Вера Соколинская
      Части
      Все проходит. Но нет ничего дороже воспоминаний...
      Соломон (в редакции автора)
      Мужчины
      - У Вас проблемы с мужчинами, - серьезно сказал мне инструктор на психологических курсах.
      - Мужчины для меня не проблема, - весело парировала я.
      Но по мере того, как происходило препарирование моей личности, и тайны души разлагались на простейшие силлогизмы, я задумалась. Ведь мужское внимание, собственные страсти не всегда означают счастье, а два фантастических брака, закончившиеся разводами, трудно считать благополучием. А в чем же собственно проблемы? И я погрузилась в калейдоскоп воспоминаний.
      МАСТЕР
      Явление Мастера
      Все началось с железной дороги. С игрушки, которую я подарила сыну. В комплект из проводов, рельсов, паровоза и всяких железячек не входило главное - мастер, который бы все это оживил. Филологических знаний об электричестве было явно недостаточно. Ребенок, получивший подарок, в который нельзя играть, понимать этого никак не хотел. Я начала тестирование знакомых на электротехнические знания. Талант оказался редким. Или круг знакомых слишком однородным. Наконец, один из друзей, сжалившись, обещал прислать настоящего Кулибина. Им оказался мой бывший ученик, который в школе отличался только бросающейся в глаза закаленностью (в любой мороз он ходил в одной рубашке) и вызывающе пышными усами.
      Внешне Мастер напоминал Омара Шарифа, обросшего бородой в геологических экспедициях. "Ух ты, какие шварценеггеры водятся в наших широтах!"- подумала я и привычно захлопотала вокруг гостя. От чая Мастер наотрез отказался. Я шутила, рассказывала байки, пытаясь создать легкую, игривую атмосферу - гость внимал с лицом капитана Немо, сосредоточенно занимаясь делом. Пытаясь продемонстрировать участие, я кокетливо справилась, могу ли чем-то помочь.
      - Да, не мешайте!
      Поступил запрос на инструменты. В моем хозяйстве имелся только молоток да плоскогубцы, так сказать, в 2-х частях, без соединительного шурупа. После неимоверных изысканий была извлечена на свет старая ножовка, доставшаяся по наследству от забытых предков. Этот минимализм был единственным, что поколебало непроницаемую суровость Мастера. Еще бы, человек воочию убедился в существовании иных ценностей и параллельных миров.
      Соединяя провода, Мастер имел неосторожность прислониться к книжным полкам. А они существовали в моем доме в качестве имени прилагательного, к стене. С тех пор, как гвозди перестали вбиваться в стены с помощью элементарного молотка, все интерьерное искусство моего дома стало прикладным.
      - Надо повесить, - было укоризненно замечено.
      - Надо, - извиняясь, согласилась я и вспомнила завхоза их фильма "Девчата", который ходил за директором и на каждое замечание того отвечал: "Обязательно!"
      Из туалета Мастер молча вышел с какой-то железкой, поискал что-то среди проволок и зашел обратно. Я тихонечко фыркала от смеха. При элементарной попытке гостя что-то включить выяснилось, сначала надо починить розетку и выключатель... Вся имевшаяся в моем доме техника, видимо, униженная моей эгоистичной уверенностью, что это она существует для меня, а не я для нее, обрадовалась небывалому счастью и требовала к себе внимания.
      Поняв бесполезность указаний на то, что еще надо починить и прибить в моем, никогда не знавшем мужской заботы, доме, Мастер, уходя требовательно и лаконично спросил:
      - Когда Вы приходите с работы? - и, погруженный в себя, кивнул моему ответу.
      Всю следующую неделю он вешал полки. Потом чинил проводку, утюг, игрушки, магнитофон... Потом вернулся к железной дороге. Все мои попытки общения, сталкиваясь с молчаливой деловитостью, терпели поражение. Я чувствовала себя легкомысленной и неблагодарной идиоткой.
      Загадка
      Месяц Леша приезжал ко мне каждый вечер, как на работу. Моя квартира, не знавшая ремонта, была необъятным полем деятельности.
      Приходили гости, мы привычно смеялись, играли на гитаре, пили и пели. Мастер не прерывал своей деятельности. Не знаю, что составляло большую часть его золотого запаса: золотые руки или феноменальная молчаливость. Я привыкла к безмолвному присутствию в доме этого загадочного человека и относилась к нему, как к экзотической детали интерьера, вроде африканской маски или турецкой сабли. Осторожно осведомилась у знакомых, нет ли у молодого человека квартирных проблем... Это бы все объясняло. Проблем не было. Я была близка к сумасшествию, описанному Довлатовым, когда в его доме появилась "фантастическая женщина". Но если первым предположением писателя было: ее подослало КГБ; то я нашла единственное возможное объяснение: юноша в меня влюблен. Довлатов на свой прямой вопрос получил столь же отрицательный ответ, как и я на свой косвенный. Убедившись еще раз, что рационально постичь эту жизнь невозможно, я отдалась на волю абсурдной, но неумолимой логики жизни.
      Мое инстинктивное кокетство, как ультразвук, было вне восприятия сурового мужчины, чего я не могла сказать о своей реакции на его атлетическое сложение. Стереотип, что женщины любят ушами, со мной давал осечку.
      Но вино сделало свое дело (еще одна маленькая лепта в задуманную Сергеем Донатовичем брошюру о пользе алкоголя!), и однажды я, как выразился Довлатов, посягнула... Реакция была неожиданной! Чисто женской: я не сказала "да", милорд, я не сказала "нет"... На роман он не соглашался, но и не уходил...
      Хоть я и не царская дочь, но равнодушие, вроде " а принцессы мне и даром не надо", была воспринято как вызов. "Я перестану себя уважать, если не соблазню этого медведя!"- подумала я. До этого и не предполагала, что могу быть агрессивной!.. Первый раз в жизни я поняла мужчин, которых возбуждает сопротивление. Не успела я осмыслить эти открытия, как меня ожидало следующее... Мужчина с внешностью Бандераса и фигурой Тарзана не знал женщин...
      Тарзан, Простодушный и герои Джека Лондона
      Я было убеждена, что такие экземпляры встречаются только в произведениях Джека Лондона (которых мой герой, думаю, не читал), на арктической льдине или в глухой сибирской тайге. И то не чаще, чем занесенные в красную книгу амурские тигры. Но чтобы Тарзан оказался реальностью, здесь, в Питере, среди моих знакомых - невероятно!!!
      В нем было что-то от Маугли, индейцев Купера и "Морского волка": сила, самодостаточность, близость к природе... - все, что французы называют одним словом "savage", а урбанизированные мужчины внешне имитируют небритостью.
      Он ходил на лыжах, купался в проруби, стрелял, плавал, как рыба... Но не так, как цивилизованные люди, для развлечения, напоминающего искусственные инъекции адреналина, или честолюбивого желания выделиться а так, как те, для кого это элемент выживания, не требующий восхищенных зрителей или веселой компании.
      Я всегда скептически относилась к рассказам о попытках отдельно взятого человека, от янки при дворе Артура до знаменитого Робинзона, восстановить цивилизацию. Большинство из нас, оказавшись оторванными от мира: без электричества, компьютеров и магазинов, - как я, было бы способно только худо-бедно соорудить шалаш и заниматься собирательством. Селькирко, прототип героя Дефо, пробыл на острове всего полтора года; а когда его обнаружили, уже нечленораздельно разговаривал и имел признаки помешательства. Мой герой был живым опровержением моего скепсиса.
      Леша плавал на байдарке - вскоре он в одиночку по собственным чертежам построил лодку.
      Мне кажется, что от автомобилестроения в отдельно взятой квартире его избавило только возможность разбирать и чинить отцовскую машину, что он мог делать закрытыми глазами.
      Леша ходил в походы - вскоре появились рюкзак, палатка и спальник собственного производства.
      Родители возводили дачу - он научился строить дома. Понадобилось сложить печку - Леша освоил эту специальность. Первое творение не отвечало его высоким стандартам и было разрушено. Только третье (к радости родителей, думавших, что процесс самосовершенствования никогда не будет закончен) удовлетворило Мастера.
      Когда ему понадобился компьютер - Леша просто собрал его из купленных по дешевке деталей.
      Узнав, что Лешу пригласили покататься на яхте, я пошутила, что теперь он станет яхтсменом и построит собственную. Моя шутка обернулась закономерной истиной.
      Любой незнакомый предмет им разбирался; после чего Леша уже мог сделать нечто аналогичное. К тонкостям человеческой души Мастер интереса не испытывал: Маяковский говорил, что после того, как он увидел электростанцию, его перестала интересовать природа - "неусовершенствованная вещь!"
      Дао
      В моем лице Леша столкнулся с незнакомым доселе миром женщин. В этом было нечто от взгляда туземца на телевизор. Привычный подход возобладал - с незнакомым явлением надо было разобраться и стать мастером... В отличие от большинства мужчин, Леша исходил не из собственных желаний, а из необходимости освоения технологии. Как Шерлок Холмс, выбросивший как ненужное из своей головы то, что Земля вращается вокруг Солнца, но знающий все о шрифте лондонских газет и пепле сигар, мой герой умудрялся не замечать очевидного. И, как вольтеровский Простодушный, задавал наивные и одновременно мудрые вопросы. Никогда в жизни пробелы в знаниях не вызывали у меня такого энтузиазма! Ликвидировать чужую неграмотность было моей специальностью, а в тот момент я поняла, что и призванием!..
      Подход к сексу как к технической задаче принес свои плоды: вскоре он решал ее на "отлично" (исходя, разумеется, из данных мой условий...)
      Двух более непохожих людей трудно было представить. Мы жили в своих параллельных мирах, только по ночам сливаясь в знаменитый знак Дао.
      Из чего же, из чего же, из чего же, как поется в детской песенке, сделан был Мастер? Каково его семантическое поле, как выразился бы заумный Лотман? Сила, надежность, железки, чуждость привязанностей, спорт...
      В театр, на концерты, в клубы, на выставки Леша не ходил; категоричное "не для меня" звучало как окончательный диагноз. Я вряд ли решилась бы когда-нибудь искупаться в проруби, даже вместе с любимым мужчиной.
      Только однажды наши траектории пересеклись - в археологической экспедиции. Там мы предприняли на байдарке совместную вылазку, на которую я давно напрашивалась. Отправились смотреть церковь с фресками XII века.
      Как любому новичку море мне было по колено, то есть, пару часов грести против течения казалось развлечением. Леша стойко сносил побочные эффекты моей гребли, вроде холодного душа. Молча перенес необходимость остановиться. (Я спеклась, меньше, чем через час; руки не поднимались, хотелось лечь. И есть, лежа.) Я съела все взятое с собой съестное. Оказалось, что кроме байдарочного перехода нам предстояло еще пару километров пройти по болотной жиже. Когда, спотыкаясь и падая в гнилую тину с обрезанными осокой руками, мы преодолели лишь малую часть пути, я начала раздумывать: хватит ли мне сил гордо сказать "бросьте меня здесь!" или скачусь до истерично-детских воплей... Я уже пессимистично склонялась к последнему, когда обернулась на Лешу. Он спокойно шел и... нес на плече байдарку... и добродушно шутил: "Хорошо, что здесь нет крокодилов!" На обратном пути я, спасаясь от комаров, одела всю имевшуюся в наличии одежду и упала на дно лодки. Один из любимых сюжетов французских комедий: неумеха писательница, живущая исключительно в книжном мире, и надежный, сильный "дикарь" (от Дугласа до Монтана), который спасает ее в африканских саваннах или вынимает камень из пасти крокодила, но упорно отказывается быть при этом прекрасным принцем - психологически не так уж, в сущности, надуман...
      Проснулась я, когда байдарка ткнулась в берег. Леша один выгреб против течения. Мне вспомнился его традиционный ответ на вопрос о помощи: "Не мешай!"
      На меня нахлынули восхищение и нежности, испытанные разве что в раннем детстве к отцу. Леша ответил отнюдь не по-отцовски, и в моей памяти осталось воспоминание, по яркости не уступающее картинам детства.
      Каждый художник, да, пожалуй, и каждая личность, создает свой мир. Произвольно подставлять атрибуты можно лишь в мультипликации. Тургенев не мыслим без дворянской усадьбы, парка и библиотеки, левитановских пейзажей и любви, напоминающей мелодии Чайковского. Достоевский весь из боли, унижения, истерики и бедности. Но можно ли представить Тургенева в окопах Севастополя? Каким бы был путь Наполеона, родись он высоким и красивым? Что написал бы Уайльд, работай он корреспондентом газеты "Сельская жизнь"? Сумеет ли Данди найти себя в жизни большого города? Сможет ли страсть, выманившая Маугли из джунглей, одеть его в будничные одежды семейной жизни? Входит ли в ощущение надежности необходимость зарабатывать деньги? И что делать днем с мужчиной, которого я обожаю ночью?
      Я мысленно пыталась вставить хранящиеся в памяти восхитительные картины нашей близости в иной антураж. "Фотомонтаж" получался довольно грубый. Мне не хватало тепла. В мозаике моего представления о счастье зияла вопиющая дыра: смех детей, играющих с отцом, совместные выходные, подарки, общие знакомые... ... Он самым убедительным образом ответил на мои незаданные вопросы - уходом.
      Каждому - свое
      Сохранив нежнейшие воспоминания об упоительном романе с воплощением мужественности, я бережно храню, но редко извлекаю из памяти экзотические сюжеты: запах сена и атлетическую мужскую фигуру на фоне звездного неба, таинственный шепот в палатке и волосы, пропахшие дымом, легкость, с которой меня носили на руках.
      Я вышла замуж. Была безумно счастлива. Родила второго сына. Развелась. Чуть не умерла от горя. Дважды сменила цвет волос и трижды работу... Начала печататься и не перестала безумно влюбляться.
      И теперь мы с Лешей по-дружески шутим над превратностями жизни друг друга. Я по-прежнему делюсь трагикомичностью своих семейных будней, а Мастер привычно молчит, о том, что расстается с каждой, как только речь заходит о семье.
      У мамы его телефон записан в начале записной книжки под словом "аварийная". И Леша до сих пор чувствует ответственность за исправность моей техники, к которой никто кроме него не притрагивался, приезжает вешать полки и лечить массажем мою спинку. Его маленький теска, показывая сломанную игрушку, неизменно утешает себя: "Вот приедет Мастер, большой Леша, и все починит!" Я редко поддакиваю сыну с такой уверенностью.
      И все же...
      Мы составили бы отличную пару на Ноевом ковчеге: сильный рациональный мужчина, с которым не страшно ринуться в бездну водопада или оказаться на необитаемом острове, и маленькая женщина с непостижимым инстинктом любить, рожать детей и массой сведений из абсолютно бесполезной гуманистической культуры.
      ДИ КАПРИО РАЙОННОГО МАСШТАБА
      Школьник
      Это был кошмар! Подростки с избытком наглости и денег и катастрофическим дефицитом способностей, знаний и культуры. Учиться одни не хотели (а многие и не могли), а плюнуть на них и сбежать не могла я, т.к., не зная, что такое частная школа времен перестройки, только что устроилась туда преподавателем литературы.
      На мое университетское образование им было плевать, а мне на зарплату из денег за их обучение - нет. Поэтому, преодолев шок от чтения по слогам в 11-м классе, я вынуждена была искать "гибкие методы". А проще говоря, научить вряд ли, требовать - бесполезно, а "расскажите им что-нибудь интересное, Вы же литератор!" (По-моему, господин Журден, узнав, что изучает философия, так же мудро предпочел научиться грамматике.) Развлекать невежд, прочитавших за свою жизнь в среднем по полторы книжки, оказалось не легче. . Юмор у нас был разный, но на их стороне было количество, а на моей эмоциональная восприимчивость. Такое впечатление, что два десятка тупых договорились и пришли сегодня к нам! - перефразировала я про себя современного классика.
      Я судорожно искала интеллектуальную отдушину и лицо, глядя на которое, можно говорить о литературе. Вот тут он меня и спас.
      Интеллигентный, начитанный, талантливый юноша, единственный улыбавшийся моим шуткам и не пялившийся откровенно на мои ноги.
      - Что Дима из 11-А делает в этой школе? - недоумевала я. Мне объяснили, что он инвалид, перенесший 2 операции на сердце, который учится за символическую плату. Ему уже 19-ый год и отрада он только для учителя литературы...
      - А мне с ним что прикажете делать? - раздраженно вмешалась в разговор математичка. - Он же дроби сложить не может, а я мат. анализ должна давать? Вам-то хорошо: книжек-то он за годы болезни перечитал уйму, а знаний-то нет! как многие, она свысока смотрела на противоестественные науки.
      Но для меня все это было уже неважно. К моей благодарности за его тактичность и уважению к литературным способностям прибавилось человеческое сочувствие и жалость. В этой школе он, так же как и я, чувствовал себя изгоем.
      На переменах обычно Дима оставался в классе и читал что-нибудь. Однажды я подошла, спросила о книге... В разговоре о литературных вкусах, фэнтази и реализме 20 минут промелькнули незаметно, звонок, а вместе с ним и Димины одноклассники, застали нас увлеченно беседующих. Убегая на следующий урок, я прекрасно слышала за своей спиной хохот и обращенные к моему собеседнику вопросы: "Решил за училкой приволокнуться?", "А она ничего! Я бы с такой тоже... книжки почитал!" Я была в ярости, но сделала вид, что не слышу.
      Тем не менее, Дима стал сам подходить ко мне на переменах. Я приносила ему книжки. Он на следующий же день возвращал с прелестными комментариями. Чем больше мы общались, тем язвительнее и нахальней становились насмешки одноклассников над его "ухаживаниями". Дима не обращал на них внимания и еще настойчивей искал со мной встреч. Для меня они все были только школьники: меня забавляла детская влюбленность одного и злила детская жестокость других.
      Седьмого марта я не работала и обещала только забежать за приготовленными начальством вкусными "поздравлениями", а заодно отдать 11-му тетради с сочинениями. Получив презент от заботливого директора, я, извинившись перед коллегой, лишь сунула голову в класс и объявила, что тетради в учительской. Но не успела я договорить, как Дима, вынув из парты огромный букет роз, встал и, огибая уже заулыбавшуюся математичку, направился ко мне. На глазах у потрясенной публики (в частой школе поздравления были не приняты: "Хватит того, что мы деньги им платим!" - считали ученики) он вручил букет и довольно громко поздравил "самую красивую женщину". Объявление 3-ей мировой войны или явление Христа вызвало бы меньшее потрясение присутствующих. В звенящей тишине он сел на место, невообразимый шум донесся до меня уже через закрытую дверь. Я была смущена и растрогана, но если бы мне кто-нибудь сказал, что к этому милому мальчику можно относится серьезно, я бы искренне смеялась. Но, как известно, хорошо смеется то, кто смеется последним.
      Я с сыном собиралась на турбазу вместе с учителями и выпускниками из прежней школы. Как-то случайно упомянула это в разговоре с Димой.
      - А я никогда не был на турбазе, - печально сказал он. Видимо, я так удивленно подняла брови, что он счел нужным добавить, - в детстве на инвалидной коляске возили, потом операции...
      Я, естественно, предложила поехать с нами. Как далека я была от мысли, что эта поездка изменит мою жизнь!
      Мужчина
      Ребята за городом резвились, как кокер-спаниели! Глядя, как с визгом и криком брызжет юная энергия, я вдруг почувствовала себя старым, мудрым удавом. Юношеские ухаживания проявлялись в заваливании в снег и забрасывании снежками. Меня почтительно обходили, и я со щемящей грустью осознала, что единственная из всей компании не похожа на снежную бабу. И вдруг чьи-то сильные руки нежно уложили меня в сугроб - Дима!
      Когда он собирался нести моего замерзшего сына, я ужаснулась: ему категорически запрещены физические нагрузки. (Я еще не знала, что Дима скоро будет кружить меня на руках, а на исходе ночи сумасшедшего секса я буду с той же тревогой спрашивать: "Как твое сердце?".) "Я не только инвалид - я мужчина!" - горько сказал он, и с этой секунды я не могла относиться к нему иначе.
      По дороге в город, когда Дима грел руки симпатичной девочки, во мне проснулась женская стервозность: он будет моим. Я впервые увидела в нем красивого мужчину...
      Каждый вечер Дима звонил и рассказывал сказки; мне нужно было только выбрать эпоху и страну... Я часами, прижав трубку к уху, лежала на диване (специально переставила его к телефону!) и одновременно блуждала по загадочной и бескрайней стране его воображения. Он заходил после школы, играл с Мишкой, мы украдкой целовались.
      Вскоре сын сказал мне:
      - Я выбрал себе папу! - заявил мне сын.
      - Ничего себе заявочки! - оторопела я и скептически уточнила, -Ну, кто у нас папа?
      - Пусть Дима у нас останется.
      Первый раз я была полностью согласна с Мишкой. Меня смущал только маленький пустяк: он был школьник, и я его учила...
      Муж
      Июньским утром мы проснулись, принесли завтрак в жертву утренней нежности и вместе, смеясь, пошли в школу. Подойдя к учебному заведению, мы символически обогнули его с противоположных сторон и даже вошли в разные входы. Я в обстановке школьного официоза вручила Диме аттестат зрелости (ну, кто, как ни я, мог засвидетельствовать, что он, действительно, созрел!?). После глупейшей, с нашей точки зрения, церемонии он ждал меня за углом школы, откуда мы благопристойно отправились подавать заявление в ЗАГС.
      Случайный звонок директора школы, на который ответил неожиданно знакомый мужской голос, посвятил в наше антиобщественное поведение моих коллег. Перед подсоветом начальство хитро заявило, что я хочу что-то сообщить. Мое заявление о замужестве было встречено гулом радостных голосов, пока на вопрос, кто сей счастливец, я не ответила: "Дима из 11 А"... Такой тишине мог позавидовать любой урок, но педсовет был сорван.
      Я с радостью рассталась с педагогическим поприщем, муж - с унизительным статусом школьника. Я обрезала юбку по самое мини и перестала закалывать волосы, Дима солидно ходил в школу уже на Мишкины родительские собрания.
      Мы были эффектной парой: маленькая фигуристая блондинка и высокий тощий брюнет, тем не менее, похожие, как брат и сестра. Мы целовались на эскалаторе и были на грани фола в переполненном трамвае. На нас оборачивались прохожие и улыбались старушки.
      Мои ироничность, сдержанность и интеллект сглаживались его мечтательностью, фантазией и открытостью. Мы избежали искушения исправлять друг друга. Попытки поднатаскать Диму к экзаменам быстро закончились трезвым вычеркиванием предметов, по которым его знания можно хотя бы с натяжкой было назвать удовлетворительными - в мысленном перечне способностей остались только рисование, фантазии как способ существования и музыкальный слух. (Я затруднилась найти применение столь обширным талантам.) Зато Диминой склонности к игре с избытком хватало на двоих.
      Я держала при себе здравый смысл, а он изображал опыт; я в личной жизни строжайше подавляла малейшие учительские нотки, но в определенном смысле он был наивысшим моим педагогическим достижением.
      С одной стороны, описание нашей жизни можно найти в любой слащавой романтической книжке, которыми зачитываются те, кто еще ничего не знает о любви, и те, кто грезит о ней в семейных буднях: где влюбленные каждое утро целуются на пороге квартиры так, как будто расстаются навек; он носит ее на руках и качает на качелях, а она тает от одного его прикосновения. А с другой стороны, идя домой, я никогда не знала, что меня ожидает: сюрпризы, подарки, которые надо искать по квартире, таинственное "пойдем, там увидишь", "закрой глаза"... Даже еда, которую по выходным готовил муж, была для меня абсолютной неожиданностью. Первое время, когда Дима приносил мне свои кулинарные произведения, мне вспоминался Карлсон: "С вами научишься есть всякую гадость!"
      Он мечтал о ребенке. И вместе с подаренной на день рожденье волшебной ночью подарил мне и Лешу.
      В роддоме вместо передач мне каждый день приносили по пухлому письму: соседки делились со мной изобилием еды и спрашивали с любопытством, о чем можно так часто писать. А я, читая его потрясающе нежные и безграмотные письма, становилась непривычно слезливо-сентиментальной.
      Четыре месяца спустя со слезами и яростью я буду рвать эти письма на мельчайшие клочки. А тогда Дима дрожащими руками брал конверт с сыном и тоже еще не знал, что всего через пару месяцев я взорвусь, постоянно натыкаясь на любовные письма к нему некой Оли, выгоню его, а он перережет себе вены и весь в крови будет шептать, что не может жить без меня и детей...
      Романтические слезы, длинные письма, безграничная нежность, кровь и страсть были буднями нашей недолгой совместной жизни. А он вскоре предпочтет покой и социальное самоутверждение, уйдя к нелюбимой, но обеспеченной.
      Бывший
      Пройдя через несколько лет ада, с болезнями, абсолютным нежеланием жить, жгучей ненавистью к нему и тайной надеждой, что все вернется, неудержимыми слезами при виде любого мужчины, играющего с ребенком, необходимостью зарабатывать на двоих детей, злостью; могу уже без слез вспоминать свой второй брак и абсолютно уверенно сказать, что это было самое счастливое время в моей жизни.
      Через три года, когда, наконец, пришла в себя, я переспала с бывшим мужем, которого любила когда-то до галлюцинаций, и с удивлением поняла: хоть "я знаю все твои трещинки", уже не "задыхаюсь от нежности". Мне снисходительно жаль мечтателя с потухшими глазами, который состарился, не повзрослев, потерял любовь, семью, детей, знакомых, но так и не получил ничего взамен, перестал мечтать, вместо того, чтобы научиться делать свои фантазии реальностью.
      Священник
      Креститься! Эта идея пришла в мою голову неожиданно в один из самых трудных моментов моей жизни. До сих пор от этого шага меня удерживали собственное избыточное чувство юмора, яростные выпады церкви против любимого Булгакова и антипатия к мелочной злобе вцерковленных знакомых.
      Университетский диплом назывался "Поэтика фантастического в романе Булгакова "Мастер и Маргарита", и я основательно проштудировала демонологию. "Историю сношений человека с дьяволом" и тому подобное я по долгу службы прочла, а вот от светоча ортодоксального православия я засыпала на первых страницах. В результате, я о черной мессе знала гораздо больше, чем о православной литургии. И в церкви чувствовала себя экскурсантом, чуждая всякой обрядовости, я понимала культ не больше, чем Лев Толстой, когда писавший "Воскресенье".
      В статье одного психолога была мысль, что Иван Бездомный - показательный пример поведения в кризисной ситуации: от "Караула!" и призывов на помощь милиции, через бумажную икону и свечку - к сумасшествию. Я, стремительно приближаясь к последней стадии, находилась посередине пути.
      Решение было принято, оставались самые существенное для женщины - детали: выбор подходящего наряда и самой церкви. На этом я и сосредоточилась. С церковью я определилась быстро: помпезность и многолюдность соборов были мне чужды, а маленьких церквей я знала постыдно мало - мне вспомнился храм на одном из старинных питерских кладбищ, уютный, в стороне от туристских магистралей и снобистской суеты. А вот в чем пойти на крещение - это была проблема! Мой гардероб отчаянно не годился. Самым скромным и лишенным вызывающей сексуальности среди моих нарядов были демократичные джинсы, но они отпадали. Кругом ни мини, так декольте! То вызывающе длинное и с неуместным в данном случае разрезом. С большим трудом я откопала в недрах шкафа платье, которое никогда не носила, как раз потому, что в нем только в монастырь и ходить. Темное, закрытое по самые уши, невыразительной длинны.
      Очень довольная своим внешним видом, преисполнившись благочестивых мыслей, я поспешила в церковь, забыв даже о привычном утреннем кофе.
      Дождливым осенним утром с непривычным шарфом на голове и легкой дрожью перед неизвестным я вошла в храм. Старушка в черном платке, которой я поведала о своем намерении креститься, дружелюбно и буднично сказала, что если батюшка еще не ушел, то "окрестишься, милая, окрестишься". Старушка мышкой куда-то юркнула и исчезла, а я осталось ждать.
      Священник появился неожиданно и стремительно. Боже, настолько интересного мужчину мне давно не доводилось встречать! Мое благостное настроение исчезло мгновенно и в голове вихрем пронеслось: ну, надо же, ТАКОЙ мужчина и священник!!! Господи, прости меня, грешную! Впрочем, ведь не святой же! Православный, стало быть, обета безбрачия не давал... Но я так мало похожа на попадью! Интересно, служение Господу предписывает миссионерскую традиционность? Почему меня никогда не интересовала личная жизнь священников?!.
      Сказав себе, молиться, молиться и молиться, я с трудом вспомнила цель своего прихода. Когда я подняла на него глаза, в которых, по-моему, уже погасли лукавые огоньки женского интереса, меня встретил вопросительный взгляд. И низкий сексуальный голос спросил:
      - У Вас под платьем что-нибудь есть?
      Я вспыхнула раньше, чем успела понять: идиотка, я подумала о чем угодно, кроме обряда! Я же знаю, что грудь должна быть открыта, а это платье безнадежно, его только снимать (как он молниеносно оценил!)
      - Да, - вспомнив, что надо ответить, промямлила я. Климат у нас не тот, чтобы повторять трюки Шерон Стоун. - То есть, нет, - спохватилась, представив, что под ним...
      - Тогда снимите платье... - пауза показалась мне слишком многозначительной, - и оденьте плащ.
      Он ушел в алтарь, оставив меня приходить в себя самостоятельно.
      Церковь была абсолютно пуста. Никаких ширм в храме предусмотрено не было... Не знаю, что стало бы с религиозными чувствами человека, который, зайдя в храм, увидел бы перед алтарем голую девушку; но мне показалось, что святые смотрят на меня осуждающе строго. И белье, как нарочно, больше для "Плейбоя", чем для церкви - ругала я себя, как будто раздеваться в храме обычное дело и надо было к этому приготовиться.
      Пространство храма, мерцание свечей, непривычный запах ладана и холодная подкладка плаща, скользившая по моему телу, действовали неуместно возбуждающе!..
      На священника я старалась не смотреть. Слушала молитву и пыталась закрыть грудь, глубже запахнув плащ. Мысли не слушались и бежали совсем в другом направлении! Только мне удавалось сосредоточиться на святости обряда, я отпускала плащ, и он, смеясь над моим благочестием, расходился... Даже брызги холодной воды предательски напомнили мне Мики Рурка с кусочком льда... Как будто мои ангел и бес согласились на компромисс и оба развлеклись на славу. Обряд был бесконечен!