Глава 37

ВСЕ БЕССМЫСЛЕННО

Трибуны возбужденно шевелились. Последний бой прошел прекрасно. Подскочивший помощник доложил, что пара бойцов, вооруженных ножом, как и было договорено, резали себя беспощадно. Жизненно важные органы остались неповрежденными, но мышцы они друг другу исполосовали в лапшу.

Качаури, слушая доклад, рассеянно оглядывался.

Нина была на месте, в операторской ложе. Это его обрадовало и успокоило. С самого утра его тревожила любая мысль о дочери. Ее на время пресеченный бунт, дурацкое девичье влечение к этому дебильному самцу-милиционеру, их сегодняшний вояж утром, потеря машины, которую, как пояснила Нина, у них нагло угнали из-под носа, – все вместе тревожило. Он даже приказал не пускать ее к Казанцеву перед вечерним выступлением. Сейчас, увидев ее, он успокоился было, и тут же беспорядочный рой предположений, страхов, попыток успокоить себя заполнил его голову.

На арене стайка девочек а-ля американские герлы выбрасывали ножки из-под красных балетных пачек.

В их кольце извивалась с гибкими самцами певица Лайма Вайкуле и хрипела, страстно изнывая.

Качаури прошел между рядов, приветствуя тех, кого сегодня еще не видел.

Прошло минут десять. Кордебалет упорхнул. Вайкуле, содрогающуюся от сценического оргазма, унесли гибкие и мышцастые партнеры. Вдруг цирк встрепенулся, и на арену вышел Казанцев. Как и вчера, был он в красных спортивных трусах, больше на нем ничего не было. Даже перчаток. Бой с Гоблином не нуждался в сценических эффектах. Обычно в схватках с Гоблином крови хватало с избытком.

Краем глаза Качаури увидел направляющегося к нему подполковника Мишина. Значит, ему передали приглашение. Правильно. Последнее время начальник Управления полковник Сидоренко перестал проявлять лояльность. Хотя бы в случае с этим старшим лейтенантом, которого зачем-то уволил. Хорошо, капитан Сапожков вовремя сообщил обо всей этой чехарде с аквалангами… "Шустрый, однако, этот москвич!" – вновь с беспокойством подумал Качаури.

– Отари Карлович! Отари Карлович! Наконец-то я вас нашел.

– А, Владимир Михайлович! – повернулся к подполковнику Качаури. – Как видите, я выполнил вашу просьбу. Вы уже на кого-нибудь поставили?

– Да, благодарю вас, мне ваши помощники подсказали. Но я хотел вам…

– А на кого вы поставили? – внезапно полюбопытствовал Качаури.

– Хотел, твердо хотел поставить на Казанцева, но тут мне сказали, что он покалечился, и я решил не рисковать. Сами понимаете, – пытаясь сохранить тон небрежный, но все равно допуская льстивые нотки, говорил подполковник Мишин, здешний чемпион и гроза жуликов.

– Да, что-то вы хотели мне сказать? – рассеянно напомнил Качаури.

– Ну конечно. Это касается капитана Казанцева.

– Казанцева? – сразу же заинтересовался Качаури.

– Представьте себе, его. Вы капитана Сапожкова знаете? Ну конечно. Так вот, он зачем-то сделал запрос в Москву касательно капитана Казанцева. Повода не было, а чем-то капитану не понравился ваш боец.

– Ну, ну? – поторопил Качаури.

– Вчера пришел ответ на запрос по факсу с фотографиями. Оформлено все честь-честью. Вы не поверите, но этот Казанцев оказался знаменитостью. В определенных кругах. Я поэтому и хотел на него поставить. Страшный человек! До меня и по другим каналам доходили сведения, просто не поверите!

– Что вы темните, подполковник! Говорите, не тяните. Тянет как кота за хвост! – не выдержал он.

Какая-то смутная тревога вмиг овладела им. Он оглянулся на окно операторской ложи. Нина была там и, как ему показалось, смотрела в его сторону.

– Говорите! – повторил он.

– Так вот, Казанцев никакой не капитан СОБРа, а один из известнейших в Москве воров в законе. Появился, понимаете, месяца три назад в Алексеевской группировке. Она только что силу набрала, вытеснила всех из автомобильного бизнеса и даже на Газпром стала наезжать. Казанцев из новых воров, тех, кого выдвигают в актив и кто не гнушается действовать лично. Так он за три месяца всю Алексеевскую группировку под себя подмял, вырезал лично все руководство, устроил сход руководителей других группировок, еще кое-кого ликвидировал, в общем, наделал такого треска, что Москва до сих пор на ушах стоит, прийти в себя не может. Страшный человек! А он здесь отдыхает. По справке. Смешно, как мы не обратили внимания на эту справку. Трогать его, конечно, нельзя, против него ничего нет. Знаете, как сейчас происходит: все все знают, а делать ничего нельзя. Равновесие можно нарушить, тебя же самого и заденет.

И главное, Казанцев никого не щадит. Руководительнице одного алексеевского ответвления – бабе, понимаете! – шею сломал. Правда, та еще была женщина, и кличка соответствующая – Кровавая Мэри. Сама пытать мужиков любила, но… Вы слушаете?

Качаури его действительно не слушал. Известие поразило его. В том, что это правда, он не сомневался.

Все сразу стало ясно. Ясно, почему этот липовый капитан действовал так нагло, раскованно, так беспощадно. Нормальный человек не способен сделать и полшага, не подумав, хоть и подсознательно, о последствиях. А этому море по колено. Хочет драк – дерется, хочет деньги брать – берет, не хочет брать – не берет, хочет нырнуть в потопленный катер – ныряет.

Скольких он уже здесь убил? Двух? А где Крокодил, с утра не явившийся, что само по себе беспрецедентно?

А Нина? Его ожег страх, страх не за себя, страх за дочь!.. Нина наедине оставалась с этим убийцей! Чтобы стать вором в законе, надо отринуть все человеческое, отбросить этику, нравственность, элементарную жалость!

– Да, я слушаю, – деревянным голосом проговорил он.

Подполковник Мишин удивленно посмотрел на него, пораженный мертвенным выражением лица Качаури.

"Что делать?" – думал Качаури. Главное, не допустить больше общения Нины с этим бандитом. Надо обезопасить ее, увести. Что делать? Обычно хладнокровный, решительный, Качаури пришел в полнейшее смятение. И вдруг его осенило! Чего он беспокоится?! Гоблин сейчас разорвет этого убийцу, сожрет, выпьет его кровь! Казанцев безоружный, что он может сделать?..

И вновь ужасное беспокойство вернулось. Он огляделся и взял бинокль с ближайшего пустующего места. Навел на Казанцева. Тот неторопливо разминался, не обращая внимания на трибуны. Нет, оружие негде спрятать. Да и Аслан заметил бы. Нет.

Вновь все затрепетало вокруг вместе с его запоздалым страхом; Качаури снова огляделся – шевелящиеся губы обеспокоенного подполковника Мишина, иступленные вопли разряженных девок, вежливые хлопки и бурные рукоплескания – вывели на арену Гоблина. Только бы он размазал этого легавого!.. Только бы!..

И Качаури поспешил в операторскую ложу, дабы лично проследить.., быть рядом с дочерью и больше не допускать… Теперь он ее от себя ни на шаг.., пока этот ублюдок жив. Ни на шаг!

Шум известил о появлении Гоблина. Николай, продолжая разминку, ухмыльнулся при мысли, что, вероятно, фаворитов здесь выводят через проход между трибунами. И, конечно, перед самым боем, чтобы не утомить нервы публики разглядыванием бездействующих монстров. В роли последнего вчера выступал он сам, теперь пришел черед настоящему воплощению ужаса.

Потому что Гоблин, получив, видимо, последнюю порцию химии в зад, двигался куда как увереннее. Он чем-то напоминал носорога, стремительным снарядом несущегося на врага, – огромный, издали неуклюже-быстрый, свирепый от разлившегося адреналина, – воистину он заслуживал восторженный прием истомленной сенсорным голодом публики. То, что раньше, при мирном близком лицезрении, выглядело как натужная пародия на человека, сейчас предстало в виде взбешенного неандертальца, притом увеличенного раза в полтора. И этот густой рев, который Николай до сих пор не слышал не из одной человеческой глотки. Как живая картина навсегда застыла эта сцена в его памяти: ярко озаренная светом арена, сам он, мотнувшийся вперед, чтобы не быть раздавленным о стену приближавшимся врагом, заполненные ряды трибун вверху, черно-цветные пятна публики и разлетающиеся опилки из-под ног бегущего к нему великана – глаза навыкате и звериный оскал острейших зубов в разинутой пасти эталонного сверхчеловека.

Вдруг началось: легко, совсем незаметно движения Гоблина потеряли свою стремительность (словно океанский корабль, инерцией своей массы медленно раздавливаюший у причала зажатый буксир) и обрели тяжелую плавность.

Николаю удалось встретить врага ближе к центру арены. В смутном вязком реве трибун уже терялся голос врага: остался только сам он и отведенная для удара рука, кажущаяся короткой от вздувшихся чудовищных мышц.

Гоблин ударил Николая. Он задел кулаком его грудь, – горячо и звучно, – и от силы этого касательного удара Николай ухнул в сторону, взметнув брызги опилок. Гоблин подскочил ближе и что есть силы хлопнул огромной ступней в голову жертве; удар пришелся по пустому месту – удалось отпрянуть. Еще раз, еще – тупые мягкие шлепки по опилкам. И вот что еще любопытно: Николай вдруг осознал, что сам тоже ревет, извергая сплошной поток нечленораздельных ругательств, весьма органично вливавшихся в поток общего безумия.

Опять. Николай вскочил на ноги, закружился вокруг врага. Тот резво поворачивался, не давая зайти за спину. Взревев от бешенства, Николай сделал вид, что собирается убежать.

И тут же резко выбросил пятку назад, помогая силе удара инерцией корпуса: словно сбросил с плеч тяжелый мешок и тем увеличил стремительность движения. Пятка попала чудовищу в лоб, но не произвела видимого эффекта.

Звериный оскал все еще оставался на лице монстра.

Затем вверх взметнулась толстая рука и схватила не успевшую отпрянуть ногу Николая за лодыжку.

Никогда – ни прежде, ни потом – Николай не испытывал даже близко схожих ощущений. Его нога словно попала в тиски, грозившие раздавить кость.

Но не это, не это! Он почувствовал, что за этой хваткой прячется никогда не испытываемая им мощь!..

Его дернуло так, что он вновь упал, ударившись грудью о пол, тут же приподнялся на руках и свободной ногой снизу вверх врезал в открытый подбородок чудовища. Попал: пасть со стуком захлопнулась, тут же раздался густой пароходный рев – тварь, наверное, откусила кусок языка, изо рта хлынула кровь – и тут, оторвавшись от пола, Николай взлетел. Любопытно, что, вращаясь вокруг Гоблина, раскручивавшего его за ногу над головой, Николай успел подумать – даже в эти минуты боли и унижения! – что теперь знает, что испытал перед смертью вчерашний дог… Тут он взлетел по-настоящему (наверное, какой-нибудь собачий бог завершил оборот возмездия); Гоблин, раскрутив противника над головой, бросил его в ближайшую стену.., мгновение свободного полета, а потом ослепительным и страшным ударом Николай шарахнулся плечами и спиной о стену.

На некоторое время все стало смутно, вязко – Николай уже не знал, куда поместить эту минуту, в начало или в самый конец, после того апофеоза страдания и ужаса, когда каким-то образом поднявшись, он подставил круглую спину многопудовым ударам, мимоходом держась за мысль, что падать нельзя, упасть. – значит умереть…

Тут Гоблин развернул его за плечи и стал молотить куда попало своими могучими страшными руками.

Николай закрыл лицо и живот локтями. Гоблин продолжал наносить удары по голове и бокам. Руки его стремительно поднимались и опускались, и вновь была оскалена окровавленными клыками пасть.

В конце концов сознание Николая окончательно затуманилось, все стало безразлично, боль перестала ощущаться, и он подумал, что, возможно, это и есть конец.

Внезапно Гоблин прекратил избиение. Схватив Николая под мышки, он приподнял его и, сам наклонясь, еще шире распахнув ужасные челюсти, стал подносить к ним горло жертвы.

В этот момент, собрав все оставшиеся силы, Николай нанес страшный удар коленом в незащищенные боксерской раковиной гениталии чудовища. И хоть новокаин еще действовал, явные последствия удара озадачили гиганта. Он отшвырнул Николая и полез рукой себе в трусы, ощупывая кровавую кашу внутри.

Николай, кое-как поднявшись, сумел броситься ему на спину, обхватил врага за голову и рванул в сторону.

Что-то действительно хрустнуло в шее, что-то там было повреждено.

Но не до конца.

Гоблин покачнулся, по его телу пробежали судороги, он, закинув руку за голову, схватил Николая и отшвырнул от себя.

Николай в полете перевернулся через голову и, стоя на четвереньках, смотрел на нетвердо ступаюшего к нему монстра.

Шею ему Николай все-таки повредил.

Гоблин вдруг зашатался, упал на колени, вновь поднялся. Николай уже стоял. Они оба стояли друг против друга. И в отличие от Гоблина, Николай постепенно приходил в себя.

Гоблин взялся рукой за голову и попробовал ее повернуть из стороны в сторону. Руки упали, он поднял лицо к трибунам и заревел.

Потом вдруг заметил Николая и удивительно быстро метнулся к нему, но почему-то запнулся, рухнув на колени.

Их разделяло несколько метров: Гоблин на коленях, странно покачивавшийся из стороны в сторону, и Николай, впервые за весь бой взглянувший на врага сверху вниз.

Николай ничего не слышал: неестественная тишина обрушилась на него. Он равнодушно посмотрел на молча беснующиеся трибуны, далеких, вскакивающих с мест людей – мужчин и женщин. Он не чувствовал боли в ушах, видимо, нервная система отключила ненужное сейчас звуковое оформление.

Все было бессмысленно, глупо – это сейчас стало очевидно. Он почувствовал невероятную свободу – вот она-то и была знаком бессмысленности. Ему вдруг стало все равно, что произойдет дальше с ним, с цирком, с Качаури, с этим монстром-идиотом… Он подумал, что, если захочет, может уйти, может лечь здесь и ждать, что с ним сделает враг, может попытаться добраться до трибун и убить кого-нибудь – все было лишено смысла. И только где-то в глубине что-то мешало окончательному воцарению свободы.., ну да, Нина!.. как символ смысла, зачеркивающий его только что обретенную свободу.

Напряженно вытянув перед собой руки, горбясь от вздувшихся на спине мышц, он подошел к идиоту, обхватил его голову и, страшно взвихрив все силы, с громким хрустом, вернувшим ему слух, окончательно сломал тому шею.

Гоблин ничком обмяк на опилках и больше не двигался.

Глава 38

МЫ ЛЕГКО ВСЕХ УБЬЕМ

На какое-то мгновение что-то вновь случилось со слухом… Нет, секунду-другую трибуны растерянно молчали и – вновь взорвались ревом. На арену выскочили служители в синей форме, уложили на носилки поверженного великана, потянули за собой Николая.

В коридоре внутри трибуны толпился синий народ.

Среди служащих выделялось четверо его недавних охранников в камуфляже и двое громил-привратников в черных костюмах при галстуках. Кроме костюмов, всех различали и автоматы: у камуфляжников – "Калашниковы", у обряженных в смокинги – пистолеты-пулеметы "АГРАМ-2000".

Непредвиденное осложнение. Вернее, Николай предвидел, что его свободу попытаются ограничить, но не так скоро!

– Поздравляем с победой! – сказал старший худой камуфляжник. – Здорово вы его! Не поверил бы!.. Теперь можете отдыхать, мы вас проводим.

– Проводите! – ухмыльнулся Николай, ощутив наконец, во что превратил его лицо покойник: не губы, а оладьи, еле шевелились.

Они пошли по коридору. Впереди двое, четверо сзади. Остановились у очередной двери. Николай открыл. Он не сразу понял, что его хотят вновь засунуть в пустую клетку.

– Э-э-э! Мужики! Что мне сейчас здесь делать?! Я к себе в номер хочу.

Один из громил в черном костюме навел на него пистолет.

– Ладно, хватит выпендриваться. Сказано, лезть в клетку, лезь! Ты свое отпрыгал.

– Вот теперь понятно. Теперь яснее ясного, – весело сказал Николай, краем глаза все четко различая: двое слева, двое справа, двое с "АГРАМами" – впереди.

Николай схватил левой рукой ствол "Калашникова" у ближайшего (того, старшего, длинного) бойца, кулаком правой сбил нос у парня с другой стороны. Нога тем временем, словно отдельно живущее существо, выбила у траурного громилы пистолет.

И тут началось!

Вырвав "Калашников" из рук оцепеневшего от неожиданности воина, Николай тут же прикладом смял его опешившую физиономию и, схватив оружие за ствол, с размаха, очень сильно ударил прикладом автомата второго из чернокостюмников в лоб; из проломленного черепа что-то густо брызнуло…

Справа у Николая на плечах повис еще не тронутый камуфляжник, неожиданно вцепившийся зубами ему в ухо. Высвободив приклад автомата из проломленного черепа, Николай рывком вонзил пламегаситель дула в глазницу жаждущего его плоти. Дуло, пробив стенку глазницы, вошло в мозг, и челюсть наемника рефлекторно сжалась, откусив Николаю кусок уха, – зараза!

От боли, от глупости, от унизительного положения навалившейся на него несвободы Николай окончательно взъярился. Он ударил ногой в подбородок оставшийся на ногах черный костюм, только сейчас нагнувшийся за выбитым вначале пистолетом (вновь, как всегда в бою, время замедлило бег, успев растянуть эти две-три секунды в полноценные минуты).

Остались двое: один растерянно наводил "Калашников", второй – справа – только сейчас передергивал затвор. У него не получалось, потому что в ужасе от происходящего в этом плохо освещенном серо-бетонном коридоре он никак не мог сообразить, что не снял предохранитель. Пока этот был не опасен.

Николай нырнул за нацеленный слева ствол и обхватил мужика за шею и подбородок. Сильно напряг руку, готовясь рвануть от себя…

– Все! Все! Хватит, ублюдки!

Он направил ствол автомата плененного парня на того, кто все еще бессмысленно-автоматически дергал затвор.

– Бросай оружие! А то мы сейчас вдвоем будем в тебя стрелять!

Мысль наконец-то пробилась в сжатые от страха извилины, и автомат со стуком упал на бетонный пол.

И тут же со стороны зажатого под мышкой пленника что-то блеснуло… Уже понимая, что его бьют ножом в живот, он успел отчаянным рывком отбросить от себя.., еще один труп: позвонки захрустели раньше, чем смысл финального аккорда этой страшной симфонии стал понятен.

Тишина. Журчащие звуки льющейся воды – напротив него единственный оставшийся целехоньким парень сдал. Мокрое пятно под его ногами. Пятеро тел на полу, из которых, безусловно, три трупа и двое живых на ногах, уставившихся друг другу в глаза.

Ладно. Оторвавшись от почти гипнотического взгляда объятого ужасом бойца, Николай подошел к нему и ударил по шее. Пусть побудет без сознания минут двадцать. За это время организм оклемается. Надо было спешить. Он с досадой вспомнил, что паспорт остался в номере. Надо рискнуть и забрать его.

Подхватив с пола "АГРАМ", быстро нашел у одного из покойников две запасные обоймы и побежал внутрь коридора. Как и рассчитывал, последняя дверь вывела прямо в зверинец. Клетки с людьми-гладиаторами остались за бетонной стеной.

Людей, как обычно, было много. Его сразу замечали, но он не торопился, шел не спеша, показывая всем своим видом, что имеет право разгуливать в трусах с пистолетом-пулеметом в руке. Может, и так. Все ведь знали, что он только что дрался с Гоблином. Люди, возможно, удивлялись, что он выжил, но не его странному внешнему виду.

Он достиг двери на лестницу, вошел, прикрыл ее за собой и, сорвавшись с места, помчался наверх. На третьем этаже вошел в коридор и быстро пошел к своей двери.

И остановился в страшной досаде. Чуть не завыл от бешенства: ключей-то не было! Дверь, конечно, заперта. Хотел уже стрелять в замок, хотя шум был нежелателен, как вдруг – шаги. В коридоре показался служащий.

– Будьте добры открыть мне дверь. После выступления ключи где-то оставил.

Мужик торопливо кинулся открывать собственным ключом. Обслуга, вероятно, имела ключи ко всем гостевым номерам.

В номере, едва прикрыв за собой дверь, ринулся в душ, на ходу снимая трусы и плавки. Быстро смыл с себя пот, чужую и свою кровь и голым побежал в спальню, где торопливо оделся в собственные джинсы, рубашку и туфли-мокасины, приобретенные – давно ли? – давно, в городе. Сумка, документы, пистолет с обоймами – пожалуй, все. Нож на всякий случай.

Черт! Взглянул на часы, девять двадцать. За окнами уже темно. Вышел и закрыл за собой дверь.

И вот так, весь, как струна, – приоткрытая сумка, лежащий сверху пистолет, рука готова нырнуть за оружием, – дошел до лестницы и быстро сбежал на первый этаж. Здесь поглядел в приоткрытую дверную щель: зал вестибюля полон только сейчас начавшей выбираться из цирка публикой. Сколько же времени прошло? Или просто никто не торопится?

Николай пожалел на секунду, что не надел черный костюм – легче было бы затеряться. Ну да ладно, плевать. Вышел и спокойно, без судорожной торопливости, с деловым видом направился к выходу. Его узнавали, некоторые осмеливались заступать дорогу, с жадным упоением разглядывая его разбитое лицо; Николай вежливо отстранялся: потом, потом.

Знал, что замаскированные мальчики среди публики не осмелятся затевать здесь не то что стрельбу – скандал.

Вышел на полированные плиты крыльца. Полупрозрачная лента акведука к пристани. Ярко освещенный пляж, яхты, катера. Переливчатый пронзительный звон нескольких водных мотоциклов с любителями быстрой езды.

И темная жара, бархатная жара. Бриз доносил влажный запах моря, но из-за здания густо и хвойно пахнуло заповедным лесом. Голова у Николая тяжелела от всех этих драк, от пестроты огней, от музыки, льющейся отовсюду, от взглядов обгоняемых и идущих навстречу людей.

Свернув вправо, он пошел в сторону калитки и сразу заметил вдали – там, где свет от здания уже терял силу, сглаживая подробности, но четко выделяя силуэт, – троих, шедших навстречу людей. Томная одурь сразу прошла, потому что, кроме этих троих, никого там не было, а главное, в похожем на прицел "Калашникова" тройном контуре впереди (две внешние фигуры по бокам низенькой в центре) он подсознательно выделил Нину. С усталым бешенством Николай действительно убедился, что это она, еще до того, как бьющий в глаза свет позволил обоим баронским волкодавам, насильно возвращавшим Нину к отцу, узнать его.

Он остановил руку, схватившую пистолет. Нет, лучше нож.

Поравнявшись с группой, уже настороженной его приближением, шагнул ближе и ударил ближайшего пса рукояткой в висок. Повернулся к радостно вскрикнувшей Нине и рвущему из наплечной кобуры пистолет второму конвоиру.

Смешанное чувство – радость от удачной встречи, боязнь за нее, брезгливая усталая ненависть к сегодняшнему насилию – словно в попытке поставить на всем этом безобразии крест, нет, лучше печать (подписать и запечатать), он с силой ударил нового врага ножом в лоб. Толстое лезвие со скрипом вошло в кость между глаз и мертво заклинило; Николай оставил его медленно остывать вместе с телом.

А Нина даже не обратила внимания на близкую смерть. От удачи, от неожиданного спасения что-то взвинченно шептала. Он прервал ее:

– Почему ты до сих пор не в машине?

– Отец ни на минуту не отходил весь вечер. Я уже потеряла всякую надежду убежать. Только когда ему сообщили, что тебя не удалось запереть в камеру, что ты их всех убил – боже мой, как я рада! – только тогда он оставил меня, да и то приказал какому-то плюгавому следить. Я сказала, что мне надо в туалет…

– Где тебя задержали?

– У калитки. Там только один охранник. Мы его легко убьем.

При этих словах Николай покосился на нее и в слабом, все еще доходившем до них свете от окон дворца увидел блеск счастливых детских глаз.

– Конечно, убьем, – хмыкнул он.

Она быстро кивнула и, захлебываясь от эмоций, продолжила:

– Отец сказал, что ты не капитан милиции, а вор в законе. Это правда, милый? Я еще не была знакома ни с одним вором в законе. А тут сразу муж!

– Чей муж? – рассеянно спросил Николай, выискивая покинутую фигуру охранника.

– Чей, мой, конечно. Вот уж не думала! Как ты этого Гоблина! Мне показалось – все, конец. А это ты его выматывал, чтобы легче справиться. Я так рада!

Они подошли к воротам, и охранник шагнул к ним из прозрачной темноты.

– Опять вы? – удивился он, узнав Нину. – А как же?.. Сказали, что вам запрещено покидать территорию.

– Кто сказал? – спросил Николай.

– Ну, ребята были…

– Ребята ошиблись. Они уже раскаялись. А тебе Барон что-нибудь приказывал?

– Нет, но…

– Вот и открывай. Нам еще выкупаться надо.

Парень, конечно, сомневаясь, пропустил их. А с другой стороны, Нина все же дочь Барона, приказа не было, а когда паны дерутся, у холопов чубы трещат.

Пусть идет.

Уже в лесу Николай спросил:

– Удалось с тотализатором?

Ответом ему был счастливый смех Нины. Она подняла руку с плоским маленьким чемоданчиком, почти папкой.

– Я захватила компьютер. Тут все. Я все деньги на тебя поставила, все шестьсот двадцать тысяч долларов. Мы теперь миллионеры. Знаешь, как я старалась всех против тебя настраивать! Только трое вместе с нами поставили на тебя. Так что мы с тобой выиграли пятьдесят два миллиона. Хорошо, правда?

– Правда, – сказал Николай, думая о том, что еще может придумать Качаури?

Образ Барона тут же плотно восстал в его воображении, изрыгая проклятия, и, почуяв настоящую беду, таращил глаза, скрипел зубами и сильно, зверски дышал через нос.

Глава 39

СТРАШНЫЙ КОНЕЦ