Часто приезжали из г. Минска гестаповцы для тренировки в стрельбе и вот брали этих людей, выводили в тир их и по ним, по живым мишеням, тренировались в стрельбе. Привозили своих жен, и они принимали равную участь в этом кровавом деле. При каждом таком кровавом развлечении в промежутке между стонами раненых, выстрелами убийц можно было слышать смех данных зверей в образе женщин…
      Недалеко от лагеря в лесу находится кладбище для немцев. Однажды привезли несколько убитых немцев хоронить, гробы стояли. Проходя мимо их, один из заключенных, который рыл ямы, не снял шапку. Об этом от стражи узнал комендант и после похорон на первом дереве около дороги он был повешен крюком за ребра. Целую ночь по всему лагерю раздавались душераздирающие крики. Жизнь не хотела так быстро покинуть молодое здоровое тело. К утру эта страшная жертва скончалась. А подлые псы-рыцари, вы, гитлеровские собаки, будете прокляты всем миром. Ваши гнусные кровожадные поступки не пройдут даром. Отомстим. Красная Армия громила, громит и будет громить. Запомните, что русский народ никогда не был под игом иноземцев и никогда не будет. Запомните еще вот что:
      За глаз мы оба выбьем,
      А за зуб всю челюсть свернем».
      В отличие от этого эмоционального и очень конкретного рассказа о страданиях евреев, показания Брейтмана «о пребывании в школе гестапо № 12» даны в общих словах и лишены деталей. Единственный запоминающийся эпизод – случай, когда гестаповцы загнали несколько евреев в мусорную яму, затем бросили туда гранату и наблюдали за мучениями несчастных, чтобы определить, сколько проживут люди после таких ранений. Это требовалось якобы еще и для того, чтобы курсанты «школы гестапо» «научились при любых условиях быть спокойными и хладнокровными, чтобы наши сердца были нечувствительны к мукам других».
      Но тот же самый эпизод есть и в показаниях Брейтмана о страданиях евреев, и там он никак не связан с разведшколой. Она, по уверению подследственного, «находилась за городом, в том месте, где находились концлагеря (по Могилевскому шоссе на 12 км)». По утверждению Брейтмана, «школа состояла исключительно из людей, которые зависели от немецкого гестапо, и уголовных преступников. К примеру, я обвинялся в том, что еврей, политрук. Я дал свое согласие попасть в эту школу под угрозой смерти, при предварительной обработке». Воля ваша, но создается впечатление, что минское СД состояло из сплошных идиотов. Ведь как раз уголовники и агенты, которые согласились сотрудничать под страхом смерти, представляют собой самые ненадежные кадры. Это прекрасно известно всем службам разведки и контрразведки мира.
      По словам Брейтмана, курсанты будто бы ничем не отличались по внешнему виду от заключенных. Бросается в глаза, что в «признании» Михаила Иосифовича указаны только те места в Минске, где дислоцировались бойцы украинского полицейского батальона. Других он просто не знал, а допрашивавший Брейтмана тоже не сумел придумать, где бы «расположить» школу гестапо, которую все же вряд ли разместили бы на территории концлагеря. Всех курсантов, по уверению Брейтмана, предназначали исключительно для борьбы с партизанским движением. Однако учили их вещам довольно странным. Например, «из видов диверсий нам показали следующие: как отравлять пишу, как выводить из строя машины, как уничтожать мосты, палить лес… сжигать деревни… Допустим, пишу отравлять не тогда, когда она варится в котле, а стараться отравить продукты еще раньше, ибо за ними не так смотрят. Выводить машины из строя путем бросания в бензобак сахара, соли. Мосты уничтожать не путем собственноручного поджигания, а путем слуха, что приближаются немцы, и заставить жителей близлежащей деревни лично уничтожить мосты, а в тот момент, когда население уходит в лес, воспользоваться этим и подпалить деревни».
      Ядов, повторю, у Брейтмана и его товарищей по несчастью так и не нашли. Непонятно также, почему мосты следовало уничтожать непременно руками местного населения. Вероятно, ни Брейтман, ни Иванов просто не представляли, как именно поджигают мосты, и поэтому пошли по такому сложному пути. И совсем уж неясно, зачем агенту, засылаемому к партизанам, надо знать, как выводить из строя автомобили. Можно подумать, что народные мстители разъезжали сплошь на «мерседесах» и «оппель-адмиралах».
      Брейтман писал, что гестаповцы рекомендовали ему пробраться в партизанскую разведку, а там «никакой работы не проводить в пользу немцев до тех пор, пока не создашь себе славу бесстрашного разведчика и чекиста». Эта версия позволяла объяснить, почему Брейтман ничего предосудительного в партизанском отряде так и не совершил. Правда, непонятно, зачем было партизанам посылать в разведку евреев, которых оккупанты в любой момент могли арестовать за одну только расовую принадлежность.
      В докладной записке Бэр и Иванов вынуждены были признать, что «практической деятельности все эти агенты гестапо в широких размерах осуществить не смогли, за исключением доносов гестаповцам за время пребывания в украинском батальоне на солдат». Не придумывать же, в конце концов, несостоявшиеся диверсии и убийства.
      О том, что немцы никогда не рискнут выпустить за линию фронта или к партизанам агента, которому абсолютно не верят, чекисты предпочитали не задумываться. А еврею Брейтману они никогда бы не поверили из-за одной только расовой принадлежности, делавшей для агента не только бессмысленным, но и заведомо опасным возвращение на германскую сторону. Заложников в виде семьи у Брейтмана не имелось, да и в случае с евреями этот метод не был слишком действенным. Несчастные знали, что нацисты все равно постараются истребить их близких. Не говоря уже о том, что Михаил Иосифович был непосредственным свидетелем расстрелов евреев, и одно это делало рискованным засылку его к партизанам. Сам Брейтман оставил яркое описание страшной смерти тех, кто пытался разгласить тайну «окончательного решения еврейского вопроса»: «Один из евреев, который сам из Германии, отец его немец, мать еврейка, когда вывозили его маму из Гамбурга, он не хотел там остаться и вместе с ней поехал. По приезде в Тростянецкие концлагери он увидел истинное лицо немцев. Пользуясь некоторыми привилегиями, он часто ездил на мотоцикле в Минск. Через своих знакомых ему удалось передать письмо для отправки своему отцу в Германию с описанием всех «прелестей» их жизни. Это письмо, проходя цензуру, было направлено в гестапо. На второй же день, 17 ноября 1942 года, в дневное время было объявлено общее построение евреев и заключенных русских, которые там имелись, после чего, ничем не объявляя причину, выводили из строя каждого десятого и на месте расстреливали, после чего на дверях барака была заброшена петля, после вызвали того самого, который писал письмо, и велели ему стать на подставку. Взглядом он простился со всеми окружающими, но, видимо, подлые головорезы не хотели так быстро кончить свое удовольствие. Он постоял на этой подставке минут 15, после чего он сам одел на себя петлю, подошла одна из немок, которые приехали с «героями» в борьбе с безоружной толпой, и толкнула столик, тело повисло, только петля нехорошо затянулась, и дыхательные органы не полностью были пережаты, он дергался, жизнь в нем еще не погасла. Многие стоявшие не могли выдержать вида этой ужасной картины, попадали в обморок, слезы, истерические крики раздавались кругом, сердце разрывалось.
      Один из немцев-гестаповцев приказал двум из охраны подержать его, чтобы он перестал мучиться, чтобы скорей умертвить его. Те подошли к висельнику, чтобы выполнить его приказание, но одна из немок с глазами, полными налитой кровью, лицом, перекошенным звериной улыбкой, с тросточкой подбежала к ним и отогнала их, говоря, что она хочет своими глазами видеть, как от него жизнь уходит, она от этого имеет удовольствие. Ее желание было исполнено. Этот труп висел 24 часа у входа в барак».
      Лисогор, Брейтман-Петренко, Климов и Токман были расстреляны. Вот чем закончилась пьяная ссора бойца-украинца с партизанкой Левиной. Вероятно, из ревности или просто спьяну Иван Михайлович действительно ударил Левину. Может, заодно прошелся и по кому-то из партийных вождей. Но не исключено, что его «контрреволюционные разговоры» целиком и полностью выдумала Левина, чтобы придать доносу большую весомость. А дальше – арест, побои, продиктованные следователями признания и скорый расстрел. Невозможно допустить, что в ситуации, когда против них не было никаких улик, несчастные вдруг в одночасье одумались и признались, что являются германскими агентами, подписав себе тем самым смертный приговор.
      Общее место в донесениях партизанских особис-тов – «сведения» о том, что немецкие агенты снабжены ядами для убийства командиров и комиссаров отрядов. Но ни в одном донесении мне не довелось читать о том, чтобы хоть кто-нибудь из партизан был отравлен неприятельскими лазутчиками. Да и в немецких документах нет никаких упоминаний о подобном методе борьбы с партизанами.
      Вот партизаны, вернее, подпольщики действительно к нему прибегали. Об этом свидетельствуют многочисленные немецкие и советские документы, да и приказы Сталина недвусмысленно рекомендовали партизанам именно этот способ уничтожения неприятеля. Например, в уже цитировавшемся отчете К. Ю. Мэттэ о деятельности могилевского подполья отмечалось, что «в нескольких случаях довольно удачно были использованы отравляющие яды (на продовольственном немецком складе, в немецких лазаретах, кухнях и т. д.). В самом городе было отмечено несколько десятков случаев отравления немецких солдат и офицеров. Большая часть отравленных продуктов была вывезена на фронт или в части, размещенные вне города».
      Городским подпольщикам не составляло особого труда раздобыть яды через своих товарищей, работавших в аптеках и больницах, а потом хранить их в собственных квартирах до подходящего момента. В партизанском же отряде немецкий агент постоянно жил в землянке с несколькими партизанами, от которых почти невозможно было надежно спрятать яд.
      Да и сохранить его в полевых условиях так, чтобы он не потерял своих свойств, очень трудно. Кроме того,, в небольшом замкнутом коллективе, какой представлял из себя партизанский отряд, весьма непросто было подобраться к котлам, чтобы всыпать туда отраву. Все это немцы хорошо понимали и потому, даже засылая агента-террориста с заданием уничтожить партизанских командиров, предполагали, что он использует для этой цели табельное огнестрельное или холодное оружие, которое будет иметь наряду с другими бойцами отряда. Чаще же для ликвидации партизанских командиров устраивали засады, в одну из которых, как мы помним, угодил комбриг А. К. Флегонтов.
      Немцам, по крайней мере в городах, было значительно легче выявить партизанских агентов и подпольщиков. Здесь всегда хватало провокаторов. Недостаток опыта конспиративной деятельности приводил к частым провалам советских подпольных групп. Так, в начале октября 1943 года в Витебске 703-я группа тайной полевой полиции захватила более 60 подпольщиков. Сотрудник полиции унтер-офицер Печёнкин выдавал себя за руководителя группы агентов, занимающейся диверсиями. Большинство подпольщиков расстреляли. Те же из них, кто согласился пойти к партизанам в результате провокации Печёнкина и его товарищей, были отправлены в концлагерь. Туда попали и те, кто решил присоединиться к партизанам только под угрозой репрессий с их стороны. Трех человек вообще освободили из-за недоказанности вины. Одна же из 63 арестованных была перевербована в агента ГФП и также освобождена. 38 человек расстреляли, а 21 отправили в концлагерь.
      Партизанам же практически невозможно было обнаружить засланных к ним вражеских агентов. Ведь такой лазутчик внешне ничем не отличался от обычных новобранцев из числа местных жителей, окруженцев или бежавших пленных. Да и биографию его не проверишь. Не будешь же о каждом новом партизане запрашивать Москву! В отличие от агентов, отправляемых за линию фронта, в тыл Красной Армии, тех, кого засылали к партизанам, никогда не снабжали рацией. Ведь ее нельзя было пронести в партизанский лагерь, а тем более использовать. Так же как и обусловить какие-то явки и места встреч. Партизанские отряды постоянно находились в движении, меняли места дислокации, и ни агент, ни его хозяева просто не могли знать, где он окажется завтра. Поэтому все немецкие агенты действовали примерно по такой схеме. Внедрившись в отряд, они оставались там на время от нескольких недель до двух-трех месяцев, затем дезертировали и сообщали в ближайшую немецкую комендатуру или полицейский гарнизон все, что узнали о численности, вооружении, руководстве отряда, о расположении партизанских лагерей и продовольственных баз. В реальности партизаны могли задержать лазутчиков лишь в тот момент, когда они пытались покинуть лагерь. Но и в этом случае были не в состоянии отличить немецкого агента от обыкновенного дезертира. Впрочем, и тех и других все равно расстреливали.
      Партизаны прекрасно знали, что немцы и коллаборационисты засылают к ним свою агентуру, и в результате не доверяли друг другу. Людей, вызвавших по какой-либо причине подозрение, могли арестовать, побоями и угрозами вынудить к признанию в шпионаже, а затем расстрелять. Порой так сводили счеты, наказывали строптивых партизан или тех, в ком командиры видели угрозу своему авторитету. В большинстве случаев, к несчастью, жертвами обвинений в работе на немецкую разведку становились невиновные. Настоящие же агенты нередко благополучно уходили к своим. В результате немецкое командование, опираясь также на показания пленных и перебежчиков, имело достаточно точное представление о численности, вооружении и командном составе партизанских отрядов и бригад, об основных местах их дислокации. Другое дело, что донесения эти поступали не слишком оперативно, с большими перерывами и немцы далеко не всегда знали, где именно в данный момент времени находится тот или иной отряд или какой гарнизон партизаны собираются атаковать в ближайшие дни.
      Без помощи коллаборационистов борьба с подпольщиками и партизанами для немцев была бы до крайности затруднена. К. Ю. Мэттэ признавал:
      «Самым опасным врагом организации и вообще советских патриотов за весь период оккупации явилась русская полиция, руководимая немцами, и ее помощники среди населения. Если бы не эти русские сволочи, борьба только с немецкими захватчиками была бы в несколько раз легче. Русская полиция хорошо знает местные условия, людей и имеет глубокие корни среди населения. Нужно отметить, что наряду с бывшими политическими осужденными очень рьяными помощниками немцев проявили себя многие, имеющие судимость за грабежи, кражи, хулиганство, растрату и другие преступления. Немцы сразу призвали их в полицию, карательные отряды, тайную агентуру и т. д., и они до сих пор являются их верными псами».
      В составленной в 1942 году начальником Разведывательного управления Центрального штаба партизанского движения Аргуновым «Справке о провокационных методах борьбы с партизанами», в частности, говорилось:
      «Одним из основных видов борьбы с партизанами немецкое командование считает провокационную работу. Характерен такой факт по Озерецкому району Черниговской области: немцами был издан приказ о том, что все партизаны, коммунисты, комсомольцы и советский актив, имеющие оружие, должны немедленно сдать его в комендатуру. Лиц, добровольно сдавших оружие, немецкая власть не тронет. Эта провокация в некоторой степени подействовала на отдельных неустойчивых партизан и даже коммунистов.
      Бывший секретарь Озерецкого райкома по кадрам добровольно явился в комендатуру и сдал оружие. Жены партизан, узнав об этом факте, стали разыскивать своих мужей и уговаривать их явиться в комендатуру. Этому примеру из числа неустойчивых последовало еще несколько человек. Но немцы дали им пару дней быть на свободе, затем, в том числе и секретаря, арестовали и расстреляли…
      Власти вызвали женщин, мужья которых, по их предположению, находятся в партизанских отрядах, и предложили им немедленно отправиться в лес, найти своего мужа и вместе с ним явиться в комендатуру. В случае отказа или невыполнения задания предупреждают женщину, что ее дети будут расстреляны, а дом сожжен».
      Там же приводился ряд примеров успешного разоблачения «агентов гестапо»:
      «В феврале 1942 года командиром партизанского отряда тов. Копёнкиным в селе Большая Обуховка Миргородского района Полтавской области были арестованы и расстреляны 5 агентов гестапо, которые по заданию гестапо прибыли в расположение отряда из тыла с целью поступить в отряд, затем информировать гестапо о расположении отряда, численности, вооружении и другим вопросам. Все завербованные были в возрасте от 14 до 19 лет. Имели справки на немецком языке об освобождении из-под стражи (партизанское командование создало целую теорию о том, что немцы снабжают своих агентов справками об освобождении из тюрьмы или лагеря; нередко наличие таких справок автоматически влекло за собой обвинение в шпионаже и расстрел. Между тем они действительно выдавались всем освобождаемым из лагеря, и лишь немногие из них становились агентами. – Б.С).
      Гестапо для засылки агентуры в партизанский отряд посылает под видом закупки продовольствия. В марте месяце командиром партизанского отряда тов. Копёнкиным (настоящим ударником на ниве борьбы с вражескими шпионами! – Б.С.) были задержаны шпионы, которые прибытие свое объяснили целью покупки продуктов для семей, проживающих в г. Харькове. Следствием было установлено, что они являются агентами гестапо г. Харькова и прибыли в расположение отряда с целью вступления в таковой по заданию гестапо».
      Следователей-чекистов почему-то не смутила явная несообразность: зачем людям, решившим вступить в отряд, понадобилась такая маскировка? Скорее всего, несчастные заготовители случайно оказались в расположении партизан, а уже потом, видимо после побоев, признались, что намеревались вступить в партизанский отряд по заданию гестапо. А в рапорте герой Копёнкин решил совместить оба мотива.
      В «Справке» приводились и другие не менее сомнительные примеры «разоблачения агентов гестапо»:
      «В отряд тов. Русакова пробралась в качестве санитарки немецкая шпионка, имевшая несколько фамилий, – Иткина, Дынкина, Озер. Она вошла в доверие к комиссару отряда Филиповскому и с его помощью устроила в качестве заместителя командира отряда другого немецкого шпиона – Шишко. Ими в одном из боев убиты командир отряда Русаков, оперативный работник Емельянов и лучший разведчик отряда – Боец. Шпионы были разоблачены и расстреляны».
      Бросается в глаза, что все подлинные или мнимые фамилии «немецкой шпионки» – еврейские, а вся история с гибелью командира и «лучших людей» отряда больше смахивает на какие-то внутригрупповые разборки. Да и как сегодня точно установишь, убили ли Русакова и его товарищей немцы и полицейские или Шишко с Иткиной? Скорее всего, мы имеем дело еще с одним случаем юдофобии среди партизан.
      В той же «Справке» приводились и примеры настоящих вражеских агентов:
      «Немецкое командование в июле 1942 года в партизанские отряды, действующие в районах Демидов – Пречистое – Велиж Калининской области, заслало двух провокаторов, которые проникли в партизанский отряд бригады т. Апретова с целью организации провокационной работы. Эти два агента гестапо организовывали грабеж мирного населения, забирали одежду, продукты, скот и склоняли на это других партизан.
      В результате этого в некоторых селах перестали идти в партизанские отряды и оказывать материальную помощь. Немцы умело использовали это и начали активно вовлекать население в полицию с целью «охраны» своего имущества от «партизан», и это частично им удалось.
      Агенты эти были выявлены и в присутствии населения 5 сентября расстреляны.
      В июле месяце с. г. была окружена наша 39-я армия: часть бойцов и командиров пыталась самостоятельно выйти из окружения и разошлась по лесам. В это время немцы сформировали несколько групп из предателей; часть из них одели в красноармейскую форму, другую – в гражданское платье. Эти группы под видом красноармейцев грабили мирное население. В результате этого часть населения стала отказывать в помощи красноармейцам, находящимся в окружении, и партизанам, а отдельные лица начали доносить немцам о появлении групп красноармейцев и партизан.
      Гестапо принимает и такие методы борьбы, как использование наших агентов-разведчиков в борьбе с партизанами. Был такой факт: во второй бригаде т. Васильева была агентка Маша, которая по заданию командования ходила в местечко Дедовичи к своей матери и оттуда приносила разведывательные сведения. Зимою немцами была поймана и завербована. От гестапо получила задачу отравить командование бригады, для чего получила порошки с ядом. Шпионка была разоблачена и расстреляна».
      Вряд ли мы когда-нибудь точно узнаем, являлась ли Маша агентом гестапо или пала жертвой излишней подозрительности «особистов». Упоминание яда позволяет предположить, что дело ее все же было липовым и расстреляли разведчицу зря.
      Иногда немцы забрасывали к партизанам агентов под видом парашютистов, снабженных рациями и фальшивыми документами. Но эта комбинация могла пройти только с относительно небольшими и изолированными отрядами, не имевшими связи с Большой землей. В противном случае неизбежный запрос в Москву очень скоро привел бы к разоблачению мнимых парашютистов.
      Не вызывают доверия и данные о немецких агентах, пойманных в 161-й бригаде имени Котовского, действовавшей в Осиповичском и сопредельных районах Могилевской и Минской областей. Вот что говорится об этом в итоговом отчете командования бригады:
      «В деревню Каменка Стародорожского района из Дорогановского немецко-полицейского гарнизона по заданию гестапо был направлен на постоянное местожительство немецкий агент – лесник Пузик, у которого были обширные родственные связи в этой же деревне. Из числа его родственников немцами были завербованы жители Зайко, который являлся резидентом, Кривицкий и Мирончик Елизавета. Целью этой группы шпионов было – путем спаивания партизан, особенно командного состава, «выуживать» от них всевозможные данные о партизанских отрядах. Партизанские агенты, проживавшие в этой же деревне, своевременно разоблачили шпионов, которые были преданы партизанскому суду».
      Поскольку в отчете ничего не сказано об уликах, резонно предположить: несчастные могли стать жертвами оговора и банального сведения счетов, что не редкость между не расположенными друг к другу соседями едва ли ни в каждой деревне. А возможный факт самогоноварения сразу же превратили в коварный заговор – умышленное спаивание партизанских командиров с целью получения от них секретных сведений.
      Далее в отчете утверждалось:
      «Для изучения личного состава бригады в каждом отряде имелись осведомители, которым поручалось следить за чистотой партизанских рядов, разоблачать засланных гестапо агентов и шпионов, террористов и диверсантов. В 1942 году, например, в партизанский отряд имени Челюскинцев были засланы по заданию гестапо отец и дочь Долгие – жители деревни Тарасовичи (сын Долгого работал следователем в полиции в городе Осиповичи и руководил работой по шпионажу). За Долгим и его дочерью было установлено наблюдение. Вскоре агентура перехватила переписку дочери Долгого с Осиповичской полицией. При допросе отец и дочь Долгие признались в своей принадлежности к шпионской организации и были расстреляны».
      Несомненно, сексоты особых отделов существовали не только в 161-й, но и практически во всех бригадах и отрядах, подчинявшихся Центральному штабу партизанского движения. Очевидно, им приходилось постоянно доказывать, что они недаром едят чекистский хлеб, и разоблачать ежемесячно определенное число вражеских агентов и антисоветски настроенных партизан. Поводом к доносу могла послужить и личная ссора, и сведения о том, что кто-то из родственников партизана работает в полиции. Случай же с Долгими вообще выглядит загадкой. Если сын-следователь искренне любил отца и сестру и ему отвечали взаимностью, зачем бы, спрашивается, он отправил их со смертельно опасной миссией к партизанам? Если же между ними, напротив, существовали натянутые или вовсе неприязненные отношения, то делать отца и сестру своими агентами следователь никогда бы не рискнул. Интересно также, каким образом дочь Долгого могла отправлять из партизанского отряда письма в полицию Осиповичей? По всей вероятности, отец и дочь стали жертвами оговора, а поводом для репрессий послужила информация о том, что их сын и брат служит полицейским следователем.
      В уже цитировавшейся «Справке» 1942 года утверждается:
      «Немецкие власти пользуются также провокационными средствами для вылавливания наших разведчиков. Об этом свидетельствует следующее сообщение (имеется в виду объявление оккупационных властей для населения. – Б.С): «В последние недели в различных местах Восточной Украины большевики сбросили с парашютами или перебросили через линию фронта ряд групп саботажников и снабженных рациями шпионов. Многие из этих шпионов и саботажников выловлены благодаря прекрасной помощи населения. Несмотря на это, есть основание предполагать, что некоторые группы продолжают еще нелегально существовать…
      Немецкая армия знает, что часть этих большевистских агентов не имеет намерения выполнять порученных заданий и прячется от нас только из боязни наказания. Эта боязнь необоснованна.
      Каждому, кто в течение 8 дней после опубликования данного сообщения добровольно явится в одно из военных учреждений, украинскую милицию или городскую управу и сдаст данные ему рации или оружие, боеприпасы или взрывчатые вещества, ему гарантируется безнаказанность. Эта гарантия действует и на будущее для тех агентов, которых большевики засылали, при условии, если они будут немедленно добровольно заявлять об этом в указанные учреждения. Группы, которые, несмотря на эту гарантированную безнаказанность, будут продолжать свое нелегальное существование, должны быть уничтожены любыми мерами. Для оказания действенной помощи военным учреждениям в розыске саботажников и шпионов следует привлекать население. Всякая помощь будет вознаграждена участком земли или денежной премией до 1000 рублей.
      Те, кто окажет большевистским агентам помощь едой, убежищем или иным образом, будут приговорены к смертной казни.
      Командующий наземными силами (возможно, имелся в виду командующий армией или группой армий. – Б.С.)».
      Очень много разведчиков партизанских отрядов, попавших в гестапо и разоблаченных, немцы перевербовывают и заставляют работать на них. Для достижения этой цели немецкая разведка применяет метод ареста и содержания таких людей в тюрьмах, аресты их семей, а затем предлагают перейти на работу в гестапо. При согласии работать в гестапо и выполнять задания немецкого командования таких людей и членов их семей освобождают, отобрав у арестованных подписку. Члены семьи завербованного остаются под наблюдением, и если он не выполняет задание, то его семью расстреливают. Большое внимание немцы уделяют вербовке среди военнопленных красноармейцев и командиров. В первую очередь для этой цели используются лица неустойчивые.
      Для лиц, которых немецкое командование намечает для использования на разведывательной работе, в лагерях создаются для них особо благоприятные условия. Особо старательно немцы влияют на тех военнопленных, семьи которых проживают на территории действия партизанских отрядов, отпускают их домой, поставив задачу вступить в партизанский отряд и проводить там подрывную, террористическую и разведывательную работу.
      Для забрасывания в партизанские отряды в качестве разведчиков немцы используют евреев, надеясь на то, что партизаны, зная, что немцы евреев жестоко преследуют, будут оказывать им больше доверия…
      Немецкая разведка… особо красивых женщин и девушек снабжает ядовитыми веществами с задачей влиться в отряд, войти в доверие командного состава и потом производить отравление».
      Подобные представления были широко распространены почти во всех партизанских отрядах. В результате нередко плохо приходилось евреям и красивым девушкам. При первом же подозрении их легко могли расстрелять как «германских шпионов».
 

Быт оккупации