Не в первый раз я застаю тебя,

Лаэртов сын, как замыслом отважным

Предупредить стремишься ты врага.

Теперь у крайнего предела стана,

Где выстроил приморский свой шатер

Аякс, его ты свежие следы,

Охотник терпеливый, измеряешь,

Узнать желая, дома ль он иль нет.

Твое чутье, что у лаконской гончей,

На путь тебя надежный навело.

Да, он вернулся; пот с лица струится

10 И кровь смывает с обагренных рук.

Тебе же нет нужды за дверь шатра

Заглядывать; открой мне мысль свою:

От знающей узнать ты можешь все.

Афины ль слово слышу я, дражайшей

Мне из богинь? Да, это ты! Хоть лика

Ты не являешь своего, – твой голос

Я узнаю; он жжет мне сердце, точно

Трубы тирренской[1] медноустой звон.

Ты не ошиблась. Замысел хочу я

Врага раскрыть, Аякса-щитоносца:

20 Его давно слежу я одного.

Он в эту ночь деяньем непонятным

Обидел нас – коль он его виновник;

Ведь нет в нас знанья, лишь гадать дано нам, —

И этот труд я принял на себя.

Мы только что нашли все наше стадо

Зарезанным безжалостной рукою;

Лежит в крови и скот и пастухи.

Все в том винят Аякса, да и мне

Один сказал свидетель, что увидел,

Как он во тьме с мечом, покрытым кровью,

30 Недавно мчался по полям пустынным.

Немедля по указанной тропе

Пустился я; одни следы признал я,

Другие ж – нет. Недоуменья полный,

Стою я здесь. Ты вовремя явилась,

Заступница моя! Твоей деснице[2]

Свою судьбу я вверил навсегда.

Мне все известно – и твоей охоте

Помощницей и стражем я пришла.

Владычица! Недаром я трудился?

Нет: той резни виновник был Аякс.

40 Каков же смысл безумного деянья?

Жестокий гнев за отнятый доспех.

Но почему ж на скот он гнев направил?

Он мнил, что вашу проливает кровь.

Как? Он отмстить аргивянам задумал?

И отомстил бы, если бы не я.

На что же он дерзнул в своей отваге?

На вас – коварно, в ночь, один на всех.

И цели беспрепятственно достиг?

Достиг шатра обоих полководцев.

50 И все ж свирепых рук не обагрил?

Нет. Удержала от потехи злобной

Аякса я, губительным обманом

Его глаза сурово заслонив[3]

И на стада его направив – вашу

Неразделенную еще добычу

Под стражей пастухов. И вот, нагрянув,

Он стал рубить кругом себя и душу

Убийством рати многорогой тешить.

То думал он, что братьев он Атридов[4]

Жизнь исторгает, то – других вождей.

Я ж разжигала дух его больной

60 И в сеть беды безумца завлекала.

Резнею душу усладив, живых

Связал быков он и баранов крепко

И в свой шатер погнал, воображая,

Что воинов уводит, а не скот

Рогатый. Там поныне в исступленье

Он пленников своих терзает всласть.

Теперь ты сам болезнь его увидишь

И весть о ней данайцам передашь.

О, не пугайся! Не грозит бедою

Его явление тебе. Туманом

Покрыла я его глаза: не может

70 Он образа увидеть твоего.

Эй, друг! К чему без устали у пленных

Ты руки вяжешь? Выходи! Тебя,

Аякс, зову я: выходи скорее!

Зачем, Афина? Не зови его!

Блюди молчанье! Иль ты трусом стал?

Ради богов! Оставь его в палатке!

Боишься ты? Боишься человека?

Он был врагом мне и врагом остался.

Смех над врагом – не всех ли он отрадней?

80 Не для меня; оставь его в палатке!

Безумец, вижу, страх тебе внушает.

Перед здоровым страха б я не знал.

Да не увидит он тебя, не бойся!

Как не увидит? Не слепцом же стал он!

И зрячему я помрачу глаза.

Для божьей воли нет препятствий, знаю.

Блюди ж молчанье, с места не сходи!

Я остаюсь, но неохотно, верь мне.

Аякс! Вторично я зову тебя!

90 Иль о союзнице своей забыл ты?

(Выходит из шатра

с окровавленным бичом в руках)

О, радуйся, дочь Зевсова, Афина!

Ты хорошо мне помогла: златыми

Трофеями тебя украшу я!

Спасибо за готовность. Но скажи мне:

Ты насладился ли аргивян кровью?

Могу гордиться, насладился вдоволь!

И на Атридов меч ты обратил?

Не обесчестить им Аякса боле!

Ты на тот свет отправил их, не так ли?

100 И пусть теперь наград меня лишат!

Что ж, правильно. Ну, а Лаэртов сын?

Что с ним? Он спасся от руки твоей?

Ты про лису проклятую спросила?

Про Одиссея, что с тобою спорил!

Его, владычица, живьем я взял

На радость сердцу своему. В палатке

Сидит он; смерть же примет он не скоро.

Зачем не скоро? Что задумал ты?

Привязанный к столбу хоромной сени…

Какую казнь готовишь ты бедняге?

110 Он этот бич своей окрасит кровью!

Не издевайся над несчастным, полно!

Во всем, Афина, воля будь твоя, —

Но он свою пускай потерпит кару!

Что ж, если сердце так велит, исполни

Все, что задумал; не жалей руки!

Исполню тотчас. А тебя прошу я

И впредь союзницей мне быть такой!

Богов ты силу, Одиссей, на нем

Изведать мог. Вот человек! Видал ли

120 Ты прозорливей иль дельней его?

О нет, богиня. И тем больше жалость

Терзает сердце мне – хоть он и враг мой —

При виде унижения его.

И не о нем одном скорблю я. Все мы,

Все, что землею вскормлены, не боле

Как легкий призрак и пустая тень.

Так рассуждай и впредь, мой друг, и бойся

Богов надменным словом оскорбить.

Пусть ты сильней других своей десницей,

И пусть бездонней всех твое богатство, —

130 Не дай душе гордыней обольститься!

Ты видишь сам: все счастье человека

Дня одного добыча или дар.

К благоразумным милостивы боги,

Но ненавистен сердцу их гордец.

Теламонов наследник, что город блюдешь

На брегах Саламина средь волн голубых,

Твое счастие всем нам отрада.

Но когда над тобою Зевесов перун,

Когда речи данайцев порочат тебя,

Мы смущеньем объяты и в страхе дрожим,

140 Точно глаз голубицы пугливой.

Так, в последнюю ночь, что от солнца бежит,

Злоречивые вести по стану ползут

И бесславят тебя:

Что на выгона луг ты коварно проник

И добытый данайцами скот перебил,

Все, что после раздела хранилось у нас,

Поражая булата грозою.

Так сплетает рассказ про тебя Одиссей,

Его на ухо шепчет то здесь он, то там,

150 И все верят ему.

Убедительно лживое слово звучит,

Ему пуще рассказчика слушатель рад,

Все глумятся над горем Аякса.

Да, в великую душу нетрудно стрелять:

Промахнуться нельзя. Если кто про меня

Небылицы сплетет, не поверят ему, —

А имущего Зависть следит по пятам,

Между тем как толпа без великих мужей

Ненадежный оплот воздвигает в бою.

160 Лишь под сенью великого малый цветет,

Лишь от малых великий могуч и силен.

Но не внемлет глупец в ослепленье своем

Благомыслящей мудрости слову.

И тебя они ныне поносят, Аякс,

И не в силах мы им ничего возразить,

Переспорить не можем одни, б з тебя!

Они рады, что взоров избегли твоих,

Верещат, словно стая шумливых птенцов,

Но яви им свой лик, – как пред коршуном злым,

170 Оробеют внезапно и в страхе немом

Разлетятся, забыв об отваге.

Вправду ль тебя Тавропола[5], дочь Зевсова, —

О безотрадная весть,

Мать позора моего! —

На не деленный скот подняла меченосного?

За то ль, что не дал ей в добыче доли ты,

Иль что трофеем почтить

Ее забыл ты, иль за охоту – венком?

Иль меднобронный бог Эниалий[6] в бою

180 К тебе был ласков, ты же не вспомнил о нем

И ночным был страхом наказан?

Нет, не поверю, чтоб в здравом рассудке ты,

Сын Теламона, скота

Кровью меч забрызгал свой!

Болезнь от бога – нам не осилить; но дайте же

О Зевс и Феб, отпор молве-злоречию!

Если же лживой молвой

Тебя порочат или Атридов чета,

190 Иль что Сисифом в ложе позора рожден[7] —

Молю, владыка! Лик из палатки явив,

Мглу развей навета лихого!

Встань, поднимись скорей с одра! Не всю же вечность!

Ты на нем пролежишь в безделье стыдном.

Наш позор до небес горит!

Гордыня врагов мчится,

Не зная препон, шумно,

Как вихрь на горе в роще.

У них на устах смех лишь,

Обиды полна речь их,

200 У нас же болит сердце.

Дорогие гребцы с саламинской ладьи,

Эрехфиды[8], земли благодатной сыны!

Всем нам горе приспело, что верность храним

Теламонову дому в далекой стране.

Наш великий, наш сильный, наш грозный Аякс

Изболевшись, лежит,

Помраченный ужасною бурей.

Что за тяжкое зло ночь могла принести,

День прошедший сменив?[9]

210 Расскажи, Телевтанта-фригийца дитя,

Обо всем: ведь тебя, хоть и пленница ты,

Как жену возлюбил бурнострастный Аякс,

Тебе ведомы все его думы.

Как в слова мне облечь несказанную боль?

Тяжелее ведь смерти лихой моя весть!

В эту ночь, помраченный безумия мглой,

Свою славу Аякс на позор променял.

Посмотрите: там преют под сенью шатра

Бездыханные туши; струится с них кровь;

220 Это – жертвы несчастного мужа!

С какой ты к нам вестью,

Вестью несносной, нещадной пришла

Сказать о гневном муже!

Эта ли весть на устах у данайских вождей,

Эта ли весть множится в толках?

Грядущий миг бедствия полн;

Смерть над тобой нависла,[10]

О вождь, ты, что свой меч

230 Поднял рукой безумной

На весь скот и на пастырей всех

Единой черной казнью!

Ах, оттуда пришел и оттуда пригнал

Он сплетенное вервием стадо домой.

Тут одних он, на землю повергши, заклал,

Иль ударом меча пополам разрубил.

Два барана остались. Из них одному

Отсекает язык он и голову вмиг,

240 А другого, стоймя ко столбу привязав,

Он сечет двухконечным свистящим бичом,

Изрыгая ужасные речи – злой бог

Его им научил,

А не смертного ум человека.

Пора и нам, видно,

Робко покровом главу осенив,

Искать спасенья в бегстве

Или, к весельным уключинам дружно подсев,

260 Синим волнам судно доверить.

Таких угроз речи полны

Двух против нас Атридов!

Боюсь, близок наш час:

Каменный плащ грозит нам,

Грозит нам и Аяксу; а он

В тисках безумья страждет!

Их уж нет. Как тот ветер, что с юга шумит,

После страстных порывов без яркой грозы

Утихает – так в нем ослабела болезнь.

Но, прозрев, он лишь новую чувствует боль —

260 И не диво: сильнее та рана горит,

Что своей же рукою себе ты нанес,

А не принял от вражьей десницы.

Коль он прозрел, надеюсь на удачу:

О прошлом зле не тяжела забота.

Чтоб выбрал ты, когда б свободу дали:

Сам быть счастливым, огорчая близких,

Или делить с печальными печаль?

В двойном несчастье больше зла, жена.

Так вот: болезнь прошла, а горе нет.

270 Какое горе? Я тебя не понял,

Пока болезнь Аякса осеняла,

Он наслаждался бедствием своим,

Хоть нам, разумным, был причиной горя.

Теперь же спала с глаз его завеса,

И что ж? Он сам отчаяньем охвачен,

А нам не легче стало. Так-то вправду

Одно он горе на два поменял.

Да, ты права. Тем более боюсь я,

Удара божества: как быть иному,

280 Когда больней здоровье, чем болезнь?

Больней, бесспорно. Все ты понял ныне.

Но в чем начало стольких лютых зол?

Все расскажи: товарищи мы в горе.

Тебе я все, как другу, расскажу.

В полнощный час, когда кругом потухли

Огни лампад вечерних, меч схватил он

И в безнадежный устремился путь.

Я вскрикнула в испуге: «Что с тобою,

Аякс? Без зова, без вождей приказа

290 Затеял дело ты? Трубы не слышно,

И мирно дремлет весь ахейский стан!»

Но он старинным мне ответил словом:

«Жена, молчаньем женщина красна!»

Умолкла я, а он один умчался.

Что там он делал, знать я не могу.

Сюда ж пригнал он связанных друг с другом

Быков, собак и белорунный скот.

Тут началась расправа: тех в затылок

Он поражал, тех в горло, тех мечом

Он надвое рубил; иных в оковах

300 Он истязал – людей он, верно, видел,

А не животных бессловесных, в них.

Вдруг он уходит; слышу, как за дверью

Он спорит с тенью[11] и клянет Атридов

И Одиссея, и залившись смехом,

О мести, им свершенной, говорит.

Окончив речь, он в дом вбегает снова —

И здесь с трудом в себя приходит он.

Кругом он смотрит – все полно позора.

Тут с криком бешеным главу свою

Ударил он и грохнулся меж трупов

Зарезанных баранов и быков —

Развалиной среди развалин мести,

310 Рукой вцепившись в волосы свои.

И долго так в безмолвии унылом

Лежал он. Вдруг меня увидев, крикнул

С угрозою, чтоб все ему сказала,

Всю правду обнаружила ему.

Мне страшно стало; рассказать решилась

Ему я все, что ведомо мне было.

Но тут завыл отчаянным он воплем —

Таким, какого никогда я раньше

Не слышала. Лишь трус и жалкий, мнил он,

320 Рыданьем громким душу облегчает;

Он сам не плакал никогда, а глухо

Стонал лишь, точно бык рассвирепевший.

А ныне, весь в кручину погруженный,

Ни пищи не отведав, ни питья,

Как пал тогда он, так лежит недвижно

Среди скота, закланного мечом.

И, видно, зло замыслил он: зловещим

И стон его мне кажется, и речь.

Но вы, друзья, – я с умыслом к вам вышла —

Посильную явите помощь мужу.

330 Слова друзей нужны таким, как он.

Боюсь, Текмесса, что от бедствий этих

Безумствует в отчаянье Аякс.

(в шатре)

О доля, доля!

И я боюсь. Вы слышали, друзья,

Аяксов крик? Как жалобно он стонет!

О доля, доля!

Он либо болен, либо страшный след

Болезни прошлой дух его терзает.

О сын мой, сын мой!

340 О Зевс! Тебя зовет он, Еврисак!

Зачем зовет? Ах, где ты? Горе, горе!

Пришлите Тевкра! Где он? Вечно ль рыщет

Он за добычей? Смерть моя настала!

Он здраво мыслит. Дверь открой: быть может

Наш вид его одуматься заставит.

Открыть согласна. Приготовьтесь видеть

И все дела, и все несчастье мужа.

Распахивает полог шатра.

Виден Аякс среди убитого им скота.

(поднимаясь навстречу хору)

Увы!

Вы, друзья мои безупречные,

350 Вы, что верность мне до конца блюли!

Нагрянул вал кровавого прибоя,

И весь я им – весь погребен навеки!

(Текмессе)

Ужасный вид. Правдивы свыше меры

Слова твои: безумье налицо.

Увы!

Вы средь волн морских помогали мне,

Вы со мной пришли на ладье одной,

360 От вас одних спасенья жду и ныне:

О сжальтесь же! Дайте вкусить мне гибель!

(Аяксу)

Оставь кощунства! Злом ты зла не смоешь;

Лишь выше встанет бедствия пучина.

Вот, смотрите все: вот бесстрашный муж,

В яростных боях богатырь лихой!

Стал овец грозой беззащитных он!

О смейтесь, люди! Нет конца позору!

Молю, Аякс, властитель! Успокойся!

Оставь меня! Оставь, уйди отсюда!

О горе, горе!

Ради богов, приди в себя, смягчись!

Несчастная доля моя!

Не смог злодеев я казнить,

Нет: на быков, на мирный скот

Несущий смерть меч обратив,

Кровь алую я пролил!

К чему о прошлом горевать напрасно?

Его иным не сделать нам никак.

О Лаэртов сын, ты, что все свершить,

380 Всех орудьем зол быть готов всегда,

Ты, что всех людей в кознях превзошел!

Сколь громким смехом эту весть ты встретишь!

Над смехом и над плачем властен бог.

Добраться бы мне только до него,

Хоть я и стражду!

Оставь гордыню: мало ль бед тебе?

О Зевс, моих дедов отец!

Позволь предателя сгубить,

Злого врага, и с ним царей

390 Двойную власть! Сам я затем

Главу сложить согласен.

В такой молитве гибель испроси

И мне: нет жизни без тебя мне боле.

Увы!

Ночь, что дня милей, мрак, что солнца свет

Для меня затмил!

Я к вам, я к вам всей душой стремлюсь!

Да, к вам. Не в силах я

Видеть богов, видеть людей:

Ни радости, ни пользы нет

400 В моем для ближних взоре.

Дева сильная, Зевса дочь, меня

В смерть позором гонит.

О, куда бежать? Где приют найти,

Если родовая рухнула слава!

Бессмысленной добычей окружен я,

А войско все, вздымая копья,

Смерть мне готовит!

410 О горе, горе! Не такие речи

Привыкли слышать мы из уст бойца!

Увы!

Шумный моря вал, круч прибрежных мрак,

Высь зеленая!

Давно, давно гостем вашим здесь,

Давно под Троей я.

Гостем и впредь буду у вас,

Но не живым уж боле, нет —

В ком разум есть, пусть знает.

О Скамандровы[12] струи ближние,

420 Милые данайцам!

Уж Аякса вам не видать вовек,

Лучшего – сказать ли гордое слово? —

Из всех, пришедших из Эллады в Трою.

А ныне под позора гнетом

Падший лежу я!

Ни говорить я, ни молчать заставить

Тебя не в силах: так несчастен ты.

430 Несчастен, да. И мнил ли кто, что имя

Созвучьем жалобным[13] с моим несчастьем

Сольется в крике? Да, Аякс! И дважды

Стонать тебе, и трижды не грешно:

Таким ты морем окружен недоли.

Здесь мой отец,[14] у ног священной Иды,

Главу украсил доблести венцом

И с громкой славой в дом свой возвратился.

Я ж, сын его, у той же Трои стен,

Не уступая ни телесной силой

Родителю, ни подвигов красою,

440 Бесчестной смерти в стане обречен.

А все ж в одном уверенность храню я:

Будь сам Ахилл над доблестью ахейцев

Судьей – никто иной его доспехов

Не получил бы в дар, опричь меня.

Атриды же мою презрели силу

И негодяю присудили их!

Не повторить бы им суда кривого,

Когда б глаза и ум заблудший мой

Лихому замыслу не изменили:

Я заносил уж руку на злодеев —

450 Но необорная, с грозящим взором

Дочь Зевса обессилила удар мой,

Опутала безумием мне душу

И на овец направила мой пыл.

Теперь они, спасенные, смеются!

Не я щадил их. С помощью богов

И трус избегнет храбреца десницы.

Что ж дальше будет? Явно ненавистен

Я стал богам; все войско мне враждебно,

Враждебна Троя и земля кругом.

460 Что ж? бросить мне приморскую стоянку,

Атридов с ней, и по волнам Эгейским

Вспять к родине направить бег ладьи?

С каким лицом пред очи я предстану

Родителя, без славы, без наград,

Которых он венец стяжал великий?

Невыносима эта мысль. – Нагряну ль

На стену Трои, ратник одинокий,

Чтоб, дорого продавши жизнь, погибнуть?

На радость лишь Атридам будет подвиг.

470 Нет, нет, не то. Исход найти я должен.

Пусть твердо знает старый мой отец,

Что не трусливого родил он сына.

Не стыдно ли желать продленья жизни,

Когда просвета в горе не видать?

Дни тянутся, и только в них отрады,

Что смерть они отсрочили твою.

Надейся, скажут. – Не почтенен муж мне,

Которому пустая льстит надежда.

Прекрасно жить, иль умереть прекрасно —

480 Вот благородства путь. Я все сказал.

Не подкидным ответил нам[15] ты словом,

Аякс: оно – души твоей дитя.

Но все ж смягчись; даруй друзьям победу

Над разумом твоим: оставь ту мысль!

Аякс, властитель! Нет для человека

Сильнее гнета, чем судьбы решенье.

Я родилась свободной; мой отец

Царем могучим слыл среди фригийцев.

Теперь раба я; так угодно было

490 Богам всевышним и твоей деснице.

На ложе принял ты меня; с тех пор

Я преданной тебе подругой стала.

И вот я Зевсом, что очаг блюдет наш,[16]

Любовным общим ложем заклинаю:

Не допусти, чтоб от врагов твоих

Вкусила я обиду поношенья,

Доставшись в руки им. Ведь в тот же день,

Когда умрешь ты и в сиротской доле

Оставишь нас – в тот самый день, поверь,

И я и сын твой под насилья гнетом

Данайцам будем в рабство отданы.

500 И будут господа злорадной речью

Нас попрекать: «Взгляните на нее!

Она с Аяксом разделяла ложе,

Что первым в стане был богатырем.

Такая честь таким сменилась горем!»

И ляжет брань их на меня – гоненьем,

А на тебя и весь твой род – позором.

Нет. Пожалей отца, не обрекай

Его невзгодам старости печальной.

Мать пожалей: – ей столько лет в удел

Уже досталось, – много шлет к всевышним

Она молитв, чтоб ты живым вернулся.

510 И сына своего, властитель, вспомни:

Лишенный в детстве твоего ухода,

Отца лишенный, под рукой немилых

Опекунов – подумай, сколько зла

Ему ты смертью причинишь своею…

Ему и мне. Ведь нет уж для меня[17]

Другой отрады. Ты мою отчизну

Копьем разрушил; матерь и отца

Свела в Аида мрачную обитель

Судьба лихая. Родина мне ты,

Мое богатство – и мое спасенье.

520 Да, вспомни и меня. Достойно мужа

Лелеять память об усладе нежной:

Ведь от любви рождается любовь.[18]

А кто забвением за ласку платит,

Тому неведом благородства путь.[19]

О, если б был ты жалости доступен,

Как я – ее одобрил бы слова!

Сполна мое ей будет одобренье,

Пусть лишь приказ мой тщательно исполнит.

Аякс мой, друг мой! Все исполню я.

530 Дай же мне с сыном повидаться нашим.

Его я в страхе удалила, друг.

Чего боялась ты? Моих несчастий?

Чтоб не убил при встрече ты его.

И это бы судьбе моей пристало!

Вот это я предупредить хотела.

Ты поступила хорошо; спасибо.

Чего ж теперь ты хочешь от малютки?

Его увидеть, мой сказать завет.

Недалеко он, под слуги охраной.

540 Зачем же здесь его не вижу я?

Дитя мое, тебя зовет отец твой!

Сюда его ведите кто-нибудь.

Идет он? Иль пропало даром слово?

Его уж за руку ведет слуга.

Выходит слуга, ведя Еврисака.

Дай, дай его сюда! Не испугает

Его вид крови от резни недавней,

Коль скоро мой поистине он сын.

Нет, с малых лет в отца суровой школе

Расти он должен и сравняться с ним.

550 Мой сын, счастливей будь отца, но в прочем

Ему подобен – и дурным не будешь.

В одном уж ныне счастлив ты, малютка,

Что мук моих не в силах ты понять.

Да, сладко время, что забот не знает,

Ни радости не ведает, ни горя.

Придет пора – и ты врагам отцовским

Покажешь, кто ты, кем ты был рожден.

Теперь же легкими ветрами душу

Питай, на радость матери твоей.

560 Ахейцы не дерзнут насильем гнусным

Тебя обидеть, где бы ни был я;

Я пестуном тебе оставлю Тевкра.

Могуч он, верен – жаль, что ныне он

Далек, охотой на врага задержан.

Вам, щитоносцы, вам, питомцы моря,

Вверяю сына, общую отраду.

Вы ж передайте Тевкру мой завет:

Домой вернувшись, пусть он Теламону

И Эрибее, матери моей,

Его как сына моего представит.

570 Да будет он их старости кормильцем,

Пока не примет их подземный мрак.

Мои ж доспехи – не хочу, чтоб судьи

Ахейцам их наградой предложили,

И лиходей мой ими завладел.

Нет, Еврисак. Тот щит неразрушимый,

Что из семи был сшит воловьих шкур,

Тот щит, что имя дал тебе[20] – им сам ты

Владеть обязан. Дни придут – узнаешь,

Как им вращать, и молодую длань

Чрез рукоятку крепкую проденешь.

Все прочее со мной похороните.

Теперь довольно. Унеси дитя,

Запри палатку и смотри – на людях

580 Не голоси: уж больно вы слезливы.

Запри скорей. Нет места причитаньям

Там, где разреза требует нарыв.

Твоя решимость мне боязнь внушает:

Как острый нож отточен твой язык.

Аякс, властитель! Что замыслил ты?

Не рассуждай, не спрашивай! Довольно.

Ах, страшно! Ради сына твоего,

Ради богов: молю, не оставляй нас!

Не досаждай мольбой мне безрассудной!

590 Богам я не должник, – запомни это!

Не богохульствуй!

Слов не трать напрасно!

Послушайся!

Моленья прекрати!

Мне страшно, царь!

(Слугам)

Заприте дверь за ней!

Текмесса

Смягчись, молю!

Оставь пустые бредни!

Пора ученья для меня прошла.

Полог палатки опускается.

Где ты, где, Саламин святой?

Ты средь плещущих волн далеко

Лучезарной сияешь славой.[21]

600 А нас бедняг столько лет на лугах своих

Земля троян держит ночью и днем в плену,

Что овец бесприютных стадо.[22]

Прошел пыл молодой;

Одна цель впереди:

Сойти, да, сойти

В туман Аида ненавистный.

Нет в Аяксе отрады нам.

610 Недоступен друзей он слову:

Бог наслал на него безумье.

Не ты ль его полным некогда буйных сил

Отправил в бой? Ныне горем друзьям он стал.

Дух его на стезях пустынных.

Весь свет доблестных дел,

Весь блеск славы былой

Померк, да, померк

620 В глазах вождей неблагодарных.

А там вдали, там под долгих обузой лет,

Седая мать в день, когда о болезни сына

Бедственной услышит,

Ах, плач, плач она

Жалкой пташки лесной громче поднимет.

630 О несчастная! Вопль всюду раздастся сирой.

Рук безумных удары

Грудь изранят царицы,

Клочья белых волос падут на землю.

Аида мгла лучше жизни в безумья тьме.

О горе! Он, он что рода кичился славой

Средь бойцов ахейских,

Душой вне тропы

640 Прежних мыслей своих в безднах витает!

О несчастный отец! Грустную весть узнаешь:

Сына горькую долю,

Беспримерную раньше,

В доме древнем Эака боготвора.[23]

Бег времени в несметных дней теченье

На свет выводит крошечный зародыш

И света детища хоронит в тьме.

Зароков нет для смертных; время точит

И клятвы страшной и упорства силу.

650 Таков и я. Давно ли бушевал я?

Но как булат багровый пыл теряет

В воде студеной, так меня слеза

Смягчила женская. Мне жалко стало

Жену вдовой и сиротою сына

Врагам на посмеяние отдать.

Теперь к лугам иду, что омывает

Купель морская, чтоб от скверны там

Очиститься и тяжкий гнев богини

Уласковить. Найду укромный угол —

И этот меч в нем схороню, оружье

Постылое, вдали от взора смертных:

660 Пусть Ночь им властвует и царь теней.

С тех самых пор, как от врага лихого,

От Гектора я получил его,[24]

Померкла честь моя среди аргивян.

Недаром, видно, слово говорится,

Что впрок нейдут нам вражий дары.

А впредь наука: уступать богам

И честь оказывать царям-Атридам.

Им власть дана, – им и служи. Не так ли?

Пусть ты силен и грозен, – уступи

Чужому праву. И в природе зимы

670 С тропы уходят, снегом заметенной,

И Лето плодоносное по ней

К нам близится. Унылой Ночи круг

Сверкающие кони занимают

Дня белого; ветров могучих бич

Не вечно стон пучины вызывает;

И Сон всесильный пленникам своим

Свободу возвращает ежедневно.

Пора и мне власть разума признать.

Еще одну науку я извлек.

Мы и врага лишь в меру ненавидеть

Должны и помнить, что и в нем мы друга

680 Со временем, быть может, обретем, —

И другу в меру доверять полезно:

Час неровен, изменит он. Лишь редко

Надежна будет гавань дружбы нам.

Коль это помнишь, все пойдет на лад.

Жена, войди в наш дом и помолись,

Чтоб счастливо исполнилось желанье

Души моей. И вы, друзья, завет мой

С ней наравне блюдите. Тевкру же,

Когда придет он, слово передайте:

Пусть чтит меня и к вам пребудет добр.

690 Я ухожу в назначенный мне путь,

Вы ж воле следуйте моей – и скоро

Услышите, взамен гнетущих бедствий,

Благую весть спасенья моего.

Уходит в сторону моря.

В волненье радостном свободно дышит грудь.

Сюда, сюда, Пан, Пан!

Брось Киллены[25] седую высь,

Брось ее каменистый кряж

И чрез море сюда приди,

Ты, веселый богов товарищ!

Как на Нисе,[26] святой горе,

Как при Кноссе ведется пляс, —

700 Так и нас научи плясать ты!

Ты ж над пучиной

Волн Икарийских[27]

Свет яви знакомый[28]

С Делосских высот, Феб наш;

И будь вовек нам благосклонным другом!

Развеял грусти мглу с туманных глаз Apec.[29]

Молю, молю, Зевс, Зевс!

Дай, чтоб ласковой свет зари

Вновь для нас загорелся, вновь

Мирным блеском сиял судов

710 Над стоянкою быстроходных!

Боль обиды забыл Аякс,

Честной жертвой он чтит богов, —

Все на свете смиряет время!

Нет, ни к чему уж

Нет недоверья!

Мыслей ход мятежных

Аякс изменил круто,

Он бросил гнев, бросил вражду с вождями!

Друзья мои, вот первая вам весть:

720 Наш Тевкр вернулся в стан с высот мисийских.[30]

Но лишь дошел он до шатра Атридов,

Как возгорелась средь аргивян ссора.

Заметив издали его приход,

Они его толпою обступили,

И бранные посыпались слова

То здесь, то там, и вдруг повсюду: «Вот он,

Вот брат изменника, вот брат безумца!

Нет, не уйдешь: сдерем камнями кожу

И лютой смерти предадим тебя!»

Дошли уж до того, что в гневных дланях

730 Сверкнули обнаженные мечи,

И все не унималась страсть; с трудом лишь

Он был спасен почтенных старцев словом.

Но где Аякс? К нему я с порученьем

Отправлен; все открыть владыкам должно.

Ушел недавно; новое решенье

Созрело в нем под настроеньем новым.

Увы! Увы!

Ах, вижу, поздно снарядил меня

В дорогу Тевкр; иль поздно я пришел?

740 В чем видишь долга нарушенье ты?

Держать в палатке Тевкр велел Аякса,

Пока он сам не явится к нему.

Благой, не бойся, вдохновлен он волей:

Богов желает гнев он примирить.

Невежества полна твоя надежда,

Коль правда есть в пророчествах Калханта.

В каких пророчествах? Что знаешь ты?

Я знаю то, что видел сам и слышал.

Покинув царского совета круг,

750 Калхант один и тайно от Атридов

Десницу Тевкру дружелюбно дал,

И наказал настойчивою речью:

«В тот день, чей свет нас ныне озаряет,

Старайся всеми силами Аякса

Без выхода в палатке удержать,

Когда желаешь, чтоб он жив остался:

Над ним навис сегодня – но не дале —

Афины грозной памятливый гнев.

В могучем теле буйных сил избыток

К паденью тяжкому по божьей воле

760 Ведет: не должно в доле человека

Гордыней возноситься до небес.

Таков твой брат. При выезде из дома

Он на отца разумные заветы

Ответил безрассудным хвастовством.

Тот говорил: мой сын, стремись к победе,

Но пусть победой бог тебя дарит!

А он, глупец кичливый, возразил:

Отец, при помощи богов и слабый

Врага осилит; я же и без них

Стяжать надеюсь доблести венец.

770 Так хвастал он. Второй же раз Афине —

Когда бодрящий зов ее раздался,

Чтоб с яростью он грянул на врагов —

Ответствовал неслыханным он словом:

Владычица, других аргивян кликом

Подбадривай; а там, где я стою,

Враг сомкнутого строя не прорвет.

Такою речью грозный гнев богини

Навлек гордец безумный на себя.

Но если день благополучно минет,

Мы с божьей помощью его спасем».

780 Так говорил пророк. А Тевкр не медля

С совета царского меня послал

К вам с порученьем – охранять Аякса.

Но если он шатер оставил, знайте:

Или Калхант не мудр, иль он не жив.

Злосчастная Текмесса, выходи!

Гонца послушай: весть приносит он,

Что радость нашу в корень разрушает.

Едва улегся вихрь недавних бедствий, —

Зачем вы снова вызвали меня?

Его послушай: об Аяксе слово

790 Он нам недоброе сказать пришел.

Что скажешь ты? Ужель погибли мы?

Твоей не знаю доли; об Аяксе,

Коль он не дома, беспокоюсь я.

Не дома он, и я полна тревоги.

Тевкр наказал его держать под кровом

И одного не выпускать никак.

Но где ж он сам? К чему такой приказ?

Он только что вернулся и боится,

Что, отлучившись, примет смерть Аякс.

800 О горе мне! да кто ж ему сказал?

Сын Фестора[31] сказал, что день насущный

Аяксу жизнь дарует или смерть.

Друзья мои, не оставляйте нас

В минуту роковую!

Вы за Тевкром

Скорей отправьтесь: пусть поспешно к нам

Сюда идет он.

Вы – восточной берег

Исследуйте, вы – западной луки;

Старайтесь разузнать, в какую местность

Несчастные шаги Аякс направил.

Он обманул меня, уж нет сомнений,

Изгнал из сердца прежнюю любовь.

А мне, дитя, что делать? Невозможно

Сидеть на месте. Нет, пойду и я,

810 Насколько хватит сил, искать Аякса.

Скорей, друзья! Не медлит там спаситель,

Где умереть спасаемый спешит.

Не на словах готовность мы докажем —

Ускорим дело скорою стопой.

Хор, разделившись на две половины, покидает орхестру.

Вслед за ним уходит Текмесса.

Пустынный морской берег. Входит Аякс.

(Укрепив в песке меч острием вверх)

Меч жертвенный надежно установлен, —

Как посужу я, нет его острей.

Куначества его залогом Гектор

Мне подарил, что ненавистней был

Всех смертных мне для сердца и для взора.

В земле врагов недвижно он стоит,

820 Отточенный на оселке кремневом.

А укрепил его усердно я,

Чтоб от него благую смерть принять.

Итак, в оружье нет изъяна. Ныне ж

К тебе, о Зевс, – так долг велит – я с первой

Молитвой обращусь, простой и скромной:

Пусть о моей кончине весть лихую

Узнает Тевкр; пусть первый он меня

С меча поднимет средь горячей крови.

Не дай, чтоб враг меня, увидев раньше,

830 Добычей бросил воронам и псам.[32]

Вот вся моя к тебе молитва, Зевс.

Тебя ж, Гермес, мой проводник[33] к подземным,

Прошу о смерти ласковой и скорой.

Да, без борьбы, без судорог, в паденье

Меча ударом грудь мне разорви.

Зову и вас, что в девственности вечной

Блюдете вечно все деянья смертных,

Святых Эриний неустанный рой!

Вы знаете, как жалко и обидно

Я по вине Атридов погибаю:

Такой же жалкой и обидной смерти

840 И их предайте, и как я своею

Рукой казнен, так пусть и их[34] своя

Рука – рука домашних – поразит.

За дело, быстрые проклятья духи,

Всю нашу рать терзайте беспощадно!

А ты, чьи кони по крутому склону

Небес ристают, Гелий лучезарный!

Когда увидишь родину мою,

Вспять потяни поводья золотые

И весть подай об участи Аякса

Старцу-отцу и матери несчастной.

850 Прости, родная! Плачем неумолчным

Ответишь ты на роковую весть…

Но нет! Не время жалостью напрасной

Дух изнурять: пора за дело взяться.

Смерть, Смерть, сюда! К тебе взываю я…

Да что! и там тебя почтить могу я.

Тебе привет, златая колесница,

Тебе, сверкающий полудня луч —

Привет последний и неповторимый.

О ясный свет! О ты, святая почва

860 Родного Саламина! О очаг

И отчий дом! О славные Афины,

Кровь братская! О родники и реки!

Привет вам всем! Привет тебе, равнина

Троянская, кормилица моя!

В последний раз вы слышите Аякса.

Отныне мрак Аида[35] – мой удел!

Бросается на свой меч.

Низкий куст скрывает его тело.

Труд труду труда носитель.

Где, где,

Где моих не было стоп?

Повсюду лишь неведенье кругом…

870 Чу, чу,

Шум послышался вблизи!

То мы, пловцы того же корабля.

Что ж скажешь?

Исследован вечерний берег весь.

И что же?

Весь труд пропал, Аякса не нашли мы.

И на другом не найден бреге он,

Что к восходящему направлен солнцу.

Ах, скажи ты нам, моря труженик,

880 Ты, морских добыч неусыпный страж!

Иль с Олимпа грянь[36] ореады клик,

Или рокот рек, что в Босфор[37] текут!

Не видали ль вы мужа грозного

Не бродил ли здесь между скал Аякс?

Истомились мы в долгих поисках,

Не могли набресть на надежный след.

890 Нигде неуловимого не видно!

О горе, горе!

Чей крик раздался в зарослях надбрежных?

О доля, доля!

Ах, вот бедняга, пленница-невеста![38]

Текмессы вопль мы слышали в кустах.

Погибла я, погибла, дорогие!

Но что случилось?

Аякс лежит недавней смерти жертвой.

Незримый меч он в теле схоронил.

900 Где ты, наш возврат? Нас, товарищей

В плаванье твоем, ты с собой сгубил.

Злополучный вождь! Бедная жена!

Свершилось; уготован путь слезам.

От чьей руки, несчастный, принял смерть он?

От собственной, сомненья нет; уликой —

Зарытый в землю, плоть пронзивший меч.

Ах, моя вина. Не в кругу друзей, —

910 В одиночестве кровь свою ты пролил.

А я, слепец, безумный, упустил тебя!

Где, где

Пал злоименный Аякс,[39] наш вождь непреклонный?

Взор опустите; складчатым плащом

Его покрою я[40] всего сначала:

Невыносим и другу вид его.

Сочится кровь последнего дыханья

Из уст и из ноздрей, и кровь застыла

Струею черной вкруг багровой раны,

Что сам себе нанес он.

Покрывает своей накидкой тело Аякса.

Что мне делать?

920 Кто из друзей тебя поднимет? – Тевкр?

О, вовремя пришел бы к нам теперь он:

Помог бы брата павшего убрать.

Ты ль это, витязь, ты ль, Аякс, несчастный?

И враг слезой почтил бы смерть твою!

Знать, судьба тебе, знать, судьба была

Душу сильную об утес разбить

Горя горького, необъятного!

Знать, недаром боль нестерпимая

Из груди твоей в ночь и поутру

930 Исторгала стон раздирающий

Гнева ярого на вождей лихих!

Сколько лютых зол нам сулил тот суд —

Суд доблести златых доспехов ради![41]

О горе, горе![42]

Удар жестокий сердце ранит, знаю.

О горе, горе!

940 Не в диво мне сугубое стенанье —

Такого друга миг один унес!

Вам понимать, мне ж чувствовать дано.

О да, права ты!

Дитя мое, какой ярмо неволи

Нас ждет! Чьей власти покоримся мы!

Горе новое несказанное

Ты затронула! Власть безжалостных

Двух царей грозит! Да хранит вас бог!

950 Когда б не боги, злой беде не быть!

Да, горестей сверх меры нам послали!

Взрастила их во славу Одиссея

Жестокая владыки-Зевса дочь.

О, злорадствует черная душа

Многохитрого мужа-лиходея!

Исход безумья громким смехом встретит он.

Да, да:

960 Смехом его и цари приветят Атриды!

Что ж, пусть смеются, пусть над горем нашим

Злорадствуют! Живого не ценили —

Поди, заплачут об умершем вскоре,

Когда в бою придавит их нужда.

Не знает благ своих глупец, покуда

Не вырвет их из рук его беда.

На горе мне, не им на радость умер

Аякс; себе ж, конечно, угодил,

Обретши то, чего душа желала.

Пристало ль им смеяться над погибшим?

970 Пал в жертву он богам, а не Атридам.

Пусть Одиссей победою кичится:

Аякса нет; лишь мне одной оставил

Он горький плач и стоны по себе.

(приближаясь)

О горе мне!

(Текмессе)

Замолкни: Тевкра, мне сдается, голос

Я слышу, отклик нашего несчастья.

Аякс, любимый, брат единокровный![43]

Ужель потух родного ока свет?

Да, Тевкр, он умер; нет вернее вести.

980 Судьба моя, как тяжек твой удар!

Свершилось все.

О день мой злополучный!

Дай волю плачу!

Быстр несчастья ход.

О да, он быстр.

(увидев Текмессу)

О боже! Где же сын?

В каком углу земли троянской скрыт он?

Один в палатке он.

(Текмессе)

Скорей сюда

Его веди![44] Из логовища львица

Ушла одна – нетрудно супостату

Детеныша похитить. Поспеши же,

Сил не жалей: над витязем лежачим[45]

Всяк надругаться из врагов охоч.

990 Еще при жизни, Тевкр, тебе он вверил

Дитя; его доверье оправдал ты.

(подойдя к покойнику)

О зрелище печальное! Больнее

Тебя вовек не видывал мой взор.

О путь унылый! Кровью истекало

Сердце мое, Аякс, мой незабвенный,

Когда, узнав об участи твоей,

Выслеживать я бросился несчастье.

Весь стан ахейский облетела быстро,

Как божий глас, про смерть твою молва.

1000 Ее вдали стенанием я встретил;

Вижу теперь – и, видя, погибаю.

О доля!

Сними покров, открой мне бездну горя.

О вид немилый! Вид отваги горькой!

О, скольких зол зародышем мне будет

Твоя кончина! Не помог в страданьях

Тебе ничем я; кто ж меня приветит,

В какой стране убежище найду?

Отец наш общий, Теламон – не правда ль,

Сколь ласковым, сколь милостивым взором

Меня он примет, если одиноким

1010 К нему вернусь, тебя оставив здесь?

Он и счастливым не умел смеяться —

Ему ль смолчать? ему ли скрыть зазнобу

Против того, что отпрыском побочным

Рожден от пленной дочери врага?

Из трусости, из жалкого бессилья —

Так скажет он – тебя я предал, брат,

А то и с умыслом, – чтоб после смерти

Твоей и дом, и царство захватить.

Он вспыльчив был всегда; теперь и старость

Его гнетет и поводом ничтожным

Склоняет к гневу; в завершенье землю

Покину я, взамен свободной доли

1020 Рабом ославленный из уст отца.

Вот родины привет. А здесь, под Троей,

Враждебно все, друзей слаба опора —

Так обессилен смертью я твоей.

Что ж делать мне? Как из груди холодной

Мне вырвать жало твоего убийцы —

Меча стального? Суждено, знать, было

Тебе от Гектора погибнуть, – даром,

Что он давно могильным сном почил.

Смотрите, как похожа их судьба:

Аякс дал Гектору[46] в подарок пояс,

1030 Тем поясом троянец к колеснице

Привязан был,[47] и в бешеной погоне

В мученьях долгих дух свой испустил.

Аяксу дал он меч, и от подарка

Погиб мой брат в паденье смертоносном.

Эриния сковала этот меч,

Аид – тот пояс, мастер бессердечный!

В таких сплетеньях сказочных судьбы

Игру богов над смертными я вижу;

Кто мыслит розно – пусть лелеет веру

И сам свою, и мне мою оставит.

1040 Подумай лучше, как тебе могилой

Его почтить, и как ответ держать.

Врага я вижу; верно, надругаться

Сюда пришел он – нет ведь чести в нем.

Кто там идет? Из нашего ли стана?

То Менелай, виновник всей войны.

Да, вижу: он вблизи, узнать нетрудно.

Со стороны стоянки ахейцев появляется Менелай.

Эй, друг! От мертвеца подальше руки!

Пусть здесь лежит: оставь его на месте.

Кому в угоду столько слов ты тратишь?

1050 Себе и войска высшему вождю.

Дозволь узнать причину вашей воли!

Причина есть. Союзника и друга

Мы в нем найти надеялись для нас,

И для того под Трою привели;

А он троян враждебней оказался.

Все войско вырезать задумал он

Мечом, в предательском ночном набеге,

И если б бог не отвратил попытки,

Нас всех его б постигла доля; все мы

Постыдною бы смертью полегли,

1060 А он бы жил. По воле ж бога жребьем

Мы поменялись: гнев свой на овец

И прочий скот направил храбрый витязь.

Зато и не найдется смельчака

Настолько сильного, чтоб этот труп

В могиле честней схоронить. Оставлен

Он будет здесь, среди песков унылых,

И станет птиц добычею морских.

Итак, прошу смирить свой дух надменный.

Если живой не подчинялся он

Державе нашей – мертвого сумеем

Мы обуздать, тебе на зло. Теперь уж

Моя рука над ним. При жизни, правда,

1070 Мои слова он ни во что не ставил.

Никчемен тот, кто в рядового доле

Вождям повиноваться неспособен.

И в государстве лучшие законы

Хиреть должны, коль нет в сердцах боязни,

И в войске здравой выдержки не встретишь,

Коль страх и стыд[48] на страже не стоят.

Всяк должен знать, хотя б большое тело

Себе он вырастил, что пасть оно

От незначительной причины может.

Нет. Стыд и страх: в ком эти два сошлися,

1080 Тот в них найдет спасения залог.

А где преграды нет бесчинству граждан

И своеволью – община такая,

Хотя б счастливые ей ветры дули,

Пучины не избегнет роковой.

Храни ж оплот спасительного страха!

Ты хочешь делать, что душе угодно?

Смотри, претерпишь, что душе невзгодно.

Изменчива судьба. Недавно он

Был дерзок, грозен – ныне мой черед.

Итак, еще раз: руки прочь! Не то —

1090 Взамен его, себя ты в гроб уложишь.

Бесчинство в мудрых ты словах караешь,

А сам бесчинствуешь над мертвым, царь!

Что ж, диво ли, друзья, что к преступленьям

Низкорожденные питают склонность,

Когда знатнейшие в ахейской рати

Таких преступных не стыдятся слов!

Ответствуй мне, какой ты власти правом

Его сюда союзником привел?

Он сам явился,[49] сам собой владея!

1100 Ты ль вождь ему? Ты ль воинам начальник,

Что из дому привел под Трою он?

Поставлен Спарты ты царем, не нашим:

Им управлять ничуть не боле ты

Уполномочен, чем тобою он.

Ты сам другим подвластен, не над всеми

Военачальник; где ж ты царь ему!

Владей своими, их – внушеньем грозным

Обуздывай; Аякса ж – твоему

Наперекор запрету иль другого

Начальника – я погребеньем честным

1110 Почту, твоих не убоявшись слов.

Елены ль ради он в поход собрался,

Подобно жалким подданным твоим?

Он клятвою был связан,[50] не тобою:

Ничтожество он ни во что не ставил.

Вот мой ответ. Хоть рать возьми с собой

Глашатаев и полководца с нею:

Не испугаюсь грома слов твоих,

Пока собой останешься ты сам!

И эта речь нам в горе не пристала:

И в добром деле резкость нам вредна.

1120 Знать, одержим гордыней наш стрелок!

Стрелок я вольный,[51] не наемник жалкий.

А щит возьмешь – не будет меры спеси!

И так с тобой вооруженным справлюсь!

Лишь твой язык вскормил твою отвагу!

Она святою правдой взрощена!

По правде ль победит убийца мой?

Хорош убийца, если жив убитый!

Бог спас меня, а для него я мертв!

Спасенный богом, не гневи богов!

1130 Чем же нарушил божьи я законы?

Не позволяешь мертвых хоронить.

Долг не велит нам почитать врагов.

Тот враг тебе, кто за тебя сражался?

Про ненависть взаимную забыл ты?

Судом кривым ты оскорбил его.

Вините судей;[52] я тут непричастен.

Всегда злодейство тайною красно.

Раскаешься ты в слове дерзновенном!

Раскаешься стократ больней ты сам!

1140 В последний раз: нет похорон Аяксу!

Ответ запомни: похороны будут!

Я видел мужа: языком отважным

Он в бурю плыть заставил моряков.

Но лишь в беде он очутился – слова

Не произнес; плащом покрыл он тело,

И всякий мог лежачего топтать.

Так и тебя – невелика, мол, тучка —

И твой язык бесстыдство обуяло;

Но пусть из этой тучки буря грянет,

И сразу стихнет твой несносный крик.

1150 И мне был ведом неразумный муж,

Что над несчастьем ближних не стыдился

Злорадствовать. Его другой увидел —

Вроде меня по внешности и нраву —

И речь такую стал ему вести:

«Не обижай умерших, человече!

Тебе воздастся за обиды их».

Так некто неразумного учил.

Его и ныне вижу; мнится мне,

Муж этот – ты. Жду похвалы за притчу!

Прощай; позорно укрощать словами,

1160 В руках имея принужденья власть.

Прощай и ты; еще позорней – слушать

Слова пустые из безумных уст.

Недалек уже ярого спора разгар.

Поскорее же, Тевкр, ты для брата наметь

Усыпальницы место под кровом земли.

Осенит его мрачное ложе курган,

Незабвенный для смертных навеки.

Возвращается Текмесса, ведя за руку Еврисака.

Ты прав. И вовремя как раз приспели

Жена и сын покойного, чтоб вместе

1170 Последний долг несчастному воздать.

Сюда, дитя, поближе! как проситель

Рукой к отцу родному прикоснись.

В молитвенной осанке, на коленях,

Держи в руках[53] по пряди ты волос

Моих, своих и матери своей —

Просителей святыню. Если ж кто

Тебя насильно от останков этих

Дерзнет отторгнуть – пусть злодей злодейски,

Отторгнутый от родины своей,

Без погребенья на чужбине сгинет;

Его же рода корень срежьте, боги,

Как я срезаю эту прядь[54] мечом!

1180 Храни ее, и с места ни на шаг.

Изо всех сил прильни к отцу, дитя.

А вы, друзья, не стойте, точно жены,

В беспомощном унынии кругом!

Нет, заступитесь; я ж вернуся скоро

И всем назло земле его предам.

Ах, когда исполнится час

После годов

В бездне томлений горьких —

Час, когда спасения луч

Нам наконец

В вечной службе бранной блеснет,

1190 Чтобы нам бросить Трои поля,

Стыд и горе родной Эллады?

Пусть эфир бы мужа того

Раньше объял

Или Аид бездонный,

Мужа, что жестокой войны

Первый пример

Средь сынов Эллады явил!

Вот оно, зло, родившее зло!

От него мы и ныне гибнем.

Он виной, что нежных венков

1200 Нет для нас, что радостный звон

Мы глубокой чарки забыли,

Он, несчастный, сладкий напев

Звучной флейты отнял у нас,

Отнял сна ночного отраду.

Любви, любви лишил он нас, о горе!

Мы без ласки лежим; в кудрях

Виснут капли росы ночной;

Будем помнить тебя вовек,

1210 О постылая Троя!

Все ж доселе был нам Аякс

От лихой напасти во мгле

И от копий вражьих оплотом.

Пал оплот наш; демону тьмы

Жизнь свою он в жертву принес;

Нет для нас уж в мире услады.

О, раз еще б Сунийский кряж[55] увидеть,

Где на пену лазурных волн

Смотрит лесом поросший мыс,

1220 Чтобы вам наш привет послать,

Вам, святые Афины!

Прибавил шагу я:[56] военачальник,

Царь Агамемнон к нам заторопился.

Польется, вижу, злобных слов поток.

Ты ль возомнил, что в грозной речи сможешь

Над нами безнаказанно глумиться —

Ты, ты, военнопленницы отродье?

Подумать страшно, как бы возгордился

1230 Спесивец наш, как голову бы поднял,

Будь благородной крови мать его,

Когда теперь, в ничтожестве своем,

На нас восстал – пустого места ради!

Еще божился ты, что я не волен

Начальствовать ни над ахейской ратью,

Ни над тобою; сам собой владея —

Так молвил ты – приплыл сюда Аякс.

Пристойны ли рабу[57] такие речи?

И за кого ты хвастаешь так дерзко?

Куда шагнул он, чей напор жестокий

Он выдержал, где я бы отступил?

Ужели нет мужей среди ахейцев,

Опричь него? Напрасно объявили

1240 Из-за Ахилловых доспехов мы

То состязанье, если повсеместно

По мненью Тевкра трусы мы и только!

И даже судей приговор законный

Вам не указ; за пораженье мстя,

Вы поносить нас будете бесстыдно

И меч на нас злодейский поднимать?

Такие нравы не дадут порядок

Среди людей установить нигде,

Когда мы победителей законных

Гонять дозволим, а их честь и место

Предоставлять прикажем побежденным!

1250 Тому не быть. И не в плечах могучих

Залог победы, не в спине широкой —

Нет; выше тот, кто разумом силен.

Бок у быка огромен – все же им

Невзрачный бич успешно управляет.

Приспеет и к тебе лекарство это,

Если ума не припасешь заране.

Ты ль не безумен? Ведь твой брат – ничто,

Он тенью стал; и за него ты дерзко

Нас поносить и вольнословить вздумал!

Возьмись за ум! Подумай, кем рожден ты,

1260 И хоть свободного сюда поставь,

Чтоб за тебя у нас ответ держал он.

Твоя же речь не будет мне понятна:

Я в варварском не сведущ языке.

Когда бы оба вы взялись за ум,

Я не желал бы ничего иного.

Как быстро к мертвым благодарность тает,

Как им охотно изменяют все!

Вот муж; его так часто от врагов ты

Спасал, Аякс, своею за него

1270 Душою жертвуя – и хоть бы словом

Он помянул тебя! Исчезло все.

О образец обидных словопрений!

Ужель забыл ты, все забыл бесследно,

Как в судовой ограде взаперти

Сидели вы, как после бегства рати

Уж пред глазами видели вы смерть,

И он один вас спас? Пылало пламя

Уж на кормы верхушке корабельной;

Коней гнал Гектор[58] через ров с разбега

И выстроенным угрожал ладьям;

1280 Кто удержал его? Аякс, тот самый,

Что ни сразить, ни отразить врага

Способен не был, по словам твоим!

Что ж, разве свой не выполнил он долг?

Затем припомни, как бойцом он вольным

В единоборство с Гектором вступил.

Не беглый жребий[59] в воду бросил он,

Ком глины влажной – нет, такой, который

Из шлема первый порывался прочь!

Таков был он, а я – его товарищ,

Я, в рабской доле варваркой рожденный.

1290 Несчастный! Ты ль мне это говоришь?

Не твой ли дед Пелоп, отца родитель,

Сам варвар был,[60] фригийской сын земли,

Отец же твой, Атрей, в пиру безбожном

Вкусить дал брату[61] плоть его детей?

Не той ли ты критянки сын, которой

Отец родной, застав с рабом на ложе,[62]

Назначил рыб быть пищею немых?

Вот слава рода твоего – и ты же

Глумишься над рождением моим?

Отец мой – Теламон; он в войске первым

1300 Прослыл бойцом и доблести наградой

В подруги ложа мать мою добыл,

Царевну родом, дочь Лаомедонта.

Он получил ее из рук Геракла

Как избранный высокой чести дар.

От витязя рожденный[63] и царевны

Я не позорю рода моего.

А ты страдальца чести погребенья

Лишил – и не стыдишься слов своих?

Заметь однако: ту ж насилья меру,

Как и к нему, придется к нам троим

Вам применить: мы заодно. И, право,

1310 Мне больше чести за него погибнуть,

Чем в битве за супружницу твою, —

Или там брата твоего – Елену.

Теперь подумай. Не мое уж только,

Но и свое решаешь дело ты.

Не раздражай меня! Не то – быть трусом

Ты предпочтешь, чем хватом против нас.

Со стороны стоянки появляется Одиссей.

Пришел ты кстати, Одиссей – коль скоро

Распутать узел, не стянуть ты хочешь.

В чем дело, мужи? Издали я слышал

Атридов крик над витязем умершим.

1320 Крик? Да, пожалуй; чересчур обидных

Наслышались речей мы от него.

Каких речей? Простить я мужа склонен,

Когда на брань он бранью отвечает.

Он эту брань делами заслужил.

Что ж сделал он и в чем тебя обидел?

Не позволяет труп лишить могилы

И мне назло грозит похоронить.

Возможно ль другу, – честь воздавши правде,

Тебе и впредь с готовностью служить?

1330 О да; запрет безумью был бы равен:

Из всех аргивян ты мне лучший друг.

Послушай же. Не должен ты бездушно

Аякса оставлять без погребенья,

Не должен силе доверять настолько,

Чтоб в ненависти правду попирать.

Он и ко мне враждой пылал безмерной

С тех пор, как я доспехами Ахилла

По приговору овладел. Но я

Не отплачу бесчестьем за бесчестье.

Признать я должен, что из всех ахейцев,

1340 Что против Трои двинулись в поход,

Он уступал Ахиллу одному.

Так и тебе не след его бесчестить.

Ведь не его, а божий законы[64]

Ты оскорбишь. Позорить трупы храбрых

И в ненависти Правда не велит.

Ты, Одиссей – ты с ним – и против нас?

Да; ненависти честь кладет предел.

И я не вправе мертвого попрать?

Не домогайся выгоды бесчестной!

1350 Во власти правду нелегко блюсти!

А уступать благому друга слову?

Долг добрых – уступать законной власти.

Брось! Власть – твоя, хотя б и внял ты дружбе.

Ты помнишь ли, кого почтить ты хочешь?

Он мне врагом, но благородным был.

Что ж, столько чести мертвому врагу?

Я помню не вражду его, а доблесть.

Безумия полны такие речи!

Подчас и друг становится врагом.

1360 Таких друзьями делать – твой совет?

Совет мой – избегать жестокосердья.

Ты трусом выставишь меня сегодня!

Нет, праведным судьей для всей Эллады.

Велишь отдать его для похорон?

Да; и меня ведь та же участь ждет.

Все таковы: всяк о себе радеет!

О ком же больше мне радеть прикажешь?

Ответишь ты за дело, а не я.

Кто б ни ответил – благороден будешь.

1370 Запомни ж слово ты мое: тебе

И в большем деле я служить согласен,

Но с ним вражда моя и здесь и там

Непримирима. Поступай, как знаешь!

Кто и теперь души твоей не ценит,

Царь Одиссей, тот сам лишен души!

Одно осталось. Тевкру предлагаю,

Чтоб равносильной дружбе уступила

Недавняя вражда. Аякса тело

С тобою я похоронить хочу,

Весь труд твой разделить, всю чести меру

Ему воздать, какую благородным,

1380 Вкусившим смерть, установил закон.

О благородный Одиссей, ты всякой

Хвалы достоин! Ты мой страх развеял.

Аяксу злейший враг в ахейском войске,

Ты лишь один помог ему. Не стал

Живой над мертвым злобно надругаться,

Как тот военачальник безрассудный

И брат его, что вздумали Аякса

Последней грустной почести лишить.

Пусть же Олимпа царственный властитель,

Отец наш Зевс, пусть памятливый рой

1390 Эриний и вершительница Правда

Злодейскою злодеев смертью взыщут,

Равно бесчестной, как они хотели

Бесчестной доле храброго предать!

Тебя ж, Лаэрта-старца мудрый сын,

Я все ж прошу не прикасаться к трупу.

Я не уверен, будет ли приятно

Покойному твое прикосновенье.

Но в остальном желанной будет нам

Твоя подмога: если кто из войска

Тобою прислан будет, согласимся

Охотно мы. А прочее пускай

Моей заботой будет. Знай, что с нами

Ты поступил, как благородный муж.

1400 Готовность заявил я, но сомненья

Твои одобрить должен я; прощай!

Уж довольно речей;[65] приниматься давно

Нам за дело пора. Вы идите, друзья,[66]

И глубокой могилы холодную сень

Снарядите скорей. Вы на ярый огонь

Меднобокий треножник поставьте, святых

Омовений купель.

Вы же, третий отряд, из палатки туда

Принесите доспехов суровый убор.[67]

Ты, малютка, руками к отцу своему

1410 Прикоснися любовно и вместе со мной

Изо всех твоих сил его грудь поддержи.

Ах, тепла эта грудь, и из стынущих жил

Еще к горлу сочится багровая кровь!

Поспешите, идите, усердствуйте все,

Кто когда-либо другом усопшего звал!

Он был добрым из добрых;[68] из смертных никто

С ним сравниться не мог.

[Об Аяксе, что был, мое слово!]

Человеку во многом учителем век,

И никто не пророк,

1420 Пока жизнь впереди, о грядущем.

(не видимая Одиссею)

Всегда, как посмотрю, о сын Лаэрта,

Врагам удар готовишь ты нежданный.

Вот и сейчас: среди шатров Аякса,

Где стан уперся в море, ты давно

Здесь рыскаешь и, вижу, измеряешь

След свежий стоп его, узнать стремясь,

В шатре он или нет, – ты, как собака

Лаконская,[1] вынюхиваешь цель.

Аякс – в шатре: с лица его и дланей,

10 Державших меч убийства, льется пот.

Засматривать тебе не надо в дверь, —

Скажи, чего ты ищешь столь усердно:

Я знаю все – и помогу тебе.

Афины голос – из бессмертных всех

Любимейшей!.. Пусть ты незрима, – внятен

Мне голос твой: он отдается в сердце,

Как звук трубы тирренской[2] златоустой.

Меня узнала ты… Да, я кружусь

Вокруг врага – Аякса-щитоносца,

20 Его ищу, и никого другого, —

Затем, что этой ночью он свершил

Неслыханное… если вправду – он…

Ничто еще не ясно, мы в сомненье,

И добровольно взялся я за розыск.

Сейчас мы обнаружили, что кем-то

Наш скот разогнан весь и перебит.

И пастухи погибли со стадами.

В преступном деле все винят его.

Один из стражей видел, как он полем

30 Шагал один с мечом окровавленным, —

И нам донес. Сейчас же по следам

Я бросился. И вот – то убеждаюсь,

Что след – его, то сам не знаю, так ли.

Ты появилась вовремя, – как прежде,

Так и сегодня мной руководи.

Я, Одиссей, все знаю и явилась

Быть верным стражем в поисках твоих.

Владычица, тружусь я не напрасно?

Нет, ибо он то дело совершил.

40 Но что причиной безрассудной бойни?

Доспех Ахилла…[3] Мучился он гневом.

А для чего ж бросаться на стада?

Мнил обагрить он руки вашей кровью.

Так замышлял он погубить аргивян?[4]

И погубил бы, если бы не я.

Как он решился на такую дерзость?

Пошел на вас один и ночью, тайно.

И что же – подошел он близко к нам?

Вплотную подошел к шатрам вождей.

50 Но как сдержал он руку, в жажде крови?

Я удержала, на глаза ему

Набросив тьму слепого ликованья:

На скопище добычи неделеной,

Хранимой пастухами, погнала.

Он ринулся и, все кругом круша,

Ваш скот перерубил. Воображал он,

Что, захватив, разит двоих Атридов[5]

Иль что других преследует вождей.

Я возбуждала дух его заблудший

60 Припадками безумья – в сеть толкала.

А он, закончив свой нелегкий подвиг,

Связал быков, оставшихся в живых,

И прочий скот и, будто бы людей,

Привел в шатер рогатую добычу.

Теперь он привязал их и бичует.

Я покажу тебе, как очевидно

Безумен он, – а ты своим расскажешь.

Постой же здесь, будь твердым, – от него

Не жди себе беды: его глаза

70 Я отведу, чтоб он тебя не видел.

Эй! Полно руки пленников терзать

Оковами! Сюда! Тебя я кличу,

Аякс! Тебя я призываю. Выйди!

Зачем, Афина? Нет, не кличь его!

Стой молча, ожидай – не будь же трусом.

Молю богами, пусть он не выходит…

Чего страшиться? Он же человек!

Но твоему слуге он был врагом.

Не сладостно ль смеяться над врагами?

80 Доволен я и тем, что он в шатре.

Страшишься, видно, ярости его?

Будь он в рассудке, я бы не страшился.

Не бойся, он тебя и не приметит.

Возможно ли? – его глаза при нем…

Он зряч, но мглой ему подерну очи.

Искусны боги – все доступно им.

Теперь молчи и смирно стой на месте.

Стою… но лучше б отойти подальше…

Аякс! Аякс! Зову тебя вторично, —

90 Что ж мало так союзницу ты чтишь?

Привет тебе, Афина, Зевса дочь!

Приход твой кстати: одарю тебя

Я золотом чистейшим в честь победы.

Да будет так… Но расскажи: свой меч

Ты вдосталь обагрил аргивской кровью?

Не отрицаю – есть чем похвалиться!

Ты на Атридов тоже поднял руку?

Впредь никогда не оскорбят Аякса!

Они убиты – так я поняла?

100 Мертвы! – пускай теперь доспех отнимут!

Так, так… А где ж Лаэрта сын? Какая

Его судьба постигла? Спасся он?

Ты разумеешь хитрую лису?

Да. Где же Одиссей, соперник твой?

В шатре сидит, владычица… Он связан…

Так лучше… пусть не сразу он умрет.

А что же дальше? Что еще предпримешь?

Что? – привязав его к столбу, в шатре…

Какую казнь несчастному готовишь?

110 Пусть изойдет он кровью под бичом.

Не мучай ты беднягу столь жестоко…

Во всем ином – твоя, Афина, воля…

Но будет он казнен лишь этой казнью.

Что ж, исполняй намеренья свои —

Дай волю гневу, коль тебе отрадно.

Иду. За дело! А тебя молю:

Пребудь всегда союзницей моею!

Вот, Одиссей, как власть богов сильна.

Кто из мужей разумней был в советах,

120 Кто в нужный час решительней в делах?

Нет никого… Горюю об Аяксе,[6]

Пусть он мой враг, – он истинно несчастен,

Постигнутый тяжелым помраченьем.

Его судьба… моя, – не все ль одно?

Я думаю: мы все – живые люди —

Лишь призраки, одни пустые тени!

Вот видишь… Будь же сдержан, никогда

Не оскорбляй бессмертных чванным словом,

Не будь надменен, ежели другого

130 Богатством ты иль силой превзошел.

Любой из смертных может в день единый

Упасть и вновь подняться. Мил богам

Благочестивый, гордый – ненавистен.

О Аякс Теламонид, ты крепко стоишь

На земле Саламина[7] морского, средь волн!

Мне дела твои славные – радость.

Но, увы, поразил тебя Зевсов удар,

Оклеветан ты злостно данайцев[8] враждой, —

Ужас полнит мне сердце, я весь трепещу,

140 Как о легких крылах голубица.

Нас минувшею ночью в смятенье поверг

Слух позорный, что вышел ты будто в луга,

Где раздолье коням, и стада порубил —

Всю данайцев добычу,

Ту, что им после долгих досталась боев, —

Поразил ты сверкающим острым мечом.

Распуская облыжно пустую молву,

Всем нашептывать стал про тебя Одиссей.

150 Сплетник всех убедит! Кто теперь клевете

Не поверит?.. Доволен рассказчик, а тот,

Кто рассказчику внемлет, – и вдвое!

Любо всем издеваться над горем твоим,

Все в великую душу без промаха бьют!

Нет, когда б обо мне стали так говорить,

То никто не поверил бы вздорным словам, —

Ибо зависть от века за сильным ползет.

Мелкий люд без поддержки могучих людей —

Для стены крепостной ненадежный оплот.

160 Малый держится, если великий при нем,

А великий – коль малый с ним рядом стоит…

Но подобные мысли напрасно внушать

Тем, кто отроду скуден умом, – а меж тем

Эти люди злословят теперь про тебя.

В этом деле тебе мы не в силах помочь, —

Сам себе ты на помощь приди, государь:

На глазах у тебя не решатся шуметь,

А вдали расшумелись, что птичьи стада.

Устрашились бы коршуна, если бы ты

170 Показался нежданно, – затихли бы вмиг

И безмолвно к земле бы припали!

Не Артемида ль Бычица[9], дочь Зевсова, —

Ширится быстрая молвь!

Стыд и позор! – не богиня ль внушила

Тебе на стада, на добро всенародное, ринуться?

Ее не почтил ты, быть может, плодами победы,

Доспехами лучшими? Иль, на оленя охотясь,

Без приношенья оставил?

Иль бог Эниалий[10] в медной броне, оскорбленный,

180 Отмстил за обиду копейщика, богу союзного,

Хитростно беды ночные наслав?

Сын Теламонов, с пути ты не сбился бы,

Если бы воля твоя.

Нет, никогда на стада не напал бы.

Посланница божья постигла – болезнь…

Удержите ж,

О Зевс с Аполлоном, Атридов язык злоречивый!

Повсюду обманную сеют в народе молву

Владыки великие с гнусным

Отродьем нечистого, падшего рода Сизифа.[11]

190 О царь, перестань клевету поощрять недостойную,

Лик свой скрывая под сенью шатра!

Брось же убежище!

Выйди, выйди! Слишком долго

Медлишь в бездействии,

Позабыв о бранной славе, —

Лишь раздуваешь ты гнев небес.

А вражий навет

Широко разносится

По дубравам с тиховейным

200 Ветром,

И смеются громко люди злые,

И не проходит моя печаль.

Корабельщики, люди Аякса-царя,

Эрехфидов[12] туземных потомки!.. Увы!

Горе горькое!.. Здесь, на чужбине, одни

Тщимся мы оберечь Теламонов очаг.

А могучий Аякс, устрашенье врага,

Распростерся в шатре,

Помраченный душевною бурей.

210 Но какое же горе с собой принесла

День сменившая ночь?

Телевтанта-фригийца дочь,[13] расскажи:

С бою взятое брачное ложе любя,

Друг – Аякс необорный лелеет тебя, —

Все ты знаешь и можешь поведать.

Как рассказ поведу, как слова я найду?

Знай: несчастье случилось. Что смерть перед ним?

Этой ночью, безумьем нежданным объят,

Достославный себя опозорил Аякс.

220 Сам взгляни – ты увидишь под сенью шатра

Груды залитых кровью, растерзанных жертв, —

Туши павших от длани Аякса.

О, весть плачевная! О, доблестный Аякс!

Не доверять – нельзя, перенести – нет сил…

Знатные в стане аргивяне слух повторяют,

Голос народа молву разносит.

Горе! Страшен мне день грядущий.

Нет сомненья: погибнет славный —

Мечом своим почернелым,

230 Дланью своей безумной

Быков убивший

И верховых

Сразивший пастухов.

Увы!.. Потом… потом он привел

С собой захваченные стада.

Одних зверей душил, повалив,

Других рвал надвое, брюхо вспоров,

Двух белых баранов схватил – одного

Обезглавил вмиг, и отсек язык,

240 И прочь отшвырнул.

Другого в шатре к столбу привязал

И, привязь конскую взяв, скрутил

И сечь стал звонким двойным бичом,

Ругаясь дурно, – не люди, но бог

Внушал те речи безумцу.

Как видно, нам пора иль головы накрыть

Да незаметно прочь бежать от здешних мест,

Иль на скамью корабельную сесть и, схватившись

За быстрые весла, судно погнать

250 По простору широкого моря…

Нам расправа грозит от Атридов

Двоедержавных… Страшно

С ним вместе принять страданье!

Побьют и нас

Камнями с ним,

Чей необорен рок!

Прошло… Затих, как порывистый Нот[14]…

Нет больше молний… Разум вернулся, —

Но скорбью он новой теперь томим.

260 Смотреть в себя, зреть муки свои,

Зная, что сам ты виновник мук, —

Вот истинное страданье.

Покой, конечно, принесет отраду:

Не столь томит минувшая беда.

Будь выбор у тебя, что ты избрал бы:

Знать радости ценой страданья близких

Иль с близкими страдать и самому?

Двойная мука хуже, госпожа.

Но муки нет, и все же мы несчастны.

270 Что говоришь? Тебя не понял я.

Аякс – доколе пребывал в безумье —

Сам услаждался бедствием своим,

А я была в рассудке и страдала.

Теперь, когда он стих, придя в себя, —

Томиться начал тягостною скорбью,

И я – не меньше прежнего, с ним вместе.

Не вдвое ль эта мука тяжелей?

Согласен и боюсь: не бог ли некий

Его разит, – когда покой желанный

280 Не сладостней ему, чем злой недуг?

Ты верно судишь: так оно и есть.

С чего же началась беда лихая?

Скажи – ведь мы с тобой страдаем тоже.

Узнайте же, коль делите с ним горе…

В полночный час, когда уже погасли

Вечерние огни, взяв меч двуострый,

Он устремился вон, без всякой цели.

А я – его бранить: что ты надумал,

Аякс? Куда стремишься ночью? – вестник

290 Тебя не звал, не слышно было звука

Военных труб… сейчас все войско спит…

А он в ответ обычные слова:

– Жена! Молчанье – украшенье женщин!.. —

Замолкла я – он выбежал один.

Не знаю, что творилось там, снаружи, —

Он возвратился, связанных ведя

Коров, собак-овчарок – всю добычу

Косматую!.. Тех обезглавил, этих

Передушил, им брюхо распоров,

300 Других связал и сечь стал, как людей,

А бил он скот!.. Потом из двери вышел

И там, заговорив с незримой тенью,

Стал поносить Атридов, Одиссея —

И громким смехом месть торжествовал.

Потом ворвался вновь в шатер, и тут

К нему помалу возвратился разум.

Он оглядел шатер, всю мерзость в нем,

Схватился за голову, завопил,

Сел на останки перебитых жертв

310 И, в волосы себе вцепясь, ногтями

Их рвал. Так долго он сидел… Потом

Стал угрожать мне страшными словами,

Коль я не разъясню, что приключилось,

И спрашивал, что делается с ним.

Я, милые, в тот миг перепугалась —

И рассказала все, что только знала.

И тотчас он так жалко застонал,

Как не стонал при мне еще ни разу.

Он говорил, бывало, что у трусов,

320 У малодушных стон такой, – а сам

Все продолжал стонать, негромко, глухо —

Мычал, как бык… В отчаянье глубоком

Он и сейчас. И не пил и не ел,

Лежит, безмолвный, посреди животных,

Которых сам мечом своим сразил…

И ясно по словам его и воплям:

Недоброе замыслил он… Войдите ж,

Друзья мои, – затем я и пришла, —

И помогите, ежели вы в силах:

330 Таких, как он, речь друга покорит.

Текмесса, Телевтанта дочь, ужасен

Рассказ твой: он сошел с ума от горя.

(за сценой)

Увы! Увы мне!

Ему как будто хуже… Или вы

Не слышите, что на крик он кричит?

(за сценой)

Увы! Увы мне!

Что с ним? Он бредит?.. Или память вновь

Томит его той мукой неотступной?

(за сценой)

Увы! О, сын мой, сын!

340 О, горе!.. Еврисак, тебя он кличет…

Что он задумал?.. Где ты?.. Горе мне!

(за сценой)

Зову и Тевкра[15]… Где же Тевкр? Добычу

Все грабит безо времени?.. Я гибну…

Нет, он в своем уме… Откройте дверь:

Меня он устыдится, может быть.

Сейчас приотворю, и ты увидишь,

Что натворил он и каков он сам.

Увы!

Друзья моряки! Вы, верные мне,

Доныне одни свой долг соблюли.

Здесь я, други… А вокруг —

Смотрите! – встал кровавый вал,

Бурей лихой гонимый.

Твои слова, к несчастью, подтвердились:

350 Сомненья нет – безумным стал Аякс.

Увы!

Вы, стойкий народ, корабельный оплот,

Чьи взносятся весла над безднами вод!

Вы – единственная помощь

Против горьких бед моих…

Сжальтесь, молю… убейте!

360 Недоброго не молви: злом не мысли

Зло излечить – лишь усугубишь муку.

Подумай! – храбрец,

С душою высокой,

Которому страх

Неведом в боях,

Вдруг – грозный – напал

На смирных животных!

Увы!.. Не смешно ли?..

Позор мне и стыд!

370 Аякс-властитель, перестань, молю.

Ты не ушла еще? Прочь!.. Уходи!

Увы!.. Увы!..

Смирись, бессмертных ради, образумься.

Злосчастный!.. Из рук упустил

Злодеев своих!..

На круторогих быков напал,

На шумливые отары

Коз – потоки

Их черной крови пролил!

380 Зачем страдать о том, что миновало?

Таков закон: что было раз, то было.

Все зрящий насквозь,

Всех бедствий орудье,

Хитрец Одиссей,

Грязнейшая мразь!

Срам войска!.. Увы!

Теперь ты ликуешь!

Злорадно теперь

Хохочешь, злодей!

390 И смех людской и слезы – в воле вышних.

О! Встретиться бы с ним… пусть я повержен…

Увы! Увы мне!

В такой беде не будь самонадеян.

О Зевс, прародителей прадед![16]

Убить бы его, —

Гнусную мразь, болтуна!

И братьев двоедержавных —

И самому

Потом расстаться с жизнью!

400 Так говоря, желай и мне кончины, —

К чему мне жить, когда ты будешь мертв?

Увы!

Один свет мне – тьма…

Ты, Эреб, для меня

Светлей света дня.

Прими, о, прими

В обитель свою,

Прими жильца, недостойного

Взирать на богов бессмертных

410 И недостойного помощи

Недолговечных людей!

Горе! Зевсова дочь,[17]

Грозная богиня,

Страдальца к гибели гонит.

Ах, куда пойду?

Где приют найду,

Если, други, отныне все прошлое сгинуло,

И вокруг меня

Безумной бойни жертвы,

420 И все полки двоих Атридов

Смерть мне сулят?

Ах я, несчастная! – в рассудке здравом

Он век таких не вымолвил бы слов!

О шумное море!

О вы, берега,

Пещеры, луга!

Как долго, долго

Медлил я здесь,

Близ вражьей Трои!.. Но полно,

430 Здесь доле живым не останусь…

Не удержать вам Аякса… все,

Рассудком здравые, знайте!

Ты, о ближний Скамандр,[18]

К морю льющийся, славу

Аргивян лелеявший!.. Нет,

Не видать тебе

Впредь Аякса… Пусть

Горды речи его, – но не видела Троя

Равного ему

440 Среди приплывших морем

Из Эллады… И вот, позорно,

В прах он повержен!

Как удержать его?.. Невыносимо

Мне слушать этот вопль из бездны бедствий.

Ай-ай!.. Аякс![19] Кто только мог подумать,

Что роковым окажется созвучье

Меж именем моим и криком скорбным!

Поистине – стенать мне и стенать!

Родитель мой[20] был первым удостоен

450 Награды бранной, он от этой Иды[21]

Со славою вернулся в дом родной.

А я, вступив на тот же берег Трои,

Я – сын его, не менее могучий, —

Чья длань свершила подвиги не меньше,

Отринутый аргивянами, гибну…

Но твердо верю: если бы Ахилл

При жизни объявил, кому наградой

За доблесть присудить его доспех,

Награду получил бы только я.

460 Атриды ж, обойдя меня, вручили

Доспех ему, способному на все.

Когда б глаза и ум мой не затмились,

Не извратили замыслов моих,

Не состоялся б этот суд неправый.

Но Зевсова, с ужасным взором, дочь —

Неодолимая – мне ум смутила,

Когда на них я длань вооружал, —

И обагрил я руки скотской кровью!

Наперекор мне смерти избежав,

470 Они хохочут!.. Но когда вредить

Бессмертные начнут, последний трус

Спасется от могучего… Что ж делать?..

Богам я, очевидно, ненавистен,

И эллинскому войску, и троянцам

Со всем их краем… Не уплыть ли к дому

Эгейским морем, бросив здесь Атридов, —

Отчалить?.. Но с какими я глазами

Явлюсь к отцу? И как потерпит он,

Что возвращаюсь с голыми руками,

480 Без воинских наград, не раз венчавших

Его с великой славой?.. Невозможно!..

Или к троянским броситься стенам,

Там биться одному и честно пасть?..

Но этим лишь обрадую Атридов…

Не быть тому! Найти мне должно способ

Отцу седому доказать, что сын,

Рожденный им, не малодушный трус.

Позорно мужу долгих жаждать дней,

Когда от мук не видно избавленья.

490 Какая радость день за днем влачить

И только лишь отодвигать кончину?

Не нужен мне и даром человек,

Питающий надежды по-пустому.

Нет, благородный должен славно жить

И славно умереть. Я все сказал.

Никто не обвинит тебя, Аякс,

В неискренности: это – голос сердца.

Но перестань, оставь такие мысли

И дай друзьям тобой руководить.

500 Властитель мой, Аякс! Для человека

Нет бедствия печальней рабской доли.

Родитель мой – свободный: он ли не был

Среди фригийцев знатен и богат?

А я в рабынях… Так судили боги, —

Вернее, мощь твоя… Взойдя на ложе

С тобой, Аякс, твоей навек я стала.

О, заклинаю Зевсом-Домодержцем

И ложем брачным, сочетавшим нас, —

Не допусти, чтоб, отданная в руки

510 Твоих врагов, обиды я узнала.

Едва умрешь, едва меня покинешь,

Знай, в тот же день меня захватят силой

Аргивяне, и нам с твоим ребенком

Обоим есть придется рабский хлеб.

И кто-нибудь из них, господ, уколет

Мне сердце горьким словом: – Вот подруга

Аякса, первого в аргивской рати.

Как сладко ей жилось – и вот кем стала! —

Так скажет он… Тяжка мне будет доля, —

520 Но срам падет на род твой и тебя.

Стыдись отца, которому готовишь

Ты злую старость, матери своей,

Годами древней, день и ночь молящей,

Чтобы живым вернулся ты домой.

О, сжалься, царь, над сыном! Без тебя

Он будет жить заброшенным ребенком

Среди опекунов немилых. Сколько

Нам бед сулит обоим смерть твоя!

Надеяться мне не на кого боле…

530 Копьем своим мой край родной когда-то

Ты разорил. Второй удар судьбы:

Мать и отец в Аид переселились…

Где я найду отчизну, где богатства,

Тебя утратив? Ты – вся жизнь моя.

Подумай обо мне – ведь должен муж

О радостях любви лелеять память.

В нас чувство благодарное родится

От чувства благодарного, – супруг,

Забывший нежность ласк, неблагороден.

540 Аякс, хочу, чтоб ты был так же тронут,

Как тронут я… Одобри речь ее.

Одобрю, несомненно – если только

Исполнить согласится, что велю…

О милый мой Аякс, я все исполню!

Хочу увидеть сына… принеси…

Его упас от гибели мой страх.

Когда со мной был приступ?.. Так я понял?

С тобою встретясь, мог он умереть.

Теперь, пожалуй, это было б кстати…

550 Но я сумела избежать беды.

Твою предусмотрительность хвалю.

Так чем же услужить могу тебе?

Дай с ним поговорить, его увидеть…

Он близко, здесь, под наблюденьем слуг.

Так почему же медлит он прийти?

Мой сын! Отец зовет! Эй, кто-нибудь!

Сюда его за ручку приведите!

Что ж не идет? Или не слышал зова?

Да вот уже слуга ведет его.

Входят наставник с Еврисаком.

560 Веди его, веди… Не устрашится

Он зрелища недавнего убийства —

Недаром же он сын мой кровный! С детства

Пускай к крутому привыкает нраву

Отца – и уподобится ему.

О сын мой! Будь счастливей, чем отец,

Но схож с ним в остальном… дурным не будешь!

А я сейчас – завидую тебе:

Не чувствуешь всех тяжких мук моих.

Блаженна жизнь, пока живешь без дум,

570 Пока не знал ни радостей, ни скорби.

Но срок придет – еще врагам покажешь,

Каков твой нрав и кто родитель твой.

Пока питай дыханьем легким ветра

Жизнь юную[22] – ей, матери, на радость.

Уверен я, – ахеец ни один

Не оскорбит тебя хулою гнусной

И без меня; блюстителем твоим

Я верного оставлю Тевкра. Пусть

Его здесь нет – врагов он где-то гонит…

580 А вы, бойцы, мой полк морской, – я с просьбой

К вам обращаюсь: окажите милость

И передайте Тевкру мой наказ, —

Чтоб он ко мне, в мой дом, отвез младенца;

Пусть Теламон и бабка Эрибея

В нем обретут поддержку древних лет.

А мой доспех – его да не присудят

Ни судьи, ни губитель мой – ахейцам.

Ты сам – «Широкощитый»![23] Ты бери

Мой щит непрободимый, в семь слоев,

590 И за ремень держи, прошитый крепко.

Пусть остальной доспех сожгут со мной.

А ты скорей возьми ребенка, дома

Укройся, не стенай перед шатром,

Брось плакать… Женщины слезолюбивы!

Скорее же!.. Не станет умный лекарь

Творить заклятья там, где нужен нож.

Страшит поспешность страстная твоя,

И этих слов не по душе мне резкость.

О властелин Аякс, что ты задумал?

600 Брось спрашивать-выпытывать, будь скромной.

О скорбь!.. Во имя твоего ребенка

И всех богов: не предавай ты нас!

Ты досаждаешь мне… Не знаешь разве,

Что у богов уже я не в долгу?

Не богохульствуй.

Говори другому.

Не хочешь слушать?

Много говоришь.

Но страшно мне…

(слугам)

Скорей ее заприте!

Текмесса

Смягчись, молю богами!

Ты безумна,

Теперь уж поздно нрав мой изменять.

610 О Саламин знаменитый, встал

Ты, сияя, средь волн морских!

Всем немеркнущей светишь славой!

А я свои дни, злополучный,

Влачу на полях троянских, —

Счет потерял годам!

Как камень, стерся в потоке лет!

Одну лишь храню надежду, —

В ней радости нет! – что скоро

Я уйду в обитель мрака,

620 В устрашающий Аид.

Новый на нас ополчился враг:

Божьим болен Аякс недугом —

Неисцелимо. Увы, увы!

Его ли не провожали

Мощного в грозный бой

В те дальние дни… А ныне

Великой скорбью он стал друзьям.

Деянья, доблесть его

Забыты, увы… забыты… —

630 Ибо сердца нет в Атридах,

Благодарность им чужда.

Когда старуха мать

В сединах преклонных лет

Злую услышит весть,

Весть, что сын дорогой

Жертвою стал безумья,

Скорбную-скорбную песнь

Затянет несчастная… Нет,

Не стон соловья,

640 Не пенье птицы печали,

Нет, раздирающий душу

Вопль раздастся… Руками

Станет старая грудь поражать,

Космы терзать седые.

Тому, кто болен безумьем,

Отрадней скрыться в Аид!

Славных потомок отцов,

Лучшим Аякс уродился

Из ратоборцев ахейских,

650 Но ныне с нравом своим

В тяжком разладе… сам

Себя потерял…

О несчастный отец! Какая

Ждет тебя весть! – непосильная

Сына постигла напасть, —

Такой досель ни один Эакид,

Кроме него, не ведал.

Безмерное, превыше чисел, время

Скрывает явь и раскрывает тайны.

660 Всего ждать можно… Время сокрушает

И клятв ужасных мощь, и силу духа.

Вот так и я, выносливый на диво,

Смягчился вдруг, остыл, как меч в воде,

От женских слов – и жалко мне оставить

Среди врагов вдовицу с сиротой.

Пойду к местам купальным, на луга

Прибрежные, очищусь омовеньем —

Да отведу богини тяжкий гнев.

Там отыщу нехоженое место —

670 И спрячу ненавистный этот меч,

От глаз людских подальше закопаю.

Ночь и Аид там да блюдут его.

С тех пор как меч тот получил я в дар

От Гектора,[24] от злейшего врага,

Я доброго не видел от аргивян.

Народная правдива поговорка:

«Дар от врага не впрок: дар, да не дар»…

Итак, теперь я уступать решил

Богам. Отныне буду чтить Атридов,

680 Им подчинюсь, они – вожди… А как же?

И мощь и крепость уступают сану.

Так по снегу ходящая зима

Склоняется пред летом плодоносным;

Так раздается ночи темный купол

Пред лучезарным белоконным днем;

Спадает ветер яростный – и море

Стенать перестает; сон всемогущий

Не вечно в путах держит человека…

Что ж нам не научиться быть разумным?

690 Я – научусь… Недавно понял я,

Что недруга должны мы ненавидеть,

Но знать, что завтра можем полюбить;

И другу быть опорою, но помнить,

Что недругом он может завтра быть.

Да, часто ненадежна пристань дружбы…

Все будет хорошо… А ты, жена,

Иди в шатер и помолись, чтоб боги

Исполнили желания мои.

Вы также, о друзья, меня уважьте:

700 Скажите брату Тевкру, лишь прибудет,

Чтоб помнил нас – и вас бы не забыл.

А мне… идти мне надо… Поступайте ж,

Как я сказал – и скоро, может быть,

Узнаете, что отстрадал страдалец.

О, трепет радости! Я окрылен, ликую!

Ио! Ио! Пан! Пан!

Пан, о странник морской, явись,

Божественных хороводов царь,

Покинь Киллены кремнистый кряж[25]

710 С бурей снежной, о Пан! Сойди!

Ныне нисский и кносский пляс —

Безыскусный – затей, зачни,

О Пан, Пан!

К пляскам нынче лежит душа.

Ты, пересекши

Море Икарово,[26]

Аполлон-Делиец, зримо

Нам явись,

Приди, приди —

720 И благосклонен во веки веков

К нам будь!

Отвел Арей от наших глаз несчастья тучу.

Ио! Ио! Вновь, Зевс,

Ясный свет благодатных дней

Быстроходным светит судам,

Ибо ныне забыл Аякс

Про обиду, свершил Аякс

Приношенье священных жертв,

С благочестием вящим вновь

730 Богов почтил.

Истинно, время стирает все.

Что несказанным,

Невероятным

Назову, когда Аякс

Ныне, на счастье,

Отрекся нежданно

От распри былой, от великой вражды

К Атридам!

Во-первых, други, сообщить спешу,

740 Что Тевкр явился только что с Мизийских

Высот. Но как пришел к шатру вождей,

Аргивяне его позорить стали

Все как один. Узнав, что прибыл он

Из своего похода, окружили

И начали язвить, кто как умел, —

Что он, мол, брат безумца, лиходея,

Предателя; что надобно бы смертью

Его казнить, побить его камнями.

И до того дошло, что уж мечи

750 Повыхватили, – наивысшей силы

Достиг тут крик, но умиротворило

Его благоразумных старцев слово…

Да… где ж Аякс?.. Ему поведать надо:

Он прежде всех об этом должен знать.

Его здесь нет, он только что ушел —

И чувства в нем и разум обновились.

Увы, увы!

Я слишком поздно с вестью был отправлен

Иль мешкал сам, да вот и опоздал!

Но почему обеспокоен ты?

760 Тевкр наказал, чтоб из шатра Аякс

Не выходил, доколь он не прибудет.

Но вышел он с прекраснейшею целью:

Умилостивить хочет гнев богов.

Или твои слова полны безумья,

Иль не в своем уме пророк Калхант.[27]

О чем же он пророчит?.. Что ты знаешь?

Вот что я знаю, вот чему свидетель:

От места, где вожди сидели в круге,

Вдруг отошел Калхант и в отдаленье,

770 Приветливо руки коснувшись Тевкра,

Настойчиво советовал ему

Весь день сегодня средствами любыми

Аякса удержать в его шатре,

Коль он живым желает видеть брата;

Божественной Афины гнев лишь ныне

Преследует его – так он сказал.

Пустых, самонадеянных людей

Ввергают боги в бездну тяжких бедствий, —

Сказал гадатель, – стоит человеку

780 Забыться и судить не по-людски.

Аякс и в путь пускался безрассудным, —

Внять не хотел внушениям отца.

Тот говорил: «Сын, побеждай копьем,

Но только с божьей помощью…» А сын

Ему ответил глупо, с хвастовством:

«И жалкий трус с богами одолеет!

А я завоевать надеюсь славу

И без богов!..» Так похвалялся он.

В другой же раз божественной Афине,

790 Когда она Аякса поощряла

Разить врагов кровавою рукой,

Ужасно он ответил, несказанно:

«Царица, стой за спинами других, —

Коль в сече я, так не прорвут нам строя!»

Тем вызвал он вражду и гнев богини.

Так рассуждать не должен человек…

Но, может быть, переживи он сутки,

Коль бог пошлет, его еще спасем.

Так предсказал гадатель. Тотчас Тевкр

800 Меня прислал с собранья передать

Вам свой наказ… Но если миг упущен,

Так он погиб, – коль вправду вещ Калхант.

Несчастная Текмесса, дочь беды!

О, выйди к нам и вестника послушай, —

Слова его – как по сердцу ножом.

Что, горькую, меня зовете снова,

От долгих мук вздохнувшую едва?

О, выслушай его рассказ: принес

Он горестные вести об Аяксе.

810 Увы! Что говоришь… Так мы погибли?

Что ждет тебя, не знаю… Но коль вправду

Аякс ушел… тревожусь за него…

Да… он ушел… и горе ждет меня…

Тевкр повелел удерживать Аякса

В шатре, – чтоб он не выходил один.

Где ж Тевкр?.. И почему такой приказ?

Вернулся только что… Боится он,

Не стал бы роковым уход Аякса.

О, горе мне!.. Кто ж вразумил его?

820 Сын Фестора, гадатель: этот день, —

Сказал он, – смерть иль жизнь ему дарует.

Ужасный рок!.. Ах, други, помогите!

Зовите Тевкра, тотчас же!.. А вы

К восточным бухтам, к западным бегите,

Ищите след погибельный Аякса!

Я поняла… Он обманул меня,

Он разлюбил, он оттолкнул меня!..

Как быть нам, сын?.. О, не сидеть на месте!

Пойду и я, насколько станет сил…

830 Идем! Скорей! Немедля! – если мы

Хотим спасти стремящегося к смерти.

Иду и докажу не на словах,

Что быстрым быть и действовать умею.

Перемена места действия. Пустынный берег моря.

Меч воткнут крепко – если только время

Об этом рассуждать! – вверх острием, —

Дар Гектора – врага, не побратима,

Чей вид и тот был взору ненавистен.

Он крепко врыт во вражью землю Трои,

Прожорливым отточенный бруском.

840 Его я ладно вставил: без огреха

Он обеспечит скорую мне смерть.

Готово все… О, помоги мне, Зевс,

Как только дело правое свершится;

Молю тебя о невеликой чести:

Пошли гонца с печальной вестью к Тевкру, —

Пусть первым унесет мой прах, едва,

Упав на меч, его залью я кровью, —

Чтоб не приметил враг меня и труп

Не бросил на съеденье псам и птицам.

850 Вот, Зевс, моя мольба… И ты приди,

Гермес, водитель душ в подземном царстве,

Чтобы меня, лишь меч вонзится в бок,

Без судорог мгновенно успокоить.

И Девственниц всевечных призываю,

Эриний быстроногих, зрящих все

Страданья смертных, – пусть они увидят,

Как чрез Атридов жалко гибну я,

И злейшей карой пусть настигнут их,

Злодеев гнусных. Как самоубийцей

860 Кончаю жизнь от собственной руки,

Пусть от руки родной они погибнут!

Спешите же, о мстительницы, мчитесь,

Губите беспощадно их полки!

А ты, свой бег стремящий небосклоном,

О Гелий! Увидав мой край родной,

Сдержи коней вожжами золотыми

И объяви беду мою и смерть

Отцу седому с матерью несчастной, —

И бедная, той вестью сражена,

870 Великим воплем огласит весь город.

Но прочь пустые мысли, – тщетны слезы…

Пора немедля к делу приступать.

О Смерть, о Смерть! Брось на меня свой взор!

Но чтить тебя и там я буду, в мертвых…

О засиявший день! И ты, о Гелий,

Небесный конник! К вам я обращаюсь

В последний раз… я ухожу навеки…

О солнца свет! О Саламин священный,

Родимый край! Очаг надежный дедов!

880 Вы, знатные Афины, братский род!

О вы, ручьи и реки, ты, равнина

Троянская! Кормильцы вы мои!

Прощайте!.. Боле не промолвлю слова…

Богам подземным прочее скажу.

Трудиться – множить труд трудом.[28]

Где не был я, где не искал? —

И ничего нигде не мог я вызнать.

Но чу!

Я снова слышу будто шум…

890 Свои! – отряд товарищей по судну.

Ну что же?

Мы с запада весь берег исходили.

Нашли?

Нашли себе мучение – и только.

А мы с востока бухту обыскали —

И там нигде Аякса не видать.

О, кто же, кто —

Поморец какой,

Рыбак-трудолюб,

900 Бессонный ловец, —

О, кто из богинь,

Чей дом на Олимпе,[29]

Кто из нимф

К Босфору[30] струящихся рек, —

Кто скажет, где блуждает он,

Ожесточен душою?

Ах, уж я ль не ходил, не бродил,

Я ль не искал,

Я ль не терпел? —

910 Но не прибыл с ветром попутным к пристани,

Несчастного страдальца не сыскал.

Увы, увы мне!

Чей слышен крик поблизости, из чащи?

Ах, горе мне!

То пленница злосчастная Текмесса, —

Ее души отчаявшейся вопль.

Пропала я, погибла, умираю…

Но что случилось?

Аякс… он там лежит… себя убил он…

920 Насквозь пронзенный, свесился с меча.

Нет нам теперь возврата…

Ты убил, злополучный царь,

Тех, с кем по морю дружно плыл…

Горестно ей, бедняжке!

Одно теперь осталось нам – стенать…

От чьей же он руки погиб, злосчастный?

От собственной. Что это так, бесспорно

Доказывает врытый в землю меч.

Что же мы, други?..

930 Один, без близких,

Пролил ты кровь!

Как же я слеп был, как неразумен!

Я пренебрег тобой!..

Где же, где же

Лежит он – тот,

Чья непреклонна душа,

Чье имя зловеще?[31]

Нехорошо, чтоб на него смотрели…

Накрою тело сложенным плащом.

940 О, даже другу видеть не по силам,

Как из ноздрей и свежей раны хлещет

Кровь черная самоубийцы… Горе!

Что делать мне?.. Кто из друзей подымет

Твой прах?.. Где Тевкр?.. Когда бы прибыл он

И вместе с нами брата упокоил!

Аякс злосчастный! Кем ты был? Чем стал?..

И у врагов исторгнул бы ты слезы…

Обречен ты был,

Обречен ты был,

950 Необузданный дух,

В свой срок завершить

Исходом ужасным

Ряд бессчетный

Мук своих.

Вот отчего ты стенал,

Хулил Атридов день и ночь,

Полон жестокой вражды,

Угрожающей страсти полн.

Беда за бедой

960 С тех пор начались,

Как спор загорелся,

кто же – храбрейший —

Доспехом будет награжден Ахилла.

Увы, увы мне!

О, как она страдает сердцем верным!

Увы, увы мне!

Я не дивлюсь, о милая, что стонешь,

Такого друга-мужа потеряв.

Ты – только видишь скорбь, а я – терзаюсь.

То правда.

970 Увы, мой сын, – какое ждет нас рабство,

Какие нам опекуны грозят!

Ты в скорби своей, увы,

О неслыханном вслух сказала…

Жесток нрав царей Атридов…

Боги, беду отвратите!

Не быть тому, когда б не божья воля.

На нас взвалил он непосильный груз.

Нас грозная Паллада, Зевса дочь,

Преследует в угоду Одиссею.

980 В душе своей черной,

В душе коварной

Смеется над горем,

Нежданно постигшим нас,

Многоопытный муж

Злорадным смехом!..

Увы, увы!

Смеются, внемля ему,

И братья Атриды!

О, пусть хохочут, радуясь моей

990 Беде… Быть может, не любив живого,

О мертвом пожалеют в трудный час.

Глупец имеет счастье – не хранит,

А потеряет счастье – так оценит.

Моя печаль сильней, чем их веселье.

А он – блажен… Все то, к чему стремился,

Он получил. Он умер, как желал.

Чего же им торжествовать?.. Он умер —

То воля божья, а не их, о нет!

Пусть Одиссей злорадствует… Не рано ль?

1000 Они его лишились… Он ушел, —

А мне остались плач и воздыханья.

Увы, увы мне!

Молчи… Я слышу будто голос Тевкра;

О нашем общем горе вопль его.

Аякс любезный! Брат ты кровный мой!

Что сделал ты?.. Ужель молва не лжет?

Да, Тевкр, он умер – в том сомненья нет.

О, горе мне! О, тягостная доля!

Да, тягостная.

Горе, горе мне!

1010 Плачь!.. Как не плакать!..

О, удар внезапный!

Да, Тевкр, удар…

О, бедный я!.. Но где же,

Где сын его? Он здесь, в земле Троянской?

Тут, у шатра, один…

(к Текмессе)

Скорей как можно

Веди его сюда, чтоб кто-нибудь

Из недругов не мог его похитить,

Как львенка у осиротевшей львицы.

Ступай скорей… Пособницей мне будь:

Ведь рады все торжествовать над мертвым!

Ты об его заботишься младенце! —

1020 Как завещал он, будучи в живых.

О, зрелище, плачевнее всех зрелищ,

Когда-либо являвшихся очам!

Горчайшая из всех дорог дорога,

Которой я, возлюбленный мой брат,

По следу злой погибели твоей

Пришел сюда, едва о ней услышав! —

Затем, что быстро разнеслась молва

Среди ахейцев, словно божий голос,

Что умер ты… Я стоном застонал

1030 Еще вдали… А здесь – от горя гибну.

Увы мне!

Откинь же ткань: пусть худшее предстанет.

С тела Аякса откидывают покров.

О, страшный вид!.. Жестокая решимость!..

Как я скорблю о гибели твоей!

Куда пойду, к кому, – когда по долгу

Тебе не подал помощи в беде?

Быть может, Теламон, отец наш общий,

Меня изволит ласково принять,

Когда вернусь я без тебя? О нет!

1040 Ведь он не улыбался даже в счастье…

Чего не скажет!.. Как не охулит!..

Отродьем назовет рабыни пленной.[32]

Он скажет, что тебя, Аякс любимый,

Как слабый трус, я предал иль желал

И честь и дом твой хитростью присвоить.

Так скажет гневный старец, раздраженный

На склоне лет, поссориться способный

Из мелочи пустой… Меня изгонят,

Вон выбросят и будут звать рабом,

1050 А не свободным… Вот что будет дома…

И в Трое проку мало – здесь враги.

А бедам всем причиной – смерть твоя.

Как быть? О, как сниму тебя, несчастный,

С плачевного кровавого меча,

На коем дух ты испустил?.. Да, Гектор

Тебя убил, хоть мертвый сам… Взгляните

На участь этих двух богатырей:

Как поясом, что подарил Аякс,

Прикручен к вражьей колеснице, Гектор

1060 Влачился окровавленный, доколь

Не отдал душу, – так Аякс на меч,

Дар Гектора, повергся и погиб.

Меч этот – не Эриния ль ковала?

Тот пояс – не Аид ли, лютый мастер?

Но я скажу: все боги совершили,

Как все дела людей вершат, – кому

Не по сердцу подобное сужденье,

Пусть мыслит инак, я же мыслю так.

Не нужно долгих слов, – подумай лучше,

1170 Как схоронить его и что ответить:

Я вижу, враг идет – злодей, конечно,

Над горем нашим поглумиться рад.

Но кто подходит к нам? Кто этот воин?

Сам Менелай, в поход погнавший нас.

Да, он, – вблизи его узнать не трудно.

Эй, ты! Тебе я говорю: касаться

Покойника не смей – пускай лежит.

С чего заговорил ты так надменно?

Так порешили – я и воеводы.

1080 Благоволи причину объяснить.

Мы из дому с собой везли Аякса,

Как друга и союзника, – но в нем

Врага, лютей троянцев, обрели.

Все войско он сгубить хотел и ночью

Отправился разить его копьем.

Когда б попытку не пресекли боги,

Его судьба постигла бы всех нас,

Мы пали бы постыдной смертью, он же

Остался б жить. Но пыл его безумный

1090 Бог отвратил, направив на овец

Да на коров… Никто теперь не властен

Предать его земле. Нет, где-нибудь

Он брошен будет на сыром песке

И снедью станет для прибрежных птиц.

Не подымай же крика, не грози.

Коль мы не совладали с ним живым,

Так с мертвым сладим – хочешь иль не хочешь —

И приберем к рукам. Ведь он при жизни

Слов никогда не слушался моих.

1100 Плох воин рядовой, когда не хочет

Начальникам своим повиноваться.

Нет, в государствах не цвести законам,

Коль с ними рядом не живет боязнь.

Начальствовать над войском невозможно,

Коль совести и страха в людях нет.

Да знает человек, пусть мощен он,

Что может пасть от легкого удара.

А тот, в котором есть и страх и стыд,

В благополучье жизнь свою проводит.

1110 Но если в государстве всем дать волю

И допустить бесчинствовать, ко дну

Пойдет оно и при попутном ветре.

Хочу я тоже видеть должный страх.

Не надо думать, прихотям служа,

Что мы за них страданьем не заплатим.

Всему – черед. Он был горяч, заносчив, —

Теперь высокомерен буду я.

Не смей же предавать его могиле,

Чтоб не упасть в могилу самому.

1120 Твои слова разумны, Менелай.

Но берегись: не оскорбляй умерших!

Друзья! Теперь я вижу: дива нет,

Коль погрешит простолюдин ничтожный,

Когда и муж, как будто благородный,

Столь явно попирает правду. Как?

Как – повтори-ка? Ты сюда привел

Аякса, как союзника ахейцев?

Иль вышел в море он не добровольно?

Когда ты был вождем ему? Как смеешь

1130 Подвластными ему распоряжаться?

Ты – в Спарте царь, а нам ты не владыка.

Не больше ты имел законных прав

Владычить им, чем он – тобой владычить.

Сам подчиненным прибыл ты, верховным

Ты не был воеводою, Аяксу

Ты не начальник. Царствуй над своими,

Бичуй их грозным словом… Я же брата

Предам земле, как должно, – если даже

Ты запретил – ты иль иной владыка.

1140 Не побоюсь. Он воевал не ради

Твоей жены, трудился доброхотно —

Его обязывали клятвы.[33] Ты

Тут ни при чем: ничтожных он не чтил.

Поэтому веди хоть полководца

С глашатаями – на шумиху вашу

Не обернусь. Не выше ты себя!

Таких речей в час горя не люблю:

Хоть справедливы в резкости, – а жалят.

Вооружен ты луком,[34] а спесив!

1150 Я – лучник вольный, – не тружусь за мзду.

А при щите ты вовсе бы зазнался!

Хоть ты и со щитом, с тобой я слажу!

Отвагу ты питаешь пустословьем!

Прав человек – так может гордым быть.

Что ж? И убийца мой почтен – по праву?

Убийца?.. Чудеса: убитый – жив!

Бог спас меня, но все же он убийца.

Спасенный богом, не гневи богов!

Богов законы я ль не соблюдаю?

1160 Ты запрещаешь мертвых хоронить.

Врагов страны… Их хоронить нельзя.

В твоих глазах Аякс был враг страны?

Взаимна наша ненависть, ты знаешь.

Ты уличен был в краже голосов.[35]

Подсчитывали судьи, а не я.

Прикрашивать умеешь ты злодейства.

От слов таких… кому-то будет худо!

Не хуже, смею думать, чем другим…

Так слушай: хоронить его нельзя.

Ты – слушай: схороню его, и тотчас.

Я видел: некто, храбрый на словах,

Раз моряков отплыть заставил в бурю.

Но буря разыгралась, и храбрец

Лишился тут же языка, под плащ

Залез, – и все лежачего топтали.

Знай, буря может встать из малой тучки

Великая и загасить твой пыл,

И зычный крик, и дерзостные речи!

А я – я видел одного безумца:

1180 Он над бедою ближнего глумился,

И кто-то… очень на меня похожий…

Сказал ему: «Безумный человек!

Не относись презрительно к умершим —

Ты на себя несчастье навлечешь!»

Так он увещевал его… А ныне…

Я не его ли вижу?.. Это – он?..

Не кто иной!.. Ясна ль моя загадка?

Я ухожу. Срам, ежели узнают,

Что применял я речи, а не власть.

1190 Ступай. Еще срамнее слушать мне,

Как говорит глупец слова пустые!

Будет распря, великая будет борьба, —

Так не медли же, Тевкр, торопись, начинай,

Погребальную яму копай мертвецу —

Пусть лежит, упокоен в могиле сырой,

Приснопамятной людям вовеки.

А вот как раз жена его и сын

Сюда идут украсить холм могильный

Несчастного. О, подойди, дитя,

1200 И прикоснись просительно рукою

К родителю, жизнь давшему тебе.

Сядь близ него, держа в ручонках пряди

Волос моих, своих и материнских —

Дар трех просящих. Если ж кто из войска

Захочет силой оторвать тебя

От мертвого, – пусть, родиной отвергнут,

Погибнет гнусной смертью, без могилы.

Да будет срезан род его, как я

Срезаю эту прядь. Возьми ее.

1210 И пусть тебя никто не потревожит.

Колена преклони пред ним… А вы —

Не женщины, не стойте робко одаль.

Итак, иду – ослушник – рыть могилу.

Скоро ль скитальческим годам предел?

Долго ль еще

Им приводить за собой неизбывные

Муки? Долго ль еще

В сечах злых

Нам копьем потрясать у стен

1220 Великой Трои, где нам —

Эллинам —

Позор и срам?

Что не исчез в пространстве небес,

Что не сошел

До срока в приют всеприимный Аида

Тот, кто эллинам первый преподал

Бранное дело,

Искусство мечом ненавистным владеть!

Пошли за бедами беды…

1230 Сгубил он

Род людской!

Лишен я венков – то его вина! —

И кубков глубоких с влагой вина,

Забыл я утехи сборищ веселых,

Забыл я звуки сладостных флейт…

Ах он несчастный!..

Отнял у нас

Ночи блаженства.

Любовь, о, любовь!

Нет и любви, увы!..

Лежу на земле

Неприбран, немыт —

Одна лишь роса, что ни ночь,

Мочит мне волосы…

Не забыть злополучной Трои!

Рядом со мной, бывало, вставал

Верной оградой от страха ночного,

От дротов вражьих – отважный Аякс.

А теперь… он жертвою стал разъяренного

1250 Бога… Чего же,

Какой же отныне

Радости ждать?

Теперь – быть бы там,

Где над зыбями встал

Лесом одетый,

Морем омытый

Суний,[36] и, мимо пройдя

Его плоского темени,

Святым поклониться Афинам!

Входят Тевкр и Агамемнон.

1260 Я поспешил вернуться, увидав,

Что быстро к нам идет сам Агамемнон,

И ясно – ждать недобрых надо слов.

Ты, как доносят мне, в хвастливой речи

Посмел нас безнаказанно хулить?

Сын пленницы! О, если б благородной

Ты вскормлен был, – как стал бы ты кичиться,

Как задирал бы голову, когда,

Ничтожный сам, за призрак, за ничто

Так ратуешь! Клянешься, что над войском,

1270 Судами и тобой не властны мы?

Что сам, как царь, приплыл сюда Аякс?

Такую речь терпеть ли от… раба?

Чего о нем так гордо ты кричишь?

Где шел он в бой или стоял в строю,

Где б не был я? Иль он один – ахеец?

Не стоило аргивян созывать

Решать судьбу Ахиллова доспеха,

Коль нас теперь так ославляет Тевкр, —

Когда, и побежденные, вы все же

1280 Решению суда не подчинились

И, посрамленные, всегда готовы

Напасть на нас иль тайно уязвить.

Да, с нравами такими невозможно

Установить какой-либо закон, —

Коль будем отводить мы тех, кто избран,

А задних выдвигать начнем вперед.

Не быть тому. В беде надежней всех

Не тот, кто мощен и широкоплеч, —

Одолевает в жизни только разум.

1290 Могуч широкобрюхий бык – однако

Им управляет незаметный кнут.

Предвижу: это самое лекарство

Ждет и тебя, коль ты умней не станешь,

Коль будешь забываться, распустив

Язык нахальный… из-за мертвеца!

Эй, протрезвись! Ты знаешь, чей ты сын, —

Хоть бы позвал свободного сюда,

Чтоб за тебя поговорил он с нами, —

А то тебя мне трудно разуметь:

1300 Я варварской не понимаю речи.

Сдержитесь же, благоразумны будьте,

Вы оба! – вот мой лучший вам совет.

Увы! Как скоро подвиги умерших

Стираются! Как предает их память!

Он двух достойных слов сказать не хочет!

Ты позабыт, Аякс… А за него

Не раз ты жизнью жертвовал в сраженье!

Да, все прошло… погибло без возврата.

Ты, столько праздных слов наговоривший,

1310 Забыть изволил, как Аякс однажды

Вас выручил один, когда в окопы

Вы спрятались, разбитые врагом,

Уже без сил, а пламя между тем

Охватывало палубы судов,

И Гектор через рвы высоко прядал,

К ним прорываясь?.. Помнят все: Аякс

Тот подвиг совершил, – а ты толкуешь,

Что где б он ни был, там бывал и ты!

Что он исполнил долг, вы признаете?

1320 Или когда он с Гектором вступил

В единоборство, сам, без принужденья,

По вольной жеребьевке; он не бросил

Комок из влажной глины, – нет, он сделал

Нелипкий шарик, подвижной, чтоб первым

Он выпасть мог из шлема с пышным гребнем.

Таков был он, – а я при нем был, раб,

Сын варварки!.. Ты на себя взгляни:

Иль не знаешь ты, что древний Пелоп,

Твой дед родной, был варваром, фригийцем?

1330 Что преподнес Атрей[37], отец твой, брату

Чудовищную снедь – детей его?

И сам рожден ты матерью-критянкой,

Которую отец застал с рабом

И вышвырнул безмолвным рыбам в пищу!

И ты меня рожденьем попрекаешь?

Тогда как мой родитель Теламон,

Наихрабрейший в войске, мать мою

В подруги получил – царевну тоже,

Лаомедонта дочь,[38] – наградой бранной,

1340 Которую вручил ему Геракл.

Двух благородных благородный сын —

Могу ль родного опозорить брата?

И смеешь ты лишать его – страдальца —

Честного погребенья? Где твой стыд?

Знай, что, его без погребенья бросив,

С ним заодно бросаешь нас троих.

Мне доблестней, в открытую сразившись,

Пасть за него, чем за жену твою

Иль Менелая. Думай о себе,

1350 Не обо мне. Не оскорбляй меня!

Иль, дерзости дать волю не успев,

Сам от меня сбежишь, как трус ничтожный!

Царь Одиссей, ты вовремя подходишь,

Коль их не ссорить хочешь, а разнять.

Что с вами? Услыхал я издалека

Атридов крик над славным мертвецом.

Тевкр только что обидными словами

Нас оскорбил, владыка Одиссей.

Да?.. Но готов простить я человеку,

Коль бранью отвечает он на брань.

Я лишь бранил, – он дерзок был на деле.

Что ж сделал он? Чем оскорбил тебя?

Упорствует, что не оставит трупа,

Что похоронит мне наперекор.

Могу ль, как друг, быть откровенным с другом, —

Грести с тобою вровень, как всегда?

О, говори – не слушать не разумно:

Из всех аргивян ты – мой первый друг.

Так слушай же. Молю тебя богами:

1370 Не оставляй его непогребенным,

Не будь жесток, не поддавайся гневу

И ненавистью лютой справедливость

Не попирай. Ему всех ненавистней

Я в войске был с тех пор, как мне был отдан

Доспех Ахилла. Все ж его позорить

Не стану, пусть он враг мой. Признаю:

Он был из нас, явившихся под Трою,

Всех доблестней, коль не считать Ахилла.

Его лишая чести, ты не прав.

1380 Ведь не его, а божий законы

Ты оскорбляешь. Если умер честный,

Его нельзя бесчестить – пусть он враг.

Из-за него со мной в борьбу вступаешь?

Да, враждовать могу лишь благородно.

Ты должен сам попрать его ногами!

Не радуйся неправедным доходам.

Быть праведным – не так легко царям.

На то советы преданного друга.

Но честный подчиняться должен высшим.

1390 Но уступать друзьям – победа тоже.

Кого – подумай! – хочешь ты почтить?

Он был мой враг, но был велик душою.

Так почитать погибшего врага?

Но в нем вражда пред доблестями меркнет.

Однако же непостоянен ты!

Друзья сегодня – завтра нам враги.

Друзьями ли считать таких друзей?

Не одобряю непреклонных душ.

Однако ж люди примут нас за трусов!

1400 За справедливцев люди примут нас.

Так ты велишь дозволить погребенье?

Я даже сам приду сюда помочь.

В подобном деле – каждый за себя…

Не за себя стоять, так за кого же?

Тебе, не мне, припишут погребенье.

Тебя равно все честным назовут.

Поверь, тебе и большую услугу

Я оказать всегда готов… Но он

Останется врагом мне лютым здесь

1410 И в преисподней. Поступай как знаешь.

Безумец лишь способен, Одиссей,

Сказать, что ты не мудрым уродился!

Тебе я заявляю, Тевкр: отныне

Я – бывший враг – Аяксу другом стал.

В его похоронах и я желаю

Принять участье, выполняя свято

Все, чем должны мы лучших почитать.

О благородный Одиссей, – хвала

Твоим словам! Я худа ждал… Но вот

1420 Ты, главный враг Аякса средь аргивян,

Один нам руку протянул, не стал,

Живой, над мертвым злобно издеваться,

Как сумасбродный полководец наш.

Явился к нам он с братом и хотел

Покойного лишить последней чести!

Так пусть отец державный на Олимпе

С Эринией, все помнящей, и с Правдой,

Вершащей суд, воздаст им злом за зло, —

Им, пожелавшим бросить на позор

1430 Умершего. Но ты, о сын Лаэрта,

Сам в погребенье лучше не участвуй, —

Покойному, боюсь, то будет в тягость.

А в остальном ждем помощи твоей,

И ежели ты воинов пришлешь нам,

Мы рады им. О прочем позабочусь.

Знай, нам участье дорого твое.

А я хотел… но ежели ты против,

Я возражать не стану, ухожу.

Довольно! – мы времени много и так

1440 Потеряли. Копайте могилу скорей!

А вы водрузите объятый огнем

Для святых омовений треногий котел.

Вы же, третий отряд,

Отправляйтесь немедля в Аяксов шатер, —

Принесите доспех его… кроме щита.

Ты, мой мальчик, рукой к дорогому отцу

Прикоснись и по мере силенок своих

Помоги мне его под бока приподнять.

До сих пор извергается черная кровь

1450 Вверх из жил неостывших… Вы все, что ему

Назывались друзьями, – за дело, скорей!

В честь храбрейшего мужа несете вы труд, —

Вы вовек не служили подобным ему, —

Говорю о покойном Аяксе.

Учит многому опыт. Никто из людей

Не надейся пророком без опыта стать.

Непостижны грядущие судьбы.