ПОД ФЛАГОМ УНР

В тридцатые годы японская разведка стала проявлять повышенный интерес к эмиграции из России. С приходом к власти в Германии нацистов такая же тенденция стала прослеживаться в работе германской разведки. Обе службы встраивали эмигрантские организации в свои мероприятия по обеспечению военно-политических интересов Японии и Германии.

С другой стороны, многие эмигрантские организации связывали надежды на свое политическое будущее именно с этими странами, как неизбежными противниками СССР в будущей войне. Совпадение интересов не могло не привести к обоюдному желанию установления более тесных контактов, что и имело место как непосредственно в этих странах, так и на территории других государств, таких, как Афганистан, Персия, Турция. И немцы и японцы особенно пристально присматривались к эмиграции с Кавказа, из Средней Азии и Украины. Эти регионы плюс Дальний Восток рассматривались как очевидные зоны театра военных действий, и эмиграция изучалась как потенциальный союзник в решении не только политических, но чисто военных задач.

Украинские националы, особенно те, кто придерживался крайних взглядов, оказались одними из первых, кто вступил на путь тесного сотрудничества с японской и германской разведками.

Правительство Украинской Народной Республики в изгнании, как оно себя называло, имело в Стамбуле своего представителя — Мурского. Он-то и вышел на контакт с японским военным атташе в Турции Ямурой. После взаимного прощупывания, на что потребовалось определенное время, японский военный разведчик попросил составить для него небольшую записку о том, как его украинский собеседник оценивает возможности оказания поддержки японским акциям на Дальнем Востоке, что тот охотно сделал.

При освоении дальневосточных земель, писал Мурский, большая часть переселенцев прибывала с Украины. Уже до мировой войны в бассейне Амура, городах Уссурийске, Хабаровске и Верхнеудинске проживало немало украинцев. Эту местность в обиходе они называли по-своему Зеленым клином. При известном стечении обстоятельств, утверждал автор, эта территория вполне могла даже стать колонией Украины. Но последовавшие события все перечеркнули, так как территория эта стала ареной авантюр генералов, особенно Хорвата, Унгерна и атамана Семенова, пытавшихся создать там базу для борьбы с большевиками. Эта попытка, несмотря на поддержку чехословацких легионов, не имела успеха. Большевики очень легко завладели Дальним Востоком и продолжали политику старой России, добавив к этому массированное воздействие на Монголию, Маньчжурию, Корею и Китай.

Японско-китайский конфликт и роль в нем Советского Союза пробуждает у правительства УНР надежду на серьезную в скором времени военно-политическую акцию. Оттеснение России от берегов Тихого океана пошло бы на пользу Японии, и она едва ли сможет найти более благоприятный момент для реализации своих планов. Но для этого, рекомендовалось в записке, японские политики должны основательно изменить свой подход к России как евроазиатской стране и содействовать ее расчленению. Национализм и сепаратизм приведут в конце концов к восстанию, и окончательно сломленная империя, как бы она ни называлась, не сможет более выжить как самостоятельное государство.

Независимая Украина хотела бы участвовать в событиях на Дальнем Востоке. В Маньчжурии, которая как раз граничит с частью Зеленого клина, проживает несколько тысяч украинцев. Там может быть создано ядро украинских вооруженных формирований, военные курсы и военизированные организации молодежи. Человеческим материалом для них послужат также беженцы из СССР и дезертиры из Красной Армии, число которых в грядущей войне будет весьма значительным .

Руководство УНР считает совершенно необходимым направление в секретном порядке политической и военной миссии на Дальний Восток для координации совместных с Японией действий, рассчитывая, что средства для этого будут предоставлены японскими друзьями.

Японцам записка понравилась, из Токио было получено «добро» на дальнейшие контакты с представителем УНР в Стамбуле. Прибывший на замену новый японский военный атташе Канда (было это в конце 1933 года) попросил Мурского еще раз осветить понимание украинскими коллегами своего места в происходящих процессах, что тот и сделал, подчеркнув, что действует с санкции своего правительства.

Представитель УНР писал, что народы, заинтересованные в расчленении России, следят с глубокой симпатией за японской политикой на Дальнем Востоке. Они надеются, что предстоящий японско-советский конфликт окончится распадом России на несколько самостоятельных государств: Украину, Кавказ, Туркестан и другие. В случае начала военных действий немедленно вспыхнут этнические восстания, и правительство УНР, поддержанное Японией, Польшей, Румынией и другими странами, окажет повстанцам помощь оружием, боеприпасами и военными инструкторами из числа офицеров национальной армии. Будут также организованы для участия в боевых действиях добровольческие отряды из украинцев, проживающих за рубежом, в том числе в США и Канаде.

Что касается Дальнего Востока, то УНР предлагает свои услуги по созданию в Маньчжоу-Го базы для формирования украинских отрядов, как это было сделано в Германии во время прошлой войны. На севере Маньчжоу-Го проживает немало украинцев, так что имеется прекрасная почва для антирусской акции. УНР, находясь в контакте с кавказцами и туркестанцами, будет и впредь координировать с ними свои политические шаги, используя их возможности в дружественных странах.

На территории самой Украины руководство УНР ставит во главу угла необходимость осуществления диверсионно-террористических действий: разрушение железнодорожных путей и мостов, уничтожение воинских складов и бензохранилищ, массовые и индивидуальные акции террора. Реализация этих мер требует денежных средств, и без помощи иностранных государств осуществить их невозможно. Сотрудничество с Японией позволяет рассчитывать на помощь с ее стороны в виде финансовых и товарных займов.

Многое будет зависеть от момента возникновения конфликта с СССР. Но даже если его не будет, а ситуация разрешится мирным путем в удовлетворяющем Японию варианте, то правительство УНР не будет терять надежды на поддержку с японской стороны независимости Украины. Факт отделения Украины от России может стимулировать национальные движения на Кавказе и в Туркестане, создав тем самым новую политическую ситуацию на Востоке Европы, и облегчит Японии ее миссию в Азии[2].

Представитель УНР установил в Стамбуле контакт и с немецкой разведкой, естественно, подчеркнув ведущую роль в эмиграции представляемой им группировки. Это тоже интересный с исторической точки зрения материал. Составленный по предложению немцев документ был получен ИНО в начале 1935 года. Вот его основные позиции.

Политическое руководство УНР было вынуждено покинуть Украину вместе с национальной армией, став, таким образом, правительством в изгнании. После убийства главы Директории Петлюры его возглавил Левицкий, а после него Прокопович. Кабинет пребывает в Париже, имея постпредства в Варшаве и Стамбуле. УНР придерживается антирусской идеологии, ориентируясь на помощь западных держав даже ценой территориальных уступок. Украинцы, заверял немцев Мурский, придают большое значение созданию объединенного фронта, что находит свое выражение в их участии в двух известных организациях: обществе «Прометей» и Комитете дружбы Украины, Туркестана и Кавказа. Ошибка группировки и лично гетмана Скоропадского, опиравшегося, кстати говоря, на германскую поддержку, заключалась в том, что он стал привлекать в свою организацию русских и евреев в ущерб истинным патриотам. Он не сумел создать национальной армии, распустил «синие » и «серые » дивизионы, составленные из военнопленных, находившихся в Австрии и Германии, разрешил привлекать на военную службу русских добровольцев.

В эмиграции, как и в самой Украине, идея монархической формы правления, да еще с дискредитировавшим себя Скоропадским во главе, равно как его проект автономии Украины в федеративной России, не пользуется сколько-нибудь широкими симпатиями.

Известно, что в 1934 году Скоропадский по приглашению бывшего царского посланника в Англии Саблина посетил Лондон. Поездка эта состоялась тотчас же после оживленной полемики между Милюковым, Деникиным и Саблиным относительно позиции русских антибольшевистских кругов в отношении опасности национального сепаратизма. Саблин настаивал с целью противодействовать этой тенденции, чтобы русские политики вошли в контакт с украинскими национальными группами, которые приемлют принцип автономизации. Скоропадский со всей очевидностью рассматривался сторонником этого течения, поэтому и был приглашен на совет. В этом смысле его и УНР позиции никоим образом не согласуются.

Все заметнее становится организация украинских националистов (ОУН), ориентировавшаяся вначале преимущественно на Галицию. За последние годы она претерпела эволюцию в сторону расширения, а конечной целью заявила провозглашение независимости Украины с использованием для этого самых жестких методов. Она располагает сетью подпольных ячеек не только в Галиции, но и в других украинских областях и пользуется финансовой поддержкой украинской эмиграции в Америке и Канаде.

Вывод из всего сказанного — есть только две группы, которые могут рассматриваться как подлинно украинские: УНР и ОУН. Новые надежды на возможность силовой акции против России, говорилось в документе, пробудили у всех националов понимание необходимости сплочения в борьбе за идеалы самостийности .

Меморандум немцы встретили с одобрением, и сотрудничество с украинскими радикальными движениями стало принимать все более прагматичные формы.

К этому периоду времени относится не известная до сего времени попытка германской разведки организовать руками украинских сепаратистов покушение на Сталина. Как следует из архивных документов, Службе безопасности ОУН удалось завербовать одного из руководящих работников Компартии Западной Украины, действовавшей на территории, которая вплоть до начала Второй мировой войны входила в состав Польши. Этот человек должен был по линии партии поехать в Москву в качестве приглашенного на VII конгресс Коминтерна. Как только об этом стало известно, с ним встретился личный представитель руководителя ОУН Коновальца Поливчак.

Встреча состоялась 18 июля 1935 года в Праге в одном из кафе на набережной Влтавы. Рассуждения уполномоченного лица свелись к тому, что начало военных действий Германии против СССР не за горами, война откроет прекрасные перспективы перед украинским национальным движением и в конечном счете приведет к расчленению Союза и провозглашению самостийной Украины. А патриоты должны всеми доступными им средствами содействовать решению этой задачи. Сейчас, продолжал Поливчак, чрезвычайно важно осуществить акцию, призванную посеять смуту и неуверенность в Советском Союзе. Верный путь для этого — совершение терактов в отношении ведущих деятелей ВКП(б), и прежде всего Сталина.

Обращаясь к собеседнику, Поливчак сказал, что имеет поручение шефа предложить ему осуществить такую акцию исторического звучания, воспользовавшись присутствием в зале заседания конгресса Коминтерна. Естественно, что будущий исполнитель, несмотря на заверения, что, мол, верные люди помогут улизнуть с места происшествия, сразу же понял, что ему отводят роль смертника, и попытался уклониться от почетного поручения. Тогда ему популярно объяснили, что лучше умереть героем, чем в безвестности. Колесо приготовлений завертелось, а на сцене появились истинные хозяева .

За неделю до выезда была устроена встреча с одним из чинов гестапо герром Шульцем, который с таким же успехом мог назваться Мюллером или Брауном — фамилия явно была вымышленной. Тот в довольно высокопарных выражениях говорил о дружеских чувствах германского народа к украинскому, подчеркнув, что история возложила на Германию миссию по освобождению Украины. Очевидно, немцы поверили информации своих друзей из ОУН, что человек готов к самопожертвованию и берется за дело. Шульц сказал, что в Берлине им предстоит встреча с руководящим деятелем НСДАП Розенбергом.

Шульц встретил коллегу на Ангальтском вокзале, и они вместе проследовали в гастштетте «Фатерлянд» на Потсдамерплатц, минут через двадцать в кабинет на втором этаже пожаловал Розенберг. Нацист сказал гостю, что в курсе его бесед с германским представителем, и добавил, что хотел лично увидеться с другом, который взялся за миссию исключительной значимости.

Сценарий был таков, что покушающийся должен сделать несколько выстрелов, как только Сталин и Димитров появятся в президиуме, и, воспользовавшись замешательством и паникой, скрыться.

Коминтерновского гостя поместили в гостинице «Люкс», его посетил связник, который должен был вручить ему пистолет. Договорились сделать это в день первого заседания.

Даже непрофессионалу было ясно, что, находясь не так уж близко к президиуму, рассчитывать на прицельные выстрелы не приходилось. Заказчикам нужна была громкая политическая акция, способная в какой-то мере дезорганизовать работу конгресса, оживить оппозиционные группировки в коммунистическом движении.

Концовка получилась вполне тривиальная — исполнитель отказался сделать задуманное. Из гостиницы, где должны были встретиться соучастники, он ушел задолго до обусловленного времени, объяснив позже раздосадованному соотечественнику, что почувствовал себя плохо и вынужден был прибегнуть к врачебной помощи. Ему, конечно, не поверили, но дело, как говорится, житейское.. .

ПОЛЬСКИЙ СЛЕД

В начале мая 1937 года из НКВД Сталину, Молотову и Ворошилову была направлена информация о том, что представитель польской разведки вел переговоры с турецкими властями о доставке в район турецко-советской границы значительного количества стрелкового вооружения. Турки формального разрешения на проведение такой операции не дали, однако поляки тем не менее намерены приступить к реализации своего плана, рассчитывая, что в Анкаре закроют глаза на это предприятие. Речь шла о транспортировке в один из промежуточных пунктов на Черноморском побережье Турции десяти тысяч винтовок. Для этого предполагалось использовать регулярные рейсы грузопассажирского судна «Полония», курсировавшего на линии Констанца — Александрия со стоянкой в Стамбуле. Затем имелось в виду на небольших моторно-парусных судах каботажного плавания доставить груз по назначению.

А предназначалось оружие, по замыслу польского Генштаба, для партизанских формирований, которые, как полагали, неизбежно возникнут на Кавказе после начала военных действий Германии против СССР, что считалось делом недалекого будущего. Свою роль должна была сыграть и радикальная кавказская эмиграция, с которой поляки интенсивно работали, во всяком случае, в Варшаве на это очень рассчитывали. Реализуемость этой акции (заметим, что речь шла о количестве стволов, достаточном для оснащения стрелковой дивизии) не могла не вызывать сомнения, но сама постановка вопроса как нельзя лучше давала наглядное представление о военно-политической идеологии тогдашних польских верхов.

О польской активности в этом направлении свидетельствовала и другая информация. Полковнику Хорашкевичу из польского Генштаба была поручена деликатная миссия: как-то уладить трения, возникшие между руководящими деятелями кавказской эмиграции, которые обосновались в Польше и патронировались его ведомством. Вообще-то польские службы — и военная разведка и контрразведка — довольно плотно занимались эмиграцией, имея в виду ее использование в работе по Советскому Союзу. И дело было не только в том, что из этой среды удавалось пополнять агентурную сеть, которая была задействована для получения разведывательной информации о положении в таком важном регионе СССР, как Кавказ. Ставилась задача стимулировать деятельность тех эмигрантских организаций и их лидеров, которые исповедовали идеи сепаратизма и на этой основе были готовы к далеко идущему сотрудничеству.

Не все было гладко в этом деле. Соперничество между отдельными деятелями эмиграции, претендовавшими на исключительную или, по меньшей мере, значительную роль, а то и откровенные склоки не позволяли, несмотря на все усилия, создать работоспособную объединенную организацию. Приходилось с этим считаться, но все же хотелось как-то сорганизовать все более или менее влиятельные группы, способные на оживление сепаратизма в Кавказском регионе. И хотя осязаемых результатов еще не было, а широковещательные заверения лидеров эмиграции об их возможностях среди соотечественников в СССР на деле оказывались несостоятельными, работа в этом направлении продолжалась.

В Варшаве находился один из влиятельных деятелей Азербайджанского национального центра, уже упоминавшийся М. Э. Расул-заде. Конечно, человек, как говорится, был уже на излете, но за ним — большая группа сторонников, и этим пренебрегать не следовало. У него что-то не ладится с другими сподвижниками, с теми же Мехтиевым и Векиловым, а те, как известно, поддерживают контакт не только с польским Генштабом. Им даны определенные авансы, вот они и бунтуют, желая играть самостоятельную роль, тем более что их германские, японские и турецкие друзья все время говорят о предстоящих больших событиях. Под этим понимается надвигающаяся война Германии с СССР, которая по всем расчетам должна актуализировать идею независимого Кавказа .

При благоприятном стечении обстоятельств вековая польская мечта расчленить наконец Россию, оторвать от нее Кавказ, Украину, Дон, Кубань, может быть, и Среднюю Азию, обещает стать вполне осуществимой.

Вполне возможно, что это очередная иллюзия, как человек военный полковник этого исключать не может, тем более что он неплохо осведомлен о военно-техническом и экономическом потенциале СССР и боеспособности Красной Армии. Да к тому же у Гитлера свои планы переустройства Европы. Но приказ есть приказ, и ему надлежит провести совещание с кавказцами.

Вообще-то служебное помещение Генштаба не лучшее место для подобного рода собеседований, означающее неприкрытое вмешательство во внутренние дела соседней страны. Закрадывается и мысль, что у НКВД такая агентура в эмиграции, что, по сути дела, ни на кого нельзя положиться. Самый наглядный пример — это недавняя история с бывшим уже теперь председателем Русского общевоинского союза Миллером, похищенным средь бела дня в Париже с помощью его ближайшего соратника генерала Скоблина, оказавшегося советским агентом. И инцидентов меньших масштабов не счесть. На подставах советских органов госбезопасности уже много раз обжигались коллеги полковника из военной разведки. Это только то, что известно, а сколько людей еще внедрено в агентурную сеть 2-го отдела Генштаба, одному господу богу известно. Но это эмоции, дело все равно нужно делать, несмотря на возможные издержки. Начальство предупредило, что наверху ждут серьезной активизации эмиграции в целях ведения работы непосредственно на советской территории, иначе выбрасывать деньги на ветер, и немалые, нет никакого резона.

В агентурном сообщении, полученном от источника советской внешней разведки из Варшавы, ход совещания был представлен следующим образом.

Хорошкевич в своем вступительном слове говорит, что наступают серьезные события, к которым кавказская эмиграция должна быть готова, объединив вокруг себя все способные к борьбе силы. Момент требует забыть личные мотивы, объединиться и создать авторитетную и дееспособную организацию .

Мехтиев в довольно резком тоне заявляет, что Расул-заде показал свою несостоятельность, нужно выбрать нового руководителя и перестроить всю работу.

Хорошкевич задает вопрос Мехтиеву, признает ли он лично так же, как и его коллега Векилов, решения организации и ее нынешнего руководителя? И тот и другой отвечают отрицательно: они в выработке линии участия не принимали, а посему не считают эти решения правомочными, как и избрание Расул-заде председателем исполбюро.

Хорошкевич обращается к Расул-заде и просит его отреагировать на высказанную другими участниками позицию. Расул-заде высказался в том смысле, что он не возражает против определенной реорганизации их деятельности, но при условии сохранения большинства в руководящем органе за его группой и оставлением за ним поста председателя национального центра.

Мехтиев, обращаясь к полковнику, заявляет, что председательство Расул-заде исключает возможность объединения.

Хорошкевич расстроен. Все уговоры участников совещания накануне проведения форума, их обещания пойти на компромисс ни к чему не привели. Значит, опять надо преодолевать амбиции, мирить, убеждать, а это занятие хлопотное и малоприятное. Но нельзя же докладывать наверх, что дело не удалось.

Резюме полковника таково: уважаемому Расул-заде, господам, представляющим различные группы, предлагается (последнее слово было повторено дважды, что придавало ему оттенок приказания) договориться самим в интересах дела. Через пару недель на Лубянке получили сообщение, что примирение-таки состоялось, хотя со всякого рода оговорками.

Те, кто давал поручение Хорошкевичу, не ошиблись в выборе исполнителя: он уже лет десять, если не больше, занимался кавказцами и имел немалый опыт решения разнообразных проблем. И вообще Хорошкевич понимал психологию своих подопечных, которые, в конечном счете, находились у него на содержании. Так что музыку, как принято говорить, заказывал он, хотя и с вариациями .

А два года спустя обнаружились дополнительные детали служебных обязанностей этого польского офицера, когда в числе интернированных в СССР польских военнослужащих оказался некто, назвавшийся Караевым. Как только выяснилось, что он вовсе не поляк, а кавказец-эмигрант, уже много лет служащий в польской армии, он был допрошен более подробно. В его показаниях фигурировала и фамилия Хорошкевича.

На вопрос, каким образом он попал в польскую армию, Караев ответил, что, перейдя нелегально границу и оказавшись в Турции, он связался с известным деятелем эмиграции М. Э. Расул-заде. Тот через некоторое время познакомил его с офицером польского Генштаба Хорошкевичем, работавшим в начале тридцатых годов в Стамбуле. Он же попросил поляка содействовать зачислению соотечественника на польскую военную службу.

Вопрос:

Как реагировал Хорошкевич на эту просьбу Расул-заде?

Ответ:

Хорошкевич дал свое согласие и сказал, что о принятом в отношении меня решении сообщит Расул-заде.

Вопрос:

Эту свою просьбу Расул-заде согласовывал с Вами?

Ответ:

Расул-заде имел со мной беседу, сказал, что намерен направить меня в польскую армию в целях подготовки кадров на случай польско-советской войны и последующей отправки в Азербайджан для участия в организации там восстания.

Вопрос:

Каков был результат разговора с Хорошкевичем?

Ответ:

По возвращении из Варшавы в Стамбул Хорошкевич объявил, что ходатайство о зачислении меня в армию удовлетворено, и предложил явиться в польское посольство за получением визы.

Далее Караев пояснил, что ему было рекомендовано написать письменное прошение о зачислении на военную службу в польскую армию на имя военного министра, что он и сделал .

Вопрос:

Каким образом Вы, имея турецкое гражданство, получили разрешение турецких властей на выезд в Польшу?

Ответ:

По просьбе Расул-заде турецкие власти выдали мне паспорт как студенту, едущему на учебу.

Вопрос:

Куда Вы должны были явиться по прибытии в Варшаву?

Ответ:

Расул-заде дал адрес Векилова. От него я узнал, что получил назначение в 6-й стрелковый полк, дислоцированный в Вильно. После этого Векилов пригласил меня поехать вместе с ним во 2-й отдел Генштаба.

Вопрос:

Как Вас приняли в Генштабе?

Ответ:

Векилов привел меня к Хорошкевичу, который к тому времени вернулся из Турции, мне выдали деньги — 1000 злотых и решили вопрос с обмундированием. Хорошкевич сказал напутственные слова, высказав уверенность, что я оправдаю возлагаемые на меня надежды.

Когда Караева попросили рассказать, что ему известно о деятельности 2-го отдела Генштаба в отношении эмиграции, то он обнаружил осведомленность по отдельным фактам финансирования поляками кавказской эмиграции, а также в структуре и функциях его подразделений. Сказал, что один из секторов отдела занимается разведывательной работой по Закавказью, Северному Кавказу и Крыму, возглавляет его пан Хорошкевич.

Варшавское совещание с эмиграцией показало, что ориентироваться на какой-то единый центр нецелесообразно, а в таком деле, как организация конспиративной работы против СССР, просто опасно. Поэтому польские службы пошли по пути поддержания негласной связи с активистами отдельных эмигрантских групп, в том числе на территории других стран, вчастности Турции.

Об этом нюансе в деятельности польских представителей за рубежом и некоторых их конкретных шагах на Лубянке стало известно. Из резидентуры пришло сообщение, что советник польского посольства в Анкаре Залевский в начале февраля 1938 года сразу после возвращения из Варшавы, куда выезжал для получения инструкций, пригласил к себе Курбана Байрамова, возглавлявшего в Стамбуле автономную эмигрантскую группу, и предложил ему сотрудничать независимо от организации Расул-заде. Более того, поляк сказал, что возлагает на такую совместную работу большие надежды. Залевский, изложив свое понимание задач эмиграции, попросил собеседника подготовить программу действий группы, план работы, а также смету предполагаемых расходов.

Курбан Байрамов ответил, что кроме Польши есть и другие государства, которые проявляют интерес к совместной работе, но поскольку, мол, поляки первыми перевели дело в практическую плоскость, то его группа готова к сотрудничеству.

Когда Залевский поинтересовался, кого собеседник видит руководителем стамбульской группы, то была названа фамилия Хамид-бея Хасмамедова. Залевский предложил Байрамову деньги на первоначальные организационные расходы. Тот, однако, заявил, что речь должна идти о серьезном финансировании конкретной конспиративной работы в общих интересах. Залевский на это ответил, что разделяет такой подход, своим азербайджанским друзьям он полностью доверяет. Откровенно говоря, заявил поляк, от успеха их работы во многом зависит и его служебная карьера, а поэтому надо работать в тесной связке — к обоюдной пользе и удовлетворению.

Таким образом, контактируя с организацией Расул-заде, квартировавшей непосредственно в Варшаве, поляки вышли и на Курбана Байрамова в Стамбуле. План работы, который Байрамов по просьбе польского представителя ему составил, последнего вполне удовлетворил. Предложение определить в качестве официального руководителя группы Хасмамедова также не встретило возражений. Через некоторое время он и Байрамов посетили Залевского и дали согласие на сотрудничество, не преминув заметить, что с организацией Расул-заде дела иметь не хотят. Что касается последнего, то Залевский уклонился со своей стороны от каких-либо обязательств, заверив, что обо всем информирует Варшаву. Он еще раз подчеркнул, что, предлагая кавказским друзьям работать на советском направлении, он действует по поручению своего правительства, и выразил надежду, что эта совместная работа принесет желаемые плоды.

За обтекаемыми формулировками скрывалось желание иметь в определенных районах Кавказа надежные источники информации и рычаги влияния на обстановку, когда необходимость этого будут диктовать внешние условия. Под этим собеседники молчаливо понимали нападение Германии на СССР, неизбежность которого уже ощущалась в европейских столицах — вопрос был лишь во времени. Другое дело, что военно-политическая конфигурация событий оказалась вовсе не такой, как она мыслилась в Варшаве, а Польша стала жертвой гитлеровской агрессии. Но это уже другой вопрос, который ничего не меняет в том, что польские спецслужбы самым активным образом работали с эмиграцией с целью ее последующего использования для дестабилизации внутриполитической ситуации в Советском Союзе.

Из имевшегося в распоряжении нашей разведки доклада стамбульской полиции в свое МВД следовало, что активность польской разведки в части работы с кавказской эмиграцией в Турции не была секретом для местных властей. Так же, как и цель всей этой работы, которая квалифицирована в этом документе как направленная на подготовку восстаний на советской территории .

ИЗ СЕЙФОВ ГЕНШТАБА

В начале тридцатых годов после нескольких лет упорной работы полякам удалось организовать общество национальных эмигрантских групп из России, которое назвали «Прометей» в честь героя одноименной трагедии Эсхила. Идейным принципом его участников стал постулат о необходимости расчленения бывшей империи, а теперь СССР на конгломерат независимых государств по этническому принципу. В «Прометей» дали согласие войти представители эмигрантских центров украинцев, грузин, горцев Северного Кавказа и среднеазиатских республик.

Всей многотрудной работой по решению организационных вопросов, нахождению компромиссов и общему руководству деятельностью общества негласно руководил польский Генеральный штаб, из чего можно заключить, что ему отводилась роль военно-политическая.