- Ты чего бездельничаешь? - как всегда, начал тот.
      В ответ Кулинич подробнейшим образом расписал ему свои поиски в мире спекулянтов, естественно, кое-что приукрасив и дополнив постоянно возникавшими на пути трудностями.
      Начальник отделения очень любил быть в курсе всех дел, и чем больше информации ему сообщить, тем выше он оценивал работу подчиненного. Правда, пользоваться этой чертой начальника для завоевания его расположения коллеги не торопились. Еще одна черта руководителя состояла в том, что, получив хоть какую-то информацию, он тут же начинал строить планы, организовывать суперхитрые ОПЕРАЦИИ и задействовать в них всех подчиненных, кого мог найти.
      Так, например, однажды кто-то из оперов, застигнутый Валентиновым за забиванием "козла" в рабочее время (любое время у него автоматически считалось рабочим), пытаясь задобрить начальника, выложил ему агентурную информацию о том, что студент такой-то, прогуляв много занятий, достал фальшивую медицинскую справку для оправдания прогулов. В результате доложившему, а также еще двоим ни в чем не повинным сотрудникам отделения пришлось два дня пахать как проклятым, ибо Валентинов придумал ОПЕРАЦИЮ по выявлению подделки документов. Опера перерыли личные дела нескольких сот студентов в поисках поддельных медсправок.
      Муравьев накануне по учебнику криминалистики освежил в памяти признаки поддельных документов. Там говорилось, в частности, что "в изображениях нарисованных оттисков печатей отмечаются сдвоенные штрихи, несоответствие текста названию учреждения, орфографические ошибки, нарушение геометрической формы, асимметричное расположение частей текста, неровность строк, нерадиальное расположение букв, различие в размерах интервалов между строками и буквами, неодинаковый рисунок одноименных букв, извилистость и утолщение штрихов, расплывы красящего вещества..." Практически все эти признаки усматривались не только в проверяемых справках, но даже в печати на его собственном служебном удостоверении.
      Наконец опер наткнулся на несомненную фальшивку. В трех справках, выданных якобы нашей, университетской поликлиникой, на штампе сидела вопиющая грамматическая ошибка. Предвкушая несколько полновесных "палочек" по 196-й, коллеги отправились в поликлинику, которая к тому же была в двух шагах, дабы убедиться, что найденные справки на самом деле не выдавались. Каково же было удивление, когда им объявили, что в медицинских картах указанных студентов, как и в журнале регистрации выдача справок зафиксирована. После продолжительного разбирательства обнаружилось, что штамп поликлиники действительно содержал опечатку, но на это до сих пор никто не обращал внимания.
      Однако, надо признать, что ОПЕРАЦИИ Валентинова все же иногда удавались.
      В этот раз Кулинич тоже рисковал нарваться на очередную затею начальника, делясь полученными сведениями.
      - И как ты думаешь подступиться к этому Антону? - заблестевшие глаза Валентинова не предвещали ничего хорошего.
      - Потолкую с ним, припугну ответственностью за спекуляцию и узнаю, кто этот Рустам и как его найти, - обреченно поведал Кулинич.
      - Так не пойдет, - отрезал начальник, - ничего он тебе не скажет. Ну-ка, пошли ко мне.
      Привычно ухватив опера профессиональной хваткой - за рукав повыше локтя начальник потащил его в свой кабинет, крикнув по пути дежурному:
      - Разыщи Муравьева и Шпагина и - ко мне!
      Очередная ОПЕРАЦИЯ вступила в фазу планирования.
      Заседание в кабинете начальника по разработке плана ОПЕРАЦИИ длилось около часа. Причем, большая часть времени ушла на простое ожидание - у Валентинова то и дело звонил телефон, и сыщики терпеливо ждали, когда он закончит разговоры. Остальное время они выслушивали планы начальника, время от времени печально кивая, когда представляли себе, сколько придется побегать.
      Через час закипела работа. Кулинич и Муравьев препирались, с какой периодичностью они будут сменяться, осуществляя наружное наблюдение за комнатой. Сержант Вощанов, получив подзорную трубу и рацию, отправлялся занимать место на крыше, откуда просматривалось окно комнаты 417. Сам Валентинов обсуждал с Кротовым, под каким предлогом тот сможет нанести визит Антону, чтобы взглянуть на комнату изнутри. К ОПЕРАЦИИ были привлечены еще многие сотрудники отделения и даже один опер райотдела БХСС, которого Валентинов вызвонил из РУВД.
      К середине следующего дня, когда пыл начальника немного угас, он передал управление ОПЕРАЦИЕЙ вернувшемуся из командировки в Щелково Хусаинову. Зам по розыску немедленно свернул это безобразие, прекратив разбазаривание людей и ресурсов. Но к тому времени уже имелись некоторые результаты.
      Надо заметить, что, как всегда, все дружно осуждали Валентиновскую ОПЕРАЦИЮ, называя ее авантюрой, и ни за что бы не стали делать подобных вещей, если бы не прямой приказ начальника отделения. И, как всегда, невозможное оказалось возможным. Для Кулинича, например, было очевидно, что поставить наблюдение за комнатой нельзя, ибо в коридоре общежития любой человек, промаячивший дольше 15 минут, неизбежно будет распознан как шпик. Но Валентинов приказал выставить наблюдение, и пришлось выставить. Слоняясь между подокоником, кухней и лестницей, пугая проходивших студентов верещанием рации и чувствуя себя "Прожектором перестройки", опера несли вахту и, вопреки пессимистичным ожиданиям, кое-что увидели.
      Удалось засечь несколько людей, приходивших к Антону, а двоих из них даже отследили и установили личность.
      Крот заходил в 417-ю, представившись знакомым знакомого и поинтересовался закупкой партии чего-то дефицитного. Хозяин, видимо, принял его за обычного спекулянта, ничего не заподозрив, и они договорились о сходной цене.
      Картина постепенно прояснялась. Аверченко, судя по всему, устроил у себя в комнате перевалочный склад. Стоявший практически бессменно в наружке Муравьев конечно же, в доску засветился (проживающие в окрестных комнатах не могли только сойтись во мнении, кого именно он "пасет"), но сумел засечь доставку нескольких партий товара, в числе которых наиболее заметным был телевизор. Двое студентов протащили в 417-ю коробку с "Рубином", судя по виду, новым, только из магазина. Опер из района, позвонив всеведущим коллегам, узнал, что сегодня выбросили "Рубины" в магазине на Ленинском проспекте; это была единственная помощь от него, не считая ценных советов типа "это вы делаете не так, а то - и вовсе неправильно".
      Данный телевизор Хусаинов и избрал рычагом для оказания давления на Антона. Можно было попробовать пришить ему спекуляцию. Для этого надо было доказать "скупку и перепродажу с целью наживы", как гласила статья 154 УК, причем, чтобы "навар" оказался не меньше ста рублей.
      "Он весь день просидел в комнате, - рассуждал опер. - Предположим, что он сам ездил в магазин и купил этот телевизор. Продавец его опознает, никуда не денется, организуем еще двух свидетелей. Скупка есть. Перепродажа тоже будет, ведь купили они его явно не себе. Подставим своего покупателя или поймаем настоящего - вот тебе и перепродажа. Цель наживы - более проблематично. Телевизор всего один, вот если бы два... Ладно, будем давить на косвенных. К тому же, все равно нам это дело не в суд нести. Сойдет!"
      На другой же день Антона взяли на продаже телевизора. В роли покупателя выступал один из дружинников.
      Операция чуть не сорвалась, поскольку не могли собрать требуемую для покупки сумму. Деньги после оформления протокола покупателю возвращаются, но занять 1700 рублей на два часа оказалось почти неразрешимой проблемой. Хусаинов вывернул карманы у себя, у Валентинова, у двух сыщиков и дежурного по отделению, но добыча составила только 550. В конце концов Валентинов плюнул на принципиальность и позаимствовал деньги из кассы закусочной. Заведующая дала с радостью: она давно уже прикормила (к счастью, пока в буквальном, а не переносном смысле) всех сотрудников отделения кроме начальника. Сейчас она обрадовалась, что и Валентинов стал ей хоть чем-то обязан. Глядя на ее довольную рожу, на которой подхалимство смешалось с высокомерием, Валентинов про себя решил в ближайшем будущем натравить на закусочную Крота. Как всего лишь внештатник, он не входил в круг прикармливаемых и мог основательно попортить кровь общепитовским жуликам.
      Аверченко, как и ожидалось, пытался поднять несусветный шум, когда его задержали и стали оформлять дело.
      Антон бушевал, ссылаясь на права человека, демократию, а также требуя немедленного медицинского освидетельствования, поскольку ему, мол, сломали руку при задержании. На самом деле, Кулинич только слегка заломил спекулянту запястье, когда тот не пожелал идти в отделение.
      Против подобных скандалистов у Кулинича имелись свои средства. Но он логично рассудил, что раз ОПЕРАЦИЯ проходила (по крайней мере, начиналась) под личным контролем начальника, то и унимать этого деятеля тот должен сам. Они с Муравьевым отвели задержанного под ручки в кабинет к начальнику отделения и доложили, что операция завершена - спекулянт задержан.
      - Значит так... Антон Васильевич, - мягко начал Валентинов, проглядев паспорт, - вы ведь знаете, что вам грозит? Вы, кажется, аспирант?
      Задержанный промолчал.
      - Какого факультета?
      Аверченко еще думал, отвечать или нет: упускать инициативу в разговоре он не хотел, собираясь продолжить предъявление претензий. Повисла пауза.
      Валентинов волновался. Он имел влияние на руководство любого факультета, за исключением одного. Юридический факультет, напротив, имел влияние на Валентинова, поскольку там училось много сотрудников главка, РУВД, да и его собственного отделения, не говоря уже о детях министерского начальства.
      - Физического, - дал справку Муравьев, найдя наконец сведения в бумагах.
      - Ага! - у начальника отлегло от сердца. - Значит, мне придется поговорить о вас с деканом.
      Аверченко все же поборол робость перед майором и возобновил свои речи насчет нарушений закона и прав человека. Не слушая его, Валентинов набирал номер.
      - По Конституции, вы не имели права входить в мою комнату без санкции прокурора! А нанесение телесных повреждений - это вам обернется крупными неприятностями! И я отказываюсь говорить без присутствия адвоката. Съезд народных депутатов скоро примет указ о свободе торговли, а вы обвиняете меня в спекуляции! Вы меня охранять должны от бандитов. Я завтра же пойду к знакомому депутату - и вы узнаете, как нарушать закон! Хотите устроить здесь тридцать седьмой год? Я имею право ознакомиться со всеми...
      - Здравствуйте, Степан Васильевич, - повысил голос Валентинов. Он наконец соединился с деканом и врубил на аппарате громкую связь.
      Аверченко осекся.
      - Здравствуйте, Борис Владимирович, - голос декана сильно искажался громким динамиком телефона, но не узнать его было нельзя.
      - Извините, что беспокою по мелочам.
      - Ну что вы, в вашей работе мелочей нет.
      Декан физфака Степан Васильевич был кадром старой закваски и помнил еще те времена, когда на заседания Ученого совета захаживал сам Лаврентий Палыч1.
      - Вот тут ваш аспирант Аверченко Антон Васильевич...
      Когда разговор закончился, Аверченко был морально раздавлен, сломлен и смят. Аспирантура явно накрывалась. Выселение из общежития казалось вопросом решенным. Да и в студкоме вряд ли не станут считаться с деканским мнением там же тоже аспиранты.
      Далее задержанного передали на "потрошение" Кулиничу. Для начала Сергей счел полезным помариновать его минут десять в обезьяннике. Тем временем там происходило действо под названием "борьба с наркомафией". Опер Ветров приволок парня и спичечный коробок с "травкой". Интрига заключалась в том, что задержанный был отдельно, а травка - отдельно. Парень от коробка отказывался категорически. Вежливо но настойчиво. Ветров крутился так и эдак, но всучить вещдок задержанному не мог. Явился Хусаинов, окинул картину понимающим взглядом и повернулся к сыщику:
      - Понятые готовы?
      Понятые были уже готовы, но, к сожалению, пришли только что и факт принадлежности коробка засвидетельствовать не могли.
      - Карманы ему выверни!
      - Смотрели уже...
      - Выверни, говорю. Глянь, нет ли чего в складках. Товарищи понятые, обратите внимание...
      Под пристальными взглядами понятых из складок карманов были извлечены несколько крошек. Задержанный, кажется, запоздало понял, что все обойдется не так легко, как казалось вначале.
      - Запечатать в пакет. На экспертизу! - распорядился Хусаинов. - И вообще, изыми-ка у него всю куртку.
      При последних словах зам по опер плечом вытолкнул Ветрова из комнаты и добавил ему кое-что приватно.
      Ветров заскочил за угол, высыпал щепотку зелья из изъятого коробочка и тщательно растер между ладонями. После этого состроил честные глаза и под пристальными взглядами понятых содрал с "наркодельца" его куртку и запечатал в пакет. Теперь можно быть спокойным. Экспертиза опровергнет все его бредни типа "это не мое".
      Вздохнув, Кулинич подцепил за рукав понуро сидевшего Аверченко и повлек его в кабинет допрашивать. Насчет Рустама и Шамиля сведения оказались правильными. Действительно, то один, то другой привозили Антону партии товара. Знал он о них немного, но вполне достаточно, чтобы можно было установить их личности. По сведениям Антона, Рустам и Шамиль были студентами Московского института инженеров землеустройства.
      На другой день Кулиничу пришлось ехать в этот институт, где он полчаса препирался с зав.учебной частью, пока смог получить списки студентов. Работы хватило до вечера, поскольку искомые ребята оказались бывшими студентами, но их дела опер все же нашел. Бачиев Рустам Умарович и Басаев Шамиль Саламбекович были отчислены в прошлом году за неуспеваемость.
      - А где они сейчас живут, вы не знаете? - без особой надежды поинтересовался опер у начальника курса.
      - Да откуда ж? Я их с тех пор и не видел.
      - А с кем из студентов они дружили?
      - А хрен его знает, - простодушно ответил начкурса. - Со мной они особо не откровенничали.
      - Но все-таки, видели вы их с кем-то в компании?
      - Кажется, они только со своими, грузинами водились. Видел пару раз стоят и разговаривают о чем-то не по-русски. Громко так, нахально. Может, и обругали тебя, а не поймешь.
      Согласно сведениям из личных дел, по национальности Бачиев и Басаев являлись чеченцами, а вовсе не грузинами, но для администрации это, видимо, были несущественные нюансы.
      Чеченцев в институте оказалось немало, но сразу обращаться к землякам с вопросами Кулинич не решился, ибо знал, что круговая порука у них сильна как нигде.
      Валентинов, выслушав доклад, установил местонахождение подозреваемого эвристически:
      - Раз отчислен, значит в их общаге живет. Слыхал я про это чеченское гнездо у Курвского вокзала. Собирай завтра группу и отправляйся на задержание. С прокурором проблем не будет.
      Проблемы возникли не с прокурором, который действительно легко завизировал постановление, а с группой. Отдавая распоряжение, начальник отделения забыл, что на завтра уже раздал задания всем сотрудникам.
      В общежитие землеустроителей Кулинич смог прихватить с собой только Муравьева. Закрепленная за розыском машина, как водится, сломалась, и им пришлось тащиться на автобусе. Однако неторопливая доставка имела и свои преимущества - за две остановки до общежития опера увидели вывеску: "219 отделение милиции".
      - Я сейчас забегу к местным, - предложил Муравьев, - может, они чего-нибудь знают.
      Ждать ответа было некогда, и он торопливо выскочил из автобуса. В общежитие Кулинич явился один.
      Против ожидания, отыскать в большом здании непрописанного человека оказалось совсем легко. Комнату Бачиева указал первый же встречный кавказец. Лишь когда Кулинич уже направился в указанном направлении, абориген с запозданием поинтересовался:
      - А зачем он тебе?
      - Бизнес, - туманно бросил Кулинич. Впрочем, кавказец удовлетворился этим ответом.
      В комнате, как и следовало ожидать, обнаружилось человек десять уже подогретых чеченцев. Интуиция подсказывала оперу, что милицейское удостоверение здесь вряд ли сможет добавить ему популярности.
      В памяти тут же всплыло давешнее задержание в одной из общаг на проспекте Вернадского. Там тоже потребовалось выдернуть из комнаты одного кавказца, причем подозреваемого даже не в убийстве, как тут, а только в развратных действиях. Кулинич тогда был вдвоем с местным участковым. Не успели они еще произнести заветное "Пройдемте, гражданин", а в коридоре уже собралось десятка полтора кавказцев, не считая сочувствующих зрителей других национальностей. С ужасом вспоминались даже не полученные синяки и не беседа в прокуратуре, а последствия статьи появившейся вскоре после этого в известной газете "Масонские новости". В заметке с громким названием "ОМОН терроризирует студентов" с мазохистским смакованием расписывалось, как милиция врывалась в комнаты, как невинных студентов выволакивали в коридор и избивали ногами и дубинками, при этом самому Кулиничу отвели роль командующего карательной акцией. Фактически же по полу валяли именно их с участковым, но знакомого журналиста у них не оказалось.
      Сейчас, похоже, история была склонна повториться.
      Но службу следовало исполнять. Кулинич решительно шагнул в комнату.
      - Слушай, брат, ты тут чего хочешь? - уже повернулся к нему один из чеченцев.
      Опер вздохнул, достал из кармана гранату и выдернул чеку.
      - Вы все ложитесь на пол!
      Чеченцы поспешно легли.
      - А ты, брат, сейчас пойдешь со мной! - Кулинич сгреб Бачиева за воротник и вывел в коридор. Здесь он аккуратно прикрыл дверь, не забыв вложить в щель гранату. При открывании граната обязана была рвануть, и Бачиев что-то тревожно крикнул по-чеченски.
      Не слушая ответа из-за двери, Кулинич зло ткнул чеченца стволом в бок и повлек его к лестнице. Оставленная им в двери зажигалка была подарком к прошлому дню рождения, отлично служила уже почти год, и он был огорчен потерей.
      Когда они спустились на первый этаж, сверху послышались грозные крики, и на лестницу высыпала толпа аборигенов. Возможно, они хотели вернуть ему зажигалку, но у некоторых в руках что-то подозрительно поблескивало. Бачиев рванулся, но Кулинич изо всех сил потащил его ко входной двери. Едва опер приладился открыть дверь пинком, как она распахнулась сама, и в вестибюль ввалился здоровенный сержант в бронежилете и с автоматом в руке. За ним следовало еще человек десять - похоже, весь личный состав двести девятнадцатого отправился на прогулку. Замыкал колонну Муравьев.
      Чеченцы на лестнице моментально сделали вид, что идут просто погулять. Ножи куда-то исчезли. Кулинич нагло забрал у шедшего впереди свою гранату.
      - Ты как, живой? - обеспокоенно поинтересовался Муравьев. - Мне тут объяснили, что в это общежитие вдвоем не ходят. Даже сейчас народу маловато.
      - Ну вот, - подвел итог местный капитан. - Все живы-здоровы, а на этажи мы не пойдем. Черт знает, что там может быть!
      Все гурьбой вывалились на двор. Вместо "воронка" Кулинич с некоторым изумлением увидел солидный "Икарус" с надписью по борту "Интурист". Новоявленные интуристы забрались в автобус и направились в отделение. По дороге притормозили у магазина - чудесное спасение требовалось отметить. Разумеется, ставил Кулинич.
      Рустама Бачиева отвели в камеру, народ облегченно снимал бронежилеты. Капитан отпустил шофера автобуса, неискренно пожелав тому впредь не развозить блядей и, следовательно, не попадаться. Опера прошли в дежурную часть.
      На двери дежурки Кулинич заметил кодовый замок, какой обычно устанавливают в подъездах. Огромный жестяной ящик с черными кнопками выглядел здесь как-то диковато. Миг спустя Сергей понял, почему: замок установили кодом вовнутрь. Чтобы войти в отделение, достаточно было повернуть ручку, а вот выйти просто так не получилось бы. Улыбнувшись, опер продолжил изучать интерьер конторы, где оказался впервые.
      Визуальное знакомство с 219-м отделением дало картину неутешительную. Во-первых, Кулинич отметил тот факт, что дежурный был навеселе. Видимо специально для такого случая его рабочее место отделялось от посетителей сплошным стеклом. Пол дежурной части усеивали окурки, а ключ от оружейной комнаты торчал в замке. Короче, Сергей про себя охарактеризовал обстановку в отделении как "бардак в хронической стадии". Впрочем, нам здесь работать не довелось и, видимо, не доведется. И слава богу.
      Тут же вспомнилось соседнее с нашим 316-е отделение, куда Сергея однажды занесло в не слишком подходящее время - в новогоднюю ночь. Привелось сдавать туда пьяного дебошира (конечно, под Новый год на пьянство велено смотреть сквозь пальцы, но разбивание чужих голов бутылками по-прежнему рассматривается как нарушение порядка). В отделении Кулинич слегка офигел - доставленный ими дебошир оказался самым трезвым человеком в этой конторе.
      При входе в отделение их попросили держаться у стенки, а то, мол, старшина упился так, что ему душманы мерещатся, он заперся в оружейке и никого не подпускает. Словно в подтверждение послышался мощный рык "Не пройдете, гады!", и несколько пуль царапнули по стенке. Задержанного долго били валенком с вложенной гантелей, а потом, чтобы привести в чувство, предложили полить водичкой. Идея почему-то показалась всем остроумной. Несмотря на протесты Кулинича, парня выволокли на мороз и стали поливать из шланга. Два сержанта, которые его поддерживали, мокли за компанию...
      Да, по сравнению с 316-м здешняя контора выглядела весьма благопристойно всего лишь попили пивка на рабочем месте.
      Гостеприимный капитан, открывая очередную бутылку пива при помощи табельного "Макарова", заметил, что конструктор был "наш человек". С каким оружием лучше ходить на операцию - это еще вопрос, но для всего остального лучше ПМа не придумаешь. Если поставить затвор на задержку, то образовавшаяся конструкция до миллиметра подходит к пивной бутылке, и лучшей открывашки не найти.
      Друзья поспешили вежливо распрощаться с хозяевами и, забрав задержанного, отправились к себе. Естественно, тоже на общественном транспорте.
      Приближаясь к родному отделению, опера настроились на лучшее - что их сейчас похвалят, а может быть даже разрешат отправиться к вечеру по домам. Все-таки сегодня они взяли возможного убийцу. Настроение было испорчено еще на подходе к конторе. Возле подъезда стояла машина с четырьмя кавказскими рожами. При виде друзей Бачиев приободрился.
      - Давай-давай, - проворчал досадливо Муравьев, дергая наручники, которыми был пристегнут задержанный.
      Внутри отделения ждала еще одна неприятность. Она стояла в коридоре, непринужденно болтая с замполитом отделения Незлобиным. Неприятность персонифицировалась в майоре Пчелкине - методисте из Главка, который появлялся у них изредка, преимущественно в те моменты, когда можно было ждать какого-либо успеха. Последний раз он заглядывал совсем недавно - как раз накануне убийства, они еще забивали "козла" у Шпагина, и Кулинич отметил, что этот "кабинетный оперативник" неплохо играет.
      "Раз приперся так скоро, значит, почувствовал удачу, - отметил про себя Кулинич. - Ишь, нашел себе друга. Два бездельника! Небось, с нами к чеченцам не полезли бы."
      Замполита Незлобина в отделении отчего-то недолюбливали. На первый взгляд - совершенно незаслуженно. Ничего худого за ним не числилось ни здесь, ни на предыдущем месте службы (перешел он сюда с освобожденной должности комсомольского секретаря РУВД). Всегда вежливый, исполнительный. На приказы начальника никогда на забивал. И выпить с коллегами не чурался. Но отчего-то его добрые белые глаза и открытое круглое лицо вызывали у сотрудников подсознательную антипатию.
      Требовалось провести опознание Бачиева студентами-свидетелями. Самое трудное в таком деле - это найти понятых. Отчаявшись уговорить хотя бы кого-нибудь исполнить свой гражданский долг, Муравьев вернулся в дежурку. Телефон штаба ДНД тоже почему-то не отвечал. В конце концов Муравьев поручил поиск понятых помощнику дежурного.
      Ротозей Семен уже успел смениться. Помощником стоял сержант Вощанов, который готовился получить офицерское звание и искренне считал, что главное качество оперативника - находчивость. Сам Вощанов имел ее явно в избытке.
      Понятых будущий опер привел уже через минуту. Выйдя из отделения, сержант остановил двух первых попавшихся студентов и сурово потребовал документы. Положив паспорта в карман, сержант отвел несчастных в отделение, решительно ответив на вопрос "За что?":
      - За все хорошее!
      Узнав от Муравьева, что от них требуется всего лишь расписаться в протоколе, студенты облегченно вздохнули и приступили к своим обязанностям. Еще через минуту Вощанов привел статистов, пойманных тем же способом. Этот метод грозил жалобами и практиковался лишь при недостатке времени.
      Здесь вмешался Пчелкин. Он заметил, что статисты совсем не похожи на Бачиева и потребовал, чтобы, в соответствии с УПК, нашли других, "сходных по внешности с опознаваемым". Требование, конечно, правильное, но попробуй-ка найди двоих статистов в студенческом общежитии, да еще и кавказцев! Именно это - пойти и найти - все в один голос и предложили Пчелкину сделать самому. Он начал отказываться, ссылаясь на незнание территории, и в конце концов с ним отрядили Муравьева - как самого молодого.
      По дороге на этажи Муравьев вспоминал свое первое опознание. Он тогда только-только пришел в милицию и был полон всяческих вредных идей, а также предрассудков, почерпнутых в основном при чтении УПК. Дело вел следователь Жбан, а опер выступал в роли свидетеля и должен был опознать одного злодея. Явившись в назначенное время в прокуратуру, он заметил возле кабинета следователя того самого злодея, понуро сидевшего на стуле. Муравьев, войдя в кабинет, только собрался заметить следователю, что это вообще-то непорядок, что по правилам положено, чтобы опознающий находился в отдельной комнате и не мог видеть заранее ни опознаваемого, ни статистов. Но не успел он открыть рот, Жбан сам захватил инициативу:
      - А-а-а, пришел? Видел, в коридоре сидит? Это он?
      - Он... - пролепетал сбитый с толку Муравьев.
      - Хорошо! - следователь продолжал рыться в бумагах. - Значит так. Выйди сейчас на улицу и найди двух понятых и двух статистов для опознания. Только чтоб с московской пропиской были. Давай, по-быстрому!
      - Я вообще-то опознавать его должен... - опер еще надеялся, что тут какая-то ошибка.
      - Ну и что? - нимало не смутившись, отреагировал Жбан. - Мне, что ли, идти? - и развел руками, как бы демонстрируя свой внушительный зад, который, на взгляд, действительно трудно было оторвать от стула.
      Идти в конце концов пришлось все-таки ему. После этого случая для Муравьева прокуратура перестала быть авторитетом.
      Спустя полчаса Пчелкин понял, что экспедиция провалилась. Опознание придется проводить с теми статистами, что были. Возвращаясь в отделение, Пчелкин решительно протолкался через толпу молодых людей, куривших на лестнице. Один из них ловко вытащил бумажник опера. Муравьев укоризненно посмотрел на начинающего жулика. Бумажник вернулся на место. Пчелкин ничего не заметил.
      Опознание прошло довольно гладко. К сожалению, опознал Бачиева лишь один из студентов. Другой, пряча глаза, заявил, что для него все кавказцы на одно лицо, и он не может ничего с уверенностью утверждать.
      После опознания за Рустама взялся лично Хусаинов. Зампорозыску отличался располагающей к откровенности внешностью и особенно фигурой. Хотя Хусаинов никого никогда не бил и даже не угрожал побоями (скажем так - почти никогда), оказавшиеся в его кабинете люди вдруг становились удивительно словоохотливыми. Улыбка Хусаинова (все передние зубы - металлические) и его худощавая фигура (всего 150 килограмм при росте 180) почему-то производили на них огромное впечатление.
      И на этот раз попавший под обаяние зампорозыску Рустам рассказал, что Фотиев как-то упомянул о своем конфликте с неким Раджаповым по поводу абитуры. Вроде бы, на этой почве он кого-то не то кинул, не то подставил.
      Насчет абитуры же приходил в комнату Фотиева и тот громила с тесаком, которого с трудом повязали в ночь убийства. Он уже получил свой год за незаконное ношение холодного оружия (доказать нападение на сотрудника милиции не удалось, поскольку телесные повреждения наличествовали только на задержанном) и уехал в "дом родной". Но фамилия его была не Раджапов. И ничего другого о фотиевских делах из него вытрясти не удалось. Если на почве вступительных экзаменов у Фотиева случился один конфликт, то логично предположить, что могли быть и другие.
      Понимая, что доказательств недостаточно, чтобы сделать его хотя бы подозреваемым, но понимая и то, что при необходимости их изыщут, Рустам с готовность закладывал фотиевские связи, но, тем не менее, категорически отказывался от убийства. Он даже признал конфликт с Фотиевым. Но на время убийства Бачиев располагал железным алиби - весь вечер он провел в комнате милиции на станции "Арбатская".
      Рустам не без оснований главной достопримечательностью Москвы считал хорошеньких и любвеобильных русских девушек. Благодаря то ли тугому кошельку, то ли каким другим столь же выдающимся достоинствам, девушки частенько отвечали Рустаму взаимностью. Однако в тот вечер случился Облом (именно так, с большой буквы). Увидев в метро очередную волнующую сердце красавицу, Рустам по обыкновению начал знакомство незамысловато - встав у нее на пути с обаятельной улыбкой. Дальнейшие события запомнились самому Бачиеву лишь страшной резью в глазах и болью в паху, а в официальных документах поста милиции были отражены как "нападение на младшего лейтенанта КГБ Садомцеву" и "ненадлежащее несение службы нарядом ППС по охране метрополитена". После продолжавшейся всю ночь беседы Рустам покинул гостеприимную станцию "Арбатская", лишившись всех своих карманных денег и значительной части обаяния. Однако приобрел неопровержимое алиби, в чем теперь с гордостью признавался.
      Версия "Бачиев" медленно угасала. Хусаинов поручил сыщикам вплотную заняться абитурой.
       
      Примечания к гл.2
      1 Ученые физического факультета принимали активное участие в создании советского ядерного оружия, а проект этот, как известно, курировал Л.П.Берия. Так что некоторые ветераны факультета были с ним лично знакомы. [Обратно]