Соколов Михаил
      ДВОЙНИК МАФИОЗО
      ГЛАВА 1
      НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ
      Он никого не предупредил, уезжая к морю: даже друзей. Солнце только что скрылось за кипарисами, ещё светло. Жарко и тяжело жужжал шмель, повиснув в воздухе над синим покорным цветком. Весь этот маленький, прямоугольный, огороженный со всех сторон плотными кустарником садик, где Александр сейчас лежал, казался ему сейчас таким чуждым, принадлежащий иному, мерцающему покоем и негой миру... Ослепительная и ужасная боль уже понемногу стихала, только тяжело пульсировала в затылке... Еще нет сил встать, он все ещё не мог поверить, что остался в живых, но надежда уже возвращалась. Но почему, отчего?... Кто такие эти трое мужчин, в черных милицейских масках, только что напавшие на него? Он же никому не сделал плохого, это просто дикий абсурд!.. С кем угодно, но с ним подобное произойти не могло! Но произошло. Александр помнил, как с тупым хрустом обрушилось на затылок небо, швырнув его сквозь густую листву кустов на этот, невидимый с тротуара, огороженный от посторонних взглядов, засеянный цветами и травой квадратный газон. Александр даже в детстве не помнил ни одной драки, в которой бы учавствовал сам, его никто никогда не бил, - ни родители, ни уличные приятели. Этот сошедший сейчас с ума мир до недавнего времени старался держаться к нему стороной стерильной, очищенной от всего грубого, хамского... Он даже не закричал, когда, вслед за падением, на него посыпались безжалостные удары: по ребрам, животу, по рукам. которыми он инстинктивно пытался защищаться. В тот момент - от неожиданности, от потрясения - он и боль воспринимал по другому, не так, как обычно, как сейчас. Все затмил ужас, страх за свою, ещё толком не начавшуюся жизнь, которую могут отобрать сейчас так же легко, как только что с хрустом ударили по голове. Он услышал этот чудовищный хруст, и тут же утонул в потоке боли. Однако, не это было самым страшным. Самое страшное ещё его ожидало. Внезапно его перестали бить. Двое из нападавших молча упали на него сверху, крестом распяв на траве железными телами, так что Александр не мог двинуть ни рукой ни ногой... А последний, опустившись на колени, тяжело сел ему на живот, заставив рвануться к горлу сердце. Сквозь прорези маски на Александра холодно смотрели ничего не выражающие глаза. Оседлавший его бандит сунул руку к себе в карман, вынул и раскрыл тускло блеснувшее лезвие опасной бритвы, которое, мерно поворачивая, поднес к глазам Александра. Тогда его охватила надежда, что все вот-вот обернется пустейшим недоразумением, все исчезнет, извернется сном, его встретит Лена, и он с головой нырнет в волны ожидающего где-то совсем рядом счастья. Нет, таких чудес не бывает. Грубая тяжесть сидевшего у него на животе бандита, шершавая твердая ладонь, зажавшая ему рот, когда обезумевшее сознание готово было освободить душу воплем, страшное, холодное, все ниже опускавшееся к его глазам лезвие бритвы - все убеждало его в неизбежности конца. Безумное воспоминание!.. Даже сейчас, когда он лежал один, только собираясь с силами встать, поверить до конца в свое спасение - даже сейчас он замирал в ужасе, вспоминая это полированное, отливающее густейшей небесной синевой лезвие!.. Тогда-то и обрушилось, совершенно беззвучно целая стена его жизни. Он понял, что сейчас случится нечто потрясающее... в буквальном смысле... потрясающее основы его ещё едва начавшейся жизни... и он умрет, как многие умирают в потустороннем телевизионном мире "Дорожного патруля" или "Криминала"... Как другие. Лезвие минуло его левый глаз, мягко коснулось скулы, поползло вновь выше и вдруг - почти безболезнено! полоснул по лбу. Но страшный вяжущий звук щарапающего кость металла показался ему ужасней любой боли!.. Возможно, он потерял сознание. Теперь, сейчас, главное - это собраться с силами, поверить в свое счастье, в счастье спасения. Во всем теле пульсирует боль, ноют ребра, затылок!.. Как ни странно, щека не болит, но все лицо залито слезами - он чувствовал во рту соленый привкус. И что-то мешает смотреть. Откуда столько слез? Он давно уже не плакал, лет с двенадцати. А сейчас ему уже восемнадцать. Через полгода девятнадцать. Откуда же слезы? Его осенила догадка - какие слезы, это кровь, кровь из раны на лбу! Он дотронулся рукой до лба, ощутил что-то мокрое, сырое... туго завернувшееся на брови... и ничего не понял. Шмель, до сих пор висевший над цветком, перелетел наконец на соседний, фиолетовый и здесь попытался приземлиться. Не получилось. Стебель согнулся, едва не задев висок Александра, и сбросил тяжелого седока. Недовольно загудев, шмель перелетел к соседнему желтому цветку, где вновь и завис. Александр подумал, что не знает, где его сумка, которая была с ним в момент нападения злодев. Всего этого просто не могло быть, это кошмар, сновидение безумца!.. Собрав все силы, он попытался сесть. Ему удалось это неожиданно легко. Лицо мокрое. Посмотрел на рубашку и увидел, как на синей материи расплываются темные пятна, пятна крови... Так можно истечь кровью. Он вновь дотронулся пальцами до лба. Пальцы вновь ощутили нечто чужое, резиновое, мокрое... У него в сумке чистый платок. И зеркало. Сумка! Сумка стояла рядом. Замок был растегнут. Платок-то хоть оставили? Александр на коленях сделал шаг к сумке. Кровь с лица крупно капала на грудь, траву. Но кто эти люди? Грабители? Зачем тогда было его резать? Зачем избивать? Взяли бы сумку и скрылись. Или сейчас так грабят? Психологическая и одновременно физическая обработка, чтобы жертва не сразу стала звать на помощь. Если так, то цели своей они достигли: он все ещё ползает здесь как раздавленный червяк. У него было с собой в сумке пятьсот долларов. Что он теперь здесь будет делать без денег, с этой раной? Голова болела все сильнее!.. Полчаса назад он приехал в Анапу и, не обнаружив среди встречающих Лену, стал прохаживаться по перрону у здания вокзала, где она обещала его найти. Люди встречающие и люди приехавшие расходились. Он прошел мимо желтого каменного домика вокзального туалета, из пустых амбразурных окошек которого вместе с жужжанием муж выносило крепкий запах амиака и, не успев удалиться метров на двадцать далее, получил возле стены кустов мощный удар по затылку. Это было, было с ним! Хоть это и невозможно... Трое изуверов торопливо били его ногами, а потом, потом!.. Нужно проверить сумку. В сумке все перевернуто. Бумажник, куда он положил паспорт и деньги, лежал сверху вещей. Окровавленной рукой он взял бумажник и, стараясь не пачкать, открыл. Паспорта нет, а вот доллары - странно! - были на месте. Он просмотрел все отделения. Документов нет, а деньги не тронули. У него заледенело сердце это был не грабеж! Нелепо, невозможно!.. Пять сотенных бумажек, пятьсот долларов, все, что он скопил за учебный год для каникул - были целы! Это нелепо! Значит его не собирались грабить. Им нужен был его паспорт. Но зачем? И зачем было нужно его резать, бить?.. Платок и зеркало он нашел. То, что увидел, поразило. Он, встряхнув платок, развернул его и попробовал вернуть на место завернувшуюся полоску кожи, почти надвинувшуюся ему на глаза. Удалось. К его удивлению, кровь уж стала останавливаться сама собой, так что мысль, то и дело всплывавшая на периферии сознания - этак запросто можно истечь кровью - испарилась за ненадобностью. Но ужасно неприятно словно затрагиваешь обнаженный нерв! - было касаться тканью будто резина упруго заворачивающиеся полоски разрезанной щеки! Александр взял сумку и проломился сквозь кусты в намеченный уже лаз, примятый в живой стене решительными телами бандитов. Надо было искать помощь, медпункт хотя бы. Должен же быть на вокзале медпункт? Против ожидания люди на перроне не бросились со всех ног к нему. Скользили любопытными взглядами, оглядывались, но все торопились мимо. И вот ещё что: несмотря на свое незавидное положение, где-то внутри, глубоко, шевелилась мысль, нет, мыслишка, что вот, мол, даже здесь, даже таким страшным способом, но Судьба выделила его среди массы серых, однообразных, завязших в повседневных заботах обывателей. Медпункт оказался закрытым. Дежурная по вокзалу потная пожилая женщина в синем железнодорожным кителе - смотрела на него с беспокойством, но больше с любопытством, как будто он являл собой какое-то занимательное зрелище. Может и так. Дежурная посоветовала позвонить в скорую помощь и, подняв полную тяжелую руку, махнула в сторону, где должен был быть автомат. Удивляясь чужому равнодушию, но и чуточку гордясь собственной выдержкой, Александр пошел искать телефон-автомат, который скоро и обнаружил. Сумку он повесил на крючок, освободил правую руку и набрал "03". Скрипучий голос сообщил, что он попал куда и хотел, то есть к оператору "скорой помощи" и осведомился, что ему надо? Александр объяснил, что только что подвергся нападению хулиганов, которые порезали ему лоб и сломали палец. В голове все ещё шумело, мысли роились, путались, но на логику рассказа не влияли. Оказалось, не очень. Выслушав его, представительница "скорой помощи" раздраженно посоветовала ему лечиться там, где он нажирался. - Надоели алкаши! - с чувством сказала она, бросая трубку. Чувство вопиющей несправедливости, редко им испытываемое, овладело Александром. Было так обидно! А главное, положение было безвыходное: он не знал, что делать. Хоть здесь же и помирай!.. Он стоял возле телефона и вид имел такой жалкий, что прохоящий мимо парень лет двадцати пяти, с овальным родимым пятном на щеке, одетый в спецодежду рабочего, приостановился. - Ты чего? - спросил он. - Нарвался? - Вот, порезали, - объяснил Александр, показав лоб. Парень поморщился: - Ну и видик! Чего же здесь торчишь, дуй в больницу. Александр стал объяснять, что звонил, но "скорая..." Парень ухмыльнулся. - Тебя как зовут? Александр? Ну и дела, Сашок! Нет, это я так, к слову. Больно вид у тебя... красивый. И, не говоря ни слова, взялся за трубку телефона, набрал "03" и, когда ответили, бодро сообщил, что у вокзала только что ограбили приезжего. - Да вот здесь и валяется, объяснял дальше. - Ножом в живот пырнули, наверное, умирает... Жду, добавил он и, повесив трубку, повернулся к Александру. После чего подмигнул и пошел своей дорогой, сказав на прощанье: - Щас козлы примчатся. И верно. Через пару минут машина "скорой помощи" затормозила рядом, из двери высунулся мужик в белом халате и, выделив Александра из других прохожих по окровавшенной одежде, спросил: - Ты, что ли, умирающий? - Да, - подтвердил Александр. - В живот пырнули? - засомневался врач. - Нет, в живот били ногами, а порезали лицо. Врач поиграл желваками, но все же открыл дверь салона: - Ладно, лезь, раз мы приехали. Быстро и просто машина "скорой помощи" домчала всех к городской больнице, расположенной, как какой-нибудь санаторий с видом на море - блеснуло что-то темно-синее с серым вечерним отливом в разломе аллейки. С Александром вышел облагодетельствовавший его врач, завел через дверь, предназначенную видимо для персонала и через холов и коридоров довел в приемные покои, где и подтолкнул с добродушной фамильярностью к дежурному врачу. Атмосфера больницы, безликая, стеклянно-резиновая помощь врачей, операционная с острым светом и иглами все наложилось в сознании Александра на предшествующие вокзальные события, образуя единый, болезненный и ну ни как не имеющий к нему отношение неясный образ. Дежурный врач - строгая молодая женщина, лет двадцати двух, двадцати трех, видимо, недавно окончившая институт. У неё были очень светлые волосы и очень красные губы. Наверное, не только от помады. А ещё у неё были длинные ноги, и Александр, несмотря на свое состояние, тут же подумал, что под халатиком, по причине жары, может, ничего и нет. Увидев входящего Александра, она сделала шаг вперед и лицо её странно изменилось. Он не мог понять, что выразило её лицо. Все это длилось едва ли не мгновение, после чего девушка справилась с собой и спокойно произнесла: - Вот уж не предполагала... Что она там не предполагала, так и осталось не известным, потому что она ничего больше не добавила. Молча указала куда сесть, быстро осмотрела рану, отвернулась, звякнула дверцей стеклянного шкафика, покопалась внутри, хрустально звеня сосудами, и протянула, наконец, Александру длинный высокий стакан, наполненный доверху. - Пейте, для вас это более действенно, чем укол,. - приказала она равнодушно и уже стояла наготове с иглой, ниткой и, никелированными шипчиками. Александр покорно выпил. Смысл её слов он даже и не пытался понимать. Главное, ему сейчас окажут помощь. Жидкость обожгла рот, внутренность щек, потом мягко и горячо провалилась внутрь, и вскоре уколы, упругий шорох протаскиваемой сквозь живую плоть нитки, недавние бандиты - как-то перестали беспокоить, все стало зыбиться, все стало текуче в нем и вокруг него, поплыло... Однако, внешние, прямо сказать, невероятные проявления мира тревожить не перестали; мысли у Александра упорядочились и, впервые после приезда в Анапу, он смог спокойно обдумать все происшедшее с ним, попытаться найти непонятную, невидимую ещё связь событий. Итак, что общего у него, Александра, со всей этой безобразной чепухой, случившейся с ним? Ничего. И если не брать во внимание Лену - единственную связь его с этим черноморским курортным городом; иной связи быть не могло - море, морские просторы, вся эта ширь, гладь и свобода были Александру чужды своей непредсказуемостью, опасной вольностью, стихийностью, которых он был, конечно же, всю жизнь лишен. Не в прямом смысле, а в том, в каком опутан цепями условности любой московский подросток, больше живущий на просторах собственной мечты, чем в реалиях мира. Кстати, искрящийся солнечный океан, всегда присутствующий на горизонте его воображения, не имел ни малейшего соприкосновения с настоящим морем, к которому он мог всегда добраться и один, и с приятелями - стоило лишь купить билет. Все было тоньше, чище... Кроме того, желание просто сорваться с места, на самом деле улететь на юга, в томную атмосферу запредельного отдыха посещало, конечно, не раз. Но каждый раз, когда обстоятельства завлекали его на вокзал, аэропорт или просто в билетные кассы, мысль о том, что осуществление грезы окажется намного грубее того чистого бирюзового идеала, что с детских лет созревал в нем останавливала. А может все было гораздо проще и почти, правда, двадцатилетний стаж пребывания в этом мире ещё не позволял ему раскрутиться в полной мере: всегда были неотложные дела, всегда давние обязательства, выполнение которых, в общем-то, и помогает человеку найти свое место в постиндустриальном, интернетовско-мобильном обществе. И все равно, временами, остро ощущая свою неуклюжую неприспособленность, Александр жалел себя, чувствовал ужас и страх.
      2
      РУТИНА ЖИЗНИ И ПРЕДЧУВСТВИЕ ПЕРЕМЕН
      Выростила его родная бабка по матери - единственной ниточкой связывавшая его с этой линией родства; мать умерла, когда ему было восемь лет, а других родичей, кроме отцовских, не оставалось. После смерти матери он два года прожил с отцом, токарем высшего разряда, высоко ценившимся на своем обороном, почему-то выжившем предприятии. Отец после смерти жены сразу запил, видимо от обрушившейся на него свободы, тем, однако, приучив сына к относительной самостоятельности. Через два года он женился вновь, причем молодая супруга за последующие несколько месяцев не только отучила мужа пить, но и убедила его, себя и всех окружающих, что Сашеньке лучше будет жить у своей бабки, бывшей уже тогда на пенсии. Так и сделали. Любви это у Александра к отцу не прибавило, скорее, наоборот, но такова жизнь. Да, о жизни. Еще при жизни матери, Александр начал ходить в музыкальную школу, тосковал несколько лет вместе со своей скрипкой, но роковые обстоятельства - смерть, переезд - не дали вынести накала контрапункта судьбы; все стало постепенно рассыпаться, скрипку он в буквальном смысле выбросил, записался в секцию бокса, тут же в школу карату, ещё куда-то... Нигде, в общем-то, долго не задерживался. Кроме как в тире. Да, стрельба это был спорт, созданный лично для него, и держать пистолет в руке было есть и будет, наверное, одним из немногих безусловных наслаждений в этом мире. Так он думал. Что еще? Вот отец, заглаживая некую вину перед сыном, подарил подержаный компьютер, из тех, что время от времени списывают на предприятиях. Это тоже стало событием, хотя и не сделало Александра компьютерным фанатиком. Сейчас Александру по паспорту девятнадцать лет, прописан он в Москве. По личной медкарте рост у него сто восемдесят девять сантиметров, хронических болезней нет, телосложение слабое, совсем даже не атлетическое, так что на пляже и в бассейне ему всегда было неловко представлять себя чужим, особенно девичьим, взорам. Что еще? Что ещё не зафиксировали документы?.. Волосы русые, особых примет нет. Себя считал непривлекательным, поэтому постоянно испытывал неловкость на школьных, а потом иных вечеринках и дискотеках. Что еще? Да, год назад окончив школу и бестолково промотавшись все лето, устроился работать продавцом в коммерческую палатку на Смоленской площади, куда увлекла его соседка по лестничной площадке, Петухова Наташка, или просто Натали. Была Натали на год моложе Александра, но на самом деле - старше на полжизни: с седьмого класса бросив школу, она набиралась опыта и внешне пока процветала. Так Александр, направляемый и покровительствуемый Натали, суетящейся в соседней палатке и проработал всю зиму, весну и начало лета, откладывая самую малость на, как мнилось, ожидавшее его впереди чудо. А в армию его не забрали по причине плоскостопия - ещё один недостаток, заставивший его остро переживать новое доказательство собственной неполноценности. Так и жил. Пенсии бабушки и части его зарплаты хватало: не роскошествовали, но жили вполне сносно - сравнивать было не с кем и не с чем. Смена его тянулась двое суток, потом двое суток отдыха. Вначале было тяжело, потом приноровился. Ежедневно чередой проходили алкоголики, бомжи, мамаши с детьми, парни с подругами, солидные мужчины, одинокие женщины... К концу дня включался автопилот, из головы исчезали все мысли, с одиннадцати до часу ночи надо было заполнять учетную книгу по разделам продаж: "пиво", "жвачка", "сигареты"... Часам к двум ночи в двери соседних палаток стучались резвые парни, иногда компанией заваливались в чей-нибудь киоск отмечать встречу, иногда уединялись парами. Натали, когда их смены совпадали, приглашала в таких случаях Александра. Так он научился лихо пить, правда, без особой охоты, за компанию, как-то получил фингал, а однажды потерял невинность в объятиях Натали - случай хоть и судьбоносный, но не изменивший их приятельских отношений. Иногда, по старой памяти заходил в тир, пострелять, вдохнуть запах пороха, потосковать о прошлом. Вот и вся его жизнь. А главное, сам не знал чего хочет от жизни. Хотя чувствовал: заимей он цель - пусть будут сбрасывать ядерную бомбу, все равно бы не отступился, а дошел бы до конца. Однако, верил, что уж с кем-с кем, но с ним должно случиться нечто необыкновенное, удивительное. Дождался. Однажды, под вечер - как раз пошел поток алкоголиков, требующих пива, чтобы разбавить уже купленную к концу дня водку, Натали постучалась с незнакомой девушкой - высокой, стройной, черненькой, очень красивой, попросила присмотреть за своей палаткой, пока отлучится с подружкой, прибывшей только что с юга и вот, заскочившей навестить. Александр немедленно сам захлопнул окошко выдачи товара, задвинул тяжелым ящиком с бутылками пива и вышел на свет, радуясь передышке. Здесь был представлен незнакомке. Девушку звали Лена, она ещё училась в школе, в последнем классе, как она сказала, в Москву залетела по случаю, подругу навестить зашла. С Наташей знакомы уже года два, познакомились как-то на пляже. У Натали, оказывается, дядя до сих пор живет в Анапе, она на лето приезжала, вот и подружились. Все это обе наперебой рассказывали Александру, он только молча улыбался. Очень ему Лена понравилась. Был тогда конец зимы, во всю светило красноватое вечернее солнце, Лена погружала носик в меховой воротник, и смеялась, все переспрашивала, как его зовут, как его фамилия, а уходя, оглядывалась на столбом стоявшего Александра. Очень ему Лена понравилась. Однако, образ Лены тут же потускнел, но через два месяца, дабы подстегнуть память его, она вновь заехала к Натали, зашла к Александру, вновь чему-то смеялась, чему-то удивлялась... Была мысль, что смеялась над ним, Александром, но мысль залетная, не задержавшаяся, глупая. Куда-то вновь пропадает южное лето, Анапа, больничная палата, с заглянувшей в дверь медсестрой, возвращается пыльная Москва, и Александр, открывая на чей-то звонок дверь своей квартиры, окунается в грохочущие волны музыки из соседней двери, где как раз живет Натали, которая стоит перед ним в обнимку с Леной. У Натали весело, Лена с друзьямм приехала в Москву отдохнуть на пару дней, зачем скучать, если у них так весело... - Пошли, Саня! Вот и Лена зовет оттянуться, сама о тебе вспомнила, - говорит Натали. А Лена все смеется: - Пошли, Серебряков. Правда, Сашок, я без тебя скучала. Итак, тогда что-то произошло, и его тайные мысли, чудесно материализовавшись, вдруг явили воочию... "Надо было ещё раньше попросить хотя бы её телефон нерешительность только взращивает тоску", - впервые за впоследнее время весело думал он, невольно смеясь вместе с девушками. Прошли в квартиру Натали. Тут же последовала церемония знакомства, когда из череды ладоней больших, широких и маленьких, узких - он вычленял вновь ту, что принадлежала черненькой смешливой Лене. Были какие-то: Николай, Андрей, Семен, а с другой стороны - Аня с Машей, но все размазались реквизитом... что-то светлое, жемчужное... стройные ножки, короткие платьица... а у парней бритые затылки, а сами потолще, повыше... Это были её друзья. Все прибыли всесте с ней. Он не помнил, как все повысыпали из грохочущих музыкой стен подъезда в этот неподвижный вечер, на аллею древних цветущих лип, которые дружно обслуживают пчелы; откуда-то из салатных крон плыл мутный медвяный запах, а внизу, в их тени, ярко желтела цветочная осыпь, в которую погружались туфельки и кроссовки. Как все произошло?.. Александр шел в шаге за скользящей перед ним чудной, незнакомой феей, внезапно повернувшейся к нему с мгновенной просьбой: закурить? получить топографическую справку?.. Не ожидавший этого, Александр не справился с равновесием, обнял девушку и вдруг уже целовал в немедленно приладившиеся к нему, влажные, опьяняющие губы. Взрыв веселья, пенная струя шампанского, разливаемого в пластиковые стаканчики - прервали их чудное единение, но потом, до самого отъезда Лены, случившегося уже под утро, они все время были рядом. Потом две машины такси увезли её и друзей прочь, в аэропорт, и все закончилось. На прощанье Лена записала номер его телефона в маленькую записную книжечку с миниатюрной ручкой на золоченой цепочке, быстро поцеловала его в щеку и упорхнула в ускоренный аэропортовый мир, чтобы исчезнуть, как Александр вновь с тоской думал, навсегда. Свой адрес и телефон Лена ему не дала, точной даты звонка к нему не назвала, тем самым вернув его в обычную явь неуверенности, мнительности и недовольства самим собой. Но что-то, все-таки, изменилось. И как же сияла последующие дни ночь, озаренная разноцветным неоновым огнями и бесконечными всплесками фар проносящихся мимо машин! И как же разрывалось его сердце, впервые объятое дикой жаждой томительных перемен. А Лена за прошедшие две недели так и не позвонила. Прошедшие после того памятного бала недели ничем значительным отмечены не были. Вот разве что всё притупляющей тоской, слепком той боли, что призрачно настигала его несколько раз после отъезда Лены; надо сказать, что влюблен он был впервые и безнадежность чувства заставило его страдать. Словом, дни проходили за днями, ничего не радовало, Натали весело отмалчивась, работа наводила тоску... В общем, жизнь окончательно потеряла смысл. Предтечей событий, завлекших Александра в больничную палату с подобными ему мумиями-соседями, был звонок домой два дня назад, в пятницу четырнадцатого июня. А ещё раньше было её внезапное, новое - уже на день прибытие, шумный фейерверк веселья, радостного удивления, счастья... И все так странно, быстро... Лена фотографировала его несколько раз своим "Полароидом", выскакивавшие фотки не отдавала, а смеясь, прятала, а когда пришло время ей отправляться в аэропорт, Александр был почти уверен, что чувсто его к ней разделено. А потом звонок на следующий день, в пятницу. Александр как раз оставался эти дни один. Бабушка его, по случаю реанимирования каких-то правительственных программ, получила в поликлиннике путевку в подмосковный санаторий и, к удивлению своему, совсем даром. Отказываться смысла не было и, наказав внуку не шалить одному, а если и шалить то в рамках, она уехала отдыхать и лечиться. Одиночество же для человека, обычно в компаниях не нуждающегося, в иные моменты - ужасно. Все валилось из рук, заняться было нечем, хандра иссушала душу, а единственное лекарство где-то спряталось у Черного моря под звездами южного неба. Да, тоска неразделенной любви мучительна! Лена позвонила в одиннадцать часов вечера, когда Александр, всегда лажившийся спать поздно, на сей раз уже подумывал лечь. Телефон зазвенел, и Александр ещё решил, что это звонит бабушка, больше, вроде бы, некому. Это была Лена. Мгновенно её узнав, он что-то радостно лепетал, она издалека кричала, сообщала, как рада его слышать, все расскажет при встрече, очень увидеться хочет, и может ли он приехать завтра, в крайнем случае, послезавтра, она ждет в нетерпении, больше разлучаться не может и не хочет. Последнее, что Александр услышал, было окрылившее: она встретит его на вокзале, первый же московский поезд. Долгие гудки... Какой потрясающий звонок! Он положил трубку и закурил обычный свой "ЛМ". Странно: дрожали руки и, когда сбивал о край пепельницы столбик пеала, сигарета отстукивала мягкую дрожь. Завтра он возьмет билет на поезд и через сутки уже увидит её. Он знал, - уже интересовался днями расписанием, - поезд уходит с утра, это примерно через семь часов. Но почему не сегодня? Не сейчас? Он может прекрасно успеть. Да, ближайшим поездом. Вот так вопрос был решен. Ни с кем утрясать его не было нужды, а билет за час до отхода поезда нашелся, как всегда. И вот уже мечта стала обретать упругую плоть, и вместе с ветром в окно купе залетали неведомые утренние ароматы.
      ГЛАВА 3
      НОЧНЫЕ УЖАСЫ
      Есть острая забава в том, чтобы оглядываясь на прошлое, задавать себе вопрос: что было бы, если бы... заменять одну бессмыслицу другой, представлять, как знаменательные истоки какого-нибудь эпохального деяния, в свое время протекшие незаметно, так же незаметно поворачивают в иную сторону, в никуда. Так или иначе, младенец Володя Ульянов все же не утонул в купели при крещении, а Александр Серебряков оказался дома - событие столь же эпохальное, но иного уровня - и трубку снял. А иного - не дано. Все эти мысли роились в голове Александра, когда он, лежа на койке в казенной больничной пижаме и штанах, накрытый затертой простыней без одеяла (и так было жарко до невозможности, никакой сквозняк не помогал хоть немного охладиться), он думал, что вполне мог бы оказаться позавчера на работе, стоило бы ему сделать гипотетичную рокировку во времени, поменявшись сменой с напарником. Или Лена позвонила бы на день позже. В подобном случае он не услышал бы междугородний звонок, и не поднял бы трубку, и не приехал бы в горячий город Анапа, и ничего бы не произошло с ним здесь. И наоборот. Отключи он телефон хотя бы на неделю, быть может, иное, дивное розовое счастье запросто бы с ним разговорилось: как знать... как знать... Сумерки пали неожиданно быстро. Собственно, и сумерек не было: просто включили свет в палате и сразу стало видно, что за окнами давно-давно густая тьма. Два санитара, только что включившие ночь, вкатили в палату каталку для лежачих больных, громко поинтересовались, где тут больной с сотрясением мозга, порезанной щекой и прочими ушибами и, удостоверившись, что ищут Александра, сказалиему перебирался на их транспорт. - Распряжение дежурного врача перевезти тебя, Санек, в другую плату, - объяснил один в ответ на его распросы. - Тебя хорошо шандарахнули по голове, так что прописан полный покой, а в общей палате тишины не добьешься. - Лезь, времени нет, смена заканчивается, - нетерпеливо добавил второй, чернявый парень с бегающими мелкими глазками и личиком, которое можно было прикрыть одной ладонью. На вид ему было лет двадцать пять, первому - под тридцать. Александр, недоумевая, встал с кровати и заявил, что возить его не надо, он сам дойдет. Старший, грузный, похожий на армянина мужии, неожиданно воспротивился: указаний топать на своих двоих не было. А раз не было, то без самодеятельности. Впрочем. ноги были и впрямь ватные, бесплотные и раз приказ был ехать, Александр улегся, предварительно захватив свою сумку с вещами и больничный халат. Ехали по всем правилам, головой вперед. Александр не мог видеть куда едут, но ориентировался по пройденному участку. Недолго прокатившись, вползли в грузовой лифт, поднялись на этаж, вновь развернулись согласно врачебной этики головой вперед и, постукивая колесами на стыках линолиума, двинулись по очень прямому и пустому коридору. - В другое крыло едем, там с помещениями получше, - поймав его взгляд, сказал большой армянин. Маленький санитар с острым лицом согласно закивал. Коридор был длинный, ехали минут десять. Потом маленький убежал вперед, наверное, открывать какие-нибудь двери, чтобы не замедлять ход, а скоро и приехали. Палата была небольшая, всего на четыре койки, из которых застелена была одна, его, конечно. - Здесь тебе будет спокойно, уютно, и никто посторонний не помешает, - сказал армянин. - Номер "люкс", - добавил маленький и засмеялся, указывая на черные окна, на которых занавесок не было, - даже балкон с видом на море. Повезло, - и вновь засмеялся. - Пошли уж, - неодобрительно сказал армянин и добавил Александру, - А ты спи. Больше все равно делать нечего. Завтра-послезавтра все равно выпишут, травмы у тебя чепуховые. Оба вышли и закрыли за собой дверь. В палате было душновато. Александр подошел к балконной двери. И окна и балконная дверь были закрыты. Открыл балконную дверь и вышел. Ночь была тихая, свежая. Горели крупные звезды, и где-то прячущаяся луна серебрила сверкающую плащаницу невообразимо огромного волшебного моря. Александр вернулся в комнату, нашел в сумке пачку "Стюардессы", зажигалку и, вернувшись на балкон, закурил. Щека, залепленная толстым бактерицидным пластырем, слегка ныла. Голова, однако, несмотря на диагноз, последствий сотрясения мозга не ощущала, ушибы и ссадины не чувствовались. Было легкое похмелье. Спирт, предложенный врачом в качестве анестизирующго и болеутоляющего, уже выветрился и хотелось выпить пива. Но главное было то, что где-то в городе, совсем рядом, живет и ждет его Лена, с которой он, конечно же, сегодня случайно разминулся.