Дитя слепого старца, Антигона,

Куда пришли мы? Как зовут страну?

Кто в ней живет? Кто бедному скитальцу

Предложит скудный милостыни дар?

Ах, о немногом просит он – и меньше

Немногого ему дают – и этим

Доволен он. Довольству научили

Его и горести, и долгий век,

И прирожденный благородства дух.

Итак, дитя, сиденье поищи мне

10 В мирском ли месте, иль в святой ограде.

Узнать пора, куда с тобой пришли.

Мы странники; что граждане прикажут,

Тому должны мы следовать, дитя.

Отец-страдалец, городские стены

Еще не близко – если глаз меня

Не обманул. А место здесь святое:

Все виноградом поросло оно,

Маслиной, лавром; рокот соловьиный

Повсюду льется в зелени ветвей.

Но вот сиденье из живого камня;[1]

Согни ж колени; старческой стопою

20 Измерил путь ты долгий, мой отец.

Изволь, присяду; помоги ж слепому!

Мне не учиться стать; не в первый раз!

Усаживает отца на камень, находящийся в пределах рощи.

Куда ж зашли мы? Можешь мне сказать?

Афины узнаю я, местность – нет.

Да, так нам каждый встречный говорил.

Но эта местность – расспросить велишь?

Да, расспроси, коль жителей в ней видишь.

Как им не быть! – Но и ходить не надо:

Какой-то путник к нам направил шаг.

30 К нам, подлинно? Уж близко подошел он?

Со стороны города приближается колонский Страж.

Он пред тобою; если что надумал

Ему сказать ты – смело говори.

Услышав, чужестранец, от нее,

Чьи очи видят за обоих нас,

Что в добрый час ты к нам направлен богом

Недоуменье наше разрешить…

Об этом после; ты же рощу эту

Оставь: не место здесь стопе твоей!

Она – святая? Кто ж владеет ею?

Земли и Мрака грозные исчадья,[2]

40 Никто иной да не войдет сюда.

Но как наречь, молясь, святых богинь?

Их Евменидами[3] зовет народ наш

Всезрящими; но у других людей

И имена пристойны им другие.

О да не минут милостью своей

Просителя святые Евмениды!

Из рощи их я боле не уйду.

Что это?

Знаменье судьбы моей.

Послушай, странник. Без народной воли

Тебя изгнать отсюда не дерзну я;

Но доложить я должен о тебе.

О ради бога, не презри скитальца!

50 Открой мне все, что знать мне надлежит.

Что ж, спрашивай; я отвечать согласен.

В какую местность привели нас боги?

Что сам я знаю, все скажу тебе.

Вся эта местность благодатью дышит;

Ее владыка – Посидон святой.

Здесь чествуют и бога-огненосца,

Титана Прометея; место ж это,

Что простирается у ног твоих,

У нас зовется «медный праг земли»:

Оплотом создан он Афинам нашим.

В соседстве – стогны; здесь Колон-наездник —

60 Вот этот самый – пращуром слывет.

Его же именем почтенным всех мы

Собща селян привыкли величать.

Такой наш край, прославленный не в сказах,

А в нашей всенародной вере, гость.

Так эту местность населяют люди?

Конечно: соименники Колона.

Кто ж правит ими? Иль в народе сила?

Царю афинскому они подвластны.

Совета вождь и лютой брани – кто он?

Покойного Эгея сын – Фесей.

70 К нему гонца могли бы вы отправить?

Весть передать? Или сюда позвать?

За малый труд снискать большую прибыль.

Какая ж прибыль от слепого старца?

Не бойся: зрячей будет речь моя.

Ты благороден, мнится, чужеземец,

Хоть и печальной доле обречен;

Послушай же меня, и будет лучше.

Здесь оставайся, где тебя я встретил;

Я ж о твоем приходе доложу

Селянам только – горожан не надо.

Они решат, как быть тебе – остаться

80 Почтенным гостем, иль покинуть край.

Уходит в сторону Колона.

Дитя мое, ушел ли чужеземец?

Антигона

Да, мой отец; спокойно говори

Все, что желаешь: мы одни с тобою.

(Обращаясь в сторону рощи)

О рой могучих, грозноликих дев!

У вас впервые я согнул колени,

Пройдя рубеж аттической земли;

Явите ж милость Фебу, милость мне.

Он сам в тот день неслыханных гаданий[4]

От долгих мук мне отдых предвещал.

«В предельный край, – так молвил он, – придешь ты.

90 Богинь Почтенных утомленный гость;

Там склон настанет горемычной жизни,

И будешь ты приявшим – благостыней,

Изгнавшим же – нещадною грозой.

А знаменьем признаешь[5] необманным

Земли внезапный трепет, грома гул

Иль пламень ясный Зевсовой зарницы».

Я знаю, вашей волею влекомый,

Нашел я к роще вашей верный путь.

Недаром первыми я встретил вас,

100 Я, трезвый, вас, бесхмельных сотрапезниц,[6]

И камень ваш, не тронутый булатом,

Сиденьем первым труженику стал.

Итак, богини, ниспошлите мне

Во исполненье Фебовых обетов

Судьбы земной предел и завершенье,

Коль стал достоин милости я вашей,

Испив до дна страдания фиал.

Внемлите, дщери изначальной Тьмы!

Внемли, Паллады град непобедимый,

Столица славы, древние Афины!

Пред вами тень несчастного Эдипа:

110 О сжальтесь же! Не тот уж я, что был…

Умолкни! Старцев шествие я вижу:

Тебя, знать, ищет их тревожный взор.

Я умолкаю. Отведи с дороги

Меня подальше в рощу. Знать я должен

Их замыслы; лишь в знании для смертных

Благоуспешной мудрости залог.

Смотри! Его нет… Где же он?

Уж не покинул ли рощу, след скрывая,

120 Пришелец, не знавший удержу!

Исследуй все вокруг,

Повсюду взор мечи!

С чужбины, с чужбины этот старец в наш

Край прибрел: не дерзнул бы он

Так своей осквернить стопой

Рощу сильных, суровых дев…

Их мы назвать дрожим.

130 Да, без оглядки мы проходим

Мимо, робкой молитвы вздох

Им мы голосом тихим шлем.

И что ж? Их оскорбил скиталец

Без стыда, без страха!

И напрасно кругом озираемся мы

По ограде святой:

Ускользнул он от нашего взора.

Это я, тот скиталец: по голосу вас

140 Я, селяне, узнал.

Это ты! Это ты!

Неприветлив твой образ, нерадостен глас.

Не должны вы меня нечестивцем считать.

О защитник наш Зевс! Кто пред нами стоит?

Перед вами – несчастный, жестокой судьбе

Обреченный, старейшины этой земли!

Я чужими глазами свой путь нахожу:

Посмотрите, бреду,

Большой, за малою следом!

О да! Твоих глаз свет потух.

150 С детства ли был ты незряч в своей дороге

Столь долгой и столь бедственной?

Но не прибавь к беде

Проклятий божества!

Зашел ты, зашел ты далеко за грань:

Берегись заповедных мест,

Где в кратиру воды святой

Сладкий ярого меда сок

160 Жертвой благой течет:

Их берегись, несчастный путник,

Отстранись, удались, уйди —

Ты стоишь далеко от нас —

Слышишь речь мою, горький странник?

Из запретной чащи

Уходи! Если хочешь мне дело сказать —

Из дозволенных мест

Говори, а дотоле – ни слова!

170 Что велишь ты мне делать, родная моя?

Мой отец, волю граждан почтить мы должны,

Уступая, где надо, и слушаясь их.

Прикоснись же ко мне.

Дай мне руку, отец.

Чужестранцы! Не будет вреда мне от вас,

Если сень я покину, доверившись вам?

Никто против воли твоей не посмеет

Увести тебя, старец, отсюда.

Сюда?

Дальше, старец, дальше!

180 А теперь?

Дальше, дальше, дева!

Ты разве меня не слышишь?[7]

. . . .

Слабой поступью, не спеша,

Следуй дальше, отец, за мной.

. . . .

Помни, странник: в земле чужой

Воля граждан – тебе завет:

Что им любо – воздай почет.

Что не любо – чуждайся!

Так веди меня, дочь,

Чтобы, местную веру смиренно почтив,

190 Мог я слово сказать и услышать ответ.

С неизбежностью нам ли бороться?

Дошел ты до края земли каменистой,

Оставаться здесь можешь без страха.

Вот здесь?

Я сказал: довольно!

Можно сесть?

Да, на камень, сбоку

Он низок; согни колено!

Это мне предоставь, отец…

Ох, тяжко, тяжко!

Шаг за шагом со мной иди.

200 Силе любящих рук доверь

Тела старого слабый вес.

Слепая, жестокая доля!

Здесь, несчастный, спокойно вздохни

И ответствуй: откуда ты?

Что за горе тебя ведет?

Кто ты, откуда родом?

Я изгнанник, друзья! Не пытайтесь…

К чему запрет, скиталец, твой?

210 Не пытайся узнать, кто я!

Нет, прекрати расспросы!

Почему?

Страшен род мой!

Молви!

(Антигоне)

О дитя! Что мне делать?

Ты какого семени сев?

Кем рожден? Говори, пришлец!

Страшно, родимая, мне! Что мне сказать?

До предела дошел ты; признайся!

Да, мне признаться пора; правды не скрыть!

Слишком долго вы медлите; молви!

220 Ведом вам Лаия сын?

Увы!

Род Лабдакидов?

О боги!

Ведом несчастный Эдип?

Так это ты?

Не пугайтесь же этого слова!

Горе, горе!

Горе мне!

Горе!

Моя дочь, что случилось со мною?

Уходите из нашего края!

Вы не то обещали мне, старцы.

Нет от богов[8] рокового возмездия

Тем, кто обиды карает обидами;

230 Тщетно к обману обман прибавляешь ты:

Им не добро, а лишь боль порождается.

Нет, нашу землю покинуть обязан ты,

Прочь уходи от предела священного,

Чтоб не обрушилась

Божья на город кара!

Где же ваша кротость, друзья?

Старца вид почтенный

Вам противен стал

В миг, что напомнил вам

240 Весть о делах его невольных,

Дайте же мне умолить вас, безрадостной;

Хоть надо мной сжальтесь вы!

Я за отца вас прошу горемычного,

Я; не слепыми встречаю глазами я

Взор ваших глаз, точно племени вашего

Отпрыск; о сжальтесь над долей несчастного!

Как перед богом, пред вами предстали мы.

Сирых обрадуйте: радость нежданную

Нам подарите.

250 Всем, что вам дорого, вас заклинаю я,

Чадом, женою, имением, богом, —

Сжальтесь! Не встретить под солнцем вам смертного,

Кто б мог богов ниспровергнуть волю.

Верь, дочь Эдипа: и тебя нам жаль,

И об его мучениях скорбим мы.

Но гнев богов нам страшен; ради них —

Мы не изменим прежнего решенья.

Когда поток струится[9] праздной славы

В устах людей, какая польза в нем?

260 Благочестивы, слышал я, Афины

Превыше всех; лишь в них гонимый странник

Найдет надежный, ласковый приют.

Что ж? Оправдалась ли на мне их слава?

Не вы ли из священного приюта

Меня подняв, изгнать хотите вон?

Чего боитесь? Имени пустого!

Иль образ мой смутил вас? Нет, не он;

Свои ж деянья, если молвить правду,

Я претерпел скорее, чем свершил.

Отца проклятье, матери проклятье —

Они пугают вас, ведь так? Но где же

270 Моя порочность тут сказалась, где?

На зло ответил злом[10] я; будь я даже

В сознанье полном – и тогда б вины

Тут не было. Но нет: когда я пал —

Я пал в неведенье; а кто казнил —

Те ведали, кого они губили.

О взвесьте все, богами вас молю!

Принудив кров покинуть благодатный,

Нас не оставьте помощью своей.

Негоже из почтения к блаженным

Святые их заветы[11] попирать.

Нет, верьте, старцы: видит божий глаз

280 И благочестье смертных, и нечестье,

И нет злодеям от него спасенья.

Не омрачайте ж родины счастливой

В богопротивном рвении своем.

Просителю залог спасенья давши,

Храните верность до конца ему.

Я знаю сам, нерадостен мой вид —

И все ж страшиться вам меня не должно:

Я освящен и просветлен страданьем,

И счастлив будет мой приход для вас.

290 Когда придет ваш царь – вы все поймете;

Пока ж – стерпите, не творите зла!

Твои советы, старец, мне внушают

Немалый страх: его в словах немногих

Не выскажешь. Но мы согласны: дело

Пускай решит державный царь Афин.

А где же ныне пребывает он?

В отцовском граде правит он; тот страж,

Что нас прислал, гонцом к нему умчался.

Как мните вы? Уважит он желанье

300 Слепого старца? Выйдет он ко мне?

Конечно, выйдет: имя привлечет.

Кто ж возвестит его царю афинян?

Хоть путь не близок, но молва привыкла

Гонцов перегонять; ее услышав,

Царь будет здесь, не бойся. Все народы

Твое, бедняга, имя облетело.

Хотя б и спал он, вялостью объятый —

На твой призыв он быстро поспешит.

О, да придет он, городу на благо

И мне: глупец лишь сам себе не друг.

(вглядываясь вдаль)

310 О Зевс! Что вижу? Что сказать, отец мой?

Родная, Антигона, что случилось?

Там – женщина к нам близится; везет

Ее этнейский конь[12]. Ее чело

Убор дорожный фессалийский кроет,

От солнца защищая. Кто она?

Что мне сказать?

Ужель она? Иль нет? Иль заблуждаюсь?

То признаю, то нет; как быть, не знаю…

О боги!

Она, она! Улыбкою приветной

320 Ее глаза сияют; нет сомненья,

То он, возлюбленный Исмены лик!

Дитя, что молвишь?

Дочь твою я вижу,

Мою сестру; по голосу узнаешь.

Отец, сестра! О, нет имен дороже

Душе моей. Я с болью вас искала —

И с болью новою смотрю на вас.

Дитя, ты здесь?

О зрелище печали!

Ты к нам пришла?

Пространствовав не мало.

Дай руку, дочь!

Даю ее обоим.

330 О, дочери мои!

О, сколько бедствий!

Над ней и надо мной?

И надо мной.

С чем ты пришла?

С заботой о тебе.

Тоска томила?

Да, и весть несу.

Помог мне он – в других угасла верность.

А братья где? Чем заняты, скажи!

Не спрашивай, ужасна участь их.

Что это! Видно, у египтян нравам

Они учились[13] и укладу жизни!

Там, говорят, мужчины в теремах

340 Сидят у кросен, жены ж той порою

Вне дома средства к жизни промышляют.

Так и у вас. Те, коим долг велит

Нести обузу трудовой заботы —

Как девы, нежатся в тени хором,

И вместо них уход за горемычным

Лежит на вас. Ты, друг мой Антигона,

Едва подросши и окрепнув телом,

Со мной повсюду спутницей несчастной

Невзгоды старца делишь. Сколько лет

Блуждаешь ты без пищи, босонога,

В глуши лесной! Да, молодой главою

350 Дождя удары, зной палящий солнца

Ты выносила, ни во что не ставя

Уют домашний, лишь бы от меня

Нужды голодной отвратить страданья!

А ты, Исмена, тайно от фиванцев

И раньше вестницей гаданий Феба[14]

Ко мне ходила, верный страж отца,

С тех пор как был я изгнан из отчизны.

И ныне, дочь моя, какую весть мне

Приносишь ты? Что привело тебя?

Уж не с пустыми ты пришла руками

360 Ко мне, я знаю; чует страх душа.

О мой родитель, как томилась я,

Следя пути твоих скитаний – это

Оставлю я; к чему рассказом грустным

Испытанное горе повторять?

Твоих несчастных сыновей невзгоды

Тебе пришла поведать я, отец.

Сначала в рвенье праведном Креонту

Они престол хотели уступить,

Спасая град от пагубы старинной,

370 Что твой несчастный обуяла род.

Так разум им советовал. Но вскоре —

По воле бога и в порыве духа

Преступного – они в мятежном споре

За царский ухватилися венец.

И вот, в отваге юношеской, младший

Лишает власти старшего, в изгнанье

Его ссылая. Тот в гористый Аргос —

Так убеждает нас молва – идет.

Там – новый брак[15], там – смелая дружина,

380 И там – решенье: покорить Кадмею

Или погибнуть в славе до небес.

Да, мой отец. Не слов лишь вереницы,

Нет, дел грозу я принесла тебе;

И как средь них твоим страданьям отдых

Богов готовит милость – не пойму.

С чего решила ты, что их заботы

Я стал достоин и спастись могу?

Так новые пророчества вещают.

Пророчества? Какие, дочь моя?

Живой и мертвый станешь ты желанным

390 Залогом счастья гражданам навек.

Но что за счастье дать могу я людям?

В твоих руках победы дар для них.

Теперь я муж, когда ничем уж стал я!

Губили боги – и возносят боги.

Низвергли юного – возносят старца!

Так знай: пророчеств ради этих вскоре —

Уж близок час – Креонт сюда придет.

В чем замысел его? Скажи мне, дочь!

Ты будешь жить в земле, подвластной Фивам,

400 Но на фиванский не взойдешь порог.

Какой же прок томиться у дверей?

Твоя могила им была бы скверной.

Не нужен бог, чтоб это понимать.

Вот почему он хочет, чтобы ты

Жил рядом, но не сам себе хозяин.

Но буду ль я покрыт землей родною?

Нельзя, отец: ты кровь родную пролил.

Тогда вовек им мною не владеть!

Но им и это сбудется бедою.

410 Какой бедою? Почему, дитя?

Твой гнев сразит их у твоей могилы.

Откуда же пришли такие вести?

Из Фебова чертога, от послов.

Сам Феб меня вещанием почтил?

Так говорят вернувшиеся мужи.

А сыновья мои об этом знают?

Обоим ведом Фебов приговор.

О нечестивцы! Знали ведь – и все же

Милей отца престол им царский был!

420 Мне больно слышать, но роптать не смею.

О разгорись же, распря роковая!

О боги! Мне исход отдайте в руки

Грядущей битвы, поднятых мечей!

Тогда ни тот, кто ныне властью грозен,

Не сохранит ее, ни тот изгнанник

Своей отчизны не увидит вновь.

Да, горе им! Когда родитель их

Бесчестно из отечества был изгнан —

Никто из них его не удержал,

Не заступился, нет: детей раченьем

Меня глашатай всенародно в Фивах

430 Изгнанником безродным объявил!

Не говори, что родина мне этим

Желанный дар по праву поднесла!

Да, было время: пыл души мятежный

Мгновенной смерти жаждал; я готов

Принять был гибель[16] от меча иль камня —

Но нет; никто той просьбы не исполнил!

Прошли года; остыл душевный жар;

Я понял, что раскаяньем безмерным

Жесточе жизнь разрушил я свою,

Чем юности моей грехом невольным.

440 И вот, тогда решеньем запоздалым

Меня народ насильственно изгнал,

Они ж, родные дети, не хотели

Помочь отцу и, слова не замолвив,

Скитаньям горьким обрекли меня.

Лишь эти девы помогают мне

По мере сил своей природы женской;

Их милостью и пищу я имею,

И мой приют, и родственную помощь.

А те отцу державу предпочли:

Им любо властвовать, землею править…

450 Что ж в добрый час! Но другом им не буду,

И впрок им власть лихая не пойдет.

Я верю, да; и из твоих вещаний

Я эту веру черпаю, дитя,

И из того старинного завета,

Которым Феб меня благословил.

Пусть искушать меня Креонт приходит,

Иль кто другой из городских вельмож:

Но вы, мои гостеприимцы, вместе

С богинями, блюдущими ваш край,

Явите только вашу мне защиту.

И вы во мне спасителя найдете,

460 От тех, кто нынче стал моим врагом.

И ты, Эдип, достоин состраданья,

И эти девы. А за то, что края

Ты нашего спасителем приходишь,

Ты и от нас совет благой прими.

Советуй, друг; я все готов исполнить.

Корифей

Очиститься ты должен перед теми,

Чья сень тебя впервые приютила.

Очиститься; но как? Скажите мне!

Святой струи рукой благоговейной

470 Из родника живого зачерпни.

Что ж делать мне с той непорочной влагой?

Там чаши есть, художника изделье;

Их рукоятки и края обвей…

Чем? Зеленью иль шерстяной повязкой?

Волною чистой агницы младой.

Дальнейший ход обряда объясни мне!

К заре поднявши лик свой – возлияй.

Из тех же чаш, что указал ты, лить мне?

Да, три струи; но третью чашу всю —

480 Я чем наполнить должен? Все скажи!

Водой и медом, а вина не лей.

Дар примет черная земля; а дальше?

Стеблей маслины трижды девять ей

Ты возложи и сотвори молитву.

Ее прочти мне; вся ведь святость в ней.

«Как мы Благими их зовем – благою

Душой пусть примут гостя во спасенье».

Так ты молись, иль за тебя другой,

Но шепотом, неслышными устами.

490 Затем уйди, лица не обращая.

Все это ты исполни – и без страха

В свою среду тебя мы примем; ныне ж

Мой ум встревожен за тебя, мой гость.

(дочерям)

Селян советы слышали, родные?

Да, слышали;[17] повелевай, отец.

Мне прегражден тот путь двойной преградой:

И зренья нет, и телом я ослаб.

Одна из вас пусть заместит меня.

Суть не в числе: и одного довольно,

Когда полно в нем сердце благочестья.

500 Итак, спешите, но одним меня

Не оставляйте: неспособен стал я

И краткий путь без помощи пройти.

Охотно все свершу. (Старцам) Лишь укажите,

Как путь найти к святилищу богинь.

У той опушки рощи, чужестранка;

Там страж живет; он даст тебе, что нужно.

Иду. Останься, Антигона, здесь.

Отца храни. Дочерняя забота

Хоть тяжела, родным она не в тягость.

510 Хоть жестоко будить древнее зло,

Что в глубине сердца заснуло,

Но все же спросить я должен.

О чем же?

О том, как грянул удар нещадный

И счастье твое разрушил.

Во имя гостеприимства

Не трогай моих страданий!

О деле идут смутные слухи, —

Друг, правды весть я хочу услышать.

Горе!

Не томи отказом!

Увы!

520 Молви, друг! Я ли уж не был к тебе уступчив?

Испытал я беду, злую беду,

Сам не гадав, бог мне свидетель:

Моей в том не было воли.

Но чья же?

Греховным браком меня опутал

Народ; ничего не знал я.

Ты матери ложе, молвят,

Растлил в нечестивой неге?

О горе мне! Смерть в вашем вопросе.

530 Да! Эти две рождены в том браке!

Боги!

Дочери проклятья.

О Зевс!

Да, со мной в том же они зачаты лоне.

Итак, они и дщери тебе…

И дщери, да, и сестры отцу.

Увы!

Тысячу раз я стенал – увы!

Ты страдал?

Нет страданьям забвенья!

Ты свершил?

Не свершил!

Как?

Я принял дар —

540 Ах, не такою наградой спасителя

Почтить был должен град, спасенный мною.

Несчастный, дальше! Пролил ты кровь?

К чему вопрос? Что хочешь ты знать?

Отца?

Новый удар, на боли боль.

Ты убил?

Да, убил. И однако

Что, скажи?

… Нет вины!

Как?

Услышь ответ:

Если б не тронул я[18], был бы я сам убит.

Я пред законом чист: свершил, не зная.

Со стороны города показывается царь Фесей.

Наш царь идет – Фесей, Эгея отпрыск;

550 Твоя, знать, просьба вызвала его.

Сын Лаия, и раньше много раз

Весть о твоем кровавом ослепленье

Мне приходилось слышать; уж по ней

Я догадался, кто ты. Вид твой ныне

У всех сомнений отнимает почву:

Одежда жалкая, несчастный лик —

Тебя бесспорно выдают и сердце

Мне заливают жалости волной.

Ответь же мне, безрадостный Эдип,

С какой нуждою к нам пришли вы – сам ты

И спутница несчастная твоя?

560 Пожалуй, лишь в неслыханном желанье

Ты мог бы получить у нас отказ.

И сам чужим я вырос[19] на чужбине

И много бедствий[20] у чужих людей

Своей главою вынес – как и ты.

А потому и помощь чужестранцам —

Таким, как ты – мой неуклонный долг.

Как ты, я смертен, и тебя не боле

Уверен в счастье завтрашнего дня.

Фесей, ты кратким, благородным словом

570 Мне длинной речи тягость отпустил.

Ты сам сказал, кто я, кто мой родитель,

Какой земли я гражданином был.

Одно осталось: моего желанья

Предмет назвать – и речи всей конец.

Ты прав; его услышать жажду я.

Пришел я с даром: собственное тело

Несчастное тебе принес я. Знаю,

Что нероскошен с виду этот дар:

Не красотою важен он, а пользой.

Какая польза мне – тебя принять?

580 Увидишь сам, когда наступит время.

В какой же час объявится она?

Когда умру и ты мне дашь могилу.

Ты говоришь о жизненном пределе,

Как будто жизнь тебе уже ничто?

Нет, но с пределом и ее мне дашь ты.

Изволь; желанье скромное твое.

Не говори! Напасть грозит лихая.

Кому же?[21] Мне, иль сыновьям твоим?

Они домой меня влекут насильно.

590 Что ж, согласись: нерадостно изгнанье.

Когда хотел остаться, – изгнан был!

Глупец, от гнева пользы нет в несчастье!

Узнай сначала все – затем кори.

Что ж, молви; в знанье лишь совета сила.

Фесей! Мой жребий – зло превыше зла.

Ты о несчастьях рода речь заводишь?

К чему? И так их вся Эллада знает.

Но где ж еще чрезмерность зол твоих?

Вот где она. Своя же кровь изгнала

600 Из родины меня. А возвратиться

Не волен я: ведь я – отцеубийца!

И все ж, сказал ты, за тобой пришлют?

Да; их заставит божьей воли слово.

Какой бедой пророчество грозит им?

В твоей земле им гибель суждена.

Но разве есть нам отчего раздорить?

О сын Эгея дорогой, богов лишь

Ни старость не касается, ни смерть;

Все прочее всесильною рукою

Стирает время. Убывают силы

610 И наших тел, и матери-земли,

Хиреет верность и коварство крепнет,

И мягкий ласки ветерок – не вечно

Он будет веять, ни от друга к другу,

Ни от страны к стране. Сегодня – здесь,

Заутра – там менять готовы люди

Раздор на дружбу, дружбу на раздор.

Пусть ныне ясен небосвод, и в мире

Живут фиванцы с родиной твоей:

Бог времени в теченье непрерывном

Рождает много и ночей, и дней;

Из них любой ударом прихотливым

620 Пожатий верных узы рассечет.

И вот тогда струя их жаркой крови

Мой хладный прах в могиле утолит,

Коль Зевсом – Зевс, и вещим – Феб остался.

Довольно: страх в вещаньях нерушимых

Живет для смертных. Дай мне кончить тем,

С чего я начал: соблюди мне верность —

И будешь ты доволен поселенцем

Мест этих, если правду молвил бог.

Да, государь; в таких словах и раньше

630 Земле он нашей благодать сулил.

Как я дерзну твою отринуть дружбу,

Когда незыблем в нашем доме общий

Очаг стоит, куначества залог?

Когда, проситель Евменид почтенный,

Земле несешь ты дар благой и мне?

Все это свято нам; твою приемлю

Я благодать: живи в стране моей.

Приятно здесь тебе остаться – старцам

Твою охрану поручу; а нет —

640 Иди со мной. Сам выбирай, что лучше;

Твой выбор будет и моим, Эдип.

О Зевс! Будь ласков к благородству их!

Что ж скажешь ты? Согласен жить со мною?

Я был бы рад; но нет, нельзя. Лишь здесь…

Что ж дальше? «Здесь»? Не буду прекословить.

Я поражу врагов, меня изгнавших.

То был бы дар, достойный пребыванья.

Так будет, знай. Лишь ты будь верен слову!

На том стою: не выдам я тебя.

650 Связать тебя присягой не дерзаю.

Она не крепче слова моего.

Как быть теперь!

Чего же ты боишься?

За мной придут!

Твоя охрана – здесь.

Не уходи!

Учить меня бесцельно.

Но в страхе…

Страх душе моей неведом.

Ты знаешь ли угрозы их?

Я знаю,

Что нет того, кто б против воли нашей

Тебя отсюда увести дерзнул.

Пусть тешат гнев угрозами пустыми, —

660 Придут в себя, – и больше нет угроз.

Пусть земляки твои в тщете речей

Тебя страшат насильственным уводом, —

За дело лишь возьмутся, – путь сюда

Покажется им морем неприютным.

Ты и помимо слова моего

Дрожать не должен: Феб – твоя защита.

Но где бы сам ни пребывал я – имя

Тебя мое убережет от зла.

В землю гордых коней, мой гость,

Ты пришел, красоты отчизну дивной —

670 В край блестящий Колона; здесь

День и ночь соловей поет;

Звонко льется святая песнь

В шуме рощи зеленой.

Люб ему темнолистый плющ,

Люб дубравы священной мрак,

Кроткого бога[22] листва многоплодная,

Приют от бурь и зноя;

И здесь, увлекая хор

Его воспоивших нимф,[23]

Кружится

680 Он сам – Дионис желанный!

Здесь, небесной росой взрощен,

Вечно блещет нарцисс красой стыдливой,

Девы-Коры[24] венечный цвет;

Здесь горит золотой шафран

Словно пламень над пеной волн

Вдоль ручьев неусыпных.

В них Кефиса журчат струи;

День за днем по полям они,

Грудь орошая земли материнскую,

690 Живой играют влагой.

Хор муз возлюбил наш край,

И к нам с золотых колес

Нисходит

Волшебница Афродита.

Есть и древо у нас[25] – равного нет в Азии дальней,

Нет и в дорийской земле[26] – ею же царь

Древний Пелоп некогда правил:

Природы дар, смертных рук не знавший,

Дружины вражеской гроза,

700 Земли родной отпрыск благодатный,

Кроткий пестун детей – древо маслины.

Ни стар, ни млад рук ударом дерзких

Ввек не сгубит его: видит врага

Сну непокорный и день и ночь

Зевса-Мория[27] лик и взор

Ясноокой Афины.

И еще нам одну славу хранит наша отчизна;

710 Бог могучий ее нам даровал —

Ею навек нас он прославил:

Он бог коней – бог он мореходства.

О Кронов сын! Тебе гремит

Хвалебный гимн – Посидон владыка!

Гнев коней укротил здесь ты впервые,

Вручив узду в помощь человеку.

Здесь же прянул в лазурь,[28] сотнею рук

Быстро по влажным путям гоним,

Первый струг, Нереид морских

Среброногих товарищ.

720 Колон прославленный! Готовься ныне

Тех слов хвалу на деле оправдать.

Что нового, дитя мое?

Креонт

К нам близится; с ним ратников немало.

О старцы дорогие! В вас одних

Предел я вижу своего спасенья.

Не бойся, друг! Хоть мы и старцы – сила

Земли афинской вечно молода.

Селяне благородные Колона!

Я вижу, страх напрасный ваши очи

730 Вдруг затуманил при моем приходе.

Зачем робеть вам и недобрым словом

Меня встречать? Я не со злом пришел.

И сам я стар, и знаю, что ваш город

В Элладе славен силою своей.

Нет; послан я – его, такого ж старца,

Уговорить вернуться в землю Кадма.

Того желает не один лишь муж,

Нет, город весь; а послан я, как родом

Ему ближайший и печальник первый.

740 А ты, Эдип несчастный, не отринь

Желаний наших: в дом родной вернись!

Тебя кадмейцы все зовут по праву,

И всех усердней – я. Я был бы худшим

Из всех людей, когда б ответной боли

Твои страданья не внушали мне.

Ты здесь, несчастный, средь чужих чужой,

Скиталец вечный; жизнь полна лишений;

Одна опора – дева молодая.

Жаль и ее мне; мог ли кто подумать,

Что на нее такой падет позор?[29]

750 Все о твоей печется нищей доле,

Не зная мужа, всякому добыча.

О стыд! О жалость! О каким бесславьем

И ты, и я, и весь наш род покрыт!

О ради бога – ведь того не скроешь,

Что на глазах у всех, – Эдип несчастный,

Послушайся меня, вернись без спора

К родному очагу, в отцовский град.

С Афинами простимся дружелюбно —

Они достойны нашей ласки – все же

Чтить выше всех повелевает Правда

760 Твой край родной, которым вскормлен ты.

Вития дерзкий, что во всяком деле

Умеешь слов лукавым изворотом

Вид лживый правды кривде придавать!

Зачем меня ты искушаешь, сети

Вторично стелешь мне таких мучений,

Что всех больнее сердцу моему?

Когда, внезапным ужасом сраженный,

Как избавленья я изгнанья жаждал[30] —

Ты утолить меня не пожелал.

Когда же стих прибой мятежной страсти,

И стал мне мил уют домашней сени —

770 Тогда безжалостно меня изгнал ты,

Презрев родства ненарушимый долг!

И вот теперь, когда народ афинский