может ему повредило позвоночник трубой?.. Семенов пружинисто встрепенулся, словно рыба, застрявшая в камышах, мгновено стряхивая с себя попутчика, перехватил трубу, еще, бетонный провал окна... тяжело подтянулся, напрягая силы, перевалился, обрел равновесие, встал.
      Слегка пошатываясь, он поднялся на этаж выше. Спортсмен спокойно подставлял лицо мелким каплям вновь начавшегося дождя. Шея рвано чернела. Пистолет лежал рядом. Семенов сунул его в кобуру. Потом обыскал труп, нашел свою пачку долларов, бумажник, пистолет с глушителем, две запасные обоймы и шоколадку "Сникерс", которую он машинально стал жевать.
      Дождь усилился. Капли были мелкими, но все уже напоминало настоящий дождь, а не мокрую воздушную взвесь. Пахло мокрым бетоном, кирпичем. Он достал сигарету и, пряча её в ладони, прикурил. В носу стало щекотно, и он чихнул. Сигарета все же отсырела и пришлось её выбросить. Стало затекать и за воротник; холодная струйка внезапно поползла по хребту.
      Он пошел вниз. Спустившись, огляделся. В рассеянном свете прожектора, едва добивающего сюда, предметы выступали контурами, скрадывая детали. Темный мешок тела кавказца распластался на куче песка, и Семенов подумал, что песок мог смягчить падение: может мужик ещё жив?
      Оказалось, нет. Песок высыпали на бетонный блок с торчащими прутьями арматуры, так что джигит не просто разбился, но еще, подобно жуку, попавшему на булавку в колекции энтомолога, нанизался на один из этих витых прутьев, что было, конечно, излишне, судя по желатиновой мягкости поясницы, куда и пришелся удар бетона.
      Семенов быстро обыскал труп. Набор был все тот же: пистолет с глушителем, две запасные обоймы, ключ от "Ягура", бумажник, довольно туго набитый, водительское удостоверение и складная бритва. Все это Семенов переложил в свой карман и, держа трофейное оружие наизготовку, хотя и за спиной, пошел к сторожке, возле которой стоял темный "Джип" и его прелестный "Ягуар".
      Где-то здесь должен был быть третий подельник. Семенов неторопливо шел к своей машине, нервы были напряжены.
      Когда он был метрах в десяти от машины, дверца "Джипа" щелкнула, в салоне зажегся свет и оттуда вылез третий.
      - Гога? - негромко позвал он, и Семенов тут же мысленно слил свой контур с контуром усопшего кавказца - оказывается похожи.
      - Гога! Ну как, всё о/кей? А где Битюг?
      Битюгом звался, конечно, спортсмен, сейчас с порезанной шеей принимающий дождевой душ.
      - Гога! - ещё раз позвал мужик и, только тут, видимо, что-то разглядел.
      - А ну стоять! - крикнул он и, отпрыгнув в сторону, выхватил из кармана пистолет.
      Выстрелить он не успел. В руке Семенова негромко захлопал пистолет. Семенов стрелял, пока не кончились патроны. Когда сухо щелкнул холостой удар бойка, опомнился. Вновь нестерпимо захотелось курить.
      Он подошел к третьему неудачнику и тоже обыскал. К паспорту, бумажнику, каким-то ключам, он приложил ещё и записную книжку.
      Карман плаща раздулся от трофеев. Подойдя к своей машине, он открыл незапертую дверцу и плюхнулся на водительское кресло. Номер "Джипа" отсвечивал в свете фонаря. М 666 мм. Этот номер что-то ему напомнил... Ну да, охранник Юра запомнил шестерку и две последние буквы "м" в номере "Джипа", привезшего злополучную посылочку. И две буквы "м", расшифровывающиеся в определенных кругах как "московская милиция".
      Вынул сигарету, осторожно держась за фильтр все ещё мокрыми пальцами, и закурил. Приоткрыл окно. Мокрый воздух стекал в салон.
      Вдруг он вспомнил, что говорил этот третий покойник, когда они ещё только приехали. Сторож должен прийти через час-полтора. Семенов выбросил сигарету, вставил ключ в гнездо зажигания и завел мотор. Подал немного назад, потом резко, почти на месте развернулся, выехал за ворота, приостановился. Ни машин, ни людей. Дав газ, он сорвал машину с места, повернул и, мгновенно набирая скорость, помчался прочь от этого нехорошего места.
      Остановился в каком-то темном переулке, освещенным единственным фонарем, матово сияющем сквозь дождь и густую листву деревьев. При этом слабом свете (включать освещение в салоне не стал) бегло просмотрел захваченное у террористов добро. Захваченное оружие тщательно протер, сложил в тряпку, найденную в бардачке. Еще раз просмотрел документы. Кавказец оказался Георгием Карловичем Сванидзе 1968 года рождения, борец Павлом Аверьяновичем Казаковым 1972 года рождения, третий - Владимиром Сергеевичем Симагой 1970 года рождения. Прописаны в Москве. Недавно. На всякий случай запомнил их адреса, думая, что эта информация не понадобится. Теперь записная книжка, реквизированная у третьего подельника. Просматривая ничего не говорящие ему имена и номера телефонов, вдруг едва не вздрогнул, сам удивившись своей реакции. Жирным фломастером было выведено - Жук, а напротив имени - ровные цифры телефонного номера. Уже кое что. Он и так был уверен, что за всеми безобразиями этого вечера стоит Жук, но фактическое подтверждение догадки немного успокоило. Спрятал книжку.
      Его деньги и чемодан были целы. Он вновь приоткрыл окошко. Обдумывая события последних часов. Порывы ветра с гулом проносились поверх крон, ветки сгибались, постанывали, пестрый фонарный свет пятнисто прорывался сквозь листву.
      Докурив, выбросил окурок, стронул машину и ещё некоторое время кружил по переплетению переулков. Два раза останавливался и выходил. Первый раз, чтобы выбросить в мусорный контейнер пистолеты (один глушитель оставил себе), второй - документы бандитов.
      После, без приключений, добрался домой. Бессонный Юра приветливо махнул рукой из-за стекла: ноги на столе, в левой руке какая-то книжка, правая (в принципе) готова сорвать с пояса пистолет. Это в принципе, потому что на мониторе отлично видно, кто подходит и открывает входную дверь.
      - Промокли, Александр Маркович? И то, вишь как зарядило... - все же включил, не вставая, динамик переговорного устройства и говорил через микрофон.
      - Осень, что поделаешь, - бросил Семенов на ходу.
      Он прошел вестибюль, вызвал лифт и поднялся к себе. В зеркале кабины на него смотрело мокрое, слегка осунувшееся, все в мелких ссадинах бледное его лицо. Но он не чувствовал себя уставшим.
      В номере Лизы не было. Семенов проверил и ванную комнату, постучал даже в туалет. Пусто. Бросил чемодан в шкаф, плащ - на стул. Подойдя к бару, плеснул в стакан коньяк. Выпил. Налил ещё полстакана. В голове зашумело. Стало тепло.
      Со стаканом прошел в гостиную, сел возле телефона. Сделал ещё глоток коньяка и закурил. Некоторое время, вытянув ноги, пускал в потолок кольца дыма, стараясь меньшими попасть в большие кольца. Два раза получилось.
      Внезапно зазвонил телефон. Он дождался третьего звонка и поднял трубку, но ничего не стал говорить.
      - Лиза? Лиза, это я, Игорь. Ало!
      - Это не Лиза, - мягко сказал Семенов.
      - Как? Кто? Семенов?
      - А кто может ещё быть? - все так же мягко спросил он.
      - Да нет, это я замотался. А Лизы нет?
      - Лиза спит. Просила не беспокоить. Ей что-нибудь передать? - вежливо спросил он.
      - Да нет, ничего важного. Я завтра позвоню.
      - Милости просим, - сказал Семенов и положил трубку.
      Он ещё некоторое время курил, потом, затушив окурок, снял трубку и начал набирать номер. И не удивился, что в девятом часу ночи трубку сняли почти сразу. Звонил он не домой, в учреждение, но тот, кому он звонил имел ненормированный рабочий день. И этот кто-то был его давний приятель, капитан, сыщик и прочая, прочая, словом, азартный охотник на ближних.
      - Да. Быков у аппарата.
      - Серега? Это Семенов беспокоит.
      - А, Сашка! Ты где опять пропадал? Я же обещал, что не буду заниматься твоей подозрительной личностью. Шучу, шучу.
      - Я так и понял.
      - Ну все, слушаю. Ты ведь по делу? Нет, чтобы просто так, в баньку пошли бы, отметились бы... Говорят, ты "Ягуар" новый купил? Может поделишься секретом, где такие деньги зарабатать можно? Хотя не надо, я и так знаю. Ну все, весь внимание.
      - Мне нужна твоя помощь. Ты не мог бы приехать сейчас ко мне?
      Трубка замолчала, обдумывая предложение. Наконец, осторожно кашлянув, осведомилась:
      - Настолько важное дело?
      - Иначе не звонил бы.
      - Да уж, чувствую, просто так от тебя звонка не дождешься. А сам не можешь приехать? А впрочем, ладно. Жди минут через двадцать.
      - Ты хоть знаешь, где я живу?
      - Обижаешь, - едва на самом деле не обиделся Быков. - Жди.
      - Да!.. - торопливо остановил его Семенов. - Не мог бы ты заодно выяснить, кому принадлежит черный "Джип" м 666 мм?
      - Могу, могу. Но с тебя бутылка. Как ты сказал? Шестьсот шестьдесят шесть? Что-то знакомое... Такое сатанинское сочетание, насколько я помню... Ладно, жди, сейчас буду.
      ГЛАВА 8
      ШКОЛЬНЫЙ ДРУГ
      Быков Сергей Владимирович медленно положил трубку и, задумавшись, приблизил лицо к темному стеклу, выходящего в переулок окна.
      Уже ночь. Дождь, зарядивший с утра... может вчерашнего, нет, уже позавчерашнего дня, продолжал уныло сечь черный масляный асфальт. Отсюда, со второго этажа, где в большом, недавно кое-как отремонтированном здании "Мосгоравтотранса", он уже второй год снимал три комнаты под собственный офис, хорошо просматривался почти весь Армянский переулок, одним концом упирающийся в Мясницкую улицу. Желтые фонари, отражаются в лужах, заполнивших выбоины и складки черного, глянцевого асфальта. Изредка проезжающая машина ослепляет фарами; ночь сразу кажется непроницаемо мрачной, но тут же, вслед за исчезнувшим авто, желтые окна почему-то ещё работающих напротив министерств и ведомств (здесь, в переулке располагались только официальные учреждения), вместе с было потухшими фонарями, вновь делают ночь прозрачной.
      Он слышал за спиной сдавленные уточнения позднего клиента-иностранца и уверенную дробь быстрых пальцев его помощницы Веры, заносившей информацию в компьютер. Он ухмыльнулся, спиной чувствуя смущение и интерес этого молодого шведа, которого, конечно же, заставили прийти так поздно с пустяковым в общем-то заказом - зарегистрировать совместное предприятие циркулируемые в узких кругах слухи о здешней экзотике.
      Согнав ухмылку с лица, он отвернулся от окна. Его офис. Два месяца назад некая сибирская дама, которую он начал спасать от шалостей следователя с Петровки, уже год как объявившего её в розыск за хищение предоставленных Центробанком кредитов на сумму в полтора миллиарда неденоминированных рублей, вдруг пригнала бригаду негров-строителей, и те шустро порушили все его три комнаты. Мусору было предостаточно. Прибегал озабоченный комендант и пришлось его поить виски. Вылакав бутылку "Белой лошади", комендант приходил опохмеляться, на следующий день еще, а там так же быстро как и начался, - ремонт вдруг был окончен. Мавры, оказавшиеся чистокровными французами из Парижа, испарились, так и не спросив денег, зато оставили после себя блеск и великолепие евроремонта, а у Быкова крепнувшую уверенность, что дама, которой он все же помог спасти честь и свободу, действительно зажилила кредиты. Но сейчас он с удовольствием оглядел снежно-белую роскошь вокруг, пушистый бледно-голубой ковер, новенькую офисную мебель, эстампы с пейзажиками на стенах, огромный плоский аквариум на специальной подставке (конечно, для лечения нервов, для чего же еще), пускающего слюни иностранца и - главную достопримечательность офиса! - совершено голенькую Веру, невозмутимо печатавшую на клавиатуре.
      Тут была поставлена последняя точка, Вера щелкнула тумблером, включила принтер, тот, зажужжав, выдал справку о приеме аванса. Вера взяла листок, встала во весь свой великолепный рост (клиент отшатнулся), подошла к Быкову и протянула документ на подпись.
      Сдержанно ухмыльнувшись, он расписался, и Вера протянула листок клиенту. Тот, узнав, что через две недели можно прийти за готовыми документами, стал благодарить, расплылся в улыбке, энергично пожал руку Быкову, поцеловал ручку очаровательной Вере, немедленно сделавшей реверанс, и удалился.
      - Слушай, киска, - обратился Быков к помощнице, - сегодня сворачиваем, мне надо ехать. Посмотри только, кому принадлежит "Джип" м 666 мм". Мне только что звонил Семенов, что-то там у него произошло.
      - О! - о! - отозвалась Вера. - Не забудь привет передать. Такой мужчина, такой!.. И почему ты не красавец? Хотя у тебя своих достоинств больше, чем надо.
      - Вот, вот, не забывай, - отозвался Быков и стал собираться.
      Он думал о своей помощнице, уже скоро год работавшей у него. Была она из Питера, окончила юрфак, вышла замуж за москвича, немедленно не сошлась характерами, потом кто-то рекомендовал её Быкову. Он как раз уезжал в командировку, взял её с собой, кажется в Ярославль. В гостинице она шустро залезла к нему в постель, показала класс, но и испугала немножко. Скорее, насторожила, выказав такую отрешенную, стеклянную страсть, что Быкову даже показалось, сделай он что не так, она немедленно - ножом ли, пистолетом, может вилкой - немедленно исправила бы дисгармонию.
      Работником она оказалась прекрасным, товарищем - ещё лучше. Интим больше не предлагался, он, почему-то, сам не навязывался, предпочитая уважать на расстоянии. Даже смирился с её бзиком - после восьми вечера работать в чем мама родила, тем более, что слухи и несуществующие подробности живо сделали его конторе рекламу.
      - Сосницкий Аркадий Григорьевич, адвокат, - сообщила Вера.
      - Да ну! - удивился Быков. - То-то я где-то этот номер видел. Ладно, давай всё, что у нас есть на него, и я побежал.
      Наташа стала распечатывать информацию на принтере. Быков одел кожаную куртку, к которой привык ещё работая в ФСБ, и так и не смог отвыкнуть, что, хоть и вредило его имиджу, но зато давало внутреннюю свободу.
      - Я же тебе плащ классный купила, опять ты в своей чекистской куртке, - обреченно махнула лапкой Вера.
      - Времени нет, времени, - торопливо сказал Быков. - Ну всё, киска, целую. Ты тут запри всё, ни с кем не связывайся. Если что, скажи, что я обещал руки-ноги повыдергивать. Поняла?
      Она и так знала.
      Вышел было, но все же заглянул обратно.
      - И не выходи ты без меня в коридор в таком виде, мало ли кретинов...
      - Иди, иди! - махнула ему Вера. - Без защитников разберемся.
      Ухмыльнувшись, он вышел окончательно.
      Спустившись по леснице в уже полутемный вестибюль, он вышел во двор.
      Дождь. Несильный, но бесконечный. Его белый "Форд-внедорожник", весь обвязанный толстыми трубами, лакированно поблескивал рядом с корпусом хозобеспечения. Здесь располагались электрики, какие-то мастерские. Отсюда вечно слышалось дребезжанье циркулярки, а также сюда ради скорого ремонта загоняли личный автотранспорт местного высокого начальства.
      Быков раскрыл зонт, потому что капли немедленно затекли за воротник и торопливо пошел к домику охраны. Охрана здесь была ещё та, старорежимная. Предполагалось, что воровать в "Мосгоравтотрансе" нечего (что было верно), а местным частным арендаторам начальство молчаливо предлагало жить по лозунгу: спасение утопающих, дело рук самих утопающих. То бишь, кто боиться воров и грабителей, пусть охраняет себя сам. В общем, сегодня в ночную смену заступили Иван Сергеевич и Мария Тимофеевна, пенсионеры и добрые приятели. Встретили они Быкова приветливо: он никогда не забывал по праздникам присылать водку и шампанское, не говоря уже о закуске.
      - Я, скорее всего, уже не приеду. Вера сейчас все закроет и тоже уйдет. Так что бывайте.
      - Спокойной ночи, Сергей Владимирович, - пожелали ему заслуженные ветераны, и он пошел к своему "Форду".
      Сел в машину, закурил, не закрывая переднюю дверцу. Но тут порыв ветра мокро захлестнул, едва не погасив сигарету. Он закрыл дверцу, приспустил стекло и, заведя мотор, подогнал машину к железным воротам, которые, тут же задребезжав, дернулись и стали отползать в сторону, открывая залитый ярким желтым светом фонарей кусок Армянского переулка.
      Коротко просигналив охране, Быков выехал, повернул налево к Мясницкой, потом к Лубянке и ещё через пятнадцать минут добрался до дома, где второй год обитал его школьный товарищ Семенов Александр Маркович.
      Быков вышел из своего громадного "Форда", запер дверцу, огляделся. Все мокро. Яркие фонари заливали асфальт и подъезды мертвым галогенным светом. У соседнего подъезда, красно-синей неоновой нитью представлявшем бар-ресторан "Ночи Кабирии", заметная суета: теснясь под защитным козырьком какие-то темные личности курили вперемежку с яркими дамами. Проститутки?.. собственные подруги?..
      Быков подошел к монолитной двери Семеновского подъезда, взялся за сияющую длинную медную ручку; дверь, выдержав рывок, стала рассматривать его объективом телекамеры. Так как Быков ещё ни разу не был у Семенова, он стал искать источник коммуникации, может быть простой звонок, какую-нибудь кнопку, наконец. Но ни кодовых клавиш, ни отдельно взятой кнопки звонка не оказалось, и Быков стал вытаскивать из кармана мобильный телефон, чтобы сообщить Семенову о своем прибытии и как-то стронуться с места.
      Оказалось, излишнее; дверь вдруг громко кашлянула и голосом несколько повышенного регистра испросила, к кому он, собственно говоря, направляется. Узнав, тут же чем-то щелкнула (замком, разумеется) и приоткрылась. Потянув на себя, действительно, тяжелую дверь, Быков вошел. Навстречу ему вышел очень высокий, (почти с его сто девяносто пять сантиметров) парень, юношескую худощавость которого, впрочем, компенсировала широкоплечая мужественная униформа.
      - Прикройте, пожалуйста, дверь поплотнее, - попросил его парень и продолжил. - Я сейчас позвоню господину Семенову, предупрежу, что к нему гость, а вы посидите пока здесь в кресле.
      Он указал на два кресла и журнальный столик с пепельницей в углу.
      Что ж, подождать можно.
      Парень ушел за стекло, снял трубку, набрал номер и почти сразу стал говорить. Потом, наговорившись, обратился сквозь стекло уже дверным, наружным, электронным голосом.
      - Можете идти. Квартира шестьдесят семь. Господин Семенов сказал, чтобы вы сразу заходили, дверь открыта.
      Быков вызвал лифт, поднялся на седьмой этаж, прошел по довольно чистой ковровой дорожке (живут же люди!) к шестьдесят седьмой квартире, нажал дверную ручку, вошел.
      В гостиной, развалясь в кресле и далеко вытянув ноги, сидел его бывший однокашник, всегда расчетливый приятель, отличник и мастер злобных проказ, на которых, конечно же, так ни разу в школе не попался. Попадались другие. А впрочем, память давно отшелушила обиды (если они и были), так что и в мыслях, и наяву облик старого школьного друга ничем омрачен не был, что говорило, прежде всего, о его внутренней доброте.
      Кого, однако?
      Так или иначе, и тогда в детстве, и в их редкие встречи потом, даже сейчас - смутная, иррациональная уверенность, что этому красавчику, этому дэнди позволено многое из того, что воспрещено другим, вновь вернулась, окрепла, осела где-то в глубине, откуда и шли самые стойкие постулаты мировоззрения.
      Надо сказать, что их школьная дружба удивляла учителей. Семенов был сыном генерала КГБ, попал в их спецшколу по праву крепнущего семейного статуса, а Быков, фактом своего близкого проживания, а также тем, что в любом спецучреждении оставалась квота для низов общества, вытащил, в общем, счастливый билет: был зачислен в первый класс вместе с прочими детьми. Его матери, дворнику соседнего участка, даже выделяли материальную помощь, чтобы внешний вид отпрыска не особенно дисгармонировал с обликом товарищей. В общем, был школьник Быков как все, учился прилично, английский язык знал очень хорошо, французский - удовлетворительно, другие же предметы постигал сходу, без напряжения. Всё, таким образом, было хорошо.
      И все же, память об этих десяти годах была ему ненавистна, так что он предпочитал не вспоминать отрочества. Мало того - его школьные годы так заволокло древней поволокой, пожалуй именно потому, что личных воспоминаний своих он не лелеял. А Семенов, холодно и люто презиравших всех, может быть и относился всегда к нему, Быкову, так дружески, фактически на равных, потому что человек и так стоявший изначально ниже низших - даже критериев подобрать было нельзя, просто не вписывались в систему кастовых ценностей только такому он мог, наверное, открыться душой.
      Многое Быков понял уже потом, уже учась на юридическом факультете МГУ. И то, наверное, лишь потому, что новое, совершенно необычное для него общесоюзное окружение помогло осознать, что именно его школьная среда была страшным элитным суррогатом, а жизнь - жизнь вот она, представлена, хотя бы вот этим смоленским пареньком, который до поступления успел несколько лет прослужить рядовым милиционером, или Веркой Савченко, приехавшей из дальневосточной деревни и поступившей сходу... как и многие другие.
      С Семеновым он встречался, конечно, редко. Семенов поступил в МГИМО, должен был стать дипломатом. Быков устроил его в своем институте в группу боевых искусств, но тот занимался нерегулярно, так, чтобы что-то знать, для общего развития. Общение, так или иначе, не прерывалось. Но тут грянула революция девяностых, страна стронулась от застоя, двинулась крупным аллюром к светлому будущему - в общем, после пару лет работы по распределению в каком-то европейском посольстве в качестве третьего советника посла, Семенов заскучал, уволился, обнаружил в себе какой-то странный талант и стал игроком; и что удивительно, материально не прогадал.
      Сейчас Семенов сидел в кресле (в одной руке телефонная трубка, в другой - сигарета) и набирал номер по записной книжке. Набрал, закрыл и отложил записную книжку, взял со столика рюмку, наполненную чем-то темным, увидел Быкова, улыбнулся. В этот момент, видимо, взяли трубку на той стороне телефонного провода, потому что лицо, уже ясно наметившее улыбку узнавания, сразу отрешенно построжало.
      - Ало, да, да, я слушаю... казино?.. Я бы хотел...
      Он замолчал и стал слушать уже не так напряженно, даже махнул гостю рукой, приглашая расположиться в кресле напротив. И тут же вновь в трубку:
      - Да, я лучше ещё позвоню.
      Немного послушав, молча положил трубку и, уже окончательно вернулся к старому другу.
      Он поставил на столик так и не пригубленную рюмку, поднялся и уже шел с протянутой для приветствия рукой к Быкову, все ещё стоявшему у двери.
      - Все такой же, - говорил Быков, имея в виду что-то неопределенное, что включало в себя и эти кольца дыма, и спиртное на столике, и неуловимую атмосферу свободы, всегда витавшую вокруг Семенова. Действительно, не каждый человек осмелится подобным образом круто изменить свою жизнь, отказываясь от карьеры дипломата и буквально вверяя себя случайностям рулеточного поля. Хотя, возможно это не столько желание свободы, как нечто другое, непонятное обычным людям. Разве поймешь...
      - Стараемся, - подтвердил Семенов.
      - Выпьешь? - спросил он. - У меня коньяк хороший, настоящий армянский, двадцать лет выдержки.
      Он прошел в другую комнату, вернулся с бокалом, налил. И вот они уже сидят друг против друга, приглядываются незаметно.
      - Когда мы последний раз виделись? Месяца четыре-пять? - спросил Семенов. - Да, около того. Хорошо хоть перезваниваемся частенько. Я уже и от других слышу, - твоя детективная контора процветает. У тебя ещё эта знаменитая голенькая помощница... Все хотел как-нибудь вечерком нагрянуть, убедиться своими глазами.
      - Чего же не нагрянул?
      - Рутина, рутина затягивает.
      Они закурили, доброжелательно поглядывая друг на друга. Указав на телефон, Быков спросил:
      - В казино собрался?
      Семенов молча кивнул. Потом открыл записную книжку на нужной странице, где было жирно написано перед очередным номером: Жук и показал Быкову. Тот всмотрелся, прочитал ещё раз, затянулся дымом, потом отпил глоток, действительно, хорошего коньяка и посетовал:
      - Надо же!.. А я думал от него надолго избавились.
      Он откинулся в кресле, мечтательно закатил глаза.
      - А помнишь, как ты все так классно устроил два года назад? Мне, фактически, ничего и делать не надо было: взяли тепленького. Жук, наверное, тебя до сих пор ненавидит до дрожи в поджилках. Когда у меня плохое настроение, я с удовольствием вспоминаю...
      Он вздохнул.
      - Ну какой, однако, прилипчивый тип. Мы от него уже наверное, никогда не отделаемся. Если бы ты тогда с ним не поцапался из-за его малолеток может он нас бы теперь так не донимал. Ну рассказывай, я внимаю.
      Семенов отпил из рюмки и стал подробно, вслух вспоминать все, что так внезапно навалилось на него в этот вечер.
      Рассказывая, он делал паузы, чтобы вспомнить детали, машинально выдыхал кольца дыма. Один раз маленькое колечко ловко проскочило четыре зыбко расплывающихся кольца, но увидел это лишь Быков, потому как глаза Семенова смотрели совсем на другое, может на ту строительную площадку, где он недавно лично побывал.
      - Да, - вздохнул Быков, когда рассказ был окончен. - Везет тебе на приключения.
      - Да уж, - согласился Семенов. - Ну что скажешь?
      - Налей-ка мне ещё твоего элексира, - кивнул Быков на бутылку.
      Он подождал, пока Семенов наполнил его рюмку и пододвинул, вместе с бутылкой, к нему. Взял рюмку, закурил ещё одну сигарету и благодушно ухмыльнулся.
      - Так бы полжизни и провел.
      Сделал глоток.
      - Прежде всего, выяснил я, Санек, что этот черный "Джип" под номером "м 666 мм" собственность Сосницкого Аркадия Григорьевича. Знаешь такого адвоката? Слышал о таком?
      - Кое-что, - сдержанно ответил Семенов.
      - Кое-что! Ты даешь! Сосницкий мужик ещё тот: скользкий, пронырливый, опасный. У него клиентами вся наша знать состоит. Да, ещё он недавно женился на молоденькой пташке и купил особняк в переулке Аксакова. Знаешь, за Арбатом?
      - Знаю. У тебя, конечно, и телефон есть?
      - Есть. Ты сейчас звонить будешь? Не поздно? Хотя, что это я говорю, совсем заработался. Да, вот еще. Тут два варианта: либо Сосницкий замешан во всем этом безобразии - и это вполне может быть, потому что Жук так, мелочь, либо адвоката нашего зацепили за что-то и он, возможно, уже на пути к небесным полям с богатой охотой, говоря индейским языком. И есть третий вариант, самый простой, кстати: возможно, "Джип" просто угнали.
      - Я не верю в такую случайность, - быстро сказал Семенов.
      - Ну ладно, у нас ещё будет время это выяснить. Подождем немножко. Короче, что ты предлагаешь? Выслушаем сначала твои предложения.
      И Семенов рассказал.
      - Это все сегодня? - недоверчиво спросил Быков.
      Он покачал головой.
      - Ну и жизнь у вас тут... веселая. Ты меня научи, как-нибудь, по ночам бодрствовать. Может денег будет больше перепадать.
      - Сомневаюсь, - сказал Семенов. - К этому надо иметь призвание. Если ты имеешь в виду мою профессию, то тут и талант нужен. Особый талант.
      - В картишки передергивать?
      - Брось. Везде талант. В карты ты тоже вряд ли научишься. Для этого ты слишком... прямолинеен.
      - Ну и черт с ними! - думая уже о деле, поднимался Быков.
      - Значит так. Беру я твою коробку, лечу в лабораторию, оформляю все и возвращаюсь к тебе. Это заберет не меньше часа. Но это надо, не таскаться же нам с твоей коробкой. Чем быстрее сбагрим, тем лучше. Потом навестим Жука в этом твоем казино... где, кстати оно находится? На Мясницкой? А называется?.. "Московские зори", "Московские зори"... Хорошо. Значит, наша задача все разведать, устроить там переполох, напугать Жука и, по возможности, нейтрализовать его. Если ничего не получится, то хоть отлипнет.
      Он запнулся на секунду, покачал головой.
      - Ну и извращенец наш Жук! Это он тебе посылочку послал от черной злости, чтобы перед смертью напомнить, из-за чего у вас с ним вышла размолвка. А ты опять выкрутился, везунчик. Ничего, мы его сегодня припрем к стенке, никуда он от нас не денется. А с казино ты неплохо придумал, мы всех там слепим тепленькими. Так ты говоришь, записную книжку взял уОперов беру на себя, все как договорились. Бегу. Пошли проводишь и багажник откроешь.
      Он тут же стал энергично-собран, словно легавая собака на охоте. И Семенов подумал, что, видимо, потому милиция и прочие представители силовых структур и получили имя этих независимых, сверхактивных собак - чрезвычайно похожи.
      Они спустились вниз. Вышли. Сырость, ночь. Семенов поднял воротник (опять зонт не взял) и чихнул.
      - Наверное, простудился, - сказал он. - Сейчас бы горячую ванную, рюмку коньяка, сигарета...
      - И теплую женщину... - в тон ему продолжил Быков.
      - И это бы не помешало, - Семенов вновь чихнул.
      Они подошли к его "Ягуару".
      - У-у! Машина! - уважительно сказал Быков и грубо ударил ногой по колесу. - Зверь!
      Семенов открыл багажник и вынул коробку. Быков загреб её под мышку.
      - Ну ладно, я побежал. Сейчас смотреть не буду, ещё налюбуюсь.
      Он кивнул, повернулся и пошел к своему "Форду".
      "Под стать, - подумал Семенов, имея в виду размеры друга и его машины. - Оба гиганты".
      Он дождался, пока, взревев, "Форд" не умчался. После этого вернулся к себе.
      Сев в кресло, минуту-другую сидел молча. Прислушивался. Дождь тихо шептал за окнами. Посмотрел на часы: девять тридцать. Ждать не меньше часа. Взял распечатку, привезенную Быковым... номер телефона, адрес... Подумав, набрал номер адвоката Сосницкого. Трубку взяли почти сразу.
      - Ало!.. сказал молодой женский голос.
      - Ало! - раздраженно повторила женщина. - Вас не слышно. Перезвоните.
      - С кем я говорю? - спохватился Семенов.
      - А вам кто нужен?
      - Мне нужен Аркадий Григорьевич.
      - А-а-а! - сказала девушка и положила трубку рядом с аппаратом.
      Семенов терпеливо ждал. В трубке слышались какие-то голоса, чей-то смех, что-то звонко разбилось. Еще раз грянул смех нескольких человек. Никто не подходил к телефону. Казалось, положили трубку и забыли. Вдруг, по стуку и дальнейшему изменению слышимости, он догадался, что трубку взяли. Однако, как взяли, так и положили. Раздались короткие гудки.
      Семенов посмотрел уже на свою трубку, дал отбой и вновь набрал номер адвоката.
      - Ало! - сказал женский, очень похожий на только что звучащий голос, но наверняка сказать было нельзя.
      - Мне нужен Аркадий Григорьевич.
      - А кто это такой? - осведомились у него, так что Семенов вновь отставил от уха трубку и недоверчиво посмотрел на нее.
      - Это номер Сосницкого Аркадия Григорьевича? - спросил он.
      - Вот уж не знаю. Сейчас спрошу, - сказала девушка и положила трубку.
      Слегка раздражаясь, Семенов ждал. Прошло несколько минут, и он уже сам собрался бросить трубку, как вдруг кто-то поднял её на другом конце.
      - Ало!
      - Кто вам нужен?
      - Мне нужен Аркадий Григорьевич
      - Аркадий Григорьевич ещё не приехал. Он в командировке.
      - А с кем я имею честь беседовать? Может с супругой? - спросил он, смутно припоминая, что-то там с его женой... несчатный случай, кажется, автокатастрофа?..
      На том конце телефонной линии произошла легкая заминка. Но потом девушка спокойно объяснила:
      - Супруга Аркадия Григорьевича недавно разбилась на машине. Я племянница Сосницкого. Чем могу служить?
      - Чем можете служить? Ну, хотя бы... вы случайно не знаете, на какой машине уехал Аркадий Григорьевич? Не на темном "Джипе"?
      - Да, у него черный "Джип". Кажется, на нем. Что-нибудь случилось?
      - А что, можно было ожидать, что-то случится?
      - Еще бы! После этой нелепой смерти Марины ничему уже не удивляешься.
      - Очень жаль. Кстати, у вас, девушка, приятный голос, - сказал он низким голосом завсегдатая баров. - И, наверное, внешность ещё более потрясающая.
      Девушка хихикнула и, прикрыв трубку, что-то сказала тем, кто был рядом.
      - Надеюсь, мы с вами ещё сможем увидиться непосредственно, - продолжал он почти машинально флиртовать. - Вы хоть имя мне свое назовите, - попросил он.
      - Наташа, - все же сказала она после мгновеного колебания. - А вас как зовут?
      - Александром. Можно Саша.
      - А фамилия?
      - Семенов. Александр Маркович Семенов.
      - Подождите, подождите... Это не вас ли упоминала сегодня Лиза? Значит это вы тот самый знаменитый супер мужчина, покоритель женских сердец и все такое прочее?
      - Лиза? - переспрочил он, не слушая. - Она сегодня была у вас?
      - Она не говорила? Ее привел Игорек, разве вы не в курсе? Как же это вы? Неужели Лиза решила сделать размен? Тогда и у меня может шанс появиться? Как вы считаете?
      Он молча слушал, продолжая пускать кольца дыма. Еще плеснул себе в рюмку. Дождь продолжал биться в стекла. Семенов почти машинально вставлял фразы в их уже ничего не значаший разговор. Наконец, почти договорившись о близком свидании, он распрощался с Наташей.
      Встал, прошелся по квартире. Зашел в спальню. Разгром. Лиза не стала убирать разбросанные им вещи. Он вернулся в гостиную, вновь сел, продолжая курить. Кольца дыма продолжали воспарять к потолку, но в какой-то точке, где пролегал путь легкого сквозняка из открытой форточки, очертания правильных колец теряли геометрическую стройность, бледнели, зыбко дрожали и, втягиваясь в аэродинамическую трубу, исчезали, растворяясь в прокуренной атмосфере гостиной. Откуда-то с верхнего этажа доносилась музыка.
      Семенов ещё раз достал записную книжку того парня, что как раз водил "Джип" Сосницкого. И сразу открыл на том месте, которое отметил прежде. Там, где без всякой конспирации, было жирно выведено: Жук и номер телефона.
      Набрал номер. И только когда пошли гудки, подумал, что у тех, кому звнонил мог все же быть телефон с определителем номеров. Но обошлось как и в первый раз. Он услышал, как трубку буквально сорвали, и развязный уверенный голос вновь весело доложил.
      - Казино "Корона".
      - Как к вам добраться?
      Оказалось легко. Казино "Корона" располагалась на Мясницкой, за магазином "Инструменты", во дворе.
      - Что-нибудь еще? - весело и нагло поинтересовался голос.
      - Еще? - вслух переспросил Семенов. - Еще мне нужен Жук.
      Последнее несколько поубавило веселость собеседника. После паузы парень вежливо доложил, что Жука нет, Жук будет попозже. Может что передать? И кто звонит?
      Семенов молча положил трубку и ещё немного посидел, уставясь в темное мокрое стекло окна. Потом, решившись, поднялся, потушил свет и вышел.
      ГЛАВА 9
      УБРАТЬ ФОКСА И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО
      Сергей Быков, отъезжая от дома своего школьного и настоящего друга, уже набирал номер мобильного телефона. Пока ехал - даром что было близко, успел сделать пару звонков. Прежде всего - дежурному. Дежурный оказался знакомым майором по фамилии Красиков. А вот имени его Быков не помнил, да и не надо было помнить. Майор Красиков скучал, коротая гулкую ночь в ожидании утра и конца дежурства: полированные каменные стены громадного здания остывали за ночь от людской суеты - скучно! - только рано-рано утром придут бессмертные, ещё дзержинского набора уборщицы, громко начнут перекликаться по этажам, дабы успеть пробудить остывший комплекс и прогнать призраков грядет новый день. Майор Красиков доброжелательно выслушал, хотел ещё поболтать, однако, Быков спешил торопливо закруглиться.
      - Ну ты уж там обеспечь, комарадо.
      Он немного погодя позвонил и в анатомичку, дабы продублировать Красикова и заодно спросить у дежурного лаборанта-врача, нет ли у них "Поллароида", чтобы сразу сфотографировать материал и отбыть со снимками. Глупая мысль, разумеется нет. Конечно, такая сложная техника! Чертыхнувшись, Быков пожалел, что не спросил у Семенова. Впрочем, его собственный офис по пути, зря с вахтером прощался. Там и возьмем.
      Машину он оставил у ворот, немного сбоку, чтобы не загораживала возможный въезд-выезд. Вахтеры шутливо здоровались. Им, как и майору Красикову, уже заранее скучно, хотя, в отличие от последнего, спать им никто запретить не может... чуть попозже. А пока:
      - Сергей Владимирович! Здравствуйте! У вас уже новый рабочий день начался? А ваша Вера уже ушла.
      Быков кивал и улыбался, проходя:
      - Ничего, сам справлюсь.
      Заскочил он на минуту. Проверил наличие фотоаппарата, кассет к нему и бегом вниз.
      От Мясницкой до Лубянки - рукой подать. Доехал, припарковался, достал явственно пахнувшую коробку из багажника и - в некогда родные пенаты.
      В лаборатории, пока дежурный распаковывал груз, сделал ещё несколько звонков, нимало не заботясь, что врач слышит. И сам не обращал внимания на удивленно-заинтригованные взгляды.
      Звонил не напрасно, ребята не подвели. Он рассказал, что надо сделать, рассказал и об объекте, в данном случае - юридическом, а не физическом. К тому же ничего сложного, так, пошуметь и ещё кое-что.
      Врач уже проводил поверхностно-визуальный осмотр, но отступил перед просьбой и фотоаппаратом: очень Быков спешил. Сергей сделал пару снимков, убедился, что личико узнаваемо и был доволен. Один снимок сделал с перекрещенными кистями рук, как и было задумано в творческой лаборатории убийцы.
      Ну всё.
      Майор Красиков хотел было его ещё задержать, потрепаться. Все-таки, это Быков мог здесь кого-то там смутно помнить, потому что уже несколько лет имел к Конторе отношения косвенные - о нем же знали почти все, знали о его офисе, помощнице и баснословных заработках, о которых он благоразумно умалчивал. Однако, в отношение последних были уверены все, и разубедить людей было нельзя. А Быков и не старался. Знал, ещё хуже будет.
      На часах было уже десять двадцать пять и минут сорок он уже провозился. Впрочем, они с Семеновым договаривались о часе, так что минут двадцать-тридцать у него ещё было в запасе. Он успевал.
      - Всё, всё, майор, спешу. Хочешь, заходи завтра после дежурства. Или нет, боюсь, завтра в первой половине дня я ещё буду отсыпаться. Заходи вечерком, хорошо? Я, ты знаешь, в накладе не остаюсь, заходи.
      С облегчением плюхнулся на водительское место, откинулся в кресле, закурил. Сквозь открытое окно передней дверцы долетал мокрый ветерок, охлаждая лицо брызгами капель. Мимо с шорохом проносились машины. Он все сделал, вроде, как надо. Еще раз прокрутил в памяти... Пока всё, как обещал Семенову. Теперь оставалась та часть, которая касалась только лично его самого и которая ещё десять минут назад казалась нетрудной. Но не сейчас. После посещения этого громадного, усеченного ещё при строительстве здания, сомнения вдруг вошли в него. Стены наблюдали за ним черными стеклами, сами сомневались.
      Заключить бы договор с чертом, как это, видимо, сделал Сосницкий, учитывая успех его деятельности и дьявольский номер машины... Хотя нет, неизвестно, чем кончится этот возможный договор лично для адвоката. Надо надеяться на свои силы. Убрать управляющего казино, может быть, Жука и ещё кое-что.
      Плотнее захлопнул дверцу, включил мотор, пристегнулся (подушка безопасности не срабатывает без ремня безопасности! лучше пристегнуться, и так кругом много трупов) и с ревом сорвал машину, круто разворачиваясь назад к Мясницкой.
      Свернул и на Мясницкой. Здесь недалеко, в полутемном колене Кривоколенного переулка возник на заре реформаторского обвала и чудом сохранился на плаву бар не бар, кафе не кафе - так, забегаловка и ночью продолжавшая принимать не желавших почить во сне клиентов.
      Быков остановился напротив: полутемная фиолетовая нить неоновой вывески, пытавшаяся робко донести в ночь печать порока даже своим названием, но доносившая печать убожества; от полутемного, растрескавшегося подъездного козырька, от полоски света, сквозь щель слегка приоткрытой двери, от названия, наконец им озвученного вслух - "Лилия" - шло амбре беспомощной попытки храбриться. Тем не менее, это питейное заведение продолжало, как уже сказано, существовать, причем, не один уже год.
      Быков заглушил мотор и задумчиво разглядывал полутемный переулок. Прошла одинокая парочка, озвучив наступившую тишину ночи робким женским смешком и довольным покашливанием кавалера. Потом со скрежетом и дребезжащим звоном растянулась пружина недалекого подъезда, хлопнула невидимая отсюда дверь, и вновь только дождик, шорох капель, он сам в остывающей машине и слабые звуки музыки из заведения напротив.
      Быков вынул сотовый телефон и набрал хорошо ему извечтный номер. Номер был прямым, поэтому трубку скоро взял тот, кто и был нужен.
      - Узнаешь? - сразу, без приветствия, спросил Быков.
      - Узнаю, - помедлив ответил человек.
      И сам спросил:
      - Заехать хочешь? Или ещё чего надо?
      - Еще чего.
      - Колись, - уже с легким раздражением сказал собеседник. - Ты что, не один, говорить не можешь?
      - Один. Но и ты прав.
      Несколько секунд длилось молчание. Потом голос, так же равнодушно, спросил:
      - Нас слушают?
      - Не знаю, может быть. Я сейчас в той забегаловке, что недалеко от тебя и меня. Мы там были на прошлой неделе. Помнишь, там ещё дежурит всю ночь пацан-бармен с деревянным молотком.
      А, с киянкой?
      - Да. Заходи через десять минут. Есть разговор. Очень важно.
      - Ладно, - согласился тот. - Буду.
      Они одновременно отключились: Быков - нажатием крнопки, тот - просто положив трубку. Быкову казалось, что и его собеседник тоже невидяще смотрит в ночь за стеклом, хотя на самом деле этого не могло быть: стальные жалюзи, а сверху пушистые шторы служили препятствием для пуль и прослушивающей аппаратуры. А также и для простого подглядывания туда-обратно. Так или иначе, через десять-пятнадцать минут сюда придут.
      Быков вышел из "Форда", включил сигнализацию, запер дверцу. Вдали переулок стал матово мерцать... все сильнее, сильнее. Показалась машина на теперь уже четких столбах мокрого блеска, - сама темная, порождение ночи, с мягким хрустом шипованных колес проскользнула мимо и растаяла в ночи. Улица совсем пуста, только колдовски сияют глаза призрачной кошки совсем рядом; саму её высветили фары проплывшей тачки, но очи, не желая гаснуть, продолжали гореть фосфоресцирующим страшным блеском.
      - Кис, кис! - машинально сказал всегда любивший кошек Быков.
      Глаза мигнув, немедленно растаяли во тьме вместе со зверем.
      Быков прошел через улицу и потянул на себя дверь "Лилии". Растянутая пружина, аналогичная пружинам на дверях всех подъездов в здешней округе (типовое обновление доперестроечных времен), задребезжала, запела. Он вошел в неожиданно уютный полумрак. Впрочем, сразу вспомнил, что и прежде те же ощущения испытывал при входе: состояние покоя, сухости и комфорта (где он слышал подобные сочетани слов?).
      Коренастый молодой бармен за полутемной стойкой внимательно всмотрелся в очередного посетителя. Вдоль стойки несколько высоких табуретов, занятых сейчас только двумя особами женского пола, тоже оглянувшимися. Быкову сообразил, что одна женщина значительно старше и дороднее. Остальное пространство затененного зала занимали низенькие столики, тускло освещаемые встроенными в стену светильниками. В конце зала, на укрепленной под потолком подставке светился большой отечественный телевизор; с него и с экрана другого, маленького, на стойке у бармена, пела развратная Мадонна. И только один столик был занят: два каких-то мужика накачивались водкой и простой закуской. Во всяком случае, подозрений у опытного Быкова они не вызвали.
      - Мужик! Тебя приклеили? - вдруг кто-то тронул сзади рукав его плаща. - Дай пройти.
      Быков посторонился. Мимо него юрко просочился какой-то хлыщ. Его появление уже насторожило. Был он юрок, нагловат в развинченных жестах, да и хорошим покроем плаща не походил на завсегдатая подобных заведений. "Неужели так быстро заслал жучка?" - с удивлением подумал Быков, смотря вслед этому молокососу (лет двадцать, решил он).
      Между тем парень уже просочился к стойке и табурет оседлал. Мимоходом, скорее машинально, оглядел женщин, которые тоже уже оценили его, судя по напряженным спинам. Парень, однако, быстро взял несколько банок пива, орешков на закуску и смылся под самый телевизор в глубину зала.
      Быков все ещё стоял в дверях. Спохватившись, пошел к стойке. Сел на табурет, где только что сидел опередивший его хлыщ. Подумал и тоже заказал пару бутылок пива. И тоже орешки. Попросил грамм сто пятьдесят водки. Все заказанное сгреб со стойки, бросил сотенную рублевую бумажку на стойку и пошел к ближайшему столику. Сел так, чтобы видеть и вертлявого парня слева и пару уже хорошо нагрузившихся мужиков недалеко от него, и стойку бара справа, вместе с барменом и девушками. Естесственно, вход видел тоже.
      Обе дамы вдруг зашевелились и стали сползать с табуретов. Одна, как и предполагалось, оказалось высокой, полной, тридцатилетней - в черных колготках и кожанной юбки с разрезом до пояса. Вторая была совсем девчонкой, лет двенадцати-пятнадцати: миловидной, накрашенной и глупой. Но кожанная юбка у неё была совсем короткой. Обе спокойно направились к столикам, причем пожилая медленно проплыла мимо Быкова прямо к столу уже пившего пиво парня, а малолетка присела к нему.
      - Молодой человек! Не угостите? - кокетливо прошелестела несовершеннолетняя блудница, и Быков молча пододвинул ей бутылку пива, немедленно схваченную цепкой лапкой.
      - Меня зовут Наташа, - сказала девушка и принялась пить из горлышка.
      - Подожди, - остановил её Быков и, поднявшись, вновь подошел к стойке.
      - Бутылку пива, банку джина с тоником и шоколадку, - сказал он и поглядел на часы.
      Прошло пятнадцать минут с того момента, как он звонил. Он отдал бармену ещё одну сотенную купюру, взял пустой стакан и вернулся к своему столику.
      - Сейчас ко мне присоединится приятель...
      - Ты хочешь секс втроем? - многоопытно перебила его блудница. - Так за это...
      - Нет, - в свою очередь перебил он. - Когда мой приятель придет, ты берешь что недопила и идешь к подруге.
      Он выпил свою водку и не удержался от глупого вопроса:
      - Сколько тебе лет, красотка?
      Ее личико немедленно стало злым и раздраженным. Но подумав, она сменила гнев на милость.
      - Восемнадцать, - сказала она и попросила сигарету.
      Быков дал ей сигарету, поднес огонек, и тут дверь металлически заскрипела, с усилием впустив на этот раз знакомого. Вошедший толстый, грузный мужчина был личный телохранитель того, кого Быков сейчас ждал. Этот телохранитель - бывший боксер-тяжеловес, имел три судимости, последнюю, разумеется, за убийство. По последней он просидел всего полгода, потому что зачли те восемь месяцев следствия, проведенные в Бутырке и хорошее поведение в колонии обычного режима, ещё какие-то благоприятные отзывы... Звали спортсмена Константином Пряслиным, кличка Афоня, ибо чем-то напоминал Куравлева в одноименном фильме, может котиной наглостью, кто знает.
      Афоня оглядел зал, кивнул Быкову, едва заметно - вертлявому засланному казачку и посторонился. Следом вошел тот, кого Быков и ждал: Королев Дмитрий Гурьевич. Иначе - Король.
      Каждый раз, видя Королева, Быков не сразу мог избавиться от неясного наплыва туманных и теплых воспоминаний: первый курс, душноватая эйфория новой жизни, тонкие руки однокурсницы, под танец обнимающие его плечи и веселое удивление при известии о преступлении нового приятеля, с которым успел уже посидеть рядом на лекции; кого-то он там зарубил, сторожа магазина, кажется.
      Судьба, естественно, сразу разлучила их - Королева и его, Быкова, - но вот скоро год, как свела - извольте. Общение на ином, новом уровне внесло дополнительный нюанс в их отношения друг к другу, и нельзя сказать, что приятный.
      Королев, войдя сейчас, вздернул густую черную бровь: широкий чувственный рот, волевой подбородок, слегка курчавые, коротко подстриженные волосы и цепкий, настороженный тоже черный взгляд.
      Подойдя к столику Быкова, он новым взмахом бровей смахнул малолетку прочь: бедная девчонка, нюхом почуявшая мужчину, опомнилась лишь на табурете стойки, вновь напротив ничего принципиально не замечающего бармена, вместе со своим деревянным молотком-киянкой зарабатывающем себе на учебу в Сельхозакадемии, где он учился выхаживать вороных, каурых, соловых и рыжих лошадей - всех мастей и всех оттенков благородства и стати; он прикрыл глаза, делая вид, что дремлет, а на самом деле просто не желал видеть эту очередную, конечно, бандитскую сходку - глаза бы не смотрели! и вновь по векам скользили тающие тени летящих скакунов - другой мир.
      - Ну что скажешь, компаньон? - ухмыльнулся Король уголком твердого рта.
      Он быстро оглядел Быкова, потом ещё раз - полутемное запустение забегаловки, бутылку пива на столике уже перед собой - и покачал головой.
      - Как же ты мне надоел с этой своей конспирацией! Мало того, что ты и твои начальники меня за горло взяли, когда регистрировали казино, так ещё этот цирк устраиваете. Все равно те кому надо знают, что за регистрацию казино тебе отвалили тридцать процентов.
      - Ты тоже знаешь, что я лишь подставное лицо, мне приходится делиться. И догадываешься, наверное, с кем мне приходится делиться.
      - Я знаю лишь то, что деньги на казино выделил я, что ты и твои шефы висите у меня на шее как гиря. А кому ты там платишь, пускай у тебя голова болит. Все вы ворьё и больше ничего.
      - Кто бы говорил. Вор ты, - ухмыльнулся Быков.
      - Я коммерсант, а вы беспредельщики.
      Быков не выдержал и расхохотался
      - Ладно, это вопрос терминологии, не более. Сейчас меня заботит другое.
      - Ну так что у тебя там?
      - Давно ты связался с Жуком?
      Черная густая бровь поползла ещё выше.
      - Следишь? Какое тебе и твоим боссам дело? Своё получаете, аудит регулярный - чего еще?
      - Из-за Жука у тебя могут быть крупные неприятности. Из-за него у тебя часа через два будет серьезный шмон. Есть люди, которым он всерьез насолил. Кстати, возможно, я тоже буду сегодня... в числе гостей.
      Королев нахмурился и надвинул брови на веки. Посмотрел сквозь столешницу, спросил, не поднимая глаз.
      - Это что, серьезно?
      - Да нет, не думаю. Очередной омоновский шухер. Пошумят и уберутся. Но кому нужен лишний шум? Да и клиенты отдыхать приходят, а не в разборках светиться.
      - Ладно, - вздохнул Король. - Скажу Жуку, чтобы линял.
      - Сегодня не стоит. Сегодня ему безопасней у тебя. Вокруг казино уже народу видимо-невидимо. Везде понатыкали. Еще пришьют при попытке...
      - Ладно, не скажу. Действительно, чего опасаться, раз ты говоришь. Ты у нас осторожный, ты у нас конспиративный, как Троцкий. Не пойму я, это ты так с ума сходишь или имеешь указание свыше не светиться в казино. Все равно ведь слухи идут, что ты имеешь кое-какие проценты от казино. Глупость всё это.
      Быков ухмыльнулся.
      - Считай, что указание, если тебе все надо разложить по полочкам. Пора было бы уже уяснить, что люди везде разные. И подход к жизни у всех разный. Что тебе просто, другим сложно. Поэтому ты - коммерсант... в законе, а другие... А другие пусть так в тени и останутся.
      - Ну, ну. Мне все равно. Хотите быть серыми кардиналами в отдельно взятом казино, ваше дело. Но ведь смешно, когда ты являешься к нам и всем приходится делать вид, что тебя почти никто не знает.
      - Вот и смейтесь себе в тряпочку, а узнавать пока не стоит. Уяснил?
      - Ладно, чёрт с вами со всеми. Придет ещё и наше время.
      - Угрожаешь?
      - Зачем? Просто вслух рассуждаю. Да, все-таки кто вышел на Жука? Вернее, так: кому он мог понадобиться? Он же ещё считай к работе не приступил. Только вышел. Хотя подожди, ведь это и с твоей помощью его посадили?.. Как это я не учел!..
      - Правильно мыслишь, да не совсем. Помнишь моего давнего приятеля?.. Хотя вряд ли, конечно. Семенов Александр Маркович.
      - Что-то припоминается... Это не тот голубенький красавчик, что всегда возле тебя терся? И где-то я о нем слышал недавно?.. Подожди, кажется от Жука. Так это что, весь этот бардак из-за твоего гомика?
      - Во-первых, он не гомик. А во-вторых, Жук и мне надоел. Ты что, не знал, это он нас с Семеновым перед тем, как его сцапали чуть не угробил. Тогда не получилось, так он сейчас за старое принялся. Сегодня он погнал волну на Семенова, завтра на меня... Короче, сегодня придется потерпеть, а завтра уже делай выводы. Я тебя для чего хотел видеть?.. если там начнут по сейфам шарить, чтобы ты там успел прибрать... если нужно.
      Королев на мгновение задумался. Потом ухмыльнулся, вновь вздернул угол рта.
      - Слушай, кореш, а ты часом не ведешь двойную игру? Не пойму я, что тебе во всем этом?..
      - Не делай из мухи слона. Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь из твоих меня сегодня узнал, когда я буду в казино изображать из себя лоха. Не хочу испортить игру.
      Королев покачал головой.
      - Какая игра!.. Чего вы все боитесь, ведь у власти... Ладно, твое дело, я не лезу. Шмон, так шмон, подготовлюсь. Еще что-нибудь? Давай, может обрадуешь напоследок?
      Быков мотнул головой. От стойки бара на них жалко и жадно поглядывала малолетка. Он разглядел узкую белую полоску кожи сразу ниже кромки кожаной юбки. Девчонка была не в колготках, а в чулочках. Мотив обольщения... Робкая, что-то желающая доложить улыбочка на бледных губках... Разврат крепчал... Бармен спит и не видит... Король хлопнул ладонью по столу, заставив вздрогнуть всех, кроме упившихся старожилов-приятелей в глубине зала.
      - Ну всё. Желаю повеселиться. Привет боссам.
      Он поднялся. Поднялись вертлявый жучок и присевший к нему и старшей проститутке бугай-телохранитель.
      - Подожди, - сказал Быков.
      Он помолчал. Королев нетерпеливо ждал.
      - А ты знаешь, отец моего приятеля Семенова - ныне покойный, кстати, некогда работал с твоим отцом. Твой отец, кажется, был начальником... Ну, перед тем, как его посадили.
      - Ну?.. Что ты там хочешь сказать?
      - В общем так, папа Семенова нанял адвоката Сосницкого, и они вместе провернули одно дельце, после которого твоего отца отправили по этапу. Сечешь? Семенов старший после этого занял кресло твоего отца. А тебя турнули из института.
      - Что?!. - выдохнул Король. - Повтори!
      Быков насмешливо откинулся на спинку кресла.
      - Ты чего? Я тебе что-нибудь сказал? Я тебе ничего не сказал. Мало ли кто у кого был начальником? Или подчиненным? Ты это брось, все надо тщательно проверять. Хотя, конечно, после того, как твоего папашу посадили, Семенову старшему удалось и дачу вашу казенную занять - хорошую дачу, кстати, потом ещё кое-что... Нет, надо проверять и проверять.
      Скоро в забегаловке вновь тишина. Пьянчуги (нет, ты мне друг? Нет, ты прямо скажи!), две древнейшие профессионалки и проснувшийся бармен.
      Высокая и полная проститутка медленно возвращалась к стойке. Задержалась у столика Быкова.
      - Такие невежливые, оборвали разговор на полуслове и удрали. Приличные люди себя так не ведут, - с достоинством говорит Быкову, и тот неопределенно подтверждает.
      - Это уж точно.
      - Я присяду, если не возражаете, - говорит дама строго и присаживается.
      Словно бы со скуки сползает с табурета у стойки девица и идет к ним. Томно садится. Быков смотрит на часы. Все заняло двадцать минут. Почти уложился. На часах десять пятьдесят пять.
      - Девочкам всё, что захотят, - кричит он бармену.
      Молоденькая тут же оживает, вскакивает, хватает протянутые ей купюры и бежит к стойке. Старшая вежливо и одобрительно хлопает в ладоши.
      - Разрешите? - берет его пачку сигарет, ожидая язычка пламени и, прикурив, облегченно выпускает длинную струйку дыма.
      Возвращается молоденькая, тремя руками прижимая к слабой груди две бутылки шампанского, бутылку коньяка, фрукты, конфеты, ещё одну шоколадку. Сбегала за апельсинами и бокалами.
      - Разрешите, шампанское открою я, - говорит старшая.
      Она, действительно, пока Быков закуривает и подносит огонь девчонке, ловко открывает и разливает в бокалы пенящуюся игристую жидкость.
      - Какие грубые бывают мужчины, - говорит старшая и лукаво смотрит на Быкова поверх бокала. Еще довольно привлекательна. Траурное выражение крашенных глаз, карминовые губы, груди как два поросеночка, широкие бедра...
      Конечно, о разговоре с Королевым в этом вертепе Семенову знать незачем. Он и не будет знать. А так всё по его плану. Главное, в результате возможного шмона не будет найдено никакого компромата. Впрочем, и это не самое важное. Важнее всего то, что не предупреди Быков Королева, тот мог решить уйти раньше. Мог бы уйти и с Жуком. А теперь Жук ни за что не уйдет не повидавшись с Семеновым. Да и чист он официально, будет сидеть до победного конца, ожидая финала спектакля. Оба теперь будут сидеть, ожидать Семенова. И уже не смогут уйти, потому что кого-кого? а Семенова мы хорошо знаем, думает Быков. И Жук и Король перед ним пацаны. Когда начнется потасовка (а она начнется), Жук и Король обязательно попытаются достать Семенова... Посмотрим. А если кто сумеет удрать по черному ходу... там будет видно: кто там будет внизу? и что там будет?.. Кто же потом будет разбираться со случайными трупами...
      - Вы очень, очень интересный молодой человек, - говорит окончательно освоившаяся старшая.
      Улыбка, бровь.
      - Только все время молчите. Если бы я не видела, что вы хорошо умеете говорить, я бы решила, что вы немой.
      Молодая хищно раздевала апельсин.
      - К сожалению, вынужден вас покинуть, красавицы вы мои, - весело говорит Быков и встает.
      Вновь смотрит на часы - ещё пять минут потерял! - и быстро уходит, сразу забыв о разочарованных женщинах, разглядывавших две кремовые сотенные бумажки, брошенные на стол сорвавшимся клиентом.
      За дверью - одинокая, мокрая ночь, влажные отблески, далекие моторы автомобилей, порывы сырого ветра. Быков нес в голове свой план и кое-что еще.
      ГЛАВА 10
      РАЗВЕДКА БОЕМ
      Юра кивнул Семенову из аквариума, не вышел, но открыл дверь с пульта. Семенов вышел в ночь. Дождь усилился. Подняв воротник плаща, он быстро пошел к своей машине. В который раз укорил себя за отсутствие зонта. Капли дождя вновь затекли за воротник, но он уже дошел.
      Через пятнадцать минут, или около того, он добрался до Мясницкой. Все было ярко освещено здесь, как, впрочем, и везде в центре города, и сквозь огни реклам, вывесок и полууснувших витрин, часто-часто шел мутный цветной дождь, а указатель казино "Московские зори", направивший его во двор горящей неоновой стрелкой, опрокинуто отражался в большой игольчатой от капель луже.
      Семенов свернул направо, потом, следуя уже повелению другой криптограммы - налево, попал в большой двор, заставленный машинами, но впереди уже показались мрачные фигуры то ли покидающих увеселительное заведение "новых русский", то ли их охранников; габариты мужей - едва ли не единственный истинно демократический критерий, сближающий хозяев и их охранных слуг.
      Семенов поставил машину на место, которое взмахом руки и зазывным движением указал ему один из полутемных людей, заглушил мотор, вышел, не забыв запереть дверцу и уже проходил в открывшиеся перед ним врата казино, на ходу успев сунуть в автоматически протянувшуюся к нему раскрытую ладонь зеленую бумажку универсального пропуска.
      Все его движения, как и движения обслуживающего персонала, за годы свободы и раскрепощенного предпринимательства приобрели характер бессознательного, то бишь, успешно эволюционизировались от условно-рефлекторных действий к безусловно-инстинктивным. И это было прекрасно, потому что значительно упрощало жизнь.
      Стоя на ковре прихожей перед ярко освещенным зеркалом, он отдавал плащ в чьи-то услужливые руки и, слегка поправляя расческой пепельные в искусственном свете ламп, матово блестевшие волосы, разглядывал себя, будто постороннего: бледный осунувшийся овал алебастрового лица, ссадина на скуле, припухлость у левого глаза - нет, ничего не портило его прекрасного лица (был он красив и коварен, как Сатана). А опытный глаз гардеробщика уже оценил, взвесил и навесил ярлык: не иначе, как сутенер, а может и того хуже, - чей-то любовник на содержании, а может и голубая тварь, чистоплюй поганый. Мысли эти сопровождались приятной улыбкой и особым поворотом кисти ладонью вверх, которая тут же сжалась в кулак, получив десятку.
      Точно сутенер или голубой мерзавец, рассеянно отвлекался гардеробщик к новому клиенту.
      Поднявшись по крутой лестнице, устланной ковровой дорожкой, прижатой к исподу ступеней медными, начищенными до блеска прутьями, он лениво рзаглядывал пейзажи в тяжелых, соответстующих коврам рамах, там и сям развешанных по стенам. Узкая лестница принадлежала в свое время какому-то уже обанкротившемуся казенному заведению - едва встречным разминуться - но уж тут ничего не поделаешь.
      По мере того, как он поднимался, музыка звучала все громче. На верхней площадке лестницы тесно курили трое мужиков, с чем-то пытавшиеся уединиться. Семенов прошел мимо них, открыл дверь и сразу попал в накуренное, изо всех сил проветриваемое гудящими кондиционерами помещение. Ему показалось, попал в бар: справа стойка с высокими металлическими табуретами, наполовину занятыми. Причем девиц, как обычно, было больше, чем мужиков. К нему тут же подскочил парень с подносом и несколькими бокалами.
      - За счет заведения, - предупредил он. - Может, шампанское? Не желаете? Коктейль? Что-нибудь покрепче?
      Семенов равнодушно и молча взял бокал, пригубил. На небольшой эстраде играл оркестр из пяти музыкантов. Несколько столов слева были заняты. Какие-то несерьезные молодые парни в смокингах развлекались с девицами.
      - Это всё что у вас есть, или мне ещё что-нибудь покажут? - ни мало не заботясь о том, кто его ещё слышит, презрительно спросил он.
      - Рулетка? Карты? Кости? Что вы предпочитаете?
      - Что предпочитаю, то и предпочту. Показывай, - приказал он.
      Официанта отстранил молодой очкарик. Поблескивая стеклами очков, представился:
      - Я старший менеджер. Если хотите, буду вашим гидом. Вы хотите просто осмотреться, или желаете что-то конкретное?
      Семенов благожелательно оглядел старшего менеджера неизвестно там чего.
      - Да, для начала я хочу осмотреться. Понимаете, - доверительно сообщил он, - хочу друзьям сделать подарок... если у вас прилично, я их сейчас же сюда...
      Вышколенный менеджер не моргнув глазом аккуратно расправил скомканные пятьдесят долларов, только что извлеченные из собственного нагрудного кармана, куда их пальцем затолкал Семенов.
      - Пожалуйста, - возвратил он деньги, - мне не полагается, я имею свой процент от прибыли.
      - Ну, ну, - сказал Семенов.
      Они прошли в длинный зал с тремя рулеточными столами. Народу было много. Публика - обычная, многие при деньгах, но в основном так, околорулеточная сволочь, наслаждаюшаяся процессом приобщения, не более. И сколько же наглого самодовольства, уважительной серьезности к себе и к тому занятию, которому они были по снисходительной милости сильных допущены!..
      В следующем зале были карточные столы. И, наконец, преподнесенное как изюминка заведения - небольшая комната со столами для игры в кости.
      - У нас здесь неограниченные ставки. Если повезет, можете стать миллионером.
      - А если не повезет, то нищим, - иронично вставил Семенов.
      - Ладно, - добавил он. - Почему бы и нет. Надеюсь, вы ещё сегодня долго будете работать? До семи-восьми утра? Это хорошо.
      Он ещё раз огляделся. В кости играли люди солидные, толстобрюхие. Уставше трие мексиканцев в сомбреро, что-то романтически выло в своем углу, исполняя русские прошлого века романсы. Свисающие с потолка на длинных шнурах под плотным абажюром лампы, освещали только столы, все остальное было погружено в тихий полумрак. Чувствововалось во всем нарочитая смесь полувосточной роскоши и функциональной простоты дикого запада. Но из-за этой нарочитости, здесь было неожиданно приятно. И ещё Семенов вдруг почувствовал, что знакомая атмосфера вновь захватила его. И где-то глубоко внутри зашевелилось... неудержимое, жгучее желание немедленно рискнуть, сделать ставку, может быть еще...
      Он посмотрел на часы.
      - Одиннадцатый час... Ладно, через полчасика нагрянем. Чувствую я, молодой человек, если на меня накатит, вам тут не поздоровится. Обчищу я вас.
      Тот снисходительно усмехнулся.
      - Милости просим.
      Семенов уже повернулся, но вдруг спохватился.
      - А кто хозяин этого милого заведения? Почему не слышал?
      Тот помедлил ровно секунду, прежде чем ответить.
      - Королев Дмитрий Гурьевич.
      На лестничной площадке все ещё шло совещание. Семенов спустился вниз и взял свой плащ.
      - Так скоро? - удивился гардеробщик.
      - Я не прощаюсь. Заеду подружку захвачу, - демократично сообщил он, с интересом наблюдая за анигиляцией ещё одной своей зеленой купюры в руках гардеробщика.
      Спохватившись, вновь обратился к служащему.
      - Не подскажите, есть ли здесь ещё выход из игрового зала? Не люблю, пониаешь, когда застают врасплох, а уйти незаметно нельзя. Жена может нагрянуть, - пояснил он, ловко подмигнув.
      Опытный гардеробщик подмигнул в ответ.
      - А как же. Но запасной выход только через кабинет управляющего. Правда, если, действительно, приспичит, вас всегда выпустят.
      Семенов поблагодарил, дал ещё зелененькую десятку и повернулся.
      Иди, иди, - подумал вслед ему служащий. - Тоже скажет, жена!.. Нет у тебя жены, знаем, ученые...
      Семенов вышел. Здесь продолжался дождь. Небо было глубоко и тревожно: луна как-будто смутно проглядывала сквозь разрывы туч... черно-серая монолитность низкого неба. Он поднял воротник плаща, шмыгнул носом и стал обходить здание. Со стороны двора было несколько дверей. Он выбрал самую железную и нажал кнопку звонка. Долго никто не отзывался. Дождик мелко-мелко висел в воздухе. Семенов продолжал жать кнопку звонка. Наконц, что-то стало звякать, греметь, дверь рывком рампахнулась. Какой-то огромный и толстый надвинулся из тусклого полумрака, низко загудел.
      - Чего? Чего надо?
      - Здесь казино "Московские зори"? - заплетающимся языком спросил Семенов. Мне управляющий нужен.
      - А зачем вам управляющий? - подозрительно гудел громила.
      - Мне нужно казино, - потребовал Семенов. - Это здесь?
      - Здесь. Зачем вам управляющий?
      - Я прибыл играть.
      - Вход с другой стороны, - раздраженно объяснил вышибала и захлопнул дверь.
      Семенов ухмыльнулся, поплотнее прижал воротник плаща, подумал, что так можно и простудиться и быстро зашагал к своему "Ягуару". В салоне закурил, выдыхая дым в приоткрытое окно. Вынул из бардачка телефон и позвонил в гостиницу. Никто не поднял трубку. Нажал кнопку отключения.
      Докурил и поехал домой.
      Ждать.
      ГЛАВА 11
      ОКЕАН ОДИНОЧЕСТВА
      Лиза выходила из опустевшей квартиры, как во сне. Он ушел... Сколько часов назад он ушел?.. Вечность. Он ушел двадцать минут назад, двадцать веков назад, двадцать вечностей назад!
      Когда щелкнул замок, и Лиза поняла, что больше не увидит его, она стала считать секунды, чтобы потом, округляя, спросить: "Сколько минут прошло, как он ушел? и она стала считать минуты, чтобы потом, округляя, спросить: "Сколько часов прошло, как он ушел?" А потом: "Сколько дней прошло, как он её бросил?" Целый месяц. Целый год. Целая жизнь...
      Замок щелкнул за ней, отсекая пустоту угасшей квартиры. Могильная пустота. Она ждала лифта, чувствуя, как смертельный холод могильной пустоты вытекает из дверных щелей и влетает в нее, опустошая ещё больше...
      Лифт подошелд, раскрылся ей навстречу и, по возможности мягче, словно сочувствуя ей, перенес вниз.
      - Юра...
      - Вы снова уходите? Вы сегодня не вместе?
      Она вышла из двери поъезда, беззвучно закрывшейся за ней. Ах, дождь! Словно небо плачет вместе с ней о потерях... Словно помогает скрыть её слезы в небесных чистых каплях.
      Ну почему он так?!. Почему он такой?!.
      Лиза раскрыла свой красный зонтик и вышла из-под подъездного козырька. Красные туфельки... совсем не по погоде. Из-за мелкой дождевой сыпи большие лужи не успевают собраться, стекают куда-то... Но все глянцево блестит: асфальт, настенная плитка, плащи и куртки прохожщих, фонари, её красный "Опель-Астра"...
      Машина вкрикнула, здороваясь с ней. Лиза открыла переднюю дверцу, села внутрь, включила мотор... И какая же тоска, какая тоска!..
      Можно было бы, конечно, остаться дома, забраться в постель и - благо никто уже не увидит, - отреветься, как дура, всласть, до изнеможения. А завтра - гордая, прямая, независимая - выйти, предстать пред очами знакомцев и незнакомцев: вот, мол, вам, мне все нипочем.
      Она представила, как темнота будет медленно обнимать её, распухшую, ревущую - темнота одиночества, темнота её невезухи... Ну нет, остаться одной не было сил, куда угодно, только подальше.
      Лиза завела мотор, отжала сцепление, сорвала машину с места; придорожный фонарь над её "Опелем", тотчас же сдвинул все в салоне, а резные лезвия теней от листьев ближайшего ясеня скользнули по коленям и рукам. Она проехала по проезжей части вдоль тротуара перед домом, проехала через стилизованые ворота в кирпичной стене, огораживающей комплекс доходных домов от прочего мира, выехалась на дорогу, свернула направо и, быстро набирая скорость, помчалась куда глаза глядят.
      Она закурила на ходу, пытаясь занять мысли; сигаретный дым выдувает тревогу, горе завивается кольцами... которые ттак любил пускать... он.
      Нет, она не будет думать. Пусть он не думает, что без него и жизни никакой нет. Вкус сигареты горький. На ходу она опустила стекло и щелчком выбросила окурок; ветер движения подхватил огненный зрачок, бросил о бетонный столб: огненные брызги...
      Прошел час, быть может, больше. Минуты щелчками ожидания слепились в час. Первый час потери.
      Кругом были пестрые огни просыпающегося к ночной жизни огромного города. Рекламы, вывески кафе, ресторанов, кинотеатров, витрин... Ей не хотелось ничего; подавленная горем, которое загоняло её в самые темные улицы, она избегала огней. Она чувствовала себя немножко забытой вещью, немножко куклой, немножко сигаретным дымом, немножко мусором...
      Во мраке наступающей ночи, она плавала в водоеме своих невидимых слез... Как же все плохо!.. И как можно было уйти от нее! Разве можно быть таким жестоким?!
      Она остановилась возле яркого магазина, вышла и заперла машину, (вскрикнувшую?) при её удалении. Какая тяжесть на душе!.. Магазин оказался продовольственным. Она получила тележку и, опираясь на нее, стала ходить между стелажами товаров. Закружилась голова. Потом словно плыла по воздуху мимо разноцветных бумажных этикеток, обернувших железные банки, и этикеток, обернувших стеклянные банки, и этикеток, обернувших пластмассовые банки. Множество банок из Италии, Испании, Венгрии и Германии. Попала к фруктам, будто облитым воском; как свежо-непорочно грели взгляд яблоки из Франции, апельсины из Морокко, клубника из Португалии, груши из Турции. Перешла в отдел вин, взяла трехгранную бутылку виски, две бутылки шампанского.
      Возле кассы с удивлением разглядывала свою переполненную тележку. Кассирша быстро-ловко разбирала выбранный товар, откладывая поочередно в другую тележку. Молодой служащий с фирменной заколкой магазитна на галстуке, помог донести всю эту снедь до её машины.
      - Заходите еще, мы будем рады.
      - Конечно, непреименно...
      Куда теперь? Что делать одной покинутой женщине в океане одиночества? Найти кого-нибудь на одну ночь? Чтобы доказать... отомстить... Противно. Она завела мотор и поехала к Кудрявцеву. Возле его дома позвонила прямо из машины, но никто не ответил. Все равно позвонила в подъезд и, после недолгой паузы, ей открыли. Двум ребятам из охраны было скучно и они попытались завести милую беседу. Только этого ей не хватало. Хорошо, её спас какой-то жилец, который в это время как раз спускался на лифте: лифт открылся, выскочили двое мужчин, настороженно оглядели вестибюль подъезда, дали добро, хозяин вышел, заинтересованно поздоровался с незнакомой ему Лизой...Она вошла в открытые двери лифта, поднялась к Кудрявцеву и долго звонила в дверь, больше опираясь на кнопку звонка, чем надеясь...
      Она вернулась к своей красно-красивой машине. Красной, как кровь, как её горе, горящее в ярком мраке московской ночи. Понуждаемая не столько необходимостью найти очередную пачку сигарет (одна уже кончилась), сколько желанием чем-то острым разорвать темноту вокруг себя, она зажгла свет в салоне, полностью высветлив свой лик в зеркале заднего обзора перед собой. Она увидела и ощутила себя (крупные завитки черных волос, небрежно спущенные спиральки прядей на лбу, остренькое личико брошенной женщины) с тем омерзением, которое всегда испытывала, когда в минуты прояснения, возвращаясь в реальность из обманного тумана чужих восхищенных слов, она трезво, с мучительным раздражиением понимала... Что? Что обман не вечен и внезапно все могут понять, как она заурядна, глупа, некрасива. Что лишь массовый самообман не позволял разглядеть в этом напряженном лице в зеркале напротив то, что ясно видела сама: ужасый... ужасный нос, и эти рахитичные брови, и кожа... и кривые зубы - дрянь, дрянь!.. Откуда все взялось? И как справиться с этим, растущем в ней?.. И почему всё?..
      Она перегнулась на заднее сиденье, нашла пачку сигарет и граненую бутылку виски. Открыла и хлебнула обжигающий глоток. Еще раз. Сразу зажглась грудь. Она завинтила пробку и отложила бутылку на соседнее сиденье, нимало не беспокоясь, что случайный ГИБДДешник может увидеть. Черт с ними со всеми!
      Открыла пачку сигарет и резко потушила все ещё горевший в салоне свет. Сразу ночь стала прозрачной. Она прикурила от электрозажигалки, чуть приоткрыла окно. Курила, вздыхая так порывисто, словно и в самом деле ей не хватало воздуха.
      Трудно всё, ох как трудно!
      Она решила ехать домой. Что она вообще делает здесь?! И зачем приехала к Кудрявцеву? За утешением? Она представила его радость, когда он узнает, что её бросили и стало так мучительно стыдно, стала так противна самой себе!.. Нет, домой, хоть там все будет напоминать!..
      Вяло и машинально управляя машиной, она незаметно-быстро доехала до своего дома и, заглушив мотор, закурила. Она сидела, выдыхая дым, смотрела на тяжелую подъездную дверь, на латунные ручки, плачущий дождик, туманные огни фонарей, яркие прямоугольники окон, несколько темных личностей под козырьком ресторанного подъезда и вдруг страшно ясно, словно душа озарилась вспышкой молнии, представился взрыв тоски, громовой приступ одиночества в их совместно обжитой, а теперь только лично её квартире; и все это омерзительно смешалось с воспоминанием о сегодняшнем голубом приеме, процелуях Кудрявцева, собственном ничтожестве...
      Лиза решила зайти в ресторан. Это решение, словно бы стало неким выключателем, разомкнувшим цепь всех её недавних действий, связанных - как звеньями - тоской, обидой, болью; её сомнамбулический маршрут внезапно заволокло туманом, стало легко и просто, и тут же возобновившиеся толчки в душе вновь были так властны, а главное, настолько живо завладели её душой, заставив забыть о Семенове - только она, только её жажда жить! - что она не сразу и не вполне признала собой, своим пределом и обликом высокую, стройную красавицу в черном блестящем плаще, красных туфельках и красной сумочке, бесшумно проплывающую под моросящими каплями дождя к ярко освещенному входу в ресторан.
      Догнав себя, она вошла в вестибюль.
      К ней навтречу уже спешил громадный и толстый Михаил Михайлович, здешний метрдотель и хороший знакомый. Однако, в первые секунды, весь во власти сиюминутных забот, он как-то не связал её облик с той женщиной, которую привык видеть под опекой господина Семенова, жильца из соседнего подъезда, и потому был строг.
      - Нельзя, нельзя, мест нет. Даже наши дамы простаивают.
      Она сообразила, что её приняли за ночную бордельную бабочку, залетную проститутку, но не оскорбилась, потому что время такое: любую прилично одетую женщину, да в ночное время сейчас невозможно отличить от проститутки. Если только не одеться похуже.
      Промелькнувшая мысль позабавила и даже немножко отвлекла.
      - Михаил Михайлович! - протянула она, и тот узнал.
      - О! Мадам! Простите, Лизонька! Вот уж неожиданность, вы никогда к нам не заглядывали. А где ваш муж? Или вы одна сегодня?
      - Угадали. Муж где-то по делам носится. А я вот, думаю, зайду, а то живу, живу, не знаю, чем вы народ завлекаете.
      - Милости просим, рады, рады.
      Он, не моргнув глазом, взял у неё двадцатку и, почтительно приняв плащ и зонтик, уже вел в зал, который музыкой, звоном, вскриками и смехом, словом обычной атмосферой бездумного веселья встретил её. Может это и требовалось.
      Ее усадили за столик на четверых. Она была одна. Официант быстро принял заказ, заламывая черную бровь в ответ на её быстрое: это принесите, и это, и это...
      Заказывала много и подряд. Не потому, что хотела есть, или пить, но что-то делать было надо, почему бы и нет?..
      Опять шампанское в ведерке со льдом, графинчик с коньяком, сок, салаты... Официант ловко налил коньяк (она выпила), умчался, принес ещё какие-то салаты, успев поднести огонь зажигалки (она закурила), потом горячее (она не разобрала что). Тут же хлопнула пробка, шампанское вспенилось в бокале, потом - в ней самой. Она весила все меньше и меньше; она дивилась, когда же ветер сможет справиться с ней, когда отнесет её к Семенову, уже жалеющему о своем предательстве? Он, наверное, уже все понял, все осознал, заболел от тоски, хуже нет тоскующего мужчины, они как дети, становятся маленькими, крохотными. Ох, как хорошо! Детские ручки сломленного мужчины: жар её груди вольет в них силу!.. Грязный от пыли дорог? Ее слезы омоют его... у неё пркрасные глаза - все гворят... Конечно, он вернется, он поймет, как был неправ, вернется, потому что все, что было между ними нельзя перечеркнуть... нельзя забыть вкус его речи, вкус его губ, вкус его зубов, вкус его рук... Его руки - самые сильные, самые нежные, они всегда были рядом, чтобы поддержать, чтобы успокоить, чтобы ласкать!.. Они встретились, чтобы не расставаться никогда... Он говорил это ей в Италии, у моря, и плыли ангелы, плыли звезды, плыла луна, как ночное солнце, плыли спящие яхты с влажными от росы палубами и нацеленными к небу мачтами, все плыло в воздухе с ним и с ней...
      Лиза вдруг так сильно ощутила его рядом с собой, в соприкосновении, жарком и жадном, она слышала его голос, ощущала, сжимала в объятиях, прижимала к животу, ребрам, трепетавшим, как ресницы глаз во мраке...
      - Да, еще, - кивнув, она позволила официанту налить ещё коньяка.
      - Вы не стали кушать, - сказал он, имея в виду горячее блюдо. Официант был предупрежден метрдотелем, потому был - сама предупредительность.
      - Может подогреть? Или что ещё хотите?
      - Нет, спасибо.
      - Десерт? Вино?
      - Да, что-нибудь... Принесите...
      - Сей момент, - сказал и исчез... Фантом.
      Опьянение избавило её, к счастью, от остроты... Нет, боль не могла так просто испариться, спряталась, она старалась вспоминать о чем-то хорошем... Семенов никогда не носил колец, и всегда посмеивался над любителями носить золотые перстни, вроде этого, например, который чего-то хочет...
      Лиза перевела глаза с пальцев, опирающихся на край её столика, перевела взгляд на белый манжет с густой черной порослью с исподу, на рукав костюма, а потом - на лицо владельца, на словно сочные валики парного мяса, окаймляющие дыру, откуда торчали запачканные никотином зубы, раздвинулись и сомкнулись, сомкнулись, чтобы опять раздвинуться, чтобы сказать ей, что нельзя такой очаровательной милашке прозябать в одиночестве. Она шевельнула губами, чтобы попытаться снизойти до уровня простых рефлексов, которыми руководствовался подошедший к ней мужчина, но слова не находились.
      Мужчина уже сидел рядом. Она попыталась сосредоточиться.
      - Такая красотка, почему я тебя раньше не встречал? Мы теперь будем неразлучны, - говорил ей этот, сидящий рядом.
      Она почувствовала его ладонь на своем колене, холодно посмотрела вниз. Пальцы с печаткой уже заползали ей под юбку, продвинулись выше, дальше некуда и замерли.
      - Ну и как впечатление? - спокойно и трезво спросила она, видя его реакцию.
      - О! Это непередаваемо, крошка, - ответил мужчина, только что обнаруживший, что его новая знакомая не носит трусиков.
      - Тогда убери руку, - сказала она и махнула рукой смотрящему в их сторону Михаилу Михайловичу.
      Тот доплыл, наконец.
      - Избавьте меня, пожалуйста, от соседства, - тихо попросила она, внутренне просто плавясь от ярости.
      - Вы ошиблись! - строго сказал Михаил Михайлович мужчине и рука того стала выползать наружу, а ухмылка раздвигать толстые губы.
      - Не думаю, чтобы очень ошибся, - проговорил он. - А с вами мы ещё продолжим знакомство. Обычно я здесь бываю до утра. Если бываю.
      Он поднялся и собрался уходить.
      - Стойте! - сказала ему Лиза. - Ваша рука... - он посмотрел на свою ладонь, ещё помнящую прикосновение к ней. - Вам переломают ваши пальцы.
      Она резко поднялась, вынула две сотенные бумажки, бросила на стол и пошла к выходу, вновь сопровождаемая метрдотелем, сочувственно и извиняюще сопящего у неё над плечом.
      Больше всего её задевало то, что её последние слова, её жалкая угроза теперь, после того, как рядом нет его, Семенова, по-женски глупа, беспомощна... Как ей хотелось разрыдаться, кинуться к этой волосатой обезьяне, вцепиться ногтями ему в лицо!..
      - Да нет, ничего страшного, я понимаю, - успокаивала она взволнованного Михаила Михайловича. - Я сама виновата, пошла одна в ресторан. Да и поздно уже.
      - Благодарю вас, - сказала она, когда он помог ей одеть плащ, и вышла под дождь.
      Она быстро дошла до машины, открыла, схватила пакет, ещё один граненая бутылка виски, - захлопнула дверцу, закрыла на ключ.
      Предупредительный Юра уже открывал ей дверь. Она на ходу поблагодарила, но сил задерживаться, отвечать на слова!.. Лифт, к счастью, был внизу. Ей удалось, несмотря на пакеты, открыть бутылку виски, сделать несколько глотков... Как все ужасно, как ужасно!..
      Их дверь - теперь уже её дверь. Она открыла ключом, вошла в освещенный коридор, прошла до двери в гостиную, слабо подумала, что свет, вроде, погасила, уходя и вдруг, увидела его, Семенова, курящего в кресле, пускающего свои обязательные кольца дыма - один в один, один в другой... Ах!..
      - Где ты была, киска?
      - Вот, вышла купить что-нибудь, - объяснила она.
      - Ну, разгружайся и рассказывай, - он потянулся к рюмке, стоявшей рядом на столике и, внимательно оглядывая все ещё стоявшую у дверного проема Лизу, сделал глоток.
      И ей стало хорошо.
      ГЛАВА 12
      ПОСЛЕДНИЕ ДЕТАЛИ
      Еще через пять минут она сидела напротив Семенова, курила и равнодушным, низким голосом рассказывала, что после его ухода, стало ей скучно, и она решила проветриться. Рассказала, как поехала к Кудрявцеву (Семенов поощрительно махнул рукой), как того не оказалось дома, а больше никуда ехать не хотелось, поэтому она решила вернуться сюда, домой, предватирельно зайдя в магазин. И уже здесь, подъехав, зашла в соседий подъезд, в ресторан, где какой-то мерзавец немедленно залез ей под юбку.
      - А ты?
      - А что я?
      - Как ты к этому отнеслась?
      - А как мне прикажешь относиться? Обычно относились другие, ты, например. Я просто пообещала, что ему пальцы сломают.
      Семенов отсутствующе пускал кольца в потолок. Потом посмотрел на нее.
      - А у меня тоже, знаешь, не без приключений. Стоило мне выйти отсюда, как меня уже ждали. Не пойму, - покачал он головой, - за мной что, круглосуточное наблюдение ведется? Откуда они могли знать, что я намерен исчезнуть именно в это время?
      Он чуть-чуть плеснул коньяка себе в рюмку и вопросительно взвесил в её сторону бутылку, предлагая налить и ей. Лиза покачала головой.
      - У тебя как, киска, нет никаких предположений на этот счет?
      - На счет чего?
      - Ну как же? Кто мог предупредить киллеров, что я ухожу один?
      Лиза задумчиво качала головой.
      - Может ты кому сказал и забыл?
      - Я когда-нибудь что-нибудь забывал? В том-то и дело, крошка, что решение это я принял буквально за десять минут до ухода. Спонтанно, так сказать.
      - Тогда не знаю.
      - Нет, - вслух подумала она. - Это случайность. Знал ведь только ты, да я.
      - И я об этом, - мягко улыбнулся он. - У этих ребят была машина шефа твоего поклонника.
      - Поклонника?..
      - Кудрявцева, я имею в виду. Так вот, у этих бандитов был "Джип" Сосницкого. И мне кажется, Сосницкого нам в дальнейшем будет нехватать.
      Лиза, услыхав это предположение, изменилась в лице. Она напряженно выпрямилась, вспоминая.
      - Что с тобой? - спросил её Семенов. - Что-то не так? Или ты огорчена?
      - Нет, - сказала Лиза. - Я вспомнила, мне говорил Кудрявцев, что есть человек, который много бы дал, чтобы узнать...
      Она замолчала, ещё раз соединив в уме факты.
      - Ну же? Что узнать? И что за человек?
      - Понимаешь, Сосницкий в свое время посадил ни за что одного чиновника, с конфискацией имущества - клиент заказал. А сын этого чиновника сейчас пошел в гору.
      - Да? И кто же это?
      - Король. Ты мне сам как-то рассказывал. Ну помнишь, Королев. Его сейчас многие знают. Из крутых. Еще твой Быков с ним, кажется, учился на юрфаке. На первом курсе... да. Вот он и хотел бы узнать, кто посадил его отца.
      - Кудрявцев ему сказал? Он успел заложить своего шефа?
      - Да нет же. Он думал немножко пошантажировать своего шефа. Закладывать он не собирался.
      - И это он тебе рассказал?! - покачал головой Семенов. - Он с ума сошел!
      - Почему? Он же мне доверяет.
      - Он дурак, твой Кудрявцев. Сказанное вслух уже перестает быть тайной, поверь мне. Мне кажется, за жизнь твоего поклонника тоже не стоит давать и гроша.
      - Ты думаешь? - встревожилась Лиза.
      - Я всегда думаю, киска. И я вижу. Я вижу, что тебе он тоже небезразличен.
      - Как ты можешь так говорить?! Мне не нужен никто, кроме тебя. Несмотря на то, что ты так безобразно со мной поступаешь.
      - Ладно, забудем, крошка. Кстати, - вспомнил он, - сейчас придет Быков, и мы все вместе закатим в казино. Нас там уже, конечно же, ждут. А если не ждут, то им же хуже. Знаешь, не хотел, но чувствую, пока суть да дело, должен сегодня сыграть. Не удержусь, само идет. Хотя, возможно, и не следовало бы. Да нет, обязательно поставлю, всё будет как надо, чувствую. Тем более, это не помешает нам взять Жука за жабры.
      - Вы едете вдвоем?
      - Нет, киска, втроем. Ты тоже едешь. Так что собирайся, если не готова ехать в этом миленьком платьице. По мне, кстати, очень хорошо. Тебе идет.
      - Я устала. Можно мне не ехать?
      - Как хочешь, - равнодушно сказал он и отвернулся. - Как хочешь.
      - Я поеду, - почему-то встревожилась Лиза.
      - И ещё одно, - повернулся Семенов. - Владелец казино, куда мы едем... Знаешь кто?
      - Нет, конечно.
      - Королев. Тот самый Король.
      Зазвонил телефон. Охранник Юра сообщил снизу, что пришел прежний гость, то есть Быков.
      Пусть поднимается.
      А тут вскоре позвонили и в дверь. Лиза пошла открывать.
      Быков ввалился - огромный, квадратный, - заполнил все заледеневшее было между Семеновым и Лизой пространство, тут же медленно начавшее оттаивать.
      - О! Лизонька! Ты явилась, как солнца луч в этой дождливой тьме.
      - Тогда уж лунный луч, сейчас ведь ночь, - улыбнулась Лиза.
      - Ну уж нет, Лизонька, ты сама, как солнышко, совсем на ночь непохожа. Во всяком случае, другим возле тебя тепло, красавица ты наша.
      - Я красавица Семенова, а не ваша.
      - Ну, ну, ну! Зачем же прибегать к заклинаниям? Все и так это знают.
      - Поссорились, что ли? - доброжелательно, но уже серьезно спрашивал чуткий Быков, плюхаясь на диванчик у стены. - Не время.
      - Как там твоя ночная Вера? Светит еще? - улыбаясь, пробовала переменить тему Лиза.
      - О! Не то слово! Я прямо балдею. Да и не только я, - добавил Быков.
      Он повернулся к молча курившему Семенову.
      - Я все сделал, как договорились. Никаких изменений не будет?
      Семенов отрицательно покачал головой, перевел на него взгляд, только что привычно изучавщий что-то на потолке и, улыбнувшись, сказал.
      - Когда твои волкодавы приедут?
      - Договорились - в два.
      - Договорились?.. Могут быть изменения?
      - Да нет, всё точно.
      Семенов что-то подсчитал в уме.
      - У нас ещё будет время. Я хочу пока суть да дело, сделать пару ставок.
      - Да ради Бога, - оживился Быков. - Я хоть посмотрю, как ты народ обчищаешь. Дело-то интересное, а?
      - Интересно, интересно, - подтвердил Семенов и, улыбнувшись, добавил. - А картинка вырисовывается.
      - Что ты имеешь в виду? Какая такая картинка?
      - Лиза узнала, что Сосницкий несколько лет назад помог одному неизвестному клиенту посадить своего начальника с конфискацией. Сынка тут же турнули из института и тоже посадили. Правда в отношении сынка было за что. Теперь, однако, сынок ищет этих своих каменщиков.
      - Каких каменщиков? - не понял Быков. - Говори яснее.
      - Тех каменщиков, которые заложили камни в фундамент его новой жизни. Кто были виновниками всех его уголовных метаморфоз.
      - Никак я не привыкну к твоей образованной лексике, МГИМОшник ты наш. Я простой солдат, то есть юрист, так что говори ясно и просто, лучше языком протоколов. Хотя я и знаю, кажется, о чем речь.
      Семенов сидел в кресле (в одной руке рюмка с коньком, в другой сигарета), продолжал пускать свои дымные кольца, некоторые из которых умудрялись-таки прскочить сквозь более крупные, расплывающиеся, и смотрел на Быкова, сидящего напротив, который сам, на мгновение отвлекаясь, думал, - все пытался понять, - чем создается то ощущения свободы, та аура, которая постоянно витает вокруг его школьного приятеля. Он вздохнул.
      - Ну, рассказывай. Хочу убедиться, что правильно тебя понял.
      - Ты о чем?
      - Да о вашей жертве каменщиков. Это случайно не о Королеве речь?
      - Вот что значит профессионал! - улыбнулся Семенов. - Конечно.
      - Ну, Лизонька, ты открываешь давно отправленное в архив, - повернулся Быков к ней.
      - Не спеши, - остановил его Семенов. - Я только что выяснил, что казино "Московские зори", куда мы сейчас едем гулять, принадлежит, в числе многого другого, твоему бывшему однокурснику. То есть Королеву Дмитрию Гурьевичу. Или Королю.
      Быкову пришлось изображать удивление. Справился.
      - Ничего себе! Действительно, картинка вырисовывается. Значит, сынок узнал о каменщике Сосницком (если продолжать говорить твоим образованным языком) и свел счета. Но как он узнал? Неужели его сдал твой, Лизонька, ухажер Кудрявцев?
      - Откуда вы все про моих ухажеров знаете? - резко бросила Лиза. - Что вам всем делать нечего, кроме как сплетничать?
      - О! Не сердись, Лизонька. Но сама посуди, девушка ты заметная, хочешь не хочешь, а от любознательных глаз трудно что скрыть. А Игорек, действительно, что-то уж больно много времени вокруг тебя увивается. Я бы на твоем месте, Санька, забеспокоился.
      - Ты, Сережа, о себе лучше побеспокойся. А Игорь просто хотел немного пошантажировать шефа.
      - Вы меня уморите! - со смехом откинулся на диване Быков. - Немножко пошантажировать! Дело-то на статью тянет, радость моя, а ты говоришь, немножко. Тем более, где шантаж, там начинаются и прочие кульбиты.
      - Нет!
      - Хорошо, хорошо. Не кипятись. Это я так, к примеру.
      - Он не мог, - убежденно повторила Лиза.
      Быков вдруг заметил, как Семенов смотрит на нее. И это ему не понравилось: странное что-то стояло за напряженным этим взглядом. И он подумал, что не ошибется, если предположит, что в нем была ненависть.
      Лена подумала и пошла в спальню. Поискала среди белья в шкафу и нашла свой маленький револьвер в интимно-набедренной кобуре. Вот уж не предполагала, что придется нацеплять всерьез. Она улыбнулась, но наличие оружия вызывала приятный холодок приобщения. Только к чему?
      Вышла в гостиную, но ничего не сказала мужчинам. Ей самой её порыв вооружиться тут же стал казаться смешным.
      Кажется всё. В последний раз взглянули друг в другу в глаза, потом в прекрасные, чем-то встревоженные глазки Лизы. Пора. Вышли один за другим, словно заговорщики: впереди переодевшаяся Лиза в глянцевитом, полупрозрачном, как желатин, плаще, под котором проглядывало длинное, темное платье, на самом деле бордовое, барзатное, с фиолетовым отливом в мягких складках; Быков и шедший последним Сергеев в почти одинакового покроя длинных плащах, стройную черноту которых оттеняла белизна шелковых шарфов. И Семенов вместе с Лизой, уже взявшей его под руку, казались подростками рядом с громадным Быковым.
      Закрыли двери, вызвали лифт, спустились. В вестибюле лифт ожидала веселая компания из трех женщин и стольких же мужчин, один из которых самый молодой, лет двадцати - жил на восьмом этаже. Вся группа сделало волнообразное движение к остановившемуся лифту, но тут же волной и отпрянула, испугавшись могучего Быкова, шагнувшего к ним из раздвинувшихся дверей. Тут же общее веселье вспыхнуло с новой силой, вспорхнул смех, поздоровавшийся хозяин звал к себе в гости, будет весело. Увы!.. Все шестеро втиснулись в лифт, двери закрылись, но их подогретая радость перелилась в шахту, так что ещё некоторое время снизу можно было слышать их смех, постепенно затихший, впрочем.
      Они прошли мимо аквариумного Юры, кивнули ему. Дверь на выходе щелкнула, приоткрылась и тяжело пропустила всех под относительно сухое пространство подъездного козырька.
      - Поедем каждый на своей тачке или на моей? - спросил Быков.
      - Нет, мы на своей, а ты давай на своей, - решил Семенов.
      Лиза приподняла сложенный зонтик, тут же взмывший над головой. Помогая ей держать зонтик и сам прячась под него, Семенов повел её к "Ягуару". Быков выше поднял воротник плаща и шагнул под дождь. "Ничего, не растаю". подумал он и тут же забыл, мысленно настраиваясь на ожидающее их в конце пути.
      ГЛАВА 13
      СТРАСТЬ
      Он направлял свой громадный "Форд" точно за красным "Ягуаром" Семенова. Машин было, конечно, все ещё много. Правда, с дневным потоком не сравнить, но все же. Выехали на Мясницкую и, после хорошо Быкову знакомых двух поворотов, оказались во дворе казино, почти заставленным машинами.
      Охранник жестами показал где им лучше припарковаться, но Быков, едва притормозив, вновь тихо стронул машину и стал объезжать дом. Под старым, распущенным вязом недалеко от известной ему железной двери черного хода, он остановил "Форд". Тут же вышел, включил сигнализацию, запер дверцу и быстро направился к главному входу.
      Семенов получал номерки за себя и Лизу, когда Быков вошел в дверь. Семенов оглянулся на него, мимоходом отметив всеобщее невольное внимание к новоприбывшему, но приписал его габаритам друга. Быков на ходу стаскивал с шеи шарф, а плечом пытался вывернуться из рукава. Гардкеробщик тут же подскочил, угодливо помогая снять плащ.
      - Вечер добрый!..
      Наткнувшись на напряженный взгляд Быкова, сразу сник и размазался среди рядов вешалок. Семенов подошел к Лизе, что-то поправлявшей в прическе у зеркала. Темно-бордовый бархат мягкими складками спадал до туфелек - тоненькая, гибкая, нарядная. И дивно было видеть её посвежевшую, как будто бы только отдохнувшую. Он в зеркале оглядел праздничный убор её волос, нитку крупных гранатов на смугло-янтарной шее, рубиновые капельки в мочках ушей и нежное, полное начало грудей, медленнно поднявшихся вместе со вздохом. Потом взглянул в уголько-бархатистые глаза и быстро перевел взгляд... куда? На подведенные темным пурпуром губы? На тугие, смоляные кольца волос у висков?..
      - Ну вы братцы и хороши! - громко сказал подошедший Быков. - И не знаешь, кто лучше: ты - блондинчик, или ты - Венера наша.
      - Я не ваша, - машинально повторила Лиза.
      - Конечно, не наша, куда уж нам, - с деланным огорчением сказал Быков. - И беру свои невежливые слова назад: конечно ты, Лиза, лучше. Это я так, сдуру ляпнул. Да если бы я был не я, а свободнейший, умнейший и прекраснейший...
      - Ты бы на коленях умолял меня... - перебила его Лиза, досадливо вздернув плечом.
      Быков захохотал. Они повернулись. Несколько охранников у входа, два-три упакованных кавказца, вышедшая из женского туалета поразительно красивая девушка - все смотрели на них. "Чего-чего, а привлечь к себе внимание мы смогли" - подумал Семенов. Он уже начинал ощущать приближение того темного, дикого, что последнее время все чаще и чаще волной настигало его изнутри, что было, конечно же, частью его самого, но частью болезненной, первобытной, какой-то необыкновенно нечистоплотной, но которое и позволяло ему так легко зарабатывать деньги.
      - Касса где-то здесь... - сказал он и поискал глазами ближайшего служащего. Ближайшим вновь оказался все тот же гардеробщик. Семенов пальцем, словно бы зацепил его и приблизил.
      - Где я видел кассу? - спросил он подскочившего служащего.
      Тот показал. Неприметная дверь, в первое его посещение открытая. Они подошли. Гардеробщик постучал. Их осмотрели в глазок, потому что дверь открылась без всяких допросов. Через коридорчик охранник подвел их к зарешеченному окошку, где им выдали фишек на три тысячи долларов.
      - Не много ли? - спросил Быков.
      - Ничего. Пока я раскручусь, можно немного и проиграть, - рассеянно сказал Семенов.
      Наконец, по узенькой лестнице с ещё неистоптанной ковровой дорожкой стали подниматься на второй этаж. Впереди с Лизой, слегка придерживая под локоток, Семенов, за ним, сейчас особенно похожий на переодетого телохранителя - Быков. Впрочем, сейчас он и в самом деле телохранитель, подумал Семенов, чувствуя холодок на коже вдоль хребта; близость игры, собственный настрой, мучительное ожидание метаморфоз внутри - делало его рассеянным, нет, сосредоточенным только на одном, на том, что его ожидало скоро.
      В предбаннике почти ничего не изменилось. Знакомый уже официант подскочил с подносом.
      - Господа! Прошу за счет заведения.
      Семенов машинально выпил... Что? Вода?.. Шампанское?.. Лиза рядом легко пригубила. Быков широко расставив крепкие столбы ног нагло и весело разглядывал публику у бара и за столиками: полупьяные мужики, трезвейшие девицы... Сееменов взглянул на часы. Было двадцать пять минут двенадцатого.
      - Сколько у нас времени? - повернулся он к Быкову.
      Лиза непонимающе взглянула на свои часики.
      - Почти половина двенадцатого., - сказала она.
      Быков подмигнул ей и повернулся к Семенову.
      - Полтора часа. В два часа все закончится. Успеешь?
      - Посмотрим.
      Они вошли в зал рулеток. Народ здесь был, но в основном толкался вокруг обоих столов с рулеткой. Было сильно накурено и еще... вероятно, через кондиционер пытались освежить воздух, напуская какую-то ароматическую дрянь. В большинстве своем - если брать только мужиков - здесь были достаточно строго одетые люди. Были и солидные, за пятьдесят. Были в просторных черных костюмах с блестками кавказцы, почти научившиеся теряться в общей толпе. Представителей богемы было мало, но и за их демократической расхлябанностью ощущался запашок долларов. И женщины были здесь все, как на подбор: яркие, превосходно одетые и... жизнь в общем, знали.
      "Хороший клуб" - подумал Семенов, имея в виду, что с улицы сюда, как видно, не попадали, значит и играть можно будет по-крупному.
      Семенов подумал, что несмотря на то, что за последние годы атмосфера подобных заведений стала ему привычна, и чувствовал он себя здесь как рыба в воде, все-таки так и не смог её принять. Гнусный запашок витал повсюду, словно джин из бутылки над Алладином, запашок алчности, зависти, ненависти.
      Семенов ухмыльнулся, поймав себя на этих мыслях. Ничего себе морализатор. Это он-то, живущий так неплохо только из-за существования подобных клопиных мест. И все-таки, все-таки... недаром же во все времена и во всех государствах здоровая часть общества презирала и старалась искоренить азарт как порок. Там, где появляются шальные деньги, исчезает точка опоры. Человек, который за один раз выигрывает столько, сколько какой-нибудь добропорядочный семьянин не заработает и за всю жизнь, такой человек перестает уважать устои, на которых держится добропорядочное общество: зачем они ему, эти устои, если можно вот так, единым махом получить все. И эти же добропорядочные будут тебе служить и охранять то, что ты, фактически, отнял у них. Всё мерзость, думал Семенов, наблюдая, как Быков лихо подходит к столу и двигает пару фишек на чет. К столу подошла и Лиза. Все неволько расступились, так хороша была Лиза. Колесо завертелось, шарик поскакал, остановился. Четырнадцать. Довольный Быков получил свои выигранные две фишки, и все четыре двинул на красное. Вновь выиграл. Покраснел, присвиснул, весело взглянул на Лизу и поставил восемь фишек на ноль.
      Колесо долго вертелось, шарик долго летал. Семенов вместе со всеми смотрел. Впрочем, был совершенно убежден, что ноль не выпадет.
      "Человек без устоев, - не мог отвлечься он, - опасен не только для общества, но и для себя самого. Пустоту в душе, оставшуюся после крушения благовоспитанных прежних идеалов, пустоту, которую человек вначале принимает за эталон свободы, уже ничем не заполнить. Ни девками, ни спиртным, ни проказами власти. Сатана уже в душе и рвет твое сердце и ты уже начинаешь ненавидеть не только себя, изгоя, но и этот поганый мир, который допустил твое приобщение к миру сильных: глаза твои, как у Фемиды прикрыты - правила, закон, чего ещё хотеть, все ведь нормально, всё служит тебе...
      Ах, Боже мой! Как поздно начинаешь понимать, что свобода нужна дуракам. Наши кукловоды никогда не покидают границ жесточайшей необходимости, которые сами же для себя и воздвигли. Потому что человек, не ограничивающий собственную свободу, дикарь и животное. Его место в стаде. И чем не стадо то, что он видит перед собой, смутно думал Семенов, продолжая следить за шариком, наконец-то остановившимся. И разве сам он не является...
      - Зеро! - крикнул крупье.
      Лиза зааплодировала. Все двести восемьдесят фишек пододвинули к удивленному и обрадованному Быкову. Семенов почувствовал: вот оно! Все недавние глупые мысли выдуло, словно порывом ветра. В голову ударило. Разлилось. Все замерцало в глазах: лица, мысли, нелепые телодвижения кривляющихся фигур. У него задрожала верхняя губа. Дрожь стихла. Все превратились в статистов. Семенов вновь забыл и о Быкове, Лизе, о цели, ради которой пришел - боялся только расплескать в себе это, в общм-то, редкое ощущение могущества и... Ах! Неизвестно чего!..
      - Это сколько же ты, Сережа, выиграл? - услышал он ликующий голос Лизы, но уже повернулся и пошел прочь.
      - У вас фишки по пятьдесят долларов? - скорее не спросил, а подтвердил голос крупье за спиной. - Тогда ваш выиграш составляет четырнадцать тысяч долларов. Поздравляем вас.
      И сразу, чтобы использовать запал, возбудивший толпу:
      Господа! Делаем ставки.
      Семенов вышел в другую комнату. Карточный зал. Место освободилось тут же за ближайшим столом. Какой-то лысый, распухший мужичок с мешками под глазами и отвислой нижней губой, сам отвалил, шумно пронеся мимо волну перегара.
      - А ну всё это!.. Лучше нажрусь.
      Семенов сел.
      И здесь, уже другой крупье метал банк. Все ещё находясь в том пограничном состоянии, которое, как канатоходца канат под куполом цирка, вела его к цели, туда, где можно уже твердо стоять, не опасаясь потери равновесия, беспомощного зависания на тросике страховки (где, черт побери, Быков?!), зная, что ежели даже повторить всё - эффекта не будет, можно сразу отправляться за кулисы, домой, поэтому приходится осторожничать, подбирать шаг, борясь со жгучим желанием ринуться, очертя голову, вперед.
      - Банк господа! - сказал крупье и, так как прибыл новый игрок, распечатал новую колоду.
      - Ваши ставки, господа.
      Семенов взял одну карту, поставил фишку и выиграл, поставил уже две фишки и вновь выиграл. Он выиграл семь раз подряд и почувствовал напряжение крупье. Семенов знал, что теперь за ним будут следить особенно внимательно и, возможно, отстраненно подумал он, ещё не время заявлять о себе. По опыту, по остаточным воспоминаниям знал, правда, что в трансе игры, когда его действия будут, скорее, инстинктивными, будут следовать наитию, тогда уловки служащих помешать ему обречены на провал, так было всегда. Но береженого, как все знают, Бог бережет. И ещё одно... Немного пугало, что и тоже как всегда - в азарте выигрыша он не сможет сознательно оценивать обстановку. Ведь все силы и этого казино будут в конце концов брошены на то, чтобы воспрепятствовать ему благополучно уйти. Это если он сорвет и здесь достаточноно большой куш. К тому же он пришел сюда не только ради денег, поэтому и взял с собой Лизу и Быкова. Впрочем, как будет, так и будет, уже отмахивался он от предупреждений рассудка.
      Он поставил всю выигранную кучу фишек на карту, проиграл и заметил, как служащий тут же расслабился.
      Семенов ещё несколько раз повторил свой трюк с проигрышем. Один раз, даже, доведя выигрыш до тридцати-сорока тысяч долларов. Примерно, потому что трудно было сосчитать сходу это количество пятидесятидолларовых фишек. Но после того, как и вся куча денежного фишечного эквивалента перешла на сторону крупье, на него и впрямь перестали обращать внимания.
      И тут он окончательно почувствовал это: холодное осознание мыслей и чувств партнеров за столом, снисходительный азарт крупье, чье-то - ещё далекое! - тревожное и ненавистное ожидание, с которым был связан и он, и карты, вдруг ставшие словно бы прозрачными...
      Семенов повысил ставку до десяти фишек и выиграл шесть раз подряд. Вновь поставил все выигранные фишки, но тут крупье остановил игру. Он быстро рассчитал фишки Семенова, сложив их столбиками по двадцать штук и заменил каждый столбик одной синей фишкой. Перед Семеновым оказалось тридцать две тысячедолларовые фишки.
      - Извините, но банк отвечает за пятьдесят тысяч долларов. Снизьте вашу ставку. Вы можете поставит не больше двадцати пяти тысяч за один раз.
      Семенов, нахмурясь, смотрел на него. Потом до него дошло, что от него требуется. Глупо как. Когда играешь обе игры сразу: и эту, со ставками, и ту, с Жуком, Королевым и прочей мразью, возможны сбои...
      Крупье ухмыльнулся, глядя на него и продолжил:
      - Банк, господа! Делаем ставки.
      - О, брат, да тебе везет, - вдруг громко сказал кто-то рядом и тут же тяжелая ладонь хлопнула его по плечу. - А я, понимаешь, совсем продулся, ни одной фишки, как корова языком слизала.
      Семенов ненавистно взглянул на вспомнившего-таки о нем Быкова. Ведь договаривались же о подстраховке!.. А сейчас как не вовремя! Быков не понял его взгляда и вновь пустился в объяснения, совершенно не обращая внимания на прочих игроков, а может быть и призывая оных в свидетели.
      - Не играл черт знает с каких пор. Азарт, понимаешь. Этот ноль, или, как там? - зеро три раза подряд был, а я, понимаешь, не решился, а когда решился уже продулся, оставалось всего ничего. Поставил - и все. Вот и продулся. А Лиза твоя не рискует, хладнокровная, как ледышка. И как ты с ней живешь? Впрочем, молчу. Она там уже тысячи две выиграла. И ещё может выиграть. А у тебя, я вижу, все тип-топ.
      Не обращая на Быкова внимания, а больше прислушиваясь к пустоте внутри, Семенов поставил двадцать пять тысячедолларовых фишек ... проиграл.
      Быков озадаченно смолк.
      Все так же ощущая безнадежную пустоту внутри и вокруг, Семенов поставил пять фишек.... и тоже проиграл.
      - Да, брат, не повезло, - присвистнул Быков.
      Семенов злобно взглянул на него и поднялся из-за стола. Крупье улыбался им вслед. Они вышли из карточного зала в зал рулеток. На одном из двух столов все ещё играла Лиза. Семенов подошел к другому столу. Быков молча следил за ним. Обе последние синие, тысячедолларовые фишки пошли на нечет.
      - Девятнадцать, - крикнул крупье.
      Семенов выиграл и двинул все: и прежнее и выигранное на чет.
      - Тридцать два - возгласил крупье.
      Опять выиграл! Все уплыло на красное. Вышло красное. Все фишки - на черное. Черное! Всего, значит, тридцать две тысячи. Снова тридцать две тысячи.
      - Сколько у вас на зеро? - быстро спросил Семенов крупье и тот понял вопрос.
      - На зеро не больше пяти тысячедолларовых фишек. Выигрыш не должен превышать двухсот тысяч долларов...
      Семенов дальше не слушал. Он вновь был в том своем странном, болезненном и чем-то даже для него страшном состоянии: вновь его подхватило, закружило... даже вопрос к крупье был излишен... как и ответ все ясно, понятно, кристально прозрачно...
      Пять фишек легли на ноль.
      - Зеро - крикнул крупье.
      Еще пять на ноль.
      - Зеро.
      Еще пять...
      И вновь:
      - Зеро!.
      Три раза подряд выиграл. Быков стиснул рукой его плечо. Азарт захватил и его. Игроки со всех сторон подтягивались к ним. Подошла и Лиза. Все смотрели как завороженные. Семенов быстро разделил все свои фишки на три примерно равные кучки. Одну двинул на красное. Проиграл. Те, кто успел поставить вместе с ним на красное, разочарованно переглядывались. Семенов двинул вторую кучку фишек на чет. Вышло семнадцать. От последней отделил пять фишек. Остальные - без мысли, расчета - на черное. Быков невольно протянул руку, чтобы остановить... Опомнился. Все напряженно смотрели на скачущий шарик. И неизвестно, что было во всех этих взглядах: желание проигрыша ближнему, или наоборот. Все-таки скорее последнее, ибо игрок всегда имеет одного противника - казино. И выигрыш любого дает надежду и тебе.
      Красное.
      Все разочарованно расходились. Быков опомнился и уже добродушно похлопал приятеля по плечу. Лиза, замерев, стояла рядом. Она в первый раз была с Семеновым, когда он играл, и все оказалось не особенно приятным.
      Семенов оглядел всех - стол, игроков, свои оставшиеся фишки. Какой-то толстый добродушный мужчина в темно-фиолетовом костюме наклонился и шепнул ему на ухо:
      - Парень! Бери свои пять тысяч и линяй. Хоть что-то останется. Продуешься, я знаю...
      Откормленное красное лицо, запах спиртного, сигаретный выдох...
      Семенов перевел взгляд на свои фишки и бросил их на нуль. Все молча, без особого интереса смотрели. И не сразу поняли, когда крупье возгласил:
      - Зеро.
      Тут уже и время приостановило свой бег, а может наоборот, полетело стремительно... Семенов лихорадочно бросал фишки на ноль, все лихорадочно ставили за ним... Один, два, три... три раза подряд - зеро! Здесь крупье вновь остановил игру и сообщил, что рулетка сегодня закрывается, так как банк не отвечает больше чем за пятьсот тысяч долларов, а господин... Семенов, выиграл уже пятьсот пятнадцать тысяч долларов. Услышав такую невообразимую цифру, все даже как-то онемели. Крупье за соседним столом поспешно объявил о закрытии и своего стола. Чудовищный выигрыш, происшедший буквально на их глазах, всех ошеломил. Семенов сам с трудом понимал, что вокруг происходит. Быков встряхнул его.
      - Ну что, хорошего понемножку? Пойдем выбивать выигрыш. Хотя я не представляю, как они будут расчитываться с тобой. Впрочем, чего это я за них?.. Пойдем.
      Семенов остановил пролетавшего официанта, бросил ему фишку на поднос, которую тот мгновенно схватил и предложил всем выпить. Бокалы мигом разобрали. Приятно, все же, оказаться причастным к явлению глобальному, потрясающему, так сказать, устои. На освободившийся поднос Семенов свалил фишки и, неожиданно для всех, направился в зал игры в кости.
      - Постой! Зачем?.. - попытался остановить его Быков.
      Им сразу освободили место. Все ещё исправно выполняя свои трудовые обязательства, мексиканский ансамбль, забытый всеми среди цунами последних событий, тихонько наигрывал что-то на своих электромузыкальных гитарах. Им внимали только стены, пол, потолок и мебель. Люди были словно видения, совсем из другого мира, а те призраки, которым они на самом деле играли, были материальнее живых. Семенов отвлекся, захваченный музыкой. Звучал искаженные электричеством звуки все же угадывались - вальс из "Спящей красавицы" Чайковского. У него опустились руки, все ещё державшие поднос с фишками, и хорошо, что уже сидел - поднос со стуком лег на полированную столешницу. Семенов отвернул голову, чтобы не видеть банкомета и, наедине с собой, погрузил свое издерганное сердце в музыку: он отдалялся от всех колдовское одиночество в мире плывущих вокруг и мимо него зомби, - словно погружался в забытую, пленительную простоту, в которой раньше чувствовал себя своим, а сейчас его мир иной - оскаленные пасти, зубы и горящие глаза проституток, и горящие глаза бандитов, и горящие глаза предающих тебя друзей. Каждый аккорд, извлекаемый из инструментов - оживших под ударом чистой электрической струи - притягивал тончайшие нити новых звуков и плелась узорчатая паутина мелодии, дробилась в пассажах, которыми пальцы музыкантов забивали глухие уши... имеющий уши да услышит... Не увидят и не услышат; черная ватная тишина опускается на глаза и души людей - мир из-за этого кажется простым и естесственным, как и все, что можно ощупать и потребить, а необъятное и сверхестественное понять не дано... имеющий уши да услышит.
      Вдруг очнулся. Никто не заметил его легкого отсутствия. Служащий-банкомет озадаченно смотрел то на ввалившуюся толпу во главе с подносом полный синих тысячедолларовых фишек, то на громадного Быкова, который, словно бы возглавлял шествие.
      - Господа! Банк не располагает...
      Он вдруг вынул из кармана телефон, быстро набрал номер.
      - Это Красин, - сказал он в трубку. - Да, ко мне. Сколько?.. - он бросил взгляд на поднос, быстро сообразил. - Несколько сот тысяч долларов... не знаю... Хорошо, как скажите.
      Он убрал телефон.
      - Игра! - сказал тут же и вытащил из шкафчика под рукой запечатанный полиэтиленовый пакетик с двумя кубиками.
      Распечатал пакетик и бросил кости на стол. Семенов внимательно следил, как они катятся. Все, вроде, нормально. Взял обе кости в руку и слегка прикоснулся запястьем, где всегда носил магнитный браслет (для здоровья и подобных случаев - очень полезно!). Ничего не произошло. Кости оказались нормальными.
      - Ваша ставка? - спросил банкомет.
      Семенов пододвинул весь поднос. Быков попытался что-то сказать, но сразу передумал. Служащий стал считать фишки, заменяя каждый очередной десяток одной черной, десятитысячной. Всего фишек оказалось на пятьсот пятнадцать тысяч долларов.
      Семенов взял в руку кости, взвесил, примерился. Кубики словно бы сами вылетели из руки. Все, затаив дыхание, следили за ними.
      - Семь очков! - кто-то шумно выдохнул.
      Послышались возгласы. Лиза слабо зааплодировала. Но как-то неуверенно. Банкомет в полной тишине удваивал количество фишек. Пододвинул их к Семенову. Потом вновь вытащил телефон, позвонил, коротко подствердил что-то, что-то выслушал.
      - Желаете ещё партию? - благожелательно спросил он.
      Семенов кивнул, ощущая только непреодолимое наслаждение от всего происходящего. А то, что основные события ещё впереди не только не пугало, но и придавало какую-то остроту всему. Он не просто ощущал себя всемогущим, ужасная жажда риска с какой-то раздражающей его силой овладела им. Ему казалось, в такие вот, действительно, редкие мгновения, безумие, овладевавшее им, делало его неуязвимым.
      - Последняя партия, - наконец сказал он и, наконец, взял в руку кости.
      И вдруг понял, что способность к самоанализу, которую он только что обнаружил в себе, была сигналом - его игровой транс уходил, иссякала сила. И вот, ощущая уже действительную пустоту, смотрел он на кубики в руке и не знал, что делать.
      - Саша! - сказала вдруг Лиза. - Может...
      Что она хотела сказать, Семенов так никогда и не узнал. Кости выпорхнули и покатились по гладкому пластику стола. Один кубик остановился сразу - шесть очков. Другой ещё катился и, когда, колеблясь на грани, выбирал куда упасть, все, на самом деле не дышали. Кубик все же упал на грань с шестью очками, а противоположной стороной с единственной точкой уже смотрел вверх. Со всех сторон закричали, засмеялись, кто-то требовал шампанского, Быков сильно хлопал его по плечу, а Лиза торопливо целовала.
      Служащий кисло подсчитал выигрыш и кисло объявил:
      - Ваш выигрыш составляет два миллиона шестьдесят тысяч долларов. Боюсь, вряд ли в кассе найдется столько наличности.
      - Это мы ещё посмотрим, - бодро закричал Быков.
      Кто-то вновь потребовал шампанского. Официанты юрко обносили всех подносами. Семенов проглотил свой бокал, словно воды выпил: все ещё было тяжело, душно...
      Потом, сопровождаемые толпой, спустились вниз.
      ГЛАВА 14
      РАЗГРОМ
      Возле кассы их ждали. Сначала кассир что-то мямлил непонятное, потом предложил написать расписку, мол, столько денег все равно нет, но Быков, помятуя о том, что половина выигрыша принадлежит ему, да и вообще, находясь в состоянии несвойственного ему азарта, разволновался, как бульмастиф и его поддержали зеваки, глухо или громче ворча, что оббирать, мол, само собой можно, а вот...
      Нервный кассир и нервные охранники кому-то уже звонили - и вдруг стали любезными и спокойными.
      - Не могли бы вы пройти прямо к управляющему. Да, да, прямо с фишками. С вами расплатится руководство.
      Семенов оглянулся на Быкова, тоже державшего на подносе свою часть фишек. Быков нервически повеселел. Подмигнул.
      - Могли, могли...
      Лиза встревожилась. Толпа праздных свидетелей вдруг опомнилась: чего это они так увлеклись? Деньги чужие, мужики чужие, девка чужая... и поздно уже, представление на сегодня окончено.
      Семенов, Лиза, Быков - все вместе поднимались на второй этаж за кассиром. Подносы мешали... своя ноша не тянет... Лиза осторожно придерживала Семенова под локоть. Прошли игорные залы и через неприметную дверь вышли в коридор. Белый, стерильный, кремовая синтетическая дорожка, какой-то пейзаж в тонкой пластмассовой рамке. Кассир осторожно постучал в торцовую дверь с большим зрачком глазка посередине и табличкой: "Управляющий".
      Быков вдруг тихонько присвистнул. Все посмотрели на него. Он решительно передал поднос опешившей Лизе.
      - Держи, золотко.
      И Семенову:
      - Уже поздно. Без десяти два, - постучал он по циферблату своих часов. - Я спущусь вниз, посмотрю, нет ли сложностей. Справишься один?
      Семенов кивнул и отвернулся. Быков, толкнув плечом сопровождающего их охранника, быстро пошел к выходу.
      Дверь в кабинет управляющего широко распахнулась. Семенов и Лиза вошли. Охранник и кассир зашли тоже. Дверь закрылась за ними.
      Ну что же, хороший кабинет. Очень богатый, светло светлый и украсно украшенный кабинет. Палас с длиннющим ворсом, люстра рассыпала по потолку паутинную гирлянду поддельного хрусталя (может настоящего), мебель наполовину антикварная, наполовину офисно-делового стиля. И главное, посреди этого великолепия - высокий, плечистый, статный красавец; сам хозяин встречал гостей, насмешливо вздернув черную бровь и искривив угол твердого широкого рта. Глаза с ненавистной радостью смотрели на Семенова, рассматривали с удивлением как-то, нет, больше с радостью. А в руке Король (конечно, это был Королев) держал пистолет-пулемет "Узи", направив его Семенову в грудь.
      - Все вон! - негромко скомандовал Король и охранника с кассиром немедленно сдуло. Только дверь хлопнула.
      - Может сразу его пристрелить? - озабоченно спросил Королев у сидящего на диване возле стены пухлого мужчину лет сорока пяти. - Опять что-нибудь выкинет, ищи его там...
      - О нет!.. - с тем же злобным наслаждением в голосе сам себе ответил Королев. - Он теперь так просто не уйдет. Он мне за своего и моего папу ответит. Знаешь, как в библии: до двенадцатого колена будет отвечать.
      - А жаль, что нельзя до двенадцатого колена... того, - доверительно обратился он к полному Жуку. - Здорово было бы! Что ж, придется удовольствоваться тем, что Бог послал.
      Он медленно, с напряженной расслабленностью приблизился к молчавшим Семенову и Лизе.
      - Слушай, а чего это ты свою шлюху с собой взял? Мне тут успели объяснить, что ты всегда работаешь в одиночку. Как волк, черт тебя дери! А тут бабу взял. Может неспроста? А? Как, неспроста?
      Королев стоял уже рядом, руку протяни, мог бы коснуться подноса. Но руки он не протянул.
      - За выигрышем, значит, пришли? - поинтересовался он и вдруг со страшной силой ударил снизу ногой по подносу.
      И фишки, и сам поднос - все полетело в лицо. Семенов отшатнулся, край пластикового, но все равно твердого подноса ошеломляюще больно попал снизу под ноздри. Фишки все ещё рассыпались по кабинету словно тяжелые конфети, как вдруг, издав какой-то дикий кошачий вопль, Лиза в свою очередь швырнула свой поднос с фишками в лицо Королева. И тут же яростно кинулась к врагу, тоже по кошачьи выставив вперед крашенные острые ногти...
      Удивленный и раздосадованный Королев, как только что Семенов, сделал шаг назад. Но Лизу встретил; отмахнулся от неё сильным ударом по лицу тыльной стороной ладони, отчего бедная валькирия грохнулась на твердый полированный пол кабинета, к счастью прикрытый пушистым синтетическим ковром.
      И громко, заливисто хохотал в стороне Жук, тыча пальцем то на лежащую Лизу, то на рассерженного Королева.
      - Нет, как она кинулась?!. Я думал, глаза тебе выцарапает. Или разукрасит полосами, как кота!
      И смеялся.
      Семенов смотрел на Лизу. Падая, она смяла платье и длинный разрез оголил блестящее бедро и высоко, куда и стремился взгляд, вдруг стал виден ремешок.
      - Сволочь! - быстро сказал Семенов ни к кому специально не обращаясь.
      Королев вдруг шагнул вперед и бешенно ударил его носком туфли между ног. Почти попал; боль все равно была ошеломляющей, хотя рассудком управлять было ещё можно.
      Семенова согнуло и тут же впечатало скулой в металл взлетевнего навстречу "Узи". Королев попробовал добавить уже падающей жертве, но промахнулся.
      Большая стрелка настенных часов между тем встала почти вертикально. Вот-вот, с секунды на секунду будут бить три часа. Рука Семенова скользнула за отворот пиджака и застыла - ещё не время.
      Королев опускался рядом на колени. Жук в этот момент закурил и дошедший запах подействовал: нестерпимо захотелось затянуться сигаретой. И больно давили на кость лопатки фишки, на которые так неловко приземлился.
      Королев переложил пистолет в левую руку, достал другой из кармана опасную бритву. Раскрыл лезвие, повертел перед глазами Семенова.
      - Сначала я отрежу тебе нос, потом уши, потом губы. Да, чуть не забыл: язык отрежу тоже.
      - За что? - хрипло выдовил Семенов, поглядывая на часы.
      Королев тоже оглянулся, проверяя направление взгляда, ухмыльнулся.
      - Пока легавые сюда доберутся, несколько минут у нас будет.
      Семенов удивился его словам, но не очень. Опять кто-то предал... всё как всегда.
      - За что?
      - А за то я тебя на ремни резать буду, что твой папашка моего безвинно в тюрьму заложил вместе с этой крысой адвокатишкой, царство ему небесное, сволочь!
      - Это ты убил адвоката? - спросил Семенов, прислушиваясь к глухому усилению фона где-то ещё очень далеко.
      - А тебе какое дело, труп ты наш говорящий? Нет, он ещё о постороннем спрашивает! Надо же! Ты что и впрямь такой, как о тебе рассказывают?
      - Хватит с ним болтать! - с истеричными нотками в голосе крикнул с дивана Жук. - Легавые наверное уж здесь!
      - И то, - согласился Королев и стал медленно, с видимым наслаждением приближать лезвие к левому глазу жертвы.
      Семенов уже прикидывал, как ловчее выхватить пистолет, который в спешке не удосужились отобрать разбойники, как вдруг произошло следующее: шум за дверьми стремительно возрос, дицибелы бушевали совсем рядом, может уже в пределах игровых залов; Жук вскочил и, отбежав к стене, нажал что-то, распахнув неприметный выход; раздался негромкий выстрел, второй, пули, попав Королю в грудь, отбросили его. И одновремено, распахнув дверь в кабинет, ввалился сюда огромный вышибала, несколько часов назад открывавший Семенову железную дверь во двор; громила огляделся диким взором, кое-что понял, потому что, ни слова ни говоря, ринулся прямо в открытую дверь черного хода. До Жука тоже что-то дошло, во всяком случае, пробегавший мужик, словно бы увлек его за собой воздушной волной.
      Дверь черного хода захлопнулась.
      В кабинете остались Семенов, Лиза и отвалившийся на ковре Король, судя по неестесственной позе уже почивший вечным сном.
      - Как ты догадалась взять пистолет? - приподнявшись, спросил Семенов.
      Ответить она не успела. Помешали ворвавшиеся бойцы в черных масках. Дальше последовало несколько неприятных минут. Конечно, для Семенова, потому что Лизу не били, просто отобрали пистолет, правда, чуть не сломав, пальцы. Хорошо еще, среди воинов оказался некто компетентный, возможно, проинструктированный Быковым. Во всяком случае, после нескольких пинков и тычков, экзекуция была приостановлена и защитительная речь Семенова выслушана благосклонно. Был нарисован портрет удачливой пары (Семенова и Лизы), которая, прибыв отдохнуть в это паршивое казино, неожиданно выиграла больше двух миллионов долларов (которых им уже никогда не видать), но владельцы их обобрали, а разрешение на ношение оружия есть, вот, пожалуйста.
      Столпившиеся плотным кольцом бойцы сквозь прорези маски рассматривали их разрешения, их самих, разбросанные фишки и о чем-то думали, наверное о чем-то своем.
      О трупе Короля как-то забыли, а когда речь зашла о нем, трупа не оказалось.
      Исчез труп, черт его дери!
      - Крови нигде нет, - объявил, нагнувшийся к полу боец.
      Решено было, что труп всех обманул. Вероятно, Королев был в защитном желете.
      - Вы говорите, он знал, что в три часа будет наш рейд? - говорил старший инкогнито в маске, обращаясь к Семенову. - Конечно, подготовился, сволочь. А пока мы с вами разбирались, потихоньку поднялся и ушел.
      - В черный ход он не мог пройти, мы бы увидели, - рассуждал он. Нырнул, сволочь, в игорные залы и растворился. Ну так мы его найдем, сказал он и ринулся искать. К сожалению не нашел. Действительно, растворился Король в ночной тьме.
      Наскоро сотавили протокол. Старший воин в сопровождении нескольких бойцов отправился исследовать черный ход. Минут через десять вернулся, сурово оглядел через прорези глаз ничего не выражающими, слегка красноватыми глазами и вдруг любезным голосом сообщил, что товарищ Семенов и Лиза Викторовна Морозова могут быть свободными и идти куда захотят. Вернули оружие, документы. Зная уже по объяснениям и протоколу откуда Лиза извлекла свой пистолет, все уставились на нее, но были разочарованы: оружие скользнуло в сумочку. Впрочем, маски скрывали выражение.
      Весь пол кабинета управляющего был усыпан черными фишками, словно жучки зарывались в густой ворс ковра. Семенов равнодушно пнул ближайшую кучку, и они вышли.
      В залах ещё проверяли документы, как видно, отпустили пока только их. И как всегда бывает при подобных веселых налетах, всюду - по углам, на столах, креслах - всюду, в общем, появилось много бумаг, мусора, канцтоваров - необъяснимо!..
      Гардеровщик слегка дрожащей рукой подавал им плащи, пытался распрашивать, но ответа не получил. Помогая Лизе держать зонтик, Семенов повел её вокруг дома, прямо к слабо рычащему "Форду", откуда немедля выскочил и загородил широченными плечами горящие прямоугольники окон Быков.
      - На, закури, - протянул он пачку сигарет.
      Действительно, очень хотелось курить. Семенов взял сигарету и закурил от своей зажигалки, игнорируя слепо тыкающий в его сторону горящий зрачок Быковской сигареты; тот, мыслями весь ещё в событиях, не замечал, что делает.
      - Я вижу, уже без пяти два. Скоро наезд будет, а черный ход могут не проконтролировать. На счет тебя, Сашка, у меня беспокойств не было. Уж кто кто, а ты выкрутишься. Вот, значит, сел в засаду. Шум слышу, значит началось. Потом - нет, нет... Я ствол держу на всякий случай, а тут вылетает!.. Ну, думаю, всё. Вижу: тоже с оружием, так я первым и лупанул. Понимаешь, телохранителя Королева пришил. И как Королев ушел? Вот не думал...
      - Кто ушел? - спросил Семенов.
      - Кто? Как кто?! Королев, конечно. Король. Я думал никто не уйдет. Значит это ты его, Лизик, зацепила? А он в жилете. Ну кто мог бы подумать! Да... - задумался Быков, пряча горящую сигарету в кулаке и не обращая внимания на моросящий дождь. - Да, вишь ты как!..
      - Жук ушел? - спросил Семенов.
      - Зачем ушел? В багажнике, - думая о своем, дернул головой к машине Быков. - Я после этого волкодава немного пришел в себя, так что Жука чисто взял, тепленького. Сейчас отъедем в тихое место и устроим беседу. Ну, поехали?
      - Мы за тобой, - сказал Семенов.
      Они вернулись к главному входу и к своему красному "Ягуару". Семенов открыл переднюю дверцу, ступил коленом на сиденье и, дотянувшись, открыл замок двери напротив. Лиза все ещё стояла рядом с ним. Он повел её вокруг машины и помг сесть. Вернулся, сел сам. Закурил новую сигарету.
      - Дай и мне, - сказала Лиза.
      Поднося ей огонь зажигалки, он сказал:
      - Извини меня.
      Она замерла, но тут же продолжила затягиваться. Откинулась на спинку сиденья, выдохнула дым.
      - За что? - она смотрела сквозь переднее стекло на мельтешенье черных фигур у входа.
      Ждала.
      - Я думал... ты тоже.
      - Что тоже?
      - Ничего. Я ошибся, извини.
      Она повернула к нему лицо. Загадочно сверкнули её колдовские глаза.
      - Я люблю тебя, Саша!
      Он, не отвечая, нашел её руку, сжал. Они сидели молча и курили.
      Впрочем, недолго.
      Сноп света, утробное рычание. Приблизился "Форд". Остановился вплотную. Со стороны пассажира поехало вниз стекло дверцы. Семенов опустил свое ещё ниже. Из машинных сумерек глухо проговорил Быков:
      - Теперь я поеду впереди, а вы за мной. О/кей?
      Тут же "Форд" взревел и тронулся с места. Семенов включил мотор и отправился следом.
      ГЛАВА 15
      А ВОТ И ПОХИЩЕННЫЙ
      Долго они не проехали. Уже сворачивали с Мясницкой на Армянский переулок, как вдруг - с воем сирен и скрипом тормозов - их подрезал милицейский "Жигуленок". Сбоку и сзади возникли две черные "Волги" , откуда, стоило только машинам остановиться, словно горох из лукошка посыпались толстые от бронежилетов милиционеры. Были настроены по-боевому, поэтому злы и крикливы. Семенова и Лизу выдернули из машины и стали обыскивать. Особенно тщательно - Лизу. Впрочем, она терпела. Обнаружили кобуру на бедре и стали её срывать, но командир - лысеватый, упитанный майор, заметив возню подчиненных в интересном месте, вернул бойцов к делам общественным. А тут ещё оказалось, что Быков, хоть и заглушил мотор, отказывался вылезать. Подсвечивали в его тонированные стекла, стучали, били чем-то, хорошо не прикладами, но Быков зачем-то сидел внутри. Однако, не долго. Через минуту щелкнул замок дверцы и показались руки (в одной телефон, дабы объяснить жестом причину задержки), потом голова, плечи... На Быкова насели основательно. Его уложили в лужу и едва не сплясали на нем танец победы. Впрочем, особенно не били, так, пару пинков сапогами, чтобы знал. Майор, командующий подразделением, не будь дурак, нажал на кнопку повтора реквизированного телефона и, когда связался с абонентом пленного, стал было орать.
      Слышно было прекрасно. Бойцы - тоже люди - снизили уровень производимого шума, чтобы разобрать голос и в трубке. Особенно не удавалось. Майор ещё рычал, но уже тише. Из трубки отвечали увесисто, в том же тоне - только треск стоял! Майор отключился и отчетливо сказал:
      - Ишь, горлопан! Ничего, сейчас разберемся.
      Вдали уже слышался рев сирены. Скоро в переулок влетела белая "Волга" с мигалкой, остановилась, отуда выскочили черные ребята в масках с прорезями, и обмен любезностями продолжился. Постепенно, однако, и посторонним, хоть и заинтересованным слушателям, какими были Семенов с Лизой, все ещё опирающимся широко расставленными ногами ногами в землю, а руками - в машину, стала понятна суть беседы: оказывается, кто-то позвонил в ближайшее отделение (откуда и прибыли центурионы), что некая бандгруппа на двух машинах - белом "Форде" и красном "Ягуаре" - похитила законопослушного гражданина и везет его в неизвестном направлении по Мясницкой. Мясницкую блокировали, подозрительные машины обнаружили сразу и вот остановили для досмотра. Со своей стороны, черный куклусклановец, так и не пожелавший снять маску, интересовался, смотрели ли доблестные представители муниципальной милиции документы захваченных граждан? Может их не стоило купать в сточных водах? Может им хоть сейчас позволят расслабиться?
      - и точно, Толян, может хватит мне мокнуть? Не май месяц, - вдруг громко и сипло подал голос Быков, обращаясь неизвестно к кому.
      Тут, однако, стало понятно к кому. Полный майор оторопело направил луч фонарика на сразу зажмурившийся профиль лежащего ничком Быкова и издал возглас крайнего удивления и узнавания.
      - Серега! Ты что-ли?
      - А я думаю, узнаешь или нет? - сказал Быков, уже, кряхтя, приподнимаясь. - Думаю, крикну тебе, а твои волкодавы мне ребра будут немножко ломать. И так уже пересчитали.
      Уловившие суть перемен волкодавы смущенно переминались рядом. Семенов и Лиза приняли вертикальное положение. Лиза стала сердито и шумно что-то там себе поправлять в районе кобуры.
      - Ну ты даешь! - говорил майор, отряхивая мокрый плащ Быкова. - Ну тебя и угораздило! И костюм промок... Ну извини, друг, не разобрали. У тебя есть во что переодеться? Хотя бы куртка какая-нибудь?
      - Да ладно, доеду и так.
      - Нет, так ты можешь простудиться. Я тебе свою отдам, - вдруг рассудил майор. - Потом отдашь.
      - Не надо, - отбивался Быков. - У меня своя есть. В багажнике... сказал и осекся. - Ладно, так доеду.
      Быков напрягся, чувствуя, что сморозил глупость. Вместе с ним напряглись Семенов и Лиза. А майора было уже не остановить.
      - Эй! У кого ключи? - крикнул он.
      Кто-то из подчиненных бросил ему ключи от "Форда" Быкова. Майор деловито разбирался со связкой.
      - Не этот... сейчас переоденешься, не простудишься, все будет хорошо... вот, кажется, этот ключ.
      И Быков, и Семенов, и Лиза даже, возможно, команда в маске - все с безнадежным интересом наблюдали за майором.
      Майор вставил ключ в гнездо, повернул, дверца щелкнула...
      - Где у тебя? В сумке где-нибудь?.. - спрашивал майор, распахнув настежь заднюю дверцу...
      И глазам всех присутствующих, ярко освещенный светом услужливых фонариков, предстал Жук с заклеенным скотчем ртом, сейчас с мычанием тянувшим скованные наручниками руки в сторону хлынувшего на него света.
      - А-а, вот и похищенный... - сказал обрадованный майор.
      Сказав это, он выдернул из-под Жука куртку Быкова, захлопнул заднюю дверцу и стал помогать Быкову переодеваться.
      В общем, инцидент был исчерпан и через пару минут, несколько ошеломленные завершением операции Семенов и Лиза вновь преследовали "Форд" Быкова.
      ГЛАВА 16
      ФОКСА ПОДЖАРИЛИ
      Быков остановился против больших железных ворот "Мосгоравтотранса". Вахтеры, конечно, уже спали. Потянувшись к бардачку, залез поглубже, долго шарил среди бумажно-делового хлама. Нащупал, наконец, бутылку водки, на всякий случай коротко просигналил и вышел из машины.
      Он махнул рукой невидимым за стеклом "Ягуара" Семенову и Лизе и направился к двери проходной. Заперта. Нажал кнопку звонка и длинно позвонил. Потом ещё раз. За дверью что-то стало шевелиться, потом закряхтело, глухо доносились ругательства, больше похожие на жалобы Судьбе и, наконец, дверь, голосом Ивана Сергеевича осведомилась о причине шума. Быков добросовестно объяснил. Сонная одурь не помешала Ивану Сергеевичу сообразить правильно, и он, все ещё кряхтя и жалуясь на жизнь, стал открывать.
      Первое. что увидел вахтер, была бутылка водки, зависшая на уровне его лица и груди приятного, в общем-то, но беспокойного арендатора Быкова.
      - Сергей Владимирович! Что это вы сегодня не спите? Вам к себе? Или вьехать хотите?
      - Иван Сергеевич, на машине. На полчасика впустите. И что б между нами, никому, ни-ни!
      Он отдал бутылку повеселевшему вахтеру и, попросил ключи от слесарной мастерской. Сорвало коленвал, хочу побыстрее заварить.
      Иван Сергеевич удовлетворился его идиотским объяснением и ключи отдал. Конечно, надеясь не сегодня, так в следующий раз поулчить ещё порцию дани.
      Быков выскочил под дождь. В кожаной мокрой куртке сам лоснился под лучами фар "Ягуара" Махнул ещё раз рукой, сел в свой "Форд". Ворота уже дребезжали, открывались. Машины вьехали одна за другой.
      Быков развернул "Форд" багажником к воротам мастерских. Из окошек вахтеры все равно ничего не увидят. А увидят - не скажут.
      Выскочив под холодные капли дождя и торопливо открыв замок на узкой двери в створке больших деревянных ворот, которые обычно распахивались лишь тогда, когда требовалось загнать внутрь машину какого-нибудь местного руководителя. Яма для ремонта тут тоже была.
      Семенов с Лизой уже вышли из машины и, под её зонтиком направились к мастерским. Быков открыл багажник и выволок Жука, неожиданно похудевшего и измельчавшего в его огромных лапах. Встряхнув Жука, как куклу, почти внес в дверь. Семенов зашел вслед за Лизой и прикрыл за собой фиолетовый прямоугольник ночи. В мгновенном мраке что-то щелкнуло и зажегся яркий свет ламп, прежде всего осветивших маленькую зверюшку, в которую успел превратиться Жук. Вокруг него толпились призраки его страхов, обступали, приглядывались, чтобы убедиться, как ему страшно, чтобы окончательно сломить - маленького, в общем-то безобидного, несчастного. Он так думал в глубине души, а внешне хорохорился: что они ему могут сделать? Убить? Так и он это может... Что еще?
      Многое.
      Быков резким движением сорвал ленту, гибко заклеивающую Жуку рот.
      - Ну что, Сергей Эдуардович, дело твое - труба. Даже неловко тебе объяснять, но, сам понимаешь, завяз ты прочно.
      Доверительный голос против воли внушал надежду, и Жук потянулся навстречу.
      - Да я же ничего, я же ничего...
      Быков вдруг страшно взревел, тыча к злазам съежившегося Жука неведомо как очутившегося в руке фото: скрещенные руки, скорбная голова убиенной девочки.
      - А это тебе что? Ничего?! Это тебе ничего? Отвечай, падаль, зачем ты ему послал посылку? Предупреждение? Отвечай!..
      Жук отнекивался:
      - Ничего не знаю. Я ни при чем...
      Семенов вынул сигарету, закурил. Лиза, морща носик, отвернулась, пошла, пряглядываясь, как на экскурсии. Быков входил в раж.
      - Сейчас ты, паскуда, все расскажешь!
      Он рванул к себе маленького Жука, одновременно, торопясь и путаясь в кармане, вытащил ключи от наручников. Отомкнул браслет наручника с одной руки и потащил за собой сразу споткнувшуюся жертву. Пристегнул к какой-то железной балке.
      Осатанело бурча себе под нос: "Я тебе покажу "ни при чем", я тебе покажу "ничего не знаю", - рылся в куче сваленного в углу оборудования.
      Нашел, проверил, чиркнул спичкой. Яростно загудела синевато-белая струйка пламени на резаке. Горячий воздух гнало к лицу несчастного Жука.
      Впрочем, заслужил.
      Семенов подошел к невольно вздрогнувшей Лизе. Она рассматривала большой токарный станок с числовым програмным управлением, словно видела впрвые в жизни. Хотя... действительно, первый раз. Семенов как-то ещё в школе на уроках трудового обучения ознакомившийся с устройством таких вот монстров, объяснил:
      - Здесь, в суппорте, находится микропроцессор и сюда заносят программу. Через вот эту клавиатуру или автоматически...
      Сзади дико заорал Жук. Лиза вздрогнула и схватилась за руку Семенова.
      - А что на нем можно делать?
      - Практически все токарные работы. Станок отличный, фактически, автомат. Если бы я...
      Договорить не позволил новый вопль.
      - Стой здесь, - сказал Семенов Лизе и, повернувшись, отправился к месту дознания. И он уже жалел, что не отправил Лизу домой сразу по выходу из казино.
      Оказалось, Жук сдавал психологически. Быков, сделав зверское лицо, попеременно приближал и отдалял пламя резака от лица пытаемого.
      Однако, брови и ресницы Жука подпалились. Да и сквозь ацитиленовую гарь доходил характерный запах паленых волос.
      Жук почти висел на балке, поверх которой проходила цепь наручников.
      - Будешь говорить, гинда, или нет? - почти всерьез сердился Быков.
      Тут Жука прорвало и, сквозь словесную шелуху, хлынувшую из переволновавшегося рецидивиста, стала прорисовываться, а затем засияла четкими, хоть и мрачными красками целостная картина его деяний.
      Дело Жука, оказывается, жило и процветало. Верные друзья, заинтересованные в постоянном обновлении товара, отстояли детдомовский комплекс Жука, где до сих пор воспитанницами числились до пятидесяти девиц самых лучших возрастов: от десяти до пятнадцати лет. И более того, Сергей Эдуардович Лисневский, то есть Жук, все ещё оставался директором. Это при том, что за убийство воспитанницы он и сел в тюрьму полтора года назад.
      - Во муть! - Быков оторопело тер закопчеными пальцами переносицу. Надо же!
      И конечно, не знал Жук никакой порезанной девицы, никакой порубанной и вообще... Ничего не знал.
      Однако, по описанию признал трех наемников, сегодня неудачно пытавшихся расправиться с Семеновым. Как же, их нанял Король, чтобы закопать Семенова, сынка того, кто упрятал старшего Королева за решетку.
      И больше ничего не знал.
      Быков озадачился и хотел ещё раз врезать Жуку. Или даже зажечь погашенную было горелку. Врет, собака! Быков хотел объявить это вслух, потом кое-что вспомнил и посмотрел на Семенова. Тот задумчиво глядел на Лизу, старательно изучавшую токарный станок с числовым програмным управлением (ЧПУ). Быкова осенило: Королев воскрес уже после бегства Жука, а тому никто не удосужился рассказать правду. Поэтому и валит все на дружка. Ведь Король узнал о том, что Семенов замешан в деле осуждения Королева-старшего только несколько часов назад, притом от него, Быкова.
      - Ты будешь говорить правду или нет? - вовь рявкнул Быков, но сам уже не верил в грозную убедительность своего рыка.
      Конечная версия была следующей: вышел Жук на свободу, снюхался с Королем на предмет общей ненависти к Семенову, нанял ребят, возможно из Грозного или близлежащих мест. Те попытались покончить с Семеновым, но не смогли. А когда узнали, что Семенов будет в казино собственной персоной, решили его дождаться и расставить все точки над i. Это вслух. Про себя Быков решил, что до сегодняшней ночи во главе всего, конечно же, стоял Жук, поэтому его и следует дожать до конца.
      Коробка сидела занозой. Вернее, содержимое её вопияло и взывало к справедливому мщению... Скорее всего, Жук - мелкая душонка! - не стерпел силы своей ненависти и, при очередном убийстве воспитанницы, пошел на поводу глупых страстей - послал часть трупа Семенову.
      Последнее было легко проверить, надо было только съездить в детдом. И лучше немедленно, пока адреналин ещё кипит в крови, когда рука тверда, глаз верен, сердце... Наверное, хоть спать совершенно не хочется, но уже забирает, мысли путаются и наблюдается некая заторможенность сознания , подумал Быков.
      Оставалось ещё машина адвоката Сосницкого, но это, скорее всего, случайность. Джигиты украли первый попавшийся "Джип", на нем и ездили.
      - Ну что? - обратился Быков к друзьям. - Закончим сегодня расследование, или оставим на потом?
      - Сегодня, - твердо сказал Семенов, для которго ночь давным давно стала днем, а день - совсем наоборот - превратился в ночь.
      - Лиза! - крикнул Семенов. - Езжай домой. Мы с Сергеем в гости к Жуку прокатимся.
      - Я поеду с тобой, - отрезала Лиза и подумала про себя: "Хватит, больше я тебя не отпущу никуда."
      Семенов удивился металлу в её голосе, но промолчал.
      Жук с надеждой в черненьких глазках под жженными бровями и ресницами, смотрел на них. По крыше и в стены мелко и безнадежно стучался дождик: знал, что не пустят.
      Быков пошел вперед вновь упаковывать Жука на пол машины подле задней дверцы "Форда", а Семенов с Лизой стояли на пороге мастерской, уже вновь погрузившейся в темный предрассветный сон, и смотрели во двор. Было смутно серо, как всегда перед рассветом и если бы не тучи, который день обложившие Москву влажным пологом, было бы в этот час гораздо светлее. А так - слабо прорисованный дальней лампочкой контур главного корпуса, машина рядом, темный силуэт Быкова, с тихими ругательствами укладывавшего Жука - все было ещё частью пасмурной ночи.
      Семенов и Лиза рядом, близко друг от друга, стояли под защитой крыши мастерской и вдыхали свежий, пахнущий водой и городской мокрой пылью воздух и, казалось, только смотрели и слушали с пристальным вниманием. Потом Лиза взяла его безжизненно висевшую руку и, когда он повернул к ней светлый овал лица, порывисто вздохнула.
      - Саша!..
      Она внимательно вглядывалась в его лицо и, чтобы уйти от ненужных сейчас чувств, неожиданно для себя попросила:
      - Саша! Дай мне ещё сигарету.
      Он протянул ей пачку. Подождал, пока она возьмет сигарету и взял себе тоже. Огонь зажигалки заставил вернуться ночь; из чернильной тьмы раздался негромкий голос Быкова.
      - Вы что же, ребята, здесь остаться решили?
      Быков вырос рядом, сам быстро и ловко закурил, бросив зажигалку в карман и, продолжая стоять под мелкой сыпью дождика, сказал с неумеренным восхищением:
      - Чувствую, ждут нас ещё до утра нимало удивительных встреч!
      И если бы имел в виду одного себя, не было бы так обидно. Так или иначе, дальнейшие события показали правоту его догадки.
      ГЛАВА 17
      ДЕВОЧКИ ЛЮБЯТ ДЕЛАТЬ БОЛЬНО
      Скоро они уже летели по мокрому масляному асфальту под густыми темными кронами деревьев, сквозь которые мелькал ясный голубоватый блеск фонарей. Врывающийся в приоткрытое окно запах мокрых тополей был свеж и прян, машине никто не мешал лететь, светофоры мигали своими цветами для кого-то, не для них. Все вдруг стало казаться легким, доступным: и предстоящее посещение детского борделя, и неминуемое столкновение с Королем в ближайшем будущем, и подозрительные фактики по поводу Быкова, - об этом думал Семенов. Выигрыш в казино, безусловная теперь преданность Лизы, выпитое за последние часы спиртное? Чушь, просто сознание своей силы, удачи, что еще?..
      "Форд" Быкова выехал на тротуар не очень широкой улочки, притушил огни и смутно замерцал в тени гигантского вяза, росшего по ту сторону старинной кирпично-чугунной ограды, скрывающей городской садик, господский уютный дом, закрытую от посторонних чужую жизнь.
      Семенов остановил машину возле Быкова, уже тащившего продолжавшего мельтешить Жука. Семенов дождался, когда выйдет Лиза, запер её дверцу изнутри, вышел сам. Быков чертыхался и пинал Жука.
      - Времени нет, а он путается тут.
      Жук подошел к калитке, отлитой из ажурного чугуна, неловко стал шарить скованными руками по карманам. Быков, с привычным уже треском отодрал ленту скотча, которойю и второй раз не забыл заклеить ему рот.
      - Ты чего? - спросил он Жука.
      - Ключи где-то от входа...
      - Ищи, я не брал.
      - Знаю, вот они. Неловко доставать... вот, достал.
      Жук звякнул замком, потом металлом калитки. Все вошли за ним в пятнистый мрак сада. Впереди пробивался сквозь листву яркий свет фонаря. Они прошли несколько шагов по темной пустой аллее и вышли на грунтовый пятачок, словно маленькая арена окруженный бардюрным камнем. В древности на таких вот аллейный пятачках делали небольшие фонтаны, услаждавшие чувства отдельно взятой семьи - традиция умершая при социализме из-за недостаточного финансирования и переродившаяся в возведение клумб. Сейчас не было ни того, ни другого. Жук, дойдя до середины грунтовой полянки, вдруг негромко свистнул.
      Да, Жук негромко свистнул сразу же, как прошел середину этого исторически виртуального фонтана; тут же ночь взорвалась жутким рычанием, что-то огромное, темное воспарило - страшно, дико сверкнули ослепительно-холодные клыки зверя, и острая боль в правом предплечье отозвалась Быкову в позвоночнике. Быков в испуге поднял правую руку вместе с висящим, многопудовым зверем, терзавшем его плоть, мгновенно осознал, что это просто собака, хоть и огромная, и тут же атавистический ужас сменился нечеловеческой и столь же атавистической яростью - обычной реакцией на ушедший испуг.
      Время отщелкивало доли секунды: пес ещё не успел толком стиснуть челюсти (все равно потом долго не заживали синюшные отметины зубов), как левая ладонь Быкова уже метнулась, нашла мохнатый лоб твари, и пальцы железно впились в плоть врага. Глаза кавказской овчарки лопнули, пасть рефлекторно разжалась, но пальцы уже крепко держали врага за глазные впадины. Так и не почувствовав настоящей боли, Быков правой рукой перехватил пса за заднюю лапу и хвост и, только тут начав ощущать размах высвобождавшейся ярости, изо всех сил шмякнул мягко-упругим телом о гравий дорожки. Этого было мало - все кипело в крови! - он вновь размахнулся и на этот раз вовремя: ещё один темный, громадный, взьерошенный кавказоид, словно снаряд несся к нему.
      Прыжок нового пса был остановлен: Быков лишь слегка изменил траекторию свершенного замаха и всей силой, а также тяжестью собачьего тела, ударил нового врага. А потом все бил и бил, сатанея от пережитого... не страха... вернее, не так страха, как унижения. Бил, бил, бил!..
      Кто-то дотронулся до плеча... Быков мгновенно обернулся. Семенов... в стороне - Лиза.
      - Хватит, ты их уже убил. Довольно!..
      Быков стоял в темноте с тяжело вздымающейся грудью, и пальцы, безжизненно повисших вдоль тела рук, ещё сжиимались и разжимались, словно пытались схватить что-то...
      А Жук исчез. Умчался во тьму, как кролик, пока за него самоотверженно бились овчарки.
      - Руки за голову! Баба стоит, где стоит, а вам - на колени. На счет три, стреляем. Раз, два...
      Быков и Семенов опустились на колени. Их обступили... два, три... пять... Не меньше семи мужиков. На пятачке аллеи сразу стало тесно. А потом на затылки обоих приятелей опустились приклады автоматов, и слабые проблески света от фонаря у крыльца дома погасли окончательно...
      Что-то холодное, упругое мягким потоком прошлось с головы до ног... Потом ещё раз. Семенов поднял голову и открыл глаза. Всё, как в дурном сне! Да, всё, как в дурном сне!..
      Оба - Быков и он, Семенов, - висели на руках, прикованные наручниками к перекладине шведской стенке. Болели кисти рук от врезавшихся в кожу железных браслетов, но теперь, когда сознание вернулось и можно было опереться на ноги (тоже прикованные наручниками к перекладинам снизу, боль медленно уходила и стало возможно осмотреться более основательно.
      Пока они с Быковым были без созниния, их раздели до пояса и так, полуголых, приковали. Они находились в очень большом помещении, судя по всему, подвальном, превращенном в спортзал. Кроме уже отмеченных двух "шведских стенок" здесь были: борцовские маты, устилающие квадрат пола, канаты боксерского ринга с двумя табуретками в противоположных по диагонали углах, штанга с большим набором "блинов", несколько тренажоров, боксерский мешок и груша, списающие на веревках с потолка, а также - к спорту отношение не имеющий - камин с весело гудящим пламенем в открытом очаге. То, что это подвальный этаж было понятно по кирпичной кладке стен, не оштукатуренных, а просто окрашенных светлой масляной краской, ну и по маленьким, очень глубоким по причине очень толстых стен окнам, сейчас темнеющим почти под самым потолком.
      Ярко горели лампы, но все подробности помещения, мгновенно впитанные Семеновым, его не занимали. Главное было в людях. Он посмотрел на злобного, страшно бугристого от мышц Быкова, стоявшего с воздетыми руками подле соседней "шведской стенки"; мимоходом обратил внимание на густые светлые заросли волос на груди и подмышками и перевел взгляд на внешне бесстрастную, стоявшую рядом с Королем и Жуком Лизу. Как часто было в минуты сильнейшего волнения, лицо Лизы ничего не выражало - прекрасная, застывшая статуэтка, захваченная злодеями, в роли которых с успехом выступили и Жук, и Королев. Да, если переживаемые Лизой чувства глубоким стрессом были загнаны внутрь, то лица обоих подельников светились торжеством и злобной радостью. Жук потирал мясистые маленькие ручки:
      - Подождите, вот уж будет вам!
      И, однако, не это привлекает внимаие Семенова, другое... В зале, возле них суетились пять девочек в сине-красных спортивных костюмах. Младшая лет четырнадцати, старшая лет семнадцати. Худенькие, быстрые, ловкие. Одна что-то строгала ножом (Семенов узнал свой нож, всегда прикрепляемый к предплечью), другие осматривали какие-то механизмы. Недалеко, на грубом столе, самая старшая калила железные прутья в огне камина. Занятие последней больше всего не понравились. И как подтверждение наихудшим подозрениям вновь раздался язвительный голосок Жука.
      - Да вы расслабтесь, расслабтесь. Прежде чем вас отсюда вынесут ногами вперед, заметьте, ногами вперед! - вам ещё много времени придется здесь провести. Мои девочки - специалистки экстракласс. Они из вас медленно-медленно жилы будут вытягивать, они очень любят, когда мужичкам больно. Моим девочкам мужики всегда больно делали, так они любят, когда им позволяют самим отыгрываться. Правдв, киски?
      Девчонки криво ухмыляясь, соглашались. И Семенову стало не по себе. Он пригляделся к механизмам на грубом деревянном столе, механизмам, которые протирали и смазывали маслом киски: что-то пыточное, пальцедробительное. Девчушка, продолжавшая ворочать раскаленными прутьями в огне камина, бросала в их сторону мгновенные, пытливые взгляды, и от них тоже становилось не по себе.
      - А знаешь, что мы сделаем с вашей подругой? Лиза? Тебя Лизой звать? Тебе, Лиза известно, что с тобой сотворим мы с Драгулой, а потом мои ребята по очереди? Не интересно? Ей не интересно, - наслаждался Жук.
      Лиза была, по-видимому, на грани нервного срыва. Во всяком случае, она вдруг отвесила Жуку звонкую пощечину, заставившую того отшатнуться. Садистская сладость на пухлой его мордочке, мгновено сменилась иступленной злобой. Жук тут же ответил ей полновесным ударом. Лизу отбросило к Королеву. Ошеломленная, она прижалась к Королю спиной, тот ласково обнял её и громко подтвердил.
      - Устроим такой трамвайчик, что ты, Лизонька, будешь всласть удовлетворена.
      - Ах вы твари! - вдруг взревел Быков. - А ну быстро снимите наручника! Чем быстрее снимите, падлы, тем больше у вас шансов остаться в живых, когда я до вас доберусь!
      - Господин Быков не понимает, - с сожалением покачал головой Король.
      Лена, опомнившись, оттолкнулась от него спиной и сделала шаг в сторону.
      - Куда же ты, радость наша? - сказал ей вслед он. - Некуда тебе уходить, отходилась. А ты, - вновь повернулся он к Быкову, - ты давно уже у меня со своими боссами как кость в горле. Я давно уже хотел от тебя избавиться. Конечно, вместо тебя кого-нибудь придумают, но месяц-другой я получу передышку.
      - Компаньон!.. - в сердцах передернулся Король.
      Его сильное твердое лицо от злобы размягчилось и внимательно наблюдавшему Семенову отвлечено подумалось, что многие удачно используют дарованную природой внешность: чтобы казаться ни тем, чем есть, чтобы казаться сильным, страшным, беспощадным... Он вспомнил о себе и, несмотря на аховое положение, едва не ухмыльнулься. Впрочем, с ним самим дело другое, он никогда не пытался использовать свой лик, чтобы казаться покруче... Девчонка у камина продолжала бросать в его сторону странные застывшие взгляды... В этом детском доме... так его перетак!.. дети и должны вырастать ещё те... а впрочем, о плохом лучше не думать.
      - Подумать только! - горячился расслабившийся Королев, - Я ему каждый месяц отстегиваю тридцать процентов выручки! И это при том, что и за мной общак стоит, мне ещё меньше остаётся. Ничего, теперь мы тебя, Сережа, зароем и твои тридцать процентов - будь спок! - я употреблю, как надо. А раз мы с тобой официально единственные владельцы казино "Московские зори", то я теперь, считай, единственный владелец.
      - Я тебе ноги вырву и в глотку твою поганую засуну! - заорал Быков.
      - Слышь, Жук! - повернул Король побледневшее от бешенства лицо к приятелю, - Скажи своим фуриям, пусть нмного поработают.
      - А что? - обрадовался тот. - А ну, девочки, разомнитесь. Ты, Марина, возьми красавчика, а ты, Шура, этого снежного человека.
      - Я тоже хочу! - крикнула девушка у камина.
      - Иди и ты, Лена. Желание женщины - закон! - продолжал веселиться Жук.
      К Быкову подошла очень высокая чернявая девушка с длинной, веток к витку обмотанной серым шпагатом палкой. К Семенову двинулись обе кандидатки одновременно: самая младшенькая - Мария и всерьез уже беспокоящая его Лена.
      Лена сходу, очень грубо и властно, оттолкнула Марину, которая, злобно оскалившись, все же отошла.
      Лена, тоже с палкой, стояла напротив Семенова и странно смотрела на него. Он не мог понять, что стоит за этим пристальным вниманием к его плененной особе. Анемичное худенькое личико обычного московского подростка. Серьезные серые глаза, уже наметившиеся взрослые морщинки у глаз - ещё та, наверное, пережила эта Лена здесь, в Жуковом пансионе для благородных девиц! Лена кивком головы отбросила русую челку со лба, мешавшую смотреть. Рядом длинненькая и тоже худенькая Шура вдруг молниеносно выбросила палку из-за спины и концом попала Быкову точно между ног. Не успел подвал огласиться густым ревом до глубины мужской души оскорбленного болью и действием Быкова, как другой конец палки столь же молниеносно попал в рот, выбив часть зубов и заткнув ему глотку. Тут же последовало несколько трудно уловимых движений, и Быков, захлебнувшись криком и выбитыми зубами, вновь обвис на прикованных руках, возможно, без сознания. Виртуозность исполнения экзекуции просто поражала. Семенов не веря глазам своим смотрел на эту гору мяса, обвисшую, словно туша говядины на крюке: прежде и в дурном сне нельзя было себе вообразить такое!..
      Додумать ему было не дано.
      Стоявшая напротив худенькая Лена, подбадриваемая криками подружек и поощрительным мычанием Жука с Королевым, не менее быстро, чем Шура рядом, воткнула ему в живот твердый конец обмотанной бечовкой палки... - боль в солнечном сплетении лишила дыхания, ослепила... Сквозь спазмы боли в животе он смутно видел веер мелькавшей перед глазами дубинки, ощущая слабое касание в тех местах, куда била эта тренированная тварь, но ослепленный первоначальным ударом уже не чувствовал никаких страданий. И только он начал удивляться тому, что и в самом деле её удары напоминают имитацию, как все разом кончилось; последнее, что он уловил в мгновенном и адском мельтешении перед собой - летящую откуда-то снизу палку, обмотавнным концом попавшую ему точно в подбородок и второй раз за столь короткое время вновь лишивший его света...
      ГЛАВА 18
      ЛЮБЛЮ БОЛЬШИХ МУЖЧИН
      Опять ледяной поток воды, вынесший его на поверхность сознания. Рядом злобно рычал приходящий в себя Быков. Злость, бешенство, нестерпимое бешенство, переходящее, скорее в недоумение... нет, в удивление: как же так? как можно было так попасться?!. Налитыми кровью дикими глазами Быков обвел огромный зал... орудия пыток... камин с раскаляемыми железками, бессовские девки, нагрянувшие, конечно же, прямо из преисподней, подавшуюся вперед Лизу, с отчаяной жалостью разглядывавшую своего Семенова и ехидно ухмыляющуюся парочку - Жука и Короля.
      - А-а-а!.. - не сразу сквозь вопль бешенства стало возможно разобрать слова.
      Некоторое время все молча слушали его угрозы, не совсем приличные, надо сказать. Одна из девочек, да, Марина, демонстративно закрыла ладошками ушки и скривилась. Потом вопросительно вытянув палку в сторону Жука, мол, не разрешит ли ещё раз... потренироваться?
      Жук, продолжая посмеиваться, отрицательно покачал головой.
      Скоро, однако, накопившийся в бессознательном состоянии запас сил у Быкова иссяк. Он, изгибаясь и повисая на руках, пытался стоять так, чтобы перестало пронзительно болеть и дергать в паху, боку, груди...
      Семенов, наблюдая за ним, вдруг с удивлением осознал, что чувствует себя просто прекрасно: легкая муть и слабая боль в голове, да и остаточное, проходящее нытье в солнечном сплетении не считались. Но ведь ему казалось, палка у фурии, что обрабатывала его самого, прикладывалась к его телу не менее часто, чем к Быкову. Он поискал глазами эту Лену. Она, оказывается, упорно смотрела на него... как кролик на удава. Семенов на всякий случай едва заметно кивнул ей; Лена быстро отвела взгляд.
      - Эй, красавчик! - услышал он вдруг гнусавый голос Жука. - Как тебе понравилась моя посылка? Ты так и не рассказал.
      - Ты посмотри! - обратился Жук к Королю, тыча тому фото, отобранное у Быкова. - Разве не прекрасно исполнено?
      Королев посмотрел на фотографию, ухмыльнулся.
      - У тебя тоже винтиков не хватает, Жук, - сказал он, протягивая фото обратно.
      - У меня?! У меня все нормально. Это у этих трупов скоро будет не хватать.
      - Эй! - вновь обратился он к своим жертвам. - Так вы сюда приехали на счет Ксюшки? Ну этой, из посылки? За ней, да? Так вы её получите.
      - Тащите сюда бочку! - приказал он девицам.
      Те немедленно (словно он заставлял их мыть лишний раз руки перед едой) скривились, заныли, заканючили. Жук прикрикнул на них, и девчонки нехотя потащились вглубь подвала к двери кладовки, скорее всего. Некоторое время возились там. Жук злобно и ехидно улыбался, не отводя взгляда от обоих пленников. Быкову было так больно, что он ничем другим не интересовался весь был в своих ощущениях. Семенов чувстовал, что готовится какая-то дрянь.
      Наконец появились девы, скопом тащившие тележку, на которой стояла большая бочка. По мере их приближения сильно запахло квашеной капустой.
      - Я как знал, что пригодится, не велел убирать, - злорадствовал Жук.
      Тележку подкатили. Девы обреченно повернулись. Жук с угрозой сказал:
      - Ленка!
      - А что? Всё я да я. Почему не Шурка?
      И тут же получила пинок от Шурки.
      Нравы, чувствовалось, здесь были ещё те. Нравы, словно в волчьей стае. Лена как-то по-волчьи и огрызнулась, но все же покорно стала снимать спортивную куртку, осталась в майке и залезла голыми руками внутрь бочки. Что-то нашарила. С усилием, разливая рассол, стала вытаскивать что-то.
      Вытащив и, зацепив за край бочки обрубками локтей, оставила на обозрение всех обезглавленный обрубок тела. От такого сюрприза Быков вновь забыл о болячках и вернулся к жизни. Все молча слушали его угрозы. Наконец, это надоело Королеву. Он стукнул Жука по плечу и повернулся уходить. Жук громко, чтобы перекрыть шум угроз, приказал оставаться дежурить Шуру и повернулся к Лизе с гадливой ухмылочкой.
      - Пошли, красотка!
      Она отшатнулась. Жук схватил её за руку, дернул. Лиза оттолкнула маленького Жука, и тот сердито что-то процедил. К Лизе медленно подошли девицы, и Лена первая вдруг наотмашь ударила её по лицу. Чего-чего, а драться эти чертовки умели. Лиза позволила себя увести.
      А Лена, уходя, повернулась, отбросила челку и вновь внимательно посмотрела Семенову в глаза.
      - Черт знает что! - злобно рявкнул Быков, так что Шура, в этот момент, словно кочергой, разбивавшая раскаленным прутом угли, вздрогнула.
      - Заткнись, ублюдок! - звонко крикнула она и погрозила прутом. Будешь шуметь - поджарю!
      Быков, не обращая внимания на девочку, продолжал бушевать.
      - Ладно я, попался как последний идиот. Но ты-то!.. Где твоя хваленая удача? Или на старуху бывает проруха?..
      Семенов почти не слушал. Его чрезвычайно заботили две вещи, которые и отнимали его внимание: куда и зачем повели Лизу (зачем? - об этом не хотелось думать!) и что означало странное поведени этой малолетки Лены? О последнем тоже кое-какие мысли были, конечно, но до поры до времени лучше было их не касаться. Семенов боялся сглазить.
      - Ну не думал, что эта веселенькая ночка кончится таким вот идиотским образом! Не хватало ещё нас тут распять, подобно Христу или, там, Спартаку!
      - Эй, соска! - крикнул он Шуре. - Это зачем вы тело подружки вместе с капустой заквасили? В качестве закуски, что ли?
      И засмеялся, словно заржал. На самом деле причин для веселья было маловато, но Быков, скорее всего, так себя поддерживал.
      Между тем, Шуру, видимо, обидело столь бесцеремонное обращение. Высокая, худенькая, длинноногая, она подошла к Быкову и остановилась вплотную. Надо отметить, была всего сантиметров на десять ниже, высокая девушка. А у Быкова, насколько помнил Семенов, было где-то метр девяносто пять-семь, в общем, почти под два метра.
      - Люблю больших мужчин, - ласково сказала Шура.
      Протянула руку и указательным пальцем провела по его голой груди, путаясь в густой светлой и курчавой шерсти.
      - Когда мне было десять лет вот такой же большой волосатый мужчина трахнул меня первый раз.
      Палец её продвигался все ниже, наткнулся на ремень брюк. Не меняя выражения лица, вся словно бы отдаваясь приятным воспоминаниям, Шура стала расстегивать ремень, пуговицу, замочек... Стала ближе, - почти глаза в глаза, - сунула руку Быкову в трусы, осторожно пошарила, взвесила всё в руке.
      - У того, моего первого, тоже было будь здоров! Наверное, не хуже, чем у тебя, большой мужчина.
      Семенов с беспокойством наблюдал. Быков, вытаращив глаза, смотрел на девчонку, которая, скорее всего, была взрослее, чем он сам... да, да, не по возрасту.
      - Ты что делаешь, стерва! - попытался дернуться, но скованные руки и ноги пресекли попытку. - Да я тебе!.. Я тебя!..
      - Тогда, конечно, мне все казалось огромным. Маленькая была, доверчиво пояснила Шура. - Это сейчас я дылда выросла, а тогда была маленькая. А тот мужчина был ну очень большой. Ему нравились маленькие-маленькие девочки. Нас к нему постояно возили. Он любил, чтобы его называли Аркашей, хоть уже старик был. Очень добрый и щедрый мужчина. И знаешь, большой мужчина, что я с тех самых пор больше всего люблю?
      Быков молча, бешенно, но как-то растерянно смотрел на нее. Семенов крутил головой, осматривая перекладины "шведской стенки", через которые были пропущены цепочки наручников. Он дернулся, услышав об адвокате, но не это было сейчас самое важное. Даже в воздухе чувствовалось напряжение. А затхлость подвального воздуха, вонь квашенной капусты, не перебивавшая, кстати, сладковатый запах тлена от порубленного тела, гарь от раскаленного металла пыточных прутьев - ещё больше тревожили.
      - Молчишь? - безнадежно сказала Шура. - Откуда тебе знать?..
      Она продолжала осторожно двигать рукой в трусах Быкова.
      - Да, откуда тебе знать? Придется сказать самой. С тех пор мне больше всего нравится слушать, как большой мужчина вопит от боли. Им, наверное, редко в жизни делают больно. Конечно, они такие большие, сильные. Они другим привыкли делать больно. Маленьким девочкам, например. Правда, большой мужчина?
      - Ты это брось! - вдруг нормальным голосом сказал Быков - Я-то тут при чем? Ты это брось!
      - А ты разве не большой мужчина? - наивно спросила Шура.
      Быков замычал. Шура улыбнулась, и тут Быкова согнуло так, что перекладины затрещали.
      - Убери свою руку, тварь поганая! - едва просипел он.
      А потом уже хрипел, закрыв глаза, а Шура и сама, приспустив веки, ближе и ближе наклонялась к нему. Ее лицо почти касалось мокрого от боли и напряжения лица Быкова. Они так и стояли рядом, чуть ли не щека к щеке, оба в плену волнения, страсти и боли!.. И если бы положение не было так трагично, в пору было бы смеяться. Да, смеяться, как дети.
      ГЛАВА 19
      НЕОЖИДАННЫЙ СОЮЗНИК
      - Опять ты за свои штучки! - вдруг разрядил тишину высокий голос.
      Не замеченная, Лена вошла в дверь подвала и была уже совсем рядом.
      - Так ты совсем, дура, спятишь. Мало ли кто кого трахнул в детстве? А ну вынь руку, сучка!
      Шура медленно подчинилась, и Быков обмяк.
      - Смотри-ка, не орал, - удовлетворенно отметила Шура.
      - Ладно, двигай отсюда! Я подежурю. А ты пока можешь пойти посмотреть, что там будут делать с их бабой.
      - Сейчас, - согласилась Шура и подошла к Семенову.
      Она задумчиво осмотрела его сверху донизу.
      - Смотри, какой красивый мужчина. Как Ален Делон. Не хуже, правда? обернулась она к Лене. - И тоже не маленький.
      - Ты погляди, как ему везет. - покачала она головой. - Я своего обработала, так он видишь какой. А ты своего била-била, а на нем все сразу заживает. Или он у тебя железный? Он не только красавчик, но и везунчик. Знаешь что, Ленка, я, прежде чем уйти, хочу ему немножечко показать, что везенье когда-нибудь кончается. Правда, Ленок?
      - Иди отсюда, я же тебе сказала!
      Все было мерзко, отвратительно! И эти две фурии, в которые превратились обычные московские девчонки, и этот гнусный подвал, вся здешняя атмосфера, и обезумевший от черной злобы, оскорблений и боли Быков рядом - всё казалось потусторонним, далеким, словно антураж компьютерной игры, погружающий тебя в замок инопланетного злодея. И как хотелось закурить, сил не было! Вонь кругом, кислая тошнотворная вонь от трупа, капусты, чада, ненависти и страха!..
      Шура отошла в сторону и подобрала свою палку. Лена немедлено подхватила свою. В воздухе, и так густом от эмоций, чувствовалось вибрация. Семенов внимательно следил за обеими девами.
      - Черт тебя дери, Сашка! - вдруг выдохнул Быков. - Ты, наверное, сам легенды распространял на свой счет. Везенье, везенье!.. Семенов у нас непробиваемый везунчик! А я дурак, почти поверил. Думал, раз такие тылы за спиной, можно и поразвлечься... Надо же, бдительность потерял!..
      - Нет, дорогуша, нет, Ленок, я сначала этому красавчику фотокарточку попорчу, чтобы знал, сволочь, чистоплюй поганый!..
      - Сматывайся отсюда, дура! - крикнула Лена.
      - Если мы отсюда выберемся, я всем расскажу, какой ты счастливчик, не обращая внимания на ссору девиц перед собой, ненавистно говорил Быков, повернув голову к Семенову. - Всем рассскажу, всем! Лопнет твой бизнесс, как мыльный пузырь...
      Шура вдруг молниеносно ударила Семенова по голени и тут же метнула другой конец палки ему в лицо... в нос, глаза, зубы!..
      Что намеривалась разбить девушка Шура так и не придется узнать. Палка Лены молниеносно блокировала удар, закрутила... Снова что-то быстро мелькнуло, послышался стук... словно кость о кость... ничего нельзя было проследить, только быстрое мельканье дубинок... кажется был удар и в висок...
      Заткнувшись на полуслове, Быков тупо смотрел на рухнувшую без памяти Шуру. Хруст костей ещё висел в воздухе. Да, да... Лена как-то ловко, со стороны спины, зацепила палкой за плечо Шуру и, поддев снизу подбородок, вздернула голову подружки вверх... Кажется, все-таки, сломала шейные позвонки; Шура лежала подогнув шею так, что даже не возникало желания проверять пульс.
      - Ключи от наручников у тебя? - хладнокровно спросил Семенов.
      Лена помотала головой и жалко посмотрела на него. Быков, раскрыв рот, смотрел на них и, кажется, ничего не понимал.
      - Топор?.. Ножовка?..
      - Топор! - вспомнила бледная Лена.
      Она побежала к кладовке, откуда надавно помогала выкатывать бочку с капустой и скоро вернулась с топором и пилой. Ножовку бросила, быстро вскарабкалась по перекладинам и, зацепившись одной ногой, стала бить топором. Перекладина упруго вибрировала. Семенов видел, что ей не хватает сил. Может и топор был тупой...
      - Возьми пилу! - сказал он.
      Страшно много сил уходило на то, чтобы не заорать, не подстегнуть... что она там копается, сюда могут в любой момент войти!..
      Лена спрыгнув вниз, схватила пилу. Вновь взлетела по перекладинам, стала быстро-быстро пилить. Несколько раз останавливалась, но вот полотно ножовки провалилось... Семенов потянулся, схватил руками распиленную палку, дернул вниз. Когда торцы сместились, сорвал вниз цепочку наручников. Тут же вырвал у Лены пилу, в мгновенье ока распилил перекладину внизу, через которую проходила цепочка ножных наручников (просится - "кандалов"), получил относительную свободу и, по воробьиному подскакав к Быкову, освободил и его. Быков немедленно с тихими ругательствами стал застегивать себе брюки - торопился скрыть позор.
      В общем, хотя положение значительно улучшилась, по сути было незавидным. Из-за браслетов на ногах, они, словно стреноженные жеребцы, могли перебвигаться лишь скоком.
      И нужно было торопиться.
      - Запри дверь! - приказал Семенов Лене, и она тут же кинулась исполнять.
      Он смотрел ей вслед. Была она быстрой, ловкой и сейчас, когда все для неё так резко изменилось и прежние враги вдруг стали друзьями, она, чувствовалось, ещё толком не пришла в себя. Потерянное выражение застыло на её лице. Спасением было не думать, а действовать, поэтому Семенов и заставлял её бегать.
      И не только потому.
      Как же не хватало времени!
      Лена, закрыв дверь на засов, примчалась обратно и остановилась, ожидая нового приказа. Быков, наконец, справился с брюками и в сердцах пнул тело Шуры, отчего сам упал, инерцией удара выбив у себя точку опоры. Поднимаясь, он едва не скулил от страшной, полностью завладевшей уже им ярости.
      - Есть здесь какие-нибудь инструменты: напильники, зубила? - спросил Семенов.
      Лена вновь умчалась в кладовку и тут же вернулась со стамеской. В отношение трудовых навыков у неё были пробелы, как видно. Впрочем, откуда женщинам знать, что стамеска изготовляется из мягкого металла?
      - Это не подойдет, - сказал Семенов, - нужно что-нибудь потверже.
      Быков вдруг молча нагнулся, подхватил топор, с которым не справилась Лена и огромными прыжками, словно гигантский кенгуру, поскакал через зал. Как оказалось, путь его лежал в уголок тяжелой атлетики. Рухнув на землю возле штанги, он поднял ноги и уложил цепочку наручников, стреноживших его, на металлические блины штанги. Семенов, сразу сообразив, что Быков собирается сделать, поскакал к нему. Лена трусила рядом, все время пытаясь заглянуть ему в глаза. Как верная волчица.
      Быков уже двумя могучими ударами разрубил цепочку.
      - Быстро клади руки! - оглянулся он на Семенова.
      - Да что ты возишься, как баба! - бешенно крикнул он замешкавшемуся было Семенову.
      Тот ещё толком не приладил цепочку, как Быков уже ударил. После воторого удара и эта цепь сдала, но и большая часть лезвия топора откололась; осколок с визгом пролетел у Семенова мимо виска, кажется слегка задел... не до того. Быков страшно ругался. Семенов отобрал у него покалеченный топор, приказал:
      - Руки давай! Да сюда, на край блина!.. - указал он на острую грань.
      Быков примостил цепь. Семенов стал обухом топора бить сверху. Острая грань твердого железа, из которого был отлит блин, скоро перебила цепочку. Семенов был тоже вскоре освобожден.
      А Быков, едва почувствовав свободу, тут же смолк, деловито оббежал подвал в поисках оружия и ничего не нашел. Остановился на топоре; скол лезвия превратил ударную часть в нечто хищно-орлиное, если смотреть сбоку. Быков улыбнулся, разглядывая топор. Видимо представил, как этот клюв, в который обратилось лезвие, входит в череп,.. черепа...
      Нехорошо улыбнулся Быков.
      - Где Лиза? - спросил Семенов Лену.
      Она вопросительно посмотрела на него, сразу поняла и что-то ещё больше потухло в её лице. Это было нехорошо, потому что пока она проявила себя полезной помощницей и терять такую союзницу было бы опрометчиво. Выручил Быков, казалось бы занятый своим топором и видениями. Он, оказывается, не смотря на извержение своей ярости, улавливал нюансы происходяшего. Во всяком случае, сейчас пояснил специально для Лены.
      Лиза его сестра, - хмуро сказал Быков вновь просиявшей Лене.
      - Тогда она, скорее всего, в директорской спальне, - быстро ответила она.
      - Ну так веди же нас! - звякнув цепочкой у запястья, взмахнул топором Быков.
      И надо сказать, смотрелся он не хуже Шварценегера, был только посуше телом и, занчит, много опаснее знаменитого киноманекена.
      Обдумать операцию освобождения им не дали. В двери уже кто-то громко стучал. Быков, движением головы увлекая Лену и Семенова за собой, мчался к двери. Семенов, подхватив с пола маленький стальной кружок от штанги (килограмма на три), тоже бежал следом.
      У двери Быков, напряженно посмотрев на Лену, кивнул. Она поняла.
      - Кто там?
      - Ты чего заперлась? А ну открывай! - крикнул незнакомый мужской голос.
      Еще голос, уже другой. Что-то негромко сказал. Оба громко засмеялись. Вновь загудела под ударами дверь.
      - Ну ты что, падла, не слышишь? Открывай!
      Лена загремела засовом.
      - Сейчас, уже открываю.
      Быков отодвинул её и свободной левой рукой стал отодвигать засов. В правой руке он нервно взвешивал топор. Семенов встал за его спиной и немного сбоку, чтобы н попасться под убийственный (он чувстивовал, что будет!) замах.
      В это мгновение Быков распахнул дверь. Мужик, продолжавший молотить ногой в дверь, держался за ручку с той стороны. Рывок выдернул его в подвал так стремительно, что размах топора прошел впустую. Не задерживаясь с ним, зная, что пока тот оправляется от неожиданности, полета, приземления и первого испуга пройдет пару секунд, Быков прыгнул в коридор. Второй бандит уже сообразил об опасности, успел снять свой Калашников с предохранителя и пытался передернуть затвор. Увидев близко громадную полуголую фигуру, а главное - страшно искаженное яростью лицо (словно очутился один на один с медведем или даже тигром!) попытался прикрыться автоматом... Тщетно.
      Словно бы и не заметив преграды, топор опустился сверху вниз, пробил клювом череп и остановился, лишь глубоко завязнув в кости. Быков рывками пробовал его освободить - лишь дергал болтавшуюся голову. От душившей его злобы просто темнело в глазах - все не так, получалось! - пнул труп, вырвал-таки топор. Хотел сорвать автомат, но сзади, как ни быстро происходила его схватка, уже слышен был крик, второй... Кинулся обратно.
      А выдернутый в подвал боевик, падая, приземлился на спину, удачно откатился в сторону и, ещё не вставая, успел приготовить автомат к бою. Вскочив, бешено крикнул:
      - Стоять! Стреляю!..
      Брошенный наудачу диск штанги попал ему в скулу и сбил вторично с ног. Но падая, он успел дать короткую очередь в потолок. Удар же был не очень силен и оглушил лишь на мгновение... Доли секунды, и все вернулось на место: увидел и огонь камина, и пустые "шведские стенки", куда приковывали недавно вырубленных пленников, и паршивую девку, не сумевшую предупредить об освобождении... и мужика, кинувшего диск, и опускающийся сверху топор в руках ужасно...
      Клювом войдя в кость переносицы точно между глаз, топор смял сколом лезвия нос... и завяз. Бандит умер мгновенно, оборвав ненужную мысль на полуслове, и так был и оставлен; Быков, занявшись сортировкой трофейного оружия, даже не подумал вытасткивать топор - пусть покрасуется.
      Было: два автомата с полными рожками, ещё три запасных рожка, пистолет с запасной обоймой, две гранаты, один нож. Быков взял себе автомат, два запасных рожка, обе гранаты и нож. Пистолет с запасной обоймой отдали девице, которая, как оказалось, стрелять умела (Быкова это, почему-то, не удивило). Оставшийся автомат, с запасным рожком взял Семенов.
      Их маленькая армия была вооружена и очень опасна. Это как показали дальнейшие действия.
      ГЛАВА 20
      ОТЛИЧНАЯ УЧЕНИЦА
      Однако, пора было поторапливаться. Как ни торопились они вооружаться, с момента выстрелов прошло уже не меньше минуты. Скоро здесь будет шумно!..
      Решено было не терять зря времнеи. Пока наверху царила растерянность и, возможно, паника от неожиданно раздавшихся выстрелов, надо было попытаться - и дальше используя эффект неожиданности - напасть самим. Выскочив за дверь, побежали по коридору к торцовой двери метрах в тридцати по коридору. Лена уже объяснила, что там начинается лестница наверх. Всего два пролета. А в конце - неприметная дверца, выходящая в вестибюль дома под парадной лесницей, ведущей на второй этаж. Сейчас, когда они бежали, вдруг услышали впереди шум множества ног, гремящих по ступеням. Быков на бегу извлек из кармана гранату, вырвал чеку и, подскочив к двери, мгновенно заглянул туда. Тут же бросил гранату куда-то вверх.
      - Ложись! - крикнул он, и сам подал пример, рухнув под плинтус.
      Все успели упасть до взрыва. Покрытый линолиумом цементный пол, был холодный и какой-то сырой. Ни Быков, ни Семенов так и не успели ничего одеть, кинулись в бой голые по пояс. За дверью раздался взрыв, дверь тряхнуло, сорвало с верхней петли. Несколько осколков, расщепив доски, куда-то с визгом унеслись.
      - Еще выход есть? - спросил Лену Быков. Спросил на всякий случай, совершенно не надеясь на положительный ответ.
      - Да, - ответила она. Ее лицо было совсем близко: испуганное лицо подростка, застигнутого переменами. - Кладовка раньше была кочегаркой. Там уголь хранили. Там дверца в сад есть.
      - Так чего же мы!.. - Быков вскорчил. - Быстро за мной!
      Перепрыгнув через труп в коридоре (жуткое зрелище!), влетели в подвал, закрыли дверь на засов. Мимо второго мужика с топором вместо носа (еще более жуткое зрелище!) побежали в кладовку. Какой-то хлам... "Надеюсь капусты больше здесь больше нет", - подумал Семенов. Раскидали тряпье, ящики, и глазам предстала железная дверца у пола: метр на метр, не больше, закрыта на большой висячий замок. Быков схватив какой-то ломик, срывал замок. Дверь, заскрипев, отворилась в сереющую тьму.
      Выскочили друг за другом и, отсекая прямоугольник хлынувшего следом света, поспешно прикрыли за собой дверцу.
      - Куда теперь? - спросил Быков Лену. - Где тут у вас главный вход?
      Лена побежала вперед. Свернули за угол - фонарь, каменое крыльцо, массивная дверь, темный "Джип", очень похожий на машину Сосницкого. Не было времени рассмотреть номер. Семенов бежал замыкающим, почему-то все время ожидая пулю в спину.
      Лена дернула дверь - заперта. Постучала. Никто не отозвался. Вдруг все вокруг озарилось светом рухнувших на щебень тротуаров окон. Послышался неясный, словно из улья ровный гул.
      - Я знаю! - вдруг крикнула Лена и, сбежав со ступенек крыльца, кинулась куда-то вдоль дома. Быков и Семенов бросились за ней. Свернули за угол. Узкая железная лестница с перилами и короткими пролетами, поднималась к крыше. Лена уже одолела два марша лестницы, махала им, торопя. Они добежали, стали подниматься.
      Поднялись на крышу крытую шифером, хрустевшим под ногами.
      - Быстрее! - кричала Лена.
      Выступающее окошко. Лена встряхнула створку и, та сразу открылась.
      - Мы отсюда по ночам игогда убегали, - объяснила она.
      Глаза её странно блестели в рассеянном свете, льющимся из окон.
      Влезли внутрь и на ощупь, держась друг за друга, полезли за ней. Лена вдруг остановилась и наклонилась к полу.
      - Неужели заперто? - рассеянно сказала она, но тут люк открылся.
      Вниз уходила деревянная лестница. Они спустились, оказавшись в конце длинного коридора, опоясывающего дом по периметру. Это на ходу объяснила Лена.
      Пройдя немного, завернули за угол. Слева темнели окна, справа нависали двери. Ближайшая дверь приоткрылась, оттуда выглянуло детское личико, испуганно вскрикнуло. Лена раздраженно махнула рукой: закройся, мол. Девчонка немедленно исчезла, хотя щелочка в дверях осталась. "Продолжает подсматривать", подумал Семенов. Они быстро прошли мимо. Лена на ходу объяснила, что в этом крыле находятся общая спальня девочек и две спальни... для гостей, сказала она и, подождав, посмотрела на Семенова.
      "Ясное дело", - подумал он рассеянно. Здесь гости, видимо, спали не одни, судя по всему, а с этими самыми воспитанницами. Детский сад. И детский секс. Секс с детьми нынче в моде, заключил он с внезапной злобой, удивившей его самого.
      - В другом крыле квартира директора. Сейчас там Жук... и ваша сестра, - сказала Лена. - А эта дверь ведет к главной лестнице.
      Дверь, на которую она указала, была прикрыта. Быков отстранил Лену и мягко приблизился к двери. Ковровая дорожка заглушала шаги. Он застыл у двери. Было тихо. Только где-то в отдалении, снизу, слышался шум. Быков хотел уже было открыть дверь, но что-то остановило. Что? Чутье наверное. Он отвлеченно подумал, что лишь сытая, мирная, жирная жизнь делает человека атеистом и неверующим ни в какие там приметы и ощущения. Кто побывал на войне, кому довелось испытать беду, тот знает... За дверью положительно кто-то стоял. Быков, не глядя назад, махнул рукой, чтобы не вздумали мешать. Он осторожно перевесил автомат за спину, вытащил нож и, не дыша, стал приоткрывать створку. Медленно, медленно... Ну вот; где-то в полуметре, может чуть-чуть дальше стоял мужик в камуфляже с автоматом на плече и напряженно прислушивался к шуму внизу. В этот момент он даже сделал шаг вперед и, вытянув шею, слушал.
      "Надо же! - подумал Быков. - Не жилец. Смерть совсем рядом, а он отвлекается."
      Парню было лет двадцать пять. Высокий, полный с обвислыми щеками хорошо, но нездорово кушающего человека. "Словно наши депутаты", ухмыльнулся Быков, не терпевший обрюзглости в мужчинах.
      Зажав нож в правой руке, он левой продолжал тихонько открывать дверь. В последний момент парень встрепенулся; может тонкий, едва уловимый скрип дверной петли, может сквозь добротное сало пробилась тревожная, провидческая мысль - он стал медленно поворачивать голову, одновременно хватаясь за цевье автомата.
      "Поздно, милый!" - подумал Быков.
      Его левая рука метнулась в расширившийся проем, схватила за короткий ёжик волос, перехватила раскрывшийся рот. Вздернув парню голову выше, правой рукой он полоснул ножом по натянувшейся коже горла...
      Немного подергав ногами, он разом затих. Быков, стараясь не запачкаться, уложил его на пол. Поднял глаза. Из глубины лестничной площадки с высокой картины на него снисходительно взирал написанный в полный рост пожилой мужчина в черном костюме и в бабочке. "Наверное, педагог", подумал Быков и отвернулся. Сзади за ним следили уже живые глаза; Семенов и Лена, с совершенно одинаковым выражением поглядывали то на него, то на труп, то на него...
      Они быстро пересекли лестничную площадку; большое шестиметровое, покрытое синтетическим ковром пространство, напомнившее что-то театральное: люстра наверху, множество искрящихся стекляшек, озарявших это мягкое фойе, небольшие портреты по периметру стен с такими же важными ликами, что и у главного корифея, продолжавшего оглядывать проистекавшее в сей момент безобразие с важной брюзгливостью... Все эти мысли, контрабандой пролезшие, мигом испарились от страшного беспокойства, острой боли, тут же пронзившей Семенова: что же он медлит? что же?.. и где же Лиза?..
      Дверь в левое крыло никем не охранялось. Пустой коридор.
      - Там, там!.. - возбужденно зашептала Лена, указывая вглубь.
      Они бесшумно побежали по мягкой ковровой дорожке. За окнами серела бледно-голубая предрассветная муть... настенные светильники медленно снижали накал, словно сникали перед светом наступающего утра...
      - Вот!
      Дверь, на которую указала Лена, отличалась от других. Свои аппартаменты Жук защитил мелаллом. Что же, береженого и Бог бережет.
      - Тут взрывчатка нужна, - осклабился Быков.
      - Давай постучимся, может откроют? - пошутил он, быстро, словно на ринге переминаясь с ноги на ногу.
      В Быкове, даже внешне, ощущался, сжатый, словно пружина, гигантский, требовавшей выхода запал лихорадочной энергии.
      - Ладно, - решил он. - Вы тут соображайте, как взять Жука, а я пойду вниз спущусь. А то они к нам поднимутся. Надеюсь, с вами ничего не случится. Может, ты и впрямь везучий, - подмигнул он Семенову.
      Сказал - и исчез, словно не стоял только что рядом.
      - Как к нему можно подобраться? - спросил Семенов Лену. - Может у него есть другой выход? Может с крыши?
      У девчонки какие-то проблески в глазах. Повернувшись, побежала дальше по коридору. Следующая дверь. Обычная, деревянная. Не заперта.
      - Это классная комната, - сообщила Лена, что-то делая с дверной ручкой.
      Дернула, щелкнула... дверь открылась. Они вошли. Лена нашарила выключатель на стене. Вспыхнувший свет озарил... не классную комнату, а какой-то даже будуар: множество диванчиков у стен, пуфики, кадки с пальмами и прочими раскидистыми растениями, неизменными здесь красно-черными коврами на полу и кое-где на стенах.
      - Чему вас здесь учили? - рассеянно спросил Семенов и, не дожидаясь ответа, кинулся к окну.
      Открывая раму, смахнул в спешке горшок с фиолетовым цветком, орхидеей, судя по бесформенно нежному размаху лепестков. Взорвалось, словно бомба. Семенов рванул внешнюю створку окна, выглянул в ночь.
      Кругом серая тьма, сгущаюшаяся вблизи светящегося окна. Ветер усилился, бросая в лицо мельчащую водяную пыль, пытался уже разорвать тучи, раздувая слабо искрящиеся звезды в просветах сплошного темно-сероого полога облачности.
      Здесь под окнами второго этажа шла декоративная, наполовину утопленная в кирпич стены каменная балюстрада, снизу опирающаяся на узкий карниз, выступающий едва на семь-десять сантиметров. В соседнем окне, принадлежавшим уже директорским апартаментам, горел свет, и оттуда внезапно долетел до Семенова приглушенный, отчаянный крик Лизы.
      Семенов дико оглянулся на Лену. Сорвал с плеч мешавший ему автомат, отдал девушке, а у неё забрал пистолет. Пистолет все ещё был на предохранителе и, вылезая в окно, он подумал, что, возможно, Лена этак и с автоматом не справится... Впереди новый крик Лизы спугнул постороннюю мысль и, следом дом вздрогнул от приглушенного взрыва где-то далеко внизу: Быков вероятно вступил на тропу войны.
      Он быстро добрался до соседнего окна, осторожно заглянул. Полутемная, слабо освещенная через открытый дверной проем спальня. Широкая кровать под восточным балдахином, укрепленная на четырех столбах. Нега и уют маленького сластолюбца, обожающего маленьких девочек... Трахнуть, а потом зарезать! с ненавистью, от которой потемнело в глазах, подумал Семенов и тут же решительно прогнал мешавшую мысль. Двинулся дальше.
      Идти, держась за эти невысокие столбики было неудобно. Карниз узкий, едва носки туфель помещаются, балюстрада сантиметров шестьдесят-семьдесят высотой, руками держаться бесполезно, сковырнешься. Хорошо расстояние всего ничего...
      Он заглянул в окно. Посреди комнаты, привязанная к массивному деревянному креслу, сидела Лиза. Жук, нагнувшись к подлокотнику, удерживал рвущуюся кисть жертвы одной рукой, второй, с чем-то небольшим в кулаке, что-то делал. Лиза вновь дико закричала. Спина Жука, обращенная к окну, напряглась.
      Левой рукой было неудобно целиться; Семенов боялся, что попадет в Лизу. Он сунул пистолет в карман. Поверх окна шел защитный жестяной козырек, опирающийся на бетонный выступ, за который оказалось удобно держаться. Схватившись покрепче обеими руками, Семенов оттолкнулся ногами и всей тяжестью качнувшегося тела, рухнул ногами в оконный переплет...
      С треском ломающегося дерева и звоном стекла, он влетел в комнату. Жук, не успев разогнуться, повернул ещё ничего не понявшее, но заранее испугавшееся лицо. Лиза оборвала крик, в остекленевших от боли глазах появился огонек мысли. Жук повернулся и стало ясно, чем он тут занимался: в руке были зажаты маленькие плоскогубцы, и этим слесарно-бытовым инструментом он запихивал под ноготь Лизе большую циганскую иглу, сейчас торчащую из указательного пальца левой руки, словно острое продолжение ногтя, словно диковинное украшение экзотической моды, словно тридцатисантиметровые ногти, отращиванием которых увлекались китайские вельможи ...
      Семенов выстрелил из непонятно как оказавшегося в руке пистолета Жуку в руку (тот выронил плоскогубцы и охнул), выстрелил в ногу и раздробил колено (тот издал ошеломляющей силы вопль и сел на мягкий, видимо заполненный тараканами и мышами длинющий ворс ковра). С ним ещё разберемся, подумал Семенов и кинулся к Лизе. Пистолет мешал; он бросил его Лизе на колени и, стараясь не обращать внимание на торчащую из пальца иглу, распутал правую руку. Прежде чем развязать и левую, быстро выдернул иглу. К счастью, Жук успел загнать всего-ничего, на пол ногтя, заживет, ничего страшного. Судя по глазам, Лиза это тоже понимала... Или нет? Она, странно замерев, смотрела куда-то поверх его головы... Что?..
      - Какие же вы оба прыткие, аж блевать хочется, - саркастически проговорил кто-то за спиной.
      - Руки за голову, живо! Дернешься, порежу очередью и тебя и твою суку.
      Семенов медленно поднял руки на затылок, выпрямился и, продолжая загораживать собой Лизу, повернулся.
      В темном проеме спальни, нацелив ствол автомата Семенову в живот, стоял Король. Насмешливо вздернув густую черную бровь, он ухмылялся уголком большого рта, к которому прилипла горящая сигарета. И продолжал целиться, слегка наклонив голову, чтобы тонкая струйка сигаретного дыма не раздражала глаз.
      - А я как раз думаю, кого бы я хотел сейчас видеть? Конечно тебя, модельного педика. Слушай, тебя не приглашали фирмы рекламировать презервативы? Хотя неизвестно еще, подошел бы ты, должен же и тебя быть какой-то изъян? А то, знаешь, как-то несправедливо. Я даже не за себя болею, а вот за таких, как Жук. Чем он виноват, что столь невзрачен? У тебя всё, а у них ничего. У тебя и морда смазливая, и деньги, и баба вон какая красавица, а у Жука что? Ничего.
      Король поцокал языком.
      - Ну ничего, так ничего. У тебя тоже больше ничего не будет, - сказал и передернул затвор, забыв, наверное, что уже это проделывал. Во всяком случае, дернулся, когда из патронника вылетел уже загнанный туда патрон.
      От неожиданности он отвел автомат в сторону, чертыхнулся. Слова Лизы, на выдохе произнесенные, были почти не слышны:
      - Отойди, Саша!
      Семенов быстро шагнул в сторону; в то же мгновение раздался выстрел, и пуля, выпущенная неумелой, но счастливой рукой Лизы, тут же просверлила дыру в переносице Королева, Короля - уже не имеет значения, кем был этот труп раньше. Шмякнулось тело развороченным затылком на мягкий ковер и сильно испачкало кровью и мозгами светлый ворс ( в спальне все было выдержано в светлых тонах). Впрочем, что тут о ковре речь вести, когда и жизнь человеческая уже давно не имеет цены!
      Да!..
      Вспомнив о Жуке, Семенов повернулся. Жук, тихонько поскуливая, смотрел на него вытаращенными от ужаса глазами. Семенов вынул пистолет из руки Лизы, передумал, вновь положил его ей на колени и, не спуская глаз с Жука, продолжил распускать веревки, которыми она была привязана.
      Где-то далеко внизу вновь раздался взрыв гранаты, слегка, казалось, тряхнувший стены. Потом пошли выстрелы. Длинные хлопки очередей. Вновь тишина. Над головой у люстры громко жужжали, выделывая круги и восьмерки потревоженные всем этим шумом мухи. Жук скулил почти шепотом, боялся громко, мерзавец. Взрыв в чьем-то животе (странно, в чьем?), сильно заурчало...
      Освободив Лизу, Семенов вновь взял пистолет и повернулся к Жуку. Оказывается, он развязывал Лизу не только чтобы освободить - это можно было бы сделать и чуть позже, - но и для того, чтобы оттянуть мгновение, не расплескать быстрым взрывом неистовую, брезгливую ненависть к этому черненькому жучку, насекомому, который вгоняет иголки...
      Он шагнул к заверещавшему Жуку, приставил дуло пистолета к ещё целому колену и спустил курок.
      Выстрел. Новый вопль Жука (сладостно отозвалось в душе!), крик Лизы все одновременно.
      - Саша! Не надо!
      Семенов повернул к ней бесстрастное, испугавшее её сейчас лицо.
      - Не надо, Саша!
      - Хорошо, - согласился он. - Тогда пошли...
      Он запнулся...
      - Нет.
      Быстро кинулся в спальню, сорвал с постели простыню, рванул материю балдахина - ничего, крепкая. Стал связывать простыню и балдахин. Вроде достаточной длины. Сделал на конце широкую петлю и вернулся назад в комнату.
      Лиза ничего не поняла, но сунула голову и руку в петлю простыни.
      - Сейчас я тебя спущу из окна в сад...
      Она повернулась к нему.
      - Нет, - сказала Лиза.
      Не слушая, он продолжал.
      - Вот тебе пистолет (он быстро заменил обойму), если что стреляй, но наверняка. А лучше прячся. Беги к машине и отъезжай немного в сторону, чтобы видеть вход. И жди нас. Поняла?
      - Нет, - повторила она.
      - Что нет?
      - Я не пойду.
      Секунду он смотрел на нее, потом вдруг раздраженно отмахнулся.
      - Отъедешь так, чтобы в любой момент можно было удрать. А здесь ты мне только мешать будешь.
      Он помог , уже не противившейся Лизе вылезть в окно, вскочил сам на подоконник и, молясь, чтобы кто-нибудь из темноты сада не увидел в них возможную мишень, стал её опускать. К его удивлению, импровизированной веревки вполне хватило. Он почувствовал ослабление натяжения, потом Лиза снизу дернула за простыню и ясно произнесла:
      - Ну я пошла?
      - Всё. Иди.
      Небо светлело: ветер, как шальной, мокро налетел на него и помог спрыгнуть внутрь. Деревья за окном заскрипели, зашелестели вслед, а он уже открывал внутренние засовы входной железной двери.
      В последний момент успел негромко позвать:
      - Лена?
      И очень кстати, потому что ствол автомата был очень близко.
      Рядом раздалось всхлипывание:
      - Почему вы так долго? Я думала, что вас уже убили!
      Он схватил ствол автомата и быстро втянул Лену в комнату. Слезы мгновенно высохли при виде мертвых Королева и живого директора.
      - Давай автомат. Закроешься здесь и никого не впускай.
      Она отрицательно помотала головой.
      - Нет.
      Как похож, устало подумал он. Вдруг вспомнил, что у Королева тоже был автомат. Кинулся к трупу и быстро обыскал. Граната, нож, револьвер с коротким стволом в кобуре под мышкой.
      Жук продолжал стонать. Вдруг замычал, не до того.
      - Вот тебе автомат, - сказал он, протягивая Лене поднятый с пола Калашников. - И... что ещё возьмешь?
      Она, больше не споря, взяла автомат и нож. Ее покорность насторожила, но не было вермени разбираться в девичьих чувствах.
      - Ну всё, - сказал он и выскочил за дверь.
      Семенов успел пройти метров десять, когда сзади стукнула железная притолока. Он мгновенно повернулся: быстрой рысью его догоняла Лена.
      - Ты чего?
      - Мне одной с трупами страшно, - пояснила она и передернулась.
      Семенов даже не стал с ней пререкаться. Уже глядя на её невинное личико почти понял все. Не поленился вернуться.
      Ну конечно. Жук смотрел на своего мертвого подельника. Видел ли? Разумеется, нет. Отличную ученицу воспитал; рукоять ножа торчала из впадины над левой ключицей, - прекрасный удар... черт побери!..
      ГЛАВА 21
      САМ ДУРАК
      Сказать, что Быков был рассержен, значит ничего не сказать. Редкое, в общем-то, в последнее время чувство восхительно чистого бешенства опустошило, заледенило всего. А следом пустоту внутри немедленно заняла ошеломляющая свобода: можно всё! Пережитые унижение и боль внесли оттенок мазохизма, во всяком случае, таким был неясный образ, который мог спрятаться за такими безобидными определениями, как, например, временное поражение, или вообще нейтральное - неудачное начало, но сейчас всё уже в нем ликовало. Ему хотелось - не так пулей, гранатой - голыми руками, в крайнем случае, лезвием ножа как только что, настичь врага, почувствовать холодное, скользкое проникновение стали в ненавистную плоть сейчас ещё абстрактного врага.
      Да, Быкову сейчас нужен был враг, и солдат в нем заранее ликовал: вот, ужо, доберусь до вас!
      Двигаться бесшумно помогали ковровая дорожка, всюду растеленная в этом детско-педагогическом борделе. Он мгновенно преодолел лестничный пролет, прислушался. Тишина, обостренная наползающим рассветом, проявила неясные шорохи, скрипы, потрескивания - звуки, которые днем, конечно же, терялись в неслышном городском фоне, но что стояло за этим скрипом и легким стуком, идущим сверху и, конечно же, снизу, было неясно.
      Быков быстро выглянул вниз: широкое полотно каменной лестницы, покрытое толстой красной ковровой дорожкой и вестибюль внизу были пусты. Девица Лена говорила, что выход из подвала где-то здесь под лестницей. Посмотрел вниз - пусто. Только швабры, щетки на длинных ручках, несколько ведер. С другой стороны была полуоткрытая дверца, которую, действительно, легко принять за вход в каморку уборщицы. В этот момент, ещё шире приоткрыв дверь, вылезла оттуда рука, следом голова, ставшая немедлено разворачиваться по оси, дабы обозреть пространство наверху, где в этот момент как раз находился Быков.
      Счастье короче весеннего ливня. А воинское счастье вообще штука мало поддающаяся определению: опыт, расчет, бесстрашие?.. Сейчас, во всяком случае, удача, вместе с ещё ничего не пониающей головой противника внизу, поворачивалсь лицом к нему, Быкову.
      Он мгновенно спрятался за каменной балюстрадой лестницы и бесшумно достал последнюю гранату. Приготовился выдернуть чеку. И подумал мельком: странно, что уже не нагрянула милиция? А впрочем, сколько прошло времени? Часы как раз... Бог ты мой! Всего двенадцать минут, как он бросил гранау там внизу. Время, действительно, замедлило бег. Или он сам вырвался из его течения?..
      - Где теперь их искать? - негромко, но ясно донеслось снизу.
      Еще один голос что-то неразборчиво буркнул в ответ. Видно, второй человек находился внутри каморки под лестницей.
      - Ну да, здесь же полно ходов, а они и девицу с собой забрали. Она их с перепугу куда угодно приведет.
      Вновь бурчание и следом ясный ответ.
      - Да кто паникует? Тут паникуй не паникуй, а выбираться как-то надо. У нас уже потери, Васька, Фрол и Костыль убиты. Девку они тоже не пожалеют. Надо же, звери! А Король с Жуком заперлись с той шлюшкой. Так что нас всего четверо.
      - Эй! Сизый! - вдруг громче позвал он кото-то. - Кто там у тебя?
      Наступила тишина. Потом этот говорун встревоженно сказал:
      - Может и с ним что? Он же наверху лестницы должен стоять. Может сходить посмотреть?
      Быков спрятал гранату в карман и, не дожидаясь пока вышлют проведать усопшего Сизого (конечно, это тот, кого он только что зарезал), взял автомат на изготовку и бесшумно перемахнул перила.
      И все-таки, как ни бесшумно он двигался, мужик внизу, представленный сейчас коротким ёжиком затылка и широкими, толсто обтянутыми камуфляжными плечами, что-то услышал. Голова стала запрокидываться, дабы взглянуть вверх на источник шума: медленно-медленно. Если и увидел, не успел осознать; инерцией полета и размахом удара Быков впечатал приклад "Калашникова" в круглое темячко. Приземлился. Парень, хоть уже и без сознания, ещё не успел упасть. Только собирался. Быков резко рванул на себя приоткрытую створку двери и очередью обмел площадку перед собой. Отпрянул в сторону, одновременно бросая гранату.
      Взрыв, казалось, подбросил лестницу. Дверцу подвального хода выбило вместе с осколками, звонко отрекошетившими от стен. В голове звенело. Милиция, наверное, приедет как всегда, когда наступит тишина. Это если услышит. Жук наверняка подкармливал ближних центурионов, чтобы те не очень-то ушами пользовались.
      Он вскочил и бросился в проход с автоматом наизготовку. Лампочка, естесттвенно, разбита... Лестничная площадка, как в обычных подъездах... Ступени вниз... Он перепрыгнул изрешеченный осколками труп собеседника говоруна... Вспомнил о том, что этого любителя поговорить только оглушил... В тылу никогда не следует оставлять живого противника... Надо бы вернуться, да прикончить, но не до того - уже летел вниз по ступеням в любой момент ожидая увидеть перед собой ствол, гранату... что угодно.
      Один пролет, второй... Дверь с расщепами от осколков... Петля висит... Конечно, всё от его же гранаты... За этой дверью начинается коридор к подвальному спортзалу... Под ногами бурые потеки... Кого-то, значит, зацепил... Он рванул дверь на себя, выглянул... Загрохотало особенно оглушительно в закрытом пространстве каменной кишки коридора.
      Отпрянув, Быков успел унести картинку на внутренностях век: неподвижное тело вдоль стены, бурую лужицу снизу, трясущийся ствол автомата в руках напряженно пригнувшегося бойца на фоне открытой двери в подвал...
      Пули отчетливо долбили бетон - было слышно даже сквозь грохот выстрелов. Стрелок находился метрах в двадцати. Судя по всему, это был последний из оставшихся в строю.
      Быков попытался ещё раз сунутья в коридор. Вновь загрохотали выстрелы. Видимо, боец был не в себе от страха, или нервы сдавали (что одно и тоже).
      Выдернув чеку из последней гранаты, быстро кинул вглубь коридора. Пуля успела чиркнуть по предплечью, но даже кожу не порвала, так, царапина.
      Раздался взрыв, но дверь выдержала и второй раз. Лишь ослабела и верхняя петля. Быстро выглянув, Быков убедился, что противник плашмя лежит на полу. Не шевелится.
      Вскочив, что есть силы побежал по длинному, оглохшему коридору. Когда до поверженного воина оставалось несколько метров, все эта неживая куча камуфляжных тряпок и плоти зашевелилась. Но автомат был отброшен взрывом, и Быков, добежав, перепрыгнул через раненого. Только через несколько метров остановился в нерешительности. Опять оставлять врага в тылу...
      Все же вернулся. Оказалось, какой там враг!.. Взрывом разорвало живот и мокрые, розово-серые ошметки кишок уже лезли через широкую рану. И пахло!..
      Раненый тащился к нему с бессмысленным мычанием. Находился в состоянии шока и уже почти перешел крань от этого мира к миру иному... сознание уже было далеко, оставалась просто животная суть...
      Жалкое и недостойное зрелище!
      Быков милосердно добил живой труп выстрелом в голову и, досадуя на себя, побежал дальше; подведет его когда нибудь человеколюбие, подумал на бегу.
      Подбежав к двери подвала он увидел, что створки слегка прикрыты. Видимо, после взрыва их так качнуло - ведь раньше проход чисто просматривался. Если там кто-нибудь есть, его уже ждут. Пошумел он здорово. На всякий случай он решил действовать так, будто за дверью уже приготовились стрелять.
      С размаху всем телом распахивая дверь, он уже катился по доскам пола. И как всегда в моменты, когда жизнь начинает балансировать на лезвии бритвы между бытием и небытием, ощущение первого запаздывали, смешивались: он мог видеть картину, а потом долетавший звук завершал целостность мгновения, или, как вот сейчас, слышал звук выстрела, пустое звонкое пение промахнувшейся пули и только потом автоматчик наводил на него оружие... И вот воздух, сгустившись до вязкости желе, сопротивляется движениям: приходится с усилием пропихивать сквозь него автомат... больно ударился плечом и и бедром о пол... ствол вражеского автомата почти поймал убийственную для него траекторию... сейчас будет смертельный для него выстрел!..
      Быков несколько долгих для него мгновений обдумывал парадоксальность ситуации; он ждет и боится выстрела, который уже свершился в ощущении пуля прошла мимо. В тоже время сомневаться в реальности сиюминутной угрозы не приходится...
      В эту секунду раздались оба выстрела, почти слившихся в один и в мгновение ока, словно стекляшки в калейдоскопе, детали реальности сложились в привычную картинку, которую можно было разложить на составляющие: его, Быкова, выстрел прозвучал чуть раньше, и пуля, расплескав глаз наемнику, вошла в мозг, естесственно нарушив управленческие способности организма, а значит, и точность ответного выстрела.
      Быков вскочил на ноги.
      Тишина. Двое убитых прежде ручным способом лежат вдоль стены товарищи позаботились оттащить. Еще этот, навзничь раскинувший руки, которого он уложил только что - вот и все мужские потери. Если присовокупить все ещё торчащий из бочки заквашенный обрубок убиённой Жуком девочки, то женских трупов два: скрюченная Шура как лежала, так и леждит у "шведских стенок".
      Ужас! Все как в кошмарном сне!
      Он ещё раз огляделся. Остывающее боевое бешенство медленно гасло и уже стало возможно различить к войне не отнсящееся. Например, десятка два-три девчонок, неровной стенкой выстроившихся надалеко от него. Он поставил автомат на предохранитель и закинул его за спину. Еще раз огляделся. Мужчин больше нет, можно возвращаться дабы прийти на помощь своему всегдашнему везунчику и этой сумасшедшей стерве, которая, наверняка, втрескалась в красавца Семенова. А вот что делать с этой детской толпишкой?
      - Ну что, девочки-девушки? - бодро начал он. - Пора по койкам досыпать? Или уже не удасться заснуть?
      - Да, - задумчиво, скорее для себя, добавил он. - На вашем месте я бы уже не заснул.
      Он вдруг обратил внимание на тишину; мертвая тишина стояла вокруг. И лишь слабый шорох нарушал эту тишину. Он понял, что это за шорох: непрерывно, молча, точно как зомби в американских фильмах ужасов вся стена девиц медленно приближалась к нему.
      Смешно и жутко!
      Глаза у всех сосредоточенны, лица серьезны: без улыбок, страха, гнева... И впрямь зомби.
      Он не успел додумать мысль до конца, как вдруг вся эта подростковая компашка с визгом и воплями ринулась к нему.
      И ему стало смешно.
      Но тут же - словно пришло на выручку подсознание - он гневно вспомнил, как его обрабатывала покойная Шура.
      И ему уже не было смешно.
      Некоторое время - совсеми немного! - он машинально отпихивал, отталкивал, отшвыривал легких, воздушных девиц, но они все лезли и лезли. Детские ручки хватали его за брюки, поясной ремень и ремень автомата. Он почувствовал, как лезут в карманы, как дергают за волосы, как щиплют пальчики, пытаясь уцепиться за голую кожу.
      - Прочь от меня, дряни вы этакие! - рявкнул он, но низкий голос его совершенно потонул в визге и том бессовском гаме, что смогли поднять три десятка девиц.
      Быкову вдруг стало трудно двигаться, и он всерьез применил силу, пытаясь освободиться; к нему подлетали и подлетали новые противницы.
      Становилось уже совсем не смешно!
      Быков в сердцах схватил ближайшую легкую, словно птицу амазонку и, швырнув перед собой в кучу тел, сделал себе проход. Споткнулся; сзади кто-то схватил за лодыжку. Взревев, он выпрямился и, медленно переступая через тела, стал двигаться к выходу. Вдруг резко дернули за шею, ремень автомата, за который тянули, врезался в горло. А сзади между ног просунулась палка и множество рук, схватившись, дернули вверх.
      От боли света белого не взвидел! Удар сзади по голове... От боли и бешенства он забыл, кто перед ним, сзади него, вокруг: стал наносить удары в полную силу...
      Поздно, поздно...
      Удары посыпались со всех сторон. Споткнувшись, он упал. Что-то твердое, страшно тяжелое обрушилось ему на голову и, теряя сознание, успел подумать: сам дурак!..
      И всё.
      ГЛАВА 22
      ОТМУЧИЛАСЬ
      Семенов между тем спешил по следам товарища. Их было так много, что ему с Леной не грозило потерять эти следы.
      Впереди, под парадной лестницей, лежал первый след: осколок гранаты пробил висок высокому полному воину и вытекшая лужицей кровь только начала буреть.
      Дверцы на марше лестницы, ведущей в подвал, не было на месте: дверцу отнесло взрывом, и она валялась в отдалении, в холле, словно ненужная деталь.
      Пыльно... битонно-кирпичная взвесь ещё не улеглась толком. Было, к тому же, темно. Свет проникал из вестибюля через открытый сейчас дверной проем. И, однако, света было достаточно, чтобы разглядеть ещё одно, припудренное известковой пылью тело. Лена осторожно, словно боясь испачкать кроссовки, перешагнула побеленный труп. Воздух кисло вонял. Семенов медленно спускался в сгущающую тьму подвального хода. Если здесь и были раньше лампочки, сейчас они не горели. Видимо, взрывами повредило проводку. Да и сами лампочки не выдержали.
      Они спустился в коридор. Шли, не забывая выцеливать возможного врага стволами своих АКС, то бишь, "Калашников".
      Коридор был погружен в темноту, ни лучика света. Они остановились. Молча стояли и прислушивались. Какие-то звуки долетали, но звуки отдаленные, может быть из подвально-спортивного зала. Семенов двинулся вперед. Лена крепко держалась за его локоть, громко дышала за спиной. Продвигались почти ощупью, он жалел, что вместе с пиджаком и рубашкой отобрали и зажигалку. Потом Семенов додумался спросить у Лены есть ли у неё зажигалка. Оказалось, есть.
      Теперь они шли более уверенно. Противника здесь не было, иначе их уже подстрелили бы: света от зажигалки было вполне достаточно для удачного выстрела. Через некоторое время металлические части этой одноразовой зажигалки нагрелись. Пока они остывали, прошли ещё немного.
      Тут Семенов наткнулся на что-то мягкое, при ощупывании оказавшимся неподвижным телом. В первые мгновения он похолодел... от неожиданнности, конечно, но ничего не произошло, и он вновь щелкнул кремнем зажигалки.
      К его облегчению, на полу лежал совсем даже не Быков. Так, ещё один чужой труп.
      А тут и дошли. Дверь оказалась прочно заперта изнутри. На засов, конечно. Крик и рев доносился уже лучше, но все равно тяжелая, облитая металлом дверь плохо пропускала звуки.
      Стучаться не решились. Да и что это бы дало?
      Лена нерешительно предложила:
      - А может опять через кочегарку?
      Больше никаких полезных мыслей обнаружить не удалось и, довольно быстро повторив свой же прежний маршрут, оказались в вестибюле, а потом у входной двери, закрытой на большой, очень похожий на подвальный, дверной засов. Видимо, Жук консервативно верил старым способам предохранения от злоумышленников.
      Лена ловко откинула железную палку засова и распахнула дверь.
      Семенов вышел вслед за Леной. Надо было спешить, но он задержался на крыльце... Спешить не хотелось. Все происходящее сейчас казалось потусторонним, нереальным, даже глупым. Людское мельтешенье... А ночь вокругь!.. Темень... И все же чувствовалось и утро, и хоть было ещё очень темно, нечто серое, тусклое, что разливалось кругом, заставляло угадывать конец ночи и наступление нового утра. А дождь все моросил, и будет ещё моросить много много дней. Большие деревья - мокрые и серые - обступали дом глянцевитой стеной. Темный и забытый "Джип" продолжал сиротливо мокнуть возле стены. И вновь мелькнула совсем не актуальная сейчас мысль: а не машина ли это Сосницкого? Посмотрев вверх, он заметил в небе наметившийся широкий просвет облаков, откуда мертво и тускло взглянула ослабевшая луна, с трудом высветившая край снеговой толстой гряды облака. И всё вокруг выглядело как-то странно в своем отрешении от их человеческой суетливой возни сегодня ночью, странно бесцельно, мокро и сияюще.
      Ему, голому по пояс, не было холодно. Смерть, царящая кругом и очень близко от него, присутствием своим зажигало кровь: ему было даже тепло, везде пахло осенней листвой; предрассветная тишина была торжественна и бесстрастна и как-то удивительно гармонировала с его собственной затаенной отрешенностью от всего происходящего сейчас с ним.
      Лена дернула его за руку и, очнувшись от мгновенного забытья, он побежал за ней следом: угол дома, маленькая железная дверца для приема угля - пришлось вновь сгибаться в три погибели, поспевая за юркой, быстрой фигуркой впереди - кладовая, где хранятся инструменты, тряпки, хлам, квашенная капуста, консервы и консервированные девичьи тела... Они вышли из кладовой и остановились, обозревая бессовскую вакханалию, неожиданно явившуюся их взорам.
      И сразу стало понятно, что означал весь тот потусторонний шум, разобрать который они пытались ещё в коридоре перед закрытой дверцей, ведущей внутрь подвала.
      Боже мой! Орали, визжали, звонко матерились и истерично развлекались девочки... Развлекались новой куклой, попавшей в их нежные ручки!..
      Быков! Быков был их куклой. Быков, вновь привязанный к прутьям "шведской стенки". Быков, у которого на этот раз окончательно содрали всю одежду и которого - даже без обязательной набедренной повязки - сделали живым воплощением святого Себастьяна, только что вместо стрел, истыкавших бедного средневекового солдата, Быков был пытаем не зря все-таки раскаляемыми всю ночь железными прутьями. Дух же его был не сломлен, если судить по тем ругательствам, что густо покрывали стайку нежных девочек перед ним.
      Семенов смотрел словно в ступоре на одну очень чернявую девочку, (лет пятнадцати, наверное) так захваченную накалом происходящего, что её нервы не выдерживали: сидела на полу, как кукла раскинув ножки, и колотила остывшим железным прутом по доске перед собой, что-то истерично - заходясь в крике и закатывая глаза - повторяющая в такт ударам.
      Далее произошло вот что: поверх невысоких девиьих фигурок заметивший их Быков взревел, словно словно атомоход в тумане:
      - Убей их! Убей их всех! Всех! Всех до единой шмакодявки!..
      Так кричал он, в ярости забыв о собственной беспомощности.
      Семенова и Лену немедленно заметили и тут же наступила тишина, прерываемая скрежетом зубов Быкова и другими проявлениями его ярости.
      Семенов огляделся вокруг: какие-то неподвижные тела у стены... Да ведь это же те воины Жука или Короля, что приходили за ними, и которых так быстро удалось успокоить. Топором. Больше в зале живых никого не было: только воспитанницы Жука (талантливые, надо признать), он, Быков, Лена...
      Странный шорох привлек внимание; Быков умолк как раз, лишь напряженно наблюдал, все молчали и только... Ну конечно,.. девочки не спеша, почти шаркая подошвами кроссовок, медленно передвигали ступни... словно танец зомби! Их что, этому тоже учили?
      - А ну назад, сучки! - вдруг звонко, со злобой крикнула Лена и напрасно Семенов беспокоился на так давно - быстро и ловко передернула затвором автомата.
      Шорох прекратился. Из группы стоявших впереди старших девочек, вышла одна вооруженная автоматом. Наверное, автоматом Быкова.
      - Ленка! Ты что, переметнулась? Совсем спятила? Тебя же Жук зажарит и сожрет. Не будь дурой.
      - Жук сдох!
      - Ну да?.. - не поверила та. - И кто его? Этот? - кивнула она на Семенова.
      - Нет. Это я его. Я! - истерично выкрикнула Лена. - Я его, ножом, чтобы знал!
      - Ну и дура! - сказала девочка, подождав, когда Лена смолкнет. Теперь тебе точно кранты. Не Жук, так Король, не Король, так Кудрявый какая тебе разница?
      - Лучше отойди, - предупредила она, подбирая удобнее автомат. - Я его сейчас по ногам срежу, и мы его подвесим рядом с этим козлом.
      Было во всем этом разговоре что-то настолько будничное, что-то так не вязавшееся с дикостью ситуации, что эта будничность даже как-то успокаивала. И где-то в глубине возникало - не мысль даже, ощущение - может так и надо?
      Вдруг все вздогнули. Гулко и страшно захохотал Быков.
      - Ха-ха-ха-ха! - раскатилось над девчонками и дальше, уже над Семеновым и Леной. - Ха-ха-ха-ха! Зачем их утруждать, Сашка! ты лучше сам иди привяжись, помоги им слабеньким!..
      И тут же ещё громче:
      - Стреляй, падла! Стреляй, идиот!
      Девчонка с автоматом прицелилась... Автомат забился, выплевывая пули... Семенов, дейстительно, смотрел, как в ступоре. Выпущенная Леной очередь разметала толпу. Несколько человек - те, что стояли впереди упали. Некоторые беззвучно разевали рты... искаженные гримасами боли лица что-то силились сообщить... распятый, словно голый святой Быков, беззвучно, во всю глотку хохотал... Лена, над которой склонился Семенов, прошептала:
      - Не надо было ждать... надо было раньше стрелять...
      Он стоял рядом с ней на коленях. На её майке быстро выступиали два пятна крови... грудь, живот...
      - Ах! Я знала, я знала!.. Не могло все так!.. Я знала!
      - Лена!
      Она задохнулась, грудь ходила ходуно.
      - За что мне всё?..
      Помолчала, собралась с силами:
      - Я тебе хотела сказать... Наклонись.
      Он подчинился, и она прошептала ему несколько фраз.
      Вдруг кровь хлынула изо рта. Она словно не заметила, глубоко вздохнула:
      - Поцелуй меня!
      И Семенов вдруг с ужасом увидел в её глазах стекленющую отрешенность, стремительно воздвигавшую незримый барьер между ней и всем этим миром; между ним, раненными и здоровыми подругами, беззвучно вопящим Быковым на прутьях "шведской стенки" - между всем...
      - Поцелуй меня, мой дорогой!
      Он наклонился, а она уже умерла. Лежала головой у него на коленях красный след тянулся от подбородка... шея, майка... следы от пуль не были видны... казалось, безмятежно улыбалась...
      Отмучилась.
      Что было дальше?.. Что было дальше... Да, Семенов освободил Быкова, которому ничего так повредить не успели, а многочисленные ожоги, как обычно, лишь удовлетворили его сенсорный голод и примирили с рутиной жизни. Так он, во всяком случае, бодро заявил.
      Странный человек Быков!
      Пока Семенов, словно во сне пытался перевязать раненных девочек, Быков уже вызвал опергруппу (вновь своих бессонных знакомцев), бригаду скорой помощи, затем нашел их одежду (немного мятую, но все равно ещё приличную) и стал гнать приятеля сообщить Лизе о благополучном завершении их бестолкового рейда во вражеско-девчоночьем логово врага.
      Их рубашки, пиджаки и плащи лежали здесь же в подвале, довольно аккуратно сложенные на борцовских матах. Даже нож в рукаве сохранился. Семенов щелкнул кропкой и задумчиво осмотрел лезвие. Быков, торопливо застегивая на себе рубашку, рассказывал о своих подвигах.
      - Так глупо, так глупо! Как пацан!.. - вслух сетовал он и свирепо поглядывал на растерянно переминавшихся невдалеке младых воительниц, в которых угар боевого похмелья уже несколько выветрился.
      И девушки были готовы подчиняться новому хозяину.
      Быков выслушал рассказ Семенова. Удивился:
      - Да ну? Иголку, говоришь? Вот моджахед! Ну давай, иди, иди!.. Я тут ещё инструктаж проведу.
      Семенов взял плащ Лизы, оказавшийся среди их одежды и пошел к выходу. Перед тем, как выйти, оглянулся. Яркий свет заливал этот большой подвальный зал. Везде спортивные снаряды - именно здесь проходила ежедневную муштру женская армии Жука. Сейчас часть этой армии, уснув навсегда, лежала на матах, рядышком с теми двумя мужиками, что тоже нашли здесь свою смерть. У одного мужика так никто и не удосужился вырвать боевой топор из лица. И накурено; сладковато тянуло марихуаной - все обнажено, четко, без полутонов.
      ГЛАВА 23
      ЕГО НАЗЫВАЛИ ПУПСИК
      Он вышел в коридор. Каблуки туфель твердо стучали по бетонному, покрытому линолиумом полу. Еще один труп, а в конце коридора - он помнил другой. У этого осколок снес кончик носа, отчего в уже отекшем лице проступило что-то кабанье.
      Семенов поднялся по двум бетонным маршам лестницы. И здесь два трупа. Его грозный товарищ Быков славно поработал сегодня. Но и ему грех жаловаться: он тоже не халтурил.
      Прежде чем выйти в сад, поднялся по широкой парадной лестнице и вернулся в апартаменты Жука. Надо было, прежде чем приедут камарадосы Быкова, навести и здесь порядок. На толстом и хитром личике Жука застыло страдальческое удивление. А Король умер торжествующим: черная густая бровь насмешливо приподнята, и ухмылка в уголках широкого твердого рта.
      Семенов тщательно вытер свой пистолет платком и вложил его в руку Жука. Прижал пальцы. Отпустил руку трупа: пистолет выскользнул на пол. Нож, которым Лена прикончила воспитателя, оставил: мертвые сраму не имут, ей уже ничего не страшно.
      Пошел вниз.
      Он вышел через главный вход, надавно открытый Леной и теперь уже, казалось, перестроившийся на доброжелательный прием новых людей. Это потому, что раньше сюда ходили люди определенных, так сказать, интересов, а сейчас будут шастать с интересами противоположными.
      Всё чушь! - думал Семенов, останавливаясь посреди аллеи, с серо темнеющими по сторонам громадами старых деревьев и серо светлеющим небом безжизненным, унылым. Эта темная серость, продолжавшая сочиться мелкой водной пылью, временам темнела под наплывом низких угрюмых туч, и ветер сразу то усиливался, то стихал, сбивая с веток мокрый дождь черных сейчас листьев, довольно толстым уже ковром устилавшим дорожку аллеи.
      Такое настроение!.. Такое!.. Словно бы оказался на кладбище, где ветер плачет вместе с душами отмучившихся... ветер, скрип сучьев, немой разговор... Смерть не страшна, смерть - это покой, ничто, пустота. А боишься смерти лишь потому, что кто-то там, за невидимым порогом ещё заботится о тебе, потому и держит в тебе этот глухой страх перед безносой. Ведь никто не ужасается тому, что не жил до рождения, все эти тысячи и тысячи лет, а ведь прошлое - кристально прозрачно, ясно, чисто. Будущее же мутно и ужасно, потому что золотой век был давно-давно и впереди одни только слезы. И теми не менее, тем не менее!..
      Выйдя на тот круглый пятачок, который не так уж давно встретил их сначала двумя псами, темными лохматыми глыбами сейчас лежавшими у бардюра, потом - беспамятством, Семенов запрокинул голову, ловя ртом редкие крупные, срывающиеся с листьев капли воды. Ветер с шумом разгонялся по дорожкам темного сада, скрипел сучьями. С деревьев, вместе с дождем, срывались листья. Точно напряженный шепот все улиливался поверху шум и шелест деревьев. И гудят вслед ветру старые клены угрюбмо и жутко...
      И вдруг, словно душа озарилась бесшумным взрывом, он с пронзительной тоской вспомнил Италию, Неаполь, полукруг огромного Неаполитанского залива, с громадой Везувия и тающими в дивной водной сини двумя высокими островами: Искья и Капри. И все это существует сейчас, в данный момент кто-то может наблюдать, как на предрассветной глади воды начинает сиясть драгоценные изумрудно-бирюзовые оттенки: постепенно, незамено - пока море вдруг не вздохнет навстречу, не засверкает, не заиграет крупными серебряными звездами!..
      Что за странный сон, в котором он добровольно пребывает? Почему он здесь? Разве есть у него теперь родина? Если нет работы для родины, нет и связи с ней. А у него нет даже и этой связи с родиной - своего угла, своего пристанища... смысла нет. И он, несмотря на свое пресловутое везение, внутренне уже постарел, выветрился нравственно и физически, стал бродягой в поиках того, что может заполнить пустоту, а в свободное время уже старается не думать, потому что мысли о каком-то неопределенном счастье, так или иначе возвращаются всегда к теме смерти... которая пока обходит стороной, но забирает близких...
      И все же, все же... где-то далеко отсюда мерно дышит в сонных грезах припудренное звездной пылью теплое италийское море!..
      Семенов вышел за ограду. Улица мокро блестела и в асфальте с обеих сторон отражались фонари. Недалеко, приткнувшись возле ограды, тускло мерцал бледно-светлый кузов Быковского "Форда", а наискосок, метрах в ста у тротуара, обсыпанный пятнами тени, стоял под огромным вязом его "Ягуар". И там его ждала Лиза.
      Он плотнее затянул воротник плаща, потому как капли воды продолжали холодить шею. Вдали послышалась сирена, потом красная лампа озарила пространство узкой улицы тревожными сполохами и, резко затормозив у ворот, остановилась белая "Волга". Оттуда выскочили черные мужики в знакомых масках на ликах и, не слова ни говоря, но окидывая Семенова внимательными взорами сквозь глазные прорези, прошли один за другим во двор и сад.
      Когда все бойцы скрылись в темноте сада, Семенов пошел к своей машине. Лиза коротко мигнула фарами, давая понять, что его видит, а сама цела и ждет. Когда оставалось метров пять, она открыла дверцу и вышла навстречу. Стояла, опираясь голубовато-бледной изысканной рукой на дверцу и смотрела сверкающими глазами. Когда он подошел близко, шагнула навстречу и, извивом тела прильнув к нему, порывисто обняла, поцеловала в губы.
      - Все кончилось, киска!
      Она вся дрожала. От холода?.. Он вспомнил о Лизином плаще, продолжавшим оттягивать руку и накинул ей на плечи. Помог сесть в машину рядом с водительским креслом. Обошел машину и сел рядом.
      - Домой? - полуутвердительно спросила она и взглянула на часики. - Вот и ночь прошла, шестой час. Скоро шесть.
      - Да, скоро рассвет.
      - Домой? - повторила она с той же интонацией.
      - Нет, милая. Ты езжай. Можешь спать ложиться. У тебя была сегодня насыщенная ночь. Палец болит?
      - Нет, ноет слегка. А куда ты?
      - Да так, ничего существенного. Можно было бы и отложить, но я хочу проверить.
      - Что ты хочешь проверить?
      - Понимаешь, тут одна девушка сказала, что хорошо знает какого-то Кудрявого. Мол, он у них тоже был что-то вроде босса. Я ещё пойду уточню у двчонок и если это твой Игорек, то хотелось бы съездить в гости. По горячим следам.
      - Зачем тебе это? - спросила она.
      Семенов удивленно посмотрел на Лизу. Удивился её тону. Она уже спокойно смотрела на него. Он похлопал её по коленке.
      - Не бойся ты за него, ничего личного. Просто те ребята, которых нанял Жук, чтобы расправиться со мной, ездили на машине Сосницкого. А твой Игорек - если девы подтвердят - частый гость у Жука. Мне интересно, какая тут на самом деле связь. Загадка. Боюсь сегодня не усну, если не разберусь. Не к Сосницкому же сейчас ехать? Тем более, что он, как утверждает его племянница, в отъезде. А Игорек у него работает. Может здесь связь глубже, чем кажется. Как ты считаешь?
      - У тебя есть курить? - спросила она, не отвечая на его вопрос.
      Он похлопал себя по карманам.
      - Мерзавцы! Зажигалку свистнули. Посмотри в бардачке, там должны быть сигареты.
      Утопил кнопку электрозажигалки.
      Сигареты нашлись, и они оба закурили. Он опустил стекла дверцы со своей стороны. Свежий воздух вливался внутрь салона. Ветер снаружи продолжал пробегать по кронам вяза, под которым стояла машина. Бледнеющие пятна свето-тени от придорожного фонаря волновались у них на коленях.
      - Там в бардачке есть запсная книжка и ручка. Кожаный блокнот. Напиши мне адрес Кудрявцева, будь добра.
      Лиза ещё мгновение выдыхала дым, потом достала блокнот в темном кожаном переплете, раскрыла. Внутри в петельке была ручка. Лиза быстро написала адрес, вырвала листок и протянула Семенову. Он прочитал листок, сложил и сунул во внутренний карман.
      - Хорошо. Сейчас докурю и пойду посмотрю, что там делают бравые волкодавы.
      - Мне, действительно, тебя не ждать?
      - Нет, крошка. Я и так допустил ошибку, когда взял тебя сегодня с собой. Особенно, когда сюда вот притащил.
      - Ну всё, - сказал он и щелчком выбросил окурок, взорвавшийся о тротуар огненными брызгами.
      Семенов вышел, захлопнул дверцу и, наклонившись к ещё открытому окну, добавил:
      - Ты меня не жди. Сразу ложись спать.
      - О/кей! - Лиза включила мотор, и машина, сразу набирая скорость, уверенно умчалась.
      Семенов, проследив, пока "Ягуар" не скрылся за поворотом, пошел в сторону Детского дома.
      Не успел он дойти до места последнего успокоения обоих кавказоидов (собак, разумеется), как со стороны улицы вновь послышался рев мотора, скрип тормозов и через некоторое время мимо него трусцой пронеслась большая группа людей, принадлежность которых к последователям Гипократа он определил по бывшим с ними нескольким носилкам.
      Этим не ограничилось; на крыльце пришлось уступить путь толпе оперативников, один из кторых был с большой видеокамерой, так что на секунду даже подумал: а не журналисты ли пронюхали? Мысль абсурдная для знающих неприязнь Быкова к представителям древнейшей профессии, так что Семенов лишь ухмыльнулся.
      В доме было многолюдно. И странно, на него никто не обращал внимания. Скорее всего, Быков вызвал разные группы, не все члены которых знали друг друга в лицо. Так или иначе, его обходили без распросов. Только оператор, как раз снимавший оба трупа под парадной лестницей, попросил его подержать какую-то лампу.
      - Черт! Ну и рожа!
      - Приятель, ты не мог бы зайти вот с этой стороны? Ну и рожи! повторил он с профессиональным восхищением изучая посиневшие лики натуры.
      И долго еще, уже спускаясь по лестницы вниз, в подвал, Семенов слышал:
      - Ну и рожа!
      А потом, неясно, какое-то восклицание на ту же тему.
      Первая пара медработников пробежала с носилками мимо него ещё в коридоре. Он успел заметить лицо девицы, убившей Лену. Девицу несли головой вперед, из чего он заключил, что стреляла она лучше, чем Лена. Ладно, пусть живет...
      - О-о! - крикнул ему издали Быков и поднял руку. - Все нормально?
      Быков продолжал что-то объяснять волкодавам в черных масках, внимательно, сквозь прорези, следивших за ним. Войдя в раж в попытках изобразить все в лицах, Быков, увлекаясь, воспарял по перекладинам "шведской стенки", замирал в позе распятого, спрыгивал, свирепел и ругался. Маски сочувственно качали изолированными головами. Вдруг, оставив оперативников, Быков подлетел к Семенову.
      - Пошли к твоим. Я ещё не видел.
      Они поднялись наверх. Железная дверь была распахнута. Оператор с камерой уже колдовал здесь. Кроме него был ещё один парень в темном комбинезоне с ярлыком на спине - "Скорая помощь". Может врач. Он осматривал Короля. Наконец, ещё одна черная маска задумчиво стояла у окна и рассматривала сереющую муть за стеклом.
      Быков сразу осмотрел Жука, покачал головой, уважительно посмотрел на Семенова.
      Классно!
      Наклонился к уху:
      - Это ты его так добил?
      - Нет, Лена.
      - Мастер! - уважительно задумался Быков.
      К ним подошла маска, оказавшаяся старшим той самой группы, что следовала за ними с самого казино.
      - Тут всё ясно, - сказал подошедший. - Конечно, ещё надо снять отпечатки пальцев, но в общем, картина вырисовывается.
      Быков при упоминании отпечатков пальцев быстно взглянул на Семенова. Тот успокоительно кивнул. Быков стал объяснять, указывая рукой:
      - Этот вот с ножом, убил того с дыркой между глаз. А перед этим они повздорили и этот второй с дыркой, вишь, расклепал ему ноги и руки. Ножом прикончил, а тот, перед тем, как умереть, выстрелил в лоб этому сукину сыну. И чего они не поделили? Это же хозяин казино, Король. То еть Королев Дмитрий Гурьевич. А второй, с ножом - Жук. Лисневский Сергей Эдуардович. Были же последнее время приятели, не разлей вода. Деньги, конечно, виной. Деньги всё портят, - философски заметил он.
      Все помолчали, сознавая верность последних слов. Потом опер в маске оглядел их покрасневшими, как у Фантомаса глазами и весело сказал:
      - А может быть тут ещё были люди. Посмотрим.
      Он вновь подошел к окну.
      - Светает. Вот ещё одна ночь прошла. Спать хочется - жутко!
      Быков приблизился к мертвому Королю. Оглядел внимательно.
      - Вот так-то, - веско заметил он. - Вот так-то.
      Семенов потянул его к выходу.
      - Пойдем, надо спешить.
      - Куда это? - удивился Быков.
      - Хочу напоследок заехать к Кудрявцеву. Чтобы, так сказать, закрыть дело. Расставить все точки над i.
      - Кудрявцев, Кудрявцев... Чего тебе Кудрявцев? Подожди... Да, девка что-то говорила... Пошли.
      Внизу направился сразу к воспитанницам. Девочки, словно воробышки на проводах, сидели вдоль стены рядком на длинных школьно-спортивных лавках. Все одинаковые, все в легких сине-красных спортивных костюмчиках.
      - Ну! - грозно навис над ними Быков. - Это как же вы?.. Как вы могли?.. - с суровой укоризной в голосе сказал он. - Одно у вас смягчающее обстоятельство: вас использовали в своих грязных целях опытные рецидевисты.
      По ряду прошло шевеление. Кто-то, как заметил Семенов, ухмыльнулся. Впрочем, ухмылки тут же сошли: положение было понятное, серьезное и вообще...
      - Вам зачтется, если будете говорить правду, - продолжил Быков. - Кто такой Кудрявый?
      Девочки переглянулись. Одна, постарше, с мелко завитыми спиральками кудряшек, недоуменно ответила:
      - Кудрявый и есть.
      - Имя, фамилие?.. Или Кудрявый - это фамилие?
      - А-а?.. Нет, Кудрявцев. Кудрявцев Игорь.
      - Так, так... И часто он к вам сюда приезжал?
      Вновь шевеление.
      - Раза два в неделю. Иногда чаще.
      - И зачем приезжал?
      На этот раз оживились все, и Быков понял, что сморозил глупость.
      - За этим самым, зачем же еще?
      - Ну, - сказал Быков. - Мало ли... А Сосницкого Аркадия Григорьевича не знаете?
      Девочки не знали.
      - А кто это?
      - Высокий, толстый... старый, - посмотрел Быков на малолеток. - Лет пятидесяти. Работает адвокатом. Волосы темные, завиваются, глаза темные, особых примет нет.
      - Может это Аркаша? - предположила девочка лет двенадцати. - Он как-то сказал, чтобы я его так называла.
      - А-а, тот дядка... Может быть.
      - А меня просил называть себя Пупсик, - крикнула одна, и легкий смешок прошелестел по ряду.
      - Ну, узнали? - спросил Быков, внимательно слушавший их щебет.
      - Может это тот, к кому нас возил Кудрявый? - ответила мелкозавитая девочка. - Дядя его, кажется. Но нам не говорил, как его зовут. И мы и не знали, что он работает адвокатом.
      - А кого возили? - поинтересовался Быков. - А ну-ка поднять руки.
      Одна, вторая... - подняли почти все.
      Быков повернулся к Семенову.
      - Во боров! Ну скотина, ну скотина!..
      - Ладно, - повернулся он к девочкам. - Сидите и ждите. Ничего с вами не будет, если опять что-нибудь не выкините. Вы ещё несовершеннолетние, так что надейтесь на смягчающие обстоятельства.
      - Пошли, - сказал Семенову и крупно зашагал к выходу.
      - Эй! - крикнул ему кто-то из группы оперативников. - Протокол надо подписать. Вы далеко не уходите.
      - Попозже, попозже, - крикнул им Быков в ответ. - Вы знаете, где меня найти, подпишу.
      - А друг?
      - Найдем, не боись.
      ГЛАВА 24
      ИНТЕРЕСНЫЙ ТЕЛЕФОНЧИК
      На улице все было серым, размытым. Все то, что ночью являло собой единое, монолитно-черное, сейчас начинало дробиться, и медленно выделялся гофрированный спуск лестницы, каменные широкие перила, шероховатый от времени фасад, украшенный выступающими половинками кирпичей, которые сливались в геометрический узор, на удивление оживляющий величественный, хоть и старый уже рельеф дома.
      Гравий дорожки здобно похрустывал под ногами, все мокро блестело и с листьев срывались крупные частые капли, так что казалось, что этот ситник переходит в ливень и вновь приходилось с тоской вспоминать о виртуальном зонте, поспешо стягивая на шее воротник плаща.
      Бессонная ночь, ловко проведя их по нескушному лабиринту, усталости не принесла; Семенов чувствовал во всем теле ясную прозрачную бодрость и лишь где-то в самых дальних уголках сознания угадывалась, затаившаяся, сродни окружающей сырости, вялая муть. "Спать придется весь день" , подумал он, с трудом обнося подошвой неведомо как выжившего в городе глянцевитого черного навозника, валко спешащего пересечь опасную дорогу.
      - Вот чего я хочу, - вдруг сказал доселе молчавший Быков. - Коньячку хочу. У меня в машине что-то там есть. Не такой, как у тебя, это уж точно, но сейчас и такой сойдет. Как ты?
      - Еще бы, - согласился Семенов.
      Они прошли мимо двух мохнатых глыб овчарок. "Твари!" - немедленно сказал Быков. Вышли за ограду. Бледно-серый бок огромного "Форда", затянутый в узлы толстых труб. Под открытым небом моросить стало сильнее. Поперек улицы тяжело провисло бело-синее полотнище рекламного плаката, радостно приглашавшего на ярмарку-распродажу чего-то там элитного.
      - А твой "Ягуар" где? - отсутствующе спросил Быков.
      И сразу догадался:
      - Домой отправил? И то, всю ночь с нами пробегала. Тут и мужику довольно, а каково девчонке? Как она там... после плена?
      - Палец у неё болит, - рассеянно пояснил Быков.
      - Палец? - переспросил Быков и вдруг громко захохотал, взрывом смеха испугав ещё только начавших просыпаться ворон в саду, которые, частично взлетели, частично остались на ветвях, но загалдели все. И долго еще, возмущались, даже когда хохот смолк.
      - Палец! - все повторял Быков. - Пальчик! А больше ничего?
      Он смолк и, открывая дверцу машины, махнул рукой:
      - Садись!
      Семенов подождал, пока откроется дверца. Сел. Быков уже сворачивал пробку у бутылки коньяка.
      - А стаканов нет. Придется так, из горла. На, ты первый, - протянул он бутылку.
      Коньяк горячо провалился. Семенов сдедал несколько глотков. Было необычайно приятно. Коньяк стронул ту глубинную муть, которая затаилась вместе с усталостью. Показалось было, что этак и спать захочется.
      Быков гулко вливал в себя спиртное. Оторвался от бутылки.
      - Теперь закурить. Пошарь в бардачке.
      Семенов вынул из кармана свою пачку "Мальборо" Оба закурили. Как хорошо!
      - Ну что, сейчас тряханем твоего любимого Кудрявцева? Больно повод хорош, - выдохнул дым Быков. - А потом отдыхать.
      Он вновь затянулся и долго выпускал струю дыма, растекщуюся по лобовому стеклу.
      - Эх! Как я спать завалюсь!.. Красота!
      Поехали наконец.
      Как ни рано было, но уже показались люди. Вон дворник в двухцветной курточке метет метлой тротуар. Встречные машины. Свернули и полетели вдоль трамвайных путей, где скоро обогнали шибко гремящий и все ещё ярко освещенный трамвай - словно игрушка, внутри которой неподвижно расселись несколько пластмассовых пассажиров.
      Осеннее утро мерцает от ветра. А только что было тихо, но тут же порыв ветра сбивает капли с тополей вдоль дороги, мутнеет лобовое стекло, по котрому начинают ходить - туда-сюда - резиновые дворники. Низкие тучи летели сплошным фронтом - плечом к плечу, - и прорывались иногда, вдруг обнажив высоко в небе разрыв верхнего этажа облаков - изумленную осеннюю синеву.
      Сверяясь с листком, нашли дом Кудрявцева довольно скоро. Бетонный монолит, прорезанный снизу ходами арок, через одну из которых проникли во двор. Здесь, со двора, дом загибался в кольцо, коим и обнимал двор, где стройными рядами выстроились различные иномарки - прекрасное зрелище!
      У какого-то озябшего мужика в фирменном, похожем на мундир железнодорожника костюме, спросили где второй корпус. Служащий указал, они подъехали и остановились напротив входа.
      - Буржуи! - с чувством сказал Быков и стал выбираться из машины.
      Монолитная дверь в подъезд оказалась с домофоном. Стали тыкать кнопки. Квартира Кудрявцева молчала, зато отозвался голос чужой и грубый, коротко поинтересовавшийся, к кому посетители направляются. Быков немедленно доложил, что они, собственно, направляются в квартиру сто семнадцатую и разве вся эта полуживая механика не работает или связь осуществляется методом случайного тыка?
      В ответ ничего сказано не было, затем, немного погодя, звякнула защелка и распахнувшаяся дверь явила их взорам помятого и сердитого от недосыпания мужчину в форме. Мужчина был непрочь вступить в конфликт, но, все-таки, понимая, кто он, а кто те, что проживают в доме или имеют отношения к жильцам, словом, те, кто могут выложить за здешнюю квартиру сумму, которой бы хватило ему лет двадцать существовать безбедно и с комфортом, сдерживался по мере сил. Быков же, дабы не терять времени, сразу сунул бойцу под нос свое вечное удостоверение капитана ФСБ, что произвело впечатление благоприятное и, даже, расположило к ним охранника.
      Тут же оказалось, что хорошо всем известный Игорь Кудрявцев сегодня, то есть ночью, не приезжал домой, однако, для экстренных случаев иногда оставляет телефон, по которому его можно найти. Последний раз он оставлял телефон несколько дней назад, но может он и сегодня там же? Телефон он просил никому не давать, но раз такое дело... кто знает, может, это важно и для него... так что извольте.
      Охранник ушел и сразу вернулся с клочком бумаги, где были карандашом нацарапаны цифры телефонного номера. Всё. Поблагодарив, друзья вернулись в машину, сели и закурили. Листочек с номером телефона Быков приладил у ветрового стекла, так чтобы видеть обоим: 293-17-15.
      Между тем утро незаметно наступило и, хоть окончательно ещё не рассвело, ночь уже ушла. Для жильцов этого дома час был ещё ранний, потому-то из всей массы машин, сбившейся здесь в спящее стадо, сейчас просыпались одна-две - ворчали, рычали, хлопали дверцами - в общем, проявляли активность. Прохожих было мало, только дворники уже орудовали метлами, сгребая в аккуратные кучки почерневшие мокрые листья, от дождя сразу потерявшие свою красно-оранжевую прелесть. Один из дворников шаркал метлой совсем рядом и блестела его двухцветная форменная курточка, неудобная, промокающая, холодная, халтурно сработанная близкими к власти швейниками, - но зато сумевшая придать работнику коммунальных служб социальную завершенность - уж ни с кем теперь не спутаешь.
      Быков выдохнул дым и, молча потянувшись к бардачку, достал коньяк.
      - Хлебни, - протянул он бутылку Семенову. - Самое время тяпнуть, раз такое дело.
      Семенов сделал глоток, вернул коньяк Быкову. Тот шумно припал к горлышку.
      - Хорошо! - сказал, отдышавшись.
      Спртал бутылку и закурил новую сигарету.
      - Слушай, а может бросим это дело? Или он тебя так сильно достал?
      Семенов, не отвечая, курил. Быков отвел от него взгляд.
      - Ну как знаешь.
      Он постучал сигаретой по краю стекла, стряхивая пепел, и чертыхнулся: крупная капля, с шипением впитавшись в горящий кончик, погасила сигарету.
      - Ладно, - бодро начал Быков, закурив вновь. - Ладно, тогда давай суммируем наши выводы. Мало ли, пригодится. Я первый. Итак, началось все с посылки. Ты обнаружил части трупа, понял, что Жук начал на тебя давить и решил линять на время из Москвы. Тут же на тебя покушаются трое варнаков под предводительством кавказца - хотели тебя прикончить на стройке, но не смогли. Нарвались, в общем. Ты их кончил сам. Они разъезжали на машине адвоката Сосницкого, у которого служит Кудрявцев. Кудрявцев, к тому же, пытается отбить у тебя Лизу и вообще проявляет повышенную активность, как мы выяснили. Ты находишь у убитых бандитов в записной книжке адрес казино "Московские зори", которым управляет мой бывший однокурсник по институту Королев или Король. У Короля ошивается и Жук, из-за которого вся эта канитель и завертелась. Жук имеет зуб на тебя и на меня, так как мы с тобой его отправили полтора года назад по этапу. Кроме того, как выяснилось, Королев знает, что твой высокий папа упрятал ихнего папу за решетку. Значит, и у Короля были причины тебя не любить.
      Семенов повернул голову и посмотрел на Быкова, в такт словам дирижировавшего сигаретой. Он едва заметно усмехнулся, а Быков продолжал:
      - Подытожим. Кто был заинтересован нанять тройку убийц, чтобы отправить твою чистую душу в мир другой этажности? - Быков захохотал при этих словах и тут же пояснил:
      - Это я так шучу.
      - Да уж я понял, - кивнул Семенов.
      Быков тяжело заворочался в кресле водителя, поудобнее устраивая свое огромное тело.
      - Продолжаю. Вопрос: кто был заинтересован в том, чтобы ухлопать тебя? Отвечаю: все. Жук, потому что ты участвовал в его деле (меня в счет не бери, обо мне речи пока нет), Король, потому что хотел отомстить за отца, даже Кудрявцев, потому что имеет виды на твою Лизку. Остается адвокат Сосницкий, который тоже мог быть заинтересован в твоем устранении, так как ты, естесственно, знал о его участии в деле твоего предка и старого Королева. Сосницкий как-то связан с Жуком, может только интересом к девочкам, и не хочет, чтобы приятели - Жук и Король - узнали о нем всё. Получается, куда ни плюнь везде могут быть заказчики. И ты уже, конечно, был бы трупом, если бы не один неучтенный всеми фактор, о котором они правда, могли и не знать: твое проклятое везенье. Я вот, честно говоря, думал, что это все случайность, ну, все эти твои штучки. И в школе думал, и потом. Только когда нас Жук прошлый раз запер в сауне у себя на даче и стал температурку поднимать, а помощи ждать было неоткуда, и я был уверен, что всё, отгулял Сережа Быков - обидно было, помнишь? - вот тогда поверил.
      Семенов молча изучал распалившегося от воспоминаний Быкова.
      А тот был весь в прошлом.
      - У меня уже кожа полезла, уши от жара в трубочку свернулись - кричи не кричи, только Жуку удовольствие, - как вдруг - на тебе! - котел у него взорвался, электричество кончилось, вся его электроника полетела, а ещё и замки разом отказали: двери настежь. Помнишь, у него всё было на компьютер завязано? Ведь чепуха, случайность, везде может случится, а меня осенило. Нет, думаю, чего упираться? Одним одно, другим - другое. А третьим - всё. Вот тебе всё с рождения и до сих пор дается. Надо либо это принять, либо помереть от социалистического негодования: как же это так - неравенство практикуется самой Природой! В общем, Жук тогда проиграл. И сейчас проиграл. И Королев проиграл - я был уверен. А Кудрявцев вообще не та лошадь, чтобы на него ставить. Кудрявцев достаточно умен и достаточно осторожен, чтобы самому связываться с какой-нибудь группировкой: завязнешь. Сосницкий? Этот может. Но он, кажется, уже почил. Честно говоря, если бы не этот номерок телефона, я бы предложил отвести тебя домой, в постельку, баиньки, отсыпаться.
      - Ты тоже сразу узнал? - спросил Семенов.
      - Да нет. Почти, но не сразу. Думал, что-то знакомое, где-то видел этот номер. И совсем недавно. И бац! - осенило. Я же тебе его сегодня привез. Это же телефон Сосницкого, его особняк. Ну думаю, круг замкнулся. А ты что думаешь?
      - Не знаю. Но съездить надо. Во вском случае, мы их врасплох застанем. Я был уверен, что Сосницкого грохнули. Его племянница сказала, что он уехал из Москвы в командировку. Хотя что это за командировка?..
      - Одно другому не мешает: могли и в командировке грохнуть. Ладно, приедем-узнаем, - сказал Семенов.
      Он подумал, что все остальные детали, отмеченные им сегодня, вряд ли имеют отношение к тому делу, вернее, к той конкретной вещи, что заставила их всю ночь проблуждать в этой расцвеченной мишурой тьме. Все остальные детали интересны, конечно, и придет время, к ним обязательно необходимо будет вернуться. Но это потом. Сейчас все конкретно обнажено, и это-то и следует прояснить.
      - Поедем, - Быков выбросил окурок в окошко и завел мотор. - Поедем, разберемся и - спать. Хотя и спать особенно не хочется.
      ГЛАВА 25
      ХИЩНИЦА
      Дождь полил сильнее, точно кто-то вдруг наклонил небо. "Дворники" на лобовом стекле заработали шибче, сохраняя окно в мир. Капли на боковых стеклах задрожали и вдруг, без всякого предупреждения, слились в изломанные косы. Один из двух ближайших людей-дворников взял метлу под мышку и ушел под козырек подъезда, а второй размеренно, словно механизм (которым, может уже и стал), продолжал мести.
      Быков вывел "Форд" из арки дома, а когда сворачивали на шоссе вдруг ливень перестал. Лобовое стекло сразу очистилось, а с боков капли скоро сдуло. Уличные фонари продолжали пылать изнутри бледносалатным, уже ничего не освещающим светом. Семенов подумал, что до сих пор не удосужился узнать - всегда периферийно интересуясь - кто управляет рубильником уличного освещения: одушевленный ли разум или рефлекс фотоэлемента? Наверное, узнать не дано. И как всякая загадка, не требующая немедленного решения, эта задача будет, наверное, многие годы всплывать такими вот бессонными утрами или ночами... Почему он не поднял вопрос о том, что Быков теперь является единственным владельцем казино "Московские зори" и, значит, его участие в этом ночном безумстве было мягко говоря небескорыстным? Не мог же он не узнать номер телефона казино, который был найден в записной книжке умершего боевика напротив фамилии Жука?
      Пользуясь относительной безлюдностью утра, дорогу им перебежала дворняга из той крупной беспородной породы, что в последине годы явилась результатом адюльтера: вывезенные из-за границы производители бросались по дворам в омут свободной любви с разными там русскими дворнягами. Пес, перебегавший дорогу был статью и поросячьими завитушками чисто ирландский волкодав, а пего-рыжим окрасом подкачал; скользнул впереди быстрой тенью и исчез, конечно, навсегда.
      За всей этой простодушной активностью Быкова скрывался, конечно, личный интерес, но чувствовалось, что интерес этот прост и ясен, как и сам хозяин и дальше устранения Королева, свершенного естесственно и просто, не шел, так что общая усложненность интриги, чуть ли не дьявольской эманацией связавшая всех участников облаком непроясненной ещё тайны, была совсем иного уровня. Да, Быков по большому счету был не при чем, и исключая момента, где личная заинтересованность преобладала, честно выполнял свой товарищеский долг.
      За этими мыслями дорога кончилась как-то быстро, они уже вьехали на старыми вязами обсаженную улицу, серостальную в свете промокшего осеннего утра... какие-то посольства, с затаившимися постовыми милиционерами в квадратных будках, машины, приткнувшиеся носами к тротуару - всё гуще, гуще - наконец, какие-то люди, неторопливо прохаживающиеся вдоль чугунных решеток особняков...
      Сверившись с адресом, ещё вечером отложенным в памяти, и молчаливо соревнуясь друг с другом, высматривали нужный дом. Впрочем, оба сразу догадались, что искать не требуется, что этот, кое-где ещё ярко освещенный особняк в глубине двора за поблекшим, но ещё играющим цветными огнями фонтаном, и есть нужный им. Почему? Кто знает... Видимо, сегодняшняя ночь, так напряженно протекающая, не могла бы закончиться мелкой обывательской квартиркой - требовался финал яркий, как этот поблекший, правда, при свете наступающего дня, но все ещё сияюший праздником особняк.
      Быков втиснул свой "Форд" между чьим-то "шестисотым Мерседесом" и голубым "Ауди".
      - Ну что? Дохлебаем? - предложил Быков, взбалтывая в бутылке остатки коньяка.
      - Давай, - согласился Семенов и достал сигареты.
      Они по очереди приложились к бутылке, причем Быков, как хозяин, вновь уступил очередь Семенову.
      - Все-таки, не двадцать лет, - вдруг сказал Семенов. - И спать не хочется, и не устал почти, а какая-то одурь давит.
      - Ты ещё привычный. Я уже давно стараюсь спать по ночам, - пожаловался Быков и добавил. - По мере возможности.
      В опущенное окно вливался не успевший ещё несытиться выхлопными газами воздух. Смешиваясь с дымом, он сыро, но свежо оседал в легких.
      - А тут тоже сегодня не скучали, - кивнул в сторону особняка Быков. Хозяина, значит, нет, и все веселятся. Как это?.. Кошка из дома, мышкам праздник.
      - Вообще-то, праздник мог быть запланирован и хозяином. Да и племянница, судя по телефонной беседе, девица шустрая. Может Сосницкий планировал к середине ночи или к утру приехать? - предположил Семенов.
      - А вот это мы скоро узнаем, - решительно заявил Быков и, повернувшись всем телом к дверце, стал выбираться из машины..
      - Впрочем, не удивлюсь, если Сосницкого, все-таки, кокнули. Ночь сегодня воистину сумасшедшая, - пробормотал он сам себе.
      Он вышел из "Форда" и хлопнул дверцей. Вновь открыл дверцу и опустил стекло. Запер машину.
      Не торопясь, прошли забитый машинами двор. Все тускло, серо, мокро... И даже фонтан, сквозь похудевшие струйки которого все ещё бледно пробивались цветные лучики подсветки, выглядел утомленным и больным. Из ближайшего микроавтобуса "Мерседес" вдруг вышли трое широких мужиков в черных плащах и шляпах и неторопливо выдвинулись к ним. Быков сразу насторожился, но больше по привычке. Весело осклабился, рассматривая подходивших церберов.
      - Что вам угодно? - спросил один, а остальные просто утомленно разглядывали их.
      - Нам угодно видеть Сосницкого Аркадия Григорьевича, - все-таки объяснил Быков.
      И предвидя возражения, легкомысленно махнул рукой:
      - А нет адвоката, можно и хозяйку. Наташа ещё кажется здесь?
      Троица изучающе разглядывала обоих приятелей. Старший спокойно сказал:
      - Здесь частные владения.
      - А мы сейчас тоже, кажется, не на работе, - сказал Быков и вдруг удивился.
      - Вы что, мужики, устраиваете тут? Не переусердствуйте. Если какие сомнения, свяжитесь с хозяевами. Можете с Кудрявцевым, - наудачу бросил он. - Вам объяснять?
      Те хмуро потоплались, но, видимо, почерпнутая информация не насторожила. Все-таки старший позвонил по собственному мобильному телефону.
      - Наташа Николаевна?.. - осторожно поинтересовался.
      Странно, но хозяйка не спала. Хотя почему странно - ведь был прием гостей. Более того, сильная мембрана звонко и бодро, хотя и неразборчиво, тараторила. Впрочем, из особняка - сверху, снизу - доносилась какафония звуков, собранных из музыки, каких-то ещё шумов. Сильно доходили мерные ритмы обнаженных ударников.
      - Наташа Николаевна! К вам тут ещё гости. Да, говорят гости...
      - У вас документы какие есть? - спросил он обоих.
      Быков, пожав плечами, вынул свое ФСБешное удостоверение и сунул в нос тяжелому хмурому мужчине, у которого немедленно и зло поползли брови вверх.
      Быков тут же успокоил:
      - Я же сказал, что мы не на службе.
      Тот подумал и сказал в трубку.
      - Какой-то ФСБешник Быков Сергей Николаевич и...
      - Семенов.
      - ... и Семенов. Говорят, к вам или к Кудрявцеву... Да... Как?.. Хорошо, будет сделано, - он спрятал трубку в карман.
      - Наташа Николаевна попросила меня вас проводить. Она ждет вас.
      При этом неожиданном заявлении Быков удивленно оглянулся на Семенова. Вот неожиданность! Их, оказывается, ждут.
      - Пойдемте, - уже сервисным голосом, на который никто не обратил внимание, сказал старший охранник.
      Семенов, ежась от вновь начавшего сыпать дождика, стал первым подниматься по лестнице. Поднявшись, он потянул на себя дверь и шагнул внутрь. Навстречу ему как раз выходил молодой, очень тщательно и строго одетый парень: костюм, галстук, ослепительная рубашка и серьга в ухе. Все это мгновенно запечатлелось в сознании вместе с потоком света из прихожей.
      Произошло легкое торопливое столкновение: Семенов слегка отступил, чуть не отдавил ногу Быкову, шагнул вперед, встречный парень сам отпрянул, всмотрелся на ходу, как-то весь вспыхнул, словно узнал Семенова и вдруг, улыбнувшись, поднял руку к волосам ладонью вверх жестом столь характерным, что тут же тяжелое подозрение вмиг испортило настроение: встретить "голубого" у входа, словно бабу с пустым ведром - удачи не будет.
      Наконец сомнительный молодой человек, уже бессомнения покрасневший, отступил в свою очередь, давя кому-то идущему следом ноги, Семенов, стиснув зубы, вероятно, от усталой брезгливости, прошел вперед, словно за веревочку втаскивая за собой обоих мужиков.
      Кто-то потрепанный, но весело одетый, подошел, чтобы принять плащи, но ему не отдали. Хотелось быстрее покончить с этим путешествием.
      По широким мягким ступеням поднялись до зеркальной лестничной площадки - прошел напротив бледный строгий двойник, с темными, словно тенями подведенными глазами и пепельными легкими волосами, затем мелькнул неестесственно широкий и неестесственно огромный Быков, широкоформатно закрывший собой угрюмого то ли провожатого, то ли конвоира, слишком тот взбодрился после своего звонка хозяйке.
      Вошли в большой зал, покрытым стеклянным паркетом, сквозь верхний прозрачный слой которого виднелась разноцветная композиция ленточных узоров. Все сияло и искрилось: величественная хрустальная люстра в центре лепного потолка, выстроившиеся согласно ранжиру по бокам другие светильники, тоже хрустальные, а внизу, на полу - скользко плывущие тени официально одетой обслуги... одного из которых, вместе с чем-то игристо-искристым в бокалах на подносе (конечно, шампанским) остановил Быков, тут же отобрав два сосуда; один сунул Семенову, другой опустошил сам, проглотил ещё один, ещё и, казалось, сполна наслаждался как и вином, так и молчаливой угрюмостью провожатого.
      Последний бокал предложил проводнику, получил отказ и заставил выпить официанта, ничуть не противившегося.
      А дальше было!.. Чувствовалось, что их вели по местам возможно более безлюдным, но прошлая ночь, бурно заварив варево праздника, не удержала пену в котле - кое-что разбрызгалось по местам самым неожиданным. Так например, пройдя по коридору, заполненному дымом табака, разной "травки" и неясным ритмическим звучанием (вероятно, по видеомагнитофону), оказались у марша лестницы, ведущей в верхнюю пристройку типа большой мансарды. Вначале затруднились пройти: ненасытная пара очень длинноногих гурий, не обращая внимание на подробности сейчас ничуть не интересующей их реальноси, пребывала в плену любовной нирваны, что, впрочем, тут же подумал Семенов, не оскорбляло сейчас его мужское естесство, даже наоборот... Он заметил внимательный глаз одной из красавиц, зарывшейся лицом в живот подружки, но искоса наблюдавшей и за ним. Скорее всего, она ничего не видела, взгляд выражал не больше мысли, чем скажем у ящерицы, которая, иной раз, в наших русских северных широтах, в солнечный день, выползает погреться на камешек у реки и не замечает рядом загорающих людей; тогда, если не шевелиться, прекрасные глазки серенькой красавицы моргнут раз другой и вдруг, в блаженной истоме закрываются. Так же закрылся и здешний глаз, а та, которой как раз и доставляли наслаждение была ещё дальше от них; не в силах удержать рвавшуюся наружу рептилию, девушка мотала головой из стороны в сторону, благо что ступени (как и всюду здесь) были укрыты толстой ковровой дорожкой, - а то бы голову разбила.
      Семенов вздохнул, Быков крякнул, провожатый угрюмо молчал. Шедшему впереди Семенову пришлось прокладывать путь, что он и сделал, осторожно, стараясь не задеть прекрасных любовниц, пройдя по краю ступенек у стены, куда дорожка чуть-чуть не доставала и где было бы неудобно и твердо лежать.
      И что еще?.. Да, одна комната, мимо открытой двери которой прошли, просто кишела телами, разумеется, голыми; сквозь шторы пробивался робкий свет утра, с трудом рассеивая густой сладковатый дым; телевизор продолжал давать сеанс голубого ликбеза, но участники веселья уже угомонились: мужики вповалку сопели и храпели на различных диванах и ковре, согревая друг дружку теплом своих уже не чужих тел.
      Проходя, Быков смачно плюнул в полумрак комнаты, а попал ли куда? этого не заметил ни он сам, ни, естесственно, спящие.
      Однако, скоро пришли. Мужик, сопроводивший их, стукнул костяшками пальцев в дверь. Женский голос разрешил зайти, что и было сделано. Дверь за ними закрылась.
      Помещение было выдержано в кремово-коричневом тоне, а арка в стене, ведущая в соседнюю комнату, броско гармонировала с похожим арочным закруглением мебельных дверок и окон. Напротив друг друга - один у стены, другой посреди комнаты - находились два очень светлых дивана. На одном диване полулежала на подушке яркая брюнетка. Пожалуй слишком яркая, однако, была ещё молода и недостатки жгучей натуры ещё не проступали.
      - Сколько я о вас слышала, даже видела как-то издали, но вот так вблизи вижу впервые. А видела - не разглядела, - сказала девушка, подождав, пока охранник закроет дверь.
      - Вы Семенов, тут ошибиться трудно. Я так и представляла вас. Знаете, а вы не в моем вкусе. Не люблю ледышек, а вы, наверное, мужчина холодный, с вами замерзнешь. А это, значит, ваш друг Быков Сергей... Впрочем не важно.
      Несколько секунд она оглядывала Быкова, потом протянула задумчиво:
      - Да... какой прекрасный экземпляр!
      - А ты киска, по всей видимости, Наташа, - прервал её Быков. - И кем же ты приходишься нашему адвокату?
      - Таких больших мужчин я ещё не встречала, - не слушая, продолжала Наташа. - Жаль, что сегодня приходится встречаться таким образом. Думаю, мы могли бы найти общий язык.
      - А что нам мешает сейчас? - продолжал зубоскалить Быков.
      Ему не нравился этот мужик за спиной, не нравилась атмосфера приема все не нравилось.
      - Обстоятельства мешают, - непонятно объяснила Наташа.
      - Обстоятельства всегда можно изменить, - с каким-то нажимом не успокаивался Быков.
      - Поздно - решительно сказала Наташа.
      Да, все в ней было черезчур. Губы, двигавшиеся над белыми зубами, были слишком алы, легкий пушок на верхней губе сгущался над углами рта. Тонкое, покрытое искусственным загаром лицо, озаряемое блеском зубов, смотрело весело и как-то злобно. Глаза - большие, бархатные, сильно накрашенные сияли плохо сдерживаемым торжеством и, одновременно, глядели тревожно, с лихорадкой. Завитушки волос смоляными локонами ровно опускались на низкий лоб, поблескивали на длинной шейке нитки кровавых каменных капелек. Правая рука, на локоть которой опиралась, была под желтоватой атласной подушкой, а левая - сухая, загорелая - как раз брала со стола рядом с собой чашку черного сильно пахнущего кофе. Под темнофиолетовым, облегающим её платьем, особенно бросался в глаза перехват гибкой талии.
      Прекрасная женщина! Великолепная женщина! - подумал Быков и прищелкнул языком.
      Несмотря на то, что этот звук, скорее междометие сожаления и упущенных возможностей, прозвучал нейтрально, Наташа поняла и оценила. Она плавно поставила дымящуюся чашку на стол, взмахнула черными бархатными ресницами и усмехнулась.
      - А жаль!..
      - Итак?.. - спросила она, - Чем могу служить?
      И вновь усмехнулась уголком кроваво-красного рта над двусмысленностью своего вопроса.
      - Присаживайтесь, - указала она на диван напротив.
      - Петя! - обратилась она к угрюмому мужчине, принеси мне, пожалуйста, сигаретку. Сигареты в соседней комнате.
      Петя вышел, а вернулся не сразу. Что-то там шуршало в соседней комнате, искал, наверное, сигареты. Семенов и Быков присели на снежный диван. Вытащили сигареты. Быков издали вопросительно протянул ей пачку. Она отрицательно покачала головой.
      - Я свои курю. А вы курите, - разрешила она, - пепельницы рядом, на тумбочках.
      Вернулся заблудившийся Петя, странно, но сухо оглядел всех, встретился глазами с Наташей, подал и зажег ей сигарету. Сам он отошел к окну, за их спины. Все это продолжало очень не нравится Быкову, отчего чисто внешне овладевало им веселое оживление. Однако, все закурили.
      - Я жду, господа! Час поздний, вернее, ранний, но я чувствую, из нас ещё никто не ложился. Так что для нас час поздний и хотелось бы со всем покончить побыстрее.
      - С чем покончить? - тут же поинтересовался Быков.
      Наташа нахмурилась, опустила ресницы и потянулась к пепельнице.
      - Ладно, крошка, - сказал Быков. - Так где он? Нам его срочно нужно увидеть.
      - Какие вы скорые, - усмехнулась она. - Почему вы решили, что он здесь?
      Быкову это начинало надоедать. Игра в вопросы и ответы хороша в иной обстановке и с другим предполагаемым финалом.
      - Хорошо, - сказал он. - Я объясню, почему мы решили его здесь искать, а вы оцените, есть ли у нас для этого основания.
      - Я вся внимание, - улыбнулась Наташа, видимо, наслаждавшаяся их беседой.
      Быков ещё раз оглянулся на сумрачного Петю. Взглянул на Семенова. Тот сосредоточенно пускал в потолок кольца дыма.
      - Кудрявцев оставил сегодня телефон охраннику своего подъезда. Мы узнали номер и приехали.
      - Узнали? - она заинтересованно улыбалась - Как так узнали? Вы и раньше его знали? Вы следили? Или ещё что?
      - Следили за чем? - тут же спросил Быков. - Или за кем? За чем мы могли следить?
      - Вам лучше знать. А впрочем, это я так просто.
      - Ну ладно. А телефон мы узнали потому, что... - он замялся и вдруг сказал не то, что собирался. - Возможно ваш дядя, Сосницкий Аркадий Григорьевич, убит.
      Она застыла на мгновение. Потом медленно оглядела обоих.
      - Почему? Как вы узнали? Что случилось... с дядей?
      - Мы не уверены, - тут же пошел на попятный Быков. - Но машина, на которой разъезжали сегодня бандиты, принадлежит вашему дяде. И эти же киллеры хотели убить его, - кивнул в сторону Семенова, в это мгновение пускавшего новое плотное кольцо дыма.
      - Кстати, крошка, у тебя тут не найдется чем промочить горло? Знаешь, от разговоров этих все так сохнет во рту, так сохнет, - сказал Быков и подмигнул.
      Серьезная Наташа посмотрела на него, потом на бугая Петю, застилавшего собой и так не особенно яркий оконный свет. Попросила:
      - Петя! Налей ему, пожалуйста, что-нибудь. Нет, возьми здесь, остановила она его движение к ведущей в соседнюю комнату нише. - В серванте.
      - Вы тоже будете? - спросила она Семенова.
      - Будет, будет, - заверил Наташу Быков. - Почему-то у меня предчувствие, что мы ещё некоторое время поговорим. А ты как думаешь? обратился он к Семенову.
      Семенов молча кивнул и перевел взгляд своих спокойных серо-стальных глаз на Наташу. И Наташа внутреннне содрогнулась, вспомнив об ареоле везения и тех слухах, что витали за этим красивым, как Сатана, мужчиной. Ее тело напряглось на мгновение, рука, на которую она опиралась под подушкой, дрогнула... но она тут же успокоилась и вновь лениво откинулась на диване.
      Все это не ускользнуло от внимания Семенова, и хотя остальные присутстующие здесь ничего не заметили, занятые другим - один выбирал бутылку и стаканы, второй, холодно веселясь, озирался кругом и старательно прислушивался к жизни в соседнем помещении - атмосфера в комнате изменилась, стало душновато от предчувствий, которые овладели уже каждым.
      - Вот так-то лучше, - весело сказал Быков, принимая наполненный на две трети высокий стакан, а сам тем временем невзначай оглядывал охранника.
      - А ты, Петя, тоже садись, что у окна торчать? - великодушно предлагал он.
      Петя, не обращая внимания на его слова, посмотрел на Наташу и вновь занял свою позицию в тылу гостей.
      - А у вас тут тепло. И чисто, - вдруг сказал Быков. - А мы в плащах, наверное, испачкаем ваш беленький диванчик. Надо бы раздеться...
      Он стал расстегивать плащ, потом, так и не встав, пиджак.
      - Не надо, - резко сказала давно уже не улыбающаяся Наташа. Выкладывайте с чем пришли и проваливайте.
      Быков сразу встрепенулся.
      - А мы не сказали? Сашка! С чем мы пришли? Ах да, на счет Кудрявцева.
      Он отпил большой глоток, вновь быстро оглянулся на Петю.
      - Виски? Очень хорошо. Хороший у вас виски.
      Наташа вновь захотела приподняться, но вновь передумала.
      - Причем здесь я и Кудрявцев? - холодно спросила она.
      - А притом, крошка, что ты, как только услыхала от своего цербера о Кудрявцеве, сразу нам прием тут устроила. Это при том, что ночка у тебя была не из легких. Я не прав?
      - Что за гнусный бордель ты здесь сегодня устроила? - отвлекался он.
      - Если его убили, какое вам дело до его развлечений? - думая о чем-то другом, спросила Наташа.
      - А-а, значит его все-таки убили! - обрадовался Быков
      Он подтолкнул локтем Семенова.
      - Ты слышал?
      - Да ты расстегнись, - сказал он Семенову другим тоном, но тот не прореагировал, и вновь принялся пускать свои идиотские кольца.
      - Что же это выходит? - продолжал Быков. - Кудрявцев работает с вашим дядей, и дядю - пусть предположительно - отправляют на тот свет. Некие Жук и Король... вы слышали о таких? Я так и думал, - заметил он, когда Наташа кивнула. - Так вот, Жук и Король науськали троих волков, которые тут, понимаешь, хотели развязать маленькую войну. Хорошо, что их вовремя остановили. Вот он остановил, - кивнул Быков на Семенова. - Вы меня понимаете? - вновь обратился он к Наташе.
      Было видно, что Наташа успокаивается. Видимо, придя к какому-то решению по поводу их визита, она слушала уже почти расслабившись. А личико её, только что сухо и напряженно обтянутое кожей, вновь стало почти прекрасным.
      - Тебе интересно, крошка? - заметил перемену в ней и Быков. - Мне продолжать?
      - Давай, мальчик, только особенно не тяни резину. А впрочем, немного времени ещё есть.
      - Время до чего? - осведомился Быков.
      - До отъезда, мальчик, до отъезда. Я сегодня днем улетаю в Швейцарию. Меня там уже ждут в тамошних банках. Надо было только провести запланированный... дядей праздник. Чтобы все было как надо... в приличных домах.
      - Ну я продолжаю? - спросил Быков и вновь оглянулся на Петю. - Можно, да? Я вижу, несмотря на то, что ты сегодня улетаешь за границу, тема все равно интересует?
      - А ты, мальчик, можешь кого угодно вывести из себя, - заметила Наташа, выпив глоток уже совсем остывшего кофе.
      - Спешу, спешу. Так вот, Кудрявцев там, Кудрявцев здесь. Тут ещё Жук и Король сговорились убить моего друга Семенова (тот кивнул, не отрываясь от своего дымного занятия), а Кудрявцев и здесь поспел, - оказывается чуть ли не своим человеком в публичном детском доме Жука. Завсегдатай. Как тебе нравится?
      - Может у него там дела? - криво ухмыльнулась Наташа.
      - Э-э-э! Знаем мы, какие могут быть дела у молодого мужика с доступными малолетками. Кроме того, девчонки признались, что Кудрявцев не только был... пользователем, но и какую-то власть имел. Они так и сказали, мол, грозил головы поотрывать, если что.
      - Кто говорил?
      - Конкретно? Лена, Шура, - он назвал первые попавшиеся на ум имена. Ты и их тоже знаешь?! Ничего себе знакомства! - впервые искренне удивился Быков.
      Семенов оторвавшись от своего бесконечного занятия, отпил глоток из своего бокала и закурил новую сигарету.
      - Ну ладно, - покачал головой все ещё удивляющийся Быков. - Я лучше продолжу. - Так вот, везде Кудрявцев. Куда ни сунься, Кудрявцев. Кроме того, в отсутствие шефа, он свой и у Сосницкого дома. Значит, он почти член вашей семьи, уважаемая. Так? Слушай, крошка! А ведь я знаю, что он хотел пощипать твоего дядю. Может у него планы переменились, и он решил не ограничиваться шантажом? Забрать все сразу, одним ударом?
      - Так что вам тут надо, я не понимаю, - раздраженно спросила Наташа. Хотите увериться, что Игорь главный заговорщик? Что он тут мозговой центр ? А зачем бы вы ему нужны? - кивнула она Семенову.
      - Как зачем? - чуть ли не подскочил на месте Быков и быстро оглянулся на охранника. - Он давно обхаживает подружку моего друга, так что Кудрявцев вполне при случае мог направить киллеров и к нему. Правда, Сашка? - для подтверждения повернулся к приятелю. - Мог?
      - Значит, все-таки было что-то? - злобно перебила его Наташа. - Мне сразу ваша бедная Лиза показалась ещё той штучкой. Себе на уме, малышка. Ее Игорь зачем-то притащил сегодня, то есть вчера вечером сюда, но что-то ей не понравилось, зануде, - пояснила она Семенову, увидев, как он вопросительно встрепенулся.
      - А что вы молчите? Ваш друг тут разливается соловьем, а вы воды в рот набрали. О чем вы думаете? - спросила его Наташа. - Ну же?
      Семенов одним глотком допил свой стакан, поставил его на тумбочку. Ухмыльнулся.
      - Я думаю, что это вы убили Сосницкого Аркадия Григорьевича.
      Повисло молчание. У окна скрипнул суставами Петя, Быков хмыкнул и с интересом посмотрел сначала на приятеля, потом на Наташу.
      - А это мысль! - сказал он. - Мне не приходила в голову. Конечно, это она всех подряд замочила.
      - Абсурд! - с какой-то вопросительной интонацией воскликнула Наташа.
      - Да зачем это ей? - толкнул Быков локтем Семенова.
      - А это мы сейчас можем выяснить. Надеюсь, время ещё есть до вашего самолета? А впрочем, мне кажется, что вы уже никуда не полетите.
      - Надеетесь на свое знаменитое везение? Думаю, что на этот раз... А хотя... давайте. Почему бы и не сыграть с вами в рулетку. Вы ведь игрок. Давайте, начинайте свою партию.
      Семенов ухмыльнулся и откинулся на спинку дивана. Быков с недоумением и любопытством смотрел на него. Наташа все в той же позе - полулежа, рука под подушкой - лежала, но уже без прежней расслабленности. Да, сгущалась атмосфера в этой светлой, приветливой гостиной.
      Семенов закурил новую сигарету. Быков, словно спохватившись, тоже решил закурить. Сначала не увидел зажигалки. Оказалось, машинально сунул в карман. Когда лез доставать зажигалку, Петя за спиной явственно напрягся: они почувствовали спинами.
      - Начну сначала. Ваш Кудрявцев - правая рука адвоката Сосницкого Аркадия Григорьевича и, судя по всему, ваш хороший знакомый, - крутится вокруг Лизы и, по глупости, или по иным каким идиотским причинам много болтает. Кое-что доходит и до моих ушей. Например, что Кудрявцев хочет подсидеть своего шефа. Или о том, что до появления несколько дней назад таинственной племянницы-наследницы, о ней вообще никто ничего не слышал. Но дальше. Несколько недель назад погибает жена адвоката, некая Наташа, тоже всплывшая неизвестно откуда. Натуральная блондинка, вмиг очаровавшая старого греховодника. Сгорела в своей машине, так что остался угольный манекен. Убитый горем пожилой Сосницкий, у которого вспыхнула поздняя страсть к молоденькой жене, едет по ненавязчиво ему навязанному маршруту... Едет по памятным местам. У каждого свой бзик, у адвоката гипертрофированная сентиментальность. Скорее всего в этом путешествии Аркадий Григорьевич находит свой конец. Киллеры берут его "Джип" и возвращаются в Москву. Наверное думали, что, так как все должно было решиться в ближайшие сутки, машину не было резона оставлять. За это время никто и не стал бы заниматься новым убийстом, а значит, не вышел бы на "Джип". В Москве киллеры спешат убрать меня, им не удается, и здесь рвется вполне замкнутая цепочка: некий мозговой центр - тактическое звено - исполнители, то бишь, убийцы. Еще раньше я получаю посылку с отрезанной головой девочки, сразу догадываюсь, что здесь замешан Жук - его почерк, - узнаю из записной книжки одного из киллеров, что Жук с ними связан, узнаю и номер телефона, где его можно найти. У меня есть причины опасаться Жука, поэтому я звоню своему старому и очень, очень компетентному в криминальных делах другу - прошу любить и жаловать, Быков Сергей, - он мне сообщает, кому принадлежит машина, на которой разъезжают бандиты, а именно: уже заочно знакомому адвокату Сосницкому. Я звоню адвокату домой, натыкаюсь на бордель, к телефону подходит какая-то племянница Наташа, которая появилась только по отъезду Сосницкого. Сама Наташа тоже ничего не знает, зато знает, как всем распорядиться, как устроить запланированную вакханалию и вообще, ведет себя хозяйкой. Тем временем, мы, с моим другом Быковым Сергеем едем к Жуку...
      - Вам бы романы писать, - вдруг громко заявила Наташа. - Петя! - тут же воскликнула она, и все в комнате напряглись. - У меня от всего этого занудства не в ушах, почему-то, а в горле отдает. Сухо. Принеси мне, пожалуйста, что-нибудь покрепче.
      - Вам не интересно, дорогая племянница? - вежливо спросил Семенов.
      - Нет, почему. Очень даже забавно. Играйте, сдавайте ваши карты.
      Петя протянул ей стакан, наполненный на одну треть.
      - Это что? - вопросительно подняла брови.
      - Джин с тоником, - обронил Петя.
      - Спасибо, Петя, - поблагодарила Наташа, и Петя ушел на исходную позицию.
      Наташа, не поднимаясь, сделала глоток.
      - Ну что же вы замолчали? Мы вас слушаем. Это почище детектива. Вернее, детектив на дому, не прада ли?
      - Правда, правда, - ухмыльнулся Семенов. - Но я продолжу. Так вот, поехали мы в логово Жука, а логово находится в казино, которым владеет некий Королев, ныне известный под псевдонимом Король. Он, оказывается, готов мне лично мстить за своего отца, с которым не поладил мой покойный папа. Так сказать, наследственная кровная месть. По-русски. Все пока логично. Кудрявцев договорился с Жуком и Королем убрать адвоката, своего покровителя и, заодно, меня. Зачем нужно убийство адвоката - это понятно. Здесь замешаны миллионы долларов; наша новая власть придержащая готова платить своим адвокатам сумасшедшие гонорары. А деньги всем нужны. Зачем необходимо отправлять меня к праотцам - тоже понятно: Игорьку нужен свободный доступ к Лизе. О Королеве и его мотивах уже сказано, а с Жуком у меня старые счеты, он последний раз отсидел и с моей помощью.
      - Наш пострел везде поспел! - ехидно усмехнулась Наташа.
      - Да уж, - согласился Семенов. - я как-то не привык проигрывать.
      - Ничего, всё впереди, - пообещала она.
      - Надеюсь, нет, - не согласился Семенов и тут же спросил:
      - Пока интересно?
      - Валяй, мальчик, - махнула стаканом Наташа. Она незаметно, но явственно становилась все более раскованной и вульгарной. - Валяй!
      - Должен признаться, что мы с моим другом несколько напортачили в казино. Не следовало мне делать ставки, но иной раз я завожусь. Чую выигрыш и завожусь. В общем, шум подняли. Мы хотели их всех под шумок нейтрализовать, тем более с нами были и знакомые ребята из ОМОНа. Но Королев сбежал. А Жука мы сумели поймать. Я хотел точно узнать, что означает эта гнусая посылка?
      - Посылка? - удивилась Наташа. - Ах да, с загадочной головой. Это интересно.
      - Вас Жук не поставил в известность?
      - Меня? Почему меня он должен ставить в известность? - не особенно, однако, удивилась Наташа. - Продолжайте, я слушаю. Вы говорили о посылке.
      - Да, с посылки, как я уже говорил, все и началось. Не будь этой посылки, я бы не отнесся к появлению Жука столь серьезно и, возможно, уже с вами не разговаривал бы.
      - Потеря для человечества.
      - На человечество мне как-то наплевать. За себя было бы обидно. А посылочка состояла из головы и рук одной из воспитанниц Жука.
      - Кто это был? - быстро спросила Наташа.
      - Вам уже интересно? Ну, её звали Ксюша.
      - Вот ведь!.. Ну ладно, заканчивайте вашу трепотню, а то я уже начинаю забывать с чего вы начинали.
      - Хорошо. Итак, за разъяснинием поехали к Жуку домой, в его детский приют. Там нас встретил Король со товарищи. Они подключили дрессированных Жуком девчонок, и небо в овчинку не показалось. Однако, вывернулись, победили, Жук во всем признался. Это он, зная, что я буду намедни убит, послал мне последний подарок. Хотел мне перед смертью нервы потрепать, а в итоге - почти спас. Спалился сдуру. Итог: Жук - убит, Король - убит. Их боевики - убиты, кое-кто из девчонок - тоже мертвы.
      - Кое-кто? - вопросительно сказала Наташа.
      Семенов, не обращая внимания на её явный интерес к именам деддомовцев, объяснял:
      - Если вам интересно... Шура, ещё Люда, несколько раненых. И Лена, но это уже потеря с нашей стороны.
      - С вашей? - недоверчиво воскликнула Наташа.
      - Не верите? - язвительно спросил Семенов.
      - Что тут вообще за игры? - вдруг взорвался Быков, так что кольца штор у окна звякнули. Видимо, Петя дернулся, зацепишись за штору. - Что мы тут вообще сидим! И чего ты ей все это рассказываешь?
      - Сейчас узнаешь, недолго осталось, - успокоил его Семенов. И повернулся к Наташе. - Да, Лена была на нашей стороне. Это она нас освободила, и она умерла на моих руках. Нет, нет, её убила Люда. Две пули и обе смертельные. В грудь и живот.
      - А, понимаю, - вдруг с ненавистью сказала Наташа. - Из-за вашей смазливой морды! Ненавижу мужиков, ненавижу! Всегда ненавидела, с самого детства, и сейчас ненавижу и потом!.. Приходит такой вот херувимчик, портит жизнь беззащитным девчонкам, а сам чистенький остается в стороне. Ненавижу!
      Она обнажила свои мелкие хищные зубы и вдруг стала необычно похожа на угрожающе шипящую кошку.
      - Как видно, я выигрываю партию, - спокойно заметил Семенов.
      - Это мы ещё посмотрим, - заявила она и, дотянувшись до столика, поставила пустой стакан.
      - Петя! Прикури мне сигарету! - крикнула она уже без своего "пожалуйста".
      Петя подошле, достал сигарету и протянул ей. Потом поднес огонек зажигалки и ушел на место, словно большой пес. Все молчали. Быков вертел головой, удивленная догадка плескалась в глубинах его широко раскрытых глаз. Он сейчас предпочитал молчать и слушать.
      - Когда вы догадались? Не от своей же шлюхи узнали? Тем более, что она ничего не знала... я думаю.
      - Вот, вот. Ты думаешь!.. Мало ли что ты там думаешь! Думаешь, Кудрявцев так тебе все и рассказывал? Раз деньги переведены на твое имя, так ты теперь всему голова?
      - Короче, кончай!..
      - Лена, умирая, мне успела сказать, что племянница Наташа и жена Сосницкого Марина - одно и тоже лицо. Перекрашенное лицо. Из блондинки - в брюнетку.
      - Не верю! Зачем ей было тебе рассказывать?
      - Она хотела спасти меня. Ты плохо знала свою подругу.
      - Не верю! Не могла она!.. Я же для нее!.. Что она ещё тебе разболтала?
      - Все. Все, что мне было нужно узнать. Что ты тоже воспитанница Жука. Что Кудрявцев подготовил тебя для соблазнения своего шефа, тем более, что выбрать было из кого. Одну тебя он, наверное, и не возил к Сосницкому, тот не должен был тебя знать до поры, до времени. А используя советы Кудрявцева, его знания слабостей своего шефа, охмурить старого дурака тебе было уже нетрудно.
      - Он был получше тебя, собака!
      - Да уж, куда мне! Но лучше быть живой собакой, чем мертвым львом. Это не я сказал. Это восточная мудрость. Ну а вместо вместо себя кого-то подставили в машине, сыметировали автокатастрофу, так что ни у кого не возникло сомнений - кто там внутри обуглился. Деньги с помощью Кудрявцева перевели в Швейцарию или ещё куда. Осталось только уехать и наслаждаться жизнью. Вроде всё.
      - Плевать! Думаешь, ты выиграл? Игрок, черт побери! А ну кончайте их!
      Далее все закружилось, завертелось, и одновременно произошло много вещей: внезапно в восточно-арочном проеме возник Кудрявцев с пистолетом в руке, и этот пистолет смотрел точнехонько Семенову в лоб. Быков чуть шевельнулся, но уже стрелял в нацелившегося в них Петю. Из-под подушки, на которой возлежала Наташа-Марина, показался компактный в мужских руках, но огромный в тонкой женской ручке израильский "Узи", который тут же сухо выплюнул несколько пуль, попавших Быкову в бок и выбросивших его огромное тело на ковер.
      ГЛАВА 26
      ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
      Семенов смотрел на лицо Марины, все более походившее на обглоданную кость. Старый, развращенный маленький зверек. Причем, не самый добрый зверек.
      Петя был убит на месте. Пуля попала ему в лоб, между глаз, так что он не успел и выстрелить. Но, судя по неестесственной позе Быкова, рухнувшего на правую руку, все ещё сжимавшую пистолет, по сразу отрешившемуся лицу, с ним тоже было кончено.
      А оба ствола смотрели уже на него, Семенова. Один ствол дрожал (возможно, "Узи" был для неё тяжеловат), другой уставился твердо.
      - Ах ты мразь поганая! - с наслаждением сказал Кудрявцев. - Ты меня очень и очень рассердил. Ты представить себе не можешь, ублюдок ты этакий, что мне стоило выслушивать тебя здесь! Если бы не договоренность, что Марина сама подаст сигнал, я бы не выдержал.
      - Убей его! - прохрипела Марина.
      - Нет уж, полчаса у нас есть. Пусть помучается. А ну встать!
      Последнее относилось к Семенову, и он встал.
      - Руки за голову!
      Семенов поднял руки и сцепил пальцы за головой. Кудрявцев подошел и быстро обыскал его. Вынул пистолет из наплечной кобуры, положил к себе в карман. Еще раз похлопал по бокам, ничего не нашел.
      - Повернись! - приказал Кудрявцев.
      - Ненавижу! - ещё раз сообщил Семенову и быстро ударил рукоятью пистолета по лицу.
      Семенов покачнулся, но устоял. Продолжал смотреть прямо перед собой.
      - Что ты делаешь? - крикнула Марина. - Застрели его и пора отчаливать!
      - Нет, нет! Я заставлю эту падаль жрать землю!.. Как же, красавец писанный!.. Будет теперь тебе рожа!.. - И орудуя то рукоятью, то стволом пистолета, он остервенело вбивал в лицо врага свою застарелую ненависть: ... - любимый!.. Апполон!.. единственный!.. так его!..
      Семенов упал на диван. Удары, хоть и полные бешенства, сознания не лишили: были болезненны, но и только. Пользуясь тем, что комната была наполнена криками и мельтешеньем, которые, правда, исходили от одного человека, Семенов упорно высвобождал нож из кармана в рукаве. Вот уже рукоять удобно легла в ладонь, палец нащупал кнопку...
      - Ну что, достаточно? Или ещё хочешь получить перед смертью? Кудрявцев, всматриваясь, приблизил лицо, заглядывал иступленным взором Семенову в глаза.
      Пора. Семенов поднял руку, одновременно нажимая кнопку пружины и, слыша шелест выползающего лезвия, махнул сверкающей сталью по шее, вскрывая сонную артерию. Отточенное до бритвенной тонкости лезвие рассекло плоть так чисти и аккуратно, что в первое мгновение (вмиг застыло, ещё ничего не понявшее, но уже испуганное лицо Кудрявцева!) была видна только узкая красная полоска. Семенов, схватив левой рукой ствол пистолета, попытался оттолкнуть Кудрявцева... Но не успел: хрип!.. хлынувшая широкой плавной волной кровь, облила ему лицо... соленый вкус... кровь врага пахнет победой!.. как бы не блевануть...
      Совсем близко несколько раз выстрелил пистолет. Семенов ничего не видел: кровь Кудрявцева пульсирующей волной заливала ему лицо. Кто-то дико, визгливо закричал... Наконец, удалось сбросить обмякшего Кудрявцева, и Семенов, стирая с глаз липкую завесу, смог оглядеться.
      На диване напротив вопила Марина. "Узи" валялся рядом. Семенов быстро шагнул к ней и взял автомат. Одна пуля перебила ей локоть, вторая попала в плечо. Она вдруг сникла, закатила глаза и стала сползать на пол. Семенов не попытался её подхватить.
      - Шок. Ничего с ней не будет, я целил верно, - заявил сидящий на полу Быков. Он спрятал пистолет в кобуру и кряхтя стал подниматься.
      - А вокруг тебя, все-таки струячит везенье. Надо же, ведь почти никогда не надеваю этот скафандр - я имею ввиду жилет этот, кевларовый... А вот, вишь, одел. Дай, думаю, попрошу у Андрюхи, может пригодится. И почему именно сейчас, в борделе, а не вечером в казино?.. Нет, везенье и есть везенье.
      Он вдруг захохотал и тут же, скривившись, умолк.
      - А пару ребер она мне, скотина, сломала. Да и рожа у тебя!.. Не похож ты сейчас на везунчика... Где у них тут бутылки? Я чувствую... а, вот они, родимые... я чувствую, что и тебе требуется... - говорил он, наливая в стаканы солидные порции коньяка.
      Он жадно опустошил свой стакан, скривился, хватаясь за бок. Налил еще, выпил.
      - Да, ну и ночка у нас была! - он было вновь захохотал, но сник, больно было. - Ну и ночка! Надо ещё вызывать парней.
      - Ладно, - подумав, махнул рукой. - Подождем, пока они займутся, введем в курс дела и слиняем. Устал я тут с тобой, - пожаловался он.
      Вытащив тетефон, стал набирать номер.
      - Ало! Андрюха! Это опять я... Да, да... Я виноват, что-ли, что все сегодня на нас ополчились? Кстати, жилетик помог, я теперь твой должник... Ладно, приезжай, переулок Аксакова, дом 7... Особняк нехилый. Тут народу полно, так ты внимания не обращай. Если что, по мордасам, по мордасам их, сволочей!.. Да... Мы наверху, в апартаментах жены... вместе с ней и её полюбовником... Нет, жива, голубушка. В общем, приезжай, а то другие нагрянут. Дело, считай, раскрыто, зачем другим отдавать за здорово живешь. Жду, - сказал он и отключился.
      - Вот и всё, - подтвердил он.
      Нет, не всё. Через полчаса было здесь столпотворение. Пятнисто-зеленый черномасочный народ мельтешил по всем углам, пугая трудноприходящих в себя. Обалдевший от тяжких, где-то предосудительных утех, часто голый народец, большей частью принимал оперативников за персонажи похмельных кошмаров. Впрочем, с публикой держались вежливо, ибо, почуяв опасность, из всех машин у входа и из прочих укромных уголков поналезло множество ихних телохроанителей, так что силовики, волей-неволей, соблюдали профессиональную корректность - чего спорить со своими же?
      Старший Андрей, наскоро ознакомившись с подробностями, сказал, что задерживать их особенно не будут, хотя потревожить ещё придется, но все будет о/кей, дело ясное, дело хорошее, он, Андрей, должник и все прочее, прочее...
      Еще некоторое время перетряхивали нашедшийся здесь мужской гардероб, дабы найти Семенову замену его смокингу, безобразно испорченному кровью врага. Нашли костюмчик. Не то, чтобы очень, но доехать домой сойдет.
      Далее Семенов, уже смывший все с себя под горячим душем, переодевшийся, почти свежий, ватным тампоном слегка промокая сочившуюся под глазом и на скуле ссадину, потихоньку направился к выходу. "Ты покрутись во дворе, минутку подожди, я следом. Один я тут быстро от них отделаюсь, а тебе вопросы ещё захотят задать..." - напутствовал его Быков, мягко, но упруго направляя к лестнице вниз.
      Семенов пошел вниз, одной рукой скользя по отполированным до зеркально-теплого блеска деревянным перилам. На этот раз шагал по середине мягкой ковровой дорожке (нашествие спецназа, видимо, спугнуло девичью любовь). В коридорах, к его удивлению, было много людей. Те помещения, которые ещё сорок минут назад немо спали за прикрытыми дверьми, сейчас кишели народом. И странно, он на пути сюда был почти уверен в полной оголённости сего вертепа, а сейчас публика, хоть и выглядела помятой (что естесственно, ибо одна единица измерения удовольствий равна физическим затратам по разгрузке вагона, например, картошки или угля), но в отношении одежды была в рамках приличий.
      Несмотря на его вежливую отстраненность, все эти снующие вокруг и у баров поправляющиеся стационарно люди принимали Семенова за своего. Одна очень симпатичная худенькая девушка с болтающимися концами развязанного стилизованного галстучка на ходу пожалела Семенова.
      - Бедненький! - ласково сказал она, заметив ссадины и уже начинающие пламенеть синяки. - Бедняжка! Кто тебя так? Такие нехорошие!..
      Сочувствующая девушка запустила ручку в ближайшую дверь и, откуда-то из воздуха извлекла бокал с живой водой (шампанским), коим здесь все возвращались к жизни. Этим бокалом волоокая дева попыталась, словно из клювика птенца, напоить Семенова, но тот ловко ускользнул и продолжил свой путь.
      - А жаль! - донеслось из-за спины.
      Больше прямых контактов не было. Девушка с розовым узором на щеке отпечаток грубой тканевой текстуры - спросила его, где тут можно сделать пись-пись, он неопределенно махнул за спину, и вскоре ему вообще стало казаться, что вокруг него витает в воздухе атмосфера братско-сестринской приязни, доверительно-нежного товарищества, атмосфера, которую он, словно лодка ряску, сплошь покровающую озерную гладь воды с виду нерасторжимо плотным слоем, раздвигал, не замечая.
      И слава Богу!
      Вышел на крыльцо. Уже совсем рассвело, небо было задумчиво и хмуро, в воздухе растворена вода и, хоть дождя не чувствовалось, лицо, руки и шея тут же стали влажными. Однако дышалось легко, было приятно проветрить легкие от распыленной по коридорам марихуаны, и он пожалел, что по идеологическим соображениям отказался от бескорыстно предложенного бокала с шампанским. Но не возвращаться же? - подумал он.
      Крыльцо двумя плиссированными крыльями стекало во двор, где на невысоких постаментах стояли два почти одинаковых бронзовых Ленина добродушная насмешка победителей над ещё живыми, но бессильными побежденными); скульптуры, как два пионера, бодро символизировали готовность к энергичной борьбе и, что смешнее всего, не вызывали нужного отклика. Машины, словно толстые разноцветные моржи заполнявшие двор, ожили, как и их хозяева внутри дома; моторы разогревались, спеша наполнить немного очистившийся за ночь воздух привычным смогом.
      Жизнь продолжалась, так перетак!
      Семенов спустился по правому крылу (без намека на политические аналогии) и подошел к фонтану, разноцветные брызги которого само собой умерли с приходом утра. Так зима умирает с приходом весны без участия могущественного вмешательства человека - просто и естесственно растворяясь во всем окружающем. Однако покрытые черным пластиковым кожухом маленькие прожекторы ещё изливали каждый свой цвет, но уже как бы про себя, не расчитывая овладеть вниманием масс. Было тихо, все кончилось, откуда-то изнутри поднималась сонливая волна, и предвкушение близкого отдыха радовало. Проходящий мимо низенький, но чрезвычайно широкий мужчина, строгая черная упаковка которого немедленно относила его к разряду обслуги, - шофер? телохранитель? - на ходу сорвал мокрый цветок с обрамляющей фонтан клумбы и пошел дальше, нюхая бутон на ходу. Семенов вдруг почувствовал такую безмерную усталость, что на мгновение захотелось рухнуть, растечься на сером асфальте, расслабив натруженное тело, и тут же, как прояснение, сродни двухгодичной давности воспоминанию об Италии, возникла рядом Лиза скорее как ощущение, чем реальный образ... да, фрагменты... Милые завитушки у розового уха, бархатная нежность косящего на поцелуй глаза, тонкий изгиб шеи - как и об Италии, мысль о ней никак не вязалась с тем сумасшедшим бедламом, что вихрился вокруг, и всю ночь... Он достал сигарету и, качая в раздумье головой, закурил.
      - Ну ты чего? - возник рядом бодрый и довольный Быков. - Чему улыбаешься? А правда здорово мы сегодня с ними со всеми!.. Сейчас бы дернуть ещё по паре стаканов, да отключиться! Как ты?
      - Мы и так уже порядочно нагрузились. Пожалуй с меня довольно.
      - Ну и ладно. Это я так предложил, на всякий случай.
      Он похлопал себя по карманам.
      - Сигареты куда-то делись. Кончились, наверное. Дай-ка мне твоих.
      Взял пачку, открыл - вслед за щелчком пальца сигарета взлетела и, извернувшись в воздухе, фильтром приклеилась к губам.
      - Видал? - спросил, прикурив. - Мы в Чечне, помню, тренировались. Там разные такие штучки захватывали... в перерывах.
      Он с хрустом потянулся, скрывая сигарету в кулаке - вновь усилился невидимый дождик. Оглянулся, выхватив взглядом детали эвакуации. До утра здесь большей частью сумел остаться безумный бомонд, распыляющий силы и энергию концентрированно и щедро, в отличие от людей серьезных и систематичных, лимузины которых уже убрались, конечно, в положенный по расписанию срок. Хлынул холодный ветер. Семенов отвернулся, поднимая воротник плаща. Он почувствовал быструю дрожь вдоль спины - озноб усталости. Становилось холодно. Сигарета едва тлела, потрескивая, когда на тлеющий кончик попадали капли дождя. Напротив него в раскрытой передней дверце микроавтобуса сидел и жевал бутерброд мужчина лет сорока. Он запивал бутерброд чем-то горячим из стакана, скорее всего, кофем, если судить по цвету напитка. Не обращая никакого внимания ни на суету вокруг, ни на суету в салоне своей машины, он рассеянно поглядывал сквозь снующую вокруг публику, но на сомом деле был всецело поглощен своим завтраком. Он так осторожно и с таким нескрываемым наслаждением откусывал бутерброд, так шумно и со вкусом запивал темным, дымящимся в холодном воздухе утра напитком, что Семенов тоже почувствовал голод. Но не это, не это!.. Наблюдать за человеком, для которого вся сиюминутная сладость мира заключалась в этом бутерброде и стакане кофе, а не во всем том вертепе, в котором сейчас пребывали все окружающие, (и казалось только что - весь мир) - неправда, неправда! - было удивительно приятно. Быков, проследив за его взглядом, вдруг издал какой-то возглас и быстро направился к этому водителю. Тот его тоже узнал. Последовал обмен рукопожатий, лица расплылись в улыбках, слышалось бессмысленное, ... Ну как?.. А ты?.. Ну как же, помню... Да что ты!.. - состоялась встреча давних знакомых. Быков оглянулся, махнул рукой Семенову, тот подошел. Знакомство. Петро. Петр Ефимович. Давний сослуживец. Хорватия, пули, друзья...
      - И давно ты уволился? Давно здесь водилой?
      - Нет, недавно, год с небольшим.
      Петр Ефимович обернулся, достал литровый термос, стаканы, пакет с бутербродами и без уговоров, но так, что отказаться было нельзя, предлагал:
      - Берите, берите.
      Быков и Петр Ефимович продолжали рейд в прошлое: а помнишь?.. Семенов же, сосредоточенно откусывая бутерброд, стал жевать, запивая кофем. И то, что он только что наблюдал со стороны, усиленное воображением ощутил сам. Мясная свежесть ветчины, темная сладкая теплота кофе!.. И вдруг он почувствовал нежность мира, сладостную связь между миром, собой и той простотой всего сущего, что обычно не видишь и не ценишь, потребляя как данность. Через этот кофе, и этот бутерброд он вдруг ясно осознал, что вся та смерть, вся мрачная подлая грязь, которой он вынужден, захлебываясь, дышать все последние годы, не является сутью всего и стоит лишь взглянуть под другим углом (как на восточных стереооткрытках, где японская красавица, в зависимости от поворота её лика, то подмигивает тебе, то, широко раскрыв развратные глазки, молчаливо поощряет...) - видишь, что существует и то, к чему безотчетно стремился в юношеских мечтах: любовь, дружба, честность, покой, правда... словом, всё, заключенное в самом понятии счастья, которое сейчас, тут же, немедленно, выразилось такими вещами, как лимонный, облитый по краю багрянцем кленовый лист, клин лазурной синевы в мгновенном облачном просвете, горевшие бескорыстнейшей радостью глаза двух давних знакомцев и, конечно же, бутерброд с кофе, только что благополучно потребленные... И Семенов в это мгновенние понял, что хищный клубок страстей, мертвых и раненых тел, пуль, бритвенных лезвий и прочих атрибутов нынешнего бытия, лишь мишура, скрывающая улыбку мерцающей радости, чарующего волнения, подарка, не оцененного им. Подставив лицо мелким каплям дождя (кислотного, конечно, в Москве дождь уже давно стал кислотным), он думал, что теперь все изменится, прочь весь этот мрак, грязь, трупы, кислую капусту...
      ГЛАВА 27
      НАДО ЕХАТЬ В ИТАЛИЮ
      Быков уже прощался. Приятели затягивали момент расставания торопливыми монологами, но вот, наконец, взлетела к светлеющему небу и с размаху хлынула вниз растопыренная пятерня - жест взятый взаймы у народовольцев Быков ещё раз двинул по плечу старого боевого товарища и повернулся к Семенову с влажным блеском в оживших глазах.
      - Пошли. Пора. Я тебя доброшу домой, раз ты тачку Лизке отдал, а потом в контору. Покемарю пару часиков.
      Белый "Форд" с тихим рычанием выплыл из перенаселенного двора, свернул направо, повторил недавний маршрут уже в обратном направлении и, через все ещё пустынный центр, помчался к дому Семенова.
      Задумавшись о личном (возможно об оставленном Петро), Быков сонно покачивался в водительском кресле, иногда щурил глаз, чтобы жаркий дым от приклеившейся к углу рта сигареты шел мимо. Дождь вновь летал. Конечно, из-за бессонной ночи, Семенов чувствовал какую-то необыкновенную восприимчивую пустоту. Голова была стеклянная, как и поясница, и грудь, наполнившаяся дымом очередной сигареты. Выпитое за ночь незаметно улеглось внутри, частично перегорело на клеточном уровне - опьянения не было, - но ощущение упадка сил, всего - уже было в нем... И все как во сне: улица, деревья в асфальтовых оконцах на тротуаре, черные мокрые вороны, жирующие на перестроечных бедах, неизменные светофоры, без разбору тормозящие всех подряд...
      Потом они приехали, и когда фары вишневого "Ягуара", прикорнувшего у подъезда, вспыхнули им навстречу, в нем проснулась все время дремавшая где-то на подхвате мысль... Ну конечно, как он мог забыть!..
      Он вышел первым. Навстречу торопливо шла Лиза, подняв к нему облегченное лицо. Быков сзади громко хлопнул дверцей. Подошел к ним. Лиза, прижавшись, висела у Семенова на руке. Быков оглядывая их обоих, покачал головой.
      - А я, все же, спать пойду. К чертям всё - мне, что-ли, больше всех надо?
      Под козырьком соседнего подъезда показался дородный Михал Михайлович. Посмотрел на небо, потом вдоль тротуара. Узнав Семенова и Лизу, махнул им рукой.
      - А правда, - сказал Семенов, - давай зайдем к ним в ресторан. Кофе попьем. Успеешь ещё выспаться.
      Лиза взглянула Семенову в лицо, ничего не сказала. Быков раскачивался с носков на пятки и обратно.
      - Пошли. Сколько дел провернул... Какое-то отупение. Конечно и спать не хочется. А двигаться - уж точно.
      Они направились к ресторану. Михаил Михайлович сделал шаг навстречу. Мужчины поздоровались за руку.
      - Надеюсь, кофе для нас найдется? - приветливо спросил Семенов. Подмигнул. - И коньячок.
      - Да, да, - соглашался Быков. - Грамм по стопятьдесят.
      Михаил Михайлович покосился на Лизу. Она смотрела в сторону.
      - Милости просим. У нас уже, считай, все разошлись. Но кофе найдется, конечно. Считайте, я и наша охрана, больше никого. А поздно вы. Понимаю, дело молодое, золотая молодежь, волнение в крови. Были когда-то и мы рысаками, - добродушно рокотал его голос.
      Через типовой, но зеркально оформленный вестибюль, прошли в пустой зал. Кое-где почти сонные граждане добирали крошки с праздничного стола ушедшей ночи. Так подумал Семенов и ухмыльнулся.
      - Куда ты хочешь? - спросил он Лизу, и та указала столик на четверых.
      Они сели. Семенов, ловко сложив пальцами сотню долларов, спрятал купюру в складках форменного костюма Михал Михайловича.
      - Кофе с коньячком организуйте, пожалуйста. И для дамы что-нибудь.
      Лиза смотрела в сторону. Семенов проследил её взгляд. Трое парней с тяжелыми загривками спаивали троих вульгарных особ. Один из парней - с говядиной вместо щек, - ухмыляясь, смотрел на них. Лиза отвернулась. Семенов огляделся: издали выглядывал их Михаил Михайлович.
      - Где мы только сегодня не шлялись, Бог ты мой! - говорил Быков, равнодушно оглядываясь по сторонам.
      - Нам-то что, - рассеянно сказал Семенов. - Мы здесь первый... ну, второй раз, и всё.
      Парень шумно отодвинул стул и пошел в их сторону. Лиза посмотрела на Семенова.
      - Подожди, сейчас кофе принесут.
      Парень опирался толстыми, волосатыми пальцами о край их столика. Быков удивленно поднял на него глаза.
      - Тебе чего, мужик?
      Тот, не отвечая, раздвинул в ухмылке толстые влажные губы. К нижней губе прилип кусочек салата, сбоку носа рдел зрелый прыщ.
      - Ну что, милашка, говорил я, что мы ещё встретимся. А что это за хмырь? Этот кабак под нашей крышей, так что скажи своим хахалям, чтобы струячили отсюда, да энергичней. К тебе, красотка, это не относится. Ну же!..
      У Быкова отвисла челюсть, и он только и мог, что переводить взгляд с парня на Семенова с Лизой, с парня - на Лизу...
      Семенов изо всех сил не смотрел на эту жирную руку, короткие пальцы с многоэтажным золотым перстнем, - пальцы упруго опирались в их стол. Между тем эта рука стала раздуваться, расти, заполнять собой весь стол, весь ресторанный зал и затем выросла из него. Охранник - победоносный, с чугунными мослами набитых костяшек... рука принадлежала всем этим Жукам, Королям и иже с ними. Я не знаю, почему они лезут? Наверное потому, что их мозги и их души стали отхожими местами, а сами они - отстойниками для всемирного дерьма. И ведь они никогда не отлипнут, я не могу понять, что происходит!..
      Семенов посмотрел ему в лицо. Парень, превратно истолковав взгляд, подмигнул.
      - Помнишь, что сегодня тебе сказала дама? - обратился к нему Семенов и, видимо, последние слова исчерпали его силы.
      Нервы неслышно лопались, словно паутина в лесу, растянутая за ночь между деревьями призрачными паучками, да, лопались его нервы, и с чувством громадного облегчения, Семенов, перенеся вес всего тела в ладонь, рухнул на перегнутые для упора ненавистные пальцы.
      С сухим стеклянным хрустом пальцы сломались в суставах. Издав страшный вопль, толстомясый, потеряв равновесие, упал на колени. Толстая говяжья щека расплющилась о столешницу, глаза, безумно вытаращенные совсем рядом, смотрели - не на Семенова! - внутрь себя.
      Новым, ещё более стремительным ударом, Семенов, попав по шее ниже уха, сбросил голову со стола.
      - Через полчаса очнется, - сказал он, и Лиза его услышала.
      Быков ревел, размахивая пистолетом в сторону приятелей поверженного бойца.
      - А ну сидеть, пиявки! Руки на стол!
      У одного отобрал пистолет, у другого - нож.
      Посмотрел на лежащего в беспамятстве громилу, на все ещё сидящих Семенова и Лизу. Покачал головой.
      - Да ежели сейчас вызвать своих, они мне голову оторвут! - в комичном отчаянии развел руками. - А с местными операми на полдня застрянешь. Оно надо!..
      Он вдруг быстро высунул из внутреннего кармана пару визиток, бросил перед обезоруженными бандитами.
      - На тебе и тебе. Это мои визитки. Здесь адрес офиса и телефон. Посоветуйтесь со своим хозяином и держитесь от меня подальше. В следующий раз попадетесь, я вам все члены повыдергиваю.
      - Нет, вы поняли, воины? - сильно, через нос, согласно армейской традиции, вопросил он, и его поняли.
      Кофе, все-таки, дождались. Михаил Михайлович спешил сам с подносом. Готовился к худшему, а обошлось. Все были довольны, кроме, конечно, так и не оправившегося от шока калеки.
      Ну так!..
      И уже позже, в постели, Семенов лежал рядом с Лизой в затененной толстыми шторами спальне, и мятная дрема уже затягивала, медленно погружая в сонную негу, как вдруг он вновь встрепенулся и, с тяжко бьющимся сердцем, стал прислушиваться.
      Лиза мерно дышала рядом, наверное, заснула. И вновь, как недавно, перед тем, как задремать, стал вспоминать все эти страшные, гнусные подробности прошедшей ночи. Мерзкий осадок! Все промелькнуло вновь, мгновенно, и с яркостью, которую упускаешь в действительности; там, наяву, были лишь островки, занимающие все внимание, все время и все силы.
      Нет, ничего такого, что стоило бы вспоминать сегодня не произошло, думал он. Постепенно мысли привели его к моменту, когда прощались с Быковым. Тот, едва не выбитый из колеи последней каплей, в которую обратились представляющие ресторанную крышу шакалы, оправдывался вслух.
      - Да если каждую шваль сразу тащить в отделение, никаких рук не хватит. Полез - получил. Да и выпустят его в милиции все равно. Сажать таких - никаких тюрем не хватит. Как считаете?
      Они никак не считали. Стояли рядом и улыбались, глядя на него. Все осталось позади, впереди ожидал мерцающий полумрак искусственной ночи безлунной ночи собственного производства, - думать не хотелось и оставалось только улыбаться.
      Быков махнул рукой, потом эта рука стремительно упала на ладонь Семенова (где-то уже подобное было! - подумал он), пожала. Быков открыл дверцу, и тело его уже наметило размах движения внутрь салона, когда Семенов его вновь окликнул.
      - Серега!
      Быков уже влезал ногой внутрь машины, но застыл, оглянулся.
      - Серега! - сказал Семенов. - Теперь ты, как я понимаю, единственный формальный владелец казино. За тобой должок. Я бы хотел получить половину выигрыша уже завтра. Максимум - послезавтра.
      Сказав, он повернулся и, не глядя на медленно опускавшего ногу Быкова, потянул Лизу к подъезду, в открытой двери которого, полусонный (хоть и не спал совсем), высокий, в слегка обвисшем охранном комбинезоне, стоял ещё не сменившийся Юра.
      Сейчас, вспомнив их прощание, Семенов почувствовал, как непонятная тоска сжала сердце. Привычка к самоанализу победила и, после небольшого усилия, преодолевшего его нежелание знать правду, он с новой дикой силой осознал, как ему все осточертело. Осточертели эти приключения, осточертели неизменные погони за деньгами, серость ночного бдения: осточертела осень!
      И тут вдруг - вновь Италия!..
      Жаркая предрассветная ночь, бездонный светлеющий храм полнозвездного неба, отвесный туманно-золотистый столб бледнеющей луны в млечной площанице летаргией объятого моря. Туман розовеет, тает. И все вокруг незаметно-быстро светлеет... в небесах, в звездной дымке обозначилось что-то радосное, нежное... ширится, растет - и вот уже сияет лазурью.
      Надо было Жука заквасить в бочке, запоздало и безнадежно подумал он. Надо было всех...
      Но как? Если всё, всё!..
      - Это ты предупредила Кудрявцева, что мы едем в особняк Сосницкого? нарушил он сонное тишину.
      Молчание длилось так долго, что, казалось, ответа уже не будет. Но Лиза все-таки прошептала.
      - Да. Я позвонила.
      - Почему?
      - Ты все равно живой, а он умер.
      Семенов подумал, потом возразил.
      - Слухи о моём везении сильно преувеличены. И когда-нибудь оно меня подведет... Ты этого хотела?
      Она не ответила больше.
      И потом в тишине, он услышал этот вздох, шелест, шорох накатившейся на берег и разлившейся волны, и за ним - легкое движение воздуха, запах морских водорослей, умирающих медуз. Небо уже раскрылось над головой во всей необъятности, далеко застывшей в чистом воздухе безбрежней сини. У заполненных спящими мачтами причалах был покой, нега, мягкая, печальная загадочность. Белели гребни волн - мерно вздымались, падали - и вдруг озарились первыми лучами солнца, вмиг залившими все водное и небесное пространство бирюзовой синью. И все силы его души, вся печаль и радость печаль о беспросветных, глупо уходящих годах, заполненных кабаками, долларами, новыми машинами, пустейшими знакомствами и радость, безотчетная радость понимания, где-то все-таки существует море - все унеслось туда, где на самом горизонте, за южными грядами Балканских гор, длинной яркой лентой синеет море... Он пошевелился и, не открывая глаз, в которых продолжала плескаться озаренное солнцем волна, спросил:
      - Ты спишь?
      И тут же...
      - Когда проснемся, едем в Италию.
      Несколько мгнвоений молчал и - на выдохе:
      - Но прежде надо нам пожениться... завтра же... Да, хватит...
      Лиза, ещё не успев полностью осознать последние слова, стремительно приподнялась на локте и вгляделась в его бледное, припухшее из-за ночных битв лицо - прекрасное, спокойное... любимое!..
      А Семенов уже спал, и куда ушел, по каким морям плыл - неизвестно.
      ЭПИЛОГ
      Москва золотоглавая, шум... Шуму, действительно много. Взять одних приезжих людей - каждый день до трех миллионов человек! Все стремяться в Москву, все знают, что ежели где и существует Рай - так это здесь. Стоит лишь заглянуть, удостоится счастья попасть, быть представленным!..
      Я вот сам намедни, был втихомолку приглашен своим приятелем на прекрасный бал, устроенный Вторым Дворянским Собранием Российской Федерации. Сколько блеска, величия, силы! Сколько врожденного благородства у всех этих потомков князей Голициных, Курагиных, Симахиных и даже одного Юсупова! А сколько пришлось претерпеть этим прекрасным фамилиям, дабы сохранить генофонд в бесконечных советских бухгалтериях и прочих торговых учреждениях! Постоянные гонения, смешные уголовные статьи, вроде как за расхищение социалистической собственности, а за всем этим - просто первородная ненависть к благородным линиям.
      Но теперь, теперь!.. Что говорить!
      Мне вот ничего не надо было. А ведь любой счастливец на моем месте такого бы наворочал, с такими людьми свел бы знакомства - только держись! Вообще, большое счатье оказаться в нужном месте в нужное время и с нужным настроением. А раз какого-то компонент отсутствует, приходится наблюдать. И видишь, иной раз, удивительные вещи.
      Вновь бросаются в глаза контрасты. Как отличается день от ночи, так же разительно отличие между Москвой дневной - суетливой, деловитой, спешащей внести свою треть в Российский валовый продукт - и Москвой ночной, ещё более шумной, ещё более спешащей, шумящей, гудящей или палящей (часто даже орудийными салютами). Ночью всё наоборот: там, где днем была скука, ночью веселье, где днем - серость, ночью - огни, смех, шампанское. Женщины, которые днем спят в странных масках (о других женщинах, которые работают речи нет, они из другого мира), ночью превращаются в прекрасных золушек, принцесс, нияд. Я думал иной раз: уже не оборотни ли они? Уж не обворожительные ли суккубы, явившиеся к нам в мир дабы пленить наших достойных мужей? Так нет же, их и в церкви можно встретить, особенно если цвет города приезжает послушать выступление Патриарха всея Руси, ничего с ними не происходит, значит - люди.
      А обман все равно есть. В чем - неизвестно, а есть. Зайдешь, по случаю, в какой-нибудь ресторан, так себе ресторан, просто обычный ресторан, а каких людей можешь встретить! Просто прекрасно образованных, прекрасно одетых людей. Но приглядишься - пистолеты торчат из пиджаков, а у ихних девушек - гранаты в сумочках. Зачем? Почему?.. И сразу мысли лезут: как люди интересно живут! А с виду обычные люди, с виду даже замечательные люди!..
      Удивительно!
      И однако же, как стало прекрасно жить! Покончено с прежней безысходностью навсегда. Впереди - широкая дорога к храму. И пусть для каждого храм - вещь сугубо индивидуальная, дорога - есть. А что Сатана с завидной регулярностью правит у нас бал, так это преходящее, главное широкая дорога к твоему личному храму... в Италию, Америку, Германию...
      Мало ли куда?..
      КОНЕЦ