Глава 2

НЕ ПЛАЧЬТЕ НАД ТРУПАМИ ПАВШИХ БОРЦОВ

Милицейская машина, подвывая сиреной и тем самым принуждая автомобилистов прижиматься к обочине, неслась по проспекту Победы в направлении Центрального парка, в южной оконечности которого размещается комплекс зданий областного кардиологического центра. За ней следовала довольно внушительная вереница машин, состоящая из четырех лимузинов, два из которых, «шестисотый» «Мерседес» и «BMW» 7-й модели, были приписаны к Хозу обладминистрации, а также пары иссиня-черных джипов с охраной и еще одной машины ГАИ, которая шла в этом «правительственном» кортеже замыкающей.

На заднем сиденье «мерса» восседали двое мужчин. Один из них, вальяжный, плотный, несколько даже грузноватый для своих сорока двух лет господин, одетый в классический — импортного, «арманиевского», естественно, пошива — костюм и темное пальто с выпущенным наружу белоснежным кашне, занимает должность председателя КУГИ[3], а также по совместительству является вице-губернатором области. Другой мужчина, шатен лет тридцати четырех в очках, за которыми прячутся вечно неспокойные, рыскающие по сторонам глаза, Геннадий Аркушин, в недавнем прошлом главный редактор либерального толка газеты «Волжские ведомости», возглавляет нынче пресс-службу администрации Н-ской области (кстати, пост этот ему достался благодаря протекции именно вице-губернатора Воронина; последний, прежде чем губернатор, которого попривыкший к нему за без малого восемь лет служивый люд чаще всего называл за глаза — Хозяин, вышел ненадолго на работу после перенесенного им инфаркта, успел за три недели его отсутствия поставить на некоторые второстепенные, казалось бы, должности преданных ему лично людей).

— Слушай сюда, Гена, — не поворачивая головы к собеседнику, сказал вице-губернатор, — часу эдак в пятом… да, думаю, раньше с этим не стоит затеваться… нужно будет организовать пресс-конференцию для наших телевизионщиков и журналистов… по событиям, так сказать, последнего дня.

— У нас, в здании обладминистрации?

— Ну не в кабаке же!

Аркушин, нервно шмыгнув носом, сказал:

— Я к тому, что городской голова тоже созывает народ на «брифинг», и тоже ближе к вечеру… Ага, Виталий Алексеевич, понял вас, понял… Мы эту инициативу мэра нейтрализуем на корню, можно даже сказать — похерим!.. У меня все уже «на товсь»! Я еще с утра обзвонил своих коллег! Мне тоже многие звонили… Слухи о тяжелой болезни Хозяи… извините, губернатора, уже как-то просочились за пределы Кардиоцентра. Теперь вот население ждет новостей об этом, а заодно простых граждан интересует реакция властей…

— Ты можешь заткнуться хоть на минуту, Гена?! — грубо перебил его вице-губернатор. — Слушай сюда! К пяти часам собери в конференц-зале писак и телевизионщиков! Я попрошу, чтобы на это мероприятие подтянулись наш начздрав и главврач Кардиоцентра. Заключение медиков о состоянии здоровья… уважаемого Николая Дмитриевича к этому времени, думаю, будет уже готово. Ты позаботишься о том, чтобы выдержки из этого документа попали в прессу. На пресс-конференции будем также я, наш спикер и предизбиркома. Главная тема такая: губернатор болен, тяжело болен… можно сказать, уже при смерти… поскольку он недееспособен… найдешь какое-то другое определение для своих писак…

— Все сделаем в лучшем виде! — быстро произнес Аркушин.

— Да, вот так, — удовлетворенно покивал крупной головой чиновник. — Выборы на пост губернатора, как положено по закону… об этом скажут спикер и избирком. Дату определим позднее, ориентировочно выборы состоятся в середине июня. Ну а до этого времени исполнять обязанности… рулить будет вице-губернатор Воронин… то есть — я.

— Кто-нибудь из… — Аркушин красноречиво поднял глаза горе, — обещался сегодня подъехать?

— Если только федеральный инспектор из Нижнего прилетит, — сказал вице-губернатор. — Я нашему куратору в президентской администрации сегодня утром по телефону все как есть доложил, так что они в курсе наших дел… В связи с начавшейся в Ираке зарубой, думаю, им сейчас не до нас… И вот что еще, Гена…

— Слушаю, Виталий Алексеевич.

— Лично контролируй базар! Предупреди своих коллег, особенно телевизионщиков, чтобы лишнего не болтали и не показывали! Смотри также, чтобы в Москву, на федеральные телеканалы, какой-нибудь негатив на нас не ушел. Поработай со своими коллегами… как следует… если надо, припугни! Если кто-то попробует поднять в СМИ тему конфликта вокруг Новомихайловского ТМК[4], то мы таким деятелям… правдоискателям… яйца поотрываем! Тебе, кстати, дружок, в таком разе тоже не поздоровится!..

Кортеж, обогнув обширный парковый массив, устремился в открытые настежь ворота ограды, окружающей территорию лучшего, самого современного во всем Поволжье Кардиоцентра. Вспомнив, как настойчиво губернатор добивался того, чтобы подрядчики качественно отремонтировали, а где-то и заново переложили дорожное полотно хотя бы на центральных городских магистралях, в том числе и на той трассе, по которой кортеж проследовал в больницу—и эта работа в целом была выполнена, — Воронин про себя мрачно усмехнулся.

«Выходит, не зря ты так старался, так торопил строителей, — подумал он. — Вот по этой гладкой, без выбоин, дорожке, Николай Дмитриевич, тебе предстоит совершить еще одну поездку, последнюю… прямиком на городское кладбище… »

Прежде чем губернское начальство выбралось наружу из своих лимузинов, несколько крепких, сурового вида молодых мужчин быстро, в считаные секунды, «зачистили» от лишних людей и даже от младшего медперсонала просторное фойе нового восьмиэтажного здания Кардиоцентра. Один из охранников остался у лифтов в холле, двое — один на лифте, другой пешком по лестнице — отправились на четвертый этаж, где располагается отделение реанимации, четвертый их коллега контролировал запасной выход, пожарную лестницу и гардеробную, а еще трое сотрудников охраны должны были опекать непосредственно «тела» (хотя, по правде говоря, вице-губернатору и другим прибывшим в его свите чиновникам столь многочисленная охрана по должности не полагалась).

Сюда же, в фойе, чтобы встретить непосредственно у входа вице-губернатора, а с сегодняшнего дня и. о. главы области, и его свиту, из административного крыла здания вышли двое мужчин, одетых по случаю в белые халаты: начальник облздрава и главврач Кардиоцентра, у обоих были постные, если не сказать печальные лица.

Соответствующую мину пришлось скорчить и Воронину, хотя его рукопожатие, которым он обменялся с встречавшими его в фойе медиками, получилось бодрым и энергичным.

— Ну как он? — спросил Виталий Алексеевич, адресуясь прежде всего к главврачу (начздрав был по профессии фармацевтом и ни черта, кажется, в медицине не понимал). — Есть хоть какое-нибудь улучшение?

Вначале оба медика в унисон, как китайские болванчики, отрицательно покивали головой, затем главврач, сделав вялый приглашающий жест в сторону лифта, устало произнес:

— Приступ, как вы уже знаете, Виталий Алексеевич, случился в половине пятого утра…

— Вчера, во второй половине дня, я навещал Николая Дмитриевича в его палате, — тут же воткнулся в разговор «фармацевт». — Он чувствовал себя в принципе нормально… поставил даже вопрос, чтобы его выписали… что он, мол, в порядке… если нужно, подлечится амбулаторно, в домашних условиях… и еще говорил, что здесь, в стационаре, врачи запрещают ему заниматься служебными делами, принимать… разных людей… а это действует на него хуже, чем болезнь…

Они втроем вошли в лифт. Воронин жестом велел начздраву заткнуться, предоставив тем самым вновь слово главврачу Кардиоцентра.

— Диагноз вы уже знаете: обширный инфаркт миокарда… как результат гипертонической болезни и развившейся эмболии коронарных сосудов… Положение тяжелое, но стабильное… Нами приняты все меры, чтобы сохранить Николаю Дмитриевичу жизнь… Я лично созванивался с академиком Акчуриным и другими нашими светилами. Николай Дмитриевич, как вы сами понимаете, нетранспортабелен. Примерно через два часа мы ожидаем прибытия бригады специалистов из Москвы… в аэропорт за ними уже выслан наш служебный транспорт.

Выйдя из лифта, они на короткое время задержались у дверей реанимационного отделения. Кто-то из обслуги принял у вице-губернатора пальто и тут же набросил ему на плечи белоснежный халат.

— Подготовьте соответствующее медицинское заключение, — сказал Воронин. — Официальный документ передадите моему помощнику, заверенную копию — нашему пресс-секретарю Аркушину. Как это ни грустно, но придется известить о случившемся широкую общественность…

— С нашей стороны все уже заготовлено, — заверил его начздрав.

Пока они обменивались репликами, на просторной лестничной площадке четвертого этажа собрались еще несколько человек, прибывших вместе с Ворониным не столько проведать человека, которому каждый из них в той или иной степени был обязан своим нынешним положением (ежу понятно, что доступ к тяжелобольному губернатору сейчас строго ограничен, если и вовсе не закрыт), сколько поучаствовать в некоем общественном событии, заодно засветиться в группе влиятельных губернских персон, так сказать, «отметиться».

Кстати, Аркушин подсуетился и здесь: «мероприятие» снимал на пленку парень из местной телекомпании; подразумевалось, что несколько слов в микрофон скажут главврач и сам Воронин, а уже вечером, если будет такая команда, отредактированный лично Аркушиным сюжет покажут в одном из выпусков новостей.

Поняв причину нервозности главного врача Кардиоцентра (здесь, в больнице, с утра находились родственники Хозяина, его жена, дочь, зять, ведающий местным филиалом «Газпрома», племяш, занимающий должность главы правления «Волжского народного банка», а также мэр Н-ска Мельников, в недавнем еще прошлом приятель Воронина, а нынче его конкурент, если не сказать заклятый враг), Виталий Алексеевич небрежным жестом попросил всех, кто с ним приехал, включая «телевидение», оставаться на месте, а сам в сопровождении главного врача прошел в реанимационное отделение.

Леня Соломатин, отсняв на видеокамеру транспорт, припарковавшийся на площадке перед Кардиоцентром (снимал он, оставаясь в кресле водителя, прямо через лобовое стекло служебной «ГАЗ-31»), а также появившихся оттуда людей, проследовавших дружной гурьбой в больницу, наконец выключил портативную «Сони» и тут же принялся комментировать только что увиденное им.

— Сечешь поляну, Герман? — обратился он к расположившемуся рядом, в кресле пассажира, коллеге. — Областной прокурор и спикер уже определились… прибили к воронинской мафии. Видать, плохи дела у Николая Дмитриевича, на этот раз не выкарабкается… А охраны-то, охраны! Восемь лбов насчитал, а еще ведь и менты их сопровождают!..

Герман Карахан, пожав плечами, промолчал. Мельникова тоже сопровождала в больницу машина с охраной (сотрудников, правда, было всего трое). Наверное, у этих господ — особенно в нынешней ситуации, когда может встать вопрос о «наследнике», — есть веские основания тревожиться за собственные жизни. Но то, что вице-губернатор и его свита передвигаются по городу в окружении столь большого количества вооруженных лбов, это уже не столько забота о личной безопасности, сколько неприкрытая демонстрация силы.

«Рановато что-то у вас сносит башню, господа, — мрачно подумал про себя Карахан. — Москве, конечно, нет до нас особого дела… как и до всех остальных не слишком „проблемных“ регионов. Но и зарываться сильно не стоит, потому что правила игры, кажется, еще никто не отменял… »

— Обрати еще внимание, Герман, что Воронин и его кореша из обладминистрации… внаглую, совершенно открыто пользуются услугами охранной фирмы «Центурион», — подал реплику Соломатин. — За чей, интересно, кошт? Они же, то есть центурионовцы, взялись обслуживать новую дирекцию комбината. На прошлой неделе, однако, хороших плюх им выдали в Новомихайловске… Знать, не такие уж они крутые ребята?!

— Проигранное сражение еще не есть проигрыш целиком войны, — философски заметил Карахан. — Если бугры по данному вопросу промеж собой не сговорятся, то следует ожидать новых разборок в том же Новомихайловске…

Из центурионовского джипа наружу выбрался охранник, одетый в темную, с серо-голубыми разводами служебную куртку. Прикурив сигарету на ходу, он принялся обходить по периметру стоянку для служебного автотранспорта, а также личных машин сотрудников медперсонала (именно здесь, в полусотне метров от главного входа, Соломатин припарковал служебную тачку). Держа руки в карманах — неискоренимая привычка, говорившая о его ментовском прошлом, потому что только менты умеют ходить вот так, как этот субчик с эмблемой ЧОП «Центурион» на форменной куртке, — чуть набычившись, пыхая зажатой в углу рта сигаретой, охранник, то ли из праздного любопытства, то ли из служебного рвения, стал обходить подряд все припаркованные здесь машины, поочередно заглядывая в их салоны.

Заметил… Но оказался далеко не дурак: сам не стал выяснять, что за личности сидят в черной «волжанке», снабженной спецномером, а, отойдя чуть в сторонку, поднес к губам портативную рацию.

— Леня, убери с виду камеру, — чуть поморщившись, сказал Карахан. — Сейчас какая-нибудь ментовская рожа здесь нарисуется…

Герман угадал, но лишь отчасти. Из парадного по облицованным шлифованным гранитом ступеням лестницы наружу вышел рослый, медвежьего телосложения мужчина лет сорока, одетый в длиннополый темно-синий плащ. Светлые, с едва заметным налетом ржавчины коротко стриженные волосы, грубые, но не лишенные привлекательности черты лица, на котором выделялся сломанный когда-то по малолетству в уличной драке нос и блестящие, чуть навыкате глаза, глядящие обычно на окружающих с нагловатой уверенностью, — не заметить столь колоритную фигуру, пусть даже в миллионном Н-ске, было попросту невозможно.

Это был не кто иной, как Виталий Черняев, бывший полковник милиции, бывший начальник областного ОБЭП[5], примерно год тому назад не без скандала распрощавшийся со своей должностью, а ныне глава частного охранного предприятия «Центурион».

Когда Черняев подошел к охраннику, тот что-то накоротке пояснил, затем кивком головы указал на припаркованную в нескольких шагах «Волгу». Экс-полковник, подойдя к машине, вежливо — и в то же время настойчиво — постучался костяшками пальцев в боковую дверцу.

Герман, приспустив стекло, не слишком дружелюбным тоном произнес:

— Ну? Что надо?

Черняев, поглядев на него в упор своими круглыми нагловатыми глазами, сказал:

— Так-так… Карахан? Можно тебя на минутку? Есть доверительный разговор…

— С каких это пор мы на «ты», господин Черняев? — сухо поинтересовался Герман, при этом выбираясь все же из машины наружу. — Итак… какое у вас ко мне дело?

Черняев жестом приказал своему сотруднику оставить их наедине, затем, выдержав паузу, спросил:

— Могу я поинтересоваться, что здесь делает госбезопасность?

— А с каких это пор ФСБ должна отчитываться перед вами? — сохраняя внешнее спокойствие, спросил Карахан. — Если я не ошибаюсь, господин Черняев, вы сейчас не состоите на госслужбе, а занимаетесь частным бизнесом?.. Откуда тогда такие вопросы?

— Скоро здесь все изменится, Карахан, — сохраняя прежнюю маску показного дружелюбия, сказал Черняев. — Поэтому вам следует уже сейчас определиться, с кем, а также против кого вам следует дружить…

— С кем мне дружить я как-нибудь сам разберусь.

— Мне доложили, что тебя и еще несколько человек из вашей конторы видели на днях в Новомихайловске… — чуть сузив глаза, сказал Черняев.

— Возможно. Ну и что из того?

— Я все понимаю… служба… чистое сердце, холодные руки… Или как там у вас? Но мы живем здесь, на этой земле, а не в той же Москве…

— Это что, угроза? Черняев криво усмехнулся:

— Нет, это — голимый факт.

В этот момент в кармане у экс-полковника запиликал сотовый, и тут же донесся чей-то голос из портативного «кенвуда», который тот держал в руке.

— Ладно, служивый, мне пора, — сказал Черняев. — Договорим в следующий раз…

Достигнув определенного положения в обществе, люди должны уметь сохранять выдержку в любой, даже в самой неприятной ситуации. Даже если тебе хочется дать своему оппоненту в морду и он того вполне заслуживает, то найди в себе силы и волю сдержать свои эмоции… хотя бы до поры, когда ты подготовишь свой скрытный, хорошо замаскированный, но убойный удар.

И Мельников, и банкир Ряшенцев, родной племяш губернатора, этим искусством обладали если и не в совершенстве, то в достаточной степени для того, чтобы не устраивать словесных перепалок с наглецом Ворониным в присутствии посторонних людей, у палаты тяжелобольного человека. Вице-губернатор, впрочем, пробыл здесь недолго: с полминуты провел в палате (даже супруге Николая Дмитриевича и его дочери врачи не разрешали пока подолгу там находиться), еще с четверть часа о чем-то шептался с врачами, а затем укатил восвояси вместе со свитой…

— Впереди пара выходных, — хмуро заметил Ряшенцев, полнолицый шатен лет тридцати четырех. — Бьюсь об заклад, что уже в понедельник Воронин в качестве и. о. издаст нужную им директиву…

— Да, скорее всего, — кивнул мэр, крупный пятидесятидвухлетний мужчина с брюшком, лысиной и наружностью опытного, видавшего виды чиновника. — Если переведут «бюджетные» счета в «Коммерцбанк», к Гуревичу, так и хрен с ними… Через три месяца после выборов все вернется на круги своя… Мельникова ни Москва, ни мы к власти не пропустим! Но сейчас, конечно, воленс-ноленс, мы вынуждены будем держать какое-то время оборону… Главное, ни под каким соусом не подписываться на то, чтобы залоговые пакеты акций — а они будут давить… настаивать на своем — были переданы другому или другим уполномоченным банкам! В первую очередь это касается сорокатрехпроцентного пакета титанового комбината! Сам понимаешь, здесь игра идет по-крупному…

Пробыв в больнице еще около получаса, они засобирались: каждого ждали на работе неотложные дела. Врач, хотя и неохотно, но все же разрешил им ненадолго заглянуть в палату: эти двое были не только высокопоставленными людьми, от которых зависело в том числе и его будущее и финансовое положение всего медучреждения, но и близкими для Николая Дмитриевича и его семьи…

Больной на всякий случай был подсоединен к системам жизнеобеспечения. Когда они проскользнули ненадолго в палату, Николай Дмитриевич — за несколько последних часов он как-то резко сдал и даже как будто усох — находился в сознании, но едва-едва мог говорить.

Трудно сказать, узнал ли он вошедших, на которых были белые халаты и белые же шапочки, но его губы вдруг зашевелились.

— Н-не п-п-пере…. — прошептал он тихо и тут же осекся.

— Что? — Ряшенцев наклонился поближе, игнорируя врача и медсестру, которые уже стояли наготове с кислородной маской. — Я не понял! Не переживать? Не переворачивать? Не перебарщивать с лекарствами? Дядя, ты меня слышишь?! Что ты хочешь нам сказать?

Взгляд больного на какие-то секунды стал вполне осмысленным, а его губы, пусть и сипло, натужно, с томительными перерывами, произнесли:

— Н-не п-пер-редеритесь… тут… б-без меня…

Глава 3

НЕ МЕЧИТЕ БИСЕРА ПЕРЕД СВИНЬЯМИ

Город Н-ск, суббота,

вторая половина дня

За окном темно-вишневого «Фольксвагена» промелькнул километровый столбик с синей табличкой.

— Все, почти у цели, — сказала Зеленская, которая уже извертелась на своем сиденье и не могла дождаться, когда они уже наконец доберутся до места. — Ну тебя к черту, Володя… гонишь, как сумасшедший!

Маркелов чуть сбросил скорость, и теперь стрелка спидометра подрагивала у отметки «100».

— Нюр, а Нюр!.. — Ась?

Маркелов повернул к ней свою крупную, лобастую, с чуть оттопыренными ушами и стриженную почти под ноль голову:

— Дай братцу водицы напиться.

Зеленская, покопавшись в небольшой дорожной сумке, где хранились взятые ими в дорогу припасы, вытащила оттуда початый баллон с минералкой.

Маркелов, одним глазом продолжая следить за дорогой, шумно, как коняга, выглотал почти половину полуторалитровой емкости.

— Устал? — участливо спросила Зеленская. — Говорила ж тебе, что надо было самолетом лететь…

— Нормалек, — отозвался Володя. — Для бешеных журналюг девятьсот километров не крюк… На хера нам, спрашивается, связываться с авиалиниями?

— Надо говорить «зачем», — поправила его Зеленская, давно и безуспешно пытающаяся отучить напарника от слишком частого употребления некоторых сомнительных слов и выражений.

— Один хрен, — сказал Маркелов, прикуривая сигарету. — В последнее время у меня эти перелеты во где сидят, — он коснулся горла ребром ладони. — Терпеть ненавижу летать! Как только слышу, что объявляют посадку, у меня сразу очко сжимается…

— Выбирай выражения, Володя!

— Заодно Рассю-матушку посмотрим, так сказать, в натуре, изнутри, а то все по заграницам шастаем, — чуток помолчав, сказал Маркелов. — Совсем от корней оторвались…

— Лучше признайся, что ты соскучился по «баранке», — усмехнулась Зеленская, отчего на ее щеках появились симпатичные ямочки. — Все вы, мужики… вот такие… слегка повернутые на шоферском деле. Вечно куда-то едете, мчитесь — в основном без толку, — вроде как вы заняты, типа при делах. А некоторые относятся к своей железной лошадке даже лучше, чем к женщине, которая живет рядом…

— Это что, намек на меня, Нюра? — обгоняя попутную фуру, поинтересовался Маркелов. — Так я ж не скрываю своих взглядов! Всегда говорил и буду говорить: вы, бабы, вредные создания… и от вас одни только убытки!..

Когда Маркелов хотел подразнить ее, то называл не иначе как Нюрой, зная, что Зеленская терпеть не может, когда ее называют этим деревенским именем (впрочем, она давно уже не покупалась на эти его в сущности безобидные подначки).

— Если не прекратишь говорить гадости, Маркелов, то получишь вот этим, — она продемонстрировала напарнику свой крепкий кулачок, — по своим толстым губам!..

Вот так, добродушно переругиваясь, они, даже чуть опережая составленный Володей график — мужчины обожают составлять графики и все заранее планировать, — приближались к пункту назначения — городу Н-ску.

Отправились в путь они в начале пятого утра, чтобы еще засветло добраться до цели. Надо сказать, что оба они принадлежали к племени людей, про которых говорят: «Легки на подъем». После того как Зеленская ознакомилась с документами, которые ей передал помощник Андрея Уралова, и просмотрела уже в компании с Маркеловым доставленные кем-то из Н-ска видеоматериалы, дело это, которому она уже успела присвоить рабочее название «Битва титанов», показалось ей самой небезынтересным. В отличие от Маркелова, которому было по фигу, какую «тему освещать, лишь бы только купили сюжетец и заплатили бабки», для Анны Зеленской выбор темы имел серьезное, зачастую решающее значение. Ну а если решение уже принято, если они ударили с Андреем по рукам, то и тянуть с отъездом в Н-ск не следовало: быстро собрались, загрузились в маркеловский «Фольксваген» и отправились ни свет ни заря в Н-ск, чтобы снять там серию сюжетов на тему гнусной российской действительности.

Насчет того, чтобы добираться до Н-ска самолетом, это, конечно, было несерьезно. Что бы они там делали без собственного транспорта? А в салоне «Фольксвагена», кроме всего прочего, имелся тайник — за оборудование этой нычки в одной из подмосковных мастерских содрали пятьсот баксов. И в нем было удобно прятать кое-какое малогабаритное, но довольно дорогостоящее оборудование… никогда ведь не знаешь наперед, что именно, кроме камеры, микрофона и собственных извилин, тебе может остро понадобиться по ходу выполнения задания…

А еще важно иметь в виду, что Володя Маркелов был не так прост, как это могло бы показаться кое-кому с первого взгляда. Внешность, это да, он имел довольно простецкую: в том смысле, что более всего походил на несколько уже ушедший в прошлое типаж братка начала и середины девяностых. Сейчас личности с подобной внешностью чаще всего встречаются среди уцелевших в ходе естественного отбора и легализованных бандитов… пардон, предпринимателей. Он казался иногда несколько неуклюжим и даже заторможенным, но это опять же была только видимость.

Профессии телеоператора он обучался самостоятельно и достиг в этом деле, надо сказать, серьезных успехов. И еще он малость повернут на спецтехнике: сейчас, когда власти везде и повсюду стремятся жестко контролировать «информационные потоки», прямо или косвенно вводя цензуру, без подобной аппаратуры, почти ничем, по правде говоря, не отличающейся от применяемой спецслужбами «спай-техники», ни черта путного — что можно было бы хорошо продать — произвести зачастую не удается.

Что касается непосредственно самого задания, то, развлекая себя всякими разговорами, о нем в пути они вообще не говорили. А о чем тут, спрашивается, говорить? Есть набор сюжетов, которые они там должны снять, по мере возможности подтвердив — или опровергнув — те материалы, которые попали в руки Андрея Уралова. Есть список лиц, которых желательно отынтервьюировать (еще неизвестно, все ли захотят общаться с журналистами). Поначалу нужно отснять сюжет на тему конфликта вокруг Новомихайловского комбината… ну а там будет видно.

С виду нормальное задание, не сулящее каких-то сложностей и потрясений. Андрей сказал, что обратился именно к ним по двум веским причинам: во-первых, они «стрингеры», то есть профи, готовые действовать с листа и надеющиеся прежде всего на собственные силы и свое умение. А во-вторых, Зеленская и ее напарник не очень-то засвечены в российском телеэфире, что тоже может обернуться плюсом, учитывая специфику их задания.

Впрочем, кое-кто сможет оказать им на месте серьезную поддержку. Но такое может случиться лишь в одном случае: если только проживающее в Н-ске лицо — возможно, «сигнал» исходит от группы лиц — согласится законтачить с Зеленской и ее напарником, благо технически подобный контакт вполне возможен…

— О-от же сволочи! — процедил Маркелов, заметив махнувшего жезлом гаишного инспектора. — Всю дорогу от Москвы удачно просквозили, а тут на тебе…

Пост ГАИ находился всего километрах в двух от въезда в Н-ск. Маркелов аккуратно притер микроавтобус к кромке трассы, рядышком с чуть приподнятой над землей серой застекленной будкой стационарного поста; здесь же, в «кармане», стояли две милицейские машины — канареечного цвета «УАЗ» и бело-синий «Форд» местной госавтоинспекции.

Инспектор, в лимонного цвета служебной тужурке поверх бушлата, подошел к микроавтобусу со стороны водителя. Другой, в бронежилете поверх бушлата с погонами старшего сержанта, с болтающимся на животе автоматом «АКСУ» — «калаш» служил этому менту как бы подставкой для рук, — занял позицию чуть позади него и сбоку; тут же появился и третий — этот выбрался из «Форда» и, закуривая на ходу, тоже направился к вишневому «Фольксвагену».

Чертыхнувшись про себя, Маркелов приспустил стекло. Инспектор, по-птичьи склонив голову набок, заглянул в салон микроавтобуса. Вначале он посмотрел на Маркелова, который уже успел выудить из барсетки документы на машину и водительские права, на молодую женщину в короткой дубленке и джинсах, расположившуюся в кресле пассажира, пошарил глазами по внутренностям салона, затем вновь, уже более пристально, суровея лицом, уставился на водителя «Фольксвагена». (Зеленская попыталась было отругать напарника за то, что тот сразу по возвращении на родину подстригся под «ноль», из-за чего его физиономия еще больше стала смахивать на бандитскую рожу, но тот сразу отмел все ее упреки: «Я ж не знал, Нюра, что мы теперь будем работать не за кордоном, а в России. )

— И-и-оо-у-и-ов! — произнес инспектор (очевидно, представился, но разобрать было ничего невозможно). Затем, отладив речевой аппарат, вполне ясно и четко сказал: — Па-апрашу ваши документы!