Собчак Анатолий
      Дюжина ножей в спину
      Оглавление
      Предисловие. О некоторых героях этой книги
      Глава 1. История одной провокации, или
      так называемое "дело" Собчака. Версии
      Глава 2. Парижская жизнь опального мэра
      Глава 3. Выборы губернатора Санкт-Петербурга:
      поражение или победа?
      Глава 4. Президентский марафон-96
      Глава 5. Трубный глас тридцать седьмого, или
      история несостоявшегося допроса
      Глава 6. На грани жизни и смерти:
      реанимация и вылет в Париж
      Глава 7. Письмо С. П., моему старому и верному другу
      Глава 8. Кто на новенького?
      Глава 9. Я должен добежать...
      Эпилог
      Не веря ни злым и ни льстивым судьбам,
      Я верил всегда только в свой народ.
      И, счастлив от мысли, что нужен людям,
      Плевал на бураны и шел вперед!
      Эдуард Асадов
      Пусть лгут лжецы
      не снисходи до них!
      Редьярд Киплинг
      Предисловие
      О НЕКОТОРЫХ ГЕРОЯХ
      ЭТОЙ КНИГИ
      ГОРБАЧЕВ Михаил Сергеевич - первый и последний Президент Советского Союза. Человек, повернувший колесо российской истории. Которое его и переехало. Единственный из всех правителей России, кто отошел от власти добровольно.
      ЕЛЬЦИН Борис Николаевич - бывший первый секретарь Свердловского обкома и Московского горкома КПСС, бывший лидер демократических сил страны, в 1989-1991 годах, первый Президент России.
      Каких-либо определенных политических взглядов или программы действий не имеет, но обладает поразительной политической интуицией. Всеми его поступками движет только одно - сохранение себя во власти. Подозрителен. Не любит, когда ему дают советы. Решения принимает сам.
      КОРЖАКОВ Александр Васильевич - бывший личный телохранитель Ельцина, а ныне депутат Госдумы от Тулы. Типичная личность из породы преданных и легко предающих слуг. Стремительную карьеру от отставного майора КГБ до генерал-лейтенанта сделал благодаря поручению Ельцина создать придворное мини-КГБ - Службу безопасности Президента России. Слежка и добыча компромата практически на всех политических и государственных деятелей страны позволили ему к 1995 году занять доминирующее положение в Кремле.
      Весь кабинет Коржакова в Кремле был увешан портретами Ельцина, на столе непременно лежал пистолет и еще один пистолет всегда торчал в его кобуре - вот этот заурядный и по-детски хвастливый офицер после двух инфарктов Ельцина становится серым кардиналом российской политики. Совместно с группой других кремлевских интриганов предпринял в 1996 году попытку отменить президентские выборы, однако ошибся в оценке влияния дочери Ельцина Татьяны и команды А. Чубайса. Автор скандальных мемуаров о Ельцине, в равной степени компрометирующих и хозяина и денщика.
      СОСКОВЕЦ Олег Николаевич - бывший первый вице-премьер Правительства России, а ныне глава финансово-промышленной группы, ожидающий либо нового прихода во власть, либо ареста. Типичный советский директор. В Москву приехал из Казахстана, где его обвиняли в многочисленных злоупотреблениях. За время работы в российском кабинете министров отличился постоянным подсиживанием Черномырдина и стремлением любыми способами занять его место.
      С его именем связаны скандалы по поводу распродажи крупнейших предприятий российской промышленности. Был отстранен от должности одновременно со своим покровителем А. Коржаковым.
      БАРСУКОВ Михаил Иванович - бывший директор Федеральной службы безопасности и комендант Кремля, генерал армии, ныне начальник одного из управлений ФАПСИ. За шесть лет пребывания при Ельцине сделал головокружительную карьеру по службе - от подполковника до генерала армии. Типичный паркетный генерал, несущий личную ответственность за позор Первомайского и поражения в чеченской войне.
      ГРАЧЕВ Павел Сергеевич - бывший министр обороны РФ, а ныне советник генерального директора концерна "Росвооружение". Типичный генерал советского образца: ограниченный, малообразованный, с предельно простыми и низменными вкусами. Благодаря Ельцину получил иронический титул - "лучший министр обороны всех времен и народов", но среди широкой публики более известен по прозвищу Паша-мерседес за свое пристрастие к этой марке автомашин.
      Инициатор чеченской войны и герой расстрела парламента в 1993 году.
      КУЛИКОВ Анатолий Сергеевич - бывший министр внутренних дел РФ, а ныне безработный.
      Амбициозный жандармский генерал.
      В 1995 году подавал рапорт об отставке, однако с помощью С. Шахрая неожиданно для себя был назначен командующим внутренними войсками, а позднее министром и вице-премьером. Продвижение карьеры обеспечивал за счет личной преданности Ельцину, аппаратного напора и страсти к интригам. Втайне мечтал о кресле президента. Создавал параллельную армию на базе внутренних войск, доведя их численность почти до 600 тысяч человек и оснастив новейшей бронетехникой. Попытался стать координатором всех силовых структур и усилить свое положение в верхнем эшелоне власти, чем вызвал тревогу у Ельцина и вскоре был выброшен со всех постов. Нынче замечен в окружении Ю. Лужкова. По-видимому, рассчитывает получить от него прежнюю должность в случае победы мэра Москвы на президентских выборах.
      СКУРАТОВ Юрий Ильич - бывший заместитель заведующего отделом административных органов ЦК КПСС, бывший помощник одиозного министра внутренних дел Виктора Баранникова, скандально прославившийся как "человек, похожий на Генерального прокурора России".
      Серая, но вместе с тем амбициозная личность. Типичный продукт советской тоталитарной системы и ее юриспруденции.
      Не имея никаких заслуг на юридическом поприще, был исправным "оруженосцем" Баранникова (по прозвищу Правый стакан президента). Сопровождая шефа на банных мероприятиях с участием Ельцина, познакомился и сблизился с президентской обслугой. Впоследствии был рекомендован Ельцину Коржаковым как наиболее удобный претендент на роль Генерального прокурора страны. Поднятый президентом из ниоткуда, Скуратов сразу же признал и освоил принцип "чего изволите?" во взаимоотношениях с Кремлем. По своему характеру и убеждениям с той же, если не большей, энергией служил бы и Зюганову, если бы тот, не дай бог, стал президентом. После разразившегося с ним скандала на почве сексуальных похождений повел себя как мелкий политический интриган: стремясь сохранить за собой должность Генпрокурора, начал угрожать мнимыми разоблачениями президенту и его окружению, одновременно обещая, если его оставят в должности, повести "решительную борьбу с коррупцией".
      ВОЩАНОВ Павел Владимирович - бывший пресс-секретарь Президента РФ, а ныне политический обозреватель "Новой газеты". Довольно талантливый, но лживый и готовый на все журналист. Будучи пресс-секретарем Ельцина, пытался играть самостоятельную политическую роль и озвучивал собственные мысли вместо президентских. Не учел ревности Ельцина к самостоятельным игрокам в своем окружении и вскоре был уволен. Впоследствии стал одним из наиболее радикальных критиков Кремля.
      НАРУСОВА Людмила Борисовна - бывшая первая леди Санкт-Петербурга, а ныне депутат Государственной Думы и по совместительству жена и боевая подруга автора настоящей книги.
      ШУТОВ Юрий Титович - бывший аппаратчик Ленинградского обкома КПСС, неоднократно судимый, а ныне помощник вице-спикера Госдумы С. Бабурина и консультант спикера Г. Селезнева, прославившийся тем, что во время следствия сумел съесть основные обличающие его документы и показания, что и позволило ему в 1995 году избежать наказания. Был арестован в феврале 1999 года вскоре после избрания его депутатом Законодательного собрания Санкт-Петербурга по обвинению в организации банды наемных убийц.
      ХАРЧЕНКО Лариса Ивановна - бывший консультант мэра Санкт-Петербурга по жилищным делам, а ныне жертва следствия по делу о "коррупции" в органах государственной власти в Петербурге.
      ПРОШКИН Леонид Георгиевич - генерал, бывший заместитель начальника следственного управления и следователь по особо важным делам Генпрокуратуры РФ, а ныне - адвокат одной из московских юридических консультаций. По иронии судьбы Прошкин, будучи официальным юридическим представителем известных в криминальном мире братьев Черных, одновременно стал адвокатом Скуратова по делу, возбужденному военной прокуратурой против последнего.
      МИХЕЕВ Николай Иванович - бывший шеф следственной бригады Генпрокуратуры РФ по делу о коррупции в Санкт-Петербурге, ныне следователь того же ведомства. Ревностный служака и послушный исполнитель указаний вышестоящего начальства. С законом обращается вольно, с подследственными - грубо.
      БЕЛОВ Иван Иванович - бывший (с бериевских времен, чем гордится) следователь районной прокуратуры Санкт-Петербурга, ныне пенсионер. Делу коммунистической партии предан. Готов выполнить любое ее задание.
      Глава 1
      ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПРОВОКАЦИИ,
      ИЛИ ТАК НАЗЫВАЕМОЕ
      "ДЕЛО" СОБЧАКА
      ВЕРСИИ
      "Квартирное дело" А. Собчака и его окружения началось с того, что в середине 1995 года оперативники Управления по борьбе с экономической преступностью ГУВД Санкт-Петербурга заинтересовались некой А. Евглевской, которая возглавляла небольшую строительную фирму "Ренессанс" и получила подряд на капитальный ремонт одного из домов в центре города. После того как в списках будущих жильцов отремонтированного дома была обнаружена фамилия племянницы мэра М. Кутиной, незначительное поначалу дело неожиданно приобретает исключительный характер - им заинтересовались в Москве.
      В декабре 1995 года появляется беспрецедентное в российской истории совместное распоряжение главы ФСБ М. Барсукова, министра внутренних дел А. Куликова и Генпрокурора РФ Ю. Скуратова "О создании межведомственной оперативно-следственной группы для расследования фактов получения взяток должностными лицами мэрии Санкт-Петербурга". В этом распоряжении упоминаются имена петербургского мэра, его заместителей и других должностных лиц мэрии.
      Малозначительное, районного масштаба дело А. Евглевской становится важнейшим для всех российских силовых ведомств. В состав группы вошли десятки следователей и оперативников из Москвы и других городов России. Группу возглавил заместитель начальника следственного управления Генпрокуратуры РФ генерал Л. Прошкин (через год он уволится, чтобы уйти от ответственности за допущенные им и его подчиненными многочисленные нарушения законности, и перейдет на работу рядовым адвокатом).
      При абсолютной очевидности того, что все это так называемое "дело" имеет политическую подоплеку и московское происхождение, а также вследствие обилия противоречивых публикаций и передач вокруг него в средствах массовой информации были выдвинуты различные версии о причинах возникновения "дела" Собчака, или, как его более точно назвали в ряде публикаций, "ленинградского дела № 2". Первое "ленинградское дело", как известно, было сфабриковано в последние годы жизни Сталина, в 1949-1952 годах, и жертвами его стали более 30 тысяч ленинградцев.
      ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ
      К лету 1995 года реальная власть в Кремле из-за тяжелой болезни Ельцина (два инфаркта подряд) фактически переходит в руки сплоченной группы из его ближайшего окружения: А. Коржакова - О. Сосковца - М. Барсукова и примыкающего к ним министра обороны П. Грачева. Они сосредоточили в своих руках контроль над силовыми структурами и активно занимались финансово-коммерческими делами.
      Сила названной группы состояла в том, что они сумели отсечь президента от нежелательных для них политических и просто человеческих контактов, создали широкую сеть сбора компромата на всех без исключения действующих политиков и государственных чиновников федерального уровня, влияли на ключевые кадровые назначения и перестановки.
      Еще в 1991 году Ельцин сказал Коржакову: "Мне нужно собственное, карманное КГБ". Коржаков выполнил указание шефа и создал такую структуру в недрах Главного управления президентской охраны, но вскоре понял, какие может извлечь из этого личные выгоды. В конечном счете президент сам фактически превратился в заложника созданной по его указанию организации, а Коржаков на какое-то время превратился в одну из главных политических фигур страны.
      Слабость - в их зависимости от президента, который не терпит давления на себя и которым трудно управлять, когда он здоров. Это была типичная придворная камарилья, не имевшая поддержки ни среди населения, ни в широких политических и финансово-промышленных кругах. Но беда в том, что летом и осенью 1995 года больной Ельцин фактически отошел от дел, Черномырдина они держали на коротком поводке и именно тогда, когда им показалось, что власть в их руках (Коржаков без стеснения описывает в своей пасквильной книжке, как ему временами удавалось "порулить" страной), в головах этих временщиков зародилась мысль о необходимости перенесения президентских выборов с 1996 года на 1998-й или даже 2000 год.
      Но эти люди понимали, что среди тех, кто мог реально воспрепятствовать их планам, был я, петербургский мэр, влиятельный и независимый, один из авторов Конституции России, сопредседатель Общественной палаты при президенте и член президентского консультативного совета, к мнению которого Ельцин прислушивался. Поэтому в декабре 1995 года по третьестепенному делу - даже не делу, а пока только сигналу о незаконной деятельности петербургской фирмы "Ренессанс", в котором упоминалась фамилия моей племянницы, - по указанию Коржакова и Сосковца создается специальная межведомственная следственная группа под эгидой Генпрокуратуры России.
      Новый Генпрокурор Ю. Скуратов, только что назначенный на эту должность по рекомендации Коржакова и Сосковца, проявил завидное рвение. Группа начала работу с заданием - найти компромат на Собчака и не допустить его переизбрания на предстоящих в 1996 году губернаторских выборах. В Cанкт-Петербург были направлены десятки отборных следователей и оперативников.
      ВЕРСИЯ ВТОРАЯ (документально не подтвержденная)
      В середине 1995 года между Ельциным и мной при очередной встрече состоялся разговор о будущих выборах. Ельцин жаловался на усталость, плохое самочувствие и просил совета, баллотироваться ли ему на следующий срок. Я ответил, что, по моему мнению, при таком самочувствии и настроении лично для Ельцина и для страны наилучшим выходом было бы подобрать надежного преемника, а самому в выборах не участвовать.
      Этот разговор был проверкой. Аналогичные разговоры Ельцин вел и с другими лицами из своего окружения - реакция кремлевских царедворцев была одинаковой: "Как вы можете думать об этом, Борис Николаевич? Без вас страна погибнет!"
      Я сказал то, что думал, и попал в список врагов. По личному указанию Ельцина Коржаков и Барсуков организовали следственную группу по сбору на меня компромата, по личному указанию президента была организована и антисобчаковская предвыборная кампания. Последующие (после моего проигрыша выборов) гонения также имели место с молчаливого одобрения Бориса Николаевича. Президентский вариант выглядит достаточно убедительно, однако прямых доказательств не имеет. Все происходило на уровне конфиденциальных разговоров. Если же вспомнить, что во всех критических моментах новейшей российской истории я поддерживал и даже выручал Ельцина (как было в августе 1991-го и в октябре 1993-го) и всю историю наших взаимоотношений, то должны были быть какие-то особые обстоятельства, которые побудили Ельцина к подобным действиям. Например, доклад аналитического центра президентской администрации, в котором подчеркивалось, что в случае переизбрания на пост губернатора Петербурга Собчак станет одним из наиболее вероятных кандидатов на пост президента страны, или нечто подобное.
      ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ (имеющая хождение в кругах следственно-прокурорских работников)
      Первоначально оперативный материал по фирме "Ренессанс" собирался вкупе с другими на моего заместителя - В. А. Яковлева и особенно на его жену, развившую в городе лихорадочную коммерческую деятельность. Все распоряжения по передаче дома № 3 по улице Рылеева на капитально-восстановительный ремонт этой фирме готовились по указанию Яковлева и подписывались им в качестве ответственного исполнителя. Ему же принадлежит идея дать (для подстраховки) в этом доме однокомнатную квартиру и моей племяннице.
      Однако, когда из Москвы поступил сигнал о необходимости дискредитации меня, собранный материал и был использован в этих целях. Все же, что касается Яковлева, было затем использовано в качестве крючка для воздействия на него после избрания губернатором.
      ВЕРСИЯ ЧЕТВЕРТАЯ (комплексная)
      Дело против меня начало раскручиваться по инициативе Коржакова и Барсукова, а затем к его раскрутке присоединился Лужков, который постоянно проигрывал мне, если нам приходилось вместе принимать участие или выступать на каких-либо мероприятиях. Ему показалось, что на фоне обвинений против меня представился удобный случай для реванша и для повышения собственного рейтинга. Соображения эти не лишены основания, если иметь в виду ту открытую поддержку Яковлева, которую продемонстрировал московский мэр во время предвыборной кампании, а также то, что деньги на кампанию Яковлева также шли из Москвы. Но дело не только в этом.
      Разоблачения, направленные против представителей петербургских властей, давали двойной эффект: 1) прикрытие дымовой завесой реального центра коррупции, каким была и продолжает оставаться Москва, - старый прием, когда подлинные воры громче всех кричат: "Держи вора!"; 2) обвиняя меня, стремились косвенно нанести удар по группировке выходцев из Петербурга, занявших в этот момент ключевые позиции в структурах власти в Москве и бывших в свое время моими сотрудниками, заместителями или помощниками (Чубайс, Путин, Кудрин, Клебанов, Южанов и др.)
      К тому же, сама фигура петербургского мэра, скажу без ложной скромности, сыгравшего заметную роль в крушении коммунистического режима и относившегося к лидерам демократов первой волны, давала возможность еще раз провести кампанию по дискредитации самой идеи демократии и ее представителей.
      Именно поэтому осенью 1996 года на втором этапе раскрутки этого дела с участием Госдумы в игру вступают коммунистические руководители Думы (ее председатель Г. Селезнев, один из вице-спикеров - С. Бабурин, председатель думского комитета по безопасности, курирующий прокуратуру В. Илюхин). От них в раскручивании кампании дезинформации по этому делу активно участвует уголовник Ю. Шутов. Интересно, что примерно в это же время Шутов получает от нынешнего губернатора Петербурга В. Яковлева (непонятно, правда, за какие заслуги, а точнее - за услуги) доверенность на управление муниципальным пакетом акций в Петербургской топливной компании, а от Г. Селезнева - документ, уполномачивающий его осуществлять проверку законности приватизации госимущества в Санкт-Петербурге.
      Именно Ю. Шутов в соавторстве с П. Вощановым пишет нашумевшую статью "Анатолий Собчак как зеркало русской коррупции", напечатанную в феврале 1997 года в "Комсомольской правде". Публичные утверждения Шутова о его авторстве этой статьи П. Вощанов не опроверг, в этом убеждает также и сходство воспроизведенных в статье сюжетов с теми, что содержатся в книгах Шутова, посвященных моей персоне.
      Дело в том, что Ю. Шутов в 1990 году в течение двух недель был оформлен на работу моим помощником, когда я был председателем Ленсовета, но за неблаговидные дела был тут же уволен. После чего о своей деятельности в качестве помощника мэра написал и издал аж три книги, наполненные красно-коричневым вздором, выдумками и небылицами.
      Удивительно, но факт, что мотором нового витка расследования и фактическим руководителем следствия становится уголовник, организатор банды наемных убийц, пользующийся при этом доверием коммунистического руководства Госдумы, для которого дискредитация Собчака - еще одна возможность дискредитировать идеи демократии в стране.
      Государственная Дума занялась реанимацией практически заглохшего из-за отсутствия судебной перспективы дела, создав по расследованию фактов коррупции в органах власти Санкт-Петербурга специальную депутатскую комиссию под руководством Т. Гдляна. У Гдляна в этом деле был свой интерес - ему хотелось свести давние счеты с прокурором Петербурга В. Еременко, который в свое время был прокурором Самаркандской области и попортил ему немало крови, борясь со злоупотреблениями и нарушениями законности в деятельности следственной группы Гдляна и Иванова. Активным участником этой комиссии становится все тот же Шутов (в качестве помощника вице-спикера Госдумы С. Бабурина).
      По инициативе думской комиссии был в очередной раз обновлен состав следственной группы, а ее костяк составили теперь уже не работники Генпрокуратуры, а оперативники и следователи МВД РФ. По времени это совпало с объявленной президентом очередной кампанией (которой по счету - уже и не упомнить!) по борьбе с коррупцией. По-видимому, тогдашнему министру внутренних дел А. Куликову захотелось придать этому "делу" показательный характер, продемонстрировав президенту и общественности достигнутые его ведомством успехи в борьбе с коррупцией. Любопытный штрих расследованию на этом этапе придает то обстоятельство, что новый состав следственной группы был сформирован из работников МВД разных регионов России (Ярославля, Астрахани, Вологды и др.), которым при удачном исходе дела были обещаны квартиры в Москве и Петербурге, а двум руководителям группы - Прошкину в 1996 году и Михееву в 1997 году - были предоставлены бесплатные государственные трехкомнатные квартиры в престижных районах Москвы.
      В этом "деле", как ни в каком другом, зеркально отразились все болезни, все беды современных российских правоохранительных органов: политическая ангажированность; продажность; связь следственных органов с преступным миром; бесчисленные нарушения закона даже в таком простом следственном действии, как вызов свидетеля; сознание безнаказанности и отсюда пренебрежительное отношение к закону и конституционным правам граждан, попадающих в поле зрения следователей, слив непроверенных слухов и компромата в СМИ.
      Характерно, что за время следствия было разворовано имущество злополучной фирмы "Ренессанс", а по заявлениям ряда арестованных и привлеченных по делу лиц, к ним применялись недозволенные методы следствия, проще говоря - угрозы и избиения.
      В качестве примера приведу выдержку из записки Ларисы Харченко, которая работала консультантом по жилищным вопросам в мэрии Петербурга. Записка эта была написана в Соединенных Штатах, куда она уехала к проживающей там дочери.
      Впрочем, ей слово:
      "Я, Харченко Лариса Ивановна, оставляю эти записи, нотариально заверенные, находясь в гостях у моей дочери, Харченко Инны Юрьевны, в июне 1997 года, в Ричмонде, штате Вирджиния, США. Я подтверждаю, что все изложенное здесь истинная правда, никогда ранее не излагалось мною и ни при каких обстоятельствах не использовалось.
      Я пишу это исключительно в интересах безопасности моей и моей семьи. Чувство опасности не покидало меня с марта 1996 года по причине продолжающегося вот уже более года беспрецедентного по масштабу политического процесса, целью которого является дискредитация бывшего мэра города Санкт-Петербурга Собчака Анатолия Александровича...
      В ход была запущена вся мощь средств, обычно применяемых государственной машиной. На головы обывателя мощным водопадом обрушилась доведенная до абсурда и преподнесенная в "лучших традициях" 1937 года информация. Коммунистические журналисты не скупились на эпитеты и метафоры, дабы новой "репрессивной эпохе" представить новых врагов народа.
      Для усиления эффекта была необходима группа чиновников, окружающих Собчака А. А., которая под его руководством якобы и "организовывала преступления" в Санкт-Петербурге. Готовились загодя. За два месяца до выборов мэра в 1996 году начался главный акт так называемого "правосудия", основным исполнителем которого была Генеральная прокуратура Российской Федерации, как это ни парадоксально звучит. Приказом трех руководителей силовых ведомств: Генерального прокурора, министра внутренних дел и Федеральной службой безопасности (ФСБ) была создана специальная группа лиц с неограниченными властными полномочиями и одним заданием - создать и оформить любыми способами компромат на мэра города Санкт-Петербурга Собчака А. А.
      Постараюсь по возможности точнее описать, как фабрикуется дело о коррупции в окружении Собчака А. А., в связи с расселением его женой и им четырехкомнатной коммунальной квартиры, расположенной рядом с его квартирой по адресу: Набережная реки Мойки, 31.
      В состав специальной группы, сформированной для работы против Собчака, был включен ряд оперативных работников - Управления по борьбе с экономическими преступлениями в Санкт-Петербурге: Данилов Николай Николаевич, Меньшиков Константин Николаевич, Калиниченко Олег Николаевич, Белов Иван Иванович, а также ряд других.
      Названные "специалисты" оказались поистине "творческими" работниками: создали сценарий развития событий, придерживаться которого должны были все участники этого "спектакля".
      Не мудрствуя лукаво обратились за помощью к находящейся в следственном изоляторе тюрьмы Санкт-Петербурга руководительнице одной из строительных фирм - акционерного общества закрытого типа "Ренессанс" - Евглевской Анне Анатольевне и, угрожая ей большими сложностями в ее жизни, предложили сыграть главную роль - роль обвинителя. С этого момента начались истинные испытания моего здоровья - как физического, так и духовного.
      15 марта 1996 года оперативные работники Управления по борьбе с экономическими преступлениями в Санкт-Петербурге, входившие в состав следственной бригады, увезя меня в машине с работы, предложили сотрудничать с ними и, как они выражались, "сдать" Собчака А. А.
      Выбор пал на меня не случайно. Я профессионально занималась жилищными вопросами в городских властных структурах с 1979 года, то есть еще за 12 лет до выборов Собчака А. А. мэром Санкт-Петербурга на первый срок. С момента же избрания Собчака А. А. мэром города в 1991 году я работала в секретариате и позднее - в аппарате мэра, в должности помощника и консультанта по жилищным вопросам.
      Все воздействия на меня в нарушение моих гражданских прав происходили тайно, в автомашине работников Управления по борьбе с экономическими преступлениями, без протоколов и свидетелей.
      Убеждали меня в скором аресте Собчака и препровождении его в Лефортовскую тюрьму в Москве, назывались сроки ареста - через 5-10 дней.
      После моего категорического отказа участвовать в этом спектакле меня несколько раз предупредили об ужасной участи моей в случае отказа дать показания против Собчака А. А. Предупредили о предстоящем через два дня допросе в качестве свидетеля руководителем следственной бригады генералом Прошкиным.
      Все угрозы оперативных работников в мой адрес подтверждались действиями. За отказ дать показания против Собчака А. А. я получила возможность испытать весь ужас следствия на себе. Меня допрашивали в качестве свидетеля по 8-12 часов подряд. Я теряла сознание прямо на допросах и попала в больницу с диагнозом "мозговой криз". Это состояние продолжалось до сентября 1996 года, и казалось, что предела нарушениям моих человеческих прав нет.
      Меня допрашивали без протокола прямо в больнице в июле 1996 года. Обманывали врачей, пугали медперсонал, доводя до абсурдности ситуацию, при которой я не могла находиться в той или иной больнице. Мне не позволяли лечиться ни в больнице, ни дома, где я находилась после выписки из больницы и могла продолжать лечиться вне стационара. Психологический прессинг переходил все дозволенные рамки.
      Меня, больную, забрали на даче в конце августа 1996 года и в сопровождении оперативных работников насильно увезли на очную ставку с Евглевской А. А. в Лефортовскую тюрьму в Москве, чтобы, учитывая мое крайне тяжелое состояние здоровья, попытаться все-таки добиться от меня подтверждения своих лживых, выстроенных на домыслах и обмане предположений против Собчака А. А. И когда очередной молниеносный акт оперативников не сработал, группа работников Управления по борьбе с экономическими преступлениями Санкт-Петербурга, руководимая местной коммунистической организацией, составила мерзкий и ложный по содержанию донос в Государственную Думу своим "духовным отцам" в лице Иванова и Гдляна, умеющим фабриковать подобные дела еще с коммунистического прошлого, когда сажали всех, на кого пальцем показал сосед. В этом обращении к Думе, используя абсолютную ложь, эти оперативные работники, а именно Данилов Николай Николаевич и Меньшиков Константин Николаевич, добились продления срока для издевательств и создали новую следственную бригаду в усиленном депутатами составе. Учитывая, что против Собчака А. А. не удалось в течение года доказать ничего - не получилось уговорить, запугать и устрашить привлеченных к делу людей, - последовало продолжение. Были затрачены огромные деньги из коммунистических источников, и, следовательно, нужен был любой результат любой ценой.
      Новая группа получила новое задание: раскрыть коррупцию чиновников, работавших с Собчаком А. А., а точнее, сфабриковать дело или же против Собчака, или против его приближенных.
      И начиная с апреля 1997-го все следственные действия снова возобновились. Компроматы как снежный ком собираются на меня, мою семью и родственников. Положение усугубляется еще и тем, что в России продолжается политическая борьба и в методах этой борьбы нет предела "совершенству". Обвиняются в коррупции, и прокурор города Санкт-Петербурга, и руководители многих некоммунистических газет.
      В этой ситуации ни о каком правовом поле рассмотрения дела, фабрикуемого против меня или еще кого-нибудь, связанного с громким политическим именем Собчака А. А., не приходится говорить. Все вне закона.
      Не будучи уверенной ни в одном своем дне после возвращения из США, я оставляю это письмо для использования и огласки через международные организации в защиту прав человека.
      Да поможет мне БОГ!
      Харченко Лариса Ивановна".
      К моменту, когда я пишу эти строки, многие участники следственной группы были уволены из органов прокуратуры и МВД. Почти все организаторы этого дела потеряли свои посты. Коржаков, Сосковец, Барсуков, Куликов, Скуратов - все они уже не у дел, в отставке, но их дело живет. Сказывается инерция, да и просто профессиональное нежелание признать, что "дело" надуманное, пустое, провокационное.
      Сегодня руководители следствия утверждают, что для его завершения им необходимы мои показания. Хочу напомнить им о существовании статей 49 и 51 Конституции РФ, признающих за обвиняемым право не давать каких-либо показаний по своему делу. Но весь фокус состоит в том, что за четыре года следствия по "делу" Собчака я фигурирую в нем как свидетель. Нынешние следователи Генпрокуратуры, верные принципу Вышинского - Ежова о признании обвиняемого как главном доказательстве, хотели бы сначала выбить у свидетеля нужные им показания, а потом уже решать вопрос о передаче дела в суд.
      Кстати сказать, я сам неоднократно пытался помочь следствию и дать показания. Свидетельство тому - два, увы, безответных письма, посланных мной генеральному прокурору - одно еще будучи в Петербурге, другое - из Парижа. Вот они.
      Генеральному прокурору РФ Скуратову Ю. И.
      от Собчака А. А., проживающего по адресу:
      Санкт-Петербург, Мойка, 31, кв. 8.
      Заявление
      Уважаемый Юрий Ильич!
      Как Вам известно, 3 октября с.г. работники следственной группы Генпрокуратуры совершили попытку моего фактического задержания с целью "допросить в качестве свидетеля", как они объяснили это потом в своих интервью СМИ.
      Я говорил Вашим сотрудникам о своем плохом самочувствии, о том, что у меня была предварительная договоренность о встрече с врачом, о том, что я не отказываюсь от допроса, но прошу перенести его на более позднее время - после посещения врача, но мне в этом было отказано.
      Дальнейшие события Вам известны - сейчас я нахожусь в кардиореанимации с диагнозом острый инфаркт миокарда. Сейчас, спустя три недели, мое состояние стабилизировалось. Поскольку сотрудники следственной группы продолжают в СМИ распускать слухи о том, что я якобы "испугался допроса" или что моя болезнь уловка, чтобы уйти от дачи показаний, я заявляю, что мне нечего скрывать и я готов ответить на вопросы следователей.
      Учитывая, что, по-видимому, мне вскоре предстоит операция, я хотел бы, по понятным причинам, чтобы моя встреча со следователями состоялась до операции.
      Думаю, что состояние здоровья и разрешение врачей позволят мне это. Надеюсь, что Вы понимаете, что травля, продолжающаяся в СМИ с подачи "источников, близких к следственной группе", не прибавила мне здоровья, но тем более я не хочу давать повод для новых инсинуаций.
      Прошу Вас выделить для моего допроса любого следователя, но не из тех, кто своими грубейшими процессуальными нарушениями и бесцеремонным обращением с законом уже довел меня однажды до больничной койки.
      А. А. Собчак.
      23. X. 97 г.
      И второе:
      Генеральному прокурору РФ Скуратову Ю. И.
      от Собчака Анатолия Александровича,
      проживающего по адресу:
      Санкт-Петербург, Мойка, 31, кв. 8.
      Уважаемый господин Генеральный прокурор!
      Мне стало известно о заявлении руководителя следственной группы Генпрокуратуры г-на Лысейко о том, что группа не может завершить расследование по делу фирмы "Ренессанс" из-за невозможности получить мои свидетельские показания по данному делу. Это очередная ложь, которой за три года ведения следствия накопилось более чем достаточно. Напомню, что 23 октября 1997 года я из больницы написал на Ваше имя заявление о своей готовности дать свидетельские показания следователям и о том, что врачи разрешили сделать это. Однако ответа (реакции) на мое заявление не последовало.
      2 февраля 1998 года в телефонном разговоре с Лысейко я вновь подтвердил свою готовность дать свидетельские показания в официальной обстановке в Российском посольстве во Франции. Лысейко обещал в течение 1-2 недель сформулировать вопросы и направить их по официальным каналам в Париж. Но и этого не произошло.
      Считаю, что попытка сфабриковать против меня уголовное дело и расправиться со мной имеет явную политическую подоплеку и ничего, кроме вреда, ни Вашему ведомству, ни России не принесет.
      Я по-прежнему готов ответить на любые вопросы следователей, так как мне нечего скрывать и бояться - я никогда не совершал каких-либо действий, противоречащих закону. Опасаюсь я только одного - недобросовестности следствия и грубых нарушений законности со стороны Ваших подчиненных, как это уже имело место 3 октября 1997 года при незаконной попытке моего задержания.
      С уважением и готовностью ответить
      на любые Ваши вопросы
      Анатолий Александрович Собчак.
      9 марта 1998 года.
      О подробностях самой этой истории с моим задержанием я расскажу чуть позже, а здесь хочу только напомнить, что суд и только суд может признать кого-либо виновным в совершении преступления. Но именно суда боятся организаторы данного "дела" - ведь суду им предъявить нечего. Газетными статьями доказательств не заменишь! Поэтому они будут затягивать следствие как можно дольше, на годы. По старому принципу Ходжи Насреддина: либо шах помрет, либо ишак сдохнет.
      И еще они надеются на то, что годы проходят и все в конце концов забудут и Собчака, и его злополучное "дело".
      Об этом "деле" лучше всего написал Е. Евтушенко, который навестил меня в Париже:
      У киллеров нет перекура.
      Счастливцы, кто недоубит,
      И бывший мэр Санкт-Петербурга
      В Париже вроде бы забыт.
      Но он, вдали от всех рогатин
      Здесь наблюдаемый врачом,
      Непоправимо элегантен,
      Неумолимо обречен.
      Есть обреченные на зависть.
      Порода эта такова,
      Что в ребра им всегда вгрызались
      И рвали в клочья рукава.
      И не пошел он с остальными
      Ни в паханы, ни в холуи.
      Глаза старались быть стальными,
      Не вышло. Теплые. Свои.
      Такие в них блестят грустинки,
      И в самой-самой глубине
      Лежат, как девочки-грузинки,
      Надежды мертвые на дне.
      Ни от кого не ждет поблажки,
      Ни на кого не держит зла.
      Подделать можно все бумажки,
      Но не подделаешь глаза.
      И не беглец - скорей изгнанник,
      Герой еще вчерашних битв,
      Он подозреньями изранен
      И обвиненьями обвит.
      Смакуя слухи-однодневки,
      Злорадствуют кому не лень,
      Но бродит где-нибудь у Невки
      Его оболганная тень.
      Есть перья на любые вкусы
      Сейчас их просто взять внаем,
      Мы, как безропотные трусы,
      Героев собственных "сдаем".
      Нам пошлость изменила гены.
      Да на какого ей рожна
      Политики-интеллигенты?
      Россия-дура ей нужна.
      Залечь героям неуместно,
      Как уголовникам, на дно.
      Россия - это наше место,
      Хотя и проклято оно.
      Когда-нибудь, кто чист, кто урка,
      Мы разберемся навсегда,
      И бывший мэр Санкт-Петербурга
      Дождется правого суда.
      Глава 2
      ПАРИЖСКАЯ ЖИЗНЬ
      ОПАЛЬНОГО МЭРА
      В первую же ночь после прибытия в Париж в изгнание мне в Американском госпитале, где я тогда находился, привиделся необычный сон. Его необычность была особенно остра, если учесть, в какой ситуации этот сон появился: начало мучительной эмиграции, постельный режим, ожидание консилиума врачей и угроза проведения рискованной операции шунтирования. В ту ночь я заснул поздно около часа ночи. В предыдущую ночь, в Военно-медицинской академии Петербурга, я спал не более четырех часов, тревожно и беспокойно, - одолевали мысли о предстоящем отъезде. Тогда я поднялся в 6 утра, пережил мучительный отлет с Родины, а вечером уже лежал в этом чужом госпитале на окраине Парижа.
      Мне снился сон о похоронах Ленина. 21 января 1999 года - 75-я годовщина со дня его смерти. Москва. Красная площадь. 9.50 утра. Рота почетного караула Кремлевского полка под траурный марш величественно выносит из мавзолея гроб из красного дерева с телом вождя мирового пролетариата и устанавливает его на временный постамент. Метрах в пятидесяти от гроба стоят высшие руководители государства - президент Ельцин, Черномырдин, Немцов, Чубайс, Лужков и почему-то Хрущев. Чуть в стороне стоит Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, заметна его некоторая отстраненность от церемонии и углубленность в свои сокровенные мысли. Раздается бой кремлевских курантов. Начинается митинг. Вся страна прильнула к телеэкранам: в связи с церемонией захоронения ленинских останков и учитывая его историческую роль в судьбе нашего государства, этот день был объявлен президентом общероссийским выходным днем и назван "Днем проводов Ленина", а российское государственное телевидение вело прямую телевизионную и радиотрансляцию с Красной площади. Как только стихли куранты, с Манежной площади стали доноситься истошные выкрики пенсионеров и коммунистических фанатиков - десятки тысяч почитателей Ленина с его портретами и красными флагами в руках заполонили в это утро подступы к Красной площади. Они хотели во что бы то ни стало сорвать захоронение своего кумира. В этот морозный, солнечный день они производили впечатление самой отвратительной и тупой черни, в их рядах было немало бывших служителей сталинско-бериевского ГУЛАГа.
      Тысячи милиционеров и курсантов школ милиции едва сдерживают ожесточенный натиск ленинистов. А тем временем тысячи заранее подобранных участников траурного митинга на Красной площади (в основном чиновники, военные и студенты) внимают президенту Ельцину. Едва стоя на ногах, он с явно выраженной брежневской дикцией объясняет, почему решил захоронить Ленина. Мол, все беды нашей страны проистекают из-за того, что тело Ленина до сих пор не предано земле, а его душа - не нашла успокоения. Речь закончилась, и послышались жидкие аплодисменты. Вслед за Ельциным слово берет Святейший Патриарх. Вспомнив все страдания, выпавшие на долю Церкви от режима Ленина, он затем поддерживает решение Кремля по-человечески и по-христиански упокоить в земле его останки. "Это святейший долг всех нас перед любым усопшим!" - завершает Патриарх. Дрожащий от холода Борис Немцов нежданно-негаданно для себя получает слово - "царским" жестом Ельцин указывает ему на микрофон. "Может, не надо, Леонид Ильич?" - пытается отпереться ошеломленный Немцов, уже делая, правда, робкие шаги к микрофону. "Ты обязан сказать слово, Борис Ефимыч. А я скажу потом слово о твоей судьбе", - отвечает президент. Неуверенным голосом Немцов говорит о великой значимости этого события для всей мировой истории, намекает на более счастливое будущее страны, а в конце слегка славословит в адрес президента: дескать, без вас, Борис Николаевич, никто не решился бы на такой отважный поступок. Решительным движением Ельцин отодвигает Немцова от микрофона. По программе митинга, после выступления Патриарха должен был выступать премьер-министр, а не вице-премьер. Затем симфонический оркестр под управлением Ростроповича должен был сыграть отрывки из "Реквиема" Моцарта. Однако президент нарушил весь ход церемонии. Он снова взял слово. На этот раз его речь была четкой и сильной, чувствовалось, что она будоражит его самого и он скажет что-то действительно важное и для себя самого, и для страны. Поблагодарив Немцова за выступление, похвалив организаторов церемонии, он вдруг сказал: "Вот здесь и сейчас хочу объявить об отставке Правительства России. Назначаю новым премьером всем вам хорошо известного и очень умного Бориса Ефимовича Немцова. Второе. Объявляю Немцова своим официальным преемником на посту главы нашего государства. После утверждения в Думе его кандидатуры (а иначе я ее распущу и сам назначу Немцова) я ухожу в отставку и передаю Борису Ефимовичу бразды правления страной как исполняющему обязанности президента! От этих решений не отступлю ни на шаг. Я хороню Ленина, освобождаю тем самым народ от бремени прошлой эпохи. Теперь могу с чистой совестью уйти на покой, пожить спокойной жизнью вместе со своими близкими!" - с этими словами президент завершил свой внеплановый и судьбоносный спич. Не преминул сразу же обратиться и к сотням журналистов со словами: "Вот и думайте, понимаешь, о чем первым делом сообщать - о похоронах Ленина или о моих кадровых решениях!"
      На площади воцаряется гробовое молчание, которое длится минуту-другую. Тишину нарушают лишь отдаленные вопли фанатиков с разных концов Красной площади - они ничего не слышали и потому страстно требуют отставки Ельцина и сохранения Ленина в мавзолее. Звучит музыка Моцарта. Озадаченные происшедшим Черномырдин и другие члены правительства смотрят на гроб Ленина. Немцов уже рядом с президентом. Через несколько минут, как только отзвучала музыка, митинг объявляется закрытым. Солдаты почетного караула умело подхватили гроб и под бой барабанов направляются к стоящему в центре площади вертолету. Вертолет по такому случаю перекрашен в черный цвет. Рядом еще два вертолета из президентского авиаотряда - для сопровождающих лиц. Четверо гвардейцев аккуратно вносят гроб в вертолет. Президент (опять же в нарушение программы) предлагает почтить минутой молчания память Ленина. Площадь вновь затихает. "К вылету готовы, товарищ Верховный Главнокомандующий!" - рапортует Ельцину офицер вертолетной эскадрильи. "Летите с богом!" - напутствует глава государства.
      В следующую минуту площадь наполняется ревом моторов этих трех вертолетов, правительственные и президентские чиновники забираются в вертолеты сопровождения, а мэр Москвы - незаметно куда-то исчезает. Крики протестующей толпы, услышавшей моторы вертолетов, заглушает их рев...
      И все это мне виделось ярко и в малейших деталях. Потом было "Шереметьево-2", перенос гроба из вертолета в зафрахтованный Ту-154. И тут на поле толпа распоясавшихся фанатиков, ор, драки с милицией, сжигание портретов Ельцина...
      Санкт-Петербург. Роскошный "Кадиллак" с гробом до Волковского кладбища. И снова толпа, в которой мелькают лица Анпилова и Нины Андреевой, грозящих новой революцией. Под барабанную дробь гроб опускается в могилу...
      Из сна меня вывело теплое прикосновение руки - медсестра госпиталя принесла завтрак. Взглянул на часы - 7.30 утра. Значит, сон длился более 6 часов. Удивительный сон, отголосок реальных переживаний! Но где они сейчас герои этого сна? Все поменялось. Другие люди, другое время!
      Было время, когда Кремль мог безболезненно исполнить волю усопшего быть захороненным по-человечески - сразу после крушения ГКЧП в 91-м. Тогда, в сентябре, на последнем заседании союзного Съезда депутатов именно я выступил с энергичным и аргументированным призывом принять специальное решение съезда по вопросу о погребении останков Владимира Ленина в Петербурге. По реакции зала я ощутил тогда моральную готовность многих парламентариев принять это историческое решение - и этим достойно завершить жизнь самого союзного съезда (постановление о самороспуске депутаты в тот момент уже одобрили), подвести последнюю черту под большевистским этапом истории нашей страны. Но Михаила Горбачева проблема с захоронением Ленина в ту пору ничуть не волновала, на кону стояло его собственное политическое будущее. Он даже не поставил мое предложение на голосование, а просто-напросто закрыл заседание, попрощался с депутатским корпусом и отправил съезд в историю. Этим, кстати, лишил и самого себя важной опоры в виде легитимного парламента СССР, что, в свою очередь, ускорило и его уход спустя несколько месяцев.
      Впоследствии я неоднократно убеждал Бориса Ельцина издать указ о захоронении тела Ленина. "Вам необходимо лишь выпустить такой указ - все остальные хлопоты я беру на себя. Причем сделаю похороны торжественными и открытыми, то есть достойными места Ленина в нашей истории", - уговаривал я Президента России. Но в ответ всякий раз слышал одно и то же: "Я не могу сейчас пойти на это". Вероятно, коммунистический менталитет Ельцина тормозил давно назревшее решение о предании земле основателя советского государства.
      Не ограничиваясь Ельциным, я говорил об этом и со Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II - все же авторитет Русской Церкви и ее главы сослужил бы хорошую службу в пользу захоронения. Патриарх саму идею поддержал, но дело не двигалось с места. Все мои усилия по погребению Ленина оказались заблокированными. Многие из политиков и государственных деятелей, с которыми я говорил на эту тему, отвечали, что нужно подождать, пока не вымрет все поколение заядлых коммунистов, тогда наконец и Ленин найдет свое успокоение. При внешней логичности такого подхода он все же весьма отдает абсурдом, поскольку обрекает останки Ленина на дальнейшее публичное глумление, - может быть, еще не на одно десятилетие.
      Ну а тогда, на следующий день после моего обращения к Съезду народных депутатов СССР, все коммунистические газеты напечатали язвительные карикатуры на Собчака и поместили злобные комментарии, назвав меня главным могильщиком из стана демократов. Редакторы этих изданий даже не задумывались над тем, что сами же снова втаптывают в грязь и последнюю волю Ленина о своем погребении, которая во все времена непременно исполнялась. И неоднократную мольбу об этом Н. К. Крупской, грубо пресеченную Сталиным, для которого мавзолей с телом вождя был гробницей живого бога и который нужен ему был для собственного самоутверждения. Известны его слова, сказанные Крупской: "Если не уйметесь, мы найдем другую вдову!" Я уже не говорю о том, что в традициях нашего народа не было практики мумифицирования трупов и тем более выставления их напоказ. Едва ли можно сыскать в мировой истории пример большего глумления над усопшим, чем в случае с Владимиром Ульяновым!
      После завтрака я вновь мысленно углубился в ленинскую тему. Подумалось о судьбе мавзолея после неминуемого захоронения вождя. На ум пришел пример Израиля, в котором есть потрясающий по силе впечатления музей мировой катастрофы еврейского народа.
      Мавзолей Ленина - уникальное архитектурное и технологическое сооружение: помимо наземной конфигурации он простирается в глубь земли еще примерно метров на 80, там несколько подземных этажей, на которых в бронированных комнатах ныне гнездится обслуживающий аппарат - и медики со своими лабораториями, и охрана, и всякого рода технический персонал. Поэтому демонтировать мавзолей было бы не только крайне сложно без ущерба для Красной площади, но и просто неразумно. Мавзолей с его уникальностью мог бы пригодиться как памятник злодеяниям большевистского режима. В мавзолее можно было бы открыть музей большевистского террора. Экспозицию начать с Ленина - автора и практика первой волны террора большевиков. Один этаж - "ленинский террор и военный коммунизм". Второй этаж - "сталинский террор, коллективизация, послевоенные репрессии". Третий этаж - "постсталинский ГУЛАГ". Четвертая секция - "политические репрессии последнего периода большевизма". Наши архивы буквально забиты документальными свидетельствами о зверствах режима - а у Александра Солженицына целая "стена плача" жертв коммунизма. Если этим очертить сюжет музейной экспозиции с соответствующим музыкальным сопровождением, то у посетителей будет леденеть кровь в жилах, а душа будет содрогаться от ужаса и сострадания. Только так можно сотворить из мавзолея обитель нравственного чистилища вместо культового храма большевистской тирании. И тем наглядно опровергнуть замысел Сталина, стремившегося утвердить марксизм-ленинизм как государственную религию и давшего народу возможность созерцать мумию Ленина вместо отвергнутого Бога и разрушенных храмов с расстрелянными священнослужителями.
      Когда я, спустя неделю, покидал Американский госпиталь с прописанной рецептурой дальнейшего лечения, меня одолевала мысль, а где, собственно, я буду жить в Париже. Никакой собственности, к моему великому сожалению, здесь у меня не было. Не было даже арендованных апартаментов. В час выписки я все еще не знал моего нового места жительства. Но позаботились знакомые, заказавшие мне номер в дешевом двухзвездочном отеле в относительно спокойном районе города. Хотя раньше мне не доводилось жить в Париже в гостиницах такой низкой категории (в бытность мэром Петербурга мне любезно открывали свои двери лучшие отели французской столицы), я, будучи человеком неприхотливым в житейских делах, спокойно поселился в своем номере. Все там было предельно просто старенький телефон, полутораспальная деревянная кровать, затертый пылесосом палас, обветшавшая утварь и мини-телевизор. Тесная душевая без ванны, унитаз и раковина. Одним словом, все здесь было не новым, потрепанным - и в то же время все необходимое для жизни имелось. "Моли Бога, что дал тебе шанс жить здесь, а не в тюремной камере!" - думалось мне при осмотре нового пристанища. Моими соседями по гостинице оказались в основном мелкие торговцы: турки, югославы, поляки, заезжающие в Париж на пару-тройку недель для сбыта своего дешевого товара на местных распродажах и блошиных рынках. Возвращались они в гостиницу обычно далеко за полночь. Нередко пьяный шум и гомон мешали мне спать, но конфликтовать с соседями из-за этого не хотелось. Поэтому в такие часы я брал книгу и читал, пока все не затихало. По утрам мои соседи завтракали с помятыми физиономиями и виноватым видом. Иногда извинялись и спрашивали - не помешали ли они мне отдыхать.
      Сразу же после завтрака я обычно выбирался из гостиницы на волю. Садился в метро и ехал в центр, чтобы подышать Сеной, насладиться Лувром и выпить чашку кофе в кафе "де ля Paix" около Парижской оперы. Оно полюбилось мне с первого же визита в Париж. Это двухэтажное уютное кафе с истинно французской кухней и атмосферой Парижа, изысканным национальным интерьером. Здесь уже на протяжении нескольких веков постоянно собирается парижская богема, здесь все пропитано духом великой французской культуры, здесь рождались великие идеи и произведения творцов искусства Франции. В кафе клиенты за бокалом вина или чашкой кофе наслаждались беседой, набирались сил для покорения Парнаса. Из окон кафе хорошо виден всемирно известный театр "Гранд опера" - символ величия Франции в мировой культуре.
      Я часто отдыхал в этом кафе, наблюдал за окружающей жизнью. Здесь же я писал письма своим близким, друзьям и политикам в Россию, а также статьи для газет и журналов. Потом я обычно ехал в Сорбонну - ведущий европейский университет, где у меня много друзей и где мне раньше уже приходилось читать лекции. Я договорился о чтении лекций и проведении ряда семинаров среди студентов русского отделения по проблемам посткоммунистической России. Заодно пристрастился к изучению богатейших университетских архивов - мог провести в библиотеке весь день до позднего вечера, изучая преимущественно мемуары и документы видных русских эмигрантов первой волны. Там же я работал над рукописью своей последней книги. Чувствовалась связь поколений русских эмигрантов - их роднило и роднит психологическое восприятие жизни вне Родины. Быть может, спустя век или больше и эту мою книгу будет изучать в библиотеке Сорбонны какой-нибудь опальный русский политик, живущий в эмигра-ции какой-нибудь седьмой или восьмой волны. Такова уж, видимо, судьба опальных русских политиков!
      Из библиотеки я ехал либо в гостиницу, либо на встречи со своими парижскими друзьями и знакомыми, благо приглашений было достаточно. Среди них я находился в родной, теплой, по-русски радушной обстановке. Беседы длились до позднего вечера, потом я тактично покидал приветливых хозяев. До полуночи я вновь погружался в одиночество в своей гостинице. В России номер моего гостиничного телефона знали считанные люди - жена, родные, самые доверенные соратники. Звонков было мало, в основном по утрам. Я и не стремился к активному телефонному общению с Россией: слишком много я хотел сказать, но слишком мало хотела услышать Россия. В те недели российская публика жаждала только "жареных" фактов о моем исчезновении из Санкт-Петербурга, а мне абсолютно не хотелось удовлетворять этот обывательский интерес.
      Так пролетел почти месяц. Оплата очередного счета за проживание в гостинице повергла меня в уныние. На калькуляторе я суммировал все прежние счета - получалось что-то около 2000 долларов США в месяц. Многовато для такой гостиницы, ведь за тысячу можно взять в аренду одно-двухкомнатную квартиру.
      Без знатоков парижского рынка недвижимости и без знания французского языка арендовать апартаменты практически очень сложно. И почти всегда неизбежны промахи. Потому я обратился к друзьям за помощью. При их поддержке я посетил несколько агентов, но меблированных однокомнатных квартир в приличных районах Парижа очень мало. А заниматься обустройством пустой квартиры всем самым необходимым показалось мне тяжким делом. В отчаянии я был согласен поселиться даже на окраине, лишь бы поскорее найти свой кров и сэкономить деньги.
      Меня выручил приятель Владимир, который жил в неплохой четырехкомнатной квартире невдалеке от Эйфелевой башни. После некоторых колебаний я согласился. Он отвел мне одну комнату, 12 квадратных метров, оснащенную всем самым необходимым - кроватью, шкафом, письменным столом и телефоном.
      На следующий день я с Владимиром уже осваивал ближайший к моему новому жилью недорогой продуктовый магазин-супермаркет. Обилие товаров, поименованных только на французском языке, да к тому еще и неведомых мне прежде, с трудно определяемыми различиями в пределах одного вида или сорта, скажем, рыбного салата или рыбы в томате, - вот в этом продовольственном океане я начал разбираться с помощью друга.
      Продовольственные магазины на Западе сегодня уже не так поражают наше воображение, как было несколько лет назад, когда после пустоты наших прилавков советский человек обалдевал от западного богатства и разнообразия. И все же, хотя и у нас прилавки сегодня заполнены товарами, со здешним изобилием их не сравнить. Десятки сортов рыбы и морских продуктов в свежем, замороженном и полуприготовленном виде (нужно только разогреть в микроволновке), мясные ряды, тянущиеся на десятки метров, овощи и фрукты со всех континентов, не говоря уже о множестве сортов чая, кофе, какао, различных напитков, сладостей и т. д. и т. п.
      Наша экскурсия началась с молочно-сырного отдела. Сразу же на память пришел анекдот времен Горбачева, который я рассказал Владимиру: встретились Миттеран и Горбачев и обсуждают свои проблемы. Миттеран говорит: "Господин Горбачев, представьте себе, как трудно управлять страной, в которой производится более 400 сортов сыра". - "Вы и понятия не имеете, господин президент, о трудностях управления страной, в которой нет ни одного сорта сыра", - отвечает ему Горбачев.
      В этом небольшом супермаркете четырехсот сортов сыра не было, но все же не менее ста наименований имелось в наличии.
      - В нашем магазине, - говорил Владимир, - можно набрать еды для любого стола: хочешь - китайского, хочешь - японского, хочешь - индийского или мексиканского, сильву пле! Но нам ведь нужен русский!
      - Можно вместе со шведским, - рассмеялся я.
      - С каким душе угодно, - ответил мой гид, и мы продолжили осмотр магазина. Разглядывая полки с товарами, я начал обнаруживать, что цены на многие продукты (овощи, фрукты, молочные и т. д.) здесь ниже, чем в Санкт-Петербурге, не говоря уже о Москве. И это при многократно большем доходе французов по сравнению с нашими доходами. Менеджер теннисного клуба, где мне довелось однажды обедать, говорил, как трудно ему найти рабочих для ухода за кортами при оплате 100 франков за час. Минимальная зарплата у неквалифицированного рабочего 6-7 тысяч франков в месяц, то есть больше тысячи долларов.
      По-видимому, таможенные пошлины, бандит-ские "накрутки" и налоговые поборы на продовольственных импортеров делают в конце концов свое черное дело, доводя ценовую ситуацию на нашем рынке до полного абсурда: самые высокие цены в одной из самых бедных в Европе стран на сегодняшний день, с горечью подумалось мне. Толк из всего этого, однако, получится только при условии введения частной собственности на землю.
      Об этом я размышлял, когда Владимир неожиданно остановился как вкопанный перед витриной с полуфабрикатами для гриля. Минуту-другую он молча обшаривал свои карманы.
      - Ты что, решил приготовить шашлык? - пошутил я.
      - Да нет, - с досадой сказал он. - Я, кажется, забыл взять свой кошелек и кредитки из дому.
      Тележка между тем была уже почти доверху наполнена отобранными им продуктами.
      - У меня есть 300 франков, - постарался успокоить я Владимира. - На сколько здесь примерно продуктов?
      - Думаю, франков на 400, не меньше, - секунду он был в полном смятении, но потом решительно направился к кассе, толкая перед собой тележку. Поговорил с администратором, чтобы она разрешила отпустить ему продукты в долг: как-никак он ведь у них постоянный клиент.
      По реакции милой молоденькой администраторши было видно, что она его узнала. Выслушав Владимира, она сказала: "Нет проблем!" - и провела нас через расчетный узел. На мои 300 франков был выбит оплаченный чек, а кредит составил 162 франка.
      - За все время, что я живу здесь, такое приключилось впервые, - сокрушался Владимир, когда мы шли из магазина к припаркованному у тротуара автомобилю. Нужно сегодня же завезти сюда свой долг.
      - Кредит - это доверие, - заметил я. - Иногда можно пожить и в кредит. Не случайно же все великие люди (вспомни, например, Цезаря) когда-то жили в долг (иногда годами).
      Володя рассмеялся, и мы поехали домой. Вскоре кассирши и администраторы магазина начали узнавать меня и мило со мной раскланиваться.
      Дома нас ждал сюрприз - приглашение от Пьера Кардена на ужин в связи с гастролями в Париже Императорского русского балета - труппы, созданной Майей Михайловной Плисецкой. Карден - давний и верный поклонник Плисецкой, и каждый раз, когда она приезжает в Париж, он приходит на ее концерты и приглашает артистов труппы на ужин. Так было и в этот раз.
      Концерт давался в театре "Шан-Елизэ" при переполненном зале. Ученики и коллеги Плисецкой танцевали отрывки из балетов Чайковского и этюды на музыку современных композиторов. Чувствовалось стремление отойти от шаблонов и показать возможности артистов не только в классике, но и в современных танцах. Многих из участников концерта я уже видел на сцене - во время первого международного конкурса "Майя" в Петербурге.
      Мне вспомнились обстоятельства проведения этого конкурса. Учредить конкурс своего имени было давней мечтой Плисецкой. Но когда она попыталась осуществить это в Москве, ее идея была принята в штыки. Московская балетная элита и бюрократия от культуры недолюбливали Плисецкую за ее независимость. К тому же все, с кем она начинала, давно на пенсии, а Плисецкая все танцует. Как тут удержаться от зависти!
      Когда я узнал о проблемах, возникших при проведении конкурса в Москве, я предложил Майе Михайловне провести его в Петербурге. Это соответствовало интересам города, где родился русский классический балет, и открывало хорошие перспективы для успеха конкурса, а главное, для молодых талантливых артистов. Плисецкая согласилась, городские власти активно помогали организовать новый международный конкурс, но вдруг до меня стали доходить из разных источников слухи о нежелательности проведения конкурса (Плисецкая-де не имеет прямого отношения к петербургской балетной школе), о том, что время для конкурса выбрано неудачно, что сцена Мариинского театра будет в этот период на ремонте и т.д.
      Я уже не раз сталкивался по другим делам с подобного рода обструкцией и почувствовал в этом деле опытную московскую руку, с энтузиазмом поддержанную и некоторыми петербургскими балетными деятелями. Как говаривал мне один из моих учителей-профессоров в университете: "Голубчик, вы должны знать, что нет места более благоприятного для интриг, чем наука и балет!"
      Не буду вдаваться в детали всей этой истории, но мне пришлось несколько раз публично предупредить о недопустимости превращения нашего города в арену провинциальных интриг и доморощенного патриотизма, после чего конкурс состоялся на сцене Пушкинского театра - колыбели русского балета. Успех его превзошел все ожидания. К сожалению, петербургская балетная молодежь не смогла из-за разного рода препятствий (вплоть до угроз увольнения из театра) принять достойного участия в конкурсе, представительный международный характер которого сомнений уже не вызывал. А потом был и второй конкурс, приуроченный к юбилею Майи Михайловны.
      И вот теперь многие из вчерашних победителей этих конкурсов танцуют в Париже в составе труппы, созданной Плисецкой. После концерта был ужин, поздравления, разговоры. Приподнятая атмосфера успеха, праздника, веселья. Месье Карден вспомнил о своем обещании, данном мне в Петербурге в 1995 году о согласии возглавить в качестве почетного председателя Петербургское общество модельеров, и вновь подтвердил его. Только самого общества, способного возродить Петербург в качестве одного из центров европейской моды, так и не было создано. Еще один неосуществленный проект! А сколько их было похоронено из-за неудачи на выборах.
      Для меня этот вечер был одним из самых радостных - куда-то ушли все волнующие проблемы, и было так приятно видеть вокруг дружеские и радостные лица прекрасных, талантливых людей! Трудно даже сказать, что было сильнее впечатление от концерта или от общения с ними.
      Освоиться на новом месте жительства мне помог теплый, дружеский и вместе с тем уважительный прием со стороны Владимира. Он как мог смягчал мое устройство на новом месте - ведь я вживался в чужое жилье впервые в жизни. Его радушие помогло рассеять мои сомнения по поводу того, не мешаю ли я ему, не ущемляю ли своим присутствием его свободу. Поэтому прижился я довольно быстро - буквально за несколько дней. После чего съездил в Испанию на встречу с издателями моей книги.
      Маршрут моих ежедневных, в будние дни, перемещений по Парижу с переездом к Владимиру изменился мало - все те же прогулки по набережной Сены, те же кафе, та же библиотека и встречи с соотечественниками, живущими здесь. Добавились только прогулки по Булонскому лесу - для здоровья.
      В выходные дни я старался уехать из Парижа на природу. Никогда не подозревал, что вокруг города в 20-30 минутах езды на машине сплошные и очень ухоженные леса. А если добавить к ним прекрасно сохранившиеся замки-музеи: Шантильи, Мальмезон, Марли, да и до знаменитого Версаля недалеко - те же 20-25 минут (если, конечно, нет пробок - в противном случае можно простоять и час-полтора), - то каждое воскресенье здесь можно хорошо отдохнуть. Если нет машины - повсюду можно доехать на электричке: например, в знаменитый Евродисней прямо из центра идет поезд метро, который за городом становится скоростным - местное название "ТЖВ".
      В уик-энд парижане уезжают из города в свои деревенские дома, и город пустеет, но одновременно заполняется тысячами и тысячами туристов, приезжающих отовсюду: из французской провинции, из соседних стран ближнего и дальнего зарубежья. В эти дни город замусоривается до предела, но к утру понедельника он снова чист.
      Как раз в ноябре, когда я оказался в Париже, здесь была опубликована "Черная книга коммунизма", написанная несколькими авторами: журналистами, политологами, социологами. В ней собраны свидетельства и документы о зверствах коммунистических режимов в разных странах мира. Повсюду, где коммунисты приходили к власти, они начинали физически уничтожать своих политических противников, а заодно и всех недовольных, которые могут стать потенциальными противниками. Всего, по подсчетам авторов, в ХХ столетии коммунисты уничтожили по политическим мотивам более ста десяти миллионов человек. Первой в этом горестном и трагическом списке стоит наша страна - в Советском Союзе за все годы коммунистической тирании по политическим мотивам было уничтожено свыше шестидесяти миллионов человек, в Китае - около пятидесяти миллионов и т. д. Абсолютный рекорд коммунистического безумия был поставлен в Камбодже, где за три года был убит каждый четвертый житель страны.
      Вокруг публикации этой книги во Франции разгорелся скандал - ведь сегодня у власти социалисты, заключившие союз с компартией и отдавшие коммунистам несколько министерских портфелей. Во Франции традиционно сильны левые настроения, но когда в Национальном собрании премьер-министр социалист М. Жоспэн заявил, что он гордится присутствием коммунистов в составе своего правительства, это вызвало шок и всеобщее возмущение.
      Представители же французской компартии стали публично доказывать, что они уже не те коммунисты и что нельзя отождествлять коммунистов и фашистов. Тем не менее разница между этими течениями мирового социализма не столь существенна: фашизм возник на базе националистического социализма, а коммунизм - на базе того же социализма, но с интернациональной демагогией. Однако действовали, придя к власти, и фашисты и коммунисты одинаково - они устанавливали тоталитарный режим, уничтожали свободу и ликвидировали не только своих политических противников, но и простых оппонентов. Глубинное сходство коммунизма с фашизмом состоит в том, что и то и другое - суть утопии, противные нормальному ходу истории и человеческой природе. Осуществление этих утопий невозможно без грубого насилия, без массовых убийств.
      В один из дней у меня произошла встреча с Морисом Дрюоном, пригласившим меня на ланч. Знаменитый писатель и президент Французской академии, весь облик которого (красивое породистое лицо, седая шевелюра, аристократические манеры и удивительно красивая речь) внушает чувство почтения и восхищения; когда зашла речь о французских социалистах и коммунистах, он сказал буквально следующее: "У меня складывается впечатление, что они продолжают действовать так, как будто получают инструкции из коммунистического Кремля, забывая о том, что уже нет ни Кремля, ни инструкций".
      В чем причина живучести коммунистических идей? Ведь после крушения советской коммунистической системы казалось, что пришел конец коммунистическому движению и на Западе. Лишившиеся материальной поддержки со стороны советского режима, дискредитированные злодеяниями, совершенными прокоммунистическими режимами повсюду в мире, западные компартии начали распадаться и утрачивать влияние. Повсюду в Европе к власти приходили правые (консервативные) силы.
      Но прошло несколько лет, и коммунистическое движение начало реанимироваться - под другими названиями, с модернизированными программами социалисты и коммунисты начинают побеждать на выборах в Италии, Франции, Великобритании, а затем и в Германии.
      Одна причина этого явления очевидна - его порождают недостатки и пороки капиталистического общества (системы свободного предпринимательства): безработица, разрыв в доходах между бедными и богатыми и т.п. Но есть и другая - может быть, более важная, которая коренится в человеческой психике, в менталитете: интуитивная тяга к абстрактно понимаемым свободе и равенство для всех и во всем, породившая и христианство, и коммунистические утопии и каждодневно рождающая социальную зависть и ненависть.
      Именно это привело к трагедии ХХ века - массовому уничтожению людей по политическим мотивам в соответствии с известным сталинским лозунгом: "Железной рукой загоним человечество к счастью!" На пороге XXI века всеобщая компьютеризация и информационная революция породили очевидную угрозу для человеческой индивидуальности, подчиняя ее, уничтожая ее в силу соображений абсолютной целесообразности, заложенной в компьютерные мозги новой, машинной цивилизации.
      Коммунизм с его теориями стирания (уничтожения) социальных граней и различий, превращения в конечном счете всех людей в однородное (одинаково мыслящее и чувствующее) стадо, будучи соединенным с компьютерной цивилизацией, закономерно приведет человечество к гибели, самоуничтожению. Противостоять этому может только индивидуализм - личность, сохраняющая в себе относительно автономный мир и постоянно сопротивляющаяся процессу обезличивания людей, который, к нашему несчастью, уже происходит. От этого зависит - сможет ли человечество выжить, есть ли у нас историческая перспектива.
      В Париже я вскоре осознал, что уже не могу смотреть на город глазами туриста или просто обывателя. Невольно я замечал то, что ускользает от обычного взгляда. Опыт работы мэра крупного города сказывается и на обыденной жизни. Подмечаешь детали организации городской жизни, на которые раньше либо просто не обратил бы внимания, либо, заметив, тут же забыл бы про них.
      Франция, как и большинство европейских государств, очень ухожена и приятна глазу. Здесь нет того налета глянцевости туристских открыток, как, например, в Швейцарии, но не встретишь и той замусоренности и загаженности природы, которые нередко режут глаз в Италии и других Средиземноморских странах. Париж наряден и довольно чист, но в центре в уик-энды и праздники замусоривается до невозможности. Туристы, да и французы (особенно молодежь), повсюду спокойно бросают под ноги окурки, банки, полиэтиленовые пакеты. Но к утру город снова вычищен до блеска - муниципальные службы работают исправно.
      В наших газетах иногда сообщают поражающие россиян подробности о том, как чистоплотны парижане и как они убирают за своими собачками, гуляя с ними по улицам. Не верьте! На самом деле (особенно в центре и наиболее богатых округах) на улицах полно собачьего дерьма, и, когда вы гуляете, будьте осторожны: полдела вляпаться, но куда хуже, если, поскользнувшись, сломаешь или вывихнешь ногу. Мэрия Парижа издает грозные распоряжения, пытается ввести какие-то новшества - вроде собирателей экскрементов на мотоциклах со специальными прицепами. Но это серьезно ситуацию не меняет. Как и у нас (да и во всем мире), здесь множество злобных одиноких старушек - любительниц собак и кошек, которые в любое время выгуливают своих любимцев. Давно замечено, что избыточная страсть к животным обычно порождается ненавистью к людям. Анна Ахматова как-то заметила, что ей всегда подозрительны и малоприятны люди, чрезмерно любящие животных: обычно за этим скрывается их собственное неблагополучие.
      Относиться к любителям животных можно по-разному, но нельзя не заметить, что содержание животных в крупных городах вырастает в серьезную проблему для городских властей, но в первую очередь - для жителей. Здесь, в Париже, как и повсюду, немало случаев нападений собак на человека. Создается впечатление, что на сегодняшний день животные здесь защищены от насилия со стороны человека более надежно, чем сам человек. Проблема разработки специального законодательства об ответственности за содержание животных в Париже стоит так же остро, как и в Санкт-Петербурге или Москве.
      Более всего впечатляет в Париже организация дорожного движения. Отношения между водителями и дорожной полицией отличаются от российской ситуации как небо от земли. Здесь невозможна ситуация, когда полицейский прячется в кустах, чтобы "накрыть" водителя и содрать с него штраф (чаще всего себе в карман). Эти игры в прятки с гаишниками, которые так распространены в нашей стране, вырабатывают у водителей психологию нарушителей правил движения: если не видно ГАИ - значит, можно и нужно нарушать правила!
      Французские полицейские никогда не получают штраф наличными - они только выписывают квитанцию, которую нужно оплатить через банк, в случае неуплаты на основную сумму штрафа начисляются пени и т.д. Но самое главное отличие в психологии французского полицейского и российского гаишника состоит в том, что во Франции полицейский твердо знает: он обязан помогать движению, ускорять его, развязывать "пробки". Поэтому мелкие нарушения водителю прощаются, если он не мешает другим водителям и пешеходам. При многократно большем количестве машин, чем у нас, в Париже меньше заторов, так как нет бесконечного числа ограничительных и запрещающих знаков, устанавливаемых скорее для удобства работников ГАИ, чем в интересах дела.
      Наблюдая, уже в качестве водителя, за тем, как организовано дорожное движение в Париже, я не раз ругал себя за то, что в свое время не сумел настоять на полной перестройке схемы движения по городу, на устранении множества ненужных ограничений и запретов. Нужно в будущем обязательно добиться, чтобы ГАИ из состава МВД была передана в полное распоряжение субъектов Федерации. Тогда и движение повсюду можно организовать на основе здравого смысла, а не в угоду тупоумным милицейским начальникам из Центра.
      Но во Франции на дорогах есть одна особенность - взаимная вежливость и предупредительность: если вы покажете рукой, что хотите проехать первым - вас обязательно пропустят, если вы паркуетесь - все будут терпеливо ждать, пока вы завершите маневр, и т. д. и т. п. Если вы ненароком задели чужую машину или столкнулись - водители обмениваются адресами, номерами страховок и без скандалов мирно разъезжаются; остальное (выплата ущерба, оплата ремонта и т. д.) - это уже дело страховых компаний. Полиция выезжает на место аварии в двух случаях: если есть убитые или раненые или если в столкновении участвовало несколько машин. В остальных случаях, позвонив в полицию, вы услышите разбирайтесь сами.
      А теперь сравните это с тем, что происходит на наших дорогах даже при пустяковой аварии, - и делайте соответствующие выводы.
      Я никогда не любил стереотипность жизни, ее запрограммированность на месяцы, а то и годы вперед. Каждый раз, когда течение жизни становилось подобным поезду, идущему по рельсам в заданном направлении, по определенному расписанию и с обозначенными пунктами следования, мне хотелось выпрыгнуть из него на ходу. С этим ощущением жизни связано и ожидание неожиданных и счастливых перемен в жизни. Пока такое ожидание согревает твою душу - ты открыт жизни и не пропустишь тех возможностей, которые она предлагает. Но если оно исчезает, начинается умирание живой человеческой души: остаются лишь привычки, стереотипные формы мысли и поведения. Человек ест, пьет, спит с женщинами (или мужчинами), ходит на работу, но уклад и ритм его жизни настолько устоялись и застыли, что он уже фактически умер, так как закрыт для восприятия нового, боится и инстинктивно отвергает все то, что приносит ему постоянно меняющаяся жизнь. Умирание нередко начинается задолго до физической смерти, что особенно заметно в провинциальной вялотекущей жизни.
      В парижскую жизнь я впрыгнул (точнее - был выброшен) из поезда привычной жизни на полном ходу. Времени, чтобы оглядеться и подготовиться, просто не было. Жизнь продолжалась, но уже как бы в другом измерении - каждый парижский день приносил много чудного и обыденного, неожиданных встреч и впечатлений. Однако на все это я смотрел как бы со стороны, как будто это происходит не со мной, настолько круто повернулась жизнь. И вот уже не ты управляешь ею, а она тобой.
      Уже в первые недели в Париже мне довелось побывать в единственном здесь Казино де Пари (открывать другие казино в Париже запрещено законом, поэтому они существуют на окраинах - за пределами городской черты). Отношение к азартным играм и к казино у меня особое - я никогда в жизни не играл и не буду играть! Причина тому чисто семейная: еще в юности я дал слово своей бабушке, которую очень любил и почитал (Царствие ей Небесное!), что никогда не буду играть в азартные игры. Она меня любила и выделяла среди других внуков наверное, потому, что я очень похож на деда. И не только внешне, но, по ее словам, и характером. Судить не могу - деда не помню: он погиб, когда мне было всего два года.
      Бабушка была из состоятельной и добропорядочной чешской семьи, но внезапная любовь, противодействие родных заставили ее, по существу, сбежать из дому, доверившись жениху, моему деду. Жили счастливо, детей было много, но у бабушки была мечта - накопить денег и открыть магазин, подобный тому, что был у ее родителей. Когда мечта была близка к осуществлению, дед в 1914 году проиграл все деньги в казино. Отсюда и ненависть бабушки к азартным играм.
      Поэтому, когда через общего знакомого я получил приглашение от управляющего Казино де Пари г-на Жана Франсуа отобедать, я согласился без особого желания. Но было одно обстоятельство, которое я хотел выяснить у управляющего парижским казино, а именно: в бытность мэром Петербурга я решил поставить все казино города под контроль мэрии и издал распоряжение о том, что лицензия на открытие казино выдается только тому лицу или организации, которые готовы 51% акций передать безвозмездно городу. Это помогло навести определенный порядок в деятельности казино, но особых доходов городу не принесло. Владельцы наших игорных заведений умело скрывают свои доходы и занижают прибыли. Я хотел выяснить, как это происходит в Париже, и получить такие сведения, как говорится, из первых рук.
      Месье Жан Франсуа оказался очень симпатичным, хорошо одетым и общительным господином средних лет. Сначала он показал мне свое учреждение: красивые залы с лепными потолками, красное дерево, бархатные портьеры, дорогие венецианские люстры и зеркала, скульптуры и картины - все это больше всего напомнило мне интерьер ленинградской гостиницы "Европейская" до ее реконструкции. Мы пообедали в ресторане казино - обед был изысканным и необычайно вкусным. Во время обеда выяснилась причина моего приглашения: Жан Франсуа собирался посетить Петербург, познакомиться с работой тамошних казино и, узнав о моем пребывании в Париже, захотел узнать, с кем можно иметь дело в Петербурге, что следует посмотреть и какова там политическая и финансовая ситуация. Естественно, что я постарался дать ему соответствующие сведения и рекомендации.
      Когда мы уже завершали обед, к управляющему подошел один из администраторов и что-то негромко сказал, наклонившись к нему.
      - Хотите посмотреть, как играют новые русские? - спросил Жан Франсуа. Они у нас частые гости, и сегодня, кажется, идет игра по-крупному.
      Мне было интересно посмотреть на игру, а заодно и познакомиться с соотечественниками, поэтому я согласился.
      В большом зале казино вокруг одного из столов собралось человек 20-30. Именно там и шла главная игра. Все внимание сфокусировалось на двух молодых, рослых и небрежно одетых мужчинах, в которых безошибочно угадывались новые русские. Небрежные жесты, нарочито безразличное отношение к деньгам, высокие стаканы с двойной порцией виски, "ролексы" на запястьях и внушительные кучки тысячефранковых и десятитысячефранковых (зеленых и красных) жетонов перед ними. А также подчеркнуто уважительное отношение персонала к ним. Новые русские стали не только предметом зависти и осуждения со стороны других, менее удачливых соотечественников, не только героями бесчисленных анекдотов, но и создали повсюду в мире репутацию для русских как выгодных и хороших клиентов: страстью покупать все самое лучшее и дорогое, щедрыми чаевыми, веселостью и широтой характера. Именно благодаря им сегодня в Париже в самых лучших ресторанах вы найдете меню на русском языке, в магазинах - продавцов, говорящих по-русски, а в музеях - путеводители на русском языке. Еще 3-5 лет назад ничего этого здесь не было.
      Игру вел один из русских, его звали Дима. Второй, Николай, лишь подыгрывал, делал ставки осторожно и расчетливо. Дима был в ударе - ему пока везло. Он ставил - по 100-200 тысяч франков сразу, чем вызывал уважительные и завистливые взгляды со стороны других игроков. Даже обычно невозмутимый пожилой крупье в традиционной белой рубашке с бабочкой поглядывал на него с нескрываемым интересом. Я наблюдал за игрой, стоя чуть в отдалении с бокалом вина в руках. Среди играющих было и несколько женщин, но не они, а Дима привлекал всеобщее внимание. Он был возбужден и полностью погружен в игру.
      По одному ему ведомым мотивам он менял ставки - ставил то на "зеро", то на черное или красное, то на цифры. И постоянно выигрывал. Его выигрыш к моему приходу составил уже около 500 тысяч франков. Но в момент моего появления в зале он как раз проиграл и, переговорив с приятелем, видимо, решил сделать перерыв, чтобы не искушать судьбу. Собрав фишки со стола, они направились в бар. Жан Франсуа и я пошли следом. Здесь и познакомились.
      Дима и Николай сразу узнали меня - оба были петербуржцами, и стали расспрашивать о моем здоровье и жизни в Париже. Они были из породы тех молодых людей, для которых крах коммунистического режима означал и крушение всех жизненных идеалов и традиций, которыми жили их родители и окружающие. Забросив учебу в физтехе, приятели окунулись в реальную жизнь, занявшись деланием денег. Вместо тургеневских девушек и брака - проститутки из ночных клубов, вместо чтения классиков - видеофильмы и чтение фантастики перед сном, вместо идеологии - безудержная жажда наслаждений и развлечений. Потерянное поколение? А может быть, как раз наоборот - обретшее свободу и выбирающее новую жизнь поколение, которое освободилось от наших страхов, предрассудков и иллюзий?! Ведь молодые никогда не оправдывают наших надежд - они всегда выбирают свой путь: лучший или худший - но всегда другой, не тот, о котором мечтали мы.
      Дима и его спутник за несколько лет сколотили внушительный капитал: они начали с успешной торговли стройматериалами, а затем построили под Петербургом небольшой завод по производству кирпича и тротуарных плиток, который приносил им приличный и постоянный доход. В качестве патрона они нашли в свое время в Москве одного видного в прошлом деятеля Минвнешторга, который подвизался в некой консалтинговой компании в качестве русского консультанта и посредника всемирно известных компаний. Этот респектабельный господин, владевший тремя европейскими языками и тысячью связей с чиновниками и деловыми людьми, был успешным поводырем многих мировых бизнесменов на российском рынке и жил на комиссионные за консультации и совершенные сделки, которые получал от иностранцев. С русскими он был очень осторожен и боялся брать у них деньги: слишком много убийств посредников случалось в то время в Москве.
      И вот этого человека, оседлавшего мировые компании, двое моих знакомых (провинциалов по рождению) сумели оседлать сами. Им удалось уговорить его оказать помощь в получении льготного итальянского кредита под оборудование и строительство кирпичного заводика. Самое удивительное - и кредит получили, и завод построили, и никто на них не "наехал": ребятам определенно повезло.
      Но, как говорил мне в тот вечер Дима, за несколько лет этот бизнес им приелся, зарабатывание денег стало привычным и отлаженным, а потому и неинтересным. Захотелось чего-то нового, острого, аппетитного - словом, того, чего им так недоставало в бизнесе. Захотелось, как говорят теперь, "оторваться". "А что может быть лучше казино для этих целей?" - рассудили они.
      Выпив и передохнув, Дима сказал: "Сегодня играю по полной программе: я должен выиграть миллион франков! Играть так играть!" В подтверждение своих намерений он демонстративно достал толстый, из хорошей кожи бумажник, открыл его и поразил меня целым веером кредитных карт и внушительной пачкой чеков на предъявителя.
      - Я уже не новый русский, - с усмешкой заметил он. - Те любят наличность, так как, платя немедленно и наглядно, ощущают себя хозяевами жизни. Но ведь это так примитивно! Я предпочитаю новейшие платежные инструменты - удобно и безопасно!
      Войдя в зал, пропитанный энергией азарта, Дима с ходу поставил по 200 тысяч на красное и на "зеро". Раздался стук молотка крупье, и золотая стрелка с острым наконечником начала свой бег мимо затаенных в душах игроков надежд и иллюзий. Все безотрывно следили за судьбоносной стрелкой. Дима в этот момент одним глотком пропустил двойную порцию шотландского виски. Наконец стрелка остановилась, и мучительное ожидание сменилось у игроков радостным или тоскливым блеском глаз. Дима выиграл 250 тысяч, и это вдохновило его на еще более крупные ставки.
      Следующая ставка Димы составила уже более 400 тысяч - он решил просто присовокупить полученный выигрыш к начальной сумме. Заказав еще двойного виски, он уже не мог оторвать глаз от стрелки. Теперь он поставил только на "зеро", видимо считая, что лучше уж по-крупному выиграть или сразу все проиграть, чем растягивать мгновения торжества иль поражения.
      И на этот раз ему повезло. Он не смог сдержать своей радости, когда весь выигрыш выпал на "зеро". Победно озираясь вокруг, он как бы восклицал: "Ай да я! Ай да молодец!" Его выигрыш достиг почти 900 тысяч франков.
      Как и все в жизни, игорные ситуации достаточно стандартны; если вовремя не остановиться - проигрыш неизбежен. Вспомнив недавно виденный в "Ленкоме" замечательный спектакль по "Игроку" Достоевского с Александром Абдуловым и с бесподобной Инной Чуриковой в главных ролях, я попытался остановить Диму от продолжения игры.
      - Советую остановиться, ты уже выиграл почти миллион франков, - сказал я ему, видя, что он собирается продолжить игру.
      - Вы слишком прагматичны, Анатолий Александрович! Вам бы и самому впору сыграть - выигрыш вам не помешает, - ответил он мне. Его страстно манила цифра в один миллион, к которой он был так близок. Доводы рассудка отступили: Дима поставил на кон все выигранные деньги и те, что у него были с собой, - всего полтора миллиона франков.
      - Смотри, Дмитрий, еще есть время остановиться, - сказал я. Крупье посмотрел на Диму сочувственно - он хорошо знал этот игорный запал, верный предвестник проигрыша.
      В этот раз к игре за нашим столом присоединились еще несколько серьезных игроков, поскольку весть о крупных ставках и выигрышах Димы уже разнеслась по казино. Крупные игроки любят играть с такими же, как они сами, логично полагая, что большие деньги тянутся к большим. Хотя Дима все еще был самым крупным игроком за этим столом, двое других поставили тоже немало: один шестьсот тысяч, другой - что-то около миллиона. Все замерли!
      Дима вновь поставил на "зеро". И конечно, проиграл! Одним махом все, что у него было. Острие вращающейся стрелки как будто вонзилось ему в сердце. Он схватился за голову и крепко выругался. Благо, присутствующие не понимали русских бранных слов.
      - Я же говорил тебе, что деньги любят холодных и расчетливых хозяев, - с сочувствием произнес я.
      Дима был совершенно убит проигрышем. Удар был особенно чувствителен потому, что, подогретый азартом и виски, он был абсолютно уверен в себе и своем везении, на миг почувствовал, что ему удалось оседлать фортуну и весь мир у него в кармане! Во время игры, победно усмехаясь, он говорил: "Я уже проиграл все, что мог проиграть, осталось, к сожалению, только выигрывать!" Возмездие было скорым и сокрушительным.
      Этот вечер лишь укрепил меня в желании никогда не играть. Что же касается секретов утаивания денег от налогов, то Жан Франсуа рассказал мне немало интересного о том, как осуществляется контроль за работой казино во Франции и как перекрываются все попытки утаивания денег. Надеюсь, что эти познания когда-нибудь мне пригодятся. На прощанье Жан Франсуа подарил мне и Диме как важному клиенту по престижному билету на открытие чемпионата мира по футболу на новом стадионе - "Стад де Франс". Мы воспользовались приглашением, но о том, как я побывал на стадионе в окружении пьяных до бесчувствия шотландцев и беспрерывно курящих отвратительно крепкие сигары бразильцев, - как-нибудь в другой раз.
      В начале июня я случайно оказался на церемонии, которая произвела на меня глубочайшее впечатление, напомнив о той России, которая играла в Европе ведущую роль и которую уничтожили большевики.
      Примерно в 120 километрах к северу от Парижа в долине реки Марны есть небольшой городишко Мурмелон, вблизи которого находится русское воинское мемориальное кладбище, где похоронены солдаты и офицеры русского экспедиционного корпуса, погибшие в 1916 году в боях с немцами. От исхода сражения в долине Марны зависела судьба Парижа - других укрепленных рубежей до самого Парижа не было. Четыре русские стрелковые бригады численностью более 40 тысяч человек с приданными им артиллерийскими дивизионами и авиационным полком были поставлены на самом опасном участке фронта и стояли насмерть. Скромный памятник, православная часовня и ровные ряды белых крестов с трогающими сердце надписями: "Горяинов, солдат, сын России, умер за Францию!" или "Неизвестный солдат, сын России, умер за Францию!". Кладбище в прекрасном состоянии: чистое, ухоженное, много цветов, невдалеке скит, в котором живет православный монах.
      Заслуга в этом не только французских властей, сохраняющих память о храбрых русских солдатах, сражавшихся за Францию, но и русских эмигрантских организаций первой волны, которые вот уже почти восемьдесят лет ежегодно проводят здесь дни поминовения погибших, ухаживают за кладбищем, а в июне здесь собираются подростки из движения "витязей", "соколов", скаутов, которые ставят палатки и несколько дней проводят на природе. Ребята отдыхают в летнем лагере, занимаются спортом, ходят в церковь при кладбище и ухаживают за ним. Иначе говоря, получают вместе с отдыхом патриотическое воспитание, так как на этом месте невольно испытываешь гордость за Россию.
      В этот день с утра здесь собралось около пятисот человек из русской общины Парижа. Многие с известными аристократическими фамилиями: Оболенские, Трубецкие, Гагарины, Юсуповы и др. Но больше простые русские люди из всех слоев тогдашнего общества, которых революционная волна выбросила за пределы России. Но именно они сохранили не только память о прежней России, но и ее традиции, культуру, православное воспитание. Русские эмигранты повсюду жили очень скудно, часто в бедности, но своим детям дали прекрасное образование, сохраняя из поколения в поколение язык и культуру родины. Примечателен факт, говорящий о многом: в сложнейших условиях эмигрантской жизни практически все дети русских эмигрантов первой волны получили высшее образование и хорошо устроились в жизни. Сегодня это вполне благополучные, подчас процветающие люди, но достойно всяческого уважения то, как бережно они сохраняют память о России.
      Вот и в этот день был приготовлен русский обед: стопка водки с бутербродом с настоящей селедкой, вкусный борщ и гречневая каша. Прямо на опушке леса около кладбища были расставлены палатки и столы. Любой желающий мог за символическую плату в 50 франков принять участие в этом обеде. Перед едой общая молитва. Затем - торжественная церемония возложения венков, в которой приняли участие министр Франции по делам ветеранов, мэр и другие представители муниципальных властей, несколько генералов французской армии (некоторые из них с русскими фамилиями), а также рота почетного караула и военный оркестр из ближайшей воинской части.
      Впервые в торжественной церемонии участвовали посол России во Франции Ю. А. Рыжов и несколько российских офицеров из военного представительства во Франции. Были торжественные речи, в которых вспоминали о роли России в Первой мировой войне. Князь Сергей Сергеевич Оболенский, который руководил церемонией как президент Ассоциации памяти русского экспедиционного корпуса, напомнил присутствующим слова генерала Фоша, который написал в своих мемуарах, что без помощи России в тот момент Франция была бы стерта с карты Европы. Позднее, в 1940 году, именно так и произошло.
      Посол Ю. А. Рыжов говорил о том, что история заново возрождается не только в глазах россиян, но и всего человечества. Другие выступающие говорили о теме исторической памяти и сотрудничества Франции и России, о том, что Франция чтит храбрых сынов России, отдавших жизнь за нее. А после официальной церемонии были песни, праздничный костер, разговоры о прошлом и будущем России. Разъехались все поздно вечером. Мне подумалось о том, что живущие в России потомки многих из тех солдат и офицеров, что похоронены на этом кладбище, вероятнее всего, даже не знают, где захоронены их деды и прадеды. А также о том, что в будущем в подобных церемониях будет принимать участие все большее число людей из сегодняшней России, потому что это кладбище - часть нашей истории, о которой мы должны помнить.
      Запомнился этот день особым просветленным настроением всех, кто там присутствовал, чувством гордости за принадлежность к великой и несчастной России, трагическая судьба которой в ХХ столетии не имеет исторических аналогов. Невольно приходили на ум слова последнего царя Николая II: "Боже, спаси и сохрани Россию!"
      Глава 3
      ВЫБОРЫ ГУБЕРНАТОРА
      САНКТ-ПЕТЕРБУРГА:
      ПОРАЖЕНИЕ ИЛИ ПОБЕДА?
      То, как будут проходить выборы губернатора в Петербурге и чем они закончатся, а главное, что будет происходить после выборов, - не могло мне присниться и в дурном сне. Я понимал, что легкой победы не будет: слишком много было надежд и слишком много бед принесла новая жизнь. Все, что было сделано доброго и хорошего за прошедшие годы (достаточно вспомнить только один факт: количество горожан, живущих в коммунальных квартирах, сократилось с 45% в 1990 году до 19% к 1996 году, то есть более чем в два раза), - быстро забывается, и, наоборот, все дурное бросается в глаза, каждодневно раздражает и рождает злобу и недовольство. Есть реальная жизнь и есть наше представление о ней; реальную жизнь изменить трудно, иногда невозможно, а вот представление о ней под влиянием средств массовой информации и ведущейся под определенным углом зрения пропаганды - изменить можно быстро и очень существенно.
      Работая по 12-14 часов ежедневно, я как-то мало задумывался над тем, а как я сам и моя работа выглядят в глазах горожан. Мне казалось, что огромные позитивные перемены, которые произошли в Петербурге за прошедшие годы, настолько очевидны, что о них нет нужды специально говорить. Ведь город на глазах возвращал свое прошлое, полусонная провинциальная жизнь областного центра оборачивалась новым бытом мирового города, каким был и каким должен снова стать Петербург. Ведь во многом именно благодаря моим усилиям Петербург стал заново известен и популярен в мире - не было ни одного крупного мирового издания (журнала или газеты), в которых не появились бы обширные публикации о Петербурге. И это в момент, когда город переживал тяжелейшее время - был на грани голода и холода.
      Распад Советского Союза в декабре 1991 года особенно больно ударил по Петербургу - мы снова оказались вмиг отрезанными от основных источников снабжения продовольствием: Прибалтики, Украины, Белоруссии, Молдавии. Союзные фонды, по которым нам отпускались основные продукты питания, уже не действовали, никто не хотел посылать в Петербург ни тонны продовольствия. В эти катастрофически трудные дни мне удалось разбронировать (под личную ответственность) государственные запасы продовольствия, предусмотренные на случай войны, и добиться массированной гуманитарной помощи Запада (в основном из Германии и американского продовольствия с военных баз в Германии). В последующие годы невероятными усилиями удалось сохранить в городе самые низкие в России цены на основные продукты питания (прежде всего хлеб), самые низкие тарифы на городском транспорте, на коммунальные услуги и т. д. Мы практически никогда не имели задолженности по выплате пенсий и пособий. И самое удивительное - уровень безработицы в городе не поднимался выше 1-1,5%, то есть был всегда в два-три раза ниже общероссийского. И это в городе, основу экономики которого составляли крупные военные заводы, потерявшие государственные заказы! Прекрасно помню, как мне приходилось в эти годы вызывать директоров крупных военных заводов и требовать, чтобы они организовали выпуск любых изделий, пользующихся спросом (вплоть до лопат, вилок или ложек), но ни при каких условиях не сокращали своих работников. Многократно мэрия оказывала этим предприятиям и финансовую помощь, давая заказы, выделяя бюджетные деньги на организацию новых производств. Другое дело, что все эти меры могли лишь смягчить, но не снять проблемы, возникшие у военно-промышленного комплекса в связи с демилитаризацией страны.
      У Петербурга, как и у других российских городов, существует множество труднейших проблем, но есть и свои, составляющие его специфику: изношенный и не ремонтировавшийся по сто и более лет жилой фонд в центре города, устаревшие и изношенные до предела инженерные коммуникации, отсутствие очистных сооружений, ужасающие дороги, острая нехватка средств городского транспорта и проч. Однако на первом месте стоят все же не они, а другие три проблемы, определяющие атмосферу и пульс жизни города:
      1) почти полтора миллиона пенсионеров, ветеранов, блокадников, инвалидов, выплаты которым по социальным льготам съедают до 40% городского бюджета. Но именно эта категория людей более всего пострадала от политических и экономических изменений в стране. Все усилия городских властей, которые мы предпринимали для облегчения их положения, к сожалению, не могли изменить его в лучшую сторону существенно - слишком неблагоприятны были общие процессы, происходившие в России.
      Когда я встречался на приемах с этими людьми - а именно они составляли основную массу жалобщиков, - временами возникало впечатление, что в городе живут одни несчастные, загнанные болезнями, несчастьями и житейскими неурядицами люди;
      2) почти миллион работающих на военных заводах и в связанных с ними проектных, исследовательских и конструкторских организациях. Все они враз из людей с привилегированным положением и сравнительно высокой зарплатой превратились в лишних, ненужных, подлежащих увольнению работников. И никакими словами убедить их в неизбежности, необходимости и исторической справедливости перемен было невозможно. Ведь для каждого это составляло личную трагедию, было крушением привычной жизни;
      3) и наконец, почти половина жителей, проживающих в коммунальных квартирах - этом страшном изобретении советской власти, которое более всего способствовало превращению городского (потенциально наиболее опасного для любой власти) населения в однородную массу - одинаково мыслящую, сцементированную страхом, доносами, взаимной слежкой и унижающими душу, но одинаковыми для всех: профессоров и дворников, врачей и кухарок, инженеров и сантехников... и т. д. и т. п. - коммунальными условиями сосуществования (общей кухней, общим туалетом, общей ванной, бесконечными счетами и копеечными расчетами за общие коммунальные услуги). Весь этот коммунально-лагерный мир, который достался нам в наследство от коммунистического режима.
      К сожалению, события в стране развивались таким образом (ожесточенная политическая борьба, один путч за другим, шоковая терапия экономических реформ), что ни одну из этих проблем кардинально решить не удалось - не хватило ни сил, ни средств, ни времени. И я, понимая, что это будет использовано моими соперниками на предстоящих выборах, просто не предвидел того, какие грязные средства будут пущены в ход.
      Неважно складывались у меня и отношения с военными, особенно из-за моей позиции по Чечне - мое категорическое осуждение этой безумной войны с самого ее начала, а также попытки сыграть роль посредника между Дудаевым и российским руководством (напомню, что подобную роль мне удалось выполнить в процессе налаживания армяно-азербайджанских переговоров и погашения военного конфликта в Нагорном Карабахе) - все это вызывало изжогу не только у президента, но и прежде всего в генеральской среде. Учитывая высокую степень милитаризованности города (более 40 военных академий и училищ, множество специализированных организаций Минобороны и воинских частей, дислоцированных в городе и его пригородах), это составляло порядка 300 тысяч голосов избирателей, которые, в отличие от неорганизованных жителей города, практически все приходят на избирательные участки (повзводно, поротно, побатальонно). В будущей избирательной кампании мне было трудно рассчитывать на голоса этой категории избирателей.
      Об этом же предупреждал меня и известный наш социолог профессор Александр Юрьев, который был не только моим советником, но и советником Черномырдина, и который дал согласие возглавить мою предвыборную кампанию. Еще до старта избирательной кампании (в ноябре 1995 года) он со всей присущей ему конкретностью и откровенностью предсказал финал драмы: "Ваше превосходство по авторитету и популярности в сопоставлении с любым из потенциальных конкурентов не вызывает никаких сомнений. Вы одержите победу, но только в случае, если к урнам для голосования выйдет "средний класс" - ваша наиболее верная социальная группа поддержки. Вы дали новую жизнь городу, а им создали шанс добиться успеха в жизни, и они отблагодарят вас за это. Но именно потому, что они имеют относительно обеспеченную и достойную жизнь - добиться их серьезной явки и есть задача из задач. Рабочие, пенсионеры и военные по ряду объективных причин (зависимых от вас лишь в малой мере) вряд ли в большинстве своем поддержат вас. Сегодня уже мало кто вспоминает о том, как вы сумели предотвратить голод зимой 1991/92 года, как не допустили ввод в город армейских частей при путчах в 1991 и 1993 годах, как пресекли разжигание политического и националистического экстремизма в городе, а также о том, что именно благодаря вашей и Попова (бывшего тогда мэром Москвы) позиции была проведена бесплатная приватизация государственного жилья - все эти заслуги имеют несчастье вымываться из памяти людей. Зато тяготы сегодняшней жизни свежи, и потому протестное голосование может привести к вашему поражению. Вам следует добиваться максимальной явки людей на выборы, если к урнам придет менее 50 процентов избирателей, ваше поражение практически неизбежно".
      Юрьев первый указал на подстерегающие меня опасности и на мои иллюзии неоспоримого лидерства в городе. Особенно точным оказался его прогноз относительно явки: на второй тур голосования пришло менее 49% избирателей, и как раз этих полутора процентов мне не хватило для победы. Я всегда с уважением относился к его профессионализму, таланту и проницательности. Таланту человека, распознавшего причины, ход и последствия ряда крупных кризисов последнего времени в нашей стране. Давний университетский товарищ, он без колебаний нарисовал реальную картину предстоящей борьбы, предупредив меня, что она будет предельно жестокой. Юрьев только не мог предугадать, что сам станет жертвой этой борьбы. В начале января 1996 года, когда пришло время начинать предвыборную кампанию, я вновь встретился с ним. Вновь состоялось реалистичное обсуждение моих перспектив на переизбрание, и он принял мое предложение возглавить всю идеологическую часть кампании и стать одним из руководителей моего предвыборного штаба.
      В свою очередь, я учел его рекомендации по ведению кампании: дать честный и открытый отчет о проделанной по годам и месяцам работе в интересах населения города, подготовить и обнародовать конкретный и общедоступный план перспективного развития города и напомнить избирателям, что губернатор - не царь и не Бог, его полномочия ограничены законом и деятельностью Законодательного собрания города, он не может обещать всего, но то, что пообещал, обязан сделать вопреки всем препятствиям. Будучи ученым, Юрьев особо просил не ввязывать его в финансовую жизнедеятельность штаба. На том и договорились.
      Но не прошло и нескольких дней, как на профессора Юрьева было совершено варварское покушение: его чуть не убили у дверей собственной квартиры. Как и любой настоящий преподаватель, Александр Иванович часто шел навстречу просьбам студентов, которые по каким-то причинам не смогли прийти к нему на кафедру, но должны были сдать реферат или курсовую работу - в таких случаях он принимал их у себя дома. Об этом на факультете все знали, и кто-то решил воспользоваться профессорской добротой. В то злополучное январское утро в квартире раздался звонок; взглянув в глазок, Юрьев увидел миловидную девушку. Добродушный хозяин смело открыл дверь, но вместо студентки перед ним оказался мужчина крепкого телосложения в маске, который плеснул в лицо Юрьева серную кислоту из банки. Если бы дверь открывалась не внутрь (часть кислоты попала на дверь), Александр Иванович вряд ли остался бы в живых. Отлетев от двери, кислота попала в лицо и самого преступника, который отшатнулся и затем выстрелил в упавшего Юрьева. После чего убежал. К счастью, он промахнулся, и профессор, бросившись в ванную, начал лихорадочно обмывать лицо и шею - места основного поражения холодной водой. Кожа тем временем быстро краснела и начала отслаиваться, а боль становилась все невыносимее. Вскоре приехали "скорая" и милиция, вызванные по телефону женой.
      Только спустя два дня мне разрешили навестить профессора Юрьева в Военно-медицинской академии. Войдя в палату, я едва не закричал, настолько чудовищным было зрелище. Впервые в жизни я видел такое. Вся его голова и шея были плотно забинтованы, на бинтах выступали пятна крови и мазей - одним словом, это была какая-то кукла, выдающая живого человека только благодаря незабинтованным рту и одному глазу. Он находился на искусственном питании и в окружении капельниц. Когда я подошел к кровати, у меня перехватило дыхание. Мягко взяв его руку, я переборол волнение и сказал, что готов сделать все необходимое для его излечения, а также пообещал, что преступники будут обязательно найдены.
      Первое обещание я выполнил, а вот второе выполнить оказалось невозможно негодяи, покушавшиеся на жизнь Юрьева, не найдены до сих пор.
      "Я уже ожил и начинаю адаптироваться, - тихо сказал Юрьев, - к счастью, глаза удалось спасти, хотя одним я пока не вижу совсем. Врачи обещают, что со временем он восстановится. Хочу сказать, что они меня не запугали, и я обещаю вам свою помощь в предвыборных делах". Меня очень тронули его слова и самоотверженное желание помочь мне, но со слов врачей я уже знал, что ему суждено лечиться долгие месяцы и ни о каком участии в выборах не может быть и речи.
      Наш разговор прервали врачи - пришло время очередной смены бинтов. Снятие старых и накладывание новых бинтов вызывает из-за отслоения клетчатки такую нестерпимую боль, что больной начинает не просто стонать, а кричать. И так по нескольку раз в день в течение нескольких месяцев. Не всякий человек, которому уже за пятьдесят, при таком массированном поражении кожного покрова, по мнению специалистов, может выжить. Но Юрьев выжил наперекор всему. В этом я увидел еще одно проявление силы его воли и характера.
      Спустя три месяца я помог ему лечь на операцию в одну из американских клиник, специализирующихся по ожогам и восстановлению кожи после них, а позднее - пройти курс лечения в Париже. Сейчас Александр Иванович, слава богу, здоров и продолжает работу в университете. Но не пожелаю и врагу своему пережить то, что выпало на его долю.
      В августе 1995 года Законодательное собрание принимает постановление о проведении очередных выборов мэра (теперь уже губернатора в связи с переименованием должности) 16 июня 1996 года, то есть как и предыдущие выборы, они должны были состояться в один день с президентскими. Однако в ноябре становится известно о нежелании президента санкционировать проведение выборов главы Санкт-Петербурга в этот день. Хотя по Конституции РФ назначение даты выборов в местные и региональные органы власти относится к исключительной компетенции субъектов Федерации, президент вдруг, без согласования с нами, издает указ, запрещающий проведение местных и региональных выборов в один день с президентскими - дабы не путались под ногами.
      Впоследствии мне стала доподлинно известна закулисная сторона такого решения Ельцина - сыграли свою роль интриги Коржакова и Барсукова, которые убедили шефа в необходимости моего поражения. Они же по команде Ельцина начали кампанию по моей дискредитации. Логика интриги состояла в разведении сроков проведения выборов губернатора Санкт-Петербурга и Президента России, дабы петербуржцы, которые будут голосовать против меня, не проголосовали бы и против Ельцина, политику которого многие отождествляли со мной, видя во мне верного его соратника.
      В Петербурге назревал серьезный политический скандал, поскольку многие депутаты Законодательного собрания и представители политических партий протестовали против самоуправства президента и грубого нарушения законодательства о выборах. Чтобы снять напряженность, я решил добиться аудиенции у Ельцина в Кремле. Еще год-два тому назад это не составляло для меня особых трудностей. Теперь же пришлось обратиться к Коржакову, от которого зависел доступ к "телу" - и тот неожиданно помог мне. Ельцин встретил меня весьма прохладно и настороженно. От былой простоты и доверительности в наших отношениях не осталось и следа. Лишь много позднее (уже после выборов) я узнал о причинах столь резкой перемены. Свою роль сыграла дезинформация Сосковца, который сопровождал канцлера ФРГ Г. Коля в Петербург, после чего донес президенту, что в разговоре с канцлером я якобы высказался против поддержки Ельцина на выборах в пользу Черномырдина. Для придания правдоподобия этой информации Сосковец и компания организовали в Петербурге (через подставных лиц) сбор подписей за избрание президентом Черномырдина, выдав это за мою инициативу.
      Была и другая подобного же рода дезинформация, которая легко наложилась на природную подозрительность президента и дала ход всему последующему развитию событий.
      Я был убежден в своей правоте и привел Ельцину все аргументы за восстановление законного срока выборов губернатора Петербурга. Рассеянно и с раздражением выслушав меня, он царским тоном отрезал: "Я не допущу ваших выборов в один день с выборами президента, они будут мешать выборам президента!" Я снова возразил: "Но ведь Москве вы разрешили совместить выборы мэра с президентскими, а нам в нарушение закона отказываете. Вы не должны забывать, что жители Петербурга очень остро реагируют на любые ущемления своих прав, особенно в сопоставлении с Москвой. Такая несправедливость может резко снизить число ваших сторонников на президентских выборах в нашем городе". Я добавил также, что со своей стороны гарантирую полную поддержку кандидатуры Ельцина на президентских выборах.
      Он остался непреклонным, и в этот момент я отчетливо понял, что нашему сотрудничеству и добрым отношениям приходит конец: сиюминутные политические соображения и придворные интриги взяли верх над всем тем, что было сделано мною для поддержки президента все эти годы, начиная с первой его избирательной кампании в мае-июне 1991 года, когда я, бросив собственные выборы, поехал на юг страны агитировать за него, и кончая моей ролью в подготовке и принятии новой российской Конституции. Я уже не говорю об августе 1991 года или сентябре-октябре 1993 года, когда вопрос стоял не просто о том, сохранит Ельцин место президента или нет, а о самой жизни.
      Но, как для всяких авторитарных и не очень мудрых правителей, прошлое для Ельцина не имеет принципиального значения, так же, как и его вчерашние соратники и союзники. Сложившаяся ситуация была благоприятной для того, чтобы сыграть на местном патриотизме и, заручившись поддержкой городского Законодательного собрания, пойти на резкий конфликт с Кремлем. В этом случае я наверняка выигрывал свои выборы, но Ельцин мог проиграть свои в Петербурге, а возможно, и в России. К сожалению, при таком повороте событий больше всего выиграли бы коммунисты, поэтому я сразу же отказался от подобного сценария, хотя кое-кто из моего окружения предлагал его использовать, ссылаясь на успех Росселя, применившего эту схему на выборах в Екатеринбурге.
      Руководствуясь высшими интересами, мне пришлось агитировать депутатов Законодательного собрания за перенос даты выборов на 19 мая (эту дату предложил Черномырдин, и Ельцин ее принял). Многие депутаты восприняли этот перенос как закулисные предвыборные игры и настаивали на проведении городских выборов одновременно с президентскими. После бурных дискуссий согласие депутатов на перенос даты выборов было все же получено.
      Однако не удалось избежать шумной кампании в прессе и обращений в суд с требованием отмены этого постановления. Тем самым предвыборная борьба в Петербурге началась задолго до официального начала избирательной кампании.
      Но параллельно этому еще в декабре 1995 года начинается кампания моей травли и преследований, которая продолжается до сих пор. По делу о небольшой строительной фирме "Ренессанс", которая вела капитальный ремонт одного из домов в центральной части города, специальным совместным распоряжением трех руководителей силовых ведомств: Барсукова (начальника ФСБ), Куликова (министра внутренних дел) и Скуратова (Генпрокурора России) - была сформирована объединенная оперативно-следственная бригада. Случай, насколько мне известно, беспрецедентный. Поводом для создания специальной следственной группы послужило то, что среди лиц, получивших квартиры в доме, отремонтированном этой фирмой, были мой заместитель и главный архитектор города О. Харченко и моя племянница, М. Кутина, о чем я уже говорил.
      Поскольку же в действиях владелицы фирмы "Ренессанс" г-жи Евглевской следственные органы усмотрели криминал, то именно через нее и начала осуществляться сверхзадача, поставленная перед следственной группой: сбор компромата на Собчака. К счастью для меня, я никогда с этой дамой не встречался и не подозревал о ее существовании. Что же касается племянницы, то еще за полгода до этих событий, когда я узнал о приобретении ею однокомнатной, в 16 квадратных метров, квартиры у фирмы "Ренессанс" одновременно по двум взаимоисключающим договорам, купли - продажи с рассрочкой платежа и договору дарения, мне пришлось объяснить ей, что ее обманули и что она должна немедленно в нотариальном порядке расторгнуть оба договора. Что ею и было сделано. Квартиру она так и не получила и лишь потеряла несколько тогдашних миллионов рублей, внесенных при заключении договора. По ее словам, Евглевская убедила ее заключить сразу два договора, так как иначе нельзя было оформить право собственности на квартиру. Якобы потому, что новый Гражданский кодекс еще не начал действовать (?!).
      Мало разбираясь во всех этих делах, племянница подписала соответствующие документы. И на этой основе следствие начало разрабатывать версию о получении мною взятки в виде злосчастной квартиры для племянницы.
      Уже позднее (после выборов), когда я встречался со следователями и давал им объяснения как свидетель, я обратил их внимание на то, что инициатором и ответственным исполнителем всех документов по фирме "Ренессанс" был не кто другой, как нынешний губернатор, а в то время мой заместитель, В. А. Яковлев. Именно он и несет по закону персональную ответственность за содержание и соответствующие согласования документов по выделению этой фирме дома на капитальный ремонт. Никаких нарушений существующего порядка при подписании этих документов мною выявлено не было. Я был уверен, что Евглевская законно получила этот дом, что и было впоследствии подтверждено решением арбитражного суда. Другое дело, что она была чрезвычайно активна в налаживании "деловых" связей с различными городскими чиновниками. Но меня это никак не касалось.
      Евглевская была арестована, и сразу же как по команде появились многочисленные статьи, посвященные этому "делу". Руководитель следственной группы - следователь по особо важным делам в генеральском звании В. Прошкин без устали раздавал журналистам сенсационные интервью, многозначительно намекая на мое участие в этом деле и на мои прегрешения перед законом. Другие материалы появлялись со ссылкой на "осведомленные и близкие к следственной группе источники". Все это удивительным образом совпало с началом избирательной кампании. И вот уже небезызвестный Невзоров, размахивая перед телезрителями толстой папкой, якобы содержащей материалы уголовного дела против меня, убеждает петербуржцев не голосовать за меня, так как вскоре я буду арестован и пойду "в кандалах по этапу".
      Когда осенью 1996 года Евглевскую освободят из-под стражи, она расскажет журналистам о том, как ее избивали в тюрьме, требуя дать показания против Собчака.
      В тот момент, понимая вздорность и надуманность обвинений в мой адрес, я поначалу игнорировал их, пока не понял, что дело идет не об обычной избирательной борьбе, поставлена задача на уничтожение меня как политического деятеля, а при случае - и на физическое уничтожение. Кампания по моей дискредитации разворачивалась уже не только в прокоммунистических изданиях, но и в либеральных: заголовки типа "Невский спрут", "Второе ленинградское дело", "Коррупция в Петербурге", "Подписан ордер на арест Собчака", "Квартирные махинации мэра" и тому подобные пестрели на первых полосах петербургских и общероссийских изданий. Опровергать слухи - всегда мучительно сложная и неблагодарная работа, поэтому я решил обратиться прямо в Генпрокуратуру с вопросом, имеются ли у следственных органов какие-либо претензии ко мне и существует ли уголовное "дело" Собчака, о котором так много пишут, а также о том, почему руководители следственной группы дают интервью о моей причастности к делу по фирме "Ренессанс", не предъявляя мне каких-либо формальных обвинений.
      Генпрокуратура в своем ответе была вынуждена признать, что никакого "дела" Собчака не существует и что я по делу фирмы "Ренессанс" прохожу в качестве свидетеля. Кстати сказать, с тех пор прошло уже более трех лет - газетные "утки" о якобы совершенных мною преступлениях продолжают регулярно появляться, но никаких официальных обвинений в мой адрес и никакого уголовного "дела" Собчака так и не появилось, несмотря на все старания моих заклятых "друзей" и клеветников.
      Интересна и такая деталь: после опубликования мною ответа Генпрокуратуры, чтобы уменьшить резонанс, который он произвел на публику, немедленно организуется запрос от имени рабочих Кировского завода в Генпрокуратуру о моей причастности к расследуемым в Петербурге уголовным делам. И что за диво - та же прокуратура, но за другой подписью (зам. Генпрокурора Катышева) разъясняет, что Собчак имеет отношение к квартирным махинациям, связанным с получением квартиры его племянницей и приобретением его семьей второй квартиры. Причем ответ на запрос профсоюзной организации Кировского завода был дан прокуратурой в фантастически короткий срок - на следующий день после его получения - и сразу же был распубликован во всех газетах. Те, кто в своей жизни хоть раз сталкивался с деятельностью прокуратуры, прекрасно знают, что обычно для получения ответа на свои обращения в эту организацию нужны многие недели и месяцы. Не следует при этом забывать, что все описываемые события происходили в период и на фоне моей избирательной кампании, иначе говоря, следственные органы активно использовались в политической борьбе (а это категорически запрещено законом) и сыграли серьезную роль в моем поражении на выборах.
      К этому времени сформировался круг претендентов на губернаторское кресло. Кроме уже ожидаемых противников: Юрия Болдырева, достаточно популярного в Петербурге человека с демократическими взглядами; Вячеслава Щербакова отставного адмирала и бывшего вице-мэра, переметнувшегося во время сентябрьско-октябрьских событий 1993 года в лагерь "непримиримой оппозиции"; Игоря Артемьева - лидера петербургских "яблочников"; Юрия Севенарда и Александра Ходырева - представителей коммунистической оппозиции, и других в ряду семнадцати зарегистрированных кандидатов на пост губернатора неожиданно оказался и мой заместитель по городскому хозяйству Владимир Яковлев.
      Выдвижение его кандидатуры было тем более неожиданным, что он случайно попал в мою команду и результаты его деятельности были весьма скромными. Придя в правительство города с инженерной должности, он старался ничем не выделяться, предпочитал соглашаться и никогда не спорил с предлагаемыми решениями. Из всех моих заместителей он в наименьшей степени был подготовлен к тому, чтобы стать руководителем города. Путин, Кудрин, Малышев, Чаус и другие имели гораздо более широкий кругозор, были более образованными, культурными и опытными людьми, чем Яковлев. К тому же последнее время ко мне стали поступать сигналы о связях Яковлева и особенно его жены с криминальным миром, вследствие чего я подумывал о его перемещении на другую должность либо увольнении. И вдруг он выдвигает свою кандидатуру на должность губернатора. Мало того, по размаху его предвыборной кампании, по количеству денег, затрачиваемых им в ходе кампании, и по открытой его поддержке московскими структурами доселе мало кому известный Яковлев превращается в моего основного оппонента и противника. Вскоре мне стало известно, кто стоит за ним: в город зачастил Коржаков, заместитель которого - Рагозин - на весь период предвыборной кампании осел в Петербурге; Сосковец организовал Яковлеву поддержку директората военно-промышленного комплекса; тогдашний министр обороны Грачев через командование округа дал указание обеспечить избрание Яковлева, и, наконец, к ним присоединился московский мэр Лужков, приславший открытое письмо в поддержку Яковлева.
      Я не ожидал, что столкнусь с такими мощными силами, и недооценил противника. Зная косноязычность и скромный интеллектуальный потенциал Яковлева, я поначалу, вплоть до первого тура - 19 мая, не рассматривал его в качестве серьезного соперника, а сосредоточился на изложении позитивных положений моей программы и критическом анализе того, что предлагали Болдырев, Севенард, Беляев, Артемьев и другие соперники. Между тем в штабе Яковлева, разместившемся в роскошном бизнес-центре на Невском проспекте, буквально кишели московские имиджмейкеры и специалисты по выборам. Круглосуточно там кипела работа с кандидатом, которого предстояло за короткий срок сделать популярным среди горожан, а это давалось нелегко из-за безликости и серости персонажа.
      Требования московских организаторов по коренному изменению имиджа Яковлева были предельно конкретными и жесткими. Из него сделали своего в доску парня с закатанными рукавами рубашки, без пиджака и с ослабленным узлом галстука. Всем своим видом он должен был приближаться к народу, резать правду-матку, пусть даже бескультурно и косноязычно. А главное - обещать много и сразу. Например, что уже к осени расселит все коммунальные квартиры! Старая истина: чем очевиднее ложь и круче завиральность речей, тем легче их проглатывает и переваривает доверчивая публика.
      Фирменным лозунгом кампании Яковлева стала фраза: "Впереди большая работа!", растиражированная сотнями тысяч экземпляров плакатов, щитов, газет, листовок и брошюр. Весь город в считанные дни был обклеен этими плакатами и листовками. Тысячи хорошо оплачиваемых активистов сновали возле станций метро, завораживая публику фантастическими обещаниями и перспективами развития города в случае победы Яковлева. Особенно часто звучали обещания сытой жизни, наподобие московской, хотя по иронии судьбы в этот момент цены в Петербурге на жилье и коммунальные услуги, на транспорт и основные продукты питания были существенно ниже московских. Команда Яковлева без устали работала среди трех основных групп электората: пенсионеров, рабочих и военных. Мой избирательный штаб, к сожалению, оказался куда менее эффективным и работоспособным.
      На его работе сказалось и то, что, видя очевидное дистанцирование Кремля от моей фигуры и понимая, что травля, организованная в средствах массовой информации с участием Генпрокуратуры, идет из Москвы, многие из моего окружения либо переметнулись, либо отошли в сторону до прояснения ситуации. Самым досадным оказалось появление в моем штабе "двойных агентов" и откровенных предателей, которые, подобно Андрею Мокрову, утром работали у меня, а вечером - у Яковлева. Видя очевидное неблагополучие в работе своей избирательной команды, я согласился с предложением жены, которая к тому времени уже была депутатом Госдумы, чтобы она возглавила организационную работу в штабе.
      Ее появление было встречено в штыки, особенно А. Прохоренко, который был номинальным руководителем моей избирательной кампании, ведал и распоряжался всеми финансовыми средствами и, как показало последующее развитие событий, сделал все возможное для моего поражения. Он и набранные им люди опасались потерять в результате прихода Людмилы влияние на ход кампании и на распоряжение деньгами из предвыборного фонда. На мои же деньги Прохоренко, Мокров и им подобные создавали мне антирекламу. Без моего ведома они разместили вдоль основных магистралей тысячи плакатов с надписью "Мэра - в губернаторы!", которые вызвали у жителей города лишь насмешки и отторжение. Многие мои сторонники звонили мне и говорили, что эти плакаты лишь отталкивают людей от меня и что лучше вообще никакой рекламы, чем такая.
      За свои заслуги на поприще предательства и моей дискредитации Мокров после победы Яковлева был назначен им членом правительства. Не забыл Яковлев и заслуги А. Прохоренко. Надо отдать должное моей жене - с ее приходом обнаружились крупные провалы в тактике и стратегии моей избирательной кампании, допущенные либо сознательно, либо по недомыслию. Ей удалось провести решительную кадровую чистку в штабе и избавиться от многих бездельников и "двойных агентов". Однако времени до голосования оставалось очень мало и многие интересные проекты и инициативы так и остались не воплощенными в жизнь.
      Людмила оказалась более радикальным борцом за мое переизбрание, чем я сам. В частности, она настояла на том, чтобы я немедленно целиком посвятил себя предвыборной кампании, а обязанности мэра возложил на своего первого заместителя. До этого я совмещал предвыборные дела с повседневными служебными обязанностями мэра, что только приводило к крайнему переутомлению и, как следствие, неполноценному участию в предвыборной борьбе, которая становилась все ожесточеннее с применением самых нетрадиционных средств. Вот только два примера из происходившего тогда.
      Бывший председатель Ленсовета Александр Беляев построил свою избирательную кампанию на распространении всякого рода гнусных слухов обо мне и тем подогревал интерес к собственной персоне. В его штабе трудился один известный в городе журналист со скандальной репутацией, которого на протяжении ряда лет связывала с Беляевым не только мужская дружба. Он отличался умением сочинять правдоподобные с виду и эффективно действующие слухи. Получив от Беляева задание выдумать обо мне что-нибудь этакое, что поразит воображение избирателей, он всю ночь корпел за письменным столом, перебирал факты моей биографии и уже использованные другими газетные "утки". К утру новая байка была состряпана, чтобы уже к обеду разнестись по городу.
      Так родилась сплетня о миллионе американских долларов наличными, которые я будто бы в 1993 году пытался ввезти на территорию Великобритании в личном кейсе. При обнаружении этих денег британскими таможенниками я якобы не смог объяснить происхождение такой огромной суммы и был препровожден в комнату временного содержания аэропорта Хитроу. Там мне, согласно сплетне, пришлось провести несколько часов, пока через Посольство России в Лондоне не удалось связаться с МИДом России и президентом Ельциным, после чего инцидент был урегулирован по дипломатическим каналам через британское правительство.
      Для людей, сведущих в британском законодательстве (которое не знает ограничений по суммам ввоза иностранной валюты в страну) и знавших, что в 1993 году я вообще не ездил в Англию - нелепость этого слуха была очевидной. Но многие поверили в него и даже в то, что Ельцин лично просил британский кабинет как можно скорее освободить меня, хотя в случае, если бы эта сплетня соответствовала действительности и Ельцин получил бы подобную информацию, я уверен, что он поступил бы как раз наоборот.
      А. Беляев обнародовал эту байку на своей пресс-конференции, прибавив к ней, что он располагает также данными о моей собственности во Франции (дом в Париже на авеню Фош и вилла на Лазурном берегу). Этот слух был мгновенно подхвачен всеми СМИ Петербурга и вызвал бурный общественный резонанс. Как раз перед первым туром. На вопрос одного из журналистов, не боится ли он, распространяя эти слухи, что я привлеку его к судебной ответственности, Беляев ответил: "Не боюсь, так как к тому времени я буду губернатором, а Собчак будет сидеть в тюрьме!" Губернатором он не стал, но часть голосов (около 8%) у меня отобрал. После моего обращения в суд с иском к Беляеву о защите чести и достоинства (было это уже осенью 1996 года) ему пришлось принести мне и моей жене публичные извинения за распространение не соответствующих действительности сведений, которые, по его словам, были сообщены ему работниками правоохранительных органов.
      Другая липовая сенсация хотя и не наделала столько шума, сколько беляевская байка о миллионе долларов наличными, на самом деле носила гораздо более серьезный характер. Уже после первого тура была организована провокация с обнаружением взрывчатки на одном из кладбищ города.
      Вскоре после первого тура выборов команда Яковлева начала активно распространять слухи о якобы угрожающей его жизни опасности, - мол, Собчак таким путем хочет устранить конкурента. Яковлев стал ездить по городу в сопровождении двух джипов с вооруженными омоновцами. Случайно встретившись в тот период с моим первым замом В. Путиным, он с показной тревогой в голосе спросил того, правда ли, что Собчак "заказал" и хочет убить его. На что Путин, немало повидавший в своей жизни еще со времен работы в органах внешней разведки, саркастически заметил: "Ты что, сдурел? Кому ты нужен такой - иди-ка лучше посмотри на себя в зеркало!"
      Пользуюсь случаем, чтобы сказать, что В. Путин во всей этой истории проявил себя как высокопорядочный человек. Он не только не предал меня, как многие другие, но и выступал в мою защиту, направив письмо в самые высокие инстанции.
      Приведу его полностью:
      Президенту Российской Федерации
      Б. Н. Ельцину
      Генеральному прокурору РФ
      Ю. В. Скуратову
      Лидеру движения "Наш дом - Россия"
      В. С. Черномырдину
      Санкт-Петербургская организация "Наш дом - Россия" выражает решительный протест против травли и клеветы, развернутой Генеральной прокуратурой России против мэра города А. А. Собчака.
      Под предлогом "борьбы с коррупцией" Генпрокуратура использует свою работу в политических целях, дискредитируя власть. Следственная группа Л. Г. Прошкина дает интервью и, в нарушение всех процессуальных норм, публикует бездоказательные материалы в коммунистической прессе: "Советская Россия", "Правда", "Народная правда", которые используются в качестве агитационных листовок в предвыборной борьбе.
      Обращая внимание на это обстоятельство, петербургская организация "Наш дом - Россия" требует принятия решительных мер для прекращения использования правоохранительных органов в политических целях и официального выражения оценки подобной позиции Генпрокуратуры.
      Председатель совета Санкт-Петербургской
      организации "Наш дом - Россия"
      В. В. Путин
      А теперь - об истории со взрывчаткой. В один из майских дней по нашему домашнему телефону позвонил мой бывший ученик по университету, работающий в Главном управлении внутренних дел города. Взволнованным голосом сообщил Людмиле, которая подняла трубку, что уже в ближайшую ночь против меня будет осуществлена провокация.
      - На Богословском кладбище будет организована выемка шашек с полутора килограммами тротила. Взрывчатку оставят в склепе, а потом якобы случайный прохожий вызовет милицию. После изъятия взрывчатки, которая пройдет с участием руководителя следственной бригады Генпрокуратуры генерала Прошкина и группы тележурналиста Невзорова, будет заявлено об идентификации отпечатков ваших пальцев, оставленных на этих шашках. Сами понимаете, что вывод о вашей причастности к подготовке теракта против Яковлева тут же будет запущен в оборот, - запинаясь, говорил по телефону-автомату этот офицер.
      Людмила сразу же рассказала мне об этом звонке. Но мне все это показалось чересчур абсурдным. Я попросил ее не предпринимать никаких шагов и спокойно дожидаться завтрашнего дня. Вечером мы все же решили, что на следующее утро Людмила пойдет к начальнику ГУВД генералу Лоскутову по своим депутатским делам и заодно попробует проверить достоверность предупреждения. В 9 утра она уже была в кабинете Лоскутова в "Большом доме" на Литейном проспекте.
      Разговор начался с ее депутатских запросов по жалобам избирателей, но в конце разговора она неожиданно для начальника городской милиции спросила, проводилась ли прошедшей ночью какая-нибудь операция по выемке взрывчатки на одном из кладбищ города. Лоскутов покраснел, смешался, а потом спросил: "А откуда вы об этом знаете?" - "У меня есть свои информаторы", - ответила Людмила. После чего Лоскутов подтвердил, что действительно выемка производилась в присутствии генерала Прошкина, Олейника (ставшего при Яковлеве начальником управления административных органов), съемочной группы Невзорова и нескольких оперативников глубокой ночью (около трех часов) в одном из склепов на Богословском кладбище. Далее он сказал, что взрывчатка обезврежена и направлена на экспертизу, а он сам узнал об этом утром (за час до прихода Людмилы) из оперативной сводки дежурной части ГУВД и еще подивился тому, что генерал из Генпрокуратуры как простой оперативник ночью выезжал на кладбище.
      Оценив всю серьезность провокации, мы в тот же день распространили в петербургских СМИ заявление о мотивах и целях провокаторов, чем сорвали замысел дискредитировать таким образом меня и супругу. На том дело и кончилось, если не считать того, что вскоре Прошкин был освобожден от руководства следственной группой и уволен из прокуратуры. Правда, незадолго до увольнения он успел-таки получить от московского начальства бесплатную трехкомнатную квартиру в престижном районе Москвы, - видимо, за усердие, с которым добывал компромат на Собчака и участвовал в моей дискредитации в период избирательной кампании.
      Несмотря на все эти происшествия и безудержную кампанию травли и клеветы, первый тур выборов я уверенно выиграл и успокоился. Я мог представить, что проиграю Болдыреву или даже Севенарду, но никак не Яковлеву. Не верилось в торжество шариковых - ведь все-таки Питер действительно самый интеллигентный и культурный город России! Однако все повернулось по-другому.
      В период между двумя турами выборов резко усилилось давление Москвы - к постоянно распускаемым слухам, что меня вот-вот арестуют (дошло до того, что старушкам, приходившим получать пенсию, разъясняли, почему нельзя голосовать за Собчака: его все равно арестуют, выборы придется проводить заново, денег у города нет, поэтому им перестанут выплачивать пенсии), добавились экскурсы эмиссаров из Минобороны и Генштаба, которые вели активную "разъяснительную" работу, и прочее в том же духе. В этих условиях многие из моей команды переметнулись в противоположный лагерь. Я же недооценил опасности объединения всех моих конкурентов по первому туру вокруг Яковлева, которые действовали по принципу стаи: все - на одного! Щербаков, Артемьев, бывший губернатор Ленобласти Беляков, последний председатель городского исполкома при коммунистах Ходырев, а также совершенно очевидно связанные с криминальным миром Ю. Шутов и Ю. Беляев - все они объединились вокруг В. Яковлева и призвали своих избирателей проголосовать против меня. Я попытался найти общий язык с бывшим товарищем по Межрегиональной группе Юрием Болдыревым, но и он, по-видимому, руководствуясь личной обидой в связи с проигрышем в первом туре, высказался против моего избрания.
      В сложившихся условиях оставалось надеяться только на явку моих сторонников - я помнил прогноз Юрьева: для победы нужна явка более 50% избирателей. Главные надежды я возлагал на теледебаты, в которых рассчитывал легко победить Яковлева. Получилось же наоборот - не Яковлев, но его команда переиграла меня. Идеологи яковлевской кампании (Кошмаров, Большаков и др.) главную ставку (как они об этом потом цинично рассказывали и писали сами) сделали на то, чтобы вызвать у зрителей максимальное разочарование и даже отвращение к кандидатам и выборам. Тем самым они рассчитывали снизить явку избирателей, имея в виду, что та часть электората, которая на стороне Яковлева: военные, рабочие военных заводов, прокоммунистически настроенные избиратели, - придет на выборы обязательно, а значит, чем меньше общая явка, тем больше удельный вес тех, кто проголосует за Яковлева. В общем, так и случилось!
      Первоначально Яковлев отказался от теледебатов, но в последний момент его уговорили принять участие, снабдив тайным оружием. Дело в том, что благодаря предательству А. Мокрова, работавшего одновременно в моей команде и у Яковлева, в прокат был запущен ролик с дачей Яковлева, но в действительности в провокационных целях была снята другая дача. Это и дало Яковлеву основание уличать меня во лжи в период теледебатов. К сожалению, я об этом ничего, естественно, не знал и ролика с дачей не видел (не до того было в то время), да если бы и видел, то не придал бы этому какого-либо значения. Дело-то ведь было не в том, есть или нет у Яковлева дача, а в том, есть ли у него мозги, чтобы управлять таким городом, как Петербург!
      И вот в тот момент, когда я уже собирался ехать на теледебаты, один из моих активных сторонников еще по первой избирательной кампании 1989 года, с трудом прорвавшись ко мне, взволнованно сказал: "Я узнал, что против вас готовится новая провокация, что-то относительно дачи, вашей или Яковлева, более точно узнать не смог. Будьте крайне осторожны!" Этим и объясняется мое нежелание дать однозначный ответ, когда мой соперник во время теледебатов стал нахраписто требовать его по поводу того, чья дача показана в ролике. Этот момент явился поворотным пунктом в теледебатах, он изменил их атмосферу не в мою пользу. В итоге, если Яковлев и не одержал победы, то в глазах избирателей я явно проиграл. Сказалась, по-видимому, и предельная усталость, а также ощущение того, что на тебя идет охота: трехмесячная кампания травли сделала свое дело.
      В ходе дебатов, и особенно после их окончания, я почувствовал себя скверно. Уже дома измерил температуру - 38,9 градуса. Я принял снотворное и мгновенно заснул, а наутро был полностью здоров. Раньше со мной такого не случалось - во время дебатов я вдруг ни с того, ни с сего начал терять дар речи. Мысли переполняли меня, а высказать их было невероятно трудно. Мой язык с каждой минутой становился все тяжелее и тяжелее. Горло перехватывали спазмы, появилась головная боль. Тогда я отнес это на счет переутомления и волнения, но потом узнал, что в группе поддержки Яковлева, которая была в телестудии во время дебатов, находился сильный экстрасенс, вызванный из Москвы. Я проконсультировался со специалистами, и мне подтвердили, что сильное гипнотическое воздействие часто провоцирует как раз спазмы в горле, тяжесть языка, головную боль и резкое повышение температуры тела - вследствие активного сопротивления организма чуждому энергетическому влиянию. Это состояние бывает кратковременным, но весьма болезненным.
      Проигрыш выборов был для меня сильным ударом. И дело не в том, что я переживал потерю власти и положения - у меня никогда не кружилась голова от власти, и я никогда не воспринимал ее в качестве универсального заменителя всех других радостей жизни. Наркоманом от власти, подобно Ленину или Ельцину, я не был и если бы проиграл выборы достойному сопернику, то поражение воспринял бы гораздо проще и спокойнее. Но в данном случае одолевали мысли о том, как я мог проиграть такому заведомо серому и примитивному человеку, как Яковлев. Ругал себя и за то, что проглядел его, вытащив в правительство с рядовой инженерной должности, но больнее всего было сознавать отступничество или прямое предательство со стороны многих из тех, кто меня окружал.
      После поражения я попрощался с теми, кто постоянно работал в моем окружении в мэрии - с помощниками, шоферами, прикрепленными лицами из Главного управления охраны и другими, с кем сроднился за прошедшие пять лет. На церемонию вступления в должность нового губернатора не пошел - не мог видеть многих из тех, кто принимал в ней участие, да и чувствовал себя неважно. В тот же день, собрав личные вещи, я выехал из своего кабинета, чтобы вернуться в частную жизнь.
      Телефон в квартире в те дни молчал. Связисты из агентства правительственной связи мгновенно отключили мне домашние правительственные "вертушки", а в подъезде моего дома они с корнями вырвали весь коммуникационный узел спецсвязи.
      Сохранить самообладание и не считать себя полностью отвергнутым помогли мне в те дни многочисленные письма и телеграммы от лидеров и ведущих политических деятелей Франции, США, Германии, Великобритании и других стран (даже из Австралии и Новой Зеландии я получил тогда телеграммы сочувствия и поддержки), в которых выражалась надежда на мое политическое будущее и призыв расценивать проигрыш на выборах как кратковременную неудачу. Очень теплыми были и послания близких мне людей: Ростроповича и Вишневской, Спивакова, Хазанова, Марка Захарова и многих, многих других. Неизвестные мне люди избиратели писали о многочисленных нарушениях, имевших место в день выборов со стороны активистов Яковлева, о подложных бюллетенях и т. д. Все они выражали сочувствие и глубокое сожаление по поводу случившегося.
      Спустя несколько дней я уехал на нашу дачу в Репино, которую мы строили почти пять лет и в которой уже можно было жить, хотя стройка продолжалась. Здесь я нашел успокоение, тишину и любимое занятие: благоустройство участка, посадка деревьев и кустарников, уход за цветами.
      Людмила отключила на даче телевизор и запретила мне читать газеты, чтобы избежать лишних переживаний. Так я прожил в информационном вакууме больше недели. Но затем два сообщения потревожили мою спокойную жизнь.
      Неожиданно в связи с приездом в город Ельцина с однодневным визитом накануне президентских выборов меня начал разыскивать президентский протокол: президент хотел встретиться со мной. Встреча произошла на Каменном острове во второй резиденции. Ельцин поинтересовался моим самочувствием и вручил мне благодарственную грамоту. Дальнейший разговор касался прогнозов по предстоящим выборам, и меня поразило, с какой убежденностью Ельцин говорил о своей победе уже в первом туре. Я высказал свой прогноз о конечной победе Ельцина, но только во втором туре, и сказал, что разрыв будет небольшим. Ельцин резко ответил, что он не допускает и самую мысль об этом.
      Второй раз меня разыскали вечером 16 июня, когда проходил первый тур президентских выборов. Мне позвонили Рагозин (зам. Коржакова, отвечавший за исход и моих, и президентских выборов в Петербурге) и Путин - мой бывший первый заместитель. Положение складывалось катастрофическое - через три часа избирательные участки должны быть закрыты, а проголосовало лишь около 40% избирателей (большая часть которых - прокоммунистически и антиельциновски настроенные пенсионеры и военные). Они просили меня срочно выступить в прямом эфире и призвать моих сторонников прийти на избирательные участки. По мнению социологов, неявка избирателей была реакцией на мой проигрыш той части избирателей, которые голосовали за меня.
      Раздумывать было некогда - я прыгнул в машину и помчался в город. Никогда раньше мы не преодолевали расстояние от поселка Репино до улицы Чапыгина, где находится телестудия, за такое время - всего 27 минут. Мчались как сумасшедшие, но впереди шла машина ГАИ. Как только я приехал, администрация 5-го канала прервала шедший в это время художественный фильм, обеспечив мне десятиминутное выступление. Затем я отправился на радио "Балтика" и выступил там. Видимо, моя искренняя тревога за судьбу страны - а говорил я о том, что прошу петербуржцев отложить все дела и проголосовать, если они мне доверяют и хотят уберечь страну от новых революционных потрясений, - произвела на них должное впечатление: за оставшееся время количество проголосовавших выросло на 22%. В результате за Ельцина в первом туре в Санкт-Петербурге было подано свыше 60% голосов. Всю ночь я наблюдал за подсчетом голосов на президентских выборах - не мог оставаться равнодушным, когда решалась судьба страны.
      Мало-помалу я освобождался от шокового состояния и переживаний после губернаторских выборов: доброта и заботливость, которыми меня окружили дома, доброжелательность всех без исключения петербуржцев, с которыми я случайно сталкивался в те дни, и, конечно, время - все это позволило мне довольно быстро вернуть былую форму. Но в эти же дни вдруг активизировались следователи Генпрокуратуры. Я получил повестку о явке в качестве свидетеля. Встретился со следователями в Мариинском дворце, чтобы избежать съемок и новых провокаций со стороны журналистов. Несколько часов следователь Белов и его коллега расспрашивали меня по поводу передачи фирме "Ренессанс" здания на улице Рылеева, дом 3, под целевую реконструкцию. Я постарался дать исчерпывающие и предельно точные ответы на их вопросы и посоветовал выяснить обстоятельства, связанные с этим домом, у нового губернатора, так как именно он был инициатором и ответственным исполнителем всех документов мэрии по фирме "Ренессанс". Мне показалось тогда, что я удовлетворил любопытство следователей. Во всяком случае, с июня 1996 года до 3 октября 1997 года они меня больше не тревожили. Утихла и антисобчаковская кампания в средствах массовой информации.
      Лето провел вместе с семьей, чего давно уже не случалось. С сентября приступил к работе в Петербургском госуниверситете и параллельно начал читать лекции по конституционному праву в Гуманитарном университете - нужно было зарабатывать деньги на жизнь.
      Осень и зима прошли спокойно. Я работал в университете, занимался делами Северо-Западного центра ЮНЕСКО, писал новую книгу и наслаждался возвращающимся ощущением нормальной человеческой жизни. Хотя иногда побаливало сердце, я все отчетливее ощущал, что поражение на выборах благотворно сказалось на моей жизни и в конечном счете обернулось личной победой. Я получил передышку, в которой так нуждался последние годы. Вновь проснулся интерес к книгам (а главное, было время, чтобы их читать), театру, музыке, то есть всему, что и приносит наибольшие радости в жизни. Я успокоился, все меньше вспоминал о неприятностях, связанных с выборами. И вдруг - как снег на голову - новый виток кампании лжи и клеветы, открывшейся публикацией в "Комсомольской правде" в феврале 1997 года статьи П. Вощанова "Анатолий Собчак как зеркало российской коррупции". В этой статье были собраны воедино все слухи и сплетни обо мне, запущенные еще в период предвыборной кампании, но Вощанов добавил немало и собственных лживых выдумок. Это была даже не статья, а развернутый донос в худших традициях коммунистического периода. Как потом выяснилось, эта статья была написана все тем же мерзавцем Ю. Шутовым, о чем он сам поведал в письме, распространенном в Госдуме, и П. Вощанов не стал опровергать такое соавторство. Примечательно, что к моменту написания статьи Шутов стал помощником вице-спикера Госдумы С. Бабурина и консультантом председателя Госдумы Г. Селезнева. Вслед за этой статьей как из рога изобилия по чьей-то команде посыпались все новые и новые публикации, пережевывающие старые сплетни или запускающие в оборот новые.
      Я был вынужден обратиться в суд с иском к Вощанову и "Комсомольской правде". Дело рассматривается до сих пор. Вощанов в суд упорно не является и не представляет никаких доказательств, подтверждающих приведенные в статье обвинения, потому что их просто не существует. Суд вынужден был объявить даже розыск Вощанова, поскольку, как выяснилось, дома он не живет, а из "Комсомольской правды" уволен.
      Всего за 1997 год я был вынужден заявить пять исков к различным лицам и печатным изданиям: два дела выиграл, остальные - в процессе рассмотрения из-за неявки недобросовестных ответчиков. Но тем не менее травля, подогреваемая заявлениями руководителей прокуратуры и МВД о борьбе с коррупцией в органах государственной власти Петербурга продолжалась.
      Вначале я думал, что дело лично во мне - кому-то не угодил, кого-то задел, кому-то помешал, - но чем дольше продолжалась травля и чем большее количество следователей и журналистов к ней подключалось, тем яснее становилось, что дело не просто во мне.
      Если отвлечься от конкретных имен, то суть всей этой истории состоит в том, что та часть бывшей партийно-советской номенклатуры, которая захватила сегодня в России власть, не удовлетворилась тем, что своей деятельностью дискредитировала само понятие демократии. Для них важно дискредитировать и тех немногих в России политиков, которых можно без кавычек называть демократами. Власти им мало - они еще и крови жаждут! Тем более что во главе Генпрокуратуры находятся бывшие работники ЦК КПСС, с полуслова понимающие, чего от них хотят. Да они и сами с удовольствием во всем этом участвуют, благо Генпрокуратура выведена за рамки закона (предусмотренный Конституцией закон о прокуратуре, по которому она должна быть введена в рамки судебной власти, так и не принят), а значит, и за рамки ответственности за нарушения закона. Нынешнюю деятельность этого учреждения можно охарактеризовать двумя фразами: "Следствие заказывали? Извольте получить!"
      В этом заключается одна из серьезнейших проблем новой российской государственности, потому что вместо предусмотренных Конституцией трех ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной - мы имеем четыре. Я имею в виду не прессу, а прокуратуру, сохраняющую сталинские принципы организации, надзирающую за всем и вся и ни перед кем не подотчетную.
      После всего случившегося со мной 3 октября 1997 года, когда из-за провокации и грубого нарушения закона работниками следственной группы Генпрокуратуры я попал в больницу, а затем - в Париж, один из московских журналистов, писавший обо мне, восхищался ловкостью Генпрокуратуры, которая, по его выражению, загнала меня в угол. Мол, теперь при любом варианте Собчак проигрывает: не вернется - значит, виноват; вернется - у прокуратуры есть все основания для его ареста.
      Странная (но весьма типичная - из сталинского времени) логика! Попробуем посмотреть на всю эту историю с позиций нормального правового государства: я на совершенно законном основании, открыто - не таясь - выехал из страны на лечение и вернулся тогда, когда счел это возможным и необходимым.
      Поскольку никто и никогда мне никаких обвинений официально не предъявлял (журналистские домыслы и клевета не в счет!), то ни у кого нет права рассуждать о какой-то моей вине. Напомню, что 3 октября речь шла о моем допросе в качестве свидетеля. Все это, однако, верно для нормального демократического государства, но Россия и сегодня живет по принципу: был бы человек, а дело найдется. "Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы!"
      Выступая недавно по петербургскому телевидению, один из лидеров коммунистической фракции в Госдуме, В. Илюхин, сказал дословно следующее: "Мы должны будем изучить и дать оценку каждой бумажке, подписанной Собчаком!" Весьма характерное "мы": видимо, Илюхин и подобные ему "товарищи" рассматривают прокуратуру как свою вотчину. И не без оснований. В том, что происходит со мной, как в зеркале отражается вся сложность нынешней политической ситуации в России. Очевидная неспособность власти позитивно решать важнейшие проблемы жизни страны, психология и атмосфера временщиков, царящая в окружении президента, всевозрастающая криминализация власти - все это подталкивает руководство страны к усиленной имитации, созданию видимости борьбы со злоупотреблениями и коррупцией, а говоря проще - к поиску "козлов отпущения".
      Сегодня я часто повторяю строки Е. Евтушенко: "Не важно, есть ли у тебя последователи, а важно, есть ли у тебя преследователи!" Преследователей у меня хватает. Их оказалось больше, чем я мог бы предположить. И это, может быть, лучшее доказательство важности для страны и правильности того, что я делал, находясь во власти, и во имя чего продолжаю жить и работать сегодня.
      Есть у всей этой истории и другая сторона. Выборы 1996 года в Петербурге стали тревожным сигналом того, как подлинно демократическое волеизъявление населения может быть искажено с помощью так называемых избирательных технологий, массового подкупа избирателей, запуска в оборот компромата, беззастенчивого вмешательства правоохранительных органов в избирательную кампанию.
      Не нуждается в доказательстве положение, что выборы составляют самую суть демократии, а всякое искажение действительной воли избирателей влечет за собой деформации в демократическом устройстве общества и опасность перерождения демократии в полицейское или диктаторское государство. Эта опасность особенно велика там, где нет стойких демократических традиций и где только происходит становление демократических институтов власти. А именно такая ситуация характерна сегодня для России.
      На наших глазах, используя процедуру выборов, люди с откровенно криминальным прошлым и настоящим пытаются прорваться во власть. Столь же откровенно используются прокуратура и другие силовые структуры для оказания влияния на исход выборов. Если не остановить этот процесс сегодня, то в недалеком будущем мы получим сначала криминальное государство, а затем - в виде неизбежной реакции - и полицейское государство.
      Глава 4
      ПРЕЗИДЕНТСКИЙ МАРАФОН-96
      Страсти вокруг президентских выборов 1996 года начали разгораться задолго до начала избирательной кампании. Примерно с начала 1995 года в СМИ активно обсуждается вопрос о том, состоятся ли вообще выборы президента в 1996 году или будут перенесены. Благоприятным поводом для их переноса послужило то, что в ряде бывших республик Советского Союза (Туркменистане, Узбекистане, Казахстане) вместо очередных выборов главы государства были проведены референдумы о продлении полномочий действующих президентов до 2000 года без проведения новых выборов.
      Описываемый период вообще характеризуется возвратом к власти бывших первых секретарей республиканских компартий. Я не говорю уже о Назарбаеве в Казахстане, Каримове в Узбекистане, Ниязове в Туркменистане, Акаеве в Кыргызстане, которые сохранили власть после распада Советского Союза, но за эти годы к ним добавились Шеварднадзе - в Грузии, Алиев - в Азербайджане, Лучинский - в Молдове. Как известно, в России в ряде регионов на выборах также победили бывшие секретари обкомов, ставшие губернаторами и президентами автономных республик. Эта тенденция не осталась не замеченной Ельциным и его окружением. Напротив, она заставила задуматься над способами сохранения власти, в частности и над теми, которые были уже использованы в других бывших республиках Советского Союза. Для повторения подобного опыта в России, казалось, были все основания - напомню, что в апреле 1993 года уже состоялся один референдум, на котором был поставлен вопрос о доверии Б. Ельцину. Тогда большинство (около 60%) высказалось за доверие президенту, что позволило некоторым лицам из его окружения утверждать, что полномочия Ельцина фактически продлены до 1998 года и никаких выборов проводить в 1996 году не нужно.
      Напомню, что, когда в сентябре 1993 года началась решающая схватка с "непримиримой оппозицией" по вопросу "о поэтапном осуществлении конституционной реформы" (Указ Б. Ельцина № 1400 от 21 сентября 1993 года), то, стремясь предотвратить открытое столкновение, Б. Ельцин был готов даже на проведение досрочных президентских выборов одновременно с выборами нового парламента в течение ближайших шести месяцев. Однако лидеры оппозиции не воспользовались этой уникальной возможностью и предпочли силовое решение конфликта. А после разгрома мятежа Ельцин резонно заявил, что не видит необходимости в своих досрочных выборах, так как его полномочия были подтверждены апрельским референдумом 1993 года.
      Реальной причиной нового витка разговоров о продлении полномочий президента и о необходимости переноса срока президентских выборов на самом деле было резко ухудшившееся здоровье Б. Ельцина и обоснованное опасение, что он просто физически не выдержит новой избирательной кампании.
      Временщики из его окружения (Сосковец, Коржаков, Барсуков, Грачев и др.), получившие из-за болезни президента непомерную власть и понимавшие, что уход Ельцина означает и для них конец карьеры, взяли курс на отмену выборов. Они убеждали Ельцина в необходимости пойти на перенос срока выборов, хотя бы до 1998 года, лелея при этом подленькую мыслишку, что в таком случае президент окажется полностью в их руках и уж тогда-то они развернутся.
      Ельцин колебался (сказывались и состояние здоровья, и необычайно низкий рейтинг - к январю 1996 года он достиг практически нулевой отметки), чем и объясняется позднее включение его в предвыборную кампанию. А тем временем первый его предвыборный штаб, возглавляемый Сосковцом и состоявший в основном из сотрудников президентской администрации, делал все возможное, чтобы сорвать выборы. С этой целью были предприняты усилия, чтобы Ельцин утратил даже формальную возможность участия в выборах как кандидат, не собравший требуемый по закону миллион подписей в его поддержку. Если бы это произошло, то они рассчитывали, что Ельцин вынужден будет пойти на отмену выборов. Ход рискованный, но точно рассчитанный на психологию Ельцина, который добровольно власть уступать не собирался. Этот план Коржаков в своих лакейских мемуарах называет ГКЧП-3.
      Они были уверены в успехе задуманного. Ничего не подозревавший Ельцин полностью доверял Сосковцу. Но тут неожиданно для всех в ход предвыборной кампании вмешалась младшая дочь Ельцина - Татьяна Дьяченко. По ее инициативе Ельцин потребовал проверки хода сбора подписей в его поддержку и привлек к этому А. Чубайса, снятого со всех постов и бывшего в тот момент без работы.
      Чубайс быстро установил реальное (почти катастрофическое для Ельцина) состояние дел и доложил об этом президенту. До окончания срока подачи заявления об участии в выборах и представления в Центризбирком необходимого количества подписей оставалось менее 10 дней. Положение Ельцина было критическим. Но, как известно, российский президент наиболее эффективно действует именно в критических ситуациях.
      По совету Чубайса он привлекает к организации сбора подписей Ю. Лужкова и поручает А. Чубайсу сформировать заново предвыборную команду. Эти два человека, будучи антиподами во всем - в человеческих качествах и качестве образования, в моральных принципах и методах работы, - в одном совпадают: оба являются прекрасными организаторами. Итог известен: и подписи собрали, и избирательную кампанию провели блестяще, и Ельцин снова стал президентом.
      Но на пути к этому было немало трудностей и проблем, возникавших на каждом шагу из-за особенностей характера Ельцина, но главное - из-за особенностей его окружения.
      Чубайс привел в окружение Ельцина молодых, хорошо образованных технократов, которые внесли свежую струю в замкнутый мирок, сложившийся из людей, сделавших быструю карьеру не за счет своих деловых качеств, а благодаря безусловному почитанию, подобострастию и умению вовремя польстить президенту, оказаться ему полезным, предупредить его желания и т. д. Ведь знаменитая ельцинская система сдержек и противовесов была основана не на конституционном механизме разделения властей, не на строгом следовании закону, а на раздаче постов, наград и наказаний не по действительным заслугам или просчетам, а в зависимости от личных пристрастий и настроений.
      Одна из слабостей Ельцина заключается в необъяснимом доверии к землякам. Сотни выходцев из Свердловска занимают сегодня разнообразные посты в московских структурах власти. Особенно много их было в президентской администрации. С этим обстоятельством вынуждены были считаться все, кто работал с Ельциным. С приходом в президентскую администрацию Чубайса ситуация резко изменилась: и временщики, и земляки оказались потесненными. Естественно, это вызвало волну интриг и наветов, что мешало успешному завершению избирательной кампании. Участь Коржакова, Барсукова, Сосковца и Грачева была предрешена - они стали раздражать Ельцина своим неумением организовать работу, своими бесконечными доносами и попытками помешать тем, кто делал дело и делал его (в процессе избирательной кампании) весьма успешно. Поэтому, если бы не произошел нашумевший случай с коробкой из-под ксерокса, то случилось бы что-то другое. Опыт показывает, что если кто-то начал раздражать Ельцина, то рано или поздно он от него избавится тем или иным способом.
      Но все-таки самым удивительным было то, что произошло в период избирательной кампании с самим Ельциным. Он буквально на глазах восстановился и провел свою избирательную кампанию так, словно не перенес двух тяжелейших инфарктов, будто не было нескольких месяцев, когда он фактически не мог работать. Трансформация, произошедшая с ним, была настолько удивительной, что заставила многих вновь поверить в дееспособность Ельцина, в его способность продолжить курс реформ.
      Состояние здоровья было главным, но не единственным препятствием на пути Ельцина к переизбранию на второй срок. К 1996 году недовольство происходящим в России было всеобщим. Позитивные изменения в жизни страны, такие, как бесплатная приватизация жилья, наполнение рынка товарами, преодоление высокой инфляции, увеличение льгот ветеранам и пенсионерам и хоть медленный, но все же рост заработной платы и размеров пенсий воспринимались как должное и в актив президента и правительства не попадали. Зато все негативное, что заполнило повседневную жизнь граждан (высокая преступность, произвол правоохранительных органов и чиновничества, безработица, потеря сбережений и т.д.), со злорадством и нескрываемым удовольствием ставилось обществом в вину президенту, правительству и демократии вообще. Масло в огонь подливала коммунистическая оппозиция, ожесточенно мешавшая осуществлению любых преобразований и одновременно постоянно критиковавшая правительство за то, что оно все делает не так, как нужно.
      Резко антипрезидентскую и антиправительственную позицию заняла политически наиболее заметная часть обнищавшей интеллигенции - творческая интеллигенция. Даже банкиры и предприниматели, которые, по идее, должны были бы служить опорой существующему режиму, и те были недовольны абсурдной налоговой системой и личной незащищенностью против произвола чиновничества и правоохранительных органов государства.
      Если добавить к этому всеобщее недовольство народа чеченской войной и постоянной задержкой выплаты пенсий, социальных пособий и заработной платы, то можно только удивляться и недоумевать, на что рассчитывал Ельцин, вступая в предвыборную борьбу. Как при сложившихся обстоятельствах он мог выиграть эти выборы? Отвечая на этот вопрос, можно было бы сослаться на загадочную русскую душу, специфический остаточный менталитет советских людей - совковую психологию и т.п. В действительности же все обстоит и проще, и сложнее, а главное - рационального (объяснимого) в поведении российских избирателей гораздо больше, чем иррационального.
      Заслуга Чубайса и его команды как раз и состоит в том, что они правильно вычислили и просчитали рациональные и иррациональные мотивы в поведении большинства российских избирателей. На что была сделана ставка?
      Во-первых, на выбор "меньшего зла". Как это ни обидно может прозвучать для Ельцина, но избиратели проголосовали не столько за него, сколько против его противников, и прежде всего против коммунистических кандидатов. При всем недовольстве существующим положением вещей большинство избирателей не хотело возвращаться к коммунистическому образу жизни, даже подслащенному псевдопатриотической и державной фразеологией. Еще до начала избирательной кампании было ясно, что основная борьба на выборах развернется между Ельциным и ставленником коммунистов - Зюгановым.
      В отличие от выборов 1991 года позиция Ельцина была ослаблена тем, что в 1996 году он уже не был единым кандидатом демократических сил, да и демократическое движение, бывшее в 1991 году на подъеме, пошло на спад.
      Кроме Ельцина представителями демократических и реформаторских сил на этих выборах могли себя считать Г. Явлинский и С. Федоров. К ним примыкали "независимые" кандидаты, стоящие в основном на реформистских позициях: М. Горбачев, А. Лебедь, А. Шаккум. Предвыборные программы и лозунги этих кандидатов в президенты, того же Г. Явлинского, М. Горбачева и других, носили ярко выраженный антиельцинский характер (не говоря уже о национал-коммунистах, которые вели предвыборную борьбу под лозунгом свержения "антинародного режима" Ельцина).
      Выиграть выборы Ельцину помогла абсолютно ошибочная тактика предвыборной борьбы, использованная коммунистами. В эйфории от победы на прошедших в 1995 году парламентских выборах коммунисты посчитали, что пост президента у них уже в кармане. Они так и не смогли понять, что значительная часть населения России рассматривает возврат к власти коммунистов как большее зло, чем сохранение во власти Ельцина.
      Вспоминаю характерную историю, происшедшую в день президентских выборов: когда мы с женой шли на избирательный участок для голосования, нам встретилась пожилая соседка с большой сеткой, наполненной солью, спичками и бутылками с подсолнечным маслом. Она с трудом несла эту ношу. Я предложил ей помочь донести продукты до дому и спросил, зачем ей понадобилось столько соли и спичек. Ее ответ поразил меня: "Ведь коммунисты опять берут власть - значит, завтра все исчезнет из магазинов!" Вот этой памяти простых людей и их настроения как раз и не учли (потому что так и не поняли) Зюганов и Ко.
      У них был серьезный шанс переиграть Ельцина на этих выборах, если бы они трезво оценили общее настроение, нежелание людей возвращаться в коммунистическое прошлое и отказались от выдвижения собственного кандидата. Поддержи тогда коммунисты и национал-патриоты генерала Лебедя, сегодня именно он, а не Ельцин, был бы президентом России. Но пойти на это коммунисты органически не могли, и это лишний раз доказывает, что мы имеем дело не с обычной политической партией, способной на компромиссы и готовой позитивно работать в рамках многопартийной политической системы, а с партией реванша, мечтающей об одном - верните нас во власть, а потом уже не понадобится никого избирать, так как с оппонентами мы разберемся по рецептам 1917 или 1937 годов!
      Команда Ельцина, напротив, в процессе предвыборной борьбы умело маневрировала и сумела не только нейтрализовать Жириновского, но и привлечь на свою сторону ко второму туру выборов генерала Лебедя, занявшего с 17% голосов третью позицию в первом туре голосования.
      Кроме того, расчет был сделан на "молчаливое большинство", которое обычно предпочитает сохранение существующего положения вещей (даже если оно не очень нравится) непредсказуемости будущего в случае, если власть переменится. В особенности если она переменится кардинально, как произошло бы в случае победы коммунистического кандидата Зюганова. Коммунисты и тут подыграли Ельцину - их обещания провести деприватизацию госпредприятий и особенно угроза запретить свободный выезд за границу дали президенту больше голосов, чем он получил от своих верных сторонников. Напомню, что только в 1996 году более 20 миллионов россиян выезжали за границу на отдых, учебу и служебные командировки.
      Немало голосов в сельской местности (традиционно голосующей против демократов) принесла Ельцину придуманная его предвыборным штабом акция по рассылке около 10 миллионов персональных писем крестьянам с обещанием добиться передачи земли в их собственность.
      И наконец, положительную роль в победе Ельцина сыграло и то, что уже в период избирательной кампании (между первым и вторым турами голосования), вследствие назначения А. Лебедя секретарем Совета безопасности с широкими полномочиями, наметились изменения к лучшему в решении чеченской проблемы, а также несколько улучшилась ситуация с погашением задолженности по пенсиям и заработной плате.
      И конечно, сыграл свою роль фактор личности самого Ельцина - свой в доску, простой и даже в своих недостатках близкий и понятный широким кругам российского плебса человек. Я часто вспоминаю, как в период выборов в одной из телепередач, идущих "живьем" с места события, средних лет бомжеватый на вид мужчина горячо говорил, что он никогда не будет голосовать за Явлинского или Гайдара, говорящих по любому поводу - "в этой стране", как будто они приезжие, и что ему понятнее Ельцин или Жириновский, когда они говорят - "в моей стране". Мне известны многие люди, которые проголосовали за Ельцина, не испытывая к нему ни любви, ни даже уважения - лишь бы не был избран другой.
      Тем не менее стопроцентной уверенности в победе Ельцина не было до самого конца выборов, хотя Ельцин всю кампанию держался с удивительной уверенностью в своей победе. Аналитики же из команды Чубайса (и я был с ними согласен) допускали даже небольшой проигрыш Зюганову в первом туре с обязательным выигрышем у него с отрывом в 5-8% во втором. При упоминании о таком варианте развития событий Ельцин резко сказал, что он исключает подобную возможность, а если это произойдет, то будет для него сильным ударом. Он был уверен в победе в первом же туре.
      В конечном счете все сложилось для Ельцина наилучшим образом - он уверенно переиграл Зюганова. Очень благоприятное впечатление на общественное мнение страны произвела и та решительность, с которой Ельцин убрал из власти Коржакова, Барсукова и Сосковца, потому что эти люди из окружения президента давно вызывали у населения резко негативную реакцию. Их устранение для многих стало сигналом ожидаемых перемен в деятельности президента и назначенного им правительства.
      Даже ухудшение состояния здоровья Ельцина перед вторым туром, немедленно использованное оппозицией для разговоров о том, что, выбирая Ельцина, мы будем иметь недееспособного президента, не помешало ему выиграть эти выборы. Без преувеличения можно утверждать, что президентские выборы 1996 года были выиграны благодаря Чубайсу и его команде. После своей внезапной отставки Коржаков и Ко много говорили и писали о корыстолюбии и хищении средств в ходе предвыборной кампании, которые якобы были допущены людьми Чубайса. На это можно сказать только то, что, не ручаясь за безукоризненную честность всех, кто работал в предвыборном штабе Ельцина, можно с уверенностью утверждать: Сосковец, Коржаков и их люди украли бы, несомненно, больше, но при этом и выборы бы проиграли.
      Выборы президента в 1996 году стали для молодой российской демократической государственности своеобразным Рубиконом - серьезным экзаменом на прочность, который она выдержала. Впервые в российской истории состоялась легитимная демократическая процедура обновления верховной власти, что усилило уверенность в необратимости происходящих в стране перемен и в невозможности возврата коммунистического режима. Результаты президентского марафона-96 не вызвали в стране всеобщего взрыва энтузиазма и ликования (ликовали, да и то недолго, лишь помощники Ельцина из его ближайшего окружения), но зато они показали устойчивое неприятие населением страны самой мысли о возможности возврата к коммунистическому прошлому. Конечно, и будущее пока не сулит особых надежд на перемены к лучшему, но что хуже не будет - в этом можно быть уверенными.
      Размышляя о том, что ждет Россию в будущем, нельзя не вспомнить горькие слова И. Бродского, который в одном из своих последних интервью так ответил на этот вопрос: "Россия - страна, которая в будущее не ориентирована. Все, что будет происходить, произойдет, как бы сказать, невольно и в сильной степени противу желания людей. Будет продиктовано не столько видением, концепцией, сколько необходимостью. Повседневной жизнью".
      Чтобы увидеть будущее, необходимо обратиться к прошлому. Ельцин пришел к власти и возглавил страну в наиболее трудное время, связанное с освобождением общества от диктата компартии, с ликвидацией советской системы организации власти, с разгосударствлением экономики и отказом от административно-плановой системы управления экономикой. Сегодня все это позади.
      Напомню, что коммунистическая система власти основывалась на трех китах: господстве компартии с разветвленной системой партийных органов, фактически заменивших собой государственные органы; системе Советов народных депутатов, формируемых по принципу должностного положения и партийной принадлежности, то есть полностью контролируемых компартией, и на силовых структурах государства (армия, полиция, КГБ, прокуратура и суд), ответственных перед компартией и подчиненных ей.
      Когда после августа 1991 года эта система рухнула, некоторое время страна находилась в состоянии политического и экономического хаоса. По точному выражению А. Солженицына, "мы все оказались под обломками рухнувшей коммунистической системы". Последующие годы шла расчистка общества от этих обломков и одновременно формирование новых государственных и общественных институтов.
      Много усилий пришлось затратить на восстановление на новой основе управляемости на всех уровнях власти в стране. Но для этого мы должны были преодолеть и скрытый саботаж чиновников прежнего режима, и открытое сопротивление коммунистической и националистической оппозиции.
      Новая российская государственность начала создаваться в условиях тяжелейшего экономического кризиса и ожесточенной политической борьбы. В составе СССР Россия не имела своей государственности, хотя по старой привычке в западном мире Советский Союз нередко называли Россией. Имея статус союзной советской республики, Россия фактически, как, впрочем, и другие республики, была административно-территориальной единицей, не обладавшей ни суверенитетом, ни реальной государственностью. Достаточно вспомнить, как беззастенчиво коммунистическое руководство Советского Союза раздавало российские земли другим республикам (Украине, Литве, Казахстану), не спрашивая при этом даже формального согласия существовавших тогда высших органов государственной власти РСФСР.
      После принятия Декларации о суверенитете Российской Федерации пришлось практически заново создавать и отлаживать механизм российской государственности. В этот момент Россия жила по Конституции РСФСР 1977 года, то есть принятой еще в брежневские времена и ставящей главной целью построение коммунизма и развитие "социалистической демократии".
      Борьба за принятие новой демократической Конституции страны стала основным стержнем политической жизни России в 1992-1993 годах. По драматизму и напряженности этот период не имеет себе равных. Было тут и двоевластие, и "непримиримая оппозиция", и референдум по Конституции, и попытка вооруженного мятежа, и расстрел парламента из танков, и многое другое, что едва не вовлекло Россию в гражданскую войну. Однако наряду с этим шла и напряженная работа над текстом новой Конституции, которая завершилась в рекордно короткий срок ее принятием.
      Новая российская Конституция полностью соответствует современным представлениям об основном законе демократического государства. Из 137 ее статей пятьдесят полностью посвящены правам и свободам человека. Учтен конституционный опыт других стран при определении основ конституционного строя и формировании высших органов государственной власти.
      Принятие новой Конституции России всенародным голосованием 12 декабря 1993 года позволило сразу же разрядить остроту политической ситуации. Новая Конституция России, закрепив демократические основы российской государственности, завершила митинговый период демократии и обозначила начало более зрелого, но и более сложного процесса усвоения обществом демократических норм жизни. Политическая борьба с улиц была перенесена в парламент, в котором оказались представленными все политические силы страны, включая оппозиционные. Одним из важных достижений Конституции были и новые формулировки федерализма, исключившие претензии на государственный суверенитет отдельных автономий и территорий, а также отказавшиеся от большевистского "права на самоопределение" и свободный выход из состава Федерации.
      Защита единства и целостности страны при добровольности вхождения в состав Федерации - эти новые принципы федеративных отношений, закрепленные в Конституции, положили конец волне сепаратизма, которая охватила Россию в 1992-1993 годах. Многие тогда предсказывали, что Россию постигнет участь Советского Союза, что ее распад неминуем.
      В том, что этого, слава богу, не произошло - величайшая историческая заслуга новой российской Конституции. На это могут возразить: а как же Чечня?! Но здесь вопрос особый - Дудаев пришел к власти в Чечне еще осенью 1991 года, и к моменту принятия Конституции этот конфликт уже назрел и требовал особого подхода к его разрешению. Счастье для России, что другие российские автономии, в которых сепаратистские настроения были очень сильны, не последовали примеру Чечни.
      И наконец, новая Конституция заложила правовой фундамент для политики проведения реформ. Однако из-за внутриполитических разборок и обострения внутриполитической борьбы эти возможности так и не были использованы. Реформы практически остановились.
      Правительство было втянуто в изнурительные дискуссии и объяснения с парламентом, навязанные ему национал-коммунистической оппозицией. По мере приближения президентских выборов 1996 года эти разборки между правительством и парламентом лишь обострились, поскольку лидеры практически всех парламентских фракций выдвинули свои кандидатуры на пост президента. Зюганов и Явлинский, Жириновский и Лебедь, Брынцалов и Тулеев - все они являлись депутатами Госдумы и стремились повысить свои шансы на выборах за счет критики и противодействия правительству и президенту.
      Была надежда, что после завершения выборов президента политическая жизнь страны наладится, нормализуется и вместо бесконечной политической грызни все займутся своим делом. К сожалению, этого не произошло. Причин тому несколько. Первая и главная состоит в том, что в России власть всегда характеризовалась бюрократически-чиновничьей традицией. И при царе, и при коммунистах общество носило сословный характер, а чиновничество всегда было особым, если не главным сословием, живущим по своим особым правилам и законам. При коммунистах это сословие получило особое наименование - партийно-советской номенклатуры, но суть дела от этого не изменилась - привилегированный характер бюрократическо-чиновничья элита сохранила.
      Крушение коммунистической системы вызвало немало переполоха в этой среде: кто-то выпал из обоймы, кто-то переквалифицировался в новых русских, но большинство сохранили свои места во власти, хотя и под другими названиями и в других кабинетах.
      Для этих людей власть отождествляется с силой - только сильный правитель способен вызвать у них уважение и заставить их работать. Любое ослабление власти они воспринимают как сигнал к ничегонеделанию, к самоуправству, к злоупотреблениям.
      Вот почему, стоило президенту заболеть, а слухам о его "неизлечимой болезни" просочиться в средства массовой информации, как весь этот аппарат словно по команде прекратил нормальную работу. Вместо позитивной деятельности началось активное обсуждение вопросов: кто будет следующий, на кого ставить, перед кем вовремя прогнуться?
      Коммунисты после поражения на президентских выборах вначале поутихли и подрастеряли свой напор. Но болезнь президента с новой силой оживила их надежды на возвращение к власти, особенно после того, как на региональных выборах (губернаторов и мэров городов) их кандидаты стали одерживать победу то в одном, то в другом месте. И снова возникла ситуация последних двух лет, когда стратегическая инициатива в политических баталиях перешла к коммунистам. Они снова начали диктовать ритм политической жизни, организуя одну акцию за другой. Противопоставить этому можно было только сильную, ясную и целенаправленную политику президентской команды и правительства по осуществлению реформ.
      Но как раз этого и не происходит: правительство либо отмалчивается, либо оправдывается по поводу различных обвинений со стороны национал-коммунистической оппозиции, либо без конца перетасовывается. Вследствие этого как дым тает преимущество демократических и реформистских сил, достигнутое победой на президентских выборах. Многие аспекты реформ в области образования, здравоохранения, культуры, реформы армии и земельной реформы не решаются из-за отсутствия сильной власти и целенаправленной, последовательной политики, а не из-за отсутствия денег, как об этом постоянно говорят.
      Проблема лидера и сильной дееспособной власти сегодня для России актуальна, как никогда. Эта проблема имеет значение для любой страны, но особенно важно иметь такого лидера во времена испытаний и перемен. Если страна обретает общепризнанного лидера в такие периоды, то доверие к нему помогает объединить нацию и преодолеть стоящие перед ней проблемы. Достаточно вспомнить критические моменты русской истории (Ярослава Мудрого, Дмитрия Донского, Петра Великого) или период Второй мировой войны, когда де Голль во Франции, Черчилль в Великобритании, Рузвельт в Соединенных Штатах, Сталин в Советском Союзе были бесспорными лидерами своих стран, не имеющими соперников. Именно это во многом помогло совместными усилиями победить фашизм.
      В нашей стране за 75 лет господства коммунистов сложилась искусственно создаваемая и поддерживаемая традиция, по которой в политической жизни страны действовало только одно лицо - Генеральный секретарь Коммунистической партии. Все остальные были лишь его фоном.
      Поэтому, когда начались демократические изменения, вся страна пребывала в полной уверенности, что у нее нет и не может быть другого лидера, кроме Горбачева. И действительно, до 1989 года Горбачев полностью доминировал в нашей политической жизни, как до него Брежнев или Андропов. Когда на первом Съезде народных депутатов СССР в 1989 году возник вопрос о выборах нового Председателя Верховного Совета как высшего должностного лица страны (о президенте тогда еще и речи не было), все были практически единодушны в том, что Горбачев не имеет соперника.
      В тот момент фигура скромного рядового инженера Оболенского, который выдвинул себя в качестве соперника Горбачева, хотя и наделала много шума, но все это выглядело лишь забавным эпизодом, который подчеркнул новизну политических нравов и глубину происходящих перемен. Результаты были предопределены. Горбачев стал тогда Председателем Верховного Совета с абсолютным преимуществом.
      Однако уже через год, когда возник вопрос об учреждении поста Президента Советского Союза и его выборах, мнения среди членов парламента и в средствах массовой информации разделились. Единодушия уже не было, и кандидатура Горбачева встретила серьезное сопротивление как со стороны демократической оппозиции - Межрегиональной группы - так и со стороны ортодоксальных номенклатурных слоев из высшей партийно-государственной элиты. Горбачев и сам не был уверен в успехе и, вероятнее всего, именно поэтому не пошел на всенародные выборы, а настоял на выборах первого президента страны Съездом народных депутатов.
      В итоге избрание Горбачева первым Президентом Советского Союза было уже не столь триумфальным и, как показало последующее развитие событий, скорее проигрышем, чем выигрышем для него самого.
      Если бы в 1990 году Горбачев был избран президентом всем населением страны, как того требовала демократическая оппозиция (а его шансы на победу тогда были достаточно высоки, и, скорее всего, именно он был бы избран президентом и на всенародных выборах), то вероятность сохранения единства страны и сохранения самим Горбачевым президентских полномочий выросла бы во сто крат. Конечно, ретроспективно все выглядит намного очевиднее, чем в момент, когда все это происходило.
      При выборах первого Президента России в 1991 году мы столкнулись с еще более резкой поляризацией политических сил. И хотя мощная фигура Ельцина, который после смерти Сахарова становится общепризнанным лидером демократических сил, затмевала других соперников, тем не менее соперников у него на выборах было достаточно, и никто до самого последнего момента не мог предсказать, чем же завершатся эти выборы.
      Первые президентские выборы в России в 1991 году принесли немало неожиданностей, однако уверенная победа Ельцина уже в первом туре лишь подтвердила общее стремление народа расстаться с коммунистическим прошлым и поддержать демократические реформы. К моменту новых выборов в 1996 году уже не было и речи о политическом лидировании Ельцина. И сам Ельцин, понимая это, в одном из своих интервью на вопрос о том, какая опасность подстерегает Россию, ответил так: "Самая большая опасность для России может возникнуть из-за того, кто станет ее следующим президентом".
      Это абсолютно точная характеристика ситуации, она сохраняет свое значение и сегодня, когда мы знаем, кто победил на президентских выборах 1996 года. Случилось так, что избрание Ельцина на второй срок как бы отсрочило до 2000 года смену политического курса, а главное - смену людей, находящихся во власти.
      Для понимания будущего развития политических событий в России необходимо точное осознание того факта, что сегодня на всех уровнях власти в России доминируют выходцы из партийно-государственной номенклатуры коммунистического периода. Они занимают ключевые позиции не только в Госдуме и Совете Федерации, аппараты которых сформированы главным образом из бывших работников партийных органов, но и в других федеральных и региональных структурах. Аппаратчики целыми райкомами пересаживались в кресла новых федеральных структур, таких как налоговая инспекция, налоговая полиция, Госкомимущество и др. Это происходило даже в таких регионах, руководителями которых становились представители демократического движения. Практически в неизменном виде с коммунистических времен сохранили свои структуры и кадры правоохранительные органы России.
      Ясно, что Ельцину не по плечу задача освобождения государственного аппарата от заполнившей его номенклатурной рати. Хотя сам он и не очень осознает необходимости этого для продвижения реформ. Ельцинская Россия - это "страна полумер, полудемократии, полурынка, полузаконов, полуневежд и полунищих. Все - полу, и ничего полностью, кроме беспредела чиновничества" (по точному определению известного писателя Бориса Васильева). Тому, кто в 2000 году сменит Ельцина на президентском посту, предстоит архисложная, нечеловечески трудная работа по выведению страны из этого "полусостояния", а если сказать точнее, по выходу из состояния номенклатурной полудемократии к правовому демократическому государству.
      Глава 5
      ТРУБНЫЙ ГЛАС ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО, ИЛИ ИСТОРИЯ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ ДОПРОСА
      В августе 1991 года петербургский поэт Л. Григорьев написал пророческое стихотворение:
      Надменный, в адмиральском кителе,
      Шел гордо к роковой черте
      Колчак, рожденный в граде Питере,
      Чтоб стать правителем в Чите.
      Перекликаются события,
      И есть, наверно, тайный знак,
      Что ныне правит в граде Питере
      В Чите родившийся Собчак.
      Как все по-нашему, по-русски!
      Товарищами из чека
      Колчак расстрелян был в Иркутске.
      Что ожидает Собчака?
      Времена изменились - меня ожидал не расстрел, а нечто другое.
      Был теплый майский вечер. Я шел по набережной Сены без всякой цели. В эти минуты одиночество было приятным и легким переживанием. Словно я очутился ночью в Эрмитаже и рассматриваю в полутемном зале картины великих импрессионистов. Вдалеке в ярком свете утопал мост Александра Третьего. За ним величественно сверкала мириадами огней Эйфелева башня. По темным водам реки медленно проходили, отбрасывая прожекторами на набережные потоки света, туристические катера. У причалов густым роем были пришвартованы разномастные суденышки: в их иллюминаторах горела незнакомая, бесконечно далекая от меня жизнь.
      Мне не хотелось возвращаться в квартиру моего друга. Полгода прошло с тех пор, как я вынужден был оставить Россию. И Париж стал моим домом. Домом, в котором хорошо и уютно, но домом, в котором все чужое. И только одиночество и грусть сегодня близки моему сердцу. Я живу с ними как со старыми приятелями.
      Мимо меня проходили веселые компании туристов: немцы, англичане, итальянцы, скандинавы, русские. Может быть, из Петербурга. В темноте они не узнали меня.
      Я нашел пустую скамейку и присел передохнуть. И вдруг воспоминания ворвались в меня и вытеснили мою тихую неспешную грусть картинами того, что произошло холодной осенью 1997 года...
      3 октября 1997 года в Петербурге выдался теплый и солнечный день. Встав, как обычно, в семь утра, я уже к девяти часам пришел в здание регионального Центра ЮНЕСКО на ул. Чайковского, в котором у меня был кабинет и где я обычно принимал посетителей. В этот день я договорился о встрече с журналистом из "Часа Пик" В. Коцюбинским. Ничто не предвещало последующих событий: наговорив журналисту интервью под пленку о предстоящих муниципальных выборах и о только что состоявшейся моей неофициальной встрече с президентом Франции Жаком Шираком, я спокойно вышел из здания, чтобы поехать к врачу. Накануне к вечеру я почувствовал боли в области сердца и позвонил моему знакомому врачу, профессору Накатису Я. А., чтобы посоветоваться. Выслушав меня, он сказал, что вечером заедет и проверит мое состояние, чтобы определить дальнейшие действия. Около девяти вечера он приехал ко мне домой. Послушал сердце, простучал грудную клетку, измерил давление. Потом, когда пили чай и разговаривали, Яков Александрович сказал: "Что-то вы мне не нравитесь. Вам нужно лечь ко мне в клинику, обследуем, сделаем курс капельниц, отлежитесь. Не хочу пугать, но похоже на предынфарктное состояние, а учитывая, что вы уже перенесли один инфаркт, - это может быть опасным".
      Я не стал возражать, хотя ложиться в больницу не хотелось. Договорились, что я приеду к нему в больницу на проспекте Луначарского назавтра после 11 часов. Закончив дела с журналистом, я и должен был ехать туда.
      Моя машина с шофером стояла метрах в двадцати от здания ЮНЕСКО. В тот момент улица Чайковского была сплошь перекопана. Когда я, обходя ямы и кучи грунта, подошел к своей машине, то неожиданно обнаружил, что со всех сторон окружен оперативниками, а невдалеке у микроавтобуса стояла еще группа людей в камуфляжной форме с автоматами и в масках, чему я удивился. Но я еще не успел осознать ситуацию и охватить взглядом происходящее, как плотный мужчина в кожаной куртке предъявил мне удостоверение полковника центрального аппарата МВД России Горбунова и сказал, что я должен поехать с ними в следственную группу Генпрокуратуры для дачи показаний. Одежда и манеры окружавших меня людей не оставляли сомнений в их принадлежности. То, что они делали, на профессиональном языке называлось задержанием преступника.
      - На каком основании вы меня задерживаете? - громко спросил я у Горбунова.
      Нервно оглянувшись (на улице было много прохожих, и их внимание было привлечено происходящим, а оперативники больше всего не любят шума и огласки), он предъявил мне повестку о вызове в качестве свидетеля к 11 часам 3 октября.
      - Почему такая срочность и почему вы не прислали повестку на дом? спросил я.
      Горбунов ответил, что мне многократно посылались повестки, но я не являлся и поэтому придется поехать сейчас. Я пытался возражать, что никаких повесток не получал. Тогда стоявший рядом с Горбуновым худощавый чернявый оперативник с тонкими усиками, придававшими его лицу злое выражение, вдруг резко сказал: "Что ты с ним церемонишься? Если надо, и силой доставим. Они нас из танков расстреливали, теперь мы их по тюрьмам сгноим!"
      Горбунов открыл дверцу машины и потребовал, чтобы я в нее сел, а затем сел он сам и еще один оперативник на переднее сиденье. Попросив своего шофера Виктора выйти на минуту, я продолжил разговор с Горбуновым: "Мне нужно позвонить жене и предупредить, что я не поеду в больницу", - сказал я. Чтобы не накалять обстановку, Горбунов не возражал. Я понял, что ордера на мой арест у них нет, а значит, нужно доставить меня в следственную группу без шума. К счастью, я сразу дозвонился до Людмилы и кратко рассказал, что происходит.
      Она отреагировала мгновенно: "Я выезжаю к тебе, и мы поедем к врачу, как договорились. Я не допущу, чтобы они допрашивали тебя в том состоянии, в котором ты сейчас находишься".
      Мне повезло еще раз, потому что, отъехав от здания ЮНЕСКО, мы попали в пробку и простояли минут пятнадцать, что позволило Людмиле, ехавшей по набережной, обогнать нас и приехать на улицу Смольного в дом 3, где находилась следственная группа, раньше, чем мы туда добрались. Когда мы двинулись, Горбунов по рации кому-то сказал: "Вы едете впереди нас, а автобус - за нами!" И действительно всю дорогу нас сопровождал автобус с теми самыми вооруженными людьми в камуфляжной форме, которых я увидел в момент задержания. Уже позднее я узнал, что это был отряд СОБРа (специальное подразделение по борьбе с терроризмом и особо опасными преступниками).
      Первое, что я увидел, когда мы подъехали к такому знакомому для меня зданию на улицу Смольного (когда-то в нем располагался юридический факультет университета, где я учился, а потом работал), была Людмила, которая быстро подошла ко мне и крикнула:
      - Толя, смотри, они снимают!
      Один из оперативников с камерой снимал мой приезд в окружении работников следственной группы, видимо, для передачи пленки телевидению с сообщением о моем аресте.
      Мне стало холодно. Знобило. Я почувствовал себя беспомощно на улице, по которой шли обычные люди и недоуменно посматривали на нас. Усиливалась сердечная боль. Больше всего в этот момент боялся обморока. Тогда я был бы полностью в их власти. Сжав зубы, я сказал себе: "Это надо выдержать! Только не отключиться и не потерять сознание!"
      Ко мне подскочила Людмила и схватила за руку:
      - Какой допрос!? - громко, срывающимся на крик голосом сказала она. - Вы же видите, он плохо себя чувствует!
      - Не силой же вас заталкивать, - жестко ответил полковник Горбунов. У офиса генпрокуратуры он чувствовал себя уверенно, его грубо сколоченное лицо выражало удовольствие от проделанной работы: он взял Собчака! Тихо, без единого выстрела. Вот только депутат Госдумы Нарусова оказалась не к месту. И сделать с ней без оглушительного скандала нельзя было ничего. Депутатская неприкосновенность не позволяла просто отшвырнуть ее в сторону и сказать: "Гражданка, не мешайте следственным мероприятиям. Ваш муж - особо опасный преступник!"
      Людмила прижалась ко мне:
      - Я никуда от мужа не уйду! Я знаю, как вы до обморока по двенадцать часов допрашивали Харченко!
      Я вдруг отчетливо осознал, что это не простой допрос свидетеля. Решается моя судьба. Я переступлю порог этого здания - и привычный мир будет сметен чьей-то равнодушной, жесткой рукой. Как дворник срывает со стены предвыборный плакат с лицом известного всей стране человека.
      Прохожие недоуменно оглядывались на нас. Сцена была явно сюрреалистической. У входа в представительство Генпрокуратуры стоит бледный Собчак, в него мертвой хваткой вцепилась жена, а вокруг люди в штатском. Может быть, пока они были на работе, произошел государственный переворот и к власти пришел господин Анпилов? Начались аресты видных демократических политиков? Ситуация для них была непонятной. А для меня страшной. Именно потому, что в стране внешне ничего не изменилось. Кроме одного: власть теперь могла без всяких оснований загнать на нары любого человека.
      Людмила, крепко держа меня за руку, вошла вместе со мной в комнату, где за столом сидел средних лет черноволосый следователь, представившийся руководителем следственной группы Михеевым. Комната мало напоминала обычный кабинет следователя. Там стояло несколько столов, две двери вели в другие помещения. Не было никаких бумаг и обычных предметов обжитого служебного помещения. Скорее всего, это была проходная, не предназначенная для работы следователя. Спустя несколько дней после случившегося, уже в больнице, я узнал, что эту комнату выбрали для меня не случайно. Сразу же после предварительного допроса Михеев и Горбунов собирались отправить меня на ожидавшей во дворе спецмашине, принадлежащей ФСБ, в Кресты, где уже была приготовлена камера с уголовниками. Благо была пятница, и до понедельника следователи могли делать со мной все, что им придет в голову: адвоката ко мне раньше понедельника они не допустят. Обычная практика. Политиков в России сажают по пятницам!
      Как только мы вошли, Людмила заявила Михееву, руководителю группы, что я нуждаюсь во врачебной помощи и нас именно сейчас ожидает врач.
      На что начальник следственной бригады сказал, что у нас вопросов к Анатолию Александровичу на двадцать минут, он ответит, и вы отправитесь туда, куда вам необходимо.
      - Нет! - сказала Людмила. Она видела, что мне очень нехорошо, что у меня сердечный приступ. - По закону сначала вы должны удостовериться, что человек здоров, и только потом задавать вопросы. Вы видите: у него приступ. Я требую, чтобы вызвали обычную "скорую помощь". Если врач подтвердит, что Собчак здоров, я тотчас же уйду! А пока я, медицинская сестра, не могу оставить его без помощи и лекарств.
      Гневный и уверенный голос моей жены несколько озадачил следователей. Сама ситуация явно разыгрывалась не по их сценарию. Они не хотели скандала, а без него удалить Нарусову было невозможно.
      - Вы выйдите за дверь, - почти ласково говорил Михеев, - мы не заставим вас долго ждать. Нам требуется немного времени для показаний Анатолия Александровича, а потом, если вы захотите, немедленно пригласим врача.
      Я сидел молча, так как "поплыл". Все происходящее воспринимал как в тумане и больше всего думал о том, как бы не упасть и не потерять сознание.
      Людмила наотрез отказалась куда-либо идти, повторив твердо, что не уйдет, пока не приедет врач. Полковник Горбунов, молча и неодобрительно наблюдавший этот скандал, вдруг громко, почти в крике заявил:
      - На столе только что лежал ключ от сейфа. Теперь его там нет. У меня есть предположение, что гражданка Нарусова украла этот ключ. В сейфе находятся важные документы и табельное оружие.
      - Не несите чушь, - зло ответила Людмила, - нужен мне ваш ключ, как... Я был удивлен: никогда не слышал, что жена может так ругаться.
      - Ключ исчез, и взять его могли только вы! - перебил ее Горбунов. - Мы вынуждены будем вас обыскать.
      - Он сошел с ума! - попытался сказать я, но из горла вырвался только какой-то невнятный звук.
      И тут выдержка оставила мою супругу. Сначала она закричала на полковника и всю компанию так, что ее крик был слышен, наверное, на другой стороне улицы, но затем, совладав с собой, прекратила кричать и твердо, поджав губы, презрительно ответила полковнику:
      - Хорошо, я готова раздеться. Но так, чтобы все по закону. Я требую понятых и требую снять это издевательство на пленку. И начните наконец вести протокол!
      Она задохнулась от ярости. Но полковник продолжал играть свою роль. Он дал указание кому-то из оперативников вызвать понятых.
      У меня голова раскалывалась от боли. На мои протесты Людмила уже не реагировала. В комнату вошли мужчина и женщина средних лет. Они ошарашенно смотрели то на меня, то на мою супругу.
      - Сейчас, в присутствии понятых, я буду раздеваться. Прошу занести в протокол, что меня обвиняют в краже ключа от сейфа, и вы как понятые должны удостоверить, что этого ключа у меня нет. Также запишите, я, депутат Государственной думы Людмила Борисовна Нарусова, не срываю следственного мероприятия, а требую только одного - вызвать врача Собчаку, чтобы удостоверить его состояние здоровья. Допрашивать больного человека нельзя по закону!
      Нервы у полковника не выдержали, и он нехотя бросил:
      - А вот ключ, завалился за бумаги...
      Людмила все-таки настояла на своем, и они были вынуждены вызвать врача, обычную "скорую" по 03. Минут через двадцать приехала "скорая помощь". Молодой врач, как только увидел меня, сразу понял, что происходит. Ему на вид было лет тридцать. Типичный доктор с добрыми, усталыми чеховскими глазами. Он быстро сделал кардиограмму, потом достал шприц, ампулы. Я почувствовал, как игла проникла в мою вену и обожгла.
      Врач, оказав мне первую помощь, обернулся к полковнику Горбунову и спокойно сказал:
      - Анатолия Александровича необходимо срочно госпитализировать. Возможно, это инфаркт.
      - Да вы что, вы понимаете, что нам необходимо его допросить! Да ты знаешь, где ты находишься?!
      - Вы орите на своих подчиненных! Я отвечаю за жизнь больного! И если вы не дадите мне его отвезти в больницу и он здесь умрет, то вы все сядете на скамью подсудимых, а я буду свидетельствовать, что вы своими действиями убили Собчака.
      Они испугались. Они ненавидели меня, мою жену и этого отважного молодого человека. Может быть, единственное, что нам, демократам первой волны, удалось сделать в России - не дать прорасти в новом поколении трубному гласу тридцать седьмого, который жил в душах наших отцов, гремел далеким раскатом и в наших ушах.
      Они испугались тридцатилетнего врача потому, что он не боялся их, и не только не испытывал страха, но и презирал их, презирал за то, что они творили со мной, с моей женой. Да даже если бы всего тысяча таких молодых врачей, учителей, рабочих, инженеров, журналистов отдали мне на выборах свои голоса, то и в этом случае я не считал бы себя проигравшим. И если их будет не тысяча, а сотни тысяч в нашей России, то никакие политические и экономические трудности не смогут погубить нашу страну. Потому что душа у нее будет чистая, незамутненная.
      Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, когда меня положили на носилки. Они заглушили боль и страх перед смертью.
      Поднять меня на носилках молодому хрупкому врачу и щуплому санитару было явно не по силам.
      - Вы, стражи закона, уж если довели человека до инфаркта, то хоть помогите его донести до "скорой", - процедила сквозь зубы Людмила. Никто из крепких оперативников не шелохнулся.
      На прощанье Людмила в сердцах сказала следователям:
      - Гестаповцы вы и мудаки! К вам Собчак пришел на своих ногах, а от вас его выносят на носилках, как из пыточной!
      В карете "скорой помощи" я пожал руку врачу.
      - Вам нельзя волноваться. Все уже позади...
      - Да нет, - подумал я, - все еще только начинается!
      Потом, как мне рассказывала Людмила, следователи накатали жалобу в Государственную Думу, в которой они рапортовали, что Нарусова обозвала их "гестаповцами и коммунистами". В Думе была создана специальная комиссия под руководством все того же Гдляна. Когда кто-то из коммунистов спросил, как же вы нас могли сравнить с гестаповцами, Людмила ответила:
      - Я их назвала "гестаповцами и мудаками", если для них "мудаки" и "коммунисты" одно и то же, то вопрос этот задайте вашим друзьям, а не мне.
      Как только "скорая помощь" уехала, микроавтобус с омоновцами исчез. Я благополучно добрался до 122-й медсанчасти, где меня после обследования сразу направили в реанимационную палату.
      Как я потом узнал, все это продолжалось более трех с половиной часов. Пришел в себя уже на больничной койке. Накачанный лекарствами, видел окружающее как бы сквозь пелену. Первой, кого я увидел, была Людмила. Она сидела подле кровати и говорила мне, что все будет хорошо.
      Постепенно я полностью пришел в себя, и тогда дежурный врач сказал, что они подозревают инфаркт и лечение идет в этом русле. Завтра будет консилиум тогда и решат окончательно. Но недели три полежать мне придется.
      Впоследствии, когда я спрашивал у Людмилы, как она все это вынесла, почему не испугалась, ответ был один: "Меня вела какая-то высшая сила. Я не боялась ничего. Только чтобы с тобой ничего не случилось. Если бы понадобилось, я бы дралась, сопротивлялась до конца, но тебя бы им не оставила. У меня было ясное ощущение, если сейчас они уведут тебя, я никогда больше не увижу тебя живым. А все потому, что мы венчаны в церкви и Бог в эту тяжкую минуту не оставил нас!"
      Потом уже было все остальное: больница, санитарный самолет, Париж и т.д., но эти несколько часов, проведенные со следователем 3 октября, останутся в моей памяти навсегда. У каждого в жизни бывают испытания и несчастья, но не так важно, что с тобой произошло, как то, каким ты вышел из случившегося с тобой. В этот день я пережил свой 37-й год и вышел из этого испытания с чувством ненависти и брезгливости к власти, которая так по-хамски (точнее, по-жлобски) обращается со своими гражданами, и к тем ее представителям из коммунистического прошлого, для которых закон не писан, а понятия совести, человеческого достоинства, профессиональной чести вообще не существуют. Такие, как Михеев, Прошкин, Горбунов и им подобные, за теплый сортир (правда, в Москве и в современной трехкомнатной квартире) готовы совершить любую подлость, любое нарушение закона. Впрочем, вся их повседневная работа с многочасовыми непрерывными допросами и пытками подозреваемых, со стремлением сломать человека, выбить из него нужные следствию показания любыми средствами - незаконна, более того, преступна от начала и до конца. Чтобы положить конец их деятельности, нужно сначала ликвидировать сталинскую систему прокуратуры, которая всегда была карающим мечом коммунистической партии, а также покрывала все преступления коммунистического режима, придавая им видимость законности. Напомню, что в составе пресловутых "троек" и особого совещания, которые без следствия и суда в административном порядке приговаривали людей к смерти или ГУЛАГу, обязательно был прокурор. Во всех открытых и закрытых политических процессах сталинского времени (да и при последующих правителях тоже) главными действующими лицами были прокуроры. Если бы состоялся настоящий, подобный Нюрнбергскому процессу, суд над коммунистическим режимом за его преступления против собственного народа, то сталинская прокуратура вместе с КПСС и КГБ была бы несомненно признана преступной организацией.
      Коммунистической партии (в ее прежнем господствующем виде) у нас в стране уже не существует, но карающий меч остался в руках бывших коммунистических функционеров, которых в народе не случайно прозвали "отмороженными", то есть лишенными нормальных человеческих чувств и здравого смысла.
      ...Я очнулся от нахлынувших на меня воспоминаний от лая серого, лохматого скайтерьера.
      - Уокер, Уокер! - закричала на него миленькая маленькая старушка. Пардон, месье...
      - Ничего, ничего, - по-русски ответил я. - Мерси...
      Я поднялся со скамейки и пошел по парижской набережной. Огромная, лимонного цвета луна безраздельно царствовала в небе. И ее свет был горек и тревожен. Он окрашивал утопающий в роскоши огней город в едва слышимые сердцем грустные полутона.
      Во мне они пробуждали вспыхивающие черно-белые кадры. Как в старом дореволюционном кинотеатре, где все время у киномеханика рвется пленка. Мой фильм был удивителен и фантасмагоричен. Иногда я сам выступал в нем одновременно режиссером и актером. Часто кто-то свыше шептал мне текст и подсказывал что делать. Иногда стихия жизни сама управляла всеми событиями, которые врывались в мои дни и ночи как августовские метеориты. И я едва успевал увертываться от их ударов.
      Только теперь, в парижскую пору, я был предоставлен самому себе. Я как бы наблюдал со стороны жизнь известного политика Анатолия Собчака, о котором был снят захватывающий по своим событиям кинофильм. И были моменты, когда он очень мне не нравился, а в какие-то минуты я восхищался им - и был смущен этим. Подчас я советовал ему, как может советовать зритель своему киногерою, поступать иначе, не так наивно и прямолинейно. Но главное - выжить. Правым всегда бывает тот, кто переживет своих гонителей.
      Я шел по Парижу и смотрел свой фильм. Но мне хотелось идти по Петербургу и снимать, может быть, самую интересную серию этого кино...
      Глава 6
      НА ГРАНИ ЖИЗНИ И СМЕРТИ: РЕАНИМАЦИЯ И ВЫЛЕТ В ПАРИЖ
      В конечном счете побеждает тот, кто выживает. А в том, что я выжил в страшные для меня октябрьские дни 1997 года, основная заслуга моей жены Людмилы. Случившееся со мной было столь неожиданным и с такой силой обрушилось на меня - неудивительно, что сердце не выдержало. Грубость, угрозы и оскорбления со стороны оперативников, вооруженные автоматами омоновцы в черных масках - все это зрелище было не для слабонервных. На это и было рассчитано! Тем более что продолжающаяся уже третий год кампания травли, лжи и клеветы сказалась на мне - сердечные боли последнее время стали постоянными и как раз 3 октября я должен был лечь в больницу для прохождения очередного курса лечения ишемической болезни сердца, которой давно страдаю.
      Какое счастье для меня, что в этот момент Людмила оказалась рядом. Воистину и в радости, и в горе она всегда была рядом. В тот момент она не думала о собственной судьбе.
      В бытность мою мэром Людмила помогла вывезти на лечение в Гамбург известного петербургского кинорежиссера Семена Арановича, обеспечила его перевозку чартерным санитарным самолетом и утрясала все формальности того рейса. Кто бы подумал тогда, что спустя три года ей этот опыт весьма пригодится.
      ...5 ноября 1997 года Людмила хлопотала вокруг меня в палате Военно-медицинской академии, где я залечивал последствия инфаркта, случившегося месяц назад.
      Утром, как обычно, в палату пришла медсестра для проведения очередного внутривенного вливания. Мы обратили внимание на то, что она явно испугана и очень волнуется: трясущиеся руки, невпопад сказанные фразы. Это насторожило Людмилу, которая спросила, что случилось. Они вышли в соседнюю комнату, и там сестра сказала, что ей звонят неизвестные люди, угрожают ее семье и требуют, чтобы она ввела Собчаку в вену кубик воздуха или отрегулировала капельницу, заблокировав работу сердца. Людмила, как могла, успокоила ее и избавила от необходимости делать инъекцию.
      Уже через несколько минут жена была у начальника академии, известного кардиохирурга генерала Юрия Леонидовича Шевченко. Он подтвердил, что тоже подвергается систематическим угрозам в связи с лечением Собчака, но по понятным причинам не хотел говорить нам об этом. Шевченко сказал Людмиле, что он сам будет проводить операцию и что врачи выполнят свой долг, поэтому она может не беспокоиться.
      Значительно позднее, когда я уже был в Париже, Юрий Леонидович в интервью "Аргументам и фактам" расскажет, как его шантажировали, запугивали (особенно после интервью А. Куликова, в котором тот угрожал петербургским врачам проверкой поставленного ими диагноза врачами МВД), вызывали в следственную группу для дачи показаний, пытались найти какие-то злоупотребления в деятельности руководимой им академии. Характерная деталь - во время допроса академика генерал-полковника Ю. Шевченко следователь задает ему вопрос: "Как вы считаете: мог ли Собчак умереть 3 октября?" Шевченко говорит: "Я буду отвечать на этот вопрос письменно после занесения его в протокол допроса". Следователь: "Нет, в протокол допроса мы это заносить не будем - считайте, что вопрос вызван моим любопытством". Шевченко: "Тогда я не буду на него отвечать".
      В тот момент я ожидал проведения процедуры коронарографии и возможной операции аортокоронарного шунтирования, проведение которой не исключил консилиум ведущих кардиологов города. Это был уже второй случай, когда мне рекомендовали сделать операцию на сердце. Первый - в 1993 году, когда в США меня осмотрел один известный профессор-кардиолог (во время моего официального визита в Лос-Анджелес) и рекомендовал провести операцию ангиопластики. Тогда Людмила воспротивилась этому и мои петербургские лечащие врачи сказали, что операция была бы преждевременной.
      И вот теперь ситуация повторялась. Осознав масштаб угроз и не желая подставлять питерских врачей, поскольку исход любой операции в какой-то степени непредсказуем, Людмила решилась действовать на свой страх и риск.
      Она даже мне не сказала о своем замысле, чтобы не доставить преждевременных волнений.
      Первым делом она отправила в Хельсинки нашего старого друга, с тем чтобы он оформил в частной финской медицинской авиакомпании заказ на чартерный рейс по доставке меня в Париж. Оплату заказа обеспечили наши финские друзья в кредит с рассрочкой платежа. Уже к вечеру 6 ноября приятель вернулся в Петербург с выполненным заданием. К тому времени Людмила заказала карету "Скорой помощи" на утро 7 ноября. Оставалось получить "коридор" для прилета самолета из Хельсинки и для вылета в Париж. И об этом она переговорила в аэропорту, получив принципиальное согласие.
      Когда 6-го вечером она впервые рассказала мне о своем плане, я отругал ее, настолько велико было мое нежелание куда-либо ехать. Но Людмила не из слабонервных, она спокойно и резко ответила мне: "Лучше ты умрешь на моих руках, чем от скальпеля запуганного хирурга или от руки какого-нибудь поганого опера!!! У нас есть возможность лечиться в хороших, а главное - спокойных условиях, где для врачей ты будешь только пациентом, а не гонимым политиком. Ты прав, что у нас сильные врачи, но наши кретины из правоохранительных органов, к сожалению, пока еще сильнее!" Я не знал, что возразить. Прожив с женой почти 20 лет, я никогда прежде не видел ее такой отчаянной и самоотверженной, сверхволевой. Ее решительность убедила меня. Еще минута - и мои возражения ушли прочь. В самом деле, подумалось мне, я не застрахован от повторения провокаций со стороны Скуратовых и Куликовых (цену этим господам я хорошо знал), а если сейчас со мной что-то случится, я так и уйду из жизни оболганным и затравленным на радость моим врагам. Нет, во имя будущего я обязан выжить и бороться!
      Впереди меня ожидала тревожная ночь, полная раздумий и неизвестности, волнений за дочь, которой предстояло остаться в Петербурге и ничего не знать о нашем отлете.
      Жена начала поступать строго по своей программе действий, ведомой ей одной. Накормив меня сырниками собственного приготовления и напоив клюквенным морсом, уже ближе к полуночи она ушла домой. В ту ночь она заперла меня в палате и унесла ключ с собой. Для экстренной связи у меня имелся радиотелефон.
      В тот период за Людмилой велось активное "наружное" наблюдение, телефоны прослушивались, и вся наша жизнь тех дней была пропитана бесконечной всепроникающей слежкой, внедрением стукачей в наше окружение.
      Для сохранения конфиденциальности своего плана Людмила вспомнила все те детективные и шпионские книги, что читала в молодости.
      Очень верным оказался ее выбор дня вылета - 7 ноября, когда все, кого мог заинтересовать мой отъезд, праздновали свой традиционный коммунистический праздник - день большевистского переворота и скорее всего пьянствовали.
      Людмила сумела дезориентировать и наружное наблюдение: через прослушиваемые телефоны она назначила знакомым встречи и на 7-е, и на 8-е в разных районах Петербурга. А кого-то даже пригласила в гости - на день рождения дочери (16-летие!). Все переговоры с финской компанией, аэропортом и нашими парижскими друзьями о вылете она вела с "незасвеченных" телефонов. И это дало свой результат.
      Вместе с тем в Петербурге о вылете знало достаточно много людей - кроме меня, жены и наших друзей ряд сотрудников аэропорта "Пулково", руководитель станции "Скорой помощи", кое-кто из врачей Военно-медицинской академии. Всех их потом будут допрашивать - почему знали, но не донесли!
      Моя дочь, родители жены, дальние и близкие родственники - все они пребывали в неведении, всем им Людмила говорила, что проведет выходные дни у меня в Военно-медицинской академии. Они узнали о нашем отбытии во Францию только 10 ноября, когда в СМИ поднялся шум. Дочь Ксения, привыкшая к тому времени к самым причудливым поворотам в судьбе семьи, нисколько не удивилась сноровке матери. "Мама, вы действительно в Париже?" - невозмутимо спросила Ксения 10-го и, получив положительный ответ, справилась, в безопасности ли я во французской столице. Людмила обнадежила ее. В тот же день Людмила успокоила и всех наших родственников.
      Лишь к 4 утра в ту драматическую ночь отошел я ко сну. Во сне мучили кошмары - кто-то гнался за мной, а я безнадежно опаздывал на поезд, который на моих глазах уходил со станции, и мною овладевало чувство безысходности.
      Тревожный сон был прерван женой - уже в 6 утра 7 ноября она приехала в больницу, разбудила меня и предложила выпить чашку чая перед началом самого ответственного этапа моей эвакуации.
      Неспешная беседа, недосказанность фраз и упование на Господа - таким был наш диалог в то утро. Диалог людей, идущих на смертельный риск во имя спасения своей чести и достоинства.
      Около 8 утра в палате появился главный врач академии Юрий Шевченко, который стал за последние недели почти родным для нас человеком, оградил как мог от неприятностей и готов был, кажется, пожертвовать собой ради жизни пациента. Еще накануне мы с Людмилой написали ему ходатайство о досрочном прекращении моего лечения в академии, не желая подставлять этого настоящего Человека и Врача и его коллег. Жена отдельно дала ему расписку в том, что берет на себя всю ответственность за мою транспортировку за границу и продолжение лечения за счет собственных средств.
      Осмотрев меня, главврач одобрил выписку и передал Людмиле историю болезни (латынь, применяемая медиками при диагностировании болезни и назначении рецептуры, облегчила впоследствии работу французских кардиологов). Мы тепло попрощались. Дежуривший в то утро медперсонал думал, что жена забирает меня домой в связи с праздником.
      Около 9 утра в палату принесли носилки, меня спустили во внутренний двор и погрузили в "скорую".
      К 10 часам - времени, когда обычно Людмилу начинала пасти "наружка", - мы уже прибыли в аэропорт. "Скорую" со мной пропустили на летное поле, а Людмила вместе с нашими документами, деньгами и двумя небольшими сумками прошла в зал вылета для прохождения таможенного и паспортного контроля.
      Таможенники сочувственно отнеслись к нам и предложили было пройти сугубо формальный контроль, однако жена настояла на полномасштабном досмотре предъявила наши декларации о вывозе 8.000 долларов США и пропустила сумки через видеоконтроль. Мы не хотели, чтобы потом сплетничали о незаконном вывозе чего-либо ценного, да и подставлять ребят не хотелось. Людмила как в воду глядела - когда она возвратилась из Парижа, работники аэропорта и таможни рассказали ей о тех допросах, которым их подвергли, и поблагодарили ее за предусмотрительность.
      Паспортный контроль - и тоже без эксцессов. Людмила решила отказаться от использования своего дипломатического паспорта (положен по статусу депутату парламента), и пограничники проверяли наши обычные загранпаспорта. Они были в полном порядке, с годовыми визами, но ощущение тревоги все еще не покидало Людмилу - коммунистический режим наплодил много стукачей. Тем приятнее было потом узнать, что никто из десятков людей, видевших тогда нас в аэропорту, не позвонил куда следует.
      Когда Людмила прошла контроль, я был уже возле нашего миниатюрного самолетика, в карете "скорой". Ее появление придало мне новые силы, и я поднялся с носилок, чтобы выйти наружу и подышать свежим воздухом. Как поет Пугачева, на душе у меня тихо падал снег, а аэропорт все больше погружался в снежную пелену, но грязь превращала этот чудный белый снег в серую мякоть. Погода, как нельзя кстати, отражала в то утро мое душевное смятение.
      Тем временем шла рутинная техническая подготовка самолета к дальнему беспосадочному перелету: туда-сюда сновали электрики и прочие техники предполетной эксплуатации, "снеговики" неспешно бороздили летное поле, керосиновоз проехал на заправку самолета.
      Технический персонал совмещал свою работу с любопытством по отношению ко мне. То и дело ко мне подходили служащие аэропорта, здоровались, желали скорейшего выздоровления. Некоторые поздравляли с праздником 7 ноября, хотя было видно, что они считают этот день праздником исключительно по инерции, запутавшись в кутерьме разнообразных трактовок смысла данного нам историей выходного дня.
      Наконец пришло время посадки в самолет. Экипаж состоял всего из трех человек - пилота, штурмана и врача-кардиолога. Все они находились в прекрасном расположении духа, жаждали полета и излучали оптимизм. Пилот скрупулезно проверял все приборы и системы связи. Экипаж, естественно, не ведал, кого они должны транспортировать в Париж и почему.
      Повалил мокрый снег, и диспетчеры отложили наш рейс, что мгновенно отразилось на самочувствии Людмилы, решившей, что это неспроста. Было видно, как она занервничала. Я же был спокоен и покорился судьбе. Странно, но волнения я действительно не испытывал.
      Мы не спешили подниматься по трапу, предпочитая дожидаться разрешения на вылет на земле.
      Мне хотелось остаться здесь, на родной земле, в своем городе, и мысли отказаться от полета все еще не покидали меня. Трап казался мне ступенью в совершенно иной мир, где все не родное и все не мое, и оттуда, возможно, я в свой мир уже никогда не вернусь.
      Почти целый час продолжалось ожидание вылета, пока наконец взлетную полосу не очистили и не обслужили регулярные рейсы - тогда и наше томительное выжидание закончилось.
      Прозвучал сигнал к посадке. Мои ноги были впервые так тяжелы при подъеме по трапу - я не хотел покидать родную землю на носилках. В самолете первым делом врач с Людмилой уложили меня на носилки. На шею, грудь, руки и ноги мгновенно были закреплены датчики для оперативного мониторинга.
      Я закрыл глаза и весь ушел в себя. Мне было до боли противно это жалкое зрелище моего отлета на чужбину. По мере разгона самолета по полосе мы все сильнее и острее ощущали, что, быть может, вот этим полетом и завершается моя жизнь в России. На память приходили строки воспоминаний многих русских эмигрантов вроде Галича, Синявского и других. В какой-то момент стало плохо и самой Людмиле. Мне пришлось ее успокаивать.
      Самолет благополучно взлетел и взял курс на Париж, где я рассчитывал найти покой и пристанище. Лишь горечь от сознания того, что ты гоним и в опале, не оставляла меня. Все происходящее со мной я воспринимал как дурной сон. Никогда и помыслить не мог, что со мной может случиться нечто подобное.
      После вылета из "Пулкова-2", диспетчеры заставили самолетик дважды на низкой высоте облететь один из новых районов Санкт-Петербурга, в чем Людмила узрела коварное совпадение - природа как будто напоминала мне о тяготах жизни в изгнании и давала шанс вернуться в аэропорт моего города. Города, которому я вернул его историческое наименование - Санкт-Петербург и с которым прожил самые счастливые и самые тяжелые годы своей жизни.
      В ответ на мои неугасавшие сомнения и терзания Людмила решительно утверждала, что вся операция по отлету из страны есть единственно разумный шаг, на который, по ее глубочайшему убеждению, ее сподвигли некие высшие силы. В конце концов я понял, что обратной дороги у меня нет, а потому перелет в Париж есть данность, которую нужно признать и принять.
      Первый час полета, в течение которого мы находились в воздушном пространстве России, Людмила вспоминала об известном эпизоде с уничтожением силами ПВО в 1983-м году южно-корейского "боинга" с почти тремястами пассажирами. Она мрачно шутила в том духе, что уж коли не пощадили столько людей, то наш-то "Фолкер" с двумя пассажирами сбить - пара пустяков. Реалистичным, разумеется, казалось наземное требование о принудительной посадке. Поэтому мы облегченно вздохнули, услыхав от пилота информацию о вхождении в воздушную территорию Латвии.
      Вскоре после сообщения о вылете за пределы России я даже на короткое время задремал. Трехчасовой полет прошел без неожиданностей. Сопровождавший нас врач-финн, бородатый, добродушный и розовощекий (как на рекламных рисунках финского сыра), неплохо говорил по-английски и даже немного по-русски.
      Он внимательно следил за работой моего сердца по монитору, потягивая кока-колу и олицетворяя собой спокойную уверенность и домашний уют. Мы немного поговорили, а потом Людмила стала по памяти читать мне свои любимые стихи. Начала она почему-то с лермонтовских строк:
      Прощай, немытая Россия,
      Страна рабов, страна господ,
      И вы, мундиры голубые,
      И ты, послушный им народ...
      Потом Мандельштам:
      Мы живем, под собою не чуя страны.
      Наши речи за десять шагов не слышны...
      А затем пророческое И. Бродского:
      Я вернусь в этот город, знакомый до слез...
      И еще Б. Ахмадулиной:
      Я этим городом храним,
      И провиниться перед ним
      Не дай мне Бог, не дай мне Бог - вовеки!
      Все это пробудило во мне калейдоскоп воспоминаний. Явственно привиделась картина моего отчаянного сопротивления вводу войск в Ленинград во время августовского путча 1991 года, то, как я напоминал генералитету о Нюрнбергском трибунале и ночи напролет бился за жизнь города. Вспомнилось, как по своему домашнему телефону в декабре 1991-го дозванивался до канцлера ФРГ Гельмута Коля и просил его о срочной продовольственной помощи городу - поставках картофеля, муки, мяса, консервов и других продуктов; как добился от американского президента Джорджа Буша согласия на отправку в Ленинград с американских баз в Германии десятков тысяч тонн продовольствия - и тем спас город от назревавших голодных бунтов. Вспомнилась также череда усилий по возврату моему городу его исторического имени, множество осуществленных идей по возрождению духа столичности и культурного престижа города на Неве.
      И какой мелочной и пошлой на фоне всего этого показалась политическая хлестаковщина моего преемника, посулившего горожанам золотые горы, причем сразу и всем. Все это не могло не обернуться для горожан большим обманом, а не большой работой, как было обещано. Но было обидно за город, который под водительством губернатора-сантехника стремительно возвращается к положению областного провинциального центра с соответствующими нравами и обычаями. Впрочем, доля вины за это лежит и на мне самом. Однако об этом позже...
      Несмотря на миниатюрные габариты нашего самолета, полет проходил нормально, и лишь дважды кратковременно трясло. В такие моменты я невольно вслушивался в себя, беспокоясь за сердце, но, слава богу, самочувствие было нормальным.
      Когда мы вошли в зону парижского аэропорта "Бурже", в наш салон ударило такое ослепительное солнце, что Людмиле пришлось срочно закрывать фильтры на иллюминаторах и пожалеть об оставленных дома солнцезащитных очках. Всего три часа полета разделяли наши миры, такие непохожие друг на друга: там - глубокая осень с отъявленно мрачной, неприветливой, пасмурной погодой, мокрым снегом и слякотью, а здесь - позднее лето, ясная теплая погода, немного поблекшая, но все-таки по-прежнему зеленая трава. Неприятный контраст в пользу Франции, невольно наводящий не только на климатические сопоставления.
      На финише полета возникло ощущение схожести наших переживаний с женой и отвлечение от страшных мыслей и чувств, которые каждый из нас хранил внутри себя на протяжении всей операции по моему выезду из страны.
      Франция встретила нас радушно - посадка была легкой. У трапа меня уже ожидала парижская карета "Скорой помощи". Людмила быстро прошла паспортный и таможенный контроль, благо представители этих служб сами подъехали к нашему самолету. Никаких вопросов пограничники и таможенники ни мне, ни жене не задавали.
      По договору ответственность за мою доставку со стороны перевозчика заканчивалась в момент передачи меня на борт парижской "скорой". Так что наш врач с чувством выполненного долга передал своему французскому коллеге носилки со мной, слава богу без осложнений перенесшим полет. О чем тут же и была сделана запись в истории болезни и в сопроводительном акте. Мы поблагодарили финский экипаж и подписали все необходимые документы. Меня переложили на носилки парижской "амбуланс", заново подключив датчики для мониторинга.
      Минут через двадцать после приземления мы уже мчались через парижский пригород Нейи. А через полчаса ехали по знакомым парижским улицам, едва тронутым золотой осенью.
      Спустя час Людмила оформляла мои документы в регистратуре всемирно известного Американского госпиталя. Американским он называется потому, что был построен для обслуживания американских военнослужащих после войны. Когда американские войска были выведены из Франции, госпиталь передали Парижу, и теперь в нем работает исключительно французский персонал. Здесь мне предстояло пройти новое обследование и получить курс лечения в течение недели (а если бы дольше - обанкротился).
      В запасе у меня было три дня спокойной госпитализации. 10-го днем, когда все выпуски новостей в России начинались с сенсационной информации о моем исчезновении из Петербурга, приемный покой Американского госпиталя наводнила толпа русских и французских репортеров, чтобы разузнать сведения обо мне любыми способами.
      Поместив меня в палату госпиталя, Людмила воспользовалась своим правом и запретила персоналу давать какую-либо информацию обо мне, что впоследствии очень помогло. Сама же поехала в отель "Амбассадор", что на бульваре Османн. Одновременно были зарезервированы еще два отеля, куда она в дальнейшем переселялась, дабы избегать вездесущих журналистов. Друзья снабдили ее персональной машиной и радиотелефоном, помогали с переводом.
      Утром 8-го Людмила поставила свечу в православной церкви на Рю Да Рю (около кафе "Петроград") в благодарность Господу за благополучный исход столь рискованного путешествия.
      В тот же день и в последующие жена постоянно находилась рядом со мной в палате, пока разразившийся в России скандал в связи с отлетом не нарушил наше спокойное существование.
      Слава богу, в Париже она была избавлена от оперативной слежки, но журналистское преследование было ничуть не легче.
      Дабы не выглядеть боязливыми беглецами, я посоветовал Людмиле созвать открытую для всех пресс-конференцию.
      Журналистов собралось тьма-тьмущая. Корреспонденты французских редакций прибыли на встречу на стареньких "Пежо" и "Рено", в то время как собкоры "Правды" и "Советской России" выделялись на этом фоне своими роскошными современными "Мерседесами".
      Наибольшую бестактность проявил, как и следовало ожидать, русский репортер Юрий Коваленко, уже подозрительно долго живущий в Париже вначале от газеты "Известия", а теперь перекочевавший в "Новые известия". Профессионально поставленным голосом агента спецслужб он требовал на конференции от Людмилы немедленно предъявить наши паспорта, чтобы увидеть наш визовый статус. Тоталитарное мышление этого господина было как-то особенно неуместно ощущать в Париже - центре объединенной Европы, объявленной безвизовой территорией в рамках Шенгенского соглашения и тем самым привнесшей в наш мир совершенно новую культуру миграции, культуру XXI века.
      За несколько дней до пресс-конференции, чтобы удовлетворить любопытство этого господина и воспрепятствовать различным домыслам о том, как мы выехали из России, Людмила показала ему наши паспорта с визовыми отметками. В строгом соответствии с Законом РФ "О порядке выезда и въезда в Российскую Федерацию", одним из авторов которого в свое время довелось быть и мне.
      Врачебный консилиум под началом двух ведущих французских кардиологов полностью подтвердил поставленный в России диагноз и вынес вердикт: мне предписали проведение аортокоронарографии. Кратковременная передышка сменилась новым этапом нервозности и неопределенности.
      Людмила, как могла, успокаивала меня - отто
      го оптимизм окончательно не покинул пациента. В день исследования я твердо настроился на благополучный исход - я не собирался капитулировать перед продолжателями дела Вышинского и Берии.
      Жена была до крайности изумлена, когда медики пропустили ее в предоперационную в верхней одежде, уличной обуви и без халата - настолько сильны напольные и настенные антисептики в госпитале. Ей предложили наблюдать за ходом операции по выведенному в соседнее помещение компьютерному монитору. Зрелище потрясло Людмилу: она лицезрела введение через артерию зонда, контрастного вещества и прочищение сосудистых "бляшек", - одним словом, была заочной соучастницей бригады хирургов. Нервное перенапряжение сыграло с Людмилой тогда злую шутку. По окончании процедуры негр-санитар вывез меня из операционной с наглухо наброшенной белой простыней на лицо да к тому же вперед ногами.
      Реакция Людмилы была неожиданной - она оттолкнула санитара и сорвала простыню с криком: "Ты жив?!" Я пробурчал, что все в порядке. Она по-русски обругала санитара, повергнув того в шоковое состояние. Позже ей разъяснили, что вывозить послеоперационного пациента вперед ногами - общепринятая во Франции практика для отслеживания дыхания больного, а простыня служит дополнительной профилактической мерой для дезинфекции.
      Вплоть до глубокого вечера Людмила находилась в тот день рядом со мной, ухаживая и помогая мне прийти в себя. Мы не поверили своим глазам, когда медсестра принесла ужин с бокалом красного бургундского вина спустя всего несколько часов после коронарографии. Либерализм больничного меню поистине безграничен. Да и разве может француз или гость Франции ужинать без национального вина, будь он хоть при смерти?! И вообще больничные порядки здесь либеральные, к тебе могут приходить сколько угодно посетителей, в больничном ресторане ты можешь заказать для них обед (разумеется, за дополнительную плату).
      Спустя день, врачи обрадовали меня своим решением отказаться от операции аортокоронарного шунтирования и предписали консервативное медикаментозное лечение.
      Кроме жены меня опекал в те дни и наш друг Владимир, неплохо знающий медицину и помогший с переводом. Пишу сейчас о Владимире и не могу не вспомнить о моем страшно несправедливом отношении к нему в бытность мэром Петербурга. Как-то раз он приезжал в город по делам и хотел обсудить со мной ряд вопросов, однако тогда как назло я настолько был загружен текущими проблемами, что отмахнулся от него и просил отложить беседу на будущее. Вспоминая этот и другие эпизоды моего пребывания во власти, еще и еще раз убеждаюсь - власть портит и калечит людей. Об этом я писал еще в своей первой книге "Хождение во власть" в 1990 году. Когда мне доводилось покорять в молодости горные вершины, на высоте всегда ощущалась нехватка кислорода и, если ты надолго задерживался там, могла возникнуть горная болезнь. Властная высота не менее опасна.
      Не могу сказать, чтобы я стал циником или эгоистом во власти, либо испытал упоение властью и стал свысока смотреть на других. Для меня нахождение во власти было прежде всего интересной работой и возможностью реализовать давние идеи. Но и считать, что был всегда безупречен, - было бы неправдой.
      В реальной жизни все оказалось куда сложней, чем представлялось. Многому приходилось учиться на ходу. Но власть - это прежде всего время, отпущенное тебе на осуществление задуманного. А жизнь постоянно отвлекает на текущие дела, и главного делать не успеваешь.
      Ведь с чем мы - демократы первой волны - шли во власть? С желанием покончить с господством коммунистической номенклатуры, с желанием изменить отношения между человеком и властью, освободить конкретного человека от произвола бюрократической власти, ликвидировать привилегии власть имущих и т. д. А жизнь подбрасывала то путчи, то распад страны, то угрозу надвигающегося голода - и так каждый день, а время шло, и главное дело демократии дебюрократизация власти, уменьшение зависимости человека от государства, от произвола со стороны чиновников, - к сожалению, не делалось или делалось плохо, с постоянными оглядками, с потерей времени. Это общая наша вина, так как в конечном счете мы упустили шанс на быструю демократизацию страны, позволили нашим противникам исподволь дискредитировать саму идею демократии и получили то, что имеем сегодня: полукриминальное полицейское государство и грабительский капитализм под благозвучным названием - "номенклатурная демократия".
      Начав свое хождение во власть, я отдавал себе отчет в том, что это временное занятие и нужно вовремя власть покинуть, пока самоуверенность, амбициозность, подхалимаж и прочие пороки не захлестнули тебя, пока властвование над другими людьми не превратило тебя в мутанта, которому ты сам еще несколько лет назад не подал бы руки. На моих глазах подобное превращение происходило с Ельциным и его окружением. Но, конечно, свой уход из власти я видел по-другому: делом чести было исполнить долг перед городом и страной обеспечить необратимость реформ, заложить незыблемый фундамент демократии. А в Петербурге решить главную проблему - уничтожить коммунальные квартиры и весь тот повседневный бытовой ужас, который с ними связан. Но жизнь распорядилась иначе.
      Во мне постоянно жило подспудное желание освободиться от бремени власти, чтобы вернуться к нормальной личной и профессиональной жизни. Настоящая счастливая жизнь, которая, как я считал, и наступит после отставки - наступила не по моей воле и не так, как я представлял. И оказалась совсем иной счастьем здесь и не пахло. Драматическая утрата власти и последовавшие за этим травля и преследования, однако, как это ни покажется странным, сыграли и положительную роль.
      Я снова вернулся к себе - обычному человеку и гражданину, семьянину, преподавателю, ученому, публицисту. Более того - нормальному человеку с естественным восприятием жизни. Прилипшие к облеченному властью Собчаку, но чуждые мне по сути наслоения - разом отпали. Моим друзьям и знакомым стало куда приятнее общаться со мной. И это сегодня для меня большое благо.
      Борьба за власть, конкуренция во власти неизбежны, но если в их основе лежат интриги, если конкуренция нечестная, то это всегда порождает только ненависть и последующую деградацию личности. К несчастью для нас, интриганство и предательство в самых извращенных и уродливых формах стали в посткоммунистической России повседневным явлением. Оттого в нашей политической жизни и преобладают временщики, расточающие силы и время на взаимную ненависть и борьбу за куски государственного пирога. Тут уж не до любви к стране и не до государственных интересов.
      Именно поэтому так быстро исчезли из политической жизни демократы первой волны (вспомните знаменитую Межрегиональную группу народных депутатов СССР) носители демократического идеализма и романтизма. Реалии жизни быстро рассеивают иллюзии, но беда, когда на смену идеализму приходит голый расчет, настоянный на деньгах и выражающийся в циничном отношении ко всему, включая мораль. В одной из драм Эсхила описывается, как человеческие достоинства вроде любви, преданности и сострадания порой влекут погибель человека. В его драме некий вельможа вырастил у себя в доме львенка, чтобы потом наслаждаться его преданностью и ласками и самому излучать любовь. Сначала он получил то, что хотел, - преданного ему великолепного льва, но вскоре животный инстинкт взял свое - и лев уничтожил вельможу и его близких. Так, по воле провидения наши добрые помыслы обращаются в орудие мщения. И полбеды, коли ты вырастил льва, а если шакала, который в стае с такими же, как он, набрасывается на своего благодетеля трусливо, со спины? К трагедии в этом случае примешивается еще и унижение.
      "Пусть лгут лжецы - не снисходи до них!", "Хвалу и клевету приемли равнодушно!", "Собака лает, а караван идет!". Какие прекрасные слова и мысли, но как трудно руководствоваться ими, когда это касается именно тебя, когда ты сам вскормил шакалов, а они затравили тебя.
      Внедрив меня в Париж и оставив на попечительство наших парижских друзей, Людмила 16 ноября улетела в Россию - к дочери Ксении, родным и парламентской работе.
      Ее появление в здании Государственной Думы ошеломило коммунистов, а в особенности - Тельмана Гдляна, бывшего популярного при Горбачеве мифолога-"антикоррупционера", мечтавшего теперь воскресить свой имидж за счет "дела Собчака". Вся эта публика полагала, что с моим отъездом из страны в небытие уйдет и Людмила, чье депутатское место они рассматривали уже как вакантное. Нетерпеливая и гнусная публика требовала от фракции "Наш дом Россия" немедленно заменить Нарусову по партийному списку другим депутатом.
      Как ни странно, горячо ликовал в связи с появлением моей жены в Думе Владимир Жириновский, лидер фракции ЛДПР и непревзойденный делатель думских сенсаций. В парламентском буфете он обрызгал Людмилу шампанским и тостовал в ее честь как "настоящей русской женщины, спасшей мужа от тюрьмы". Вторым столь же неожиданным союзником оказался Александр Невзоров, ранее приложивший немало усилий к моему проигрышу в Петербурге и чрезвычайно талантливо "опускавший" меня в ту пору! Невзоров целовал руки моей благоверной и просил прощения за свои прегрешения по отношению к нашей семье, соболезновал моей болезни.
      Царские же холопы (Куликовы, Скуратовы и прочие) не преминули выступить с публичными заявлениями по поводу моего отъезда, в которых проскальзывала озлобленность от неудачи. Видимо, они были уверены, что добьют! Ан не вышло. К тому же и от хозяина нахлобучку получили.
      Характерный штрих: когда ожидалось третье (и последнее для Госдумы) голосование по кандидатуре нового премьер-министра, тот же Гдлян подошел к Людмиле и со злобным удовлетворением сказал: "Если Думу распустят, мы тут же проведем у вас обыск, а затем и арест. - И напомнил: - В свое время ваш Собчак помешал мне стать Генеральным прокурором, теперь пришла пора рассчитаться". Когда злорадствуют ничтожества, всегда попирается закон и справедливость!
      Глава 7
      ПИСЬМО С. П., МОЕМУ СТАРОМУ
      И ВЕРНОМУ ДРУГУ
      Париж, май 1998 г.
      Кафе "де ля Paix" - Гранд опера
      Дорогой Сергей!
      Эпистолярный жанр в общении со старыми друзьями (и передача писем с оказией) становится для меня с каждым днем все более привычным. Ты ведь знаешь, как я не любил раньше писать письма - ведь ни телефонная связь, ни официальные почтовые отправления в моем сегодняшнем положении не гарантируют безопасности ни моим письмам, ни моим собеседникам и адресатам. Прослушивание телефонов и беспардонное вскрытие моей корреспонденции на Родине безо всяких на то оснований прочно вошло в практику отечественных Шерлок Холмсов.
      Страшно даже подумать, а не то что чувствовать, как ничтожества (для которых Берия и Сталин и сегодня являются идеалом) бессовестно вмешиваются в чужую жизнь и подслушивают самое сокровенное, что есть мне поведать моим родным и друзьям отсюда по обычным каналам связи.
      Так что не обессудь, когда тебя потревожат передачей этого письма, посылаемого через надежного человека.
      Как ты знаешь, моя жизнь с 1989 года не раз круто изменялась. Но теперешний этап, начавшийся в трагическом ноябре прошлого года, этап внезапной (и потому психологически особенно трудной) парижской эмиграции - он для меня самый трудный и мучительный во всей моей жизни! Прожив шестьдесят лет более или менее счастливой жизнью на Родине, я враз оказался перед необходимостью как будто заново начинать свою жизнь в условиях непостижимого для стороннего человека душевного разлада.
      О Париже написано и сказано так много, что, кажется, трудно что-либо добавить. "Праздник, который всегда с тобой!", "Столица мира!", "Париж прекрасен всегда - в любое время года", "Увидеть Париж и умереть" - и самое удивительное, что все это сущая правда. Париж прекрасен и неповторим, когда ты приезжаешь сюда туристом, когда тебе заказана гостиница и тебя ждут экскурсии, театры, выставки да и просто наслаждение атмосферой этого великого города на берегах чудной Сены.
      И совсем другое дело, когда ты оказываешься в роли его постоянного жителя, да к тому же в необычайно трудных обстоятельствах.
      Сразу возникает тысяча проблем - и первая: где жить? Ты помнишь (а с какой досадой я вспоминаю!) выдумку бульварных журналистов о наличии у меня роскошного особняка на авеню Фош, самой дорогой улице Парижа. Но увы, ни особняка, ни даже небольшой квартиры! Поэтому пришлось поселиться сначала (после выхода из госпиталя), не поверишь, в двухзвездочной гостинице, где останавливаются в основном мелкие торговцы и наши братья славяне (югославы, поляки). Номер вообще-то был сносный, с душем (это отличает двухзвездочную гостиницу от трехзвездочной - там есть еще и ванна) и телефоном, мини-телевизором. Но даже в этой заштатной гостинице стоимость комнаты в сутки была 370 франков. Прикинув свой бюджет и решительно не зная, как долго мне еще предстоит жить в эмиграции, я посчитал слишком дорогой жизнь в такой гостинице. Поэтому вскоре я съехал оттуда.
      Проблема, однако, была и остается по сей день: очень сложно отыскать приличную маленькую квартиру да еще с мебелью за такие деньги.
      Предлагают в основном квартиры безо всякой мебели, одни стены. Но хлопотать еще и о самой насущной мебели и обстановке в моем возрасте и без знания французского языка не то, чтобы совсем разорительно, но морально и физически тяжело.
      Кстати, замечу тебе, что моего знания английского здесь явно не хватает большинство французов английского не знают и знать не хотят. Они считают Францию центром мироздания и всей цивилизации, а потому принципиально хотят говорить только по-французски. Иностранцы же, по их глубокому убеждению, должны сами изучать французский, дабы приобщиться к их стране и культуре. Несмотря на известную долю снобизма, в этом есть и своя правда. Но, как ты понимаешь, мне теперь уже поздновато, хотя и необходимо осваивать французский - надеюсь, однако, на скорое возвращение в Россию, которое снимет эту проблему.
      Но мир и Париж не без добрых людей, Один мой парижский друг - Владимир отвел мне комнату в своей квартире, где у меня есть все самое необходимое для работы и бытовой жизни - кровать, письменный стол, миниатюрная библиотека и шкаф. Вот в таких аскетичных условиях, мон шер ами, обитаю я сейчас в Париже. Так что проблему жилья, самую трудную, он временно помог мне решить. Хотя, будучи человеком тактичным, я не смею долго пользоваться его квартирой вскоре, вероятно, все-таки сниму отдельные апартаменты.
      Париж хорош тем, что оставляет тебя в полном покое, дает тебе полную свободу жить так, как ты сам того пожелаешь. Здесь нет участковых милиционеров и омоновцев, справляющихся о твоей прописке. Здесь можно прожить на 1,5-2 тысячи франков в месяц, а можно за тот же месяц прожечь миллионы, как это делали богатые русские до революции и продолжают делать новые русские сейчас.
      Ты можешь полностью погрузиться в ритм парижской культурной жизни: выставки, приемы, спектакли, экскурсии и просто встречи - здесь всего так много, что ни на что другое времени уже не остается. Тебе ли писать, как хорошо я знаком с культурой Франции, которой всегда восхищался.
      А можно жить и так, как в глухой российской деревне: был бы письменный стол, табуретка, молоко и булка - и желание работать.
      Жизнь здесь можно обустроить для передышки от дел, от суеты и политических дрязг. А можно - до предела заполнить той самой работой, которая из-за нехватки времени при обычном ходе вещей всегда откладывалась на потом, хотя порой является самой любимой и самой потаенной.
      Что же до меня, то я здесь недавно завершил давно начатую рукопись книги "Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург во времени и пространстве" рассказ об истории города и его сегодняшнем дне, о событиях последних переломных лет, а также о событиях конца прошлого - начала нашего века.
      Хочу доложить тебе, что в Париже я отыскал великолепную эмигрантскую послереволюционную литературу, в том числе мемуары выдающихся деятелей февральской революции и "белого" движения. У нас дома эти вещи либо не публиковались вовсе, либо издавались весьма отрывочно и препарированно. Сопоставление взглядов и мнений, описаний важных исторических событий и их оценок, даваемых подчас с противоположных и даже взаимоисключающих позиций, дало мне богатейшую пищу для размышлений, позволило глубже понять логику и нюансы потрясших нашу страну событий.
      В Париже я написал главы о февральской и октябрьской революциях 1917 года, а также еще главу "Монархический Петербург", всецело посвященную последнему нашему императору и гибели его семьи.
      Я думаю, ты понимаешь, как больно мне здесь наблюдать за подготовкой церемонии похорон останков царской семьи в Петропавловском соборе Петербурга в этом июле, не имея ровным счетом никаких шансов не только поучаствовать в данном мероприятии, но даже высказать какие-то советы и идеи в надежде быть услышанным Госкомиссией. Я ведь был у истоков этого дела с самого начала работы Государственной комиссии по изучению и захоронению останков царской семьи. Как никто другой я понимаю историческое значение этого события для судеб нашей России - это и свидетельство уважения к прошлому России, ее тысячелетней монархической традиции, это покаяние и очищение народа за преступления, совершенные при коммунистическом режиме, это также и осуждение произвола, внесудебной расправы и тех гонений, которые наш народ пережил при большевиках.
      Больно наблюдать отсюда и не иметь возможности вмешаться, видя попытки определенных (прокоммунистических) сил смазать церемонию захоронения, принизить ее значение, представить ее в виде обыденного действа по захоронению семьи гражданина Романова в одной братской могиле вместе со своими слугами. Если так случится - это будет еще одной пощечиной нашему прошлому, очередным унижением России и оскорблением (теперь уже посмертным) для Николая II и его семьи. Ты не представляешь, как внимательно во Франции и во всем мире следят за этим событием. О России здесь вообще пишут в основном негативно, обсуждая нашу мафию и недостатки нашего президента. Если же и захоронение последнего царя пройдет по-коммунистически, то это нанесет тяжелый удар по престижу России.
      Чтобы ночь тоски не переходила в день, заставил себя писать курс лекций для студентов университета по проблемам российской Конституции.
      Поневоле пришлось вспомнить собственные кулинарные познания времен холостяцкой жизни. В еде я всегда был консервативен, русский стол значил для меня и раскрепощал куда больше, чем просто утоление голода. Борщ, щи, каши, грибные супы и жаренные в сметане грибы, зажаренная в сухарях цветная капуста и т. д. и т. п. - благо продукты все есть, и недорогие. Особенно дешевы в Париже грибы: килограмм шампиньонов стоит 9 франков (примерно 9 рублей), лисички - 12-15 франков - круглый год. Фрукты и ягоды по Жванецкому: "Когда у вас появляется клубника?" Ответ: "В 6 часов утра".
      Дешевизна фруктов во Франции имеет свое объяснение: французы до сих пор сохранили многие бывшие колонии в виде заморских департаментов - на Антильских островах, в Индийском и Тихом океане. Чтобы стимулировать развитие этих территорий, Франция дает им всяческие налоговые и таможенные льготы на поставку своих продуктов, вследствие чего французский потребитель круглый год имеет вкусные и недорогие тропические фрукты. Например, дыни и ананасы из Гваделупы, Реюньона или Мартиники! Звучит?!
      Время от времени в Париж наезжают давние и близкие мои знакомые: Р. Щедрин, М. Плисецкая, В. Васильев, О. Виноградов, М. Шемякин, Э. Неизвестный, А. Вознесенский, М. Жванецкий и другие, встречи с которыми отчасти восполняют утраченное счастье жить дома. Поверь мне, что счастье - это отсутствие горя, которое не ощущается в момент, когда ты счастлив и живешь, как нередко кажется - самой скучной жизнью. Только потеряв это, начинаешь понимать, что ты был счастлив.
      Людмила здесь бывает, но редко - депутатские и домашние хлопоты отучают ее от жизни с мужем. Но, думаю, скоро все вернется на круги своя. Вспомнилось, как в декабре 95-го С. Беляев и прочие деятели НДР хотели украсть ее депутатское место путем манипуляций с партсписком. Только вмешательство Черномырдина тогда решило дело. А если бы она не стала депутатом - я сидел бы сейчас не в этом историческом кафе.
      Хожу по Парижу с моей любимой стрижкой "Юлий Цезарь" - и частенько думаю о нем. Когда бываю на Елисейских полях, всегда вижу русских, порой общаюсь, даю автографы, иные пытаются увлечь меня за собой то в театр, то в ресторан, то в дискоклуб. Мои издатели даже пошутили, а не организовать ли через русские турфирмы богатым соотечественникам в дополнение к стандартному осмотру достопримечательностей Парижа еще и вылазку ко мне (ужин или что-нибудь в этом роде). За отдельную плату, разумеется. Я посмеялся и сказал, что это будет самый оригинальный способ организации встреч с избирателями. Но если честно я бы сейчас с удовольствием время от времени встречался с петербуржцами (конечно, без всякой дополнительной платы). Я, слава богу, еще могу зарабатывать на жизнь пером и лекциями.
      Никогда ни у кого не просил и, надеюсь, просить не буду, а себе на жизнь всегда заработаю.
      Все. Дописываю письмо быстро - кафе закрывается на обед, пора возвращаться к письменному столу домой.
      Если случится быть в Париже - гостем у меня будешь: твои любимые щи и "Столичную" обещаю самого хорошего качества.
      А так... еще не теряю надежды посидеть с тобой и друзьями на шашлыках в Репино, потягивая пиво за задушевной беседой.
      Обнимаю тебя, низкий поклон и сердечный привет жене!
      Всегда твой
      Анатолий Собчак.
      Глава 8
      КТО НА НОВЕНЬКОГО?
      Во всем, что произошло со мной за последние десять лет, определяющую роль сыграли два человека: Горбачев и Ельцин. То же самое могут сказать десятки миллионов жителей бывшего Советского Союза. Благодаря Горбачеву и его курсу на либерализацию режима я решил заняться политической деятельностью, вступил в партию и стал народным депутатом СССР. Вместе с Ельциным на последнем (XXVIII) съезде КПСС вышел из партии, организовывал сопротивление путчистам в августе 1991 года, пережил распад Советского Союза и грозные сентябрьско-октябрьские дни 1993 года, а также многое-многое другое, что столь круто изменило жизнь страны. С ним связаны и некоторые неожиданные повороты в моей личной судьбе, в частности, значительная часть того, что произошло после моего поражения на выборах в июне 1996 года.
      Именно они - Горбачев и Ельцин - сыграли ключевую роль в событиях последнего десятилетия.
      Попытаться сравнить их тем более интересно, что по сути своей они антиподы, хотя в жизни и того и другого было немало схожих моментов и ситуаций. И первого и второго роднит то, что они вызывают в обществе самую полярную оценку их деятельности - от горячего признания до полного неприятия. Характерно, что и того и другого люто ненавидят коммунисты, видя в них виновников крушения коммунистического режима. Да и сами они друг друга не очень жалуют.
      Михаил Горбачев стартовал, имея в руках почти неограниченную власть Генерального секретаря ЦК КПСС, и вначале производил впечатление человека, способного держаться на самой вершине власти неограниченно долго. До определенного времени ему удавалось удачно лавировать, удерживая все нити принятия решений в своих руках и выдерживая напор реакционной части руководства партии и генералитета. И в жизни, и в политике Михаил Горбачев производит впечатление рассудительного, неторопливого, неспешного человека, готового не по одному разу все взвесить и измерить, но скорее не для того, чтобы отрезать (по русской пословице), а оставить все как есть.
      Бориса Ельцина можно отнести к породе политических метеоритов: ему было привычнее и легче подниматься, двигаться по восходящей, чем удерживаться наверху. Борьба - это его стихия, в которой он чувствовал себя уверенно; жизнь (и правление) без борьбы для него теряла большую часть смысла пребывания у вершин власти. В роли главного оппозиционера внутри партии, а затем и лидера демократических сил России он чувствовал себя в своей стихии и знал чего хочет: говоря по-революционному - свержения существующего строя. И еще - ему очень хотелось получить всю полноту власти в стране. На меньшее он был несогласен.
      Ельцин в чем-то похож на Ленина. И тому, и другому импонировала дешевая любовь толпы в ответ на популистские лозунги. От Ленина остался в истории нашей страны лозунг: "Грабь награбленное!" - принесший столько бед. От Ельцина останется другой, но схожий по смыслу лозунг: "Берите столько власти, сколько сможете проглотить!" - обращенный к региональным элитам. Губительные последствия этого призыва еще долго будут сказываться на жизни российского государства.
      И тот и другой демократию понимали только как свое право управлять страной. У обоих властолюбие было определяющей чертой натуры, оставляющей далеко позади другие ценности жизни - семейную жизнь, любовь к книгам, постижение искусства и тому подобное. Митинги и упоение властью было стихией обоих. Каждый из них, не моргнув, мог переступить через любого, кто угрожал их власти. Как все авторитарные люди, оба были чрезвычайно мнительны и подозрительны - нередко мнимые враги рождались в их воображении из-за малейшего пустяка, который показался им подозрительным или на который их внимание было обращено услужливым окружением.
      Ленин был адекватен России 1917 года вместо постоянно колеблющегося либерала Керенского, точно так же как Ельцин был адекватен России 1991 года вместо теряющегося в критических ситуациях либерала Горбачева. Каждое время требует своих лидеров, и если бы наша страна была благополучной и процветающей как в 1917-м, так и в 1991 году, то и Керенский и Горбачев спокойно правили бы без угрозы переворота, поскольку людям толпы и народного бунта не было бы места на политическом олимпе.
      Восхождение Бориса Ельцина к власти началось с попытки бунта, затеянного им, когда он стал первым секретарем Московского горкома компартии и кандидатом в члены Политбюро. Он попытался начать борьбу с привилегиями номенклатуры, с семейственностью, протекционизмом и другими язвами режима. Однако острие этой борьбы было направлено прежде всего против руководства страны и лично М. Горбачева. Реакция системы была мгновенной - Ельцин был просто выброшен из сплоченных номенклатурных рядов, и, казалось, у него не было никаких шансов возвратиться в политическую жизнь. Вспоминаю, как много позднее М. Горбачев сокрушался, что не отправил тогда (в 1987 году) мятежного секретаря горкома послом в какую-нибудь банановую республику, где бы он за короткое время окончательно спился. Ельцину и его семье пришлось пережить тогда два мучительно долгих и трудных года в обстановке остракизма, провокаций, угроз и слежки. Испытав это на собственной шкуре, я хорошо понимаю, какими трудными для него были эти годы.
      Но то был период, когда необходимость перемен остро ощущалась всеми, как ощущается нехватка кислорода на высоте. Страна жаждала перемен, но только не знала каких! Первые свободные альтернативные выборы народных депутатов СССР в марте 1989 года предоставили Ельцину хороший шанс возврата в политическую жизнь. И он, надо отдать ему должное, этот шанс не упустил и превосходно освоил роль главного оппозиционера страны. Каждое слово Ельцина - коряво сказанное, но остро критикующее существующую власть, - тиражировалось тогда сотнями корреспондентов на всю страну и на весь мир, воспринималось на ура!
      На фоне подъема демократического движения и формирования первой легальной оппозиции режиму на Съезде народных депутатов СССР в виде Межрегиональной группы Ельцин, естественно, в глазах всей страны воспринимался в качестве лидера движения этой демократической волны, хотя поначалу им не был. Действительным лидером демократического движения, его душой тогда был Сахаров, после смерти которого его место и занял Борис Ельцин.
      Лидерство перешло к Ельцину без особых усилий с его стороны, поскольку другие лидеры демократического движения (организаторы и руководители Межрегиональной депутатской группы, а потом и движения "Демократическая Россия") не имели властных амбиций и во имя единства демократических сил без колебаний уступили Ельцину место лидера. Так произошло и во время выборов первого Президента России, когда Ельцин был выдвинут в качестве единого и единственного кандидата от демократических сил.
      Никто из нас тогда не стал выдвигать своей кандидатуры, руководствуясь общими интересами борьбы с коммунистическим режимом. Парадокс, но в тот момент Ельцин не был ни организационным центром демократического движения, ни генератором идей, а скорее символом оппозиции коммунистическому режиму. С Ельциным в нашу политическую жизнь пришло иностранное словечко "харизма". Не будучи в состоянии объяснить рост популярности и влияния Ельцина его взглядами, идеями, организаторским талантом и т.п., журналисты и политологи начали усиленно писать и говорить о "харизматическом" характере его личности, то есть о таком воздействии на людей, которое разумному объяснению не поддается. И действительно, что бы ни делал сам Ельцин в тот период, что бы ни предпринимали и Горбачев, и его окружающие против Ельцина (достаточно напомнить о падении с моста или о скандальных публикациях в итальянской газете "Република", после первой поездки Ельцина в США) - все шло ему в плюс, только увеличивая его популярность.
      Характерно, что с именем М. Горбачева оказалось навсегда связанным, вошедшим в историю и в обиходную жизнь его знаменитое выражение: "Процесс пошел!" В этих словах точно выражена историческая роль Горбачева, ставшего инициатором процесса перемен, перестройки. Другое дело, что этот процесс очень скоро вышел из-под контроля властей и его самого и пошел не в ту сторону, куда хотелось бы его инициатору.
      Роль Ельцина виделась в ином - его мощная (даже чисто физически) фигура ассоциировалась с бульдозером, который сумеет расчистить обломки начавшей быстро разваливаться коммунистической империи. Он и выполнил эту роль - только вектор его усилий оказался иным, направленным не столько на создание в России подлинно демократического государства, сколько на утверждение режима личной власти.
      Избрание Ельцина Президентом России - пик и кульминация его карьеры, однако вскоре пришло осознание того, ради чего все это делалось: власть обретена, но что с ней делать, было не совсем ясно.
      Первые же шаги новоизбранного президента сполна продемонстрировали его решимость борьбы с коммунистическим режимом: сначала он запрещает деятельность партийных организаций коммунистов в государственных структурах, в армии, милиции, а после поражения коммунистических путчистов в августе 1991 года его указом были распущены организационные структуры КПСС. К сожалению, процесс декоммунизации страны им не был доведен до логического конца: до суда над компартией и запрещения ее представителям занимать должности в госаппарате, избираться депутатами и т.д. Ельцин упустил благоприятный момент после августа 1991 года, что позволило компартии быстро реанимироваться (ведь в распоряжении коммунистов было около трех миллионов профессионально подготовленных партийных функционеров и готовые партийные структуры по всей стране). Возраставшее ожесточение борьбы привело к тому, что раз за разом в каждой конфликтной ситуации внутри страны Ельцин склонялся к силовому решению, наверное, еще и потому, что открытые сражения он всегда предпочитал кабинетным баталиям.
      Поначалу вокруг Ельцина сформировался сильный интеллектуальный центр профессорский по своему составу: Попов, Афанасьев, Рыжов, Тихонов, Емельянов, Заславская, Собчак и другие. Однако вскоре "эти профессора", как пишет А. Коржаков, стали утомлять и раздражать Ельцина своими советами. Поэтому он постарался заменить их другими: теми, кто не дает советы, а выслушивает и беспрекословно одобряет "руководящие указания" самого царя Бориса. Нашлись и летописцы, начавшие составлять и публиковать "хроники времен царя Бориса".
      Все эти перемены с Ельциным происходили буквально на глазах. Они были особенно заметны на официальных приемах и встречах, которые становились все более формальными, и все большее значение стало придаваться титулованию, рассадке, созданию атмосферы почитания и восхваления президента. Параллельно с этим в кремлевском окружении президента по нарастающей шел процесс утверждения пьянства как каждодневной нормы и даже особой доблести. Непьющие люди долго в этой среде не задерживались.
      Непринужденная товарищеская атмосфера, которая существовала поначалу в окружении президента и в правительственных кругах, исчезала на глазах, заменяясь худшими образцами взаимоотношений номенклатурных времен, которые, казалось, навсегда ушли в прошлое. Вымывание из окружения Ельцина людей с подлинно демократическими убеждениями произошло очень быстро. Например, уже к 1994 году в составе президентского консультативного совета из участников знаменитой межрегиональной депутатской группы, приведшей Ельцина к власти, осталось только трое (Попов - бывший мэр Москвы, Рыжов - нынешний посол во Франции и я).
      Пребывание у власти как для Горбачева, так и для Ельцина ознаменовалось годами острой борьбы. Для первого - это были подковерные схватки со своим окружением, большинство из которого он унаследовал от Брежнева и Андропова (люди явно пенсионного возраста и ортодоксальных взглядов) и которое активно саботировало или искажало любые инициативы по реформированию общества, исходившие от него.
      Ельцин же привык всегда идти на врагов с открытым забралом, пытаясь одолеть их, обязательно "наломав" при этом немало дров. Но именно такой деятельностью он и создал мнение о себе как о смелом и решительном борце, человеке кризисных ситуаций и специалисте по их разрешению. Естественно, что и у того, и у другого нашлось немало явных и тайных врагов. Противники и Горбачева и Ельцина удивительным образом всегда сходились в одном в своих обвинениях: про обоих говорили и писали, что их время прошло, и призывали их покинуть свой пост.
      Что ж, Горбачев нашел в себе силы отказаться от власти (или, скорее, не удержал ее), имея возможность (хотя бы чисто теоретически) опротестовать Беловежское соглашение (опираясь на результаты референдума о сохранении Советского Союза). Однако тогдашний первый и последний Президент СССР не стал этого делать, сумев вовремя и достойно покинуть вершину власти.
      Не самая простая ситуация сложилась вокруг Бориса Ельцина, которого и справа и слева призывают сложить с себя полномочия, уйти в отставку, пытаются объявить импичмент, обвиняя в преступлениях, попрекая провалами во внутренней и внешней политике. А он продолжает бороться за власть, вновь выставив свою кандидатуру на пост президента и победив во время июньских выборов 1996 года. Умение уйти из власти вовремя и достойно - качество чрезвычайно редкое для политических лидеров вообще, а в истории России оно практически почти не встречалось.
      Пылкая народная любовь, как и любое экзальтированное чувство, очень быстро угасает. В обычаях русского народа - всегда надеяться либо на Бога и царя, либо, в крайнем случае, на героя. Добиваться чего-либо сами мы просто не привыкли. Мы до сих пор держимся на том, что народ всегда верил в царя-батюшку или вождя, который за него все решит. Верил он и в президента.
      Когда Горбачева выбирали сначала Председателем Верховного Совета, а затем и президентом, то общественное мнение единодушно признавало, что альтернативы ему нет. Но чем дальше шло время, тем меньше оставалось надежд на реальное улучшение жизни, связанных с его именем. А обманутых ожиданий скорого решения всех проблем ни царю, ни тем более герою русский человек не прощает. Именно это произошло и с президентом Горбачевым, и с президентом Ельциным. По опросам населения в списке самых непопулярных и ненавистных лидеров страны XX века Ельцин уступает сегодня только Сталину.
      В этой главе мне бы хотелось разобраться вместе с читателем, почему все произошло именно так и почему некогда популярные народные лидеры с течением лет растратили былую славу и обратили и настроили против себя всех тех, кто еще несколько лет назад был безоговорочно предан и верен им...
      Михаил Горбачев провозгласил курс на внедрение нового мышления, на необходимость прекращения противостояния и "холодной войны". Он сделал возможным объединение Германии и снос Берлинской стены. С его именем связано также прекращение "холодной войны" и вывод советских войск из Афганистана, распад социалистического лагеря и Варшавского военно-политического договора. Уже одного этого перечня достаточно для того, чтобы считать М. Горбачева одной из наиболее ярких политических фигур последней четверти двадцатого столетия.
      Но если прибавить к этому крушение коммунистического режима и прекращение существования Советского Союза, первым и последним президентом которого он был, то станет понятно, почему так долго (спустя многие годы после его отрешения от власти) в мировой прессе продолжают обсуждаться вопросы: мог ли Горбачев сохранить власть в 1991 году и может ли он снова вернуться в политическую жизнь в новом качестве? К сожалению, крайне неосмотрительное и неудачное участие в российских президентских выборах поставило окончательную точку в его политической карьере не только в России, но и в глазах международной общественности.
      Если сравнивать М. Горбачева с его предшественниками на посту Генерального секретаря ЦК КПСС, такими, как Брежнев, Черненко или Андропов, то его превосходство очевидно. Единственное, в чем он уступал им, так это в осознании того, какой необъятной властью обладает Генеральный секретарь ЦК КПСС. Именно поэтому, а может быть, в силу особенностей своего характера он так и не научился этой властью пользоваться.
      Популярность Горбачева среди населения в Советском Союзе и во всем мире поначалу росла стремительно и была всеобщей. И хотя Генеральный секретарь в первые годы говорил примерно то же, что и его предшественники: о необходимости идти ленинским путем к построению коммунизма, об опасности империализма и т. д. и т. п. - но новым было то, как он говорил об этом! Мы впервые услышали выступления, не читаемые по бумажке, а произносимые свободно и без видимого напряжения.
      Перед Горбачевым, когда он достиг вершины власти, сразу же возникла необходимость тяжелого выбора: страна находилась в длительном и глубоком застое, затронувшем все стороны жизни общества, но особенно тяжело поразившем экономику.
      Экономика продолжала еще функционировать только потому, что страна получала нефтедоллары, а также потому, что население, которое ничего не могло купить из-за отсутствия товаров, относило б?ольшую часть получаемых денег в сберкассы, откуда они тут же изымались государством и бездарно тратились на поддержание военной мощи, войну в Афганистане, помощь другим компартиям, поддержку националистических режимов и т.д. В этих условиях было только два пути, две возможности: первая - продолжать прежнюю политику, закручивая гайки и усиливая репрессии, как это попытался сделать Андропов; вторая - пойти по пути реформирования экономики и общества, либерализации режима в целом, не очень представляя, чем все это может закончиться.
      Горбачев выбрал второе, то есть сделал исторический выбор в пользу реформ, в пользу создания общества, отличного от того, в котором мы жили. Этот выбор определил все остальное. Очевидно, что если бы в апреле 1985 года в борьбе за кресло генсека победил один из его соперников - ленинградский партийный секретарь Романов или московский секретарь Гришин, - то выбор был бы иным и прежде всего с катастрофическим ростом научного, технического и производственного отставания нашей страны от развитых стран.
      Те, кто сегодня проклинает Горбачева и обвиняет его во всех смертных грехах, так и не поняли главного: он сделал правильный исторический выбор в пользу перемен, в пользу реформ. Другое дело, как он действовал потом и как осуществлял эти реформы.
      К моменту избрания Горбачева генсеком его деятельность поначалу вызывала практически единодушную поддержку и восхищение. Общие цели перестройки и нового мышления, провозглашенные Горбачевым: ускорение социально-экономического развития, совершенствование и модернизация хозяйственного механизма, гласность, построение правового государства и развитие демократических начал в жизни общества - отвечали ожиданиям людей и были поддержаны большинством населения и даже частью партийно-советской номенклатуры.
      Название известного фильма "Так жить нельзя!" лучше всего выражало настроение общества, уставшего и от лжи, и от афганской войны, и от маразма правящей геронтократии. Характерно, что и сам Горбачев, уже после отставки отвечая на вопросы журналистов, почему он начал перестройку, сумел дать только одно объяснение: так дальше жить было невозможно.
      Но как только от провозглашения общих целей перестройки Горбачев переходил к конкретным действиям, тут же обнаруживалось, что его начинания не получают единодушной поддержки, а, наоборот, встречают сильнейшее сопротивление аппарата. Да и сами начинания не отличались ни продуманностью, ни здравым смыслом. И борьба с алкоголизмом, и попытки реформирования экономики ("ускорение", обернувшееся громадным ростом бюджетного дефицита; введение госприемки продукции на предприятиях, приведшее к массовому ее возврату на переделку, росту цен и увеличению дефицита товаров в магазинах; меры по совершенствованию хозяйственного механизма, вызвавшие его перебои, и т. д.) все, что ни предпринимал Горбачев, роковым образом давало обратный результат, подрывая доверие к перестройке.
      Справедливости ради надо сказать, что дело тут не только в отсутствии у инициаторов перестройки сколько-нибудь продуманного и ясного плана реформ. Немалую роль в искажении и неудачах реформаторских начинаний Горбачева сыграло традиционное российское отношение к реформам и реформаторам. Реформы Александра I ("дней Александровых прекрасное начало"), как известно, завершились военными поселениями; реформы Александра II - народовольческим террором и убийством царя; реформы Столыпина - его убийством и революцией, погубившей Россию. Печальные уроки, но тем более их надо было учитывать, начиная реформы.
      Для успеха реформ нужно как минимум осознание их необходимости и решимость последовательно, невзирая на препятствия и сопротивление, идти к намеченной цели. В случае с Горбачевым как раз этого и не было. Ему не хватило упорства и воли, столь необходимых реформатору.
      Существуют диаметрально противоположные оценки не только самих реформ Горбачева, но и темпа их проведения. Радикал-демократы обвиняли и до сих пор обвиняют Горбачева в нерешительности, медлительности, склонности к компромиссам. По их мнению, изменения происходили слишком медленно. Коммунистические фундаменталисты типа Лигачева и даже умеренные - типа Рыжкова, напротив, считали, что он слишком спешит, слишком много свободы и прав дал советским людям, не готовым к этому и неспособным правильно ими распорядиться.
      В действительности же ошибаются и те и другие. Истина состоит в том, что уже начиная с 1989 года, ход реформ не контролировался ни Горбачевым, ни партаппаратом, ни тем более госаппаратом. Стоило приоткрыть шлюзы, ослабить давление, как накапливавшееся десятилетиями недовольство существующим строем обрушилось на головы реформаторов, и дальнейший процесс пошел уже помимо их воли.
      Конечно, еще была возможность его удержать способом, который применили китайские власти в том же 1989 году на площади Тяньаньмэнь. Но к чести Горбачева, он не пошел по этому пути, а предпочел продолжать реформаторский курс, подвергаемый критике со всех сторон. Как написала в открытом письме Горбачеву известная правозащитница Виктория Чаликова: "Если бы Вы были Сталиным или Гитлером, толпы целовали бы ваши портреты, обожали бы Вас. А Вас все ругают, даже малые дети знают про Ваши слабости и ошибки".
      История каждого человека - это не только перечень его достижений и успехов, но и груз его заблуждений и ошибок. Является фактом то, что у Горбачева не было достаточно продуманной концепции реформ. Однако в тех условиях глубочайшей стагнации и кризиса, в которых он начинал, такой концепции и не могло быть. Будучи прагматиком, Горбачев осознал необходимость изменения существующего порядка вещей, и этого для начала было более чем достаточно.
      Освободиться от догматического мышления и его носителей - соратников Брежнева, сделать страну более открытой миру и выдвинуть лозунг обновления социализма, очищения его от накопившихся деформаций - в тот момент это и была концепция перестройки, для осуществления которой, казалось, понадобятся многие годы. Сам термин "перестройка" своей неопределенностью и ожиданием нового, ориентацией на процесс изменений, а не на результаты как нельзя лучше соответствовал характеру и целям Горбачева. Ведь "перестройка" - это не модернизация, не реконструкция, не обновление, не реформы, не преобразования, а одновременно и то, и другое, и третье. Этот термин не переводим на другие языки, да и в русском не имеет синонима, который в полной мере отражал бы его смысл. Поскольку Горбачеву в момент выдвижения идеи перестройки и в голову не приходило, что может встать вопрос об отказе от социализма, от советского строя и господства КПСС, то именно перестройка как улучшение существующего с элементами нового лучше всего отвечала запросам дня и ожиданиям народа, униженного материально и морально, испытывавшего непреходящее чувство стыда за то, кто и как правит страной.
      Представим себе на минуту, что, придя к власти в 1985 году, Горбачев стал бы говорить об общечеловеческих ценностях (то есть о либерально-демократических ценностях западного мира, всегда отвергавшихся коммунистической идеологией как буржуазные) или об отказе от идеи мировой социалистической революции и даже о принятии теории конвергенции двух систем как фундаменте общего развития цивилизации, то есть все то, о чем он стал говорить после 1991 года. Его судьба была бы решена без промедления.
      Но, к счастью, Горбачев не был самоубийцей и выдвигал только те идеи, которые усвоил сам и которые было способно усвоить его окружение.
      Анализируя взгляды Горбачева в первые годы пребывания его у власти, необходимо отмести как совершенно несостоятельные предположения о том, что, во-первых, вся концепция перестройки и методы ее осуществления были разработаны задолго до Горбачева в недрах КГБ и предложены ему в целях спасения партноменклатуры и коммунистической системы посредством косметических реформ (эту версию выдвинул известный в прошлом диссидент В. Буковский); что, во-вторых, перестройка - это результат деятельности западных спецслужб, а Горбачев - предатель и платный агент (эта версия принадлежит наиболее тупоголовым фундаменталистам от марксизма типа Макашова, Алксниса, Анпилова) и что наконец, в-третьих, у Горбачева якобы был ясный и продуманный на длительную перспективу план реформ, но обстоятельства вынуждали его до поры до времени этот план не раскрывать.
      В действительности все обстояло проще и сложнее: начиная реформы, Горбачев был убежденным сторонником коммунистической идеи и хотел лишь очистить ее от наслоений и искажений, возникших со времен Сталина. Иначе говоря, перестройка Горбачева вначале была ответом на накопившиеся внутренние и внешние изменения, которые объективно требовали модернизации системы, приспособления ее к изменившимся условиям - и ничего более!
      Но чем чаще Горбачев клялся в верности марксистским догматам, тем больше становился разрыв между словами и делами, разрыв между целями перестройки и очевидной несостоятельностью догматического марксизма в современных условиях. Об атмосфере, царившей в этот период в советском обществе, очень точно написал в одной из своих статей Джордж Сорос: "Никто не уверен, какая часть системы перестраивается и какая еще действует: бюрократы не смеют сказать ни "да" ни "нет", поэтому почти все возможно и почти ничего не происходит".
      Все это было похоже на сон. С мертвой точки советскую историю Горбачев сдвинул с помощью политических реформ: развитие гласности, альтернативные демократические выборы нового парламента, но самое главное - идея идеологического и политического плюрализма, выдвинутая им на фоне одноцветного догматического мышления. Эта идея и была тем рычагом, с помощью которого Горбачев и его сподвижники перевернули коммунистический мир.
      С этого момента Горбачев и его окружение, быстро менявшие свои взгляды в пользу социал-демократических, а затем и либерально-демократических, уже никогда не поспевали за демократизацией общества, за изменением общественного мнения. Тогда-то ими и было потеряно управление процессами перестройки: джин был выпущен из бутылки.
      За короткий период пребывания в должности Генсека КПСС и Президента СССР взгляды Горбачева претерпели такую огромную эволюцию, что в это трудно поверить. Как я уже писал, вначале Горбачев исповедовал вполне традиционные догматические взгляды на социализм, затем он пришел к выводу о необходимости обновления социализма, об отказе от казарменного социализма и построения "социализма с человеческим лицом", а в конце своей политической деятельности, по существу, отказался от марксизма-ленинизма и утратил веру в возможность существования эффективной системы социализма.
      И так по всем вопросам. Вплоть до 1989 года он утверждал ценности и преимущества социалистической демократии, а затем пришло осознание, что не может быть особой демократии ни при социализме, ни при капитализме, что демократия одна для всех, и именно это позволило ему провести первые в истории страны альтернативные демократические выборы, раскрепостившие ее.
      В условиях начатой по его инициативе демократизации общества Горбачев сам вынужден был постоянно менять свои взгляды и совершать идеологический поворот к общечеловеческим ценностям, к признанию прав человека и идеи правового государства, к отказу от марксистско-ленинских догм и фразеологии, которые были с детства вмонтированы в сознание каждого из нас и освобождение от которых происходило очень болезненно, требовало воли и мужества.
      Эволюцию взглядов Горбачева легко проследить ретроспективно, оценивая и анализируя все, что произошло с ним и с нами за эти годы. Но в реальной жизни все происходило не так однозначно и прямолинейно: Горбачев так часто менял свои взгляды, так часто вступал в альянс с самыми реакционными силами, что порой казалось: а не фарисейство ли все это, не мимикрия, продиктованная сиюминутными интересами сохранения власти?
      В спорах на заседаниях Межрегиональной депутатской группы, когда я пытался отстаивать и разъяснять позиции Горбачева (естественно, так, как я их воспринимал), главный аргумент моих оппонентов состоял в том, что Горбачеву нельзя верить ни в чем, что это человек с двойным и даже тройным дном. А на следующий день своими действиями Горбачев начисто опровергал это мнение либо стопроцентно подтверждал его.
      В своих мемуарах Е. Лигачев сокрушается: "Упустили мы Горбачева, просмотрели. Вижу в этом главную свою ошибку!" Все мы в каком-то смысле упустили Горбачева: в чем-то не поняли; в какой-то момент не поддержали, когда он нуждался в нашей помощи; в каких-то ситуациях не проявили твердости и решимости в отстаивании своих взглядов, с которыми он был не согласен, - и тем самым чаще всего оставляли его один на один с лигачевыми, полозковыми, чебриковыми, соломенцевыми и другими, цену которым он знал лучше нас всех. Как знал и то, что они способны на все, когда речь идет об их интересах, положении, привилегиях. Отсюда и нерешительность, и противоречия, и уступки, и откаты назад, и многословие, то есть все то, что нас порой раздражало в Горбачеве и так мешало разглядеть его истинное лицо.
      Попробуем вспомнить, чем так привлек всех нас Горбачев в начале своей деятельности. Чем он достиг популярности и уважения в глазах мирового общественного мнения, завоевал дружбу и доверие Рейгана, Буша, Тэтчер, Коля и других выдающихся политических деятелей разных стран?
      Свой авторитет Горбачев завоевал самыми простыми вещами: став генсеком, он отказался от образа "выдающегося деятеля партии и государства", "верного продолжателя дела Ленина" и т.п., который полагался ему по должности, а предстал перед нами и миром нормальным, живым человеком, с непосредственными реакциями, способным спорить и понимать своих собеседников, умеющим разговаривать с ними не как с акулами империализма и идеологическими врагами, а как с партнерами и достойными людьми. Это настолько было не похоже на обычный стиль поведения советских руководителей, что поначалу вызывало не только удивление, но и недоверие.
      Пройдя все круги советской партноменклатуры и вкусив всех "прелестей" жизни ответственного партработника, Горбачев как-то ухитрился сохранить душевность, природный демократизм, обаяние и другие нормальные человеческие качества, не слишком искаженные совершенно специфической атмосферой жизни советских партийных деятелей, которых Эрнст Неизвестный очень образно определил как "людоедов в пиджаках, варящихся в собственной лжи".
      Конечно, не следует упрощать: Горбачев в полной мере усвоил аппаратные правила жизни, был мастером политической интриги, хитростью превзошел своих сотоварищей по политбюро (иначе бы ему не удалось отправить их одного за другим на пенсию, а в апреле 1989 года он сумел за один прием отправить в отставку свыше трети ЦК - более ста человек).
      И все же, и все же... На фоне своих предшественников и других политических деятелей той поры Горбачев выделялся как белая ворона. Не отсюда ли истоки той звериной ненависти, которую вызывает Горбачев у деятелей бывшего партаппарата и ветеранов партии?
      Но как бы ни оценивать те или иные взгляды или поступки Горбачева, никогда не надо забывать, что именно он - практически в одиночку, встречая сопротивление и непонимание как у себя дома, так и в других странах, - положил конец "холодной войне" и противостоянию двух систем. Тем самым человечество хотя бы на время было избавлено от призрака ядерной катастрофы.
      Для лидера любой страны формирование команды - первый и важнейший вопрос, от которого зависит успех или неуспех пребывания во главе государства. В сложившихся западных демократиях команда готовится внутри партии и задолго до выборов. Первое лицо, конечно, оказывает влияние на ее состав, но не оно, а партийные интересы являются определяющими в формировании команды. У Горбачева была другая ситуация: аппарат партии не столько помогал, сколько противостоял ему. К тому же, к обычной атмосфере интриг вокруг первого лица добавлялись специфически советские, установившиеся со времен Сталина, - наушничество, подсиживание, стукачество, искажение информации соответствующими спецслужбами и т. д.
      Однажды, уже в сентябре 1991 года, когда я был введен в состав Президентского совета при Горбачеве, я спросил у него, почему он не попытался опереться на новых лиц, пришедших в политику благодаря его реформам, то есть на представителей демократической оппозиции и прогрессивно мыслящих ученых, которые могли бы противостоять старой партийной номенклатуре, служить противовесом ей. Ответ поразил меня своей неожиданностью: "Как я мог это сделать, если на каждого из вас практически ежедневно из КГБ и других служб поступали компрометирующие материалы?"
      Это, кстати, едва ли не главная проблема и нашего нынешнего президента, руководители личной охраны которого взяли на себя труд поставлять ему тщательно подтасованную информацию и высосанный из пальца компромат практически на всех действующих в российской политике лиц, тем самым постоянно поддерживая у него чувство недоверия и нравственной изоляции.
      Жить долго в таких условиях - и пример Горбачева лучшее подтверждение тому - просто нельзя. Нравственная изоляция ослабляет самого сильного политического деятеля, загоняет его в тупик, делает неспособным к решительным действиям в кризисных ситуациях, заложником ближайшего окружения. Пребывая в атмосфере интриг и наветов, такой руководитель утрачивает способность правильно оценивать степень кризисности ситуации и принимать адекватные ей меры. Это как раз то, что роднит столь разных политических деятелей, как Горбачев и Ельцин, во всем остальном антагонистов, и что досталось им по наследству от советского строя, для ниспровержения которого оба они так много сделали.
      В карьере любого политического деятеля есть два важных момента, в которых наиболее полно проявляется его личность, - момент вхождения во власть и момент ухода из нее. Если вначале происходит испытание славой, победой, одержанной над противниками и соперниками, то уход из власти носит, как правило, кризисный характер, связан с неудачами и поражениями. Может быть, будущие биографы и историки наиболее высоко из всей деятельности Горбачева на посту последнего Генсека КПСС и первого Президента СССР оценят именно то, как он ушел из власти. В его руках оставалось достаточно средств, чтобы попытаться переиграть участников Беловежского соглашения. Но тогда гражданская война со всеми ее ужасами была бы неизбежной. Я думаю, что это был главный мотив действий Горбачева в тот исторический момент - он предпочел сдать власть, не цепляться за нее, чтобы не довести дело до кровавой развязки.
      К этому моменту Горбачев уже не определял ход развития событий, а лишь догонял их, полностью поглощенный тактикой удержания власти, вследствие чего многие из его потенциальных сторонников и последователей превратились в его политических противников. Но и в этих условиях было множество противников распада Советского Союза, на которых он мог опереться в борьбе за сохранение Союза и одновременно своего президентского поста. Счастье для всех нас, что он не пошел по этому пути. Как точно написал впоследствии один из журналистов: "Тот, кто радуется распаду Советского Союза, не имеет сердца, а тот, кто мечтает о его восстановлении, не имеет мозгов!"
      В принципе Горбачев должен был бы благодарить судьбу за столь раннее отстранение его от власти. К концу 1991 года он из популярного и любимого лидера превратился в мишень для критики и ненависти со всех сторон. Казалось, все ополчились против него: коммунистические фундаменталисты, которые не могли ему простить распада компартии и того, как легко он смирился (по их мнению) с запретом КПСС; радикал-демократы, которые, напротив, не могли ему простить нерешительности и уступок партноменклатуре, что, по их мнению, постоянно ставило под удар политику реформ; и даже умеренные демократы (центристы), которые отказали ему в поддержке из-за неспособности выйти из роли партийного генсека и стать настоящим президентом страны. Но самое главное, Горбачев к этому времени потерял доверие и поддержку широких народных масс, разглядевших пустоту многословных речей и переставших понимать логику и цели действий Горбачева.
      Все это означало только одно: вопрос об уходе Горбачева - это лишь вопрос времени. Чем дольше бы он оставался у власти, тем катастрофичнее для страны и для него лично был бы конец его политической карьеры. В этом заключается ответ на вопрос, может ли Горбачев вернуться к власти. Это исключено, потому что у него нет опоры ни в существующих сегодня в России политических структурах, ни в широких народных массах, что и подтвердили прошедшие президентские выборы, в которых он принял участие, несмотря на предостережения близких к нему людей и специалистов, и в которых он потерпел унизительное поражение.
      Для нашей страны, не привыкшей к преемственности власти, к тому, что приход во власть нового руководителя страны - это не результат переворота или смерти предшественника, а нормальная государственная процедура, предусмотренная существующим законодательством, важное значение имеет еще один урок, данный нам всем Горбачевым. Этот урок состоит в том, что после ухода из власти, после окончания властных полномочий бывший президент страны может продолжать свою (в том числе и политическую) жизнь. Не следует забывать о том, что он живет среди нас, поэтому будем с уважением относиться к тому, что он сделал, не возводя его человеческие слабости и допущенные им ошибки в разряд преступлений. И будем всегда помнить старинную восточную мудрость: "Не проклинайте прошлого царя!"
      Первые президентские выборы в России в 1991 году принесли немало неожиданностей, однако уверенная победа Ельцина лишь подтвердила общее стремление народа расстаться с коммунистическим прошлым и поддержать демократические реформы. Тогда всем казалось, что одно только имя первого Президента России способно объединить народ, тем более что по поводу будущего у большинства людей в стране существовала иллюзия быстрых перемен к лучшему: один-два года нестабильности, а потом придут экономический рост и процветание. Главное - избавились от коммунистов. В 1991 году вера в Ельцина была беспредельной. Он получил карт-бланш на проведение любых реформ.
      Сегодня, спустя восемь лет, уже нет и речи о его политическом лидировании. Все трудности и ошибки переходного периода не только противники, но и многие сторонники первого российского президента связывают с его именем. Что естественно! Но не следует при этом забывать, что именно Ельцин решился на проведение кардинальных политических и экономических реформ, что именно он начал демонтаж коммунистической системы, прекрасно понимая, с какими немыслимыми трудностями придется столкнуться при этом.
      Как уже отмечалось ранее, в конце 80-х годов Ельцин был символом борьбы со злоупотреблениями власти. В его выступлениях того периода, как и в последующем, не было какой-либо особой программы, не было ничего, что свидетельствовало бы о его демократических взглядах, приверженности идее правового государства и обеспечения прав человека, но было другое - была критика злоупотреблений партийных и государственных чиновников, критика привилегий, что дало Ельцину массовую поддержку у населения, видевшего несправедливость власти и возмущавшегося этим. Тем более что жизнь ухудшалась с каждым днем.
      В 1990 году Ельцин становится (после ожесточенной борьбы с коммунистическим крылом Съезда народных депутатов России) Председателем Верховного Совета России и в этом качестве начинает борьбу за суверенитет России против союзных властей и Горбачева. В этой борьбе его единодушно поддерживают все российские депутаты, даже коммунисты из числа номенклатурных работников республиканского уровня, которые таким образом хотели укрепить свое положение и добиться большей независимости от союзных властей.
      Вся политическая жизнь в Советском Союзе в этот период (1990-1991 годы) прошла под знаком противостояния и борьбы между союзным руководством во главе с Горбачевым и лидерами союзных республик. Ельцин тогда оказался наиболее ярким выразителем интересов региональных элит, благодаря чему он и получил поддержку от руководителей других союзных республик и разных регионов России. Парад суверенитетов - сначала союзных, а затем и автономных республик, имевший место в 1991 году, - во многом определялся позицией Ельцина и от него получил главный посыл.
      Результаты борьбы Ельцина с Горбачевым и союзным руководством известны. Немалую роль в успехе Ельцина в этом противостоянии сыграла активная позиция во время августовского путча 1991 года, после которого он становится доминирующей политической фигурой в стране. Он сначала тормозит, а потом вместе с другими лидерами союзных республик срывает переговоры по заключению Союзного договора, по модернизации государственного устройства Советского Союза и в конечном счете вместе с лидерами Украины и Белоруссии подписывает печально знаменитое Беловежское соглашение, которым было объявлено о прекращении существования СССР.
      1991-й - год политического триумфа Бориса Ельцина: избрание его Президентом России и последующая победа, одержанная над коммунистическими путчистами. Последующие годы были для Ельцина годами напряженной и длительной борьбы, создавшими мнение о нем как о человеке, который с честью способен выйти из любого испытания. Но, как говорят у нас, разрушать - не строить, и в течение всего правления Ельцина медленно, но неуклонно приходило сознание того, что российский президент не готов к длительному, без взрывов и потрясений, реформированию общества.
      Ельцин 91-го года сильно отличается от Ельцина 96-го (дело не только в возрасте и состоянии здоровья, для президента 65 лет - это не возраст). Ельцин 91-го года - признанный лидер демократических сил; на выборах в июне 1991 года он победил именно как единый кандидат демократических сил. В 1996 году, выдвигая свою кандидатуру на второй срок, Ельцин уже не мог говорить от лица всего демократического движения. Не поднимался и вопрос о том, что он мог быть выдвинут в качестве общего кандидата демократических сил. Напомню, что среди одиннадцати соперников Ельцина на президентских выборах в 1996 году более 2/3 выступали под демократическими лозунгами.
      Но тогда что же принесло ему победу, если время народной любви и всеобщей популярности уже прошло? К 1996 году люди устали от бесконечных и неожиданных перемен, которые постоянно обгоняли восприятие и осознание их людьми что ставило обывателя в тупик, он переставал понимать происходящее. Поэтому Ельцин в глазах многих оставался гарантом продолжения начатых реформ. Боязнь возврата коммунистов к власти и связанных с этим новых потрясений стала главной причиной его победы в 1996 году.
      Коммунисты проиграли эти выборы, а Россия получила шанс на продолжение реформ. Но мы были очень близки к возврату коммунистов к власти. Можно без преувеличения сказать, что не мы выиграли, а они проиграли. Если бы Зюганов и его окружение были более гибкими и не запугивали страну возможностью нового передела собственности, а также закрытием границ и запрещением свободного выезда из страны, то у них был шанс выиграть эти выборы. Но если бы коммунисты вообще не выдвигали своего кандидата, а поддержали бы, например, А. Лебедя, то сегодня в России был бы другой президент. Впрочем, об этом я уже писал.
      Попробуем проанализировать, кто голосовал за коммунистов на этих выборах. Убежденных сторонников коммунистических идей среди них было немного (примерно 8-10% из тех 38% избирателей, что проголосовали во втором туре за Зюганова). Остальные - это в основном те слои населения, которые не почувствовали реформ (крестьяне, армия и т. д.), либо по интересам которых реформы ударили особенно больно (ветераны, пенсионеры, рабочие военных заводов). Немалое число избирателей голосовало за коммунистов просто потому, что не могло голосовать за Ельцина (из-за чеченской войны, из-за разгула преступности, из-за потери сбережений, обесцененных в результате реформ).
      Вообще голосовать "против", а не "за" - это давняя российская традиция, возникшая на почве глубокого недоверия к власти, полной дискредитации власти в глазах народа, той пропасти, которая разделяет власть и народ.
      Но из всего этого президентом и новым правительством должен быть извлечен урок - значит, именно здесь нужно сосредоточить усилия, доведя до положительного результата земельную, военную и государственно-правовую реформы, восстанавливая доверие народа к власти, к государству. Это потребует времени и громадных усилий, но другого пути укрепления и развития демократического общества просто не существует.
      В России сегодня есть все предпосылки - экономические, политические и социальные - для достижения успеха в проведении реформ. Но для этого нужна политическая воля, а также последовательное, настойчивое и решительное продолжение курса осмысленных и столь необходимых стране реформ.
      К сожалению, до сих пор их не было, вследствие чего возникла ситуация бездарная и трагическая. После краха коммунистической системы измученные дефицитом и очередями советские люди накинулись на неожиданно возникшее изобилие товаров. И незаметно для себя мы превратились в общество потребления в самом точном и худшем смысле слова: мало что производя, мы хотели только потреблять. Деньги, а точнее, доллары, стали единственной моральной и материальной ценностью, единственной мерой всех вещей, включая мораль и совесть. Процесс насыщения идет до сих пор.
      По-видимому, по-другому и быть не могло. Но власть могла и обязана была смягчить эти процессы, не допускать того, чтобы возникло новое социальное напряжение в обществе - теперь уже из-за того, почему кто-то разбогател, а я стал жить еще хуже. Возьмем приватизацию, вызывающую столько негодующих криков со всех сторон. Приватизация госсобственности у нас превратилась, по сути, в бесплатную ее раздачу, что привело к обогащению немногих. Ведь приватизация в посткоммунистическом обществе, по образному выражению одного экономиста, есть продажа бесхозных объектов неизвестной стоимости тем, у кого нет денег, чтобы их купить. Поэтому эти объекты попадают либо в обладание номенклатуры (красных директоров, влиятельных чиновников), либо становятся собственностью представителей криминального мира. Именно в этом обвиняют Ельцина (не говоря уже о Чубайсе) и правые и левые. Коммунисты и националисты, демократы и центристы единодушны в своей критике приватизации. Но могло ли быть иначе, и что мог изменить в этом деле лично Ельцин?
      Понятно, что при любых методах приватизации многие обогатиться и не могли, поэтому те, кто в 1992-1993 годах продавал свои ваучеры за бесценок, подчас за бутылку пива или в лучшем случае, водки, могут корить только сами себя. Именно они создали основу сегодняшнего благосостояния Березовских и Ко, тех, кого называют звучным словом "олигархи", а на самом деле - это просто ушлые ребята, воспользовавшиеся моментом.
      Но, как и в случае с финансовыми пирамидами и обманутыми вкладчиками, государство не должно было оставаться в этих ситуациях в роли постороннего наблюдателя. Нельзя было доводить дело до того, чтобы обманутыми становились миллионы.
      Я вспоминаю, как еще в 1989 году знаменитый экономист, нобелевский лауреат В. Леонтьев, говорил мне: "Вам предстоит провести приватизацию. Не имеет значения, какую форму приватизации вы изберете. Важна скорость ее проведения: чем быстрее - тем лучше. Все равно через 5-7 лет собственность окажется в руках у тех, кто умеет ею управлять".
      В России была выбрана ваучерная форма приватизации, утвержденная парламентом (еще Верховным Советом) и осуществленная по утвержденной им же программе приватизации государственной собственности. Президент формально к осуществлению этой акции отношения не имел: все происходило через парламент и правительство. Однако он мог вмешаться в этот процесс, не допустить наиболее очевидных просчетов (например, не торопиться с приватизацией наиболее доходных нефтяных и газовых компаний, а сначала избавиться от груза менее доходных либо вообще нерентабельных предприятий, которые и даром отдать было бы не жалко), а главное - принять меры по смягчению трудностей переходного периода.
      Только один пример того, что мог и обязан был сделать президент (кстати, и сегодня еще не поздно): осуществить широкомасштабную программу бесплатной раздачи земель сокращаемым из армии офицерам и сверхсрочникам, увольняемым с закрывающихся шахт шахтерам, ветеранам, переселенцам из других республик бывшего Союза. Для этого не нужно было отбирать земли у колхозов и совхозов (хотя в результате агонии коллективных хозяйств только в 1996 году в России из оборота ушло более 8 млн га сельскохозяйственных земель, а в 1997 году - уже около 10 млн га. Вопрос об этих землях - следующий шаг!), а начать изъятие излишних земель у Минобороны, которое вместе с пограничниками владеет около 20% территории страны, использовать в этих целях земли госзапаса, неудобья. Но раздача обязательно должна быть бесплатной с освобождением от налога на землю в течение 3-5 лет (в зависимости от местонахождения земель), с запрещением на тот же срок ее продажи, с выдачей кредитов на освоение участков.
      Подобное решение, осуществленное в крупных масштабах, позволило бы снять многие проблемы с модернизацией и сокращением армии, со структурной перестройкой экономики, а главное - серьезно облегчило бы бремя переходного периода для миллионов россиян, оказавшихся в тяжелом материальном положении.
      Или другая проблема, ставшая сегодня едва ли не главным центром политической жизни в стране, - проблема неплатежей. Никто, включая президента, не хочет даже поднимать основной вопрос, связанный с появлением неплатежей: а за что, собственно, и кому нужно платить? Если внимательно проанализировать платежи государства, то львиная доля госбюджета уходит на содержание чиновничества всех уровней. В сфере государственности - это одно из главных обременений, доставшихся нам от прошлого режима. Одно только Управление делами президента имеет бюджет, превышающий два миллиарда долларов в год. Новые федеральные структуры растут как грибы после дождя. Но в этой сфере неплатежи как-то не ощущаются - они бьют в основном по работникам образования, культуры, предприятий ВПК, шахтерам, пенсионерам.
      И здесь не отделаться арифметическими сокращениями на 15-20 или более процентов по заданиям сверху, так как взамен сокращенных чиновничьих мест тут же появляются новые в виде новых ведомств и учреждений. Нужна продуманная концепция нового госаппарата, исходящая из принципа федерализма, нужны кардинальные реформы, а не просто сокращение всех без исключения силовых структур. Тогда и неплатежи исчезнут сами по себе. Достаточно вспомнить о почти 600-тысячном контингенте внутренних войск, которые оставил после себя недоброй памяти министр внутренних дел Куликов. Этой категории госслужащих зарплату не задерживают.
      Если попытаться ранжировать по значимости для будущего России основные ее политические, экономические и государственные проблемы, то я бы предложил следующий вариант:
      1. Нереформированность силовых структур государства, их незаметное превращение в органы полицейского государства.
      2. Засилье чиновничества, его количественный рост и непрерывная бюрократизация всех сторон жизни российского общества.
      3. Криминализация государства и общества. Сращивание государственных структур с криминальными.
      4. Преобладание унитаристского, имперского подхода во взаимоотношениях с различными национальностями и народами России.
      5. Абсурдный, противоречащий интересам страны в целом и каждого человека в отдельности характер налогового и таможенного законодательства.
      6. Нерешенность вопроса о бесплатной раздаче пустующих государственных земель гражданам.
      7. Незавершенность реформ в военной, образовательной, научной и культурной областях.
      8. Низкий уровень зарплаты в сфере образования, науки и культуры.
      9. Несвоевременные расчеты государства (неплатежи) по своим обязательствам перед разными регионами и различными категориями граждан.
      10. Отсутствие долговременного стратегического планирования в государственном секторе экономики, в сфере государственных финансов, в банковской и кредитной политике государства.
      Можно назвать и другие проблемы, поменять их местами, но по важности для будущего страны названные проблемы имеют первостепенный характер. Именно с ними придется столкнуться новому парламенту и новому президенту страны еще в рамках завершающегося тысячелетия.
      По истечении первых лет второго президентства Ельцина стало совершенно очевидно, что он не способен разрешить хотя бы в какой-то мере проблемы, стоящие перед страной. В народе сложилось твердое убеждение, что главным стимулом деятельности президента стало прежде всего благополучие его семьи и собственное будущее. А это несомненный признак исхода - завершения ельциновского периода в современной политической истории России. Поэтому лишен смысла вопрос, оживленно обсуждаемый в российских СМИ: будет Ельцин баллотироваться на третий срок или нет? Сегодня вопрос стоит по-другому: дотянет ли Ельцин до конца своего президентского срока? Страна устала от Ельцина, от всего, что происходит в его окружении и на всех уровнях государства - от безвластия, от безынициативности, от психологии временщиков, стоящих во главе страны. Да и просто оттого, что Ельцин большинству людей, еще помнящих рубеж 80-х годов, все больше напоминает Брежнева в его худшие времена. А против этого бессильны любые деньги и любые избирательные технологии.
      В 2000 году Россия получит нового президента. Но кто будет следующим? Фавориты названы, и их шансы активно обсуждаются: Е. Примаков, Ю. Лужков, А. Лебедь, Г. Зюганов, Г. Явлинский, В. Путин, С. Степашин. Возможны и другие варианты!
      Кто на новенького?
      Глава 9
      Я ДОЛЖЕН ДОБЕЖАТЬ...
      Книга уже была написана и сдана в издательство, когда последовал новый виток моего дела: Генпрокурор Ю. Скуратов выступил с очередным заявлением о том, что следствие располагает в отношении Собчака материалами, которые способны вызвать "шок и смятение у любого нормального человека", но в интересах следствия огласить эти материалы он пока не может. По иронии судьбы телевидение показало кадры "в отношении самого Скуратова", которые уже "вызвали шок" у нормальных людей. А на меня Скуратов снова "покатил бочку" он продлил на очередные шесть месяцев работу следственной группы в Петербурге (вследствие чего расследование вышло за пределы всех мыслимых и допустимых законом сроков - более трех лет). Мой адвокат В. Плигин получил от руководителя следственной группы В. Лысейко документ, из которого следует, что процессуальный статус А. Собчака по делу остается прежним - свидетель.
      Похоже, что Российская прокуратура, которая в советское время была абсолютно закрытым учреждением, все больше превращается в своеобразное информбюро по расследуемым ею делам: следователи и прокуроры охотно дают интервью, подробно рассказывают об обвинениях и преступлениях, якобы совершенных теми или иными лицами, о своих успехах в расследовании нашумевших дел и т. д. Но вот беда - ни по одному из громких дел с политическим подтекстом нет результата. Проходят годы, а убийцы Холодова, Листьева, Маневича, Рохлина и других так и не найдены. В тех же случаях, когда дело доходит до суда, оно либо разваливается при рассмотрении его в судебном заседании, а затем прекращается в процессе доследования (как случилось, например, по нашумевшему делу Балтийского пароходства, которое длилось с 1992 по 1998 год и по которому были арестованы и привлечены к уголовной ответственности десятки людей; аналогичный пример - дело генерала Кобеца), либо завершается оправданием или условным осуждением по третьестепенной статье (как произошло с другим громким делом - мэра города Ленинск-Кузнецкого), либо так и не доходит до суда (вспомним дело бывшего исполняющего обязанности Генпрокурора России Ильюшенко).
      По всем признакам - не все в порядке "в датском королевстве". И порядка там не будет до тех пор, пока прокуратура и другие правоохранительные органы России не подвергнутся радикальному реформированию и из органов, враждебных демократической государственности, не превратятся в эффективно работающие органы демократического государства. Для этого, однако, необходимо изменить и законодательный статус прокуратуры, и поменять людей, в ней работающих, на более профессиональных и лояльных по отношению к своей стране.
      В советское время правоохранительные органы (прокуратура в том числе) никогда всерьез с законом не считались - они предпочитали руководствоваться "революционной целесообразностью" в борьбе с "врагами народа". Но в демократической России у прокурорских работников появились новые черты, существенно отличающие стиль работы сегодняшних прокуроров и следователей от их советских предшественников.
      В те времена они были подконтрольны и подотчетны соответствующим партийным органам (райкомам, обкомам, ЦК), от которых зависело назначение на должность и продвижение по службе. Естественно, что прокуроры этих органов боялись, так как за различные злоупотребления могли потерять должность и быть исключенными из партии.
      Сегодня прокуратура не подотчетна никому. Наоборот, она всех проверяет и против любого гражданина или должностного лица может применить любые меры, вплоть до обыска, возбуждения уголовного дела и даже ареста, не неся никакой ответственности в случае незаконности подобных действий.
      Более того, если учесть, что старые прокурор-ские кадры в массе своей враждебно настроены по отношению к демократическим переменам, происходящим в России, то нет ничего удивительного в том, что они с иезуитским наслаждением нарушают закон, чтобы продемонстрировать, насколько хуже стало при демократах по сравнению с милыми их сердцу коммунистическими временами.
      Едва ли не по большинству уголовных дел (как с политическим подтекстом, так и без него) стала применяться схема: арест подозреваемого - содержание его под стражей максимально длительное время истязания с целью получения признания - многомесячное ознакомление с материалами дела - длительное (нередко по два-три года) ожидание рассмотрения дела в суде. В итоге приговор по делу уже не имеет существенного значения. Даже если он оправдательный, то с момента возбуждения дела прошло так много времени, сменилось так много лиц, причастных к расследованию (оперативников, следователей, прокуроров), что наказывать за беззаконие, за годы, проведенные человеком, оправданным по суду, в тюрьме в период следствия и ожидания суда, практически некого. Да никто и не ставит подобного вопроса, поскольку приведенная схема расследования уголовных дел стала повседневной практикой в деятельности милиции и прокуратуры. В последнее время к этому подключилась и налоговая полиция.
      Но еще более опасным для судеб страны стало использование правоохранительных органов в политических целях. Чтобы убрать с политической сцены неудобных и опасных конкурентов, как федеральные, так и региональные власти все чаще прибегают к услугам милиции и прокуратуры, которые охотно их оказывают.
      Новым изобретением стала практика возбуждения дел и громких разоблачений со стороны правоохранительных органов в отношении тех или иных кандидатов, неугодных властям, в период избирательной кампании. Подобных примеров множество по всей России, поэтому приведу лишь два из последней по времени (ноябрь 1998 года) кампании по выборам в Законодательное собрание Санкт-Петербурга. Среди кандидатов были два известных в стране и городе политика: Сергей Беляев, бывший вице-премьер Правительства России и бывший руководитель парламентской фракции НДР в Госдуме, и Юрий Кравцов, бывший председатель Законодательного собрания города и бывший член Совета Федерации РФ. Против обоих был применен один и тот же прием: в период избирательной кампании (за неделю до дня выборов) Московская горпрокуратура объявила по всем средствам массовой информации о возбуждении уголовного дела против С. Беляева за "квартирные махинации", а Петербургская горпрокуратура - о возбуждении против Ю. Кравцова уголовного дела "за нарушения ведения избирательной кампании и подкуп избирателей".
      Каждый из них в случае избрания был бы серьезным претендентом на пост председателя Законодательного собрания города, что, однако, не устраивало губернатора В. Яковлева.
      В итоге и С. Беляев, и Ю. Кравцов выборы проиграли, а когда после выборов пришли в прокуратуру для выяснения своей судьбы, то им было сказано: можете спать спокойно, ваше уголовное дело прекращено. Очевидно, что здесь имели место беспрецедентные по наглости и открытости нарушения закона, вмешательство прокуратуры в предвыборную борьбу. Однако никто не поставил вопроса об ответственности соответствующих прокурорских работников. В преддверии будущих парламентских и президентских выборов особенно ясно, что подобными методами можно дискредитировать и убрать с политической арены любого кандидата. И это лучше всего характеризует тот режим псевдодемократии, который установился сегодня в России.
      В декабре 1998 года Госдума приняла поправки к Закону о прокуратуре (по существу, новый Закон о прокуратуре). Совет Федерации утвердил его. Если новый Закон о прокуратуре будет подписан президентом, то это приведет к закреплению неконституционного положения прокуратуры, которая сохраняет и поныне организационные основы и дух сталинского времени. В соответствии с Конституцией РФ 1993 года прокуратура должна быть введена в рамки судебной власти, а каждое действие прокурора быть подконтрольным судебным органам. Принятый Госдумой новый Закон о прокуратуре не только не устраняет этого противоречия, но углубляет разрыв существующего положения прокуратуры с конституционными нормами, наделяя ее новыми функциями контроля за соблюдением Конституции. К чему это приведет, известно заранее: к росту прокурорского произвола, к возведению в норму нарушений законности и прав человека.
      По существу, по инициативе коммунистического большинства Госдумы предпринята очередная попытка свертывания демократии и создания легальных условий для будущих расправ с политическими противниками. Нет сомнений, что Прокуратура России готова к этому уже сегодня. Был бы дан сигнал и обеспечена безнаказанность.
      Не хочу быть пророком, но уверен, что если Б. Ельцин подпишет этот закон, то именно он на следующий день после окончания срока своих полномочий станет одной из его жертв.
      Убийство председателя "Демократической России" депутата Госдумы Г. Старовойтовой еще раз наглядно показало, кто мешает нынешним властям. Псевдодемократы и коммунисты, захватившие власть в стране, расправляются с подлинными демократами, с теми, кто в начале 90-х годов возглавил борьбу за крушение коммунистического режима. Иных уж нет (Сахаров, Старовойтова, Адамович, Мень, Тихонов), другие вынуждены жить вдалеке от России - в изгнании (Коротич, Станкевич), третьи - уйти из политической жизни в науку, журналистику, преподавание, не желая иметь дело с существующим режимом (Афанасьев, Попов, Полторанин). В политической жизни России от знаменитой Межрегиональной депутатской группы остался один Б. Ельцин. Обращаясь к нему еще в 1996 году, Галина Старовойтова спрашивала: "Каин, где твой брат Авель?" Где сегодня твои братья по борьбе с коммунизмом, Борис Ельцин? Ответов на эти вопросы ожидать сегодня бесполезно.
      Обозначившийся сегодня поворот к движению в обратную сторону не сулит стране решения назревших проблем. Напротив, он лишь усугубит бедственное положение народа. Сегодня у власти в России номенклатура, ставшая собственником большинства приватизированных объектов. К несчастью, эти люди не в состоянии эффективно управлять своей собственностью. Потому и остановилось большинство промышленных предприятий, что не имеет хозяина, способного правильно поставить дело в условиях рыночной экономики. Советские директора и партработники, ставшие собственниками, просто не могут ни организовать производство, ни управлять им в существующих условиях. Такая же картина с агонизирующими уже целое десятилетие колхозами и совхозами.
      Где же выход? Он очевиден для каждого, кто хоть немного знаком с историей и способен трезво оценивать происходящее. С существующей властью нас ничего хорошего ожидать не может. Из ничего может выйти только "ничего". России сегодня требуются две вещи: хорошие законы и честное правительство. Но как трудно их получить, если люди продолжают голосовать за коммунистов, заведомо не желающих улучшить ситуацию. Ведь только при этом условии они как бы реабилитируют свое прошлое, говоря: "А вот при Сталине был порядок!"
      Мне больно наблюдать все происходящее - когда я смотрю сегодня на людей, из которых состоят администрация президента, Госдума и другие властные структуры, у меня возникает один вопрос: "Как они могли туда попасть?"
      Моя собственная жизнь последние три года напоминает голливудский триллер, в котором есть все: интриги, подлоги, шантаж, травля, незаконное преследование со стороны всемогущих полиции и спецслужб, разлука с близкими, помощь друзей, поддержка со стороны совершенно незнакомых людей, чувство обреченности и бессилия оттого, что ты не можешь вмешаться в происходящее, торжество ничтожеств, которых раздражал самим фактом своего существования. И не оставляющая меня вера в победу правды и справедливости. Помните известный американский фильм "Бегущий человек"? В отличие от его героя я должен добежать. Должен дождаться правого суда. У меня нет права быть убитым, пока я не докажу свою правоту в этом подлом и постыдном для властей так называемом "деле Собчака".
      Травля, продолжающаяся более трех лет, имеет целью уничтожить меня как политика, одного из лидеров первой демократической волны, а если получится, то уничтожить и физически. Нет человека - нет проблемы. Об этом свидетельствует высокопрофессиональный подход к организации этой кампании: систематичность, подключение средств массовой информации, вплоть до Интернета, участие в ней высокопоставленных государственных чиновников, фабрикация все новых и новых "сенсационных разоблачений". Не успею я по суду или публикацией документов опровергнуть одну ложь, как появляется следующая. То меня якобы задерживают в Лондоне с миллионом долларов в чемодане, а когда выясняется, что я в тот год и в Англию-то не выезжал и, естественно, меня никто и нигде не задерживал, то появляется новая байка об особняке на авеню Фош в Париже и вилле на Лазурном берегу. Когда и эта ложь становится очевидной и опровергнута в судебном порядке, возникают вздорные публикации о том, что я являюсь владельцем ряда банков, а моя жена организует заказное убийство небезызвестного Шутова, избивает соседа, клевещет на прокуратуру.
      Не успели граждане переварить эти слухи, как распространяются новые - на этот раз о моей младшей дочери, которую будто бы похитили, и я заплатил выкуп в миллион долларов, принесенных на кладбище опять-таки в чемодане; что она будто бы вышла замуж за сына губернатора Яковлева и прочий подобный вздор.
      Наконец, появляются публикации о том, что я живу как рантье на миллионы, якобы полученные от иностранных банков за содействие учреждению их филиалов в Петербурге, и в Россию возвращаться не собираюсь.
      Есть у меня достоверные сведения о том, что окружение В. Яковлева (Невзоров, Кошмаров, Потехин и другие) готовит к выбросу новые порции псевдоразоблачительных материалов. Очередной виток борьбы со мной начался показом сфабрикованного А. Невзоровым фильма о моем задержании.
      Все это говорит о том, что нынешние власти Петербурга, превратившие его в один из самых криминальных городов России, опозорившие честь и репутацию великого города, просто меня боятся. После случившегося со Старовойтовой угрозы в мой адрес и в адрес моей семьи приобрели зловещую окраску.
      И тем не менее я буду продолжать свою борьбу за установление в России подлинной демократии, за восстановление своего доброго имени. Я уверен, что принесу пользу своей стране, моему народу и родному городу. Ради чего и была написана эта книга.
      Сегодня все (как в России, так и в остальном мире) задаются вопросом: что ожидает Россию в ближайшие годы и в последующем, куда занесет ее буйный нрав, мятежные помыслы и трагическая судьба?!
      Быть предсказателем российского будущего - занятие неблагодарное, но все же попробую поделиться своими мыслями и наблюдениями на этот счет.
      Прежде всего об очевидном. Ельцинская эра в истории России с ее потрясениями, псевдодемократией, временщиками у власти, судорожными метаниями вместо продуманных реформ, бесконечным обманом народа, нечистой и похмельной жизнью правителей - фактически закончилась. Как-то в один миг стало очевидно, что у этого режима будущего нет. Но что придет ему на смену?
      Нельзя исключить, конечно, и крайнего варианта - реставрации советского коммунистического режима в его прежнем виде, о чем мечтают Макашовы, Анпиловы и им подобные. Но это маловероятно. А если и случится, то скорее не по желанию, а вопреки воле нынешнего руководства компартии, которое, с одной стороны, не может отказаться от груза демагогических идей ортодоксального коммунизма, а с другой - не хочет утратить собственность, богатство, деньги, которые оказались в его руках. По сути, нынешняя номенклатура превратилась в буржуа, но по инерции продолжает выдавать себя за представителей и поборников интересов рабочего класса.
      Больше всего коммунисты боятся получить власть; тогда станет для всех очевидным, чьим интересам они служат не на словах, а на деле. Поэтому для них предпочтительнее оставаться в оппозиции.
      Из-за разгула преступности в стране гораздо большие шансы у силового варианта развития с приходом к власти авторитарного властителя, желательно генерала, который жесткой рукой наведет порядок. В умах многих людей живет и крепнет мечта о своем, российском Пиночете. А с тем, что за ним последуют репрессии, они заведомо согласны. Стерпим! Дело привычное! Авось меня лично не заденет!
      Но и этот путь маловероятен - нет подходящего кандидата, да и репутация у наших генералов слишком подмоченная: и воевать толком не умеют (две проигранные войны в Афганистане и Чечне за последние пятнадцать лет), и вороваты, и мозгов явно для руководства страной не хватит.
      Остается третий путь - долгого и трудного вхождения в новую экономическую и политическую систему с постепенным преобразованием экономики в рыночную, с развитием демократических институтов общества, с преодолением житейских сложностей и мучительно трудным осознанием и утверждением человека как центра государственной и общественной жизни.
      Нам всем необходимо понять, что кризис - это надолго, и научиться жить в этих условиях. Предпочтительность эволюционного (хотя и более медленного, но зато созидательного) пути развития революционному в интересах будущего России сегодня осознается подавляющим большинством россиян. В этом наша надежда на развитие России по демократическому пути. Извечный спор между славянофилами и западниками, извечные поиски русской национальной идеи и "особого" пути (особой судьбы) России лишь подтверждают неприемлемость механического переноса западных конструкций, западного опыта на русскую почву, но никак не могут служить доказательством неприемлемости, чуждости для России самого демократического устройства общества, демократического пути развития.
      У нас еще нет фундамента демократии, а мы уже утверждаем о непрочности и непригодности самого здания. Демократия начинается отнюдь не с выборов власти - это лишь внешнее ее проявление, - а с господства права над силой, с защиты человека от произвола со стороны государства. Именно этим нам и следовало бы озаботиться в первую очередь. Разумное (умеренное по тяготам для граждан) законодательство; парламент, способный такое законодательство принять; честное правительство, умеющее обеспечить исполнение законов; судебная и вся правоохранительная система, ориентированная на защиту граждан от произвола со стороны чиновников; граждане, ценящие закон, уважающие власть и права других людей, - вот неполный перечень демократических ценностей, которые нам предстоит создать и по которым мы должны научиться жить.
      Эпилог
      Последние страницы истории, рассказанной в этой книге, еще недописаны. Но жизнь уже расставляет все по своим местам. Большинство организаторов и исполнителей по так называемому "делу Собчака" уже перешли в разряд бывших, то есть потеряли свои места. Где сегодня Сосковец, Коржаков, Барсуков, Куликов, Грачев и кого, собственно говоря, это интересует? Одни временщики из окружения Ельцина сменяются другими - только и всего.
      В средствах массовой информации продолжает мелькать фамилия Скуратова, но уже не в связи с его прокурорской деятельностью, а в связи с уголовным делом, возбужденным против него самого по фактам "злоупотребления служебным положением, коррупции". И удивительное совпадение: адвокатом Скуратова стал Л. Прошкин, тот самый первый руководитель следственной группы по делу фирмы "Ренессанс", уволенный из прокуратуры за нарушения законности, а ныне подвизающийся на адвокатском поприще. Напомню, что этот же Л. Прошкин был одним из руководителей следствия по делу Макашова, Баркашова и других участников октябрьского мятежа и, по его собственным опубликованным воспоминаниям, занимался главным образом расследованием неправомерных действий президентской стороны, а не мя- тежников, с оружием в руках штурмовавших Останкино.
      Вместо обещанного в конце прошлого (1998) года "шока" и "потрясения", которые испытает общественность, если он (Скуратов) расскажет подробности "дела Собчака", действительный шок и потрясение были вызваны сексуальными похождениями самого Скуратова, обнародованными в СМИ.
      Кто и почему организовал травлю Скуратова, достаточно очевидно. Как очевидно и то, что Генеральному прокурору в силу специфики его должности не подобает иметь дело с проститутками, да еще на воровской "хазе", как не должен он быть марионеткой в чьих-то руках и выступать организатором заказных уголовных дел.
      Подобный человек в уважающей себя стране просто не может занимать подобную должность. Но мы и в этом случае ведем себя не как все (видимо, для того, чтобы умом нас было невозможно понять) - отсюда поддержка Скуратова Советом Федерации и разговоры, вроде высказываний спикера Совета Федерации Строева, про то, что "человек попал в беду и надо ему посочувствовать", что все мы грешны, и кто из мужчин не оказывался в подобной ситуации. При этом как-то забывается, что Скуратов не просто мужчина, а прокурор, и не рядовой прокурор, а генеральный, поведение которого опустило лицо всей российской прокуратуры гораздо ниже того места, где ему положено быть.
      И вот уже Скуратов с видом оскорбленной невинности борется за сохранение своей должности. Фантастическая, не имеющая исторических прецедентов аморальность! Вообще новой российской государственности поразительно не везет на генпрокуроров. Один (А. Казаник) отличился тем, что поспешно и без законных оснований освободил из-под ареста всех, кто был причастен к делу ГКЧП. Другой (А. Ильюшенко) - прямо из кресла Генпрокурора угодил в тюрьму, а третий (Ю. Скуратов) прославился заказными делами и сексуальными похождениями.
      В чем дело? Может быть, причина в самом учреждении, в самой прокуратуре, которая не приемлет порядочных людей, а также в том, по чьей инициативе люди, подобные Скуратову, становятся генеральными прокурорами? Достаточно вспомнить, как Коржаков и Стрелецкий в своих "книгах" описывают процесс назначения Скуратова на должность Генпрокурора. Стоит ли после этого удивляться тому, что прокурор, назначенный на свою должность в предбаннике, заканчивает свою карьеру голышом.
      Гонения и травля, организованные против меня (или так называемое "дело Собчака"), прошли с 1995 года несколько этапов. Первый пришелся на избирательную кампанию по выборам губернатора Петербурга весной 1996 года и достиг поставленной цели - отстранения меня и команды, работавшей вместе со мной, от руководства городом.
      Второй возник усилиями думских "борцов за законность" - Илюхина, Бабурина, Гдляна и других. Его пик пришелся на весну 1997 года публикацией известной статьи П. Вощанова в "Комсомольской правде", цель которой состояла в том, чтобы полностью дискредитировать и изгнать меня из публичной политики (не исключаю, что ставилась цель и физического устранения, во всяком случае предупреждений и угроз на этот счет было предостаточно). Этот этап завершился попыткой незаконного ареста, инфарктом и отъездом на лечение в Париж.
      И наконец, третья вспышка активности пришлась на сентябрь 1998 года: воскресным сентябрьским днем с несчастливой цифрой тринадцать в российских СМИ родилась громкая политическая сенсация как главное событие недели: Генпрокуратура сообщила о возбуждении уголовного дела против Собчака и привлечении его к ответственности в качестве обвиняемого. Не было ни одного телеканала, ни одной радиостанции или газеты, которые бы не сообщили об этой новости с соответствующими злорадными или недоуменными комментариями.
      А поводов для недоуменных вопросов было более чем достаточно. В самом деле, ничего нового (каких-либо фактов или конкретных обвинений) в этих сообщениях не содержалось. Все так называемые "обвинения" уже звучали и в 1995, и в 1996, и в 1997 годах, но, как и тогда, не было обнародовано ни единого доказательства в подтверждение этих обвинений. Естественно, что сразу же возник вопрос: кому и для чего вся эта шумная кампания потребовалась?
      Каково же было мое удивление, когда уже на следующий день мой адвокат встретился с руководителями следственной группы и от них узнал, что они никаких сообщений в прессу не давали, что Собчак по-прежнему по делу проходит свидетелем. Никаких обвинений мне, как и прежде, предъявлено не было.
      Поэтому логично предположить, что причина этой шумихи и дезинформации общественного мнения не во мне и не в моем "деле". Но тогда в чем же? Вскоре я узнал, что буквально в эти же дни в Москве президентом решался вопрос об утверждении в должности руководителя Федеральной службы безопасности (ФСБ) моего бывшего первого заместителя В. Путина, который много лет работал вместе со мной.
      Многим московским чиновникам и влиятельным лицам из президентского, правительственного и парламентского окружения очень не хотелось этого назначения. И тогда в ход пошел прием косвенной компрометации из-за отсутствия других компрометирующих материалов. Новый виток моего "дела" и связанной с этим кампанией клеветы и травли лучше всего характеризует политические нравы, царящие в стране, и состояние российских правоохранительных органов, используемых в качестве дубинки с политическим подтекстом.
      Меня нередко спрашивают, когда же все это может закончиться и есть ли у меня шансы победить в этой борьбе. К сожалению, состояние российского законодательства в этой области и практика работы Российской прокуратуры таковы, что никто не может дать определенного ответа на этот вопрос.
      Сегодня в России следствие по любому делу может продолжаться десятилетиями: сначала бесконечно могут продлеваться сроки ведения следствия, затем месяцы и годы могут уйти на ознакомление обвиняемого (обвиняемых) с материалами дела; потом месяцы и годы можно ждать, когда суд назначит рассмотрение твоего дела, ну и, наконец, сам судебный процесс может тянуться, откладываться и т.д. бесконечно долго.
      Напомню лишь, как по делу ГКЧП из-за плохого самочувствия обвиняемых судебный процесс постоянно откладывался до тех пор, пока Госдума не приняла решение об амнистии. По другому нашумевшему делу - Балтийского пароходства следствие и суд над его руководителями длились с 1992 по 1998 год. К моменту, когда осенью 1998 года это дело было прекращено прокуратурой, Балтийское пароходство фактически прекратило свое существование, а его имущество (сотни кораблей, множество подсобных предприятий, недвижимость и прочее) было разграблено. И такие примеры можно приводить без конца.
      Подобной деятельностью правоохранительных органов стране наносится громадный моральный и экономический урон. Однако все годы существования посткоммунистической России не было случая, чтобы кто-то из прокурорских или следственных работников был привлечен к реальной ответственности за незаконные аресты, избиения и пытки подследственных, незаконное возбуждение уголовных дел и т.п.
      Здесь важно обратить внимание на одну из особенностей деятельности Российской прокуратуры в современных условиях, которую можно обозначить как пресловутую проблему "чести мундира".
      Оказавшись вне реального и повседневного контроля со стороны государства (о судебном контроле и говорить не приходится), эти органы заполонили тюрьмы множеством людей, арестованных либо без всякого основания, либо по пустяковым делам. В то же время ни по одному крупному делу, привлекшему внимание общественности (как по нашумевшим заказным убийствам, так и по экономическим преступлениям типа чеченских авизо или алюминиевого дела и т.п.), они так и не смогли добиться сколько-нибудь значимых результа-тов.
      Причины тут разные: и низкий профессиональный уровень работы этих органов, и их враждебность по отношению к существующему режиму - "так называемым демократам" (в силу чего многие дела откладываются на потом - до смены режима), и вмешательство высших органов власти, вплоть до правительства и президента.
      Однако, какими бы причинами это ни вызывалось, такое состояние дел порождает у работников этих органов чувство постоянного раздражения и недовольства (недовольства, вызываемого низкой зарплатой и завистью к тем, кто сумел разбогатеть, политикой власти и несовершенством существующего законодательства), раздражение отсутствием стимулов к эффективной работе и получению соответствующих результатов, что лишь способствует проявлению произвола и беззакония в их собственной деятельности.
      Размышляя о происшедшем со мной, я думаю о незащищенности любого жителя России перед произволом органов государства. К несчастью для нас, ни одна из этих структур (ни суд, ни прокуратура, ни МВД) не была затронута реформами после крушения коммунистического режима (ни в организационном, ни в кадровом отношениях). Как я уже неоднократно писал об этом, Генпрокуратура России вообще сегодня является нелегитимным, неконституционным органом.
      Прокурор, по классическому определению А. Кони - это "говорящий судья", а не орган всеобщего контроля за всем и вся. А у нас ни один из генеральных прокуроров никогда не выступал в суде. Зато активно участвуют в возбуждении дел с явно выраженной политической подоплекой (достаточно вспомнить "дела" Новодворской, Мирзояна, Никитина, Станкевича, Пасько и др.). Аналогичная картина и с прокурорами субъектов Федерации и местными прокурорами. Следствие, оставаясь в рамках прокуратуры, ни по профессиональному уровню, ни по технической и оперативной оснащенности не в состоянии работать эффективно. Прокуратура, оторванная от судебной системы, также не может эффективно выполнять свои функции.
      Отсюда может быть сделан только один вывод - принципиально новый статус прокуратуры в демократической системе власти должен быть закреплен новым законом о прокуратуре, в соответствии с которым вся деятельность ее (от возбуждения уголовного дела и до его завершения) должна быть поставлена под судебный контроль. Кстати сказать, эта тенденция четко прослеживается в решениях Конституционного суда РФ, сравнительно недавно признавшего право граждан обжаловать в суде действия прокуратуры по возбуждению уголовного дела и по таким следственным действиям, как арест и обыск а также по фактам незаконного продления сроков следствия.
      Давно пора в рамках реформирования правоохранительных органов создать единый федеральный следственный комитет или федеральное бюро расследований, существенно сократив соответствующие полномочия и объем деятельности следователей МВД и ФСБ. Этот комитет должен быть выведен за рамки прокуратуры (с ликвидацией аналогичного комитета, существующего в недрах МВД) и подчинен непосредственно президенту, а его руководитель должен назначаться на должность в таком же порядке, как и Генеральный прокурор.
      Нетрудно назвать аналогичные, давно назревшие и, очевидно, необходимые меры по изменению существующей судебной системы (повсеместное учреждение, как того требует Конституция, суда присяжных, введение института мировых судей, замена по многим статьям уголовного кодекса, лишения свободы на экономические санкции: штрафы, направление на принудительные работы, и т. д. в частности за налоговые преступления и др., а главное - полное материальное обеспечение бесперебойного и эффективного функционирования судебной системы); по реорганизации системы Министерства внутренних дел (децентрализация многих функций министерства и передача их в ведение субъектов Федерации, резкое сокращение численности внутренних войск, вывод следствия из ведения МВД, передача функций по безнадзорным и бездомным детям в ведение Министерства образования и Министерства здравоохранения и т. п.).
      Сегодня очевидно для всех, что без серьезного реформирования правоохранительных органов ни эффективной борьбы с преступностью, ни гарантий безопасности для граждан просто не будет. Можно без преувеличения сказать, что шаги в этом направлении не менее значимы для будущего страны, чем меры по преодолению экономического кризиса.
      Врагам своим не пожелаю пережить то, что пришлось испытать мне и моим близким за последние четыре года. Из человека с безупречной репутацией, немало сделавшего для возрождения новой российской государственности и новой правовой системы, я в один миг превратился в "коррупционера", в оклеветанного и гонимого, обвиняемого во всех тяжких грехах человека. На себе я познал, как беспощадно государственная машина и ее чиновники, держащие нос по ветру, могут издеваться и расправляться с неугодным человеком.
      Но и в этих тяжких испытаниях больше всего ранили мое сердце не собственные невзгоды, а то, что происходило со страной и моим городом. Так случилось, что более года я прожил за пределами России, и со стороны был особенно заметен абсурд, царящий в политической и экономической жизни России.
      Не идут дела и в Петербурге, который превращается в заурядный губернский город. Ни одна из крупномасштабных программ, которые были разработаны и подготовлены к реализации городскими властями еще в бытность мою мэром (ликвидация коммунальных квартир, сооружение кольцевой скоростной автомагистрали, ликвидация аварийного участка Кировско-Выборгской линии метро, строительство нового международного терминала в "Пулкове-2", создание там же крупного делового и торгового центра, реконструкция исторического центра города и др.), так и не были осуществлены новым губернатором и его окружением.
      Вместо работы на благо города (я уже не говорю о "большой работе", которую обещал В. Яковлев: ведь нет и просто нормальной работы) лишь бесконечные обвинения в адрес прежнего руководства города; придуманные цифры фантастического долга, якобы полученного в наследство (на самом же деле буквально через две недели после избрания В.Яковлева губернатором он получил "царский", в полтора триллиона рублей, подарок в виде средств городского дорожного фонда, создания которого я добился через Конституционный суд, но, увы, уже не для своей команды). Нельзя не упомянуть также и о привлечении к работе в городской администрации людей с уголовным прошлым, о проведении так называемой жилищно-коммунальной реформы, которая ничего, кроме вреда, горожанам не принесла, о превращении Петербурга в самый криминальный город страны, поставивший печальный рекорд по заказным убийствам, и т. д.
      Лакмусовой бумажкой, свидетельствующей о явном неблагополучии, царящем в городских коридорах власти, является большое число дельных и известных в городе людей, которые ушли из администрации и не пожелали далее разделять ответственность за то, что происходит с городом. Путин, Кудрин, Клебанов, Греф, Вязалов, Козак, Артемьев, Южанов и многие другие предпочли перейти на другую работу или уехать в Москву, чтобы не иметь дела с Яковлевым и его окружением. Даже те, кто поддерживал Яковлева вначале предпочитают сегодня дистанцироваться от губернатора.
      Если же вспомнить атмосферу, которая царила на последних выборах в Законодательное собрание города с открытым подкупом избирателей, с нечистоплотной кампанией в средствах массовой информации, с губернаторским списком, в котором оказались откровенные уголовники типа Шутова, то можно только испытывать чувство стыда за Петербург. Не случайно эти выборы были названы самыми скандальными и нечистыми за весь период существования демократической России.
      Я вернулся в Петербург 12 июля 1999 года, и этот день стал для меня самым счастливым за последние годы. Если я скажу, что не волновался, принимая решение вернуться, читатель все равно не поверит. И будет прав.
      Конечно, волновался. Ожидал возможных провокаций, несмотря на публичные заявления С. Степашина и Ю. Скуратова о том, что они гарантируют мне неприкосновенность в случае возвращения. Жизнь свидетельствует, что заверения и обещания должностных лиц в нашей стране мало чего стоят. При том состоянии, в котором сейчас находятся российские правоохранительные органы, какой-нибудь рядовой следователь или оперативник способен наплевать на обещания премьер-минист-ра и сыграть собственную игру. Вопрос лишь в сумме!
      И тем не менее, зная все это, я решил вернуться. Просто не мог дольше оставаться вдали от дома, от семьи, от России.
      Многие советовали не приезжать. Накануне отъезда мне позвонил Алексей Герман. Сказал, что слышал о моем намерении вернуться и посоветовал этого не делать. Я поблагодарил его за совет и участие, но решения своего не изменил.
      Не хотелось мне и шумихи вокруг моего возвращения, так как представлял себе, сколько яда будет вылито в комментариях журналистов по этому поводу. Поэтому зарезервировал билеты на три дня подряд: 12, 13 и 14 июля. Но журналисты все равно пронюхали о моем прилете, и в "Пулкове" меня встречала масса народа. Многие приехали, конечно, из любопытства: а вдруг будет скандал, вдруг меня в аэропорту арестуют.
      Но было иное: счастливые и радостные лица, добрые слова и чувство безграничного облегчения и покоя - наконец-то я дома! И вся парижская жизнь сразу ушла из памяти, как будто все это было не со мной, или просто мне приснился фантастический сон.
      Я снова хожу по улицам родного города, с наслаждением слушаю русскую речь, встречаюсь с друзьями и знакомыми. Заново влезаю во все детали российской жизни, начиная от новых (деноминированных) денег и кончая ценами в магазинах и на рынке, которые несопоставимо выше французских. Сразу же приходится решать множество бытовых проблем: с телефоном, транспортом, местом работы, подготовкой к выборам в Государственную Думу.
      Лихорадочное, изломанное, каждодневно меняющееся течение российской жизни полностью захватывает меня. И я бесконечно счастлив, что вновь живу этой жизнью, в которой еще так много опасностей, так много выдумок, небылиц и просто клеветы вокруг моего имени. И что бы со мной ни случилось дальше, я никогда не пожалею о своем возвращении.
      Только здесь, в России, я могу дышать полной грудью, бороться и испытывать глубочайшее удовлетворение от каждого часа прожитой жизни.
      Уже после возвращения получаем письмо из Генпрокуратуры о прекращении из-за отсутствия состава преступления уголовного дела по факту клеветы в адрес Генпрокуратуры, возбужденного против Людмилы. В отличие от меня, она за время моего отсутствия побывала в роли обвиняемой. Дело против Людмилы было возбуждено по личному указанию Ю. Скуратова.
      Четырехлетний период травли и гонений еще не завершился. Но я знаю, что колесо судьбы уже повернулось, что я смогу доказать свою правоту, очиститься от клеветы и наветов, а клеветники, организаторы и исполнители гонений против меня сами испытают удары судьбы, как это случилось с Коржаковым, Барсуковым, Куликовым, Скуратовым. Есть высший суд!
      Меня еще ждут трудности и испытания, но сегодня я полон сил и уверенности в том, что все преодолею и еще смогу принести пользу своему городу, своей стране.
      Трудно сохранять оптимизм после всего, что мне пришлось испытать и пережить. Однако я продолжаю верить в демократическое будущее России и в свой город, который выстоял во всех испытаниях в прошлом, выстоит и сейчас. И еще станет столицей новой, процветающей России. Но это уже другая история, которая относится к будущему - двадцать первому столетию.
      Санкт-Петербург - Париж - Санкт-Петербург XI. 1997 - VII. 1999