С ГЕРМАНСКИМИ ДРУЗЬЯМИ

Встречаясь с Гуккесом, Шамиль как-то сказал ему, что, насколько он знает, в Турции много людей, которые симпатизируют Германии. Немцам с учетом того, что особенности внешнеполитической обстановки не позволяют Турции пока отказаться от дружественных отношений с Советским Союзом, целесообразно уделить особое внимание усилению своего экономического присутствия в стране. С развитием торгово-экономических отношений между двумя странами Германия обеспечит себя не только богатыми источниками сырья, хорошим рынком сбыта своих промышленных изделий, но и, что особенно важно, откроет для себя большие перспективы в военно-политическом отношении в случае войны.

Гуккес поддержал разговор, согласившись с тем, что экономическая сфера межгосударственных отношений создает фундамент, на котором можно возводить любые, даже самые тяжелые конструкции. Он сам уделяет большое внимание работе с теми турецкими ведомствами, компаниями и организациями, которые развивают экономическое сотрудничество с Германией. Попросил порекомендовать ему крупного местного коммерсанта, который в силу своих знакомств в руководящих военных кругах мог бы быть посредником в его, Гуккеса, контактах с турецким военным ведомством, чтобы не афишировать ангажированность немецкой стороны в этом деле.

Шамиль эту просьбу исполнил, указав на влиятельного бизнесмена, давно помогавшего его организации. Камуфляж их отношений больше не требовался, и Гуккес настоятельно попросил Шамиля подготовить письменные соображения об организации разведывательной работы на Кавказе. У того был достаточный опыт такой работы в сотрудничестве с турецкой военной разведкой, но раскрывать его или дублировать те же методы он не стал. Это не понравилось бы его старым друзьям из Генштаба. В беседах с Гуккесом он делал акцент на политической стороне дела.

Как-то Шамиль даже упрекнул немца в том, что он хочет использовать его лишь для разведывательной работы на Кавказе. Он готов в пределах своих возможностей помочь и даст, как и обещал, наводки на пригодных для этого людей. Но сам он считает, что главное — это политическая работа, которая должна иметь вполне очерченные границы и базироваться на твердой договоренности между ними.

В представленном Гуккесу меморандуме, копия которого через некоторое время оказалась в распоряжении советской разведки, Шамиль писал, что горные районы Кавказа на обширной территории от Черного до Каспийского моря, где проживает два миллиона человек, наиболее свободные от контроля советского режима, в любой момент могут подняться против советской власти.

Сейчас Турция связана определенными отношениями с СССР, но в случае серьезных выступлений она не откажется от вмешательства в кавказские дела. Таким образом, вооружая Турцию и поддерживая кавказскую эмиграцию, Германия по сути дела действует в своих национальных интересах.

Германскую разведку меморандум Шамиля не удовлетворил. Через помощника Гуккеса ему был дан ответ, что высказанные им соображения никак не могут служить базой для конкретной работы. Они не содержат сведений об организации Шамиля и ее возможностях, наводок на лиц, которые могут оказаться перспективными именно с точки зрения их использования в разведывательных целях, не указаны полезные связи и самого автора. Кроме того, Шамилю с самого начала было заявлено, что с ним немцы желают установить связь в сугубо индивидуальном порядке, а не в качестве руководителя организации.

Неудовольствие Шамиля вызвало и то обстоятельство, что немцы заняли, как он считает, двойственную позицию. С одной стороны, работают с ним, хотя и не всегда так, как хотелось бы, а с другой, он это знает, уже вышли на других активистов, в какой-то степени конкурентов. Встречаются с Карумидзе, Султановым, те вроде бы даже получают от них какие-то деньги. Особенно покоробило Шамиля то, что, созывая в Берлине Конгресс угнетенных народов Советского Союза, обошли его как законного лидера горцев. Но обиды обидами, притираться же друг к другу нужно.

Шамиль с согласия Гуккеса привлекает к подготовке предложений для немецкой разведки своего соратника Арид-бея. У него есть хорошие связи в Генштабе, министерствах обороны и экономики, МИД, в партийных кругах, среди депутатов меджлиса. Тот быстро сочинил требуемую бумагу, правда, на турецком языке — пусть переводят.

Как человек дела, Арид-бей берет быка за рога. Для того чтобы успешно работать с высокопоставленными партнерами, решать через них самые разнообразные вопросы, в том числе и те, которые интересуют германских друзей, требуются определенные условия. Нужен комфортабельный уголок в центре Анкары, куда можно было бы пригласить гостей, устраивать вечера и пр. Самым подходящим местом для этого был бы Ене Шехир, где живет весь бомонд. Он присмотрел подходящий домик в 5—6 комнат с обстановкой, это будет стоить 80—90 лир в месяц.

Если ставить дело серьезно и широко, то следует пойти на расходы. Для получения всякого рода сведений из министерств и учреждений необходимо взять на содержание пару-другую чиновников из непосредственных исполнителей, иначе в Турции дела не сделаешь. Нужно подкармливать руководителей учреждений, членов различных комиссий и т. д. Смотрите, как сыплют деньгами преуспевающие фирмы.

А лучше всего действовать под прикрытием какой-либо солидной компании. Подходящая сфера, например торговля углем, на этом товаре в Анкаре делаются неплохие дела, и все будет выглядеть естественно, не говоря уже о том, что сами собой откроются нужные двери. Может быть, это опять не вполне то, что устроит немцев, но, по крайней мере, им делается конкретное предложение, пусть думают, а если захотят его реализовать, то должны быть готовы финансировать такое предприятие .

Написанное Арид-беем Шамиль сопроводил примечанием. «Прискорбно, — писал он, — что Германия со своей передовой техникой не преуспела в перевооружении турецкой армии. Ведь обстановка для этого весьма располагает, многие офицеры турецкой армии, в том числе и высшие, получили образование в Германии и являются ее поклонниками. Мы, кавказцы, полагаем, что важнейшая задача политики Германии — это движение на Восток, а потому укрепление ее позиций в Турции содействовало бы достижению этой цели.

Мы одобряем действия здешнего бюро национал-социалистской партии и германского посольства в этом направлении. Особенно важно найти пути к тесному сближению с турецкой армией, влияние которой на внешнюю и внутреннюю политику страны весьма существенно. Все сегодняшние государственные деятели — выходцы из армии, они живут ее духом. А если так, то не будет ничего более естественного для германского правительства, если оно энергично займется оснащением турецкой армии новейшим вооружением. Горцы считают своим священным долгом работать вместе и сделать все возможное для успеха дела ».

Возможности влияния на турецкие политические и военные круги германскую разведку, конечно, интересовали. Если у кавказской эмиграции есть такие позиции, то нужно их сполна использовать. Наверное, с точки зрения конкретной работы с людьми, чем занят Гуккес, все эти излияния мало что дают. Его вообще раздражает чрезмерная политическая болтовня, он привык оперировать более конкретными категориями: изучение людей, их привлечение к сотрудничеству, обучение ремеслу, получение информации, лоббирование с их помощью каких-то проектов. Однако по большому счету иметь Турцию своим союзником в будущей войне — важная цель политики Германии, и в этом смысле сказанное Шамилем в Берлине должно понравиться.

Гуккес не ошибся. Руководство отметило его полезные контакты с влиятельными деятелями Турецкой народной партии, в том числе членом ее центрального правления Д. Керимом и секретарем стамбульской организации Раджеб-беем, а также неофициальные (через куратора немецкой колонии в полиции Салим-бея) с турецкой разведкой.

Имеются, хотя и отрывочные, данные о том, что первые лица из гитлеровского руководства держали в поле зрения деятельность своей разведки в Турции, которая включала и целенаправленную работу по эмиграции из СССР.

Как руководитель заграничной организации НСДАП, Гуккес приглашался на съезд партии в Нюрнберге, где был принят заместителем Гитлера по партийной линии Гессом. Он сделал подробный доклад о проделанной работе, которая была одобрена. В беседе с Гуккесом Гесс высказал намерение посетить Турцию в целях укрепления германских позиций в политических кругах страны.

Гуккес выезжал в Софию, когда там находился с визитом Геринг, которому он докладывал о мерах по развитию германо-турецкого сотрудничества в области авиации. Правда, встреча с рейхсмаршалом, по признанию самого Гуккеса, была краткой, так как Геринг был чрезвычайно занят сложными переговорами с болгарским царем Борисом.

Поступивший в Центр из берлинской резидентуры немецкий документ показал оправданность усилий по выявлению германской агентуры среди эмигрантов-кавказцев. Это была докладная записка Гуккеса своему руководству «О результатах и перспективах разведывательной работы против СССР». Выяснилось, в частности, что Гуккес активно работал не только с С. Шамилем. Ниже приводится текст этого сообщения (в переводе на русский язык):

«При установлении связи с эмиграцией из России, в особенности с представителями азербайджанцев, северокавказцев и туркестанцев, мы руководствовались тем, что эти эмигрантские группировки могут быть связаны с нелегальными ячейками единомышленников в Советском Союзе, служащими в различных госучреждениях и в Красной Армии.

Исходя из этих соображений упомянутые эмигрантские организации представляют из себя самый подходящий материал для разведок иностранных государств, заинтересованных в свержении большевизма. К этому необходимо добавить, что северокавказцы и азербайджанцы обладают к тому же хорошими связями в высших турецких правительственных учреждениях, в том числе в Генеральном штабе.

Вполне естественно, что мы не можем оставить неиспользованными вытекающие из этого возможности, тем более что после победы национал-социализма в кругах этой эмиграции стала появляться большая и ясно выраженная симпатия к новой Германии.

Понятно, что организация азербайджанской партии Мусават обладает наибольшим опытом с точки зрения интересов разведывательной работы. К сожалению, до сих пор эта партия использовалась и контролировалась исключительно французской и польской разведками, и ее руководителей М. Э. Расул-заде и М. Векилова следует рассматривать как агентов польской разведки.

Но все более отчетливо начинает выявляться ядро немецкой ориентации, недовольное руководством партии. Исходя из этого мы связались с доктором Джаффароглу, наиболее нам сочувствующим, который, занимая видное положение в группировке польской ориентации, может быть нам очень полезен. Само собой разумеется, что мы связались с ним лично, а не с организацией как таковой.

За время нашей связи с доктором Оглу нами получен от него целый ряд материалов о его связях на Кавказе.

Учитывая, что польская разведка по Кавказу активно действует и с территории Персии, мы намерены командировать доктора Оглу в эту страну с целью создания там прочной базы для нашей разведки. В целях контроля за его работой целесообразно направить туда вместе с ним и наше доверенное лицо, которое осуществляет здесь связь с Джаффароглу. Такое наблюдение необходимо уже потому, что подобный вояж сопряжен с известными расходами, а наше сотрудничество с доктором Оглу недостаточно продолжительно и поэтому, безусловно, желательно, чтобы наш человек руководил его усилиями в требуемом направлении. Он обладает достаточным опытом в подобного рода делах, а кроме того, владеет языком доктора. Расходы по поездке составят сравнительно небольшую сумму в 1500 марок .

С помощью Джаффароглу к кашей работе привлечен азербайджанец Ахмет Расим, являвшийся ранее секретарем нелегальной организации «Народная партия» в Баку, знакомый с тамошними условиями и сохранивший ряд связей на родине. Он уже представил нам несколько сообщений. Однако значительно большую ценность, чем его доклады, представляют для нас уже действующие связи, которые дает нам А. Расим. В случае надобности он по приведении в порядок своих турецких документов сможет и сам поехать на Кавказ. Было бы целесообразно выплачивать ему ежемесячное вознаграждение в размере 40 тур. лир (80 марок) с выдачей их через доктора Оглу.

Джаффароглу уже ранее запрашивал нас, нельзя ли устроить одного из азербайджанцев в качестве обслуги на немецкий пароход с целью создания возможности регулярной связи через Батуми с Баку. Поскольку у самого доктора Оглу в Аджарии опорного пункта нет, необходимо действовать следующим образом. Д. Оглу, не раскрывая нашей заинтересованности, расскажет М. Векилову, что попросил знакомого немца в пароходной компании устроить земляка на рейсовый пароход, чтобы восстановить связь со своими родственниками, прерванную из-за строгой почтовой цензуры. Векилов, надо полагать, весьма заинтересуется этим, так как это даст ему возможность связываться с агентурой польской разведки в Баку. Мы же добьемся того, что будем контролировать связь с группировкой польской ориентации и получать те же материалы, что и поляки».

Гуккес был отозван в Берлин по завершении своей долгосрочной командировки в Турцию в августе 1937 года, пробыв, таким образом, в этой стране шесть лет.

Ближе к началу войны германская агентура из эмигрантской среды была нацелена на решение конкретных военно-политических задач рейха, чем занимались преемники Гуккеса из резидентуры немецкой разведки в Турции .

ЗАТЕЯ ГЕНЕРАЛА ШКУРО

С лета 1931 года в ИНО из загранаппаратов стала поступать информация, из которой следовало, что известный по Гражданской войне казачий генерал Шкуро активно контактирует с Союзом горцев, а предмет обсуждений — перспективы развертывания партизанской войны на Северном Кавказе. Более того, он как кадровый военачальник готов взять на себя общее руководство действиями горцев и позаботиться о поддержке. Шкуро выезжал в Белград, чтобы прощупать настроения нашедших там убежище казаков и их командиров.

Стало известно, что Шкуро посетил Марсель для встречи со своим бывшим сослуживцем генералом Улагаем, который руководил последней крупной операцией армии Врангеля — десантом из Крыма на Черноморское побережье Кавказа. Тогда преследовалась цель, опираясь на сепаратистски настроенные силы Северного Кавказа, установить контроль над этим краем и создать новый фронт против Красной Армии.

В новом плане Шкуро решающее место также в конечном счете отводилось вооруженному выступлению на Кавказе, поддержанному извне. Шкуро и Улагая многое связывало. Оба с Кубани, оба окончили Николаевское кавалерийское училище, и тот и другой генерал-лейтенанты, командовали кавалерийскими корпусами. Правда, потом, в эмиграции, их пути разошлись. Шкуро колесил по европейским столицам, поддерживая боевой дух входивших в РОВС частей, а Улагай поступил на службу в албанскую армию.

Со своим казачьим отрядом Улагай сыграл не последнюю роль в государственном перевороте, осуществленном Зогу, ставшим в 1928 году королем Албании. Опыт Улагая мог, таким образом, быть востребованным и для предприятия, задуманного Шкуро .

Конечно, идеология сепаратизма сильно контрастировала с основным лозунгом Добровольческой армии — «Единая и неделимая», под знаменем которой Шкуро сражался с большевиками. Но теперь он, как оказалось, готов был действовать вместе с Союзом горцев, который изначально был за отторжение Северного Кавказа от России. Сразу же возник вопрос, чьей поддержкой пользуется Шкуро, на чьи деньги может рассчитывать.

В январе 1932 года, как следует из архивных документов, было перехвачено шифрованное письмо известного в эмигрантских кругах своей активностью Ксюнина к своему авторитетному соотечественнику Гучкову, в котором он извещал, что Шкуро занят важным делом, объезжает места расселения казаков, имеет хорошую информацию от берлинских советников. Просит оказать ему содействие, заинтересовать Детердинга, поскольку речь идет о взрыве нефтепромыслов на Кавказе.

Из других источников поступили сведения, что о планах Шкуро осведомлены и Детердинг и крупный нефтепромышленник Нобель, свою поддержку ему обещал председатель ЮВС Миллер. Как Шкуро собирался все это увязать с интересами горцев — оставалось не вполне ясным, но и не реагировать на информацию было нельзя.

Оказалось, что план Шкуро был весьма экзотичен по замыслу и, мягко говоря, достаточно проблематичен по исполнению. Но он существовал и как исторический эпизод, очевидно, имеет право быть упомянутым. Деятельность Шкуро выходила за рамки чисто эмигрантских дел и могла затронуть отношения с иностранным государством, поэтому о существе дела ИНО отдельной запиской доложил руководству ОГПУ. Вырисовывалась следующая картина.

Шкуро после консультаций с кавказскими сепаратистами, которых хотел видеть своими союзниками в замышляемой им комбинации, предложил наследникам низвергнутого персидского шаха Каджарской династии (двум его братьям) восстановить ее на престоле. Естественно, с компенсацией собственных услуг и стараний кавказцев .

Первую часть задачи Шкуро предполагал решить с помощью казаков, что не было столь уж необычным, если говорить о персидской истории. Русские казачьи части на службе персидских шахов всегда считались самыми боеспособными в армии, и нередко за ними было даже решающее слово во внутренних разборках. Да что там далеко ходить, и Реза Пехлеви стал несколько лет назад шахом во многом благодаря тому, что имел в качестве своей лейб-гвардии казачью часть. До него казаки служили и Каджарской династии. Практически сразу после ее восшествия на персидский престол казаков стали охотно брать на военную службу, они составляли, как бы теперь сказали, элитную часть шахского войска, и за отличия в боях русский батальон получил наименование «Багадеран», то есть богатырский, гренадерский. А генерал Баратов, командовавший русским корпусом, размещенным в Персии в годы Первой мировой войны, был отмечен Султан Ахмед-шахом персидским орденом «Темсал» — усыпанным бриллиантами миниатюрным портретом властелина.

В итоге Шкуро заинтересовал своим проектом Каджаров, хотя на самом деле это была соломинка для утопающих. В случае удачного осуществления плана и воцарения старшего из братьев на престол помимо финансирования Шкуро и его людям давалось обещание предоставить возможность действовать против СССР с приграничных территорий. Это открывало, как представлялось Шкуро, хорошие возможности для решения второй части его плана — развертывания с помощью кавказского сепаратизма и теперь уже под его знаменем партизанской войны на Северном Кавказе. Это была стихия генерала.

Каджаров, как следует из архивных документов, Шкуро убеждал, что осуществить его замысел вполне возможно. Действительно, у нового шаха немало недоброжелателей и в Тегеране и на периферии. Вожди племен и часть губернаторов мечтают о прежних временах, при Каджарах у них было гораздо больше власти. Не добавляют Реза Пехлеви популярности и управляющие его имениями — амляки, назначаемые, как правило, из числа преданных ему офицеров. И что еще более серьезно — так это недовольство населения, особенно сельского, что в Персии всегда было барометром настроений общества. На землях, принадлежащих шаху, установлены непомерные налоги: с пяти пудов неполивного хлеба — один пуд, с пяти пудов поливного — два пуда. При созревании хлеба комиссия в составе представителей властей и старшины аула производит опись на корню, определяя количество хлеба, подлежащего сдаче. После покоса хлеб без разрешения не обмолачивается и сдается в качестве налога или, если это излишки, продается по фиксированной цене. Такого и раньше-то никогда не было.

Так что с помощью сравнительно небольшого отряда верных и хорошо обученных людей, убеждал Шкуро, вполне можно осуществить задуманное. Исполнителей он найдет, многие его сподвижники маются без настоящего дела. Об оружии генерал, оказывается, тоже позаботился. Он был на заводах «Шкода » в Чехословакии, где ему обещали уступить шесть тысяч русских винтовок, которые в свое время были вывезены Чехословацким корпусом из Сибири и приведены в заводских условиях в надлежащее состояние. Хотя это трехлинейки старого образца, они, как известно, прекрасно зарекомендовали себя в боевых условиях, да и казаки к ним привычны. Цена чехами была назначена в четыре золотых рубля за единицу. Так что оружие не проблема — были бы деньги.

При всей его замысловатости план Шкуро охотно воспринимали и даже откликались на просьбы. Слишком заманчива была перспектива поворошить тлеющие угли. Детердинг порадовал генерала приличным пожертвованием — пока на личные нужды. На кое-какие субсидии согласился Нобель, энную сумму презентовали сами Каджары, но все это были скорее авансы на будущее, а серьезное финансирование зависело от успеха тех организационных мер, которые наметил Шкуро. Он пытается договориться с казачьей верхушкой, с северокав-казцами и даже курдами, которых хотел приспособить для прорыва в район Бакинских нефтепромыслов. Поскольку с последними переговоры велись в Швейцарии, то местные власти, сочтя эту возню нежелательной, попросили генерала покинуть страну .

Однако поддержки казачества, на которую так рассчитывал Шкуро, он не получил. Улагай, судя по всему, также не воспринял его авантюру. Да и многие из тех, кого Шкуро уговаривал помочь ему (он разговаривал, например, на эту тему с атаманом Войска Донского Богаевским), понимали, что, помимо всего прочего, шах Реза Пехлеви полностью контролирует ситуацию в стране, имеет поддержку армии и большинства губернаторов провинций, утихомирил амбиции вождей племен. Так что караван, как говорится, ушел. Затея Шкуро оказалась несостоятельной.

История эта не столько обеспокоила сама по себе — реакция на Лубянке и выше была весьма спокойной, сколько еще раз показала необходимость пристального отслеживания событий в соседней Персии с учетом возможности превращения ее в опасный плацдарм для действий враждебных по отношению к СССР сил. Последующие исторические события подтвердили оправданность мер, предпринятых для совершенствования деятельности нашей разведки в стране, которую по желанию Реза Пехлеви в 1934 году переименовали в Иран .

КОМУ НУЖНА «КАЗАКИЯ»?

В примечательной беседе Сталина с Иденом, с которой начался наш рассказ, был еще один пассаж, имеющий прямое отношение к теме. Когда собеседники обсуждали те меры, которые следует предпринять, чтобы германская агрессия никогда не повторилась, то в их числе была обозначена возможность разделения Германии, например, на Баварию, Рейнскую и Берлинскую области путем стимулирования сепаратизма в этих землях. И здесь английский министр иностранных дел высказал сомнение в целесообразности таких шагов, если для этого не будет предпосылок в виде сепаратистских настроений у германского народа. Иначе возникнет ирредентистское (националистическое) движение, которое вновь объединит страну на нежелательной основе.

Весьма разумный и вполне реалистичный подход. В жизни, правда, все было несколько иначе: вначале Германия была поделена на оккупационные зоны держав-победительниц, затем существовало два германских государства, сорок пять лет спустя после победы союзников образовалась единая ФРГ, а сепаратистские устремления в германском народе полностью отсутствовали. Так что Идеи был совершенно прав в своих утверждениях, вот только его предшественники в руководстве британской внешней политикой не всегда следовали этим правилам.

В небольшом местечке под Прагой в начале тридцатых годов проживал в эмиграции донской казак, выпускник академии Генерального штаба, в годы Гражданской войны генерал-майор Исаак Федорович Быкадоров. Он создал и возглавлял организацию «Вольное казачество», объединенную идеей его самостийности. Именно по этой причине к деятельности генерала проявился повышенный интерес в ряде зарубежных государств, где присматривались к проявлениям сепаратизма в России как потенциальному инструменту ее ослабления, а в идеале расчленения на отдельные национальные или территориальные образования.

Вообще-то о создании вместо мощной России конгломерата государств мечтал еще Наполеон. Накануне бегства из горящей Москвы он, как известно, направил своего генерала Лористона к Александру I с предложением о мире — на французских, естественно, условиях. Кутузов, у которого уже созрел план контрнаступления, опасаясь, как бы император не принял опрометчивого решения, задержал посланца Бонапарта в Тарутинском лагере, а затем ему сообщили, что царь аудиенции дать не может. Наполеон был взбешен, кричал, что поворачивает свою армию на Петербург, поставит Россию на колени, а затем урежет ее (в гневе он явно проговорился) — будут созданы герцогство Смоленское, ханство Казанское и королевство Казацкое. Что случилось далее, известно.

Парадокс истории заключался и в том, что именно казаки изрядно потрепали наполеоновские войска, особенно при их отступлении. Они же были в конвое русского императора при его триумфальном въезде в Париж. Шустрые молодцы-казаки немедленно освоили местные питейные заведения и только покрикивали на гарсонов: быстро, быстро. Французы переиначили слово на свой лад и получилось известное теперь во всем мире бистро. А казаки, закончив свою миссию, возвратились в родные места и продолжали верно служить своей отчизне, защищая неприкосновенность ее границ.

Революция и последовавшая за нею Гражданская война оживили идею самостийности казачества и если не создания королевства, как у Наполеона, то, во всяком случае, отделения соответствующих территорий от России, разумеется, под внешним патронажем. Нашлась у влиятельных западных политиков и фигура, которая, по их мнению, могла бы стать лидером казацкого сепаратизма. Таковой, как понял читатель, посчитали И. Ф. Быкадорова. Случилось так, что в то время с генералом повстречался его хороший знакомый, тоже донской казак, и они много говорили о судьбах казачества, положении соотечественников за рубежом и взаимоотношениях с теми самыми западными деятелями, которые питали к эмиграции свой интерес.

Собеседник генерала под большим впечатлением сразу же после встречи подробно записал содержание разговоров, сопроводив эти заметки своими дополнениями о личности Быкадорова, которого считал фактическим лидером зарубежного донского казачества. Вскоре эти записи оказались в распоряжении советской внешней разведки.

О Быкадорове: генштабист, в свое время незаурядный казачий офицер, решительный, энергичный, умный, дальновидный, по убеждениям самостийник. Свои взгляды особенно никогда не афишировал, боясь ссоры с Деникиным, стоявшим за «единую и неделимую». Еще более осторожным стал после расправы главкома Добровольческой армии с кубанскими самостийниками, когда по приказу Антона Ивановича был казнен их лидер Калабухов.

На русско-германском фронте Быкадоров последовательно командовал сотней, полком и дивизией, будучи в должности начальника штаба. Отличался личной отвагой, казаки ему доверяли. Честный, ни одной казачьей копейки к его рукам не прилипло — вот отзыв казацкой массы о нем. Все полученные им награды, в том числе такие высокие, как орден Георгия и Георгиевское оружие, его подчиненные считали вполне заслуженными. После тяжелого ранения генерал потерял глаз.

Авторитет среди казаков Быкадоров сохранил и после революции. Поход Корнилова на Петроград не поддержал, Керенского в его противоборстве с большевиками тоже. Вернувшись в свою родную станицу Константиновскую, начал пропаганду идей независимости Дона, стал деятельным членом Войскового круга. Будучи в эмиграции, сохранил свое реноме, его продолжали считать одной из самых ярких фигур среди самостийников, чем, очевидно, и объясняются виды на него иностранцев, а также их хождение к нему.